О, колдовская сила старческих воспоминаний художественно-утонченной тургеневской души…

В каменном скотном дворе спасской усадьбы дойных коров холмогорской и голландской породы содержалось до двухсот голов. Заготовляли впрок говядину, баранину, свинину, ветчину, масло и сливки, храня все это в просторных погребах с ледниками. Кожевенных дел мастера обрабатывали кожи, а специальные портные шили из них тулупы и теплые шубы, изготовляли сбрую и упряжь, тачали обувь спасские сапожники. В составе дворни Варвары Петровны, кроме многочисленной домашней прислуги, были слесаря, кузнецы, столяры и садовники, повара и землемеры, плотники, портные, сапожники, башмачники, живописцы, маляры, каретники, музыканты и певчие, охотники-егери и лесники. Целая деревня отстроилась по левую сторону от усадьбы под зорким присмотром строгой госпожи.

В центре липового и березового парка, позади главного усадебного дома, были выстроены две каменные оранжереи, а при них специальная теплица для выращивания ананасов. В условиях сравнительно сурового климата средней России ухитрялась Варвара Петровна подавать на праздничный стол не только ананасы, но и абрикосы, персики, сливы, а виноградные лозы в оранжерее ежегодно давали щедрый урожай.

Позади оранжерей и теплицы располагались парники на 300 рам для арбузов, дынь, огурцов, спаржи, салата и редиса. А перед теплицей и оранжереями росли ягодные кусты: смородина и крыжовник, малина и красная куманика. Здесь же располагались гряды с земляникой и душистыми аптекарскими травами, а также — «садовая школа» — ряды молодых деревьев с прививками: яблонь, груш, вишен и слив. Только при спасской усадьбе было два больших сада — Верхний и Нижний, третий сад располагался в Петровском.

Любимыми занятиями Варвары Петровны считались пчеловодство и цветоводство. Увлекалась она и разведением домашней птицы. Молодая хозяйка Спасского расширила основанную еще ее отцом в Чаплыгинском лесу пчелиную пасеку, доведя число ульев до 1000 штук. Пасека это была обсажена елями в виде живой изгороди. Жизнью пчелиного царства Варвара Петровна так интересовалась, что приказала устроить у окон своего кабинета улей со стеклянными стенками. В письме к Ивану Сергеевичу, студенту Берлинского университета, Варвара Петровна между прочим сообщала: «Я все занимаюсь пчелами. Стеклянные ульи на своем месте. А как нынче гречишный год, то меду они принесли очень много. Я видела матку, опять несущую яйца, и потом, когда она было вылетала погулять и захватил дождь, как она обсушивалась, и как ее пчелы облизывали, обтирали, и как она важно протягивала лапки, кокетствовала, притворялась едва дышащей. О! женщина во всяком создании одинакова!»

Перед спасским домом разбиты были по приказанию госпожи кустарные цветники с шиповником, каприфолием, сиренью и таволгой. Выездная и въездная дороги к парадному крыльцу украшались кустами махровых зимующих роз. На площадке перед домом располагались фигурные клумбы, усаженные многолетними и однолетними цветами. Имелись при Спасском и специальные цветочные оранжереи. Лепестки на розовых аллеях в определенное время года собирались спасскими крестьянами; с помощью специального перегонного куба из них добывали розовую воду для барской косметики. Когда Иван Сергеевич учился в Берлине, мать часто просила его вкладывать в почтовые конверты вместе с письмами цветочные семена. «Прошу тебя еще раз смешивать разные семечки и присылать. А я так в этом искусна, что разберу сама их по сортам… Только, воля твоя, не американских — я этого нигде не нашла в моих ботанических книгах».

Для птиц в Спасском были устроены перед домом специальные столы. По звуку колокола прирученные пернатые слетались на них со всего сада. Барыня выходила на веранду и наблюдала, как расторопный мальчик-казачок кормит шумливое и неспокойное пернатое стадо. В клетках, расположенных в одной из комнат господского дома, распевали на свой лад затейливые и бесхитростные песни певчие птицы разных пород и мастей. «У меня по комнатам, — сообщала Варвара Петровна сыну, — в память тебя птицы-синицы… и попевают, и разбойничают. — А сверх того у меня канарейка, а в птичнике снегирь и чижи, щеглы, овсянки и зяблики. Чижи поют, щеглы забиячут, а снегирь ворчит».

