или
      Show Must Go On
      Модный роман "And all I got to do is – act naturally" Ringo Starr "Help", 1965
 

 
      – Папа, а что такое риэлити-шоу?
      Девочка была забавной. Она была настоящей непоседой и все копошилась, перебирая какие-то свои детские сокровища, все ползала по родительским подолам и коленям, перебегая то от мамы к папе, то снова к маме, и все терзала и истязала обоих счастливых родителей своими беспрестанными требованиями то дать ей попить, то вытереть ей нос, то поглядеть, какая красивая картинка у нее в журнале.
      Они сидели в зале на втором этаже аэропорта возле пятого терминала и ожидали начала посадки.
      В двух больших телевизорах, подвешенных под самым потолком, шло какое-то модное молодежное действо.
      – Ну папа, ну что такое риэлити-шоу?
      Баринов любил разглядывать людей.
      Взять хоть этих, в компании которых ему предстояло теперь три с половиной часа лететь до Парижа.
      Баринов любил отгадывать, кто они, откуда, москвичи или провинциалы, чем занимаются, программисты они или коммерсанты, какого достатка, какие у них интересы?
      Это была своего рода игра.
      По двум-трем оброненным фразам, по выражениям лиц, по качеству одежды Баринов, как ему казалось, мог почти безошибочно угадать – кто есть кто.
      Чьих будет…
      Чей холоп…
      Кто летит в Париж по делам фирмы, кто по делам сердечным, а кто – поглазеть на Эйфелеву башню и собор Сарэ-Кёр.
      – Ну пап, ну что такое риэлити-шоу?
      "Эти двое молодых и счастливых родителей, – подумал Баринов с улыбкой поглядывая на очаровательное и шумное существо, – эти летят в гости. К каким-нибудь своим друзьям. Сами – типичные преуспевающие москвичи. Хай миддл класс. Квартирка в Крылацком, машинка "Ниссан", офис на Большой Полянке, теннис, модная верховая езда, ужины с друзьями по субботам… А дочка учится в престижной школе с тремя языками".
      – Ну па-а-а-п!
      – Риэлити-шоу это реальное… э-э-э, ну, значит, реальное шоу, – родил-таки молодой отец.
      – А что такое реальное?
      – Значит, настоящее, – пришла на помощь модная молодая мамочка.
      – А все остальное, что не риэлити, значит, ненастоящее? – удивилась девочка.
      Сидевший рядом с Бариновым пожилой, лет шестидесяти пяти добродушный господин, которого Баринов еще четверть часа назад мысленно расшифровал как летящего к своим взрослым детям пенсионера из бывших служивых, хмыкнул, заметив вслух:
      – До чего разумная девочка!
      Баринов не стал чураться и противиться знакомству.
      Ответил, – мол, да, что устами младенца глаголет истина, и действительно получается, что эти модные риэлити-шоу – это своего рода новые реальности новой жизни, завоевавшие себе исключительное право быть большей реальностью, чем остальные, и что тонкое непосредственное восприятие маленькой девочки не преминуло это заметить.
      Завязалась беседа…
      Господин, и правда, оказался бывшим служивым из преуспевающих. Его звали Геннадием Борисовичем, до пенсии он работал в прокуратуре и теперь летел к дочке и зятю, что уже три года как работали во Франции в какой-то американской компании.
      – А вы правы, – сказал Геннадий Борисович. – Девочка самую суть в своем вопросе ухватила. Что есть реальность в этой жизни?
      – Реальность? – переспросил Баринов. – Реальность – это то, что мы воспринимаем за естественный ход событий.
      – Во! В самую точку попали, – удовлетворенно кивнул Геннадий Борисович. – Именно то, что воспринимаем, но, значит, не обязательно реально естественный ход.
      – В смысле, кем-то срежиссированный? Подстроенный? – уточнил Баринов. – Как искусственная реальность, воспринимаемая нами как настоящая?
      – Верно, – кивнул бывший прокурор. – И я вам расскажу теперь один очень любопытный почти криминальный пример…
      По местному радио через красивый переливчатый джингл мелодичного перезвона объявили начало посадки на их рейс.
