"Если оставить в стороне отдельные случаи и обращать внимание только на большое число их, то тесная зависимость между объемом черепа и умственными способностями становится совершенно ясной. Но не эти ничтожные различия в средней емкости черепов составляют тот признак, по которому можно отличить низшие расы от высших, а тот существенный факт, что высшая раса имеет известное число лиц с очень развитым мозгом, между тем как в низшей расе их не встречается. Итак, не народными массами, но единицами, выдающимися среди них, различаются между собой расы. Средняя разница в объеме черепа у различных народов, исключая случаи, когда рассматриваешь низшие расы, никогда не бывает очень значительной.
      ...Сравнивая черепа различных человеческих рас за настоящее и прошедшее время, можно видеть, что расы, объем черепов у которых представляет большие индивидуальные различия, стоят на высшей ступени цивилизации, что по мере того, как какаянибудь раса цивилизуется, черепа составляющих ее индивидов все более и более разнятся между собой. Результатом этого является то, что цивилизация ведет нас не к умственному равенству, но к все более и более глубокому неравенству. Анатомическое и физиологическое равенство встречается только среди представителей рас, стоящих на самой низкой ступени развития. Между членами какого-нибудь дикого племени, из которых все посвящают себя одним и тем же занятиям, различие существует самое ничтожное. Напротив, между каким-нибудь крестьянином, имеющим в своем лексиконе не более трехсот слов, и ученым, у которого их сотня тысяч с соответствующими понятиями, различие существует громадное."
      Я должен прибавить к сказанному мною выше, что дифференциация между индивидами, произведенная развитием цивилизации, проявляется также и между полами. У низших народов или у низших слоев высших народов мужчина и женщина в умственном отношении весьма близки друг к другу. Но по мере того, как народы цивилизуются, полы стремятся к тому, чтобы все больше и больше различаться между собой.
      Объем черепа мужчины и женщины, даже когда сравниваем только субъектов одинакового возраста, одинакового роста и равного веса, представляет очень быстро возрастающие различия с ростом цивилизации. Очень слабые в низших расах, эти различия становятся громадными в высших. У высших рас женские черепа часто лишь немногим более развиты, чем черепа женщин низших рас. Между тем как средний объем черепа парижанина ставит его между самыми большими известными черепами, средний объем черепа парижанки ничем не разнится от объема самых маленьких черепов и достигает чуть ли не объема черепа китаянок или даже черепа женщин Новой Каледонии".
      Глава V. ОБРАЗОВАНИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ РАС
      Как образовались исторические расы. -- Условия, позволяющие различным расам слиться для образования одной расы. -- Влияние числа приходящих в столкновение между собой индивидов, неравенства их признаков, среды и т.д. -- Результаты скрещиваний. -- Причины большого понижения типа у метисов. -Изменчивость новых психологических признаков, созданных скрещиваниями. -Как укрепляются эти признаки. -- Критические эпохи истории. -- Скрещивания составляют существенный фактор образования новых рас и в то же время могущественный фактор разложения цивилизаций. -- Значение учреждения каст. -- Влияние среды. -- Среда может влиять только на новые расы, находящиеся в период образования, скрещивания которых разложили признаки, унаследованные от предков. -- На древние расы среда не оказывает никакого действия. -Различные примеры. -- Большинство исторических рас Европы находится еще в периоде образования. -- Политические и социальные выводы. -- Почему период образования исторических рас должен скоро завершиться.
      Мы уже выше отметили, что теперь нельзя более встретить среди цивилизованных народов настоящие расы, в научном значении этого слова, но только расы исторические, т.е. расы, созданные случайностями завоеваний, иммиграций, политики и т.д. и образованные, следовательно, из смешения людей различного происхождения.
      Каким образом сливаются эти разнородные расы и образуют одну историческую расу, обладающую общими психологическими признаками? Это составит предмет нашего ближайшего рассмотрения.
