XVI. Последние пятнадцать секунд

Доротея была заперта во внутреннем дворе башни Коксэн, враги ее победили.

Впрочем, все к лучшему. Ради спасенья Монфокона ей надо было ринуться в открытый бой. В глубине, под сводами, показались двое мужчин. Два револьвера зорко уставились на Доротею.

— Стой, или будем стрелять.

Доротея остановилась. В переодетых матросами бандитах она узнала участников нападения на Мануар-О-Бютт.

— Где мой мальчик? Что вы с ним сделали?

Бандиты подошли к ней вплотную. Один схватил Доротею за руки, другой стал обыскивать.

— Оставьте. Я сам ее обыщу, — раздался голос Эстрейхера, и он вышел из-за выступа стены.

Он был еще в мундире русского солдата, но гораздо больше походил на того Эстрейхера, которого видела Доротея в Роборэе и Мануар-О-Бютте. Исчезла притворная болезненность и робкая запуганность инвалида, и был он, как прежде, надменным, наглым и злым. Доротея только теперь заметила, какой у него уродливый череп с приплюснутым затылком и выпуклой челюстью.

Эстрейхер молчал, не то наслаждаясь, не то смущенный победой. Он долго шагал взад и вперед, заложив руки за спину, и вдруг спросил:

— Есть у тебя оружие?

— Нет!

Эстрейхер махнул рукой. Бандиты исчезли, а он все шагал взад и вперед словно маятник. Доротея всматривалась в его лицо, стараясь найти в нем хоть одну человеческую черточку, хоть что-нибудь порядочное, на что можно было бы опереться. Но в лице Эстрейхера была только грубость, жадность и низкая чувственность. Да, рассчитывать не на что, кроме собственного ума и находчивости. Это и очень мало, и очень много. Ведь тогда, в Мануар-О-Бютте, они тоже стояли лицом к лицу, и победа осталась за нею. Значит, и сегодня не все потеряно. И Доротея храбро приняла бой.

Дерзко и твердо смотрела она в глаза Эстрейхера, встречая его упорный тяжелый взгляд. Эстрейхер усмехнулся:

— Ух, хороша девчонка! Лакомый кусок, черт возьми. Давай еще раз поцелуемся.

Доротея с отвращением отвернулась. Эстрейхера передернуло. Он подошел ближе.

— Чего ты? Разве я тебе еще противен? Неужто все из-за отца? Брось эти глупости. Отец твой был так плох, что все равно бы умер. И потом — настоящим убийцей был не я, а…

— Оставьте память моего отца в покое. Но час тому назад вы убили собственного товарища.

— Вздор, моя милая. Подобных негодяев не жалеют. Он, подлец, хотел меня выдать. Ты это прекрасно угадала. Вообще ты мастер отгадывать. Молодец: самое сложное дело распутываешь шутя. Тебя не надуешь. Ты даже угадала насчет Жоффруа. Этот Жоффруа действительно сродни моим предкам. Ловкая бестия: бьешь без промаха, без колебаний. Ты точно видела мои карты. И что меня особенно удивляет, это твое хладнокровие. Ты ведь понимаешь, чего мне хочется?

— Понимаю.

— И ты не валяешься у меня в ногах. Честное слово, я думал, что ты на коленях запросишь пардону. А ты стоишь и еще смотришь на меня вызывающе.

— Совсем не вызывающе. А просто слушаю.

— Ну, ладно, давай сводить счеты. У нас с тобой два счета, Доротея. Один касается тебя лично. Но об этом после… Другой — относительно бриллиантов. Если бы ты не перехватила конверт, они были бы уже в моих руках. Когда нотариуса поставили к стенке, он сознался, что конверт у тебя. Давай конверт, не то…

— Не то?

— Будет худо Монфокону.

Доротея дрогнула. Ей было противно и больно слышать имя ребенка из уст негодяя. Она понимала, что положение ее безнадежно. В Мануар-О-Бютте их словесная дуэль была только средством выиграть время, потому что ежеминутно могла явиться ожидаемая помощь. А теперь впереди ничего. Надо только взять себя в руки. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит присутствие духа и ловко воспользуется промахом противника.

«Надо тянуть, сколько хватит сил, — думала Доротея, — тянуть не до последней четверти часа, а до последней минуты, до последней четверти минуты».

