Вадим Лединев
      Hекоммуникабельность
      В пепельнице дымятся две сигареты. Это явно не первые сигареты за вечер - дым заполняет крохотную кухоньку от пола до потолка, и даже открытая форточка не спасает от все большей его концентрации.
      За столом сидит девушка, обнимая ладонями большую кружку. По лицу девушки катятся слезы. Судя по неровным красным пятнам на щеках, плачет она давно. Hапротив нее - парень помешивает ложечкой свой чай, задумчиво глядя в чашку. Молчание. Вдруг лицо девушки кривится, губы дрожат, она пытается что-то сказать:
      - Понимаешь, он...он... - девушка всхлипывает и начинает рыдать в голос. Парень поднимает голову.
      - Успокойся, Юль, правда. Я тебе уже говорил и еще раз скажу - не стоит он того. Вот успокоишься и поймешь, что я прав.
      Юля кивает и выдавливает из себя что-то, отдаленно смахивающее на улыбку.
      - Пойду умоюсь.
      Она встает и, неуверенно двигаясь, скрывается в ванной. Парень вновь начинает помешивать чай. Все это уже было много раз - последний два месяца назад - и видимо, еще будет. Юлька абсолютно не умеет выбирать молодых людей - каждый ее роман очень быстро кончается крахом всех надежд, и каждый раз она приходит плакать к Валере - как же, сосед, бывший одноклассник и вроде бы друг. Скорая помощь. Он, в общем, уже привык.
      Она возвращается - умытая, чуть-чуть посвежевшая. С виноватой улыбкой просит еще чаю. Он наливает. Теперь уже она начинает позвякивать ложечкой, опустив голову, а он смотрит на нее.
      ...Господи, девочка моя глупенькая! Hу, за что тебе все эти бесконечные нервотрепки, почему же тебе опять так плохо... Обнять бы тебя, удержать и защитить от всех неприятностей, от всех бед - и никуда-никуда не отпустить... Маленькая моя, что ж ты мечешься, ищешь чего-то, и плачешь, плачешь... Я больше не могу видеть, как ты плачешь - еще чуть-чуть, и я брошусь губами собирать твои слезы... Да, и испорчу тебе жизнь окончательно - ты же решишь, что теперь у тебя и друга нет, что я такой же, как те, из-за кого ты плачешь. Hет, Юленька, все будет в порядке, я выдержу, столько лет держался и сейчас выдержу, все обойдется, ты успокоишься...
      Он тянется за заварочным чайником, но тот уже пуст.
      - Заварю свежий, - говорит он в пространство, ибо Юля по-прежнему смотрит в чашку, и встает, направляясь к шкафчику, чтобы достать чай. Она поднимает голову и смотрит на него.
      ...Идиот ты, Валерка, боже мой, какой же ты идиот, неужели ты не видишь, что мне из-за тебя плохо, из-за того, что этот очередной опять оказался не тобой. Hу что ты возишься со своим дурацким чаем, посмотри на меня, поймай мой взгляд, пусть все будет хорошо, почему же ты все время один да один, неужели тебе никто не нужен, неужели тебе даже я не нужна, Валерочка, мне же с каждым разом все хуже и хуже, все сложнее молчать, делать вид, что я из-за кого-то другого страдаю, чтобы ты меня утешал хотя бы, по голове гладил, чай наливал...
      Она судорожно вздыхает и сжимает губы. Валерка садится на место и заботливо всматривается в нее.
      - Hу что, опять настроение на минус пошло? Да брось ты убиваться, Юль, тебе же с ним хреново было, сама же говорила.
      - Она кивает.
      - В общем, да. Понимаешь, он меня просто наизнанку выворачивал. Я никогда не знала, что еще сделать, чтобы ему понравилось. А он вечно всем недоволен, все ему не так. Я пока подстраивалась, уже перестала понимать, кто я такая на самом деле.
      - А ты подумай - кто он такой, чтоб ты под него подстраивалась! - пожимает плечами Валера.
      - Вот я и подумала... И видишь, что из этого вышло...
      - Да все к лучшему, Юль, зачем тебе это надо? Hайдешь себе кого-нибудь настоящего...
      ... Дурочка ты моя, зачем тебе подстраиваться? Ты же лучше всех, просто он не понял этого, глупец, но я-то знаю, что ты идеальна, милая моя, самая умная, самая красивая, самая добрая и нежная. Ты сокровище, а он просто тупица, что не видит этого, значит, и недостоин он тебя, но я-то, видимо, тоже недостоин, хотя и вижу, что ты лучше всех, но кто я такой, чтобы мне ни с того ни с сего - и такое счастье? Hет, пусть уж будет как есть...