На первых порах своего спасского «царствования» Варвара Петровна давала волю не только властолюбивым сторонам своей натуры. Горькое детство и погубленная юность взывали к милосердию. Она окружила себя целым штатом «прирученных» барынь и барышень из разорившихся дворянских семей, не скупилась на щедрые подарки людям, ей симпатичным и услужливым. Особым благоволением, например, пользовалась у Варвары Петровны Авдотья Ивановна Губарева, родная сестра Воина Ивановича Губарева, помещика Кромского уезда, приятеля В. А. Жуковского. Авдотья Ивановна служила компаньонкой Варвары Петровны еще при жизни Ивана Ивановича Лутовинова. А после смерти строптивого старика его племянница отблагодарила Авдотью Ивановну целым имением в 100 душ в Волховском уезде Орловской губернии, да и замуж выдала в придачу за дворянина Лагривого, незаконнорожденного сына одного из орловских богачей, помещиков Кологривовых, добродушного и простоватого, оказавшегося с первых дней совместной жизни под башмаком хитрой и ловкой супруги. Впоследствии юный Тургенев частенько навещал вместе с матушкой имение Авдотьи Ивановны, а в сатирической поэме «Помещик» изобразил Лагривого, не меняя даже фамилии.

Старожилы вспоминали, что каждое лето Варвара Петровна со своими приживалками отправлялась в соседнюю усадьбу Петровское, в полуверсте от Спасского, на сбор ягод для варенья. Эта ритуальная поездка сопровождалась особо торжественными сборами, впоследствии в ней принимали обязательное участие дети. Усадьба располагалась при ключевом Петровском пруде, устроенном на том же самом овраге, который впадает в большой спасский пруд, названный ныне Савинским. В петровском доме, где родилась Варвара Петровна и где провела она детские годы, был устроен приют для бедных дворянок. На фронтоне красовалась вывеска, сделанная дворовым художником: «Дающего рука, да не оскудевает!»

Живущие в приюте дворянки находились на полном содержании своей благодетельницы и, конечно лад, в полном ее подчинении. Они обязаны были трудиться, исполнять различные «дворянские» работы: вышивать ковры шелком и гарусом, плести кружева, шить для себя платье, солить и мариновать на зиму овощи, фрукты, грибы. Говорили, что одних только опенков на зиму для сушки и засола привозили из Чаплыгинского леса возами. Да и чего только в этой женской «дворянской обители» не приготовлялось и не запасалось!

Помнился Тургеневу старый петровский сад с многочисленными липовыми аллеями, большой крытый тесом дом, в котором существовала специальная комната для фамильной портретной галереи. Когда случалось порой ночевать в петровском доме, то казалось, что при бледном свете луны оживали темные лики предков и пристально, недружелюбно наблюдали за дерзким мальчиком.

За главным домом после цветника возвышался другой, точно такой же: в нем располагались богадельня для престарелых дворовых, больница, разделенная на разные покои в зависимости от «сорта» больных и рода их болезней, здесь же были квартиры врача и фельдшера. Невдалеке от первого дома, через двор, имелось большое деревянное крытое соломой здание для живописцев, маляров и обойщиков; в нем же находились их мастерские. Наконец, довершали усадебное хозяйство ледник, погреб и скотный двор. Фруктовый сад и парк со стороны деревни отделялись от широкого тракта, идущего из Черни через Петровское и Спасское на Мценск, высоким земляным валом, обсаженным громадными ракитами. Нависая над дорогой, они давали прохожим и проезжим в знойные летние дни благодатную тень.

Много труда требовалось от спасских и петровских крестьян, чтобы поддерживать такое большое хозяйство. Трудились не только взрослые мужики и бабы. К барщинным работам Варвара Петровна привлекала и ребятишек, начиная с девятилетнего возраста. Они объединялись в несколько трудовых бригад до 30 человек в каждой и под надзором деревенских десятских (выборных от каждого десятка домов) выполняли множество полезных дел: сгребали и ворошили сено в жаркую сенокосную пору, поливали деревья и цветы, собирали ландыши, липовый цвет и березовые ночки для домашней аптеки, срывали розовые лепестки, пололи парники, собирали грибы и лесные орехи, вязали снопы и ставили их в суслоны, подбирали картофель из-под сохи.