Смело и прямо взглянула она в глаза Эстрейхеру и повелительно сказала:

— Освободите мальчика, иначе я не желаю продолжать разговор.

— Ого, как важно!

— Важно или нет, но я приказываю освободить Монфокона.

— Приказываешь? Это по какому праву?

— По такому, что через несколько минут вас заставят повиноваться.

— Это кто же заставит?

— Мои родственники — Вебстер, Эррингтон и Дарио.

— Вот как! Стыдись, моя милая. Разве можно городить подобную чушь и делать подобные ошибки в расчетах?

И он жестом позвал Доротею за собой.

Выйдя из-под свода, Эстрейхер раздвинул плющ и насмешливо поклонился:

— Полюбуйся на своих родственников.

В полуразрушенной комнате с низким сводчатым потолком лежали связанные иностранцы под охраной бандитов.

— Теперь пойдем дальше. Полюбуйся на дедушку с сынком.

Прошли еще десять шагов, и Эстрейхер снова раздвинул плющ. В такой же сводчатой комнате, но немного потеснее лежали Деларю и Монфокон. Увидев Доротею, мальчик улыбнулся сквозь слезы, а у Доротеи к горлу подкатился клубок. Но она ничем не показала душевной боли. По лицу ее казалось, что ей все равно и что это очень мало касается исхода их беседы.

— Что, — издевался Эстрейхер, — хорошие у тебя защитники? А что ты скажешь о моих молодцах? Трое стерегут пленных, двое — дорогу. О, я совершенно спокоен. Так-то, Доротея. Сегодня тебе не везет. Напрасно ты их отпустила из башни. Я переловил их у входа, как кроликов. И без синяка, без царапинки. Даже с нотариусом вышло сложнее. Он от страха залез на дерево. Пришлось потратить пулю, чтоб он слез. А мальчишка — сущий ягненок. Одним словом, моя милая, твоя армия капитулировала, и ты можешь рассчитывать только на себя. Сила на моей стороне. У меня — люди, оружие. У тебя — ничего.

— Достаточно того, что есть. Ведь секрет бриллиантов у меня, а не у вас. И вам придется волей-неволей освободить моих друзей и ребенка.

— И за это?

— Я отдам вам приписку маркиза.

Эстрейхер недоверчиво посмотрел на нее, задумался.

— Черт с тобой. Это выгодно. Давай приписку.

— Сначала развяжите пленных.

— Не валяй дурака. Давай.

— Сначала развяжите пленных.

Эстрейхер вышел из себя.

— Не дури. Я здесь хозяин. Давай конверт.

— Не дам!

— Дашь!

— Не дам!

И голос ее зазвучал тверже и решительнее. Эстрейхер в бешенстве рванул ее сумочку.

— Нотариус сказал, что ты ее спрятала в сумочку, где лежала медаль.

Но сумочка оказалась пустой. Эстрейхер пришел в бешенство.

— А, вот ты как. Хорошо. Я тоже заговорю иначе. Подай мне конверт сию же минуту.

— Я порвала его.

— Врешь! Таких вещей не рвут!

— Я прочла секрет и порвала бумагу. Освободите их, и я скажу секрет.

— Врешь. Все врешь. Подай конверт. Ну, живо. Мне надоело ждать. Давай конверт.

— Не дам.

Он бросился к связанному Монфокону, схватил его, поднял и стал раскачивать, точно собираясь бросить его через пролом с обрыва.

— Конверт! — орал он. — Конверт, не то разобью череп твоей собачонке.

У Доротеи замерло сердце, и в знак согласия она подняла руку. Эстрейхер положил ребенка и подошел к Доротее.

— Давай.

— Под сводом, справа возле входа… Там скатанная в шарик бумажка. Посмотрите в камнях у стены.

Эстрейхер мигнул одному из помощников. Тот бросился ко входу.

— Давно бы так, — довольно говорил Эстрейхер, вытирая вспотевший лоб. — Давно бы так… Вообще не советую меня раздражать. Ну что? — бросился он к возвращающемуся матросу.

— Вот.

— Черт побери. Вот это победа!

Эстрейхер бережно расправил измятый конверт. Печати целы. Секрет не известен еще никому.

— Никто, никто, кроме меня, — сдавленно прошептал Эстрейхер.