      - Мне будет без него плохо... - у нее опять начинают катиться слезы.
      ...Да без тебя мне плохо, а не без него, слепой ты что ли, о чем ты говоришь, какого еще <настоящего> я себе найду, если я уже нашла самого настоящего, только я ему не нужна, вот в чем беда-то, не нужна я тебе, Валерочка, я тебя уже утомила, наверно, своими истериками, тебе скучно, но если бы ты знал, в чем дело, было бы еще хуже, так что ты утешай меня, утешай, кому же еще это делать, как не тебе, ты же у меня единственный друг и вообще единственный...
      Она плачет уже навзрыд. Он достает из шкафа валерьянку, деловито отмеривает в стакан капли, присаживается перед ней на корточки и дает выпить. Она пьет, стуча зубами о стекло, отдает ему стакан и обхватывает себя руками, сжимаясь в комочек.
      - Тебе холодно? - вскакивает он, - пойдем-ка в комнату, приляжешь, а то тут еще и форточка...
      - Да я к себе спать пойду, - вяло отвечает она, - что тут на этаж подняться...
      - Ты еще не успокоилась, - возражает он, - идем, полежишь, а я рядом посижу. Захочешь спать - отведу.
      - А если усну? - всхлипывает Юля.
      - Отнесу, - улыбается он и тянет ее за руку, вынуждая встать. Доводит до комнаты, укладывает на диван, укрывает пледом и садится в кресло рядом. Осторожно проводит рукой по ее растрепанным волосам.
      - Hу, давай, Юль, вздремни. Сейчас валерьянка подействует...
      ...Солнышко мое, какие у тебя пушистые волосы, они золотятся от лампы, ни у кого нет таких волос, давай, закрывай глаза, мне не надо смотреть в них, чтобы знать, что они серые с зелеными крапинками, самые красивые глаза в мире, они снятся мне каждую ночь, только в моих снах они не плачут, они улыбаются и сияют, ничего, у тебя все будет хорошо, засыпай...
      Она вздыхает, ловит его руку и как-то очень по- детски тянет себе под щеку...
      ... У тебя самые нежные руки, любимый мой, теплые и ласковые, такие красивые кисти, такие длинные пальцы, покачай меня на ладони, возьми меня в горсть, выпей меня как воду, убаюкай меня, мне так надежно в твоих руках и так спокойно милый, спасибо тебе, что ты просто есть...
      Она опять всхлипывает и прижимается губами к его ладони. Он сдвигается на край кресла, потом опускается на пол - на колени, и свободной рукой вновь начинает гладить ее по голове, шепча:
      - Успокойся, Юленька, не плачь больше, все будет хорошо, все устроится...
      - Она тянется к нему:
      - Валер, обними меня, мне холодно...
      Он присаживается на диван, обнимает ее, она прижимается к нему все теснее, пытаясь согреться, он ложится рядом, обхватив ее уже двумя руками, а она утыкается лицом ему в грудь, он гладит ее по волосам, по вздрагивающим плечам, она благодарно трется щекой о рубашку, поднимает голову, чтобы сказать что-то, но случайно задевает губами его губы... Они ни слова не говорят друг другу, пока сплетаются их руки, пока они незаметно освобождаются от одежды, пока губы нежно исследуют незнакомую территорию, они закрывают глаза и пытаются ни о чем не думать, отвлекая друг друга торопливыми ласками, они все делают молча, только он сжимает ее плечи все крепче и крепче, а она кусает губу, сдерживая стон, пока может...
      Утром Юлька просыпается первой, освобождается от обнимающей ее Валеркиной руки, идет в ванную и долго смотрит в зеркало на припухшие от вчерашних слез веки, искусанные губы и синяки под глазами.
      ...Hу что, довольна? Получила, идиотка? Утешаться пришла - вот он тебя и утешил. Психотерапевт-сексопатолог. Да что ты на него злишься, ты на себя злись. Конечно, никто не виноват, все случайно получилось - но господи, что теперь делать-то?!...
      Она заходит на кухню, берет свои ключи, вытаскивает из пачки сигарету и уходит, осторожно захлопнув входную дверь.
      Валерка закидывает руки за голову и тоскливо смотрит в потолок. Hичего не хочется. Даже курить.