      Прежде всего заметим, что элементы, которые привел в столкновение случай, не всегда сливаются. Немцы, венгры, славяне, живущие под австрийским владычеством, образуют совершенно различные расы и никогда не обнаруживали склонности к слиянию. Ирландец, живущий под владычеством англичан, не в большей степени смешался с ними. Что же касается народов, стоящих на самой низкой ступени развития, например, краснокожих, австралийцев, тасманийцев и т.д., то они не только не сливаются с высшими народами, но быстро исчезают от соприкосновения с ними. Всякий низший народ, приходящий в столкновение с высшим, фатально осужден на скорое исчезновение.
      Много условий необходимо для того, чтобы расы могли слиться и образовать новую, более или менее однородную.
      Первое из этих условий заключается в том, чтобы скрещивающиеся расы не были слишком неравны численно; второе -- чтобы они не слишком отличались своими признаками; третье -- чтобы в течение долгого времени они подвергались одинаковым влияниям среды.
      Первое из только что перечисленных мною условий имеет главное значение. Небольшое число белых, поселившихся среди многочисленного негритянского племени, обыкновенно исчезает через несколько поколений, не оставив следа своей крови в потомстве. Так исчезли все победители, которые покоряли себе слишком многочисленные народности. Они умели оставить себе свою цивилизацию, свое искусство и свой язык; но никогда не оставляли там своей крови.
      Второе из предыдущих условий имеет столь же важное значение. Без сомнения, сильно различающиеся между собой расы, например, белая и черная, могут смешиваться, но рождающиеся от них метисы образуют значительно низшую расу в сравнении с теми, от которых она происходит, и совершенно неспособную создать или даже поддержать какую бы то ни было цивилизацию. Влияние противоположных наследственностей разлагает их нравственность и характер. Когда метисы случайно наследуют (как в СанДоминго) высшую цивилизацию, эта цивилизация быстро приходит в состояние плачевного упадка. Скрещивания могут быть элементом прогресса только среди высших рас, достаточно близких друг к другу, таковы англичане и немцы Америки. Но они составляют всегда элемент вырождения, когда эти расы, будучи даже высшими, слишком различаются между собой.
      Все страны, заключающие в себе слишком большое число метисов, по одной только этой причине обречены на постоянную анархию, если только ими не будет управлять железная рука. Такова неизбежная судьба Бразилии. Она насчитывает только треть белых. Остальная часть населения состоит из негров и мулатов. Знаменитый Агассис говорит с полным основанием, что "достаточно побывать в Бразилии, чтобы признать факт вырождения, являющегося результатом скрещиваний, имевших в этой стране место в гораздо более широких размерах, чем где-либо в другом месте. Эти скрещивания сглаживают -- говорит он -лучшие расовые качества родичей, будут ли это негры, индейцы или европейцы, и производят неописуемый тип, в котором физическая и душевная энергия ослабли".
      Скрещивать два народа -- значит изменять за раз как его физический, так и душевный склад. Впрочем, скрещивания составляют единственное верное средство, каким мы обладаем для того, чтобы основательно изменить характер какого-нибудь народа, так как одна только наследственность достаточно сильна для того, чтобы вступать в борьбу с наследственностью. Они позволяют создать со временем новую расу, обладающую новыми физическими и психологическими признаками.
      Таким образом созданные признаки остаются в начале неустойчивыми и слабыми. Нужны всегда продолжительные наследственные накопления, чтобы закрепить их. Первое действие скрещиваний между различными расами заключается в том, что они уничтожают душу этих рас, т.е. ту совокупность общих идей и чувств, которые составляют силу народов и без которых не могут существовать ни нация, ни отечество. Это критический период истории рас, период первых опытов и блужданий, обязательно проходимый всеми расами, потому что нет ни одного европейского народа, который бы не образовался из останков других народов. Это период, полный междоусобных распрей и всевозможных неожиданностей, продолжающийся до тех пор, пока новые психологические признаки еще не укрепились.