Потом распечатал конверт, вынул сложенный вдвое листок, на котором было не более трех-четырех строчек, быстро прочел их и вскрикнул от удивления.

— Вот здорово! Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Молодец маркиз. Ловко спрятал.

Он молча зашагал взад и вперед, как бы обдумывая что-то. Потом обернулся к бандитам, караулившим иностранцев.

— Хорошо ли они связаны? Проверьте крепость веревок и ступайте на шхуну. Мы скоро отойдем.

Бандиты переглянулись, замялись.

— Ну, чего вам?

Один кашлянул и сказал:

— А как же клад, драгоценности то есть?

В их тоне сквозило скрытое недоверие и враждебная настороженность. Они боялись оставить Эстрейхера с драгоценностями в момент дележа.

— Какие драгоценности? — взбесился Эстрейхер, но, сдержавшись, продолжал спокойнее: — Что, я их съем, что ли? Вы получите свое, не беспокойтесь. Ваше от вас не уйдет. Марш на шхуну. Да, чуть не забыл… Позовите остальных и бросьте тело фальшивого маркиза в море. И чтобы шито-крыто. Марш!

Он так грозно сверкнул на них глазами, что бандиты не стали спорить. Эстрейхер посмотрел на часы:

— Шесть. В семь мы отойдем. Смотрите, чтобы все было готово. Приберите каюту. У нас будет лишний пассажир. — И, обращаясь к Доротее, спросил: — А может быть, пассажирка? Как ты думаешь, Доротея? А?

Доротея молчала. Отчаянье заползало ей в душу. Проклятая минута приближалась.

Эстрейхер все еще держал приписку маркиза и конверт. Он вынул зажигалку, высек огонь и сначала поджег конверт, с упоением перечитывая заветные строки.

— Вот чудесная идея. Это куда лучше, чем копаться в земле или долбить камни. Ну и маркиз. На редкость умная башка.

Конверт догорел и рассыпался пеплом. Он свернул приписку в трубочку, зажег ее и театрально закурил сигару. Бумага быстро догорала, осталась только пленка пепла, готовая разлететься по ветру. Эстрейхер обернулся к пленникам и громко сказал:

— Смотрите, Вебстер, Эррингтон и Дарио. Вот что осталось от секрета. Немного пепла. Дуну — и он развеется по ветру. Пффф… Вот и все. Сознайтесь, что я вас здорово одурачил. Вас было трое, а я один. И вы не сумели спасти секрет и сами погубили свою очаровательную кузину. Да-с, вас было трое… Что я говорю, трое, шестеро, потому что в башне вы все были против меня. Стоило вам схватить меня за горло, и был бы мне конец. А вместо этого какое поражение! Тем хуже для вас и для нее. Я уйду, а вы останетесь. Вы, вероятно, обратили внимание, каким оригинальным способом завязаны ваши веревки. Когда вам надоест лежать спокойно и вы начнете вырываться — от каждого вашего усилия будут затягиваться петли на ваших шеях. Как видите, я любезно предоставляю вам чудесный способ самоубийства. А теперь, кузиночка, — перебил он сам себя, — прощайся со своими глупыми кузенами и идем. Я готов на все, чтобы добиться твоего согласия.

Доротея понимала, что сопротивление бесполезно, и молча пошла за Эстрейхером. В ста шагах между развалинами двух стен уцелела поросшая мхами каменная скамейка.

— Садись, — сказал Эстрейхер. — Здесь нам никто не помешает.

Но Доротея не села, а, скрестив руки, молча и неустрашимо смотрела на Эстрейхера.

— Не хочешь — как угодно. Дело твое.

И, усевшись сам, заговорил не сразу:

— Третий раз говорим мы с тобой по душам. В первый раз, в Роборэе, ты отказала мне, притворившись оскорбленной. Но меня, моя милая, не проведешь. Я прекрасно понял твою игру: ты хотела одна завладеть всем богатством. Я стоял поперек твоей дороги, и ты постаралась меня устранить. И ты сделала это очень ловко и хитро. Потом ты догадалась, что путеводные нити в Мануар-О-Бютте. Ты бросилась туда, вскружила голову Дювернуа и овладела медалью. Я все время следил за тобой и восхищался твоей работой. Ошиблась ты только в одном. Ты забыла про меня, своего соперника. И от этого проиграла. Теперь четыре красных бриллианта Голконды в моих руках. Я буду богат, так богат, что смогу позволить себе роскошь честной жизни. И вот перед началом честной жизни я снова встретился с тобой и, как тогда, спрашиваю: хочешь ли ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Скажи только слово: да или нет.

