(свободный перевод с английского) ‹…› темы разговоров персонажей риэлити-шоу должны касаться молодежной музыки, моды, секса… Никакие социальные вопросы или темы культуры и образования обсуждаться на шоу не должны. ‹…› к теме наркотиков участники шоу должны относиться достаточно терпимо, как к состоявшемуся факту обыденной жизни.
      Тема же секса, свободных сексуальных отношений, должна доминировать как основная.
 

 
      Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
      "Пишу в ужасе.
      Нынешняя ночь была совершенно без сна.
      Сперва были эти идиотские разговоры Белоснежки с красной Шапочкой о парнях.
      Секс, секс, секс и похоть.
      Циничная, бесстыдная, расчетливая чувственность, не знающая никаких моральных ограничений.
      Причем обе красавицы декларируют себя невинными девочками, не знавшими мужчин.
      Однако, послушав их, я десять, нет пятнадцать раз сгорела от стыда. Они обе настолько искушены, что проститутки Куприна и Мопассана – просто девочки, просто овечки рядом с этими сексуальными волчицами.
      И ведь все эти разговоры велись в расчете на то, что редактор все слышит и видит, и что самые интересные части беседы режиссер всегда сможет отобрать для эфира и обнародовать эти откровения. Какой ужас!
      Красная Шапочка, например, рассказывала, пусть условно и не про себя, это она специально, что ли, для цензуры так заявила, мол, не про себя рассказываю, а про подругу, но при этом поделилась таким своим опытом, изобилующим такими подробностями, какие можно вынести только из собственной биографии.
      Эта девушка, эта моя новая товарка по несчастью, рассказывала, как можно жить полноценным сексом и при этом сохранить видимость физической невинности для жениха. Особенно в таких семьях, где этого требуют обычаи, где принято на свадьбе являть многочисленным гостям и родственникам доказательства невинности невесты. И где обмануть общественность куриной кровью или гранатовым соком никак нельзя, потому что и сам жених заинтересован в невинности невесты. Так вот, там есть способы.
      Причем не изощренные способы фальсификации физиологических проявлений, что я как будущий врач хорошо понимаю, но изощренные способы соития любовников, при которых они имеют секс, но сохраняют анатомию нетронутой.
      Фу!
      Это было омерзительно.
      И ладно бы они болтали меж собой, это их дело, но то ли по условиям, обговоренным с режиссером (а они обе по сорок минут вечером разговаривали с Владиславом по телефону), то ли из женской вредности (что я тоже не исключаю), но обе девицы, и Красная Шапочка, и Белоснежка, все время своей содержательной беседы о минетах, о фрикциях эрегированного пениса между грудей и о радостях анальных пенетраций, все время приставали ко мне: не приму ли я участие в обсуждении этой животрепещущей темы?
      Ужас!
      Я с ними с обеими поругалась.
      Но что интересно, они обе всерьез считают, что если они тут начнут заниматься с парнями не вагинальным (подчеркнуто не мной, а ими) – не вагинальным сексом, то условия игры будут соблюдены. По их убеждению, они не утратят невинности, если (как сказала Белоснежка – и я привожу ее слова дословно) если "согрешат ротиком"…
      Не могу найти французского эквивалента некоторым сказанным ими глупостям, поэтому пишу их по-русски латиницей.
      Прости Господи!" Я взяла с собой "Божественную Комедию" Данте.
      И вот, после этого не подслушанного, не невольно услышанного, наоборот, навязанного мне разговора моих товарок, я перечитала первые главы "Ада"…
      У Данте сладострастники и сладострастницы помещены во второй круг.
      Второй круг ада – место казни прелюбодеев и сластолюбцев меньше первого, который расположен выше и его опоясывает…
      Но сводники и обольстители помещены у Данте еще ниже – в восьмом круге. Они у него в первом рве минус восьмого этажа.
      Ах, бедные, бедные девочки!
      И хоть по мнению Данте – сластолюбцы самые малосогрешившие, ведь в первом круге у него вообще невинные создания – некрещеные младенцы – жертвы абортов…, но тем не менее, девчонки губят свои души. Губят!
      Как пишет Данте об обитателях второго круга Ада?
      И я узнал что это круг мучений,
      Для тех кого земная плоть звала,
      Кто предал разум власти вожделений
      И как скворцов уносят их крыла,
      В дни холода густым и длинным строем,
      Так эта буря кружит духов зла…
      Вот нежной страсти горестная жрица
      Которой прах Сихея оскорблен.
      Вот Клеопатра грешная блудница.
      А там Елена тягостных времен -
      Виновница. Ахилл гроза сражений,
      Который был любовью побежден.
      Парис, Тристан бесчисленные тени.
      Он нАзвал мне и указал рукой -
      Погубленные жаждой наслаждений… …
      Но те кто соблазнил малых сих, те еще ниже.
      В круге восьмом.
      И понял я, что здесь вопят от боли
      Ничтожные, которых не возьмут
      Ни Бог, ни супостаты Божьей воли…
      И этот жалкий люд
      Бежал нагим, кусаемый слепнями
      И осами роившимися тут.
      Кровь между слез с их лиц текла струями, И мерзостные скопища червей Ее глотали тут же под ногами…
      И это об обольстителях.
      Об обольстителях моих бедных несчастных, не сознающих что творят – товарок.
      Это о нашем режиссере и его хозяевах.
      Все!
      Закрываю дневник, надо спать. …
 

 
      – Как живешь?
      – Не умер еще…
      Звонил Ломидзе.
      Вася, как всегда, звонил с дачи. Заскучав без своей Ирмы, он зазывал на шашлык-машлык…
      Хорошо еще, что вообще кто-то есть, кто тобой интересуется и вообще куда-то зовет.
      – Может, приедешь? Коньячку сообразим, по бутылкам из ружья постреляем? – спросил Вася. Ему явно было скучно на даче без своей Ирмы. А Ирма уже второй месяц как была в Гааге и возвращалась теперь только в апреле, через полтора месяца.
      – Не на чем ехать, – ответил Мигунов, – у меня права отобрали.
      – Как так отобрали? – изумился Ломидзе. – У тебя и вдруг отобрали? Для этого, наверное, надо было въехать постовому милиционеру по фэйсу, не меньше!
      – Да нет, я просто с запахом был, ну и спорить не стал.
      – Мигунов, да ты чё? В самом деле, что ли? – изумился Ломидзе. – Да такие вещи элементарно решаются за пять сотен, ну за шесть…
      Эх, Вася, Вася!
      Мигунову не хотелось ему объяснять, что теперь такие времена настали, что и шести сотен зеленых грюников у него, у бывшего главреда, теперь так просто, как прежде, не всегда и не каждый день водилось!
      Не поехал к Васе.
      Полежал.
      Поглядел телевизор…
      По ящику показывали дискуссию.
      Про риэлити-шоу: надо ли нашей молодежи смотреть этот срам?
      В дискуссии сидели депутат Думы, толстый попик с бородкой, воинственная дама-профессор и один известный в прошлом, но поистаскавшийся актеришка. …
      Когда Мигунов включил телевизор, говорила воинственная дама.
      Она на чем свет стоит крыла Запад и говорила, что все эти риэлити-шоу делаются на тех телевизионных каналах, что оплачены долларами дяди Сэма, и что передачи эти направлены на растление нашей молодежи, а растление это делается с целью понижения статуса семьи и уровня рождаемости, что непременно приведет к вымиранию русских, чего дядя Сэм и добивается в конечном итоге.
      Вальяжный депутат от либералов смеялся над тезисами дамы и называл ее доводы отрыжкой антиамериканизма, которая осталась у дамы как неизгладимый след ее научной работы на коммунистическую идеологию, где она защищала все свои диссертации и где получала свое профессорство.
      Потом говорил попик.
      Говорил как-то очень неубедительно, наукообразно и показно велеречиво, так что у Мигунова создалось впечатление, что толстенький с румяными щеками попик просто любуется собою и своей богословской ученостью, радуясь, что имеет телевизионный пиар.
      Но неожиданно порадовал Мигунова вышедший в тираж, помятый и постаревший актеришка.
      Тот с несгибаемой прямотой сказал, что идет борьба добра и зла. И что поле этой борьбы – души и умы молодых людей. Девушек и юношей. А воплощено это добро и зло не танками с крестами с одной стороны и танками со звездами с другой, как это было под Курском, а церковью, духовностью с одной стороны и телевидением и бездуховностью с другой.
      Энергично, задорно сказал. И очень ярко и образно представил эту простую картину противостояния.
      С одной стороны Бог и его ангелы, а с другой стороны – телевидение и все грехи: секс, порнушка, бандиты, убийства, грабеж, подкупные менты…
      А молодежи теперь предстоит выбирать – спастись, или погибнуть.
      Мигунову осталось только пожалеть, что он смотрел не с самого начала.
      Вот так: с одной стороны Бог и рай, а с другой стороны Останкино.
      Как просто!
      – Значит, значит не в небо смотрит игла Останкинской башни? – спросил актеришку ведущий дискуссии.
      – Значит, не в небо, – ответил актеришка.
      – Но не следует забывать о том, – вступила в дискуссию воинственная дама, – не следует забывать, что строили эту башню в те времена, когда она глядела в небо, когда по немногочисленным каналам показывали старый добрый "Голубой огонек" и "Кабачок 12 стульев"…
      – И когда врали зрителям про коммунизм, – хмыкнул депутат Думы от либералов…
      Мигунов выключил телевизор и прошлепал на кухню.
      – Отравиться, что ли? Или повеситься?
      Но на кухне яда у Мигунова не было.
      И веревки подходящей в хозяйстве тоже не водилось.
      Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной Шапочки Круто! Сегодня нам обновили гардеробрчик – новые ти-шортки, джинсики всяких расцветок, очень классное нижнее белье. Главреж сказал, чтобы мы почаще переодевались перед камерами. Фигура у меня, все знают, классная, почему бы и нет?
      Мы с Белоснежкой принялись примерять все эти штучки. Русалочка оставалась безучастной – уткнулась опять в свою книжку. Когда мы с Белоснежкой были в одних комбинациях, в спальню без стука завалил Бармалей. Мы на него закричали, а он спокойно сел на мягкий стул около Белоснежкиной кровати и затянул волыну:
      – Сегодня, Белоснежка, я к тебе запрыгну в постельку!
      Она ему:
      – Перебьешься!
      И так далее. Серый Волк, почуяв неладное, сразу же к нам прискакал в спальню и начал свои песни:
      – Э, ты, Бармалей! Вали отсюда! Иди посуду мой! Домработниц нет!
      – Вы бы, блин, хоть сменили пластинку. Что-нибудь новенькое придумали бы!
      Зрителям эти ваши дурацкие терки неинтересны! – я показала рукой на камеры. Я ж знаю, что все равно то, что не форматно или не в тему, в эфир не пойдет. Для этого и главреж существует и логгеры, которые как раз и следят за сюжетом и делают монтаж.
      Тут Карабас к нам подтянулся и сказал Русалочке что-то по-французски. Та засмеялась и ответила тоже по-французски – Э! Но, вы! – закричал Волк. – Вы чё тут!? Давайте по-русски базарьте!
      – А ты, Серый, разве по-русски разговариваешь? – спросила Русалочка.
      – Чё, сдурела что ли? По какому же ещё? – возмутился тот.
      – Ну тогда объясни, что значит "базарьте"?
      – Ну ты, блин, совсем! Ну чё за дела? – не переставал возмущаться Серый Волк, по хозяйки устраиваясь на кровати Белоснежки, рядом с Бармалеем. – Издеваешься, что ли!? Базарить значит трепаться, перетираться, тереться, чес разводить, трещать.
      Разговаривать значит! Ты вот книжки читаешь, а ни хрена, как я посмотрю, не знаешь!
      Все засмеялись. Я, надевая новую модель маечки с прикольным рисунком пацана, держащего логотип фирмы "До-До", спросила у Русалочки:
      – Ну вот, Серый объяснил тебе, типа, перевел, что такое "базарить", а теперь ты давай с французского переведи! И вообще, чё это вы шифруетесь? Думаете, интересно смотреть зрителям на ваши придуривания?
      – А вот мы как раз об этом и говорили, – ответил Карабас-Барабас. – О зрителях.
      – Не понял? – сказал Бармалей и начал рыться на столике Белоснежки, в ее косметике. Он вообще со странностями, очень любит всякие женские штучки – парфюмы, макияж. Он как-то мне объяснил, что сейчас и мужчинам необходимо следить за своим имиджем, тем более на шоу. Бред какой-то! Его и так каждый день гримируют профессионально, но ему, по его словам, нравилось вносить творческую струю в этот процесс, поэтому надо быть в курсе всего новенького в области косметики и парфюма. Ну, если нравится – его дело. Мне пофиг.
      – А что тут не понять? – отозвалась на вопрос Бармалея Русалочка. – Вспомните, о чем вы говорили.
      Мы все попытались вспомнить, но чего-то ничего не получилось, разговоры настолько у нас одинаковые, что и не вспомнишь, когда и о чем кто говорил.
      – Ну как же! – продолжил Карабас. – Ты, Шапо, всем про зрителей говорила, что, дескать, им интересно должно быть.
      – А что, я не права? – я на всякий случай улыбнулась в ближайшую камеру, мало ли, этот разговор как раз и не вырежут.
      – Права ты или не права, – говорил Карабас, – это без разницы. Главное, интересно ли зрителям то, что им показывают.
      – Ну и чё? Показывают, значит интересно – бросил туповатую фразочку Серый Волк, как всегда, в своем репертуаре.
      – Ну правильно, – сказала Русалочка. – Вот мне Карабас и напомнил по этому поводу слова известного продюсера, что если зрителям каждый день в одно и то же время демонстрировать обезьяну, то к ней скоро привыкнут, а если ее внезапно убрать, то начнутся демонстрации "Верните нашу обезьяну!" – Чё-то я не понял?! – заволновался Серый. – Это кто обезьяна – я, что ли, если меня по телевизору показывают?!
      Все же этот Серый трудный! Ни фига, ни во что не врубается. Мы все прикололись, а Бармалей сказал:
      – Ну что ты! Ты не обезьяна. Обезьяны – они тебя поумнеее будут!
      – Ты, вообще. Молчи! Щас точно в рог получишь! – Серый покраснел от злости.
      Чтобы не обострять конфликт, Белоснежка сказала:
      – Волк! Сбегай-ка к холодильничку, принеси мне попить.
      Серый послушно ушел. А Белоснежка продолжила дальше:
      – Ну и что? А вот я читала, как один зритель говорил, что часто его друзья возмущаются: он вместо того, чтобы потусоваться с ними, спешит домой смотреть риэлити. Потому что герои шоу для него совсем как семья! Так и написано: "как семья" Понятно, что для семьи ни времени, ни сил не жалко! Вот и получается, что мы для кого-то семья, а не какая-то обезьяна, как Карабас нам тут намекает!
      – Ого! – воскликнул Бармалей и пододвинулся поближе к Белоснежке. – Какая ты сегодня разговорчивая! Может, перетрем наши отношения? Тебе разве не наплевать, как там зрители реагируют? Главное – мы с тобой!
      – Э, отвали от нее! – Серый Волк вернулся с бутылкой минеральной и двумя сосисками на блюдце. – Белоснежка! Я тебе попить и пожевать принес!
      Серый Волк протянул блюдце с сосисками Белоснежке, та с ужасом воскликнула:
      – Да не хочу я сосисок!
      – А ты? – Серый Волк и мне предложил.
      Я закричала:
      – Волчара! Сдурел, что ли? Какие, на фиг, сосиски?! У меня специальное питание, а ты мне эту гадость подсовываешь! Мы только что пообедали!
      – Ну как хотите! – сказал Волк и моментально умял обе сосиски.
      – Ну ты и жрать! – возмутился Бармалей. – И правда, мы же только что пообедали.
      – Хорошему человеку требуется много еды, – засмеялся Волк. – Вы лучше скажите, чего вы там про обезьяну-то базарили. Про зрителей чего?
      – Мы говорили, – заговорила Русалочка с умным видом, – об эффекте привыкания.
      – Не понял! Чего-то мы о таком и не говорили вроде, – Бармалей между делом положил свою руку на плечо Белоснежки, та, увлеченная разговором, вроде как и не заметила этого маневра.
      – Ну как же, – объяснил Карабас. – Зритель видит каждый день знакомые лица, проникается их проблемами, просто-напросто привыкает.
      – Точно так! – поддакнула Русалочка. – Привыкание к ощущению, что все действующие лица риэлити-шоу – твои знакомые, соседи и близкие люди. А то, что они разные, некоторые нравятся больше, некоторые меньше, – это и создает иллюзию жизни. Главное, что знакомые и где-то даже близкие! А каким еще может быть человек, про которого столько знаешь и которого видишь каждый день?
      – Вау! Вот это круто! – сказала я. – Это и есть реальная популярность и слава!
      – Йес! – мы, получается, друзья всей страны! – радостно заключил Бармалей и обратился к Белоснежке. – Это прозрение, дорогая, мы должны увековечить долгим поцелуем перед камерой.
      – Э! Ты, свалил отсюда! – закричал на него Серый Волк, а Белоснежка пересела на мою кровать, подальше от навязчивого Бармалея.
      – Что-то я не пойму – сказала я Карабасу с Русалочкой. – А что в этом плохого?
      Вам вроде как это не особенно нравится! Ну привыкание и привыкание! Что ж такого.
      – Разве нет ничего странного в том, что человек, которого мы не знаем, считает нас чуть ли не за родных людей или друзей? С каких это пор односторонние отношения стали считаться настоящими?
      – Вот и получается, что это жвачка для мозга, все эти риэлити! – поддакнул ей Карабас. – И не возникает ли у вас у всех ассоциации с наркозависимостью?
      – Упс! Уж это ты загнул! – возразил Бармалей. – Это что же, получается, кино и наркотики – одно и то же?
      – Есть такие фильмы, которые призваны вызвать зависимость, все эти мыльные оперы, – все с таким же умным видом говорила Русалочка. – А под это дело и пускается реклама бесконечных товаров.
      – Да тебе-то не пофиг!? – воскликнула я. – Что там запускается, и что там у зрителей возникает! Раз такая правильная, чего ж ты тут перед камерами расселась и в рассуждения пускаешься!
      – Да бабки ей нужны! – вмешался Серый Волк. – Она ж говорила, "мне тоже бабки нужны". Так что готовьтесь, девчонки, расстаться с этой самой девственностью, которую все так бережете. Я вам это дело устрою! У меня не заржавеет!
      – Ты иди к холодильнику, пожри еще побольше, а то вдруг на всех сил-то и не хватит! – огрызнулся на его слова Бармалей.
      – Это у тебя сил не хватит! У тебя они вообще-то есть?
      – Ты за себя говори!
      – Ребята! Хорош вам! Достали вы уже со своими скандалами дурацкими! – закричала Белоснежка.
      – А вот это ты зря, – усмехнулся Карабас. – Как раз скандалы – самое интересное для зрителей. Самый момент рейтинг и популярность себе повышать. – Потом ко мне обратился, ехидным тоном. – А ты, Шапо? Что ж ты момент упускаешь? Поучаствуй и ты в скандале! Без твоих "Ва-ау", и "Упс" он не такой смачный!
      – А чего ты прикалываешься? – удивилась я.
      – Ну, как же, ты же у нас хочешь популярности и славы! – ответил он.
      – А что в этом плохого?
      – Да ничего в этом плохого, – Карабас насмешливо смотрел на меня. – Обидно только, что слава эта твоя быстротечна.
      – С чего ты взял?! – мне стало обидно, я даже губу закусила, рискуя тем, что она у меня немножко распухнет, и я буду не очень симпатично выглядеть.
      – Ну как же, – спокойно продолжал Карабасище. – Все очень просто, закончится шоу и все. Вся твоя слава улетучится. Зрители переключатся на других говорящих и ходящих персонажей ТВ.
      – Ха-ха! И еще жующих, – засмеялся Бармалей показывая на Серого Волка.
      – Я тебе точно щас репу расколю! – отозвался тот.
      – Ну уж нет! – меня очень задели слова Карабаса. – Может, Бармалея с Серым Волкаом и забудут, а меня уж нет! Я, между прочим, пишу книжки, и они у меня скоро выйдут большими тиражами!
      – Это чего ты такое гонишь, Шапо!? – засмеялся Серый Волк. – Вот когда ты ко мне в койку прыгнешь при камерах, тогда уж меня точно запомнят!
      – Придурок! – возмутилась я. – Уж вот к тебе-то точно я в постель не прыгну!
      – Ну, женщины всегда говорят не то, что думают! Уж я-то знаю! – сказал Бармалей и снова подсел к Белоснежке. – Правда, Нежка?
      – А мне, знаете ли, – ответила та, – вообще эти все разговоры по барабану.
      – Ну конечно! – усмехнулся Карабас. – Лучше приготовь нам ужин.
      Тут я с ним согласилась:
      – Ва-ау, Белоснежечка! Точно-точно приготовь нам чего-нибудь вкусненького, это у тебя классненько получается! Мяса поджарь!
      – А почему я? – удивилась Белоснежка. – Сегодня очередь Русалочки!
      – Да ну на фиг, – проворчал Серый Волк. – Опять ее подгоревшую яичницу лопать!
      Уж лучше – ты!
      – Да-да, Белоснежка, – поддакнул Бармалей – У тебя это очень-очень хорошо получается! Из тебя выйдет классная жена!
      – Это что, намек? – заулыбалась Белоснежка.
      – Почему бы и нет? – ответил ей Бармалей.
      Они пошли на кухню, а Серый потащился за ними, в своем стиле грубо комментируя происходящее.
      Карабас с Русалочкой начали разговаривать по-французски и смеяться. Меня это очень раздражало, и я спросила, как давно уже хотела:
      – Ты вот что мне, Карабас, скажи, по честному, раз ты такой умный и правильный.
      Ты же не просто так тут в шоу.
      – В каком смысле?
      – В самом прямом! Ты же здесь точно по блату! У тебя точно – папочка не последний человек во всей этой кухне?!
      – Я, пожалуй, не буду отвечать на этот вопрос, – ответил Карабас.
      – Ну, ясно-ясно, боишься! А чего боятся? Все равно никто, кроме твоей французской подружки, не слышит из наших! – я показала на ближайшую камеру. – А что касается этих штук, так это ж ясно – чего-нибудь лишнее скажешь – логгеры подрежут как надо и сколько надо, чтобы твоего папочку не скомпрометировать. Ну, чего ты боишься? Или только умничать можешь да своими книжными мудростями по ушам нам ездить?
      Закончив, я посмотрела в зеркало. Очень мне не хотелось выглядеть не фотогенично.
      Лишние эмоции очень на это влияют. Волосы немного растрепались, а так ничего, естественный румянец очень даже мне к лицу. Я гордо посмотрела на Карабаса, а он так спокойно и отвечает:
      – Да ладно, Шапо, не волнуйся. Отвечу я тебе, раз уж так тебя этот вопрос волнует. Да, мой отец генеральный директор "Норма ТВ".
      – Ва-а-ау! Вот это да! – восхитилась я. – Всего-всего "Норма ТВ"?
      – Всего-всего, – подтвердил Карабас.
      – Ва-ау! Вау! Это нечто! Абсолютно! Круто!
      – Ничего крутого, – строго сказал Карабас. – Запомни, Шапо! Я сам по себе, мой отец вообще ни при чем в том, что я здесь.
      – Ну конечно, конечно! – усмехнулась я. – Никто ни при чем! Все чисто! Короче, ребята, мне необходимо эту информацию переварить. Надо же! Сын самого директора всей этой конторы! Предчувствия меня не обманули!
      Я заметила, что Русалочка вся покраснела, задышала взволновано, как будто ей напомнили о чем-то очень неприятном. Но она меня нисколечко не интересовала, ни она, ни ее переживания. Я сказала:
      – Ты, Карабас, не бойся, я никому не скажу, кто ты такой на самом-то деле, – сказала я и пошла в гостиную, где никого не было. Мне, и правда, нужно было подумать об этой важной информации. И уж точно наедине, потому что ни к чему было знать ни Серому Волку, ни Бармалею, и уж главное – этой дурочке Белоснежке.
 

 
      Иван стал чаще разговаривать с Верой.
      Вера сперва как-то дичилась.
      Но потом осмелела.
      Они даже придумали игру.
      Вернее, придумал Иван, а Вере придумка понравилась и она ее подхватила.
      Суть игры была в том, чтобы создать в пределах студии некое только им двоим доступное пространство, где они чувствовали бы себя комфортно, куда, по выражению Ивана, "ни одна из этих тупых сволочей не смогла бы и носа просунуть".
      В принципе, люди с хорошим образованием всегда имеют такую возможность: взять, к примеру, и перейти на французский.
      Примитивные, те тоже пытаются создать своего рода обособленную территорию со своим куриным языком. Так было всегда. И если дворяне в России 18-19 веков изъяснялись между собою по-французски не столько из выпендрежа, сколько для того, чтобы слуги их не понимали, то и чернь в ответ тоже изобретала свой язык, начиная изъясняться по-мазовецки – "в кирёху бряем, галямо тюрьмаем, стебуху дули зонят"… Так говорили на средне-русском базаре в 18 веке. Потому как каждое действие вызывает свое противодействие.
      Нынешние "мазовецкие" тоже придумали свой "нео-мазовецкий" со всеми этими "у-упс" и "вау", "отстой", "тормоз", "жесть" и прочими "прикольными" словечками.
      Одного не учли нео-мазовецкие невежи, того, что французский выучить гораздо сложней – его надо учить несколько лет… А весь набор словечек "у-упс" и "вау" выучивается и постигается за пару дней, даже человеком с очень неразвитыми умственными способностями.
      В результате, когда образованные Иван с Верой говорили теперь на кухне по-французски, окружающие их совершенно не понимали. А когда Серый Волк с Красной Шапочкой пытались в контру завернуть что-то на своем круто-молодежном арго, у Ивана с Верой эти жалкие попытки вызывали только снисходительные улыбки.
      Однако…
      Однако, с французским на кухне и в гостиной не прокатило.
      Не вышло, не вытанцевалось.
      Серый Волк и Белоснежка с Красной Шапочкой нажаловались Владиславу, и тот запретил Ивану и Вере говорить по-французски.
      Чернь торжествовала.
      Но Иван и Вера выдумали тогда новую игру.
      Они стали говорить по-русски, но при этом стали выражаться некими абстрактными, не напрямую привязанными к ситуации и с виду неадекватными фразами, условившись между собой, что это будет игра в ассоциации, рассчитанная на взаимное понимание, и что игра эта будет основана на предположении, что каждый из ее участников обладает развитой культурой.
      Игроков было два.
      Иван и Вера.
      Серый Волк, Белоснежка, Красная Шапочка и Бармалей были у них фишками на игровом поле.
      Целью игры было набрать максимум очков.
      Но кроме того, даже главной ее целью было достижение комфортного пребывания в невыносимой для них атмосфере студии.
      Очки набирались таким образом.
      К примеру, в гостиной сидят Вера и Иван. Кроме них в гостиной находятся Белоснежка и Серый Волк. И Серый Волк рассказывает Белоснежке про своего питбуля, которого тренирует для собачьих боёв…
      Услышав это, Иван говорит Вере:
      – А у полковника был петух…
      – Габриэль Гарсия Маркес, – отвечает Вера и зарабатывает шесть очков.
      Если же ассоциация была воспринята не сразу, а со второй подсказки, если Ивану потребовалось бы уточнить, один-де латиноамериканский полковник хотел продать своего петуха, то Вера заработала бы уже не шесть, а пять очков. Каждая подсказка – минус очко.
      Чернь, как Иван называл теперь иных обитателей студии, разумеется догадывалась, что за абстрактными фразочками, которыми перекидывались Русалочка с Карабасом-Барабасом, скрывался некий обидный для них подвох, но покуда терпела, стиснув до поры волчьи зубки. Видимо, когда жалобщики ябедничали Владиславу, накатывая на французский язык, он что-то сказал им про особый статус Веры и Ивана, намекнув на какие-то обстоятельства, дающие им особые права.
      – Василий Пукирев, – сказала Вера, когда Белоснежка принялась рассказывать Красной Шапочке про свою подружку, что выскочила за папика на двадцать лет старшее ее…
      – Третьяковская галерея, – отреагировал Иван и торжествующе показал Вере шесть пальцев.
      А бывало, что ассоциации Иван схватывал не сразу.
      Но когда схватывал, оба они, и Иван и Вера, хохотали до упаду.