Щербина с неизменной папиросой в зубах неторопливо вошел в комнату техчасти и, присев на край стола, стал капризно ждать, когда его станут потрошить расспросами. Все бригадные, корпусные и армейские новости идут через "секретку" и являются своеобразным капиталом Щербины, которым он умело пользуется с целью снискать внимание приятных людей.
      Какие новости товарищ прапорщик? - первым не выдерживает o`sg{ Валера Андрейчик. Щербина щурится, дымит папиросой и не торопится вываливать весь капитал разом.
      Буксман в понедельник приезжает.
      Новость эта производит сильное впечатление. Полковник Буксман - начальник штаба бригады, это гроза и стихийное бедствие - это лавина в горах и цунами на море вместе взятые. Горе нерадивому офицеру попасться Буксману на глаза, когда у того плохое настроение. А так как, по мнению начштаба, хороших офицеров в нашей бригаде кроме него самого - нет, то лучше всего встреч с ним, по возможности, избегать.
      Буксман может задать любой неожиданный вопрос, требуя на него точного и правдивого ответа. Валера снова с ужасом вспомнил, как осенью полковник неожиданно заявился в техчасть и поинтересовался данными о местонахождении всех комплектующих мостового парка. На кой хрен сдалась ему эта информация, понять совершенно невозможно, но на то и Буксман, чтобы ждать от него какого-нибудь подвоха. Тогда, в октябре, на путанный доклад Валеры, полковник потребовал всю документацию мостового оборудования. Андрейчик отчетливо вспомнил свое тогдашнее состояние - онемение конечностей, липкая от пота спина, слабость в коленях и одно лишь желание, чтобы мука эта скорее кончилась.
      Буксман тогда пучил глазищи, хмурил брови и переходил то на дикий крик, то на змеиный шепот. Тогда Валера отделался, в общемто, легким испугом - за полный беспорядок в бумагах подотвественной части получил выговор. Теперь, через три месяца, состояние пресловутых документов нисколько не улучшилось и за оставшееся до приезда начштаба время, Валера никаким образом не смог бы уже точно установить, где и сколько и в каком состоянии валяется понтонов, копров, крепежа, балок, лебедок и прочего имущества, про которое ему вроде бы по службе положено знать. "Теперь выговором не отделаешься", - подумал про себя Андрейчик, "пахнет служебным несоответствием" решил он и опечалился.
      Впрочем, загрустил не один лишь он, капитан Кедря смачно выругался и заявил:
      Смоюсь куда-нибудь, пускай меня поищет, мне давно надо на окружные склады, заявку командир неделю как подписал.
      А Буксман надолго приезжает, все равно Виктор Петрович, рано или поздно попадешься, - со злорадством в голосе пропел Щербина...
      А-а-а, чтоб его! - теперь Валера и Кедря опечалились сообща.
      Слышь, карась, в позатом году, когда тебя еще здесь не было, мы с капитаном Синицыным от Буксмана в окно прыгали, - капитан несколько оживился при воспоминании о приключении, но потом снова впал в угрюмость.
      Щербина, докурив свою папиросу, встал и степенно удалился с сознанием выполненного дела, посеяв в сердцах офицеров техчасти страх и смятение.
      Синицын чертыхаясь полез в шкаф искать какие-то бумаги... Слышь, Кедря, ведь Буксман точно опять спросит, почему тягач 38-40 не списали. Где прошлогодние акты? Давай ищи у себя в столе!
      Вот, смотри, карась, какая дрянь ведь получается, этот тягач - одна рама от него осталась, на кирпичах в парке, а бригадная автослужба второй год бумаги на списание не берет - срок не вышел. И этот Буксман, сука, все отлично понимает, а спросит - почему машина из парка не выходит? Расстрельное дело, Виктор Петрович, ожил вдруг прапорщик Чернов.
      По закону тягач должен быть либо списан, либо по графику ремонта быть в ремзоне, либо выходить по тревоге в исправном состоянии, он же у вас по табелю числится как исправный, а ни кабины, ни колес, ни мотора уже год как нет. Будь завтра война, вас с Синицыным расстреляют - минорно закончил прапорщик свой монолог...