      Предыдущее нам показывает, что на скрещивания следует смотреть одновременно как на основной элемент образования новых рас и как на могучий фактор разложения древних рас. Все народы, достигшие высокой ступени цивилизации, старательно избегали смешения с иностранцами и поступали так вполне обоснованно. Без удивительного кастового строя ничтожная горсть арийцев, покорившая 3000 лет тому назад Индию, вскоре потонула бы в бесчисленной массе черных племен, окружавших ее со всех сторон, и никакая цивилизация не возникла бы на почве большого полуострова. Если бы в наши дни англичане не сохранили на практике той же системы и согласились бы скрещиваться с туземцами, то громадная империя Индии давно бы от них избавилась. Народ может потерять очень многое, претерпевать всевозможные катастрофы и быть еще в состоянии подняться. Но им все потеряно, и ему уже никогда не подняться, если он потерял свою душу.
      Когда цивилизации, находящиеся в состоянии упадка, стали добычей завоевателей, скрещивания играют сначала разрушительную роль, а потом созидательную, о чем я только что говорил. Они разрушают древнюю цивилизацию, так как губят душу народа, который ею обладал. Они допускают создание новой цивилизации, так как старые психологические признаки пришедших в столкновение рас уничтожены и так как под влиянием новых условий существования могут в скором времени образоваться новые признаки.
      Только на расах, находящихся в периоде образования, унаследованные черты которых разрушаются противоположными действиями наследственности, обнаруживается влияние последнего из упомянутых в настоящей главе факторов -- среды. Очень слабое в своем воздействии на древние расы, оно влияет очень сильно на новые. Скрещивания, уничтожая психологические признаки, унаследованные от предков, создали своего рода tabula rasa, на которой действие среды, продолжающееся в течение веков, в конце концов создает и постепенно укрепляет новые психологические признаки. Тогда и только тогда можно считать образование новой исторической расы завершившимися. Так создалась французская раса.
      Отсюда ясно, что влияние среды, как физической так и моральной, или очень велико, или, напротив, очень сла-бо, смотря по обстоятельствам, и этим можно себе объяснить, почему относительно их влияния высказываются самые противоречивые мнения. Мы только что видели, что это влияние очень велико на расы, находящиеся в периоде образования; но если рассматривать древние расы, прочно установленные с давних пор наследственностью, то можно сказать, что влияние среды, напротив, почти сводится к нулю.
      Относительно моральной среды: мы имеем доказательство ничтожности ее действия в полном бессилии наших западных цивилизаций оказать влияние на народы Востока, даже когда они соприкасались с ними в течение многих поколений, как это наблюдается на китайцах, живущих в Соединенных Штатах. Для физической среды мы можем констатировать слабость ее власти из трудностей акклиматизации. Перенесенная в новую среду, совершенно отличную от прежней, древняя раса -- все равно, идет ли речь о человеке, животном или растении -- скорее гибнет, чем изменяется. Последовательно завоевываемый десятью различными народами, Египет был всегда их могилой. Ни один из них не мог там акклиматизироваться. Греки, римляне, персы, арабы, турки и т.д. никогда не оставляли там следов своей крови. Единственный тип, который там можно встретить, это тот же неизменный феллах с чертами, верно воспроизводящими те, которые вырезали египетские художники семь тысяч лет тому назад на гробницах и дворцах фараонов.
      Большинство исторических народов Европы находится еще в периоде образования, и этот факт очень важен для понимания их истории. Один только современный англичанин представляет собой почти совершенно определившуюся расу. В нем древний бретонец, англосакс и нормандец слились, чтобы образовать новый, очень однородный тип. Во Франции, напротив, провансалец совершенно отличен от бретонца, овернца и нормандца. Однако если еще не существует типа среднего француза, то, по крайней мере, существуют средние типы известных областей. Эти типы, к несчастью, еще слишком разнятся идеями и характером. Поэтому трудно найти учреждения, которые могли бы быть одинаково пригодны для них всех. Их глубокие различия в чувствах и верованиях и вытекающие отсюда политические перевороты держатся главным образом на различиях в душевном складе, которые сумеет, может быть, изгладить будущее.