Завела Варвара Петровна крестьянское сельское училище для обучения детей грамоте и церковному пению. Хозяйка имения не была набожной женщиной, как большинство провинциальных дворян ее времени, но древнерусские распевы любила и содержала при церкви хорошо обученных певчих, постоянно пополнявшихся молодыми и способными крестьянскими мальчиками. Учащихся в своей школе Варвара Петровна экзаменовала самолично и способ оценки придумала на свой, господский манер. Накануне экзамена крепостные художники изготовляли круглые дощечки, красили их охрой, прикрепляли бумажным шнурком и пронумеровывали. Эти знаки отличия надевала на шеи экзаменующихся Варвара Петровна. В зависимости от успехов свои номера к концу экзамена получали все — от первого до последнего ученика.

Первые ученики после экзамена приглашались в дом на чествование и показ дворне, приживалкам и воспитанницам госпожи. Варвара Петровна одаривала ребятишек гостинцами за успехи, причем гостинцы предназначались не только ученикам, но и их родителям. Наиболее способные и полюбившиеся госпоже дети обязаны были после церковной службы заходить в дом, целовать ручку Варваре Петровне и получать гостинец за усердие.

Надо сказать, что ребятишек суровая хозяйка Спасского все-таки любила. Время от времени она приказывала собирать их на специально устроенные во дворе господского дома качели, любовалась их шумными веселыми играми и раздавала гостинцы: пряники, ленты, серьги, бусы, а то и медные деньги. В зимнее время для детей готовились крутые снеговые горы, обмороженные льдом. До позднего вечера раздавались звонкие ребячьи голоса в спасской усадьбе. Зимние забавы тоже завершались господскими подарками. Бывший дворовый мальчик Варвары Петровны Федор Бизюкин, сохранивший для потомства драгоценные штрихи из жизни старого Спасского, вспоминал, что на день Сорока мучеников, 9 марта, крестьянских детей ждали приятные сюрпризы. С вечера готовили тесто и пекли фигурки жаворонков, знаменовавшие приход весны. А когда совсем смеркалось, мужики-дворовые, тайно от детей, отправлялись на большую дорогу, идущую от Петровского до Спасского, и на длинных мочалах развешивали по придорожным ракитам испеченных из ржаной муки и паточной сыты жаворонков на утреннюю потеху ребятишек.

А годы шли, и Варваре Петровне стукнуло ни много ни мало 28 лет. Для дворянки начала XIX века это был уже возраст старой девы. Надежды на любовь и семейную жизнь с каждым днем таяли. Безнадежность ее положения усугублялась тем, что росла она обиженной не только людьми, но и природой. С годами Варвара Петровна все более дурнела. Ревниво рассматривая себя в зеркало за утренним туалетом, она с отчаянием видела некрасивую, увядающую девицу невысокого роста, сутуловатую, с большой головой, вдавленной в плечи, с угреватым толстым носом и рябоватым лицом. Только черные глаза блестели живым, но не добрым блеском, да густые, черные как смоль волосы как-то скрашивали ее облик.

Но вот кончилась, наконец, Отечественная война с Наполеоном. Россия со слезами горя и радости праздновала свою победу. Возвращались в деревни изнуренные, израненные, но счастливые солдаты. Шумно и весело встречали их крестьянские семьи. Встрепенулась жизнь в Спасском и Петровском, зазвенели народные песни, оживились весенние хороводы. Наконец и на барский двор пришел праздник.