      Да будь завтра война, - отозвался из шкафа Синицын, - будь завтра война, нас всех к стенке поставят, хуже 41-го года будет. У нас с тобой, Виктор Петрович, при коэффициенте технической готовности ноль девять, пол парка по тревоге из ворот не выйдет...
      А те, что выйдут, через десять километров встанут и развалятся, - подхватил Валера.
      Ты, карась, тут нам не бухти. Ты лучше свои понтоны иди посчитай, - огрызнулся Кедря.
      При упоминании о понтонах, Валера вновь погрузился в меланхолию... Кедря, смотри что я нашел! - радостно вдруг воскликнул из шкафа капитан Синицын... Прошлогодняя справка по КТГ, развернутая по всем ротам, очень подробная, тебе надо ведь!!
      - Она ж секретная, какого хрена она там валялась
      Точно так и с грифом и за номером...
      Слушай, Синицын... - Кедря вдруг оцепенел лицом и корпусом, как охотничья собака, учуяв добычу,
      ... давай ее сюда. Скорее! Сейчас мы этому Щербине усы-то пообкрутим, что б ему!
      Чернов, Синицын и Андрейчик с удивлением посмотрели на Кедрю
      -Андрэйчик, карась разэдакий, красный карандаш давай мне, живо!
      Заинтригованные ожиданием чего-то необычного, обитатели батальонной тех части сгрудились вокруг Кедриного стола, пытаясь угадать смысл и причину оживления пожилого капитана, ему крайне несвойственного. Андрейчик интуитивно почувствовал, что скука обыденной штабной жизни сейчас развеется нарушаемая каким-то экстраординарным событием, связанным с этой секретной бумажкой.
      Немного поколдовав и несколько раз примерясь эдак и так, Кедря вдруг решительно начертал красным карандашом поперек уже начавшей желтеть и блекнуть справки. Все склонились через плечи капитана, стараясь прочесть. Склонился и Валерий, и прочтя, мгновенно понял блестящий замысел Виктора Петровича. Поперек секретной справки торчком стояла жирная надпись кричащим красным карандашом: "Тов. Щербина! Это таким образом во вверенной вам секретной части организованы учет хранение материалов служебного пользования?!"
      Закорюка похоже получилась, точно как Руденко подписывает, добрительно усмехнулся Синицын.
      Теперь, как передать ему? - в задумчивом возбуждении спросил Кедря.
      Пойдем, возьмем в мобчасти пакет для секретной почты, отозвался Черняев, до которого теперь тоже дошло.
      Ну, Кедря, ну молодец! - запричитал он и первым бросился к двери. Жизнь в техчасти забила вдруг ключом. С лиц штабных офицеров исчезли обычные для них скука, безразличие и усталость, уступив место лихорадочному огоньку, задору и боевому возбуждению. У офицеров появилось настоящее интересное дело.
      Притащили пакет секретной почты. Синицын на машинке отбил на пакете адрес части и ее номер. Справку с Кедриной резолюцией вложили в пакет и опять все дружно побежали в мобчасть, где имелся свой штемпель для служебной переписки. С шутками и прибаутками, смешками и сальными анекдотами опечатали пакет сургучом и вновь собрались вокруг кедриного стола в предвкушении драматической развязки.
      Ну, Щербина полные штаны со страху наложит
      На его месте и ты бы наложил.
      Он свою тупую голову сломает, думая каким образом эта бумага в штаб корпуса попала.
      А если застрелится?
      Не застрелится, промажет, он осенью на стрельбах ноль очков выбил.
      Кедря осторожно острым концом ножниц переправлял на еще теплом сургуче не совпадавшие цифры номера полевой почты мобчасти батальона на номер штаба корпуса.
      Ну все! - устало откинулся на спинку кресла сильно повеселевший капитан.
