С Анной Захаровой у Борщанского отношения были на уровне задекларированных намерений. Задекларированных и депонированных до лучших времен.
      Тогда Анна Захарова была женщиной Мигунова и они как-то гуляли где-то, не то в "Короне", не то в красном бункере сада "Эрмитаж" или даже в "Эль-Гаучо", Борщанский точно не помнил, напился он тогда сильно очень. Напился, потому что приехали какие-то очень нужные и важные люди из провинции с деньгами. Бандиты-сибиряки со своими телевизионными идеями. А сибиряков бесполезно уговаривать, им бестолку объяснять, что переговоры на Москве теперь так не ведутся, как купечество встарь, на лубочных картинках, водку стаканами. В общем, из-за того, что провинциалы эти с их деньгами позарез были нужны, а отказать им в их простецком "ты меня уважаешь?" было ну просто никак, вот он тогда и назюзился с ними. Не меньше трёх стаканов в баре высосал. Без закуски.
      Анна Захарова смеялась тогда над ним: поглядите, поглядите Борщанский наш какой тёпленький да хорошенький.
      А он совсем отпустил тогда тормоза да и наговорил ей всяких комплиментов вперемешку с пылкими признаниями и самыми недвусмысленными предложениями.
      Потом, когда протрезвел, хотел даже извиниться перед Мигуновым, все-таки его баба…
      Но в памяти, в подсознании у обоих запало. Отметилось.
      И теперь, когда они изредка пересекались, Анна улыбалась, опуская ресницы, а Борщанский все порывался продолжить начатый тогда охмуреж, да все снова откладывал.
      Дела-дела!
      Она улыбалась и опускала ресницы, а он улыбался, отводил глаза и разводил руками…
      Теперь вот решительно набрал ее номер и, едва она сняла трубку, уверенно, как со старой женой заговорил непреложным императивом.
      – Бери сейчас такси и приезжай, адрес мой знаешь?
      Она полурастерянно ворковала там что-то там на своем конце – Зачем приезжать? – переспросил Борщанский. – Да я думаю, не стоит нам более откладывать, надо нам заводить детей.
      И повторил для уверенности:
      – Надо, Аня, надо! Люди умирают и люди рождаются. ….
      Анна приехала с вещами.
      С двумя большими сумками, шофер их вволок в прихожую и плюхнул на пол подле зеркальных дверей шкафа-купе.
      – Ну, я к тебе надолго, – веселая, обдав Борщанского свежестью с уличного морозца, сказала Анна. – И ключики от квартиры сразу давай, если по-взрослому решил.
      Анна встала посреди его большой прихожей, этакая картинка с гламурной тусовки – ножка на шпильке, рот в дентальном блистании улыбки журнала "Вог", и ручка с длиннющими розовыми коготками оттопырилась в ожидании заветных ключиков.
      Борщанский обнял женщину-картинку.
      Обнял и замурлыкал.
      – Ой, да ты пьяный совсем, – хохотнула Анна. – Ты в запое, что ли? Борщанский! И в таком виде ты хочешь детей делать? Да они же уродами от тебя от такого родятся!
      Потом выпили – а как же без этого?
      Выпили один раз за новую жизнь и за покладистость характера Ани Захаровой, потом выпили второй раз за семейный эксперимент и за новую идею, а что? Разве не идея: тоже телешоу сделать – поставить у Борщанского телекамеры и сшибать куши у букмекеров, так как все зрители "Нормы" будут делать ставки, сколько Аня Захарова проживет с Борщанским?
      Третью выпили за будущих детей, уже на брудершафт, и уже целуясь взасос, и уже торопливо расстегивая друг на дружке пуговички.
      А наутро Борщанский сказал Анне:
      – Ты как хочешь, а я всерьез!
      – Ну, тогда я пошла на кухню готовить своему мужу завтрак, – ответила Анна.
 

 
      – С телевидения не пущу, – с каменным лицом, безапелляционно отрезала мать Веры.