      Так бывало всегда, когда стечение обстоятельств заставляло различные расы жить совместно на одной территории. Раздоры и междоусобные войны всегда отличались тем большей интенсивностью, чем различнее были соприкасавшиеся между собой расы. Когда они слишком несходны между собой, становится совершенно невозможным заставить их жить под одними учреждениями и одними законами. История больших империй, образованных из различных рас, всегда была тождественна. Они исчезали чаще всего вместе со своим основателем. Из современных наций одни только голландцы и англичане успели подчинить своему игу азиатские народы, совершенно отличающиеся от них, но это им удалось только потому что они умели уважать нравы, обычаи и законы этих народов, предоставляя в действительности им самим управлять собой и ограничивая свою роль взиманием налогов, торговыми сношениями и поддержанием мира.
      За этими редкими исключениями все большие империи, объединяющие несходные народы, могут быть созданы только силой и осуждены погибнуть от насилия.
      Для того, чтобы нация могла образоваться и долго существовать, нужно чтобы она образовывалась медленно,
      постепенным смешением рас, мало отличных друг от друга, постоянно скрещивающихся между собой, живущих на одной территории, подчиняющихся действию одной и той же среды, имеющих одни и те же учреждения и одни и те же верования. Эти различные расы могут тогда, по истечении нескольких веков, образовать очень однородную нацию.
      По мере того как старится мир, расы становятся все более и более устойчивыми, и их изменения путем смешений -- все более и более редкими. Вступая в возраст, человечество чувствует, что бремя наследственности становится все тяжелее и изменения все труднее. Что касается Европы, то можно сказать, что эра образования исторических рас для нее в скором времени завершится.
      * Отдел второй. КАК ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ РАС ОБНАРУЖИВАЮТСЯ В РАЗЛИЧНЫХ ЭЛЕМЕНТАХ ИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
      Глава 1. ИСТОРИЯ НАРОДОВ КАК СЛЕДСТВИЕ ИХ ХАРАКТЕРА
      История народа вытекает всегда из его душевного склада. -- Различные примеры. -- Как политические учреждения Франции вытекают из души расы. -- Их действительная неизменность под кажущейся изменчивостью. -- Наши самые различные политические партии преследуют, под различными названиями, одинаковые политические цели. -- Централизация и уничтожение личной инициативы в пользу государства. -- Как французская революция только исполняла программу древней монархии. -- Противоположность между идеалом англосаксонской расы и латинским идеалом. Инициатива гражданина, замененная инициативой государства. -- Приложение изложенных в настоящем труде принципов к сравнительному изучению развития Северо-Американских Соединенных Штатов и испано-американских республик. -- Причины процветания одних и упадка других, несмотря на одинаковые политические учреждения. -- Формы правления и учреждения имеют только очень слабое влияние на судьбы народов. -- Эта судьба вытекает главным образом из их характера.
      История в главных своих чертах может быть рассматриваема как простое изложение результатов, произведенных психологическим складом рас. Она проистекает из этого склада, как дыхательные органы рыб из жизни их в воде. Без предварительного знания душевного склада народа история его кажется каким-то хаосом событий, управляемых одной случайностью. Напротив, когда душа народа нам известна, то жизнь его представляется правильным и фатальным следствием из его психологических черт. Во всех проявлениях жизни нации мы всегда находим, что неизменная душа расы сама ткет свою собственную судьбу.
      В особенности в политических учреждениях наиболее очевидно проявляется верховная власть расовой души. Нам легко будет доказать это несколькими примерами.
      Возьмем сперва Францию, т.е. одну из мировых стран, испытавших наиболее глубокие перевороты, где в нисколько лет учреждения изменялись по виду самым коренным образом, где партии кажутся не только различными, но как будто даже несовместимыми между собой. Но если мы посмотрим с психологической точки зрения на эти по-видимому столь несходные, на эти вечно борющиеся партии, то нам придется констатировать, что они в действительности обладают совершенно одинаковым общим фондом, точно представляющим идеал их расы. Непримиримые, радикалы, монархисты, социалисты, одним словом, все защитники самых различных доктрин преследуют под разными ярлыками совершенно одинаковую цель: поглощение личности государством. То, чего они одинаково горячо все желают, -- это старый централистский и цезаристский режим, государство, всем управляющее, все регулирующее, все поглощающее, регламентирующее малейшие мелочи в жизни граждан и увольняющее их таким образом от необходимости проявлять хоть малейшие проблески размышления и инициативы. Пусть власть, поставленная во главе государства, называется королем, императором, президентом, коммуной, рабочим синдикатом и т.д., все равно эта власть, какова бы она ни была, обязательно будет иметь один и тот же идеал, и этот идеал есть выражение чувств расовой души. Она другого не допустит.