      Пассажиры начали потихоньку подниматься со своих мест и потянулись к воротам терминала, возле которого уже стояли две пронзительно красивые стюардессы… А там, за воротами – заветный гофр уже присосался к чреву сотрясаемого тонкой вибрацией самолета, готового к полету и до краев налитого керосином, набитого едой, выпивкой и товарами такс-фри…
      – Не будем торопиться, – положив пальцы на рукав Бариновского пиджака, сказал бывший прокурор. – Это надолго…
      Баринов и не суетился. Без них самолет не улетит…
      – Итак, я хочу вам рассказать одну почти криминальную историю про такое вот, как девочка сказала, "риэлити-шоу", – начал Геннадий Борисович. – Мне коллега мой недавно поведал из своей судебной практики.
      Баринов достал из кармана баночку с монпасье и, открыв ее, предложил рассказчику.
      – Так вот, – начал Геннадий Борисович, угощаясь леденцом. – Если считать, что Бог создал нас и этот мир, значит, мы уже живем в искусственной реальности, и если Бог продолжает принимать в нашей судьбе какое-то свое участие, то, как следствие этого, то, что мы воспринимаем за естественный ход событий, – это искусственный отрежиссированный ход…
      – Логично, – кивнул Баринов.
      – Но мы не станем углубляться теперь в философию, наше судопроизводство, наша юриспруденция, как бы их теперь ни ругали, всегда руководствовались фактами, и я как человек любящий и ценящий все конкретное расскажу вам настоящую историю, как некие люди сумели сделать настоящее риэлити-шоу, ставшее для других людей более чем приятной реальностью жизнью.
      – И история эта криминальная? – спросил Баринов.
      – Почти детектив, – Геннадий Борисович заговорщически подмигнул и даже позволил себе легонечко похлопать Баринова по коленке, как бы заверяя, что рассказ его будет более чем занимательным.
      Очередь у терминала бытро рассасывалась, и стюардессочки вежливо попросили Баринова с его собеседником поторопиться на посадку.
      – Будьте добры, девочки, – подавая билет, попросил Геннадий Борисович, – найдите два местечка рядом. – И поглядев на Баринова, спросил, – вы не возражаете?
      История длинная и поучительная…
      Два свободных места нашлись.
      Большой аэробус вообще был едва заполнен на половину.
      Зима. Не сезон.
      – Так вот…
      Представьте себе…
      Встречаются три старых университетских приятеля.
      Каждый из них добился в жизни больших высот.
      Один стал очень и очень богатым человеком – банкиром.
      Другой, тоже первому под стать, – президентом какой-то большой компании.
      Третий – вроде как помельче, но очень энергичный и в высшей степени вертлявый такой проходимец, из тех, что занимаются теперь всякими поганками, вроде фирм-однодневок по обналичиванию черных денег, этот при первых двух вроде шестерки был.
      А собрались они по старой университетской дружбе, так бы эти первые двое с третьим и гадить бы рядом не присели, но дружба обязывала к общению, бремя старых воспоминаний, понимаете ли… Оно, кстати говоря, это бремя старых воспоминаний и бремя нереализованных юношеских мечтаний, они и побудили дальнейшее развитие.
      – Юношеские мечтания? – ухмыльнулся Баринов.
      – Да, да! Представьте себе, – подтвердил Геннадий Борисович. – Именно они порою и побуждают седых пожилых мужчин к безрассудствам, именно!
      Они выпили из припасенного Бариновым в дьюти-фри.
      Выпили еще…
      Так вот.
      Встретились эти трое бывших университетских приятеля, выпили тоже виски, коньячку и принялись вспоминать первый курс, первые свои увлечения.
      Ну и припомнили поездку на картошку в колхоз.
      Как они всем курсом, всем потоком в деревне целый месяц жили, да как перевлюблялись там все.