      Иван попытался что-то возразить, но женщина резко захлопнула дверь, и уже из-за укрытия глухо прокричала:
      – И вообще уйди, а не то милицию сейчас вызову!
      – Кто там, мам? – крикнула Вера из своей комнаты.
      – Лежи, дочка, они уже ушли, – ответила мать и пошла на кухню.
      Вера все же поднялась с дивана, на котором почти не вставая провела два последних дня. Поднялась, прошла к окну, выглянула во двор.
      Даже с их восьмого этажа она узнала Ивана.
      Хоть он был и в шапке и в куртке – узнала.
      Вера раскрыла форточку, вспорхнула на подоконник…
      – Иван, Иван! – крикнула она.
      Он не слышал – машины шумели, да автобус здоровенный с остановки газу наподдавал.
      – Иван, Иван, – снова закричала Вера.
      Тут Иван все же задрал-таки голову кверху и принялся искать глазами.
      – Иван, Иван, – Вера высунула из форточки руку и махала своему любимому.
      Заметил…
      – Я сейчас выйду, жди! – крикнула Вера и бросилась в прихожую, одеваться.
      – Куда? Не пущу! – запричитала мать.
      – Уйди, мама, не мешай, – Вера раздраженно отпихнула мамины руки. – И вообще…
      Лифт, их жалкое подобие вестибюля, подъезд, Иван стоит на сугробе.
      – Пошли? Поговорим?
      – А куда?
      – А поедем ко мне – А о чем говорить?
      – О жизни – Ты только не уговаривай меня возвращаться – На телевидение?
      – Ну, да – А почему?
      – Потому что они неживые. А я врач, я с живыми хочу – А я тоже неживой?
      – Ты живой – Тогда давай говорить – О чем?
      – О нас…
      Поймали такси.
      В такси сели оба на заднее сиденье и сразу начали целоваться. …
      Таня СЕРЕДА (Шапо)
      Типа Любовь
      Роман (продолжение) В доме у Маргоши я почувствовала себя счастливой.
      Был ли у меня дом когда-либо в моей жизни?
      Ту хибару с сортиром на улице, ту так называемую квартиру в деревянном бараке – полторы комнаты и чулан, где ютились мы, мамаша со своими вечными мужьями, я и брат Серега, ту хибару назвать своим родным домом, как-то язык не поворачивался.
      Дом?
      Вечно сырой от того, что пол вровень с землей, да вечно холодный, сколько ни сожги в печке дров, потому что барак щитовой – он и есть щитовой барак, а не изба и не кирпичный дом.
      А еще мать развесит всегда эти стираные рубахи своих мужей на просушку – не пройти, чтоб не задеть. Тьфу!
      Считала, что в этом ее забота женская состоит: украсть в столовой, где она судомойкой работала, мяса, сварить мужику обед да рубахи ему настирать.
      Вот уж никогда в моей жизни такого не будет, это точно! Мне лучше сдохнуть, чем мамаше уподобляться и стирать кому-то носки да трусы!
      Одним словом, не поминала я наш барак, где детство мое прошло, не поминала я его как свой дом.
      А полгода, что я у сутенера Леши жила в Бутово на съемной квартире с шестью девчонками – это тоже, разве дом? Это тоже не дом, хотя с девчонками мы и делали там что-то вроде уюта. Коврики какие-то стелили и на стенку вешали. Занавесочки…
      И даже кошка у нас была – Марыська. Кстати, породистая, голубая короткошерстная.
      И вот, только у Маргоши, только у хозяйки своей, которая стала мне вроде старшей сестры, что ли, только у нее я вдруг почувствовала, что такое свой дом.
      И она, Маргоша, мне в этом очень помогала.
      Вместе со мной обставила мою комнату, специально мы с ней в Икею ездили на МКАД, там мебель выбирали для моего будуарчика, потом шмоточки мне покупали, музыку, картины даже на стену и те – специально ездили, в Крылацком, в салоне выбирали.