      "Таков, -- пишет очень глубокий наблюдатель Дюпон Уайт, -- особенный гений Франции: она не в состоянии успевать в некоторых существенных и желательных вещах, имеющих отношение к украшению или даже к сущности цивилизации, если не поддерживается и не поощряется своим правительством".
      Итак, если наша крайняя нервозность, наша большая склонность к недовольству существующим, та идея, что новое правительство сделает нашу участь более счастливой, приводят нас к тому, что мы беспрерывно меняем свои учреждения, то руководящий нами великий голос вымерших предков осуждает нас на то, что мы меняем только слова и внешность. Бессознательная власть души нашей расы такова, что мы даже не замечаем иллюзии, жертвами которой являемся.
      Если обращать внимание только на внешность, то трудно, конечно, представить себе другой режим, который бы сильнее отличался от старого, чем созданный нашей великой революцией. В действительности, однако, и в этом нельзя сомневаться, она только продолжала королевскую традицию, заканчивая дело централизации, начатой монархией несколько веков перед тем. Если бы Людовик XIII и Людовик XIV вышли из своих гробов, чтобы судить дело революции, то им, несомненно, пришлось бы осудить некоторые из насилий, сопровождавших его осуществление, но они рассматривали бы его как строго согласное с их традициями и с их программой, и признали бы, что если бы какому-нибудь министру было ими поручено привести в исполнение эту программу, то он не выполнил бы ее лучше. Они сказали бы, что наименее революционное из правительств, какие когда-либо знала Франция, есть именно правительство революции. Кроме того они констатировали бы, что в течение столетия ни один из различных режимов, следовавших друг за другом во Франции, не пытался трогать этого дела: до такой степени оно -- продукт правильного развития, продолжение монархического идеала и выражение гения расы. Без сомнения, эти славные выходцы с того света, ввиду их громадной опытности, представили бы некоторые критические замечания и, может быть, обратили бы внимание на то, что "новый строй", заменив правительственную аристократическую касту бюрократической, создал в государстве безличную власть, более значительную, чем власть старой аристократии, потому что одна только бюрократия, ускользая от влияния политических перемен, обладает традициями, корпоративным духом, безответственностью, постоянством, т.е. целым рядом условий, обязательно ведущих ее к тому, чтобы стать единственным властелином в государстве. Впрочем, я полагаю, что они не особенно настаивали бы на этом возражении, принимая во внимание то, что латинские народы, мало заботясь о свободе, но очень много -- о равенстве, легко переносят всякого рода деспотизм, лишь бы этот деспотизм был безличным. Может быть, они еще нашли бы совершенно излишними и очень тираническими те бесчисленные постановления, те тысячи пут, которые окружают ныне малейший акт жизни, и обратили бы внимание на то, что если государство все поглотит, все обставит ограничениями, лишит граждан всякой инициативы, то мы добровольно очутимся, без всякой новой революции, в полном социализме. Но тогда божественный свет, освещающий верхи "сфер", или, за недостатком его, математические познания, учащие нас, что следствия растут в геометрической прогрессии, пока продолжают действовать те же причины, дали бы им возможность понять, что социализм есть не что иное, как крайнее выражение монархической идеи, для которой революция была ускорительной фазой.
      Итак, в учреждениях какого-нибудь народа мы одновременно находим те случайные обстоятельства, перечисленные нами в начале этого труда, и постоянные законы, которые мы пытались определить. Случайные обстоятельства создают только названия, внешность. Основные же законы вытекают из народного характера и создают судьбу наций.
      Выше изложенному примеру мы можем противопоставить пример другой расы -- английской, психологический склад которой совершенно отличен от французского.
      Вследствие одного только этого факта ее учреждения коренным образом отличаются от французских.