Доротея презрительно усмехнулась. И эта улыбка была красноречивее ответа.

— Молчишь… Ну, ладно, значит, будем действовать иначе. Не хочешь добром — захочешь силой.

Угроза мало помогла: Доротея не дрогнула.

— Ты удивительно спокойна. Неужто ты не отдаешь себе отчета в обстановке?

— Отдаю, и совершенно точный.

— Нет, не отдаешь. Жизнь и смерть твоих друзей и мальчишки в моих руках. Одно слово — и они погибнут. А между тем ты можешь их спасти.

— Не собираюсь. Их спасут другие. А вас не спасет уже ничто.

— Как так?

— Очень просто. Узнав о похищении Монфокона, я послала мальчиков в Рош-Перьяк за помощью. Скоро придут крестьяне и полиция.

— Ой, как страшно! Пока дойдут до Рош-Перьяка да пока они соберутся да двинутся сюда — я буду за пределами их досягаемости.

— Поверьте, что они недалеко.

— Опоздала, голубушка. Будь у меня хоть тень сомнения — я приказал бы отнести тебя на шхуну.

— Кому? Вашим людям? Не надейтесь на их помощь. Они вам очень мало доверяют.

— Зато боятся и повинуются слепо. Но бросим пустую болтовню. Слушай, Доротея. С первой встречи меня захватило. Я всегда презирал женщин и мало к ним привязывался. Но к тебе меня тянет, и ты можешь меня, что называется, скрутить. Ты редкий тип, Доротея: танцовщица, княжна, воровка, акробатка. Видел я тебя во всех видах и во всех видах… любил. Нет, не любил, но и не ненавидел. Зажгла ты во мне страшный огонь, и я должен потушить его, должен.

Он подошел к ней, положил ей руки на плечи.

— Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь — потом.

Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась прижатой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:

— В твоих глазах испуг. Ах как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули? От страха? Да, от страха. А мои дрожат от желания. Я люблю тебя, люблю… И всегда буду любить. И ты будешь только моей.

Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.

— А… Так-то… Ну нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.

Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.

И в эту жуткую, ужасную минуту Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер рано празднует победу.

И вместо отчаяния лицо Доротеи озарилось такой дерзкой и сильной уверенностью, что Эстрейхер невольно опустил руки, и вдруг Доротея расхохоталась своим звонким серебряным смехом. Эстрейхера точно окатило ушатом холодной воды.

— Опять! Чего ты смеешься?

— Да потому же, что и тогда. Для вас спасения нет.

— Черт побери. Ты, кажется, рехнулась, как Жюльетта Азир.

— Нет, я не сошла с ума. Но все повторяется, как в Мануар-О-Бютте. Там Рауль и мальчики спасли меня вместе с полицией, когда вы праздновали победу. Помните, как над стеной показалось ружье? Так и теперь: вы снова под прицелом.

Эстрейхер смотрел на нее с растерянным недоумением. И вдруг спокойно и властно она приказала:

— Оглянись, подлец! Посмотри на ружье! Тебя держат на мушке. Одно мое слово — и ты будешь расстрелян.

Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.

— Руки вверх, — крикнула Доротея, — или тебя уложат, как собаку.

И, воспользовавшись его растерянностью, выхватила торчащий из его кармана револьвер, прицелилась в лоб Эстрейхера и презрительно прошипела:

— Идиот! Я говорила, что спасения нет.

XVII. Сбывшееся гадание

Все это продолжалось не больше минуты, но за это время они поменялись ролями. Поражение превратилось в победу. Доротея понимала, что победа ненадежна и снова может стать поражением, и думала только о том, как бы не выпустить его до освобождения трех иностранцев.

Уверенно и твердо, точно командуя целым отрядом, Доротея распорядилась:

— Ружья на прицел! Стрелять при первом движении! Остальные пусть освободят пленных. Они в башне, направо от входа.

Остальные были Кастор и Поллукс. Кантэн остался на стене. Он резонно решил остаться в амбразуре стены, наставляя на бандита ржавое ружье образца 1870 года.

«Идут… Идут… Вошли…» — мысленно высчитывала Доротея.