      Маргоша умеет жизнь обустроить.
      Настоящая хозяйка!
      И вот, когда жизнь моя у нее только наладилась, и когда я даже учиться начала – Марго мне учителя английского наняла, кстати говоря и инструктора по информатике, ну, по компьютерам, значит, не говоря уже о большом теннисе, которым я тоже живя у нее, стала заниматься, – и вот только все это наладилось, только я стала ощущать себя не бездомной крысой, ничтожной проституткой из Южного Бутова, а девушкой с чувством собственного достоинства, девушкой, у которой есть дом и есть друзья, это и случилось!
      Я чувствовала, что рано или поздно что-то произойдет.
      Ну не могло так быть, чтобы все хорошо, чтобы все – хэппи энд, солнце над пляжем и шоколадка во рту…
      Не могло все быть так – слишком гладко.
      Ну, в общем, случилось так, что меня нашли.
      Хоть и большой город Москва, но на все сто процентов гарантировать, что не встретишься со старыми, ненужными тебе знакомыми, никто не может.
      Где меня они засекли?
      Может, в магазине "Ашан", а может в бутиках на Полянке или Екиманке, куда мы с Марго ездили иногда купить чего-нибудь вкусненького или тряпочку какую модную.
      Но так или иначе – засекли и выследили меня.
      Где живу, то да сё. И вот, я как-то поехала с поручением от Марго – отвезти наличные одному ее клиенту, что само по себе со стороны хозяйки было актом большого ко мне доверия, потому что деньги были немалые, и в иной раз у меня запросто мог бы возникнуть соблазн, но не теперь, когда жизнь моя в доме у Марго стала счастливой, так вот. Как раз в этот-то момент меня и поймали.
      Не знаю, кто меня выследил, но в машину меня запихивали Лёша и его приятели-бандюганы Лысый и Гендос.
      Такие ублюдки, прости Господи!
      Я как раз из такси вышла с сумочкой, где наличка была – шесть тысяч евро, между прочим…
      Как раз.
      Для Маргоши это не такие огромные деньги, чтобы умереть от душащей ее жабы, если бы я эти деньги украла и с ними смылась. А с другой стороны и немалые это были деньги – в смысле, для меня.
      Думаете, мне приятно было однажды невольно подслушать разговор, который вышел у Маргоши с ее бывшим – с этим, с Лёвчиком, ну, он теперь такой крутой тусовщик, его часто еще показывают и у Малахова, и у Лолиты… В общем, слыхала я случайно их разговор обо мне, когда еще я только-только у Маргоши в доме обосновалась.
      Была я в маленьком холле, играла там в сони-плэй-стэйшн, а маленький холл с большим – они смежные, и так как у Маргоши везде растения, пальмы, лианы живые, они с Лёвчиком в большом холле расположились – пили виски, болтали о своем, а меня не видели.
      Ну, а я-то все слыхала, как Лёвчик Маргошу мою спрашивает:
      – Ты чё, дура, что ли, не видишь, что ты проститутку плечевую к себе в дом пустила, ты чё? Офонарела совсем, да она тебя обворует, и это в лучшем случае. А в худшем она бандитов гоп-стопщиков еще наведет! Полдома вынесут и хорошо, если тебя саму при этом не порежут – не попишут.
      Я аж замерла вся, как такое услыхала, ну, думаю, что моя Маргоша ему ответит, неужто согласится с ним?
      А она ему – мол, это не я дура, а ты черствый чурбан, девочка это – в смысле я – девочка эта не мертвая, а живая, и ее отогреть только надо, отогреть любовью и сердечностью.
      Я аж разревелась, как такое услыхала.
      А Лёвчик все не унимался и накручивал, мол, давай пари, давай забьемся, что убежит она от тебя. Не может проститутка так вот бросить ремесло свое вонючее!
      Ну и гад же он, Лёвчик этот, да не будь он старым Маргошиным другом, так бы и врезала ему хрустальной пепельницей, что у меня в руке тогда была от нервов.