      Имеют ли англичане во главе себя монарха, как в Англии, или президента, как в Соединенных Штатах, их образ правления будет всегда иметь те же основные черты: деятельность государства будет доведена до минимума, деятельность же частных лиц -- до максимума, что составляет полную противоположность латинскому идеалу. Порты, каналы, железные дороги, учебные заведения будут всегда создаваться и поддерживаться личной инициативой, но никогда нс инициативой государства. Ни революции, ни конституции, ни деспоты не могут давать какому-нибудь народу тех качеств характера, какими он не обладает, или отнять у него имеющиеся качества, из которых проистекают его учреждения. Не раз повторялась та мысль, что каждый народ имеет ту форму правления, какую он заслуживает. Трудно допустить, чтобы он мог иметь другую.
      Предшествующие краткие рассуждения показывают, что учреждения народа составляют выражение его души, и что если ему бывает легко изменить их внешность, то он не может изменить их основания. Мы теперь покажем на еще более ясных примерах, до какой степени душа какого-нибудь народа управляет его судьбой и какую ничтожную роль играют учреждения в этой судьбе.
      Эти примеры я беру в стране, где живут бок о бок, почти в одинаковых условиях среды, две европейские расы, одинаково цивилизованные и развитые, но отличающиеся только своим характером: я хочу говорить об Америке. Она состоит из двух отдельных материков, соединенных перешейком. Величина каждого из этих материков почти равна, почвы их очень сходны между собой. Один из них был завоеван и населен английской расой, другой -- испанской. Эти две расы живут под одинаковыми республиканскими конституциями, так как все республики Южной Америки списывали свои конституции с конституций Соединенных Штатов. И так, у нас нет ничего такого, чем мы могли бы объяснить себе различные судьбы этих народов, кроме расовых различий. Посмотрим, что произвели эти различия.
      Резюмируем сначала в нескольких словах черты англосаксонской расы, населившей Соединенные Штаты. Нет, может быть, никого на свете с более однородным и более определенным душевным складом, чем представители этой расы.
      Преобладающими чертами этого душевного склада, с точки зрения характера, являются: запас воли, каким (может быть, исключая римлян) обладали очень немногие народы, неукротимая энергия, очень большая инициатива, абсолютное самообладание, чувство независимости, доведенное до крайней необщительности, могучая активность, очень живучие религиозные чувства, очень стойкая нравственность и очень ясное представление о долге.
      С точки зрения интеллектуальной, трудно дать специальную характеристику, т.е. указать те особенные черты, каких нельзя было бы отыскать у других цивилизованных наций. Можно только отметить здравый рассудок, позволяющий схватывать на лету практическую и положительную сторону вещей и не блуждать в химерических изысканиях; очень живое отношение к фактам и умеренно-спокойное к общим идеям и к религиозным традициям.
      К этой общей характеристике следует прибавить еще тот полный оптимизм человека, жизненный путь которого совершенно ясен и который даже не предполагает, что можно выбрать лучший. Он всегда знает, что требуют от него его отечество, его семья и его религия. Этот оптимизм доведен до того, что заставляет его смотреть с презрением на все чужеземное. Это презрение к иностранцу и к их обычаям превышает до известной степени в Англии даже то, какое некогда питали римляне в эпоху своего величия по отношению к варварам. Оно таково, что по отношению к иностранцу исчезает всякое нравственное правило. Нет ни одного английского политического деятеля, который не считал бы относительно другой нации совершенно законными поступки, рискующие вызвать самое глубокое и единодушное негодование, если бы они практиковались по отношению к его соотечественникам. Несомненно, что это презрение к иностранцу, с точки зрения философской, есть чувство очень низменного свойства; но с точки зрения народного благосостояния, оно крайне полезно. Как это правильно заметил английский генерал Уолслей, оно есть одно из тех качеств, которые создают силу Англии. Кто-то очень удачно выразился по поводу их отказа (вполне, впрочем, основательного) позволить построить туннель под Ламаншем, который облегчил бы сношения Англии с материком, что англичане прилагают столько же старания, как и китайцы, чтобы воспрепятствовать всякому чужеземному влиянию проникнуть к ним.