      Теперь надо найти солдатика. Из новых, которого Щербина еще в лицо не знает
      Я сейчас найду такого, - с радостью, что может принять активное участие в таком замечательном деле, вызвался прапорщик Зиновьев.
      А Щербина вообще-то допрет, что мы его разыграли
      Пока допрет, семь раз в штаны на...т.
      Ну потом он отыграется, Андрейчик старлея до дембеля не увидит
      Это точно, он приказ получит и месяца три его держать будет, а потом скажет, что писарь Хохлюк его не в ту папку заховал.
      Вошел Зиновьев, ведя наголо стриженного рядового солдатика из последнего осеннего набора.
      Как фамилия, из какой роты? - грозно уставился на солдата капитан.
      Передашь в секретную часть пакет, лучше передай писарю и сразу смывайся к себе в роту и чтобы никому ни гу-гу! Понял? Сразу убегай, как передашь.
      Солдат ушел в полном недоумении, а в техчасти воцарилась усталая тишина. Кедря молча раскачивался на задних ножках своего стула, Андрейчик, совсем позабыв про понтоны и техническую документацию мечтательно глядел на потолок.
      Пойду, зайду к Щербине, как будто нечаянно спрошу, как мой приказ на старлея движется - не утерпел Валера и отправился вон из кабинета.
      Первое, что он увидел выйдя в коридор - это мелькнувшую впереди спину Щербины, который почти бегом пронесся из своей "секретки" в кабинет начальника штаба.
      Возвращаться снова в техчасть не хотелось - Валерий отправился на лестницу, где собирались штабные любители покурить.
      Чесание языками под предлогом физиологической необходимости очередной раз отравиться беломорканалом - любимейшее занятие младших штабных офицеров. На черной лестнице, между первым и вторым этажами, где редко появляется начальство, с утра до вечера hder непрерывный процесс выхолащивания последних мозгов штабного офицерства. Ни на минуту не рассеивается на лестнице сизый беломорный дым, ни на секунду не утихает умный разговор образованных и остроумных мужчин в зеленых рубашках. Меняется только состав компании - те кто уже до тошноты накурился и рассказал все, что имел на сегодня в своей медной голове, расходятся по кабинетам, а на их место тут же становятся новые курильщики, готовые сразу включиться в никогда не прерывающуюся беседу. Набор обсуждаемых тем небольшой - служба, чьи-то пьяные похождения и бабы.
      Процесс лестничной болтовни - это своеобразный разрешенный наркотик, без которого не в силах обойтись ни один штабной военнослужащий. Во время перекура можно не только отдохнуть от майорской рожи, но что самое главное, можно утвердиться в звании умного парня, почувствовать себя мужчиной, который ничуть не глупее других.
      На этот раз в центре толпившихся на площадке курильщиков председательствовал прапорщик Колобаев.
      ... Вобщем послали его тогда в наряд в городскую комендатуру, и попал он значит старшим патруля на вокзал, - Колобаев смачно затянулся и задержав несколько дыхание, стал продолжать рассказ:
      Ну, вобщем туда-сюда, ходют они по вокзалу с двумя
      солдатиками и останавливает он значит это одного сержанта
      одет не по сезону или еще чего там подозрительно показалось.