      И так эти воспоминания раззадорили их, что этот из них, который управляющим банка стал, сказал, много-де отдал бы сейчас за то, чтобы вот так же выехать на картошку в колхоз с двумя десятками красивых девчонок-абитуриенток, и уж теперь, как тогда, жевать сопли бы не стал, всех бы перемял-перещупал…
      Посмеялись они, похохотали приятели над этими воспоминаниями, похихикали, а проходимец этот, третий из них, возьми да и предложи:
      – Нет ничего проще, чем риэлити-шоу учинить, и будет это шоу называться "Колхоз" или "Картошка"… Вы – банкиры, вы только денег дайте, а я готов для вас любую реальность смоделировать и вас в нее посадить для вашего удовольствия и реализации ваших несбывшихся мечтаний.
      В общем, как теперь выражается мой внук, "забились" они…
      Банкир по пьяному делу денег распорядился дать, тут же своему порученцу отзвонил, второй богач тоже пообещал денег перевести, и этот проходимец, который шестеркой у них всегда был, сказал своим богатым приятелям, что через два-де месяца оба будут в раю. …
      История эта стала достоянием общественности после того, как три девушки из участниц подали на устроителей этого шоу в суд…
      А было все так, если уж по порядку.
      Некий господин зарегистрировал или купил фирму, в названии которой присутствовали слова "теле" и "медиа"… Что-то вроде "Космос-теле-медиа-бизнес" или "Теле-медиа-интертэймент-риэл"… В уставе предприятия значилось, что фирма может заниматься производством рекламной продукции, видеоклипов, рекламных роликов и даже фильмов и телепрограмм, и может продавать эти продукты телевидению, если то пожелает их купить…
      Снял этот господин офис на Улице академика Королева неподалеку от Останкинской башни, все чин чином, и дал рекламные объявления: флаеры отпечатал, в газетках тиснул, компания-де "Теле-медиа" объявляет набор девушек и юношей для участия в снимающемся на телевидении риэлити-шоу "Картошка"…
      Все по закону.
      Комар носа не подточит.
      Девушек набежало – пол-Москвы!
      И половина Московской области в придачу.
      Было из кого выбрать.
      И выбрали.
      Двадцать самых первоклассных красоток. Таких, что Голливуд, как мой внук выражается, отдыхает, этот самый Голливуд.
      Выбрали, подписали контракты-договоры, по которым девушки за гонорары на все такое согласны, и поехали сниматься.
      В колхоз.
      Правда, колхоз найти получилось только в Белоруссии под Гомелем, но тем не менее…
      На два месяца поехали – на весь август и сентябрь.
      Сняли у колхозников сельский клуб, разместили в нем коечки, да телекамеры…
      Ну, и господа наши хорошие торже приехали туда.
      Банкир с президентом компании.
      Им по сценарию отводилась роль этаких доцентов, руководителей трудового семестра, а ведущим телешоу и его режиссером был, сами понимаете, тот шустрый.
      И сценарий этого, с позволения сказать, риэлити-шоу был придуман таким образом, что главной и тайной целью каждой из девушек было обольстить одного из руководителей практики, одного из доцентов.
      А хитроумность сценария была тоже в том, что сами дяденьки доценты этого как бы и не знали… Понимаете? С них потом как бы и взятки гладки!
      В общем, юношеские фантазии, хоть и недешево обошлись, но реализовались там в этом колхозе полностью и даже с лихвой. Всех девчонок эти банкир с президентом перемяли.
      – А нельзя было попроще? – спросил Баринов.
      Самолет уже взлетел и висел теперь высоко над облаками, ярко отсвечивая бликом низкого зимнего солнца на гладком своем крыле.
      – Попроще? – переспросил бывший прокурор. – В смысле просто согнать в гостиничный номер или в бассейн два десятка проституток?
      – Ну да, – отозвался Баринов.
      – Нет, нельзя, – с однозначной твердостью сказал прокурор. – Нельзя, потому что тогда не было бы нужного нюанса реальности, а именно в этом нюансе весь шарм.
      – Но ведь участники, в смысле те, для кого вся эта подделка, весь этот театр делался, они же знали, что это не реальность, – возразил Баринов.