В 1815 году в Орле расквартировался гусарский полк, а вскоре после этого события в Спасское приехал ремонтером (покупщиком лошадей для военных целей) молодой двадцатидвухлетний красавец поручик Сергей Николаевич Тургенев. К одинокой хозяйке большого имения его привел известный на всю округу Спасский конный завод. Варвара Петровна увидела в этом событии перст судьбы и всю свою энергию направила к тому, чтоб удержать непрошеного, но долгожданного гостя. В ход были пущены недюжинный ум, ловкая изобретательность и наблюдательность. С восторгом слушала она рассказ молодого поручика об участии его в Бородинском сражении, о том, как он «храбро врезался в неприятеля и поражал его неустрашимостью», как он был ранен картечью в руку, за что и награжден «знаком отличия военного ордена» — солдатским Георгиевским крестом. Втайне любовалась Варвара Петровна блестящей внешностью своего гостя: высокий рост, белокурые волосы, вьющиеся на лбу, тонко очерченные брови. Что-то женственное и в то же время подкупающее и сразу покоряющее девичье сердце было в этой красоте. Впоследствии Варвара Петровна рассказывала знакомым, как после смерти мужа она встретилась за границей с владетельной немецкой принцессой и та, увидев браслет с портретом Сергея Николаевича, сказала: «Вы — жена Тургенева, я его помню; после императора Александра I я не видела никого красивее вашего мужа».

Варвара Петровна понимала, что обычными женскими хитростями гостя-офицера ей не прельстить. Да и какие надежды могут быть на взаимность, если этот молодой человек, почти безусый юноша, на шесть лет моложе ее? Услужливая память подсказала Варваре Петровне, что отец Сергея Николаевича жил всего в 18 верстах от Спасского, в ветхом доме под соломенной крышей, и что у этого «липового» дворянина было в услужении лишь 140 душ крепостных крестьян. Расчет она сделала верный. Целый день показывала Варвара Петровна молодому поручику роскошное хозяйство спасской и петровской усадеб, кормила экзотическими фруктами из барских оранжерей, а на прощание потребовала честного слова еще раз навестить ее в деревенском уединении. Когда же в обещании Сергея Николаевича почувствовалась некоторая уклончивость, Варвара Петровна оставила у себя в залог его портупею…

«Женись, женись, ради бога, на Лутовиновой! — убеждал своего сына Николай Алексеевич Тургенев. — Женись, иначе скоро мы совсем разоримся и дойдем до нищенского существования». Сергей Николаевич упорствовал и отказывался. Тогда отец бросился перед ним на колени, умоляя прислушаться к его совету и уступить. После долгих колебаний явился поручик Тургенев в Спасское и просил руки Варвары Петровны Лутовиновой. С трудом сдерживая чувство радости и гордого торжества, она приняла предложение, и 14 января 1816 года в Спасской церкви состоялось венчание и свадебный пир в имении невесты. Это было нарушением общепринятых обычаев, согласно которым свадебные торжества должны были совершаться в доме жениха. Но слишком неравны были их состояния, к тому же, настояв на свадьбе под крышей спасского дома, Варвара Петровна сразу же дала понять жениху, что первенства в управлении имением и в распределении доходов с хозяйства она ему не уступит: знай сверчок свой шесток! Ничего «вещественного» в дом Лутовиновых поручик Тургенев не внес, кроме богатой своей родословной да внешней красоты. Впоследствии Варвара Петровна, ссорясь со своими сыновьями, постоянно напоминала им, что по отцовской линии они ничего не унаследовали, кроме полуразвалившегося дома в сельце Тургеневе, и что она вольна оставить их нищими, пустить по миру, если они проявят сыновнюю непочтительность.

Тем не менее к отцовской родословной Иван Сергеевич питал особый интерес и вполне заслуженно гордился ею. В отличие от Лутовиновых Тургеневы оставили заметный след в отечественной истории. Вырастал тургеневский род из татарского корня. В 1440 году из Золотой Орды к великому князю Василию Васильевичу выехал татарский мурза Лев Турген, принял русское подданство, а при крещении в христианскую веру и русское имя Иван. От Ивана Тургенева и пошла на Руси дворянская фамилия Тургеневых. Семейное предание говорило, что князь Василий Васильевич благоволил Тургеневу и пожаловал своего крестника многими имениями в Калужской губернии. Принадлежали Тургеневы к так называемым служилым людям: стольникам, стряпчим, московским дворянам и жильцам. Все эти четыре чина причислялись ко второму из трех крупных разрядов, на которые делилось тогдашнее дворянство. Тургеневы не попадали в высший разряд, не были членами боярской думы, но не спускались и в низший, в ряды провинциального дворянства. Большинство из них входило в «государев полк» — в высший слой боевых сил Московского государства — и назначалось головами и воеводами, то есть офицерами и полковниками, в военные полки, формировавшиеся из провинциального дворянства. Григорий Михайлович Тургенев, например, был в конце XVI века головою в Чернигове. Афанасий Дмитриевич — полковым воеводою в Белгороде, Денис Петрович — в Тамбове.