      Ну сержантик тот туда-сюда заюлил, нету у него, понятное дело,
      документов - в самоволке он, понятное дело. Надо значит его в
      комендатуру, но сержантик этот говорит - "давайте, значит,
      товарищ капитан поговорим наедине, без этих солдатиков. Без
      свидетелей значит". Ну, отослал он солдатов своих, сержант ему
      и говорит:
      "Я, товарищ капитан, служу писарем в штабе округа, попадаться в комендатуру мне никак нельзя, отпустите меня, значит это, товарищ капитан, а за мною вам, значит, никак не пропадет. Говорите мне вашу часть и фамилию, а я, если меня отпустите сейчас, вам очень хорошее и большое дело сделать могу". Ну, в общем отпустил он того сержантика, пожалел, что-ли, и дело с концом. Прошло недели три, он значит уже и позабыл про это дело совсем. Однако. Бах! Вызывают его значит теперя в штаб бригады. Емае, что такое? Приезжает он туда, его к командиру - туда сюда "Что у тебя за блат в штабе округа, говорят, -мы на тебя никаких бумаг с представлениями не посылали, а тебе приказом звание майора досрочно пришло". Тут до него, значит это и доперло, этот сержантик, когда списки на присвоение званий командирующему готовили, допечатал внизу егоную фамилию, так списки на подпись и пошли. А потом уже никто конечно переправлять не стал. Так и получил он значит майора в двадцать восемь лет, и потом служба у него пошла - малина, а не служба. Все, значит, подумали что у него это, лапа волосатая в округе, вобщем сейчас полковником в Москве служит"
      Колобаев закончил, и с видом легкого торжества оглядел притихших офицеров. Каждому вдруг захотелось такого фарта по службе и услышанный рассказ вызвал у каждого легкую зависть и восхищение такой блестящей и неожиданной карьерой.
      А у нас такой случай был, - не давая опомниться притихшей osakhje захватил инициативу старший лейтенант Бочаренко.
      Одному капитану у нас выходило получать майора. Он давно уже в капитанах ходил, как наш Кедря вобщем, ну значит послали на него документы, ждет он приказа из Москвы. Ждет-ждет, как обычно, приказ месяца три идет, вдруг, тоже - вызывают его в корпус, прямо к Брылову. Заходит он в кабинет, а Брылов ему ручку жмет и говорит, "поздравляю вас товарищ, с присвоением вам звания генералмайора". Тот и охренел совсем. Вобщем в Москве писарь когда бумаги готовил, описку сделал, вместо майор, написал генерал-майор, ну бумаги так и пошли на подпись, а потом как министр утвердил, никто уже ни проверять, ни исправлять не стал конечно".
      Слушатели на лестничной площадке несколько оживились
      -Ну, это уж брехня!
      Генералов Верховный совет присваивает, а не министр
      Это уж вранье, ты Бочаренко того, загнул
      Загнул, загнул, - слегка обидевшись продолжал Бочаренко -, а так потом и служил у нас в бригаде генерал-майором. Ему еще и должность специальную сделали, в бригаде ведь должностей генеральских кроме командирской нету, так ему специально определили".
      Пока возбужденные фантастическим рассказом о сверх-карьере офицеры обсуждали между собой может такое быть или нет, к батарее дымящих стволов прибавил свою папиросу новый крильщик - капитан Синицын.
      Слышь, мужики, у нас сейчас Щербина Кедрю колотить собирается.
      Андрейчик не стал слушать известную ему историю аферы века, и пошел в техчасть собираться до дому. До конца дня оставалось пятнадцать минут. 4.
      Что же это так противно гудит? Может уже в башке гудение, так ведь не должно пока еще - пью не более других
      С трудом разлепив глаза, Валера обвел взором комнату родного общежития и поморщился от одновременного приступа накатившей головной боли и желудочных спазм. Зрение, казалось уже воспринимало окружающий мир, но сознание, затуманенное вчерашним, еще спало. Валера уставился на стену, оклеенную загорелыми девичьими ляжками и животами, вырезанными из "Юманите Диманш" и не испытал при этом никакого эмоционального подъема. Если по трезвости разглядывание французских тел вызывало в нем, в зависимости от настроения разные чувства в широком диапазоне от чисто эстетических с оттенком романтики до грубого вожделения, то теперь вид этих плеч, грудей и ягодиц вызывал лишь тошноту.
      Это же мы вчера телик позабыли выключить, вот что это гудит, отметило наконец-то начавшее пробуждаться сознание.
      Хочешь, не хочешь, а в туалет вставать надо - решил Валерий и отчаянно скрипя панцирной сеткой под своим отравленным телом, стал поднимать голову и торс, одновременно спуская ноги из-под одеяла на пол.