      – Знали, – согласился прокурор, – но ведь многие по жизни ходят в офис на работу и в дом в семью, играя там роль, но не живя, как вы давеча сказали, естественным ходом событий.
      – Как это? – недоуменно спросил Баринов.
      – Ну, к примеру, вы убеждаете жену, что любите ее и что она у вас единственная, а на самом деле изменяете ей с любовницей, и, таким образом, жена ваша уже живет в таком риэлити-шоу, при котором ваша к ней любовь и семейная счастливая жизнь – уже не естественный ход событий, а срежиссированная вами подделка…
      – Круто вы завернули, – хмыкнул Баринов.
      – Или вот, скажем, лежит человек в больнице и все родные и окружающие больного врачи врут ему, что дело идет на поправку.
      Разве это не риэлити-шоу? А вот еще пример. В одной стране, в Дании или в Швеции, для того, чтобы избавиться от мешавших работе министерств заслуженных бюрократов и всякого рода блатных, которых ну никак нельзя было уволить, для них всех создали не синекуры, а целую отдельную фирму, куда всех их засадили, дабы не путались в министерствах под ногами… И спускали им директивы, дабы те там писали какие-то отчеты, что-то там делали, проекты бы какие-то составляли, бумажки бы писали. Только бумажки и проекты эти летели не в министерства, а в мусорку! И разве это не риэлити-шоу? Созданное с определенной целью и для определенных людей. Чтобы кому-то было хорошо.
      – Я читал об этом, – сказал Баринов, – но это несколько не то.
      – То! Самое то! – увлеченно воскликнул бывший прокурор. – Кто из нас может быть уверен в том, что все вокруг не подстроено кем-то ради того, чтобы обмануть нас, чтобы ввести нас в заблуждение относительно реальности происходящего? А вы знаете, что для умирающего Ленина его товарищи-партейцы велели печатать газету "Правда" в единственном экземпляре, в которой писалось, что в стране все хорошо, что страна развивается семимильными шагами, и все люди мира обожают страну Советов?
      Разве это не риэлити-шоу?
      – Ну уж, – отозвался Баринов, – тогда напрашивается вывод, а не подшучивают ли таким образом и со мной? И правду ли мне говорит моя жена, что любит меня? И на ту ли настоящую работу я хожу, где пишу какие-то бумажки? И такую ли газету я читаю?
      – В самую точку попали, сударь мой! – воскликнул прокурор, – в самую точку!
      По проходу две стюардессы уже катили тележки с едой…
      – Мне мясо и красное вино, – заказал Баринов.
      – А мне курицу и минеральную воду, пожалуйста, – попросил бывший прокурор.
      – А что же те девочки, что подали в суд? – спросил Баринов. – Что вызвало их возмущение?
      – А девочки возмутились тем, что шоу нигде не показали, они-то пришли даже не ради денег, которые, кстати говоря, им очень и очень хорошо заплатили, им известность и славу телевизионную надо было, вот они через полгода и подали в суд.
      – И что?
      – А ничего, – ответил прокурор. – Там все с договором и с фирмой шито-крыто было, и фирма по уставу на все права имела. И программу они действительно отсняли, без дураков. И девочкам заплатили по контракту. А то, что девчонки с доцентами все переспали, так в этом ничего противозаконного не было. А то, что телевидение программу не купило, так в том вины этой "Теле-медиа" и его учредителей тоже никакой… В общем, девочкам в иске отказали. Двоим. А одна по другой статье иск подала. Об установлении отцовства.
      Но это уже другая реальность была. Другое шоу. ….
      – Другое шоу, – беззвучно повторил про себя Баринов…
      А в каком риэлити-шоу живу я?
      И если тысячу раз я отмечал для себя, что мир прозрачен, как пространства набоковских романов, то где гарантии, что за стенами моей квартиры не сидит режиссер?