Она видела, что поза Эстрейхера теряет напряженность. Он внимательно вглядывался в направленное на него ружье, прислушиваясь к топоту детских ножек, мало похожему на грузные шаги крестьян. Доротея понимала, что только револьвер удерживает его и что он уйдет до появления иностранцев. Эстрейхер колебался и вдруг, решившись, опустил руки.

— Не надуешь. Это твои мальчики, а ружье — старое ржавое полено. Меня на этом не проведешь.

— Буду стрелять.

— Такие, как ты, не убивают. Ты бы стреляла, защищаясь, но сейчас тебе нечего защищаться. А притом, что ты выиграешь, если меня посадят в тюрьму? Бриллиантов ты все равно не найдешь. Скорее у меня вырвут язык или изжарят на медленном огне, чем я выдам такую тайну. Бриллианты мои, и я их достану, когда мне захочется.

— Один шаг — и я выстрелю.

— Может быть, ты бы и выстрелила, если бы это было выгодно. А так — нет. Ну, до свидания. Я ухожу.

Эстрейхер прислушался.

— Слышишь, как орут твои мальчишки? Они отыскали Вебстера с компанией. Пока их развяжут, я буду далеко. Прощай. Вернее, до свиданья: мы еще увидимся.

— О нет.

— Увидимся. И последнее слово будет за мною. Сначала бриллианты, потом любовь.

— Не достанутся вам бриллианты. Если бы я в этом хоть мгновенье сомневалась, я никогда не выпустила бы вас живым.

— Это почему же?

— Скоро узнаете.

Эстрейхер хотел еще что-то сказать, но, так как голоса приближались, сорвался с места и побежал, пригибаясь, к кустарникам. Доротея бросилась за ним и прицелилась, решившись стрелять, но через секунду опустила револьвер:

— Нет, не могу, не могу. Да и к чему? Все равно возмездие близко…

И она бросилась навстречу друзьям. Вебстера развязали первым, и он первым помчался к ней.

— Где он?

— Удрал.

— Как! У вас револьвер, и вы его выпустили!

Подбежали Дарио и Эррингтон и тоже пришли в ужас.

— Неужели удрал? Не может быть. В какую сторону?

Вебстер взял у Доротеи револьвер.

— Понимаю. Вы не смогли убить его, да?

— Не смогла.

— Такого каналью, убийцу! Ну, ладно, мы сами с ним расправимся.

Но Доротея загородила дорогу.

— Стойте, он не один. Там пять или шесть вооруженных бандитов.

— Ну так что, — спорил американец, — в револьвере как раз семь патронов.

— Бога ради… Не надо, — умоляла Доротея, понимая, что перевес на стороне бандитов. — Останьтесь. И теперь все равно уже поздно, и шхуна уже отошла.

— Посмотрим.

И трое молодых людей бросились в погоню. Она хотела их догнать, но Монфокон со слезами вцепился ей в юбку. Ноги мальчика еще были спутаны веревкой. Он спотыкался и в ужасе лепетал:

— Доротея, не уходи!.. Доротея, я боюсь! Доротея!

Увидев милого капитана, она забыла обо всем на свете, взяла его на руки и стала утешать.

— Милый мой, маленький, не надо плакать: все кончено. Этот гадкий Эстрейхер больше не придет. Ты поблагодарил Кантэна, Кастора и Поллукса? Что бы с нами было, если б не они.

Доротея нежно расцеловала мальчиков. В первый раз досталась такая радость Кантэну.

— Ты только подумай, что бы с нами было, Монфокон, и какой ловкий фокус придумал Кантэн. Он прямо гений. Давай расцелуем его за это. Ну, расскажите, как вы нас нашли. Я заметила, что Кантэн бросал по дороге ветки и насыпал кучки камешков, но почему вы свернули к морю, а не прямо пошли на полуостров?

Радостный и счастливый от неожиданных похвал и поцелуев, Кантэн стал объяснять:

— Видишь ли, мы нашли на берегу лодку и спустили ее в воду. Нам было очень трудно грести, но мы все-таки доплыли и высадились через час недалеко от башни. Сначала мы не знали, куда идти, но вдруг Кастор услышал разговор; мы тихонько подкрались, узнали Эстрейхера и поняли, в чем дело.

— Ах ты, мой умник! Да и все вы умники, милые дети.