      Такая перемена положения отозвалась в организме целой гаммой самых неприятных ощущений. В теменной и затылочной части черепа внезапно произошло какое-то отключение электричества и Валера чуть было вновь не рухнул в койку, но головокружение остановилось. Теперь все мироощущуение сконцентрировалось на жутких резях в кишечнике, сопровождавшихся возмутительно неприличным бульканьем и бурчанием.
      Господи, какую гадость пьем, - подумал Валерий и ничего не различая перед собой, двинулся в туалет.
      Через полчаса, взбодренный умыванием и тремя литрами выпитой из-под крана холодной воды, Валера вернулся в комнату и теперь мог уже адекватно воспринимать безрадостно-угрюмую картину похмельного развала. Центром этого развала был стол, некогда принесенный из учебного класса или ленинской комнаты, о чем свидетельствовали вырезанные на его коричневой поверхности слова: Бухара, дембель, Светлана и ДМБ-77. Липкую от пролитого портвейна поверхность стола устилали беломорные окурки, горелые спички, хлебные крошки и прочий мелкий мусор. Окурки были везде - в пустых консервных банках из-под рыбных фрикаделек, в опустошенных вчерашним разгулом бутылках, на полу и даже в мраморной плите недоеденного холодца по пятьдесят четыре копейки за кило, и без того почти несъедобного. Кроме окурков, на полу валялись в необычайном множестве голубые кальсоны, пустые портвейные бутылки, хромовые и юфтевые сапоги, носки, портянки, а также газеты - центральная "Красная звезда" и бригадная "За родину".
      Телевизор по-прежнему мерцал в углу, наполняя комнату сверлящим гудением.
      Офицеры уже проснулись, все еще в голубых кальсонных гарнитурах. Кто уже сидя, кто, пока лежа, каждый индивидуально пытаясь бороться с синдромом похмельной ломки.
      Грицай, жопа, я ведь говорил тебе, оставь одну бутылку пива на утро, нет же, выпил вчера, гадина
      Валера, воды подай, будь другом!
      Раз, два, четыре, восемь, - двенадцать бутылок охерачили вчера, без пива!
      И еще Юра заходил, у него две бутылки "старки" было.
      Погуляли!
      Комната оживала, наполнялась звуками двигаемой мебели, скрипящих панцирных сеток и перекатывающихся по полу пустых бутылей.
      Теперь бутылок сдадим рубля на четыре.
      Мужики, кабак уже через полчаса открывается, сейчас по рублю на тачку и в "Вечерние Зори".
      Лучше в "Якорь", там и пиво точно будет и тушеное мясо в бульоне с похмелья - то, что надо!
      Я не поеду, ребята, мне в роту надо, я сегодня ответственный.
      Куда ты с такой рожей! Позвони дежурному, скажи, чтоб старики за порядком посмотрели и айда с нами!
      По мере вставания, одевания и прочей утренней суеты, перемежавшейся беззлобной бранью и сальными шуточками, на смену похмельной угрюмости приходило состояние возбужденного ожидания b{undmncn дня, который сулил и водку и закуски, и может быть, амурные приключения.
      По очереди, поскоблив рожи Кешкиной электробритвой, натянув поверх кальсонных гарнитуров брюки, рубашки и кителя, офицеры в значительной мере преобразились, приняв вид вполне приличных людей, несколько утомленных делами и бессонницей. После недолгих пререканий решили ехать в "Русское застолье" и, наконец, облачившись в шинели, радостно хлопая дверьми, выкатились на улицу...
      - В одну тачку все не сядем...
      Ничего, лишнюю треху дадим - сядем.. В "Волгу" на заднее
      сидение можно вчетвером.
      Морозный воздух трезвяще бодрил. Лица офицеров уже зарумянились и светились радостным ожиданием
      -Скорее, скорее, скорее...
      Через полчаса, когда знакомый "мэтр" усадил всю команду за самый уютный столик, Валера вдруг испытал чувство самого совершенного, самого высокого блаженства.