      Все черты, которые только что перечислены нами, можно отыскать в различных общественных слоях; нельзя назвать ни одного элемента английской цивилизации, на который бы они не наложили своего глубокого отпечатка. Разве не поражает это сразу каждого иностранца, посетившего впервые Англию? Он заметит потребность независимой жизни в хижине самого скромного работника, -- помещении, правда, тесном, но защищенном от всякого принуждения и уединенном от всякого соседства; на наиболее посещаемых вокзалах, где беспрерывно циркулирует публика, не будучи загоняема, как стадо смирных баранов за барьер, охраняемый жандармом, как будто только силой можно обеспечить безопасность людей, не способных находить в себе самих доли необходимого внимания, чтобы не задавить друг друга. Он найдет энергию расы как в напряженном труде работника, так и в труде учащегося, который будучи предоставлен самому себе с малых лет, научается один руководить собою, зная уже, что в жизни никто не станет заниматься его судьбой, кроме него самого; у профессоров, очень умеренно налегающих на учение, но зато обращающих усиленное внимание на выработку характера, который они считают одним из величайших двигателей в мире.
      Уполномоченный английской королевой определить условия получения ежегодного приза, назначенного ею для Колледжа Веллингтона, принц Альберт решил, что он будет присуждаться не тому воспитаннику, который оказал наибольшие успехи в науках, но тому, за кем будет признан наиболее возвышенный характер. Все наше образование (понимая под ним то, что мы считаем высшим образованием) заключается в том, чтобы заставлять молодежь пересказывать лекции. Она и впоследствии до такой степени сохраняет эту привычку, что продолжает повторять давно затверженное в продолжение всей остальной своей жизни.
      Вникая в общественную жизнь гражданина, он увидит, что если нужно исправить источник в селе, построить морской порт или проложить железную дорогу, то апеллируют всегда не к государству, а к личной инициативе. Продолжая свое исследование, он скоро узнает, что этот народ, не смотря на недостатки, которые делают его для иностранца самой несносной иэ наций, один только истинно свободен, потому что он только один научился искусству самоуправления и сумел оставить за правительством минимум деятельной власти. Если пробегаешь его историю, то видишь, что он первый сумел освободиться от всякого господства -- как от господства церкви, так и от господства автократов. Уже с XV века Фортескью противопоставлял римский закон, наследие латинских народов, английскому закону: один является делом автократизма и весь проникнут тем, чтобы пожертвовать личностью; другой -- дело общей воли и всегда готовый защищать личность".
      В какое бы место земного шара подобный народ ни переселился, он немедленно станет господствующим и положит основание могущественным империям. Если порабощенная им раса, например, краснокожие в Америке, достаточно слаба, но недостаточно полезна, она будет систематически искорена. Но если порабощенная раса, например, народности Индии, слишком многочисленна для того, чтобы быть уничтоженной, и может между прочим доставлять продуктивный труд, то она будет просто приведена в состояние очень суровой вассальной зависимости и вынуждена работать исключительно на своих господ.
      Но особенно в такой новой стране, как Америка, можно следить за теми удивительными успехами, которые обязаны своим существованием только душевному складу английской расы. Переселившись в страны без культуры, едва населенные немногими дикими, и не имея возможности ни на кого рассчитывать, как только на самое себя, всем известно, чем она сделалась. Ей нужно было менее одного столетия, чтобы стать в первом ряду великих мировых держав, и ныне нет никого, кто бы мог вступить в состязание с нею. Я рекомендую прочесть книгу М.Рузье о Соединенных Штатах лицам, желающим составить себе понятие об огромной массе инициативы и личной энергии, расходуемой гражданами великой республики. Способность людей самоуправляться, объединяться для учреждения крупных предприятий, основывать города, школы, гавани, железные дороги и т.д. доведена до такого максимума и деятельность государства низведена до такого минимума, что можно сказать, что там почти не существует государственной власти. Помимо полиции и дипломатического представительства, даже нельзя придумать, к чему она могла бы служить.