И новые поцелуи посыпались на щеки Кантэна, на лбы Кастора и Поллукса и на голову Монфокона.

— А нотариус! Где господин Деларю? — вскочила вдруг Доротея.

Бросились к башне. Нотариус лежал за кустами, за высокой травой, и мальчики его не заметили. Доротея наклонилась к старику.

— Кантэн, помоги мне распутать веревки… Господи, да он в обмороке. Господин Деларю, очнитесь, это мы… Очнитесь же, или мы уйдем.

— Нет-нет, — сразу очнулся нотариус. — Вы не имеете права. Враги…

— Их больше нет, они удрали.

— Но они могут вернуться. О, какие это негодяи. Посмотрите! Их атаман прострелил мне шляпу. Осел сбросил меня возле самых стен, и я влез на дерево. А они стали стрелять и попали в шляпу.

— Но пуля вас не задела?

— Нет, но в груди что-то болит. Я, кажется, контужен.

Доротея усмехнулась.

— Ну, это пустяки. Завтра все пройдет. Кантэн и Монфокон, разотрите мсье Деларю и помогите ему встать.

Нелепая погоня за Эстрейхером сильно беспокоила Доротею. Она пошла разыскивать иностранцев. К счастью, они заблудились в лабиринте тропинок и скал и кружили на месте, напрасно отыскивая берег, где причалила шхуна Эстрейхера.

Зато Доротея сразу взяла правильное направление. Из сети мелких тропинок она выбрала самую протоптанную и повела по ней иностранцев. До них долетали крики и ругань, но никого не было видно. Вдруг тропинка круто свернула в сторону и уперлась в отвесную скалу, по которой убегали наверх крутые ступеньки. Ловкий и подвижный итальянец первым вскарабкался на скалу и радостно крикнул:

— Вот они, негодяи. Здесь, на берегу. Не понимаю, что они делают.

За ним вскарабкался Вебстер с револьвером.

— Да-да, вот они. Бегите вон туда. Мы подойдем к ним вплотную.

И Вебстер указал на высокий мыс, подымавшийся над песчаным пляжем.

— Ни с места. Нагнитесь, — отрывисто приказала Доротея и первая припала к земле.

В полутораста метрах от места, где они укрывались, стояла большая рыбачья шхуна, на борту которой толпились человек шесть мужчин и растрепанная, резко жестикулирующая женщина. Они заметили Доротею и иностранцев. Один из матросов приложился и выстрелил. Пуля чмокнула в скалу, осыпав Эррингтона осколками гранита.

— Ни с места, или буду стрелять, — крикнул матрос, снова прицеливаясь.

Доротея едва оттащила своих спутников.

— Куда вы мчитесь? Ну, добежите до обрыва. А дальше что? Не будете же вы прыгать с сорокаметровой высоты.

— Спустимся вниз и обойдем скалу, — предложил Дарио.

— Не смейте. Это сумасшествие.

Вебстер возмутился.

— Почему? У меня револьвер.

— А у них ружья. И все равно поздно. Драма разыгрывается и без нас.

— Какая драма?

— Посмотрите.

Доротея одним взглядом разгадала, в чем дело. Да, они были только зрителями жуткой драмы, в которую не могли вмешаться.

В маленькой зеркальной бухточке стояла на якоре шхуна, на борту которой виднелась фигура связанного человека, окруженного пятью мужчинами. Растрепанная женщина бешено наскакивала на лежавшего, осыпала его отборными ругательствами, порой долетавшими до спутников Доротеи, и грозила ему кулаками.

— Вор! Подлец! Не хочешь сказать, отказываешься! Ну, подожди!

Она обернулась к матросам, сказала им что-то. Те рассыпались по шхуне, точно все их движения были заранее отрепетированы, и стали по местам. На шею лежавшего набросили петлю, перекинули ее через рею, и за конец взялись двое самых дюжих молодцов. Веревка натянулась, как струна. Фигура лежавшего приподнялась, несколько секунд простояла прямо, точно вырезанный из картона паяц, потом плавно взмыла на воздух и закачалась на густой синеве океана.

— Эстрейхер! — вскрикнул кто-то из иностранцев.

В мозгу Доротеи молнией сверкнуло то, что предсказала она ему при первой встрече у Шаньи.

— Да, это Эстрейхер.