      Что кушать будем? - приветливо спросил подоспевший официантик с пивным брюшком и ранней лысиной порочного человека.
      Пиво есть?
      Есть!
      Отлично! Нам пива двенадцать, сразу! Водочки - две поллитровочки и, что горячего будем?
      Я мясо в горшочке, а ты Кеня, будешь? Давай!! Так, три мяса в горшочках, ... табака есть?
      Сделаем.
      Табака три, салаты какие? Огурцы, столичные, русский букет.
      Так, тогда еще шесть огурцов и пока все.
      Сию минуту.
      Пиво сразу принеси, душа горит.
      Пока ждали пива, беседа не клеилась. Валера томился, предвкушая, как он выпьет одну бутылку сразу, и как потом закурит и будет медленно пить вторую, уже в новом кайфе.
      Официант прилетел в один момент и ловкими движениями, издающими короткий пшикающий звук стал открывать вожделенные темнокоричневые бутылки.
      Выпили... Тотчас все разом закурили и непринужденная беседа лаская сердца утомленных воинов, потекла сама собой.
      Как Вовчик-то Буксмана встречал!
      Е-мае, это угар был!
      Ты видал? Расскажи!
      Кеня Орлов, с первой бутылки пива уже вполне отошедший от утренних страданий, размахивая своей папиросой, возбужденно кричал, вращая глазами:
      Я же Вовчику накануне дежурство сдавал. Так еще когда за паролями он в строевую ходил, ему Михалюк говорил, - прочти Вова устав, завтра Буксмана встречать будешь. Потом мы у начальника штаба на инструктаже были, тот ему тоже, читай, Вова устав, bqrpews начальника и подачу команд особенно. Завтра Буксман приезжает - ты будешь лицом полка. Отлично! Дальше приходим к командиру, "дежурство сдал, дежурство принял", туда-сюда, он ему тоже инструктаж дает - Вова! На тебя будет смотреть вся страна! Читай, Вова устав, учи! Встречу начальника дежурным по части наизусть! Ну, Вова, конечно: Ага. Так точно, буду стараться. Наступает утро. Вовке в дежурку с КПП звонят: Товарищ литинант, за Буксманом машину послали, товарищ литинант, машина едет, - Вовчик из дежурки выскакивает и прямо под капот буксманскому "уазику" шофер еле затормозил, а Вова все команды позабыл и как заорет: "Буу-уксман!"
      Все за столом заржали и захрюкали. Вновь появился официант, на этот раз, степенно неся поднос с двумя поллитровками и салатами из свежих огурцов.
      Налили. Выпили. Валера уже с начавшим появляться аппетитом стал нажимать на огурцы.
      Не так, Кеня это было, я сам видел, - взял слово лейтенант Крапивин.
      Смешнее было. Володьке еще за полчаса до приезда шефа нач. штаба вливание делал, так мол и так говорить надо, туда и вот так ходить... дескать ты Вова все хорошо понимаешь? Ничего не перепутаешь? Вова - нет, говорит, не перепутаю. Михайлюк ему Вова, как приедет шеф. Выбегай из дверей и жди, когда тот дверцу откроет. Когда его нога плаца коснется - командуй "батальон смирно!" и шагай к нему строевым, подойдешь - доложи, как в уставе, "товарищ полковник, за время моего дежурства" и так далее. Скомандует он "Вольно", ты командочку повтори и отскакивай, чтобы тебя больше не видали. И опять, Вова, ты все понял? Вова - Все понял! Ну. Приезжает Буксман. Вова стоит у дверей штаба, ждет когда машина остановится. Машина встала, шеф из нее выходит, а Вова молча к нему строевым. Подходит и громко так, прямо Буксману в харю орет: "Товарищ полковник, смирно!"
      Михайлюк и все мы, кто стояли здесь рядом, от страху, что дальше будет, в штаны наложили сразу.
      А Буксман, как ни в чем не бывало Вовке говорит :-А теперь, дайте мне команду "Вольно". Володя ему спокойненько так "Вольно", товарищ полковник. Буксман сразу в штаб и говорят, теперь двухгодичников дежурными по батальону ставить не будут никогда.
      Ну да, не будут, а кто ходить-то в наряд будет? Пол штаба кадровых - все калеки, все со справками "к строевой службе не годен".
      Да, конечно будут в наряд ставить, только по обычным дням.
      Ну, Вовчика -то ставить не будут.
      Захмелев, Валера полностью погрузился в самое замечательное из состояний - состояние совершенного покоя. Это состояние обеспечивалось тем, что на столе еще было много водки, что сейчас принесут горячее, что рядом сидят замечательные ребята, настоящие друзья. 5.
      "Женский вопрос" для большинства офицеров. Можно сказать, был qngd`m и раздут в определенной степени искусственно, и носил характер скорее имиджевый, чем необходимо насущный. Во всей массе холостых "гусей" и кадровых женатиков, конечно, были мужчины истинно необузданных страстей, которым в силу их неумеренного темперамента и полного остутствия мозгов, сублимировать избытки либидо не представлялось возможным. Этим несчастным ребятам, почестному, физический контакт с противоположным полом был необходим почти ежедневно. Как диабетик не может обходиться без своего укола инсулина, эти лейтенанты клинически не могли жить без ежедневного "мясного укола", как называл половой контакт наш доктор Володя Рюмашин.
      Кого трахать, этим "гигантам" было практически все равно. Как и горькому пьянице, которому безразлично что пить, лишь бы в голову ударило. Так для наших "жрецов Венеры" эстетические качества предмета близости, существенной роли не играли. Здесь работало правило прапорщика Щербины: "Настоящий мужик пьет все, что горит и трахает все, что движется".
      Издревле, половой героизм возводился в боевой среде в разряд необходимых достоинств образцового защитника Родины, поэтому, едва надев погоны, и горбатый с субтильной грудью лейтенант и лысый капитан с развитым тазом, желая вписаться в героический стереотип, всеми силами корчат из себя удалого поручика Ржевского. Из опасений быть заподозренными в тайной болезни или позорном пристрастии к мастурбациям, большинству "гусей" и молодых кадровых приходится "держать марку" - распространять небылицы о личных подвигах в области половых сношений и многозначительно окружать таинственным ореолом свои отлучки из офицерского общежития. Находясь в плену стереотипа поручика Ржевского, любой молодой офицер обязан выполнять массу неписанных правил, если не хотел быть записанным в позорный отряд онанистов или импотентов.
      Особенно синдром Ржевского "работал" при посещении ресторанов, баров и кафе. Придя в кабак, каждый служивый был просто обязан "снять бабу" или, по крайней мере, продемонстрировать попытку. Срывы и неудачи в этом деле обществом прощались.
      Из всей оравы офицеров налетавшей обычно в "Вечерние зори", "Якорь" или "Уральские огни" лишь двое-трое настоящих "мучеников плоти" искали партнерш искренне и в охотку, абсолютное же большинство, рассматривало ухаживание за прекрасными дамами, как осознанную и не всегда приятную необходимость.
      Нельзя сказать, что Валера Андрейчик в свои двадцать пять не испытывал острого зова плоти, просто располагая определенной культурой и воспитанием, он имел свой идеал и старался быть верным ему даже в условиях всеобщего психоза.
      Валеру тошнило от рассказов наиболее "удачливых" в бабах вояк, как на грязном чердаке в разных позах подвергалась любовным атакам двоих друзей-лейтенантов сорокалетняя пьяная шлюха, или как команда двухгодичников и молодых прапорщиков творила "трах" в многонаселенной комнате девичьего общежития, где после каждого нового тоста "за любовь", менялись партнерами.
      Да, сильна армия традициями своими и как не вертись, приходится не только терпеть, выслушивая всевозможные гнусности, но и более того, самому по мере захмеления головы начинать поржевски крутить ус и эдаким чертом смотреть на девок за соседними qrnkhj`lh.
      Впрочем, сегодня в ресторане с девчонками было напряженно. Даже знаменитое природное явление, при котором после полу-литра водки каждая сорокалетняя шлюха кажется греческой богиней, а после выпитого литра, старуха уборщица становится похожей на кинозвезду, даже при этом условии положить глаз было решительно не на кого. К девяти часам, однако, когда оркестр уже устал греметь Паулса и Тухманова, двум перезрелым блондинкам после непродолжительных атак, все же удалось проделать брешь в лейтенентской обороне. Грицай и Кешка, немного поколебавшись, снялись и взяв в буфете две запечатанные бутылки, покорно побрели вслед за "девчонками" ловить такси.
      В пьяном сердце Валерия, событие это какой-либо зависти не вызвало - бабы были старые и некрасивые, однако с уходом ребят в душе ощутился грустный спазм.
      Допив остатки водки и расчитавшись, уже слабо вообще что-либо соображая, Валерий вдруг встал и движимый какой-то внутренней силой, лежавшей вне его воли и рассудка, нетвердой походкой поковылял к столику метродотеля.
      Женщина на вид тридцати лет, в форменной синей юбке и белой блузке с синим галстуком весь вечер играла роль хозяйки бала-гоняя официантов, встречая и рассаживая гостей, а также принимая претензии и улаживая разного рода инциденты. Она была неприступна, холодна и аристократически нервозна, как породистая собака на прогулке.
      Если б Валерий был способен задуматься в этот момент, он мог бы дать себе отчет, что его влечет в этой женщине целый комплекс добродетелей, главными из которых были ее выдающийся бюст и круглая задница, которой она то и дело самозабвенно вихляла.
      Валерий встал наконец напротив администраторского стола и вперившись плотоядным взглядом, стал рассматривать под прозрачным нейлоном блузки бретельки лифчика и соблазнительную канавку смыкавшейся в молочном тумане тугой и сладкой плоти.
      Оторвавшись от лежавших перед ней счетов, женщина подняла лицо и посмотрела на Валерия. Андрейчик встретил взгляд ее трезвых серо-голубых глаз и слегка вздрогнул от холодного электричества, которым его обдало. Глаза женщины смотрели выжидательно-враждебно.
      Что вы хотите? - спросила он неожиданно низким голосом.
      Валерий судорожно сглотнул воздух и промямлил,
      -Скажите, во сколько вы заканчиваете работу?
      А в чем дело?- спросила она, сощурив глаза и наклонив к плечу свою завитую головку.
      Отступать уже было некуда.
      Хочу вас проводить домой.
      Женщина вдруг неожиданно расслабилась и с улыбкой откинувшись на спинку кресла достала сигарету.
      А что меня провожать, меня провожать не надо, я рядом живу, она потянулась к немедленно сверкнувшей Валериной зажигалке.
      На Андрейчика вдруг сошло пьяное вдохновение.
      Вы такая красивая, вдруг, думаю к вам хулиганы пристанут, поздно ведь уже, надо проводить, кодекс офицерской чести, onmhl`ere ли.
      Глубоко с чувством затянувшись, женщина еще больше смягчилась и продолжала
      А я тут всех хулиганов знаю, мне бояться нечего. Это скорее тому, кто меня провожать пойдет бояться надо. Ты не боишься, лейтенант?
      Трус шампанского не пьет, - сам поразившись своему остроумию ввернул Валерий.
      Ну что ж, тогда, коли не трус, давай попьем. У меня дома еще с Нового Года бутылка стоит- уже с большим интересом посмотрев на Валерия сказала женщина,
      Я выйду через час, доделаю тут дела, постарайся поймать машину и подожди меня внизу.
      Сердце в груди заколотилось бешено.
      Такси Валерий поймал без особых затруднений. Пообещав пять рублей сверх счетчика, он уговорил шофера полчаса постоять. В машине было тепло, и под тихое пиликанье Аллы Пугачевой на ночной волне "Маяка" Андрейчик почти задремал, вполглаза наблюдая за выходящей из ресторана публикой.