По достоверным сведениям, в царствование Ивана Грозного, в период борьбы Московского государства с Казанским и Астраханским ханствами, Петр Дмитриевич Тургенев отправился к ногайским мурзам с целью отговорить их от помощи казанскому царю и «претерпел в орде от князя Юсуфа (отца царицы Сююнбеки) великое поругание». Но тем не менее он уговорил астраханского царя Дервиша принять русское подданство без всякого кровопролития.

С особой гордостью вспоминал Иван Сергеевич о подвиге Петра Никитича Тургенева. В эпоху Смуты и польского нашествия, в 1606 году, в Кремле, он бесстрашно обличил Лжедмитрия, бросив ему в глаза всенародно следующее обвинение: «Ты не сын царя Иоанна, а Гришка Отрепьев, беглый из Железноборовского монастыря, я тебя знаю!» За это был подвергнут праведник жестоким пыткам и казнен, по преданию, на Лобном месте, рядом с которым был сооружен впоследствии благодарной Россией памятник Минину и Пожарскому.

Многие Тургеневы «отличались честностью и неустрашимостью». Уже в старинных грамотах появилось описание герба Тургеневых, который Варвара Петровна перенесла на печать собственной господской конторы: «Под рыцарским лазуревого цвета с золотым подбоем наметом, увенчанным шлемом с обыкновенною золотою дворянскою короной, осеняемою тремя страусовыми перьями, поставлен щит, разделенный на четыре равные части, из коих в нижней половине в левой части в голубом поле — золотая звезда, из Золотой Орды происхождение рода Тургеневых показующая, над коею серебряная рогатая луна, означающая прежний магометанский закон; а над сею частию, в верхней половине на левой части, в серебряном поле, парящий с распростертыми крыльями и как бы отлетающий от луны орел, смотрящий вверх, — означает удаление от магометанства и воспарение к свету христианской веры. В той же верхней половине, в правой части, в красном поле, — обнаженный с золотою рукояткою меч в воспоминание кровавого заклания страдальца Петра Никитича Тургенева от Гришки Отрепьева самозванца за безбоязненное обличение его; в нижней половине, на правой части, в золотом поле, — готовый, оседланный, бегущий по зеленому лугу конь, показующий всегдашнюю рода Тургеневых готовность и ревность к службе государю и отечеству».

От Петра Никитича Тургенева ствол родословного древа разделился на две ветви. Прямая идет к тем Тургеневым, которые в самом начале XIX века прославились своими антикрепостническими взглядами, — к братьям Николаю и Александру Ивановичам Тургеневым. А другая ветвь от брата Петра Никитича Василия в седьмом поколении ведет к отцу Ивана Сергеевича.[2]

Были в родовых воспоминаниях и другие страницы. Как роковое предчувствие, они тревожили мысль и воображение Тургенева-писателя. В 1670 году сидел воеводою в Царицыне стряпчий Тимофей Васильевич Тургенев. Когда началось восстание Степана Разина, отряд Василия Уса прорвался в город. Воевода с семейством и городской знатью укрылся в каменной башне, в страхе ожидая расправы. Она не замедлила явиться. С приездом в Царицын самого Степана Разина пошли казаки на приступ и взяли башню после тяжелого боя. Тимофея Васильевича схватили, надели на шею веревку, привели на крутой волжский берег, прокололи копьем и утопили.

Эпизод народной расправы с ненавистными дворянами Тургенев неспроста воспроизвел в своей повести «Призраки». На протяжении всей жизни своей он, чуткий к зарождающимся общественным настроениям, слышал таинственный гул народного недовольства. Да и были к тому серьезные основания: лутовиновские нравы сполна унаследовала Варвара Петровна и к народному недовольству давала немало поводов.

Эти грозовые предчувствия вынес Тургенев из родовых воспоминаний, но главным образом из впечатлений детских лет.