— Чего они напали на него?

— Они требуют от него бриллиантов.

— Но он их еще не нашел!

— Вот этого они не знают. Я знала, что так случится. Когда Эстрейхер приказал им идти на шхуну, я заметила, как они переглянулись и какое зверское выражение сверкнуло у них в глазах. Я поняла, что они готовят ему ловушку.

Эстрейхера то спускали на палубу, то снова подвешивали. Женщина наскакивала на него, яростно ругаясь и потрясая кулаками:

— Будешь ты отвечать или нет? Где клад? Что ты с ним сделал?

Вебстер не выдержал:

— Это немыслимо… Какая гнусность. Надо их остановить.

— Как? Вы только что собирались пристрелить его, как собаку, а теперь собираетесь спасать.

Вебстер сам не знал, чего он хочет. Ни он, ни его друзья не могли равнодушно смотреть на такое душераздирающее зрелище. Заметив, что матрос бросил ружье, Вебстер стал сползать по обрыву, цепляясь за расселины и колючие кустарники. За ним полезли Дарио и Эррингтон.

Но спасти казнимого не удалось. Бандиты не пожелали вступать в перестрелку и подняли якорь. Пока иностранцы спустились на пляж, шхуна развернула паруса и быстро пошла в море.

Вебстер напрасно расстрелял все семь патронов. Он был взбешен и накинулся на Доротею:

— Это вы во всем виноваты! Зачем вы нас удержали? Целая стая подлецов ускользнула у нас из-под носа.

— Не понимаю, что вам нужно. Разве душа их шайки, атаман, уже не наказан? Погодите, в открытом море они его прежде всего обыщут и, не найдя бриллиантов, бросят в море вместе с трупом маркиза. Потому что никакая пытка не вырвет у него секрета.

— И вам достаточно одного Эстрейхера?

— Да.

— За что вы его ненавидите?

— Он убил моего отца.

Все дрогнули, умолкли на мгновение. Потом Дарио нерешительно спросил:

— А как же остальные?

— Пускай их вешают другие. Так будет лучше и для нас. Если бы их арестовали — пошли бы допросы, расспросы, потом суд. Газеты подняли бы шум. Разве все это приятно? Недаром маркиз Богреваль советовал нам уладить дело без посторонних.

— Да-а… — вздохнул Эррингтон, — дело действительно улажено, но и секрет бриллиантов потерян.

Далеко в океане белели паруса шхуны, быстро идущей на север…

К вечеру Дарио и Эррингтон отвезли нотариуса на постоялый двор, поручили его попечению мадам Амуру, посоветовав ей держать язык за зубами, а сами запрягли лошадей в фургон и отправились обратно на полуостров. Кантэн вел Кривую Ворону под уздцы, важно указывая дорогу. Молодые люди переночевали в башне Коксэн, а Доротея с детьми в фургоне. Рано утром Вебстер умчался куда-то на мотоциклетке и вернулся только к полудню.

— Я был в аббатстве Сарзо, — объяснил он удивленной компании, — и купил у монахов развалины Рош-Перьяк и весь полуостров.

— Боже мой, — всплеснула руками Доротея, — неужели вы думаете доживать в них свой век?

— Нет, но мы хотим спокойно продолжать поиски, а для этого приятно чувствовать себя дома.

— Послушайте, Вебстер, вы, кажется, богатый человек. Неужели вас так интересуют эти бриллианты и вам так хочется их отыскать?

— Я хочу выполнить до конца завещание маркиза. Если они существуют, надо, чтобы они достались нам, а не случайному человеку, не имеющему на них никакого права. Вы, конечно, поможете нам?

— Нет.

— Как! Почему?

— Потому что я добилась своего: преступник наказан!

— Но вы, по крайней мере, останетесь с нами на несколько дней?

— Хорошо, я согласна. И мне, и детям нужен отдых, но утром двадцать четвертого мы должны уехать. На это число я назначаю всем общий отъезд.

— Почему общий?

— Потому что и вы поедете с нами.

— Куда?

— В Вандею. Там есть старинная помещичья усадьба, куда в конце июля съедутся все потомки маркиза Богреваль. Я хочу познакомить вас с ними. Их, собственно, двое: граф де Шаньи-Роборэй и барон Дювернуа. Затем вы сможете сюда вернуться и копаться, сколько душе угодно.