      И что моя квартира, моя работа – только с виду и только для меня квартира и работа. А на самом деле – это студии с установленными в них телекамерами. И в смежной со студиями аппаратной сидят сценарист и режиссер. И звукооператоры, и монтажеры видео…
      И хорошо бы…
      И хорошо бы, чтобы эти режиссер со сценаристом – были бы моими добрыми ангелами!!!
      Самолет шел на посадку.
      Скоро Париж…
      Аэропорт Руасси Шарль де Голль.
      Он-то настоящий?
      И Баринов, так, чтобы этого не заметил сосед, ущипнул себя.
      Ущипнул и поглядел в иллюминатор: не видать ли там ангела? …
 

 
      Я решила вести этот дневник, чтобы иметь некую постоянную точку отсчета, чтобы на время заточения в этой студии иметь доверительного собеседника и друга, чтобы не сойти с ума, чтобы ориентироваться в пространстве, чтобы не заблудиться в лабиринте собственных иллюзий.
      Чтобы, оказавшись наедине с собою, не наломать дров, чтобы не только выйти отсюда победительницей, но и, выйдя через три месяца на белый свет, остаться психически здоровой.
      Я решила вести свой дневник по-французски не для того, чтобы выпендриться, как некоторые девушки, но скорее для конспирации, потому что этот язык менее распространен, чем английский, и я надеюсь, что даже если кто-то из моих товарищей – соперниц и соперников по этому предприятию и найдет этот дневник, то вряд ли сможет в нем разобраться.
      Покуда я еще не спятила и могу рассуждать достаточно здраво и адекватно, я объявляю сама себе, что согласилась пойти на это безумное предприятие по двум причинам:
      Из-за отца. Потому что очень хочу заработать для него эти призовые деньги.
      И второе… и во-вторых, из-за себя.
      Потому что я хочу испытать себя. Способна ли я остаться в своем уме в атмосфере общего безумия? Способна ли я на этот подвиг?
      Женщина способна на самопожертвование.
      Но женщина – трусиха, потому что у нее сильнее развито чувство самосохранения.
      Что перевесит?
      Конец дневника даст ответ на этот вопрос.
      Ах, как бы я хотела, обогнав время, заглянуть в последние, пока еще не заполненные странички моего дневника!
      Кем я выйду отсюда?
      Победительницей?
      С честным именем и призом?
      Или бесхарактерной шлюшкой, как хотелось бы сладострастному большинству? …
      Иван и Вадик на кухне только что говорили о том, что на всех нас делаются огромные ставки на тотализаторах… И что, если кто-то и выйдет отсюда без приза, то владельцы букмекерских контор поддержат лузера крупной суммой.
      Ах, что это я так меркантильна! ….
      Деньги, деньги у всех на устах и у всех в глазах.
      У всех планы, у всех амбиции…
      Иван на свои деньги хочет уехать в Австралию…
 

 
      Мигунов совершенно бездумно мял пальцами свою визитку.
      И все рассматривал ее, хотя каждую черточку на этой полоске плотной бумаги он знал наизусть.
      Мигунов Виктор Аркадьевич.
      Главный редактор программ телеканала "Норма Ти-Ви".
      Телефоны, факс, электронная почта.
      Все это теперь неправда.
      Все, кроме того, что он действительно пока еще был живым Мигуновым В.А.
      Остальное не соответствовало реалиям дня.
      Он больше не главный редактор, и телефоны, и факс, и адрес мэйлбокса – все теперь чужое, ему не принадлежащее.
      Как и кабинет, как и секретарша в приемной, как и эта картина на стене его офиса, к которой он так привык.
      Эту картину ему подарил известный московский живописец. Настолько известный, что его имя зачастую ассоциировалось с понятием "современный русский художник".
      Живописец этот как-то приходил к ним на ток-шоу и подарил свое полотно на память.
      Мигунову хотелось забрать эту картину, но он понимал, что мэтр дарил пейзаж не лично ему, Мигунову, главреду, а всему телеканалу "Норма Ти-Ви". И поэтому, как бы ни нравилась картина, как бы ни привык он к ней, придется оставить этот осенний московский пейзаж здесь, в этом кабинете…
      А жаль…
      Ведь наверняка его преемник, когда его назначат…
      А его не замедлят, черт подери, назначить! Уже завтра, наверняка, он придет сюда, в этот кабинет, и все здесь переставит и перевесит.
