– Ну, переключишься на другие сегменты рынка, другими проектами компенсируешь, впервой что ли? – похлопав соседа по плечу, сказал Лагутин, – вона, тоже когда рекламу водки запретили, все вы рекламщики рыдали, мол разорили нас, мол по миру пустили…
– Ну да, – кивнул Погребалко, – может и переключимся на другие сегменты рекламодателей, если нас прежде пивные магнаты в землю не уроют за то, что мы плохо законы лоббировали.
– Не уроют, – успокоил соседа Лагутин, – водочные не урыли, и эти не уроют.
– Как знать, – с сомнением покачал головой Погребалко, – как знать, все под Богом ходим, деньги то ведь охренительные у пивняков на рекламу, а откаты, сам знаешь какие.
– Ну, найдете противовес, как при Ёлкине-Палкине, система сдерживающих и поддерживающих штаны, – хохотнул Лагутин, снова по-дружески беря Погребалко за локоток, – не верю я, что ты не подстраховался.
– Да, брат, не без этого, – кивнул Погребалко, – страхуемся, ищем новых крупных рекламодателей, а под это ваш брат, телевизионщик должен новые проекты создавать, ты же сам это лучше меня знаешь. Вон, сделали эти новые шоу с боксом и на льду, как сразу поперла реклама спортивного инвентаря и спортивной одежды? Вон, то-то я и говорю.
Погребалко явно вошел в раж и увлекшись, проговорился.
– Вон твой конкурент, Вова Брэм сейчас мне такой классный проект приволок, Фабрика невест, так я под него кучу рекламодателей сразу организовал… Ведущая нового шоу у Брэма из Питера, сейчас же все модное только из Питера, ты ведь сам знаешь…И бабы, и министры, и президент, все только из Питера… Вобщем, он там девку полу-финку, полу-русскую надыбал, Алиса Хованская, такая сексуалочка, я тебе доложу, и идея шоу замечательная, искать реальных провинциалочек и делать из них невест для состоявшихся джентльменов, этакая русская бабская мечта из доярки в генеральши! Рейтинг ожидаем на уровне Поля чудес и КВНа вместе взятых.
И знаешь, кто генеральным спонсором? Косметика Мадам Лоранц! А вокруг генерального, еще десяток таких крупных пакетов продал, что закачаешься, тут и автомобили престижных классов, и платья для невест, и бельё, и даже… представь, лекарства для поднятия мужской потенции.
– Для престарелых генералов, что на молоденьких доярках женятся? – хохотнул Лагутин.
– Точно, – кивнул Погребалко.
Пожали друг другу руки, пожелали "гуд лаков" и разбежались.
А осадок в душе у Лагутина остался.
Вот даёт Вова Брэм, новое шоу придумал.
Надо, наверное, и нам на канале подсуетиться, скоро ведь Совет директоров-учредителей.
***
***
Алиска переезжала на Москву.
Сбылась мечта идиотки.
Конечно же, на Москве всё круче чем в Питере, и телебашня там выше, и видно с нее дальше, и денег там в Останкино во сто крат больше, чем на Чапыгина. Поэтому, когда Володя предложил Алиске уехать с ним в столицу, сомнений у нее почти не было. Единственным ее сомнением был Гоги, но Володе удалось развеять и его.
Разговор с Гоги против ее ожидания получился очень легким и простым.
– Хочешь уезжать, уезжай, – сопровождая эту фразу характерным для южан жестом, что выражал у них и досаду, и непонимание, и безразличие одновременно, сказал Гоги, – только если плохо там тебе станет, назад не приходи.
Алиска радовалась, что объяснение с ее грузинскими хозяевами прошло так легко и просто. И сама еще себе не веря, что ее вот так вот отпустили, причем не набив ей даже морду для порядка, Алиска принялась поспешно собирать чемоданы, дабы поскорее съезжать с квартиры, что Гоги целый год снимал для нее на престижной Петроградской стороне. Алиска радовалась, но не знала, что так просто без бития и без громкой крикливой ругани ее отпустили только потому, что Володя Брэм нашел для нее новых хозяев, возможно ничуть не лучших чем Гоги и его братья, и что эти новые ее хозяева, которые покупали ее вместе с новым шоу и прилагавшимся к нему большим дивидендом от всего пакета спонсорской рекламы, они накануне имели беседу с грузинами. И те сделали для себя правильный вывод, что лучше по-мирному и по хорошему Алиску отдать.
Но она покудова всех подробностей и всех тонкостей не знала.
В счастливом неведении она переезжала на Москву, где как она полагала, ее ждали вселенские деньги и слава, уступающие может быть только голливудским деньгам и славе.
***
Зураб Ахметович не очень хорошо понимал всех этих нематериальных вложений денег, вроде как в продюсерство поп и теле звезд или в покупку телевизионных шоу.
Положив начало своему капиталу на ввозе в Московию водки, изготовленной и разлитой в предгорьях соплеменного Кавказа, Зураб Ахметович верил только в материальные воплощения серединной составляющей знаменитой марксовой формулы: "деньги-товар-деньги".
Он не понимал, как товаром может быть такая непонятная вещь, как скажем, репертуар модного певца Мити Красивого, или сценарий к будущему, еще не отснятому фильму пусть и известного, но еще не вышедшего из очередного запоя кинорежиссера.
Однако, племянники Зураба Ахметовича – Магомед, Тимур, Аслан и Аджинджал, делом доказали, что единыжды взяв у дяди два чемодана денег и купив на Москве какого-то режиссера, продюсера и нескольких администраторов с телевидения, через год не только вернули Зурабу Ахметовичу три чемодана денег, но и принялись его убеждать, что времена водки, разливаемой в долине реки Курмакчи близ родового тейпового села Армат, давно прошли, и что вкладываться надо в безопасные и нетрудоемкие технологии. Дядя согласился с племянниками и дал им еще четыре чемодана денег кредита.
– Когда на эту вашу чудо-ведущую можно будет поглядеть? – перебирая четки, спросил Зураб Ахметович.
– В понедельник утром приезжает, дядя, – вежливо с подчеркнутым почтением опустив взгляд, ответил Магомед.
– Хорошо, – продолжая перебирать четки, кивнул дядя, – как привезете ее, как устроите на квартире, привезите ее в мой офис, я на нее посмотрю.
***
Алиска разминулась с Лагутиным где-то на траверсе Бологого.
Пулковскими авиалиниями или Трансаэро Алиска не полетела из-за того, что с нею было много чемоданов лифчиков, стрингов и прочих очень нужных ей на Москве вещей.
Раньше, в прежние грузинские времена такими событиями, как переезд, занимались Гоги и его братья. Однако ее опасения, что после расставания с Гоги, отъезд из Питера будет для нее хлопотным мероприятием, развеялись в один миг, когда назвавшись Володиными администраторами, на оставляемую ею квартиру за ней приехали молодые темноволосые ребята. Они отнесли вниз ее чемоданы, погрузили их в два джипа и посадив саму хозяйку в большой черный лимузин, сказали, чтобы она ничего не боялась, потому что отныне, она под охраной очень серьезных и уважаемых на Москве людей.
– Людей Володи Брэма? – поинтересовалась Алиса.
– Володя Брэм тоже наш человек, – как-то неопределенно ответили ее новые телохранители.
А вот Лагутин почему не полетел в Питер, а поехал поездом? А потому что вдруг что-то забоялся он летать, да и врачи ему в эту неделю пить не рекомендовали, а полет "на сухую", очень нервный полет, поэтому – лучше уж поездом.
Так что, разминулись Алиса с Лагутиным. Разминулись где-то на траверсе Бологого.
***
В Питер Лагутин поехал по наколке, данной ему Володей Брэмом.
– Колись, ты шоу обалденное втихаря задумал, – повстречав конкурента в баре гостиницы Балчуг, Лагутин насел на Брэма, едва буквально не навалившись на того пузом, – признавайся, несчастный конкурент, что задумал? Мне все известно, мне Погребалко в Думе все про тебя и про своего генерального спонсора от Мадам Лоранц рассказал.
– Ну, так если все рассказал, так что ты тогда на меня тогда пузом наваливаешься? – отмахивался Володя, – вот тоже, трепло этот Погребалко, ведь это же корпоративный технологический секрет фирмы, надо на него штраф…
– Ты не про него и про его штраф думай, – сердито выговаривал коллеге Лагутин, – ты думай, как мне должок отдать за прошлогодний твой прокол, который я тебе помог замять, забыл?
Нет, Брэм не забыл.
И правда, случился в прошлом году прокол в Володиной команде, потеряли его ребята отснятый материал, причем потеряли как-то очень глупо, не успев перегнать его по спутнику в Останкино. А материал был сверх-важный литерного значения, о зарубежном вояже первых лиц государства.
Что это было? Диверсия врагов государства? Небрежность Володиных ребят? Или козни конкурентов? Тогда разбираться было некогда, а потом как-то это дело замяли, потому как в Володиной команде, та бригада журналистов, что материал потеряла – тоже не из простых была, а из очень блатных, кого тоже наказывать и на кого сильно давить не след.
Но, вобщем, действительно, выручил тогда Брэма Лагутин, дал ему копии материалов, отснятых его бригадой журналистов, спас телеканал от позора и от разборок со Старой площадью. И вот как раз тогда, Володя и поклялся Лагутину, что про долг свой будет помнить всегда.
– Ну так что? Помнишь про должок? – отступая на пол-шага назад, ехидно спросил Лагутин, – расскажешь мне все по честноку?
Вобщем, Брэм не только все Лагутину рассказал, но и наколку дал, – пошли, мол в Питер своих продюсеров, пускай поглядят там одного чудика в клубе "Непристойный Максим", мы его хотели сами себе взять, но упрячь коня вместе с трепетной ланью нам никак не можно.
– Насколько я понял, – сказал Лагутин, – трепетная лань, это ваша финская ведущая, а мне вы втюхиваете коня в пальто?
– Это хороший, это стоящий конь, – успокоил сердитого коллегу Володя, – он матом ругается, он анекдоты рассказывает, он прекрасный ведущий интеллигентной Питерско-Ленинградской школы.
– Ну, гляди у меня, если обманешь! – пригрозил Лагутин Брэму и сам поехал в Питер глядеть на ругающегося матом коня в пальто.
***
Глава пятая
***
Если театр начинается с вешалки, то клуб начинается с фэйс-контроля.
Фэйс-контроль клуба "Максим", это начальник службы безопасности Петя Огурцов и два его бойца – чемпион 1995 года по боям без правил Валид Бароев и ветеран спецназа внешней разведки Северной Кореи – Ким Дон Ким, или как его еще тут кликали, – "Ким два раза". Кликали его так не только потому что имя Ким повторялось у него еще и фамилией Ким, а потому что Ким Дон Ким, когда наставала пора бесплатного обеда и бесплатного позднего ужина, положенного работникам клуба, всегда ел две порции… Потому и два раза Ким.
Сева Карпов не поскупился на охрану. Сева по опыту своей первой жены знал, что стоит сэкономить на безопасности, как можешь запросто понести убытки, сравнимые с пожаром. Первая жена Севы – Алла в веселые девяностые годы владела злачным заведением на Ваське (то есть, на Васильевском острове), и от нее Сева слыхал, как случались порою в кабаках той поры настоящие битвы заезжей подгулявшей братвы, причинявшими интерьеру заведений, равно как и экстерьеру и здоровью их работников, ущербы, сравнимые с кишиневскими и одесскими погромами начала прошлого века.
А теперь, когда в ремонт и отделку клуба вложены миллионы, когда одних только аудио и светотехники от модного германецкого ди-джея было выставлено на двести тысяч евро, любая потасовка, или не дай Бог перестрелка, могла обернуться огромными убытками. Так что, на привратников Сева денег жалеть не стал, и отныне, каждый входящий в "Максим Деголяс" сперва являлся под колкие остренькие очи стоявшего подле магнитной рамки металлоискателя Валида Бароева, чьи мастодонтного размера мышцы плеч невозможно было скрыть даже под стройнящим его черным костюмом.
Вообще, клуб начинался с парковки.
Напротив главного входа в клуб усилиями долгих хлопот Севы в местном муниципалитете и благодаря немереным взяткам, данным в районной управе, раскинулась обширная, обозреваемая недреманным оптическим оком видеокамер – стоянка, на которой вип-члены клуба завсегда могли запарковать свои Мерседесы и майбахи. Здесь же стоял взятый Севой в лизинг длинный лимузин с буквами "М и Д", а также парковались "бэхи" Пети Огурцова и его цепных бультерьеров.
Вообще, для того, чтобы избежать унизительной процедуры "дресс-код-фэйс-контроля", нормальные люди покупали членскую клубную карточку, потому как по пятницам и по субботам, когда в "Максиме" помимо супер-гипер модных ди-джеев вживую и под полу-фанеру пели и приплясывали самые популярные звезды обеих столиц, типа Мити Красивого и Маши Краснопуповой, у входа в клуб, случалось что и скапливался народ.
Не поскупился Сева и на бармена.
Как-то побывав в Гамбурге, в баре "Моргенштерн" Сева увидал настоящее шоу с подкидыванием бокалов и бутылок, с наливанием и взбалтыванием коктейлей из-за спины, с вращением бутылок, которые с такой скоростью вертелись в неумолимо быстрых пальцах бармена, что эти бутылки джони вокера и текилы голден-мексикана превращались в два пропеллерных круга, какие бывают разве что у двухмоторного бомбардировщика.
Сева поспрашивал, покумекал, сколько такое шоу стоит, и нашел подобного человека у себя на родине, взяв нынешнего своего бармена из московского циркового училища.
– Легче жонглёра научить стаканы протирать, чем буфетчика выдрессировать бутылками жонглировать, – назидательно потом и с хвастовством говорил Сева.
Бывшему студенту циркового училища дали псевдоним "герр Бисмарк", навесили ему на белоснежную рубашку соответствующий бадж и научили его нескольким немецким фразам, вроде, – "айн момент, фройляйн, дайне фляш битте, гутен шнапс тринкен, майне херрен".
Так или иначе, Вася Гуткин по прозвищу Герр Бисмарк, устраивал теперь за стойкой настоящие бар-экшн-шоу, не хуже, чем на международных конкурсах стоечных бар-тендеров где-нибудь там в Майами или в Лас-Вегасе, а обошелся он Севе Карпову вдесятеро раз дешевле, чем если бы Сева перекупил бы этого чудо-бармэна из Гамбурга или из Варшавы.
Кстати, именно из Варшавы был повар, командовавший на клубной кухне. Про то, как пан Ковалек попал на кухню в Максим Деголяс надо было бы отдельный роман писать, но мы пишем книжку про Максима Тушникова и Алису Хованскую, так что, о судьбе повара Ковалека скажем быстро и телеграфным стилем. Пан Анджей был хорошим специалистом и работал в ресторане, принадлежавшем его жене пани Терезе. Но Тереза Ковалек была одержима гэмблерской страстью, то есть, любила играть в картишки и все прибыли, получаемые от ресторана, проигрывала в казино.
И однажды, она проиграла и банковские закладные на сам принадлежавший ей варшавский ресторан. А выиграл эти закладные один, оказавшийся за тем заграничным покерным столом, русский бизнесмен. Это был Гриша Золотников. Туда-сюда, так или иначе, а за эти закладные, муж Терезы – пан Ковалек корячился и отрабатывал теперь на кухне у Севы Карпова. И прекрасно отрабатывал. Обильные мясные закуски а-ля Герцог Ольбрыхский и жаркое из Замка Мальбрук – были фишкой и коронным номером от клубной кухни.
Хорош был и ди-джей, который гремел своими кислотными миксами после часу ночи, когда Максим Тушников и приглашенные им на вечер звезды попсы, вроде Ханы Лиске и Мити Красивого уходили со сцены в свои гримерки. Ди-джей был натуральным немцем из Гамбурга (по иным данным – бывшим студентом института культуры имени Крупской по имени Гена Брюхин, отчисленным с первого курса за полную неуспеваемость) но Сева разыскал Гену-Гюнтера в Гамбургской пивной, и сговорился с ним за "тридцатку". Гюнтер-Гена отрабатывал свои деньги с лихвой, потому как в те ночи, когда он работал, платежеспособной молодежи было невпротык. И если кухня в такие смены отдыхала, то бармен Герр Бисмарк в ночь, когда работал ди-джей Гюнтер, выполнял недельный план продажи текилы.
***
Маринок тут теперь была целая тьма.
Даже когда дела были как сажа бела, Тушников прозорливо видел наперед, что с Маринками затыка не будет. И правильно сделал, что не смалодушничал тогда, когда дела катили плохо и когда его выгнали с телевидения, не смалодушничал и разогнал всех Маринок того периода времени. Голубого своего периода.
Максим полагал, что у него, как у творческого работника, также как и у Пикассо, были и будут свои розовые, свои черные, голубые и серо-буро-малиновые паузы.
А вообще, в каждом из периодов, независимо от его цвета, жизнь, словно игра паззл, состоит из мильёна бытовых и рабочих ситуаций.
Вот, скажем по жилью. Когда Максим работал на ночном телеканале, его вполне устраивала съемная трешка на Кораблестроителей. Жить с престарелыми родителями при таком интенсивном темпе его коммуницирования с бесконечными Маринками – было делом не шибко удобным. А свою легко заработанную на взлёте веселых девяностых двухкомнатную, Максим также легко оставил своей первой жене – Марине Степановне Тушниковой-Муравьёвой. Easy come – easy go.
По некоей инерционности мышления, оставляя первой жене квартиру, Максим с определенной долей наивности полагал, что и другая квартира так же легко заработается и придет, как и первая. Что и все к нему всегда будет легко приходить. Но за розовыми наступили черные и голубые периоды, и пришлось вообще не только жить скромно, но даже и наступить на горло своим предваряющим сон мечтам об огромных в целый этаж – двенадцатикомнатных квартирах на Фурштатской или на Потемкинской, где господам, то есть ему – Тушникову, под гостиную, столовую, кабинет и курительную отводятся комнаты, выходящие окнами на улицу, а те комнаты, что окнами выходят на двор – те гостевые и для прислуги. Тушникову очень мечталось о жизни на две столицы, чтобы на Москве у него была квартира в тихом центре, где-нибудь в Дегтярном или в Столешниковом переулке, или на Малой Бронной, или на Старом Арбате. И чтобы квартира непременно была о восьми комнатах, чтобы прислуга жила постоянно, не приходящая, а постоянно проживающая, как у настоящих господ. Хозяйственная повариха, красотка-горничная и шофер-охранник.
И такая же квартирка в Питере, где-нибудь на Потемкинской или на Таврической и тоже с красоткой-горничной, с поварихой-экономкой и шофером-охранником.
Мечталось Тушникову, что вот проведет он какой-то свой очередной блистательный эфир на Питерском телевидении, выйдет на крыльцо телецентра на Чапыгина, спокойно и с холодным ледяным взглядом и не дрогнущим ни одной жилкой или мускулом лицом, пройдет по коридору, образованному его охранниками в толпе Маринок, почитательниц красоты и талантов Максима, сядет в лимузин и шофер отвезет его в квартиру на Потемкинской, а там красотка-горничная подаст ему в столовой ужин, поможет собраться в дорогу, а потом тот же шофер отвезет Максима на Московский Николаевский вокзал, посадит в отдельное купе, а там на Москве его уже встретит другой шофер, который тоже в лимузине отвезет Тушникова на Малую Бронную, где уже другая красотка горничная станет подавать ему завтрак…
Непременно яичко всмятку, стоящее в серебряной рюмочке и кофе на сервизе тончайшего мейсонского фарфора.
Но все то были мечты.
А покуда, жил Максим на съемной квартире на Васильевском острове и Маринок из клуба возил под утро сюда, на улицу Кораблестроителей.
***
Утром, когда очередная – потерянного им счета и числа Маринка, наскоро напудрив и накрасив мордаху и выпросив у него тысячу рублей на такси, укатила на свою скорее всего какую-то нудную секретарскую работу, Максим нехотя пошел в душ, и… и вдруг ощутил какой-то беспокоящий его зуд в пикантно-срамном месте.
– Ничего себе! – присвистнул Максим, согнувшись и приблизив зрение к обнаженному предмету своей мужской гордости, – кажется, мы приплыли…
Максим занервничал, прошлепал босиком к письменному столу, где у него, кажется, лежало где-то там большое увеличительное стекло, зажег настольную лампу, направив свет себе пониже пупка и с пытливостью Отто Левенгука, изучавшего инфузорию-туфельку, принялся рассматривать нижнюю часть своего собственного организма.
Удостоверившись, что он не ошибся в своих худших подозрениях, Максим несколько раз громко и смачно произнес слово "убью", потом пошлепал босыми ногами на кухню, где продолжая изрыгать проклятия всем бесам, что его хорошего попутали с этими нечистыми Маринками, принялся искать чистую баночку из под варенья, и не находя ничего подобного, раздраженно гремел посудой, икал и ругался.
Взяв, наконец вместо баночки граненый стакан для виски, Максим снова спустил трусы и кряхтя, помочился в посуду для благородного напитка, потом, сморщив рожу, поднес свой анализ к свету и принялся долго рассматривать белые хлопья, что так медленно и так противно кружились в мутной среде его еще теплых выделений.
– Вот, жопа, убью, – выдохнул Максим, идя в туалет и выплескивая содержимое стакана в унитаз.
Первым порывом Тушникова было позвонить доктору Щеблову, все-таки, какой-никакой, а доктор. Однако, уже взяв было в руки телефон, Максим не стал набирать знакомый номер, а задумался.
– Я же ему засранцу так резко отказал давеча, когда он меня попросил посодействовать с возвращением на телевидение, наверняка он в обиде, и теперь может тоже взять, да отослать меня к чорту, иди, мол, в районный КВД…
Максим встал посреди комнаты в задумчивости потирая подбородок.
– А что? Может, и правда в районный КВД, там же есть сейчас эти, как их? Ну, платные анонимные кабинеты!
Максим собрался было уже взять в руки справочник Желтые Страницы, как снова застыл в задумчивости.
– Идти в общий со всеми КВД при этой моей-то известности? Ну-нет!
Максим закурил, чего никогда раньше не делал утром натощак и еще три раза произнеся словосочетание "убью, жопа", принялся вспоминать, как раньше, когда у них со Щебловым была дружба-не разлей вода, все такие недоразумения с анализами, таблетками и уколами разрешались в два счета. Доктор с тонкою своею улыбочкой брал все Максимовы проблемы на себя. Сам отводил его с черного хода к каким-то очень вежливым и предупредительным докторам, которые быстро и не больно брали мазочек на посев скрытой флоры и так-же вежливо принимали от Максима пару сотенных в грюнах, которых бывало совсем не жалко, потому как все было без сидения в стыдных очередях и абсолютно конфиденциально.
Ну, глотал Максимушка пару раз по курсу юнидокса с вильпрофеном, за которыми ему даже не приходилось ходить в аптеку, потому как Щеблов самолично Максимушке таблетки приносил… По двести долларов за пачку, между прочим.
– Может, пойти в аптеку, да купить антибиотиков? – он сам себе задал вопрос и тут же отмел эту глупую мысль, – откуда мне знать, может эти вильпрофен и юнидокс не на те бактерии действуют, которые во мне теперь сидят?
Тушников снова выругался, потом пошел-таки, побрился, надел джинсы, свитер… И поглядев на себя в зеркало, заметил, что сегодня его не очень и не слишком беспокоило, как он там будет выглядеть в этом элитно-ВИПовском Ка-Ве-Де что на углу Маяковского и Кирочной…
– Или поехать в тот, что на углу Фурштатской, напротив Таврического сада? – стал размышлять Тушников, беря со стола бумажник и машинально пересчитывая имеющуюся в нем наличность, – вот бля, зараза! Жениться что-ли, когда вылечусь?
И с этой мыслью, Тушников убыл в элитный кожно-венерологический диспансер.
***
А доктор его, по видимости, узнал, хотя Тушников и назвался медсестре самым плебейским из того, что ему пришло на ум, Ковалевым Владимиром Николаевичем…
Узнал, но по профессиональной своей этике и по вышколенности дорогой клиники для ВИП-персон, не подал виду.
– Десять дней принимайте ципрофлоксицин и одновременно хиллак-форте для поддержания флоры в кишечнике, а когда курс ципрофлоксицина пройдете, начнете принимать вот эти таблеточки, и снова десять дней вместе с карсилом и поливитаминами.
Доктор сам достал из холодильника все медикаменты и аккуратно положив их в фирменный пакетик с логотипом клиники, напутственно сказал, – ничего страшного, Владимир Николаевич, через двадцать дней вы будете совершенно здоровы, но полечиться надо, а то если запустить болезнь, то в старости могут возникнуть проблемы с простатой, а там могут появиться ненужные нам боли, потом потеря потенции, сами понимаете…
Тушников понимал.
Простатита с аденомой и потери потенции он себе не желал.
– Ну, сука, найти бы, от кого заразился! – рыча от злости, Максим слишком сильно хлопнул дверцей и нервно принялся пихать непослушный ключ в замок зажигания.
***
Алиска обожала в разговорах употреблять слово "непрофессионализм".
В отличие от людей образованных, которые действительно учились какому-либо достойному ремеслу – заканчивали курс университета, зубрили органическую химию с гистологией, постигали методы расчетов прочности пространственных конструкций, изучали древние и живые языки, становились специалистами, способными самостоятельно лечить людей, строить дома и мосты, читать и переводить древние манускрипты, в отличие от этих людей, у которых понятие профессионализм и непрофессионализм объяснялись очень просто, даже проще простого: умеешь вылечить человеку грыжу позвоночника – ты профессионал, умеешь сконструировать и построить мост через Волгу – профи, сможешь перевести раннего Шекспира, писавшего на староанглийском на русский – тоже молодец, а не можешь, значит не владеешь ты профессией, значит не учился, значит не умеешь, значит не профессионал… Но в отличие от нормальных людей, у которых понятие профессионализма мерится уровнем полезных знаний и навыков, Алиса Хованская была той женщиной, чья профессия состоит в нахальстве, хамстве и наглой распущенности.
В глубине души грыз её червячок комплекса неполноценности, что никакая она не профессионалка, а всего лишь нахалка, но дабы заглушить подлое сомнение от внутреннего червячка, Алиска везде и всегда любила порассуждать о "непрофессионализме".
Сегодня объектом и поводом для ее длинного монолога о непрофессионализме, монолога, произнесенного на искушенную и подготовленную публику, собравшуюся в студии номер один первого АСК – стала девушка ассистентка режиссера Феди Гонолеева, девушка-бедолага по имени Оля.
Суть конфликта собственно была в том, что Алиске вовремя не подали в гримерку кофе. И если даже выразиться точнее, то не угадали того времени, когда звезда эфира Алиса Хованская пожелает, чтобы ей подали кофе.
– Я не знаю, откуда взялась здесь эта девушка, я не знаю, кто ее нанимал на работу и кто ее привел на телевидение, – входя в раж, сравнимый с состоянием токующих тетеревов, заливалась Алиса, – такого вопиющего непрофессионализма я не встречала даже на питерском телевидении, а здесь Останкино, здесь собрались талантливые люди, чтобы творить, чтобы выдумывать, чтобы креативить, наконец, а какая-то непрофессионалка может в один момент нарушить весь процесс.
Целей у Алиски было несколько.
Этим монологом разгневанной принцессы она во-первых желала показать этим москвичам, что она знает себе цену и готова заставить всех уважать себя, во-вторых, она создавала этим действием миф о себе, как о некоей тонкой артистической натуре с задатками истинного режиссера, о чем втайне мечтала, когда спорила с внутренним червячком сомнений… Червячок ей говорил – ты всего лишь наглая нахальная шлюха, а Алиса ему всегда возражала, нет, я шоу-гёрл… И оба соглашались, что профессионализм шоу-герлицы в общем и состоит из этих самых качеств.
Алиса строила ассистенток, устраивая им публичную порку, дабы запугать всех остальных. Это навроде того, как вновьприбывший в камеру урка доказывает свою крутизну в им же спровоцированной драке избив слабого и больного заключенного, чтобы остальным не повадно было.
– Выгоните эту девушку, чтобы я ее здесь больше не видела, – Алиска категорически выкатила свой ультиматум режиссеру Феде, – иначе, если не убрать все слабые звенья в коллективе, то не будет необходимой для творчества креативной ауры из которой рождается искусство.
– Во как! – делясь новостями с подругой, сидя в кафешке цокольного этажа первого АСК, говорила только что изгнанная из редакции непрофессиональная девушка Оля, – а по ейному профессионализм, это матом на камеру ругаться и трусы на камеру по нахалке выставлять, когда перед объективом специально садится не сведя коленки, это что ли профессионализм?
– Не расстраивайся, Олька, – отвечала подружка, – подумаешь, тоже фифа из Питера приехала. Много их сейчас тут у нас на Москве питерских, такая мода, такое, Оленька нашествие. Мой папа говорит пережили мы татаров, когда хан Токтамыш Москву пожог, пережили поляков, когда поляки в Кремле сидели, Наполеона пережили, переживем и питерских.
А Алиска тем временем, входила в роль модной штучки.
Ее шоу "Фабрика невест" как-то сходу резким спуршем набрало такую популярность, что даже опытные спецы по телевизионной рекламе и по пи-ару диву давались.
Вот эт-то да! Универсальное шоу получилось. И стар и млад глядит. Из сегмента провинциальных пенсионеров, для которых Поле чудес всегда было эталоном вечернего зрелища, Алиска увела добрую треть, да и из той ниши, где засели окраинные любители столичных клубных тусовок, из зрителей чисто молодежного шоу "Зараза-3" Алиске тоже каким-то чудесным образом удалось отнять если не четверть, то двадцать процентов аудитории.
По замерам Гэллапа и Медиа-метри, Алиска уступала только трем известным шоу первого канала.
– Это только начало, дядя, – говорили братья Магомет, Тимур, Аслан и Аджинджал, – дальше будет сафысэм харашо!
И Зураб Аметович выдал племяшам еще два чемодана денег на представительские, подраскрутить Алиску, чтобы конкурентам мало не показалось.
И белыми, надутыми ветрами парусами, затрепетали по над всей Москвой растяжки с Алискиной мордочкой, Алискина улыбка рядом с пластиковой картой Мастер-кард Абекс-банка, Алискина ухмылка на фоне норковых шубок от бутиков "Доху-на-Меху", Алискин оскал на фоне капота автомобилей "мазаратти" с телефоном их официального дилера в Москве…