      Ну и напророчил Лёвчик.
      Случилось прям по им написанному сценарию.
      Дала мне Маргоша денег – доверилась, а я, значит, неблагодарная свинюшка, сбежала с этими денежками. …
      Не помню, от чего я сильнее орала, то ли от побоев, которые мне Лёша-сутенер с дружками устроили вроде правежа, то ли от бессилия и несправедливости, что гады, Лёша с дружками, все так устроили, как будто я от Маргоши с деньгами сбежала…
      Но правили меня долго.
      Целую неделю.
      Лёша меня наручниками к батарее приковал, меня даже пи-пи в туалет не пускали, Алька со Снежанкой мне горшок приносили, на какие в детском садике сажают.
      И так всю неделю.
      Лёшка с Лысым меня били и все выпытывали, что да как в доме у Марго, что да как оттуда украсть можно? И где деньги лежат? И где ценности какие? И как сигнализация у нее устроена?
      Соблазнились они ключиками от Маргошиного дома.
      Мне Маргоша ведь ключи доверила, два электронных ключика таких: одна таблеточка от калитки и полосочка пластмассовая от входной двери.
      Сразу, когда меня обыскали, когда сумочку вывернули да карманы, Леша как увидал ключи эти электронные, так аж затрясся весь.
      В общем, неделю они меня били, истязали как хотели.
      Думала я – лучше бы мне умереть!
      Я уж их гадов и так и этак уговаривала-упрашивала оставить эту затею с Маргошиным домом.
      Мол, там и сигнализация хорошая везде, да и видео-наблюдение, да и наверняка она после моего исчезновения коды поменяет.
      А эти – нет!
      На Лёшу с Лысым прямо помутнение какое-то нашло – подай им сейф Маргошин со всеми драгоценностями и деньгами и все тут!
      Я уж им и так и этак врала, мол, не держит Марго дома ничего, все деньги у нее в банке на счетах, налички в доме никакой, пользуется хозяйка только кредитными магнитными карточками… И драгоценностей у нее тоже нет, она все брюлики в банке держит, где ячейку абонирует…
      А эти только скалятся да мне по ребрам ногами пинают!
      А и девчонки, сучки, Алька со Снежаной, те тоже мне все норовили наподдать.
      Все никак не могли мне простить, что я триста баксов нашего девчачьего общака у них слямзила. И даже не эти триста баксов их достали, как задушила их жаба зависти, что я чуть было в белые люди не вырвалась, почти уже человеком зажила.
      Вот она – зависть.
      В конце концов, не железная я и Зои Космодемьянской из меня не получилось.
      Согласилась я их в дом Маргошин запустить.
      Согласилась я наводчицей стать.
      А это уже совсем иная статья!
      Но в душе все надеялась, все тешила себя надеждой, что брошусь в ноги к Маргуше своей, и что простит она меня.
      Но Леша с Лысым – они тоже не дураки.
      Сказали мне, что если я их подставлю, то они мамку мою да брата Серегу в Великих Луках на пику поставят, то есть прирежут, как поросят.
      Я как представила мамку свою несчастную, которая и жизни хорошей не видала никакой, только пьяные побои от своих хахалей, как представила ее порезанной да в кровищи, так и сдалась, так на все и согласилась.
      Нарисовала Леше весь план Маргошиного дома, где какая комната, где какие картины, где какие часы особо ценные, антикварные, где какие картины, где какой фарфор, где бронза… И самое главное – где у Маргоши ее кабинет и сейф с наличными.
      Леша-то не дурак.
      Они с Лысым съездили туда вечерком, проверили, работает ли мой ключик от калитки.
      Нет, не работает уже!
      Сменила Маргоша электронный код.
      Поэтому решили они действовать иначе.
      А придумали они так: перебросят они меня ночью через ограду, я пролезу в подвал через окошко в прачечной, которое обычно не закрывалось, когда в доме люди были, сама хозяйка и прислуга, потом я спрячусь в подвальных подсобках, где у Маргоши винный погреб, баня-сауна, прачечная и мастерская с гаражом, спрячусь и дождавшись, когда Марго уедет, открою изнутри окошко, отсоединив это окошко от сигнализации. И тогда уже через это окно вся банда лешина в дом войдет.
      Они меня три дня тренировали, как тоненькую проволочку в обход датчиков, что на стекле, перепаять.
      А я способная, научилась.
      Научишься, когда мамку родненькую жалко станет!
 

 
      – У меня к этому серьёзное отношение, ты должен понять.
      Слово "этому" Вера выделила, сделав на нем акцент.
      Ее почти черные глаза глядели на Ивана снизу с детской доверчивостью, как ребенок глядит на очень симпатичное и интересное, но пока еще неизведанное явление природы.
      – И вообще, пока папе не исполнилось сорок дней, этого у нас не будет, понимаешь?
      Они лежали поверх покрывала, лежали по пояс раздетые.
      Оба в джинсах, и ее грудки и шея и губы пылали от его поцелуев.
      – Нет, нет, нет, – отрицательно качала головою Вера и глядела теперь не на него, а мимо него, в потолок.
      Да, она вспомнила об отце.
      А о ком еще должна думать хорошая девушка, когда две недели не прошло, как он умер?
      Иван трижды бросался на приступ, и трижды она, уже казалось бы поддавшись, или почти поддавшись и дрогнув под его напором, все же отталкивала его.
      – Это безумие какое-то.
      – Я так тоже не могу…
      Наконец Вера поднялась с кровати, нашла на полу лифчик, ти-шортку, свитер…
      – Одеваемся и раздеваемся, словно на нашем шоу, – сказала она с ухмылкой. – Я уже всякий раз, когда что-то надеваю, автоматически скашиваю глаз, в какую камеру смотреть.
      Иван тоже поднялся, тоже нашел свой свитер, небрежно брошенный в кресло.
      – Вера, – позвал он. – Вера, это неправильное решение.
      – Ты о нашей близости? – спросила она, отворачиваясь и загораживая грудь.
      – А о чем же еще? И ты не права, мы имели сейчас шанс.
      – Он будет у нас и спустя месяц, – сказала Вера, уже застегнув лифчик и поворачиваясь к Ивану лицом.
      – Нет, – сказал Иван, – не будет.
      – Через месяц закончится наше шоу? – спросила Вера.
      – Через месяц возвращается Мария Витальевна, – ответил Иван.
      Глаза Веры стали грустными.
      – И ты будешь с ней? – спросила она.
      – Мне казалось, у меня был шанс вылечиться от этой болезни, – сказал Иван, беря Веру за плечи и глядя ей прямо в глаза. – Мне казалось, что с тобой я мог бы выздороветь, избавиться от этой болезни, от этого наваждения, от этой колдовской нездоровой привязанности к Марии Витальевне. Ты ведь всего не знаешь…
      Иван со вздохом отвел глаза и отпустил Верины плечи.
      – Чего я не знаю? – спросила она тихо и участливо.
      – Ты не знаешь, каких дел я наделал сгоряча, когда она уехала.
      – Ты сделал что-то нехорошее? – спросила Вера.
      – Я не знаю, – сказал Иван и отвернулся.
      Вера стояла возле окна, так и не надев еще свитера, и небогатый зимний свет ласкал нежную кожу ее мягких плеч.
      – Если бы ты была со мной, – сказал Иван, – я бы вылечился, я бы избавился от этой женщины, я бы перестал сходить с ума, я бы выдавил ее из моей души, как выдавливают пасту из тюбика.
      – И я тебе нужна только как средство, чтобы избавиться от наваждения? – спросила Вера. – Я тебе нужна только как таблетка забвения? Как лекарство от душевной болезни? И не более того?
      – Нет, – сказал Иван. – Нет, мне кажется, что я люблю тебя, но я еще не знаю, насколько это сильно во мне, мне кажется, что люблю, и поэтому мне нужно быть с тобой, нужно.
      – Ты не те слова говоришь, Иван, не те, – сказала Вера, медленно приближаясь к Ивану и расстегивая надетый было лифчик. – Ты не те слова говоришь, милый, ты должен говорить: любимая, я люблю тебя, единственная моя…
      Ее руки мягко обняли его и притянули шею и затылок к ее волосам, к ее губам, к ее груди.
      – Говори мне, говори! Ну же!
      И он принялся говорить. …
      Когда через час, а может и через два часа – потому как никто времени их счастья не фиксировал – когда они поднялись с постели, когда Иван принялся искать свои джинсы, когда Вера засеменила в душ, прижимая к голому животу найденные на полу трусики и свитер, они уже знали, что теперь вернутся на свое шоу, которое маст гоу он, вернутся, чтобы отныне чувствовать себя мужем и женой, и по окончании – сыграть свадьбу.
      – Я только фамилию менять не буду, – крикнула Вера из душа. – Останусь Мигунова, и если мальчик родится, пусть Борщанский будет, а если девочка, то я ее на фамилию Мигунова запишу.
      – Ладно, – вздохнув, согласился Иван.
      Вздохнул и с тоской подумал, что теперь тяготит его эта история с его визитом в посольство.
      Имеет ли он право на то, чтобы связывать свою судьбу с судьбой Веры?
 

 
      – Как дела? – спросил Борщанский Владислава. – Какие новости?
      Борщанский на двое суток выключился из арбайт-процесса.
      Эти двое суток он отдал не своей "Норме Ти-Ви", а Анне Захаровой.
      – Как дела? – переспросил Владислав. – А ничего дела, Вера Мигунова на шоу вернулась, и очень кстати вернулась, потому что итальяхи эти снова в "До-До" нагрянули, ну эти, из "Бель-Эттона", спонсоры наши генеральные Серджио Боччини и Джованни Росси. А скандал покупателей в "До-До" у генспонсора нам не кстати.
      – Ну, – гукнул Борщанский, поощряя Владиславово побуждение поделиться новостями, – что дальше?
      – А дальше главная новость, – Владислав заговорщицки стрельнул глазками на шефа.
      – Алину нашу Милявскую итальяхи к себе забирают.
      – Как забирают? – не поняв, насупил брови Борщанский.
      – А так вот забирают! Они ей предложили должность управляющей московской сетью магазинов "До-До" вместо Константина Петровича.
      – Да ну? – недоверчиво воскликнул Борщанский.
      – Я отвечаю! – сказал Владислав, для убедительности хлопая себя по коленке. – Они ей официально предложили и главное, главное что она-то – согласна!
      – Ну и дела тут у вас, – покачивая головой сказал Борщанский. – Нельзя вас на два дня оставить, как у вас тут черти-что начинает твориться!
      – Уходит Алинка наша, подсидела она Константина Петровича, во как в жизни бывает! – не скрывая своей радости, гоготал Владислав.
      – А ты обрадовался, – хитро поглядев на главреда, заметил Борщанский. – Не любишь ты Константина Петровича, не любишь.
      – А за что его любить – не любить? – изумился Владислав. – Он мне не жена.
      – Ну да! – возразил Борщанский. – А вот возьму я его на место Алины? Что тогда скажешь? Мне ведь надо кого-то на ее место на должность коммерческого?
      – Ты что? Натурально его возьмешь? – надулся Владислав.
      – Не знаю – не знаю, – с показной загадочностью ответил Борщанский. …
      Алина ходила по коридорам с видом невесты принца Уэльского.
      – Когда проставляться будешь? – спрашивали завистливые сотрудники.
      – Сколько тебе итальянцы предложили? В Италию командировки будут? Замуж звали?
      Так или иначе, но Алина с удвоенной и даже с учетверенной энергией взялась за доведение шоу до его победного конца.
      Во-первых, в целях подогрева как зрительского интереса, так и интереса самих участников их скандальной программы, Алина объявила, что фирма "Бель-Эттон" учреждает три дополнительных приза: это свадебное путешествие по Италии с посещением Венеции, Пизы и Флоренции для той пары участников, если такая образуется и пожелает пожениться.
      Алина сама была в возбужденном, истерически-восторженном состоянии и все время взвизгивала:
      – Представляете, итальянцы для нашей парочки – барана и ярочки – брачную ночь любви готовы организовать на Вилле Боргезе, а в Венеции новобрачным отведут спальные покои во Дворце Дожей, да только ради этого стоит пожениться!
      – А второй приз? – спрашивали набежавшие журналисты.
      – А второй приз, – подсасывая слюньку, быстро говорила Алина. – Второй приз это – приз нетрадиционной паре, если такая образуется, розовая или голубая, это поездка на двоих в Италию на фестиваль Бьеннале.
      – Тоже со спальней на Вилле Боргезе для первой брачной ночи?
      – Нет.
      – А третий приз?
      – А третий приз, если после этого шоу ребенок родится, его и его мамашу пожизненно будут одевать в магазинах "До-До".
      Но самое главное, Алина принесла на "Норму" проект договора о проведении нового совместного риэлити-шоу – "За витринами магазина".
      Следующее шоу итальянцы собирались организовать прямо в одном из магазинов своей сети, причем с привлечением случайных покупателей из толпы, то есть любой из покупателей, если очень бы захотел, мог бы сутки побыть в студии за стеклом вместе с постоянными участниками.
      – Интересно, она что, действительно с ними с обоими? – недоверчиво спрашивал Борщанский, глядя Алине вслед.
      – А ты думал! – цокал языком Владислав, хлопая шефа по спине. – С такой задницей и с такой решительностью, как у неё, она и в Кремль, и в Европарламент пролезет, и если надо, так хоть и с тремя и с четырьмя переспит, от нее не убудет, к ней разве что только прибавится.
      Присутствие Алины в качестве новоиспеченного представителя спонсора очень оживило редакционные летучки.
      И если раньше Владислав еще мог рот раскрыть, вставляя пару слов между репликами Константина Петровича, то теперь Алина не оставляла главреду никакой щелки, куда бы он мог встрять, говорила и креативила теперь только она одна.
      – Так, сегодня продолжим освещать интригу любовного треугольника между Волком, Нежкой и Бармалеем, сперва на кухне начнем, а потом в спальне. И параллельно Ивана с Верочкой, то есть Бабасика с Алочкой, как у них романтично, мы ведь решили, что Верочка у нас с призом выйдет!
      – Это что же? – шепотом спросил Владислав технического директора Арановича. – Она уже такие решения принимает?
      – А ты думал! – многозначительно подмигнул Аранович. – Она еще и Берлускони скоро директивы примется писать, с нее станется. …
      Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
      Пишу…
      По отношению к памяти папы я совершила предательство.
      Но ведь с другой стороны, жизнь должна идти своим чередом.
      И если любовь ко мне пришла именно тогда, именно в тот момент, когда умер отец – это искушение? Это знак? Или это простое совпадение?
      И что бы сказал сам папа, окажись он теперь здесь?
      Он порадовался бы за меня? Одобрил бы он мой выбор?
      Сколько вопросов, на которые я не могу ответить!
      Я пришла сюда заработать миллион для папы, чтобы спасти его, чтобы сделать его счастливым, чтобы вернуть ему мой дочерний долг, чтобы отплатить ему за его любовь ко мне.
      Я помню, как он возил меня по Европе, а ведь мог поехать в отпуск с какой-нибудь женщиной, но ездил со мной. И я этого не забыла. И как он посылал меня в Испанию в школу тенниса, и как баловал меня, покупал всякие подарки на зависть моим одноклассницам.