      И картину эту, может быть, велит снять и закинуть куда-нибудь в темный чулан, где хранится их телереквизит, декорации и прочие хренации.
      Жалко!
      Жалко, что нельзя забрать картину.
      И себя жалко…
      Предчувствовал ли Виктор Аркадьевич, что его снимут с должности?
      Вроде бы предчувствовал.
      Еще месяц назад он вдруг заметил, как некоторые, прежде ласковые с ним чиновники из Госкомитета и коллеги-сидельцы по первому АСБ*, которые раньше с улыбками, исполненными искреннего добродушия жали ему руки, едва он входил в лифт или приемную, вдруг стали избегать его шершавой ладони, отводя взгляды, как будто знали о нем больше, чем он сам знал о себе. * АСБ – административно-студийный блок Предчувствовал, но гнал от себя интуитивные опасения, полагая их чисто бабскими штучками-дрючками.
      Оказывается, не подвела интуиция!
      А ведь еще позавчера одна журналисточка из "Купца" брала у него интервью в этом самом кабинете, под этой самой картиной.
      И глазками так выразительно постреливала, многозначительно и многообещающе.
      А теперь…
      А теперь, поди, встретит в лифте или на тусовке в Международном центре торговли и не подойдет, и не глянет даже! Кто он теперь?
      Никто?
      В этой системе, в Останкино, важен не ты сам, а твой статус.
      Вообще, статус в Москве – некий современный эквивалент души, без которого ты лишь костюмообразный зомби…
      А о чем бишь говорили давеча с этой журналисточкой?
      Мигунов окончательно размял жесткий глянцевый картон больше не действительной визитки.
      А говорили о литературе.
      О том, что для дураков писать должны именно дураки.
      Это когда мы говорим о рэйтинговости и о тиражах.
      Для глупого среднестатистического читателя, покупателя бестселлеров – и писатель должен быть обязательно глупый.
      Иначе читатель раскусит его и отторгнет как чужого. Для читателя писатель должен быть в доску своим, а значит, таким же глупым.
      "Это, – увлеченно говорил Мигунов, – это относится и к кино, и к телепрограммам".
      А журналисточка эта едва не взвизгивала, едва не похрюкивала от таких Мигуновских суждений, полагая их очень смелыми и оригинальными, и, отрываясь от ноутбука, кидала на него поощрительные взгляды… и две верхних пуговички на ее блузке были так доверчиво расстегнуты…
      Теперь, наверное, если она столкнется с ним где-нибудь в кафетерии Пен-клуба* или за стойкой в "Короне" или в "Метелице", где он любил бывать, то сразу застегнется до самого горла и рукой еще для верности пуговички проверит. * Пен-клуб – международная общественная организация, членами которой являются многие известные журналисты.
      Все…
      Отняли у него статус, и теперь он как генерал без погон, с которого государь эполеты вместе с крестами содрал. Содрал публично, перед всей сворой радостно хихикающих адъютантов.
      Статус в Останкино сильнее и больше, нежели самый незаурядный ум.
      Да что ум – любая харизма, помноженная на гениальность, меркнет здесь перед одуряющим, завораживающим статусом.
      Сняли, отвинтили с твоего кабинета табличку с твоим именем, и превратился ты из небожителя в заурядного статиста.
      Вот они, останкинские девочки-припевочки из кафетериев АСБ-1… Бегают фигуристые, ногастенькие и глазастенькие питомицы журфака, не столько даже журфака, сколько всех этих фитнесс-салонов, соляриев и горнолыжных курортов, ходят они от лифта к офису, от офиса к кафетерию, носят тоненькие папочки с приказами, или копиями сеток вещания, или сценариями новых передач, ходят и поглядывают. Ходят и стреляют глазками…
      Вчера на него смотрели, как на олимпийского бога…
      А сегодня в лифте вообще мордашки кривили и взгляды презрительно отводили.
      Так ему казалось.
      Потому что статус здесь – как нимб над головой и как крылышки за спиной.
      А нету статуса – ты просто дядька в пиджаке, из тех, что тысячами заходят в Останкино по каким-то своим делам.
      Мигунову захотелось есть.
      Вернее, засосало слева, под ребрами.
      Язва на нервной почве пробудилась, что ли?
      Раньше, бывало, можно было попросить Лидочку сделать чего-нибудь к чаю из постоянных запасов-припасов или, на худой конец, спуститься да перейти на ту сторону, в "Твин-Пиггс"* Но теперь Мигунову вдруг захотелось стать совершенно незаметным.
      Без привычного нимба и без привычных крылышек он ощущал себя словно бы голым. *"Твин-Пиггс" – ресторан напротив первого административно-студийного комплекса в Останкино.
      Интересно бы знать, появится ли теперь в "Купце" это его интервью?
      Как он лихо завернул позавчера про то, что для массового зрителя и читателя автор бестселлера и блокбастера должен быть в доску своим, то есть таким же тупым и таким же упырем, как и они – жеватели телевизионных макарон, глотатели глупой детективной и сентиментальной жвачки.
      Скорее всего, этот материал в номер не пойдет.
      И журналисточка эта напрасно долбила пальчиками свой ноутбук.
      Наверное, думает теперь про него, про Мигунова, хорошо, мол, что не переспала с ним, а то этот пересып стал бы напрасной эмоциональной тратой, и пришлось бы его отнести в самый дальний трэш-бокс девичьей памяти…
      Мигунов крякнул, поднялся из директорского кресла (увы, уже не своего), и кресло это недовольно скрипнуло распрямляющейся черной кожей китайской выделки, как бы подтверждая, что он, Мигунов, уже чужой здесь в кабинете, уже не свой.
      – Да, надо бы еще постирать в компьютере все папки с личной информацией, – подумал Мигунов.
      Сколько ему дали на сдачу дел?
      Две недели?
      Надо же, две недели ходить сюда и выдерживать эти унижения, эти якобы сочувственные взгляды бывших сослуживцев!
      Ах, это ядовитое псевдо-сочувствие!
      Злорадство, злорадство и только злорадство!
      Любой подчиненный, даже некогда не раз обласканный тобой, обязательно порадуется твоему падению.
      Обязательно.
      Потому как это закон.
      Закон неистребимой зависти, помноженный на закон вечного ожидания новой весны.
      Ведь уход старого начальства всегда дает новые надежды…
      А еще…
      А еще, маленькому человечку здесь в Останкино, ему единственный по душе оттяг, тешащий его самолюбие, это когда кого-то из небожителей свергают вниз.
      Останкино…
      Это как гора Олимп.
      Недаром башня так высоко вознеслась.
      Недаром юных жриц любви с журфака так и тянет сюда – на этот вечный праздник жареного мяса.
      Мигунов прошелся по кабинету, раздумывая в общем-то над ерундовой проблемой: куда теперь пойти поесть?
      Редакционный "Мерседес" с водителем у него пока еще не отняли.
      Но ехать с шофером Володей и видеть его непроницаемое лицо, за которым почти наверняка скрывается если не злорадство, то по крайней мере полное безразличие к его, Мигунова, судьбе, было невыносимо.
      Сразу вспомнились мелкие дежурные обиды, которые Мигунов по служебному, по пьяному своему высокомерию частенько наносил Володе, то посылая его в два часа ночи за какой-нибудь очередной штучкой, то приказывая ему стоять под окном и ждать до утра, покуда он, Мигунов, будет в постели у этой штучки… И случалось, что, обещая выйти в пять, просыпал и выходил в одиннадцать. А Володя сидел в Мерседесе. И ничего не говорил в упрек своему шефу. А что тогда было у него на душе? Поди узнай!
      На стоянке перед АСБ, правда, уже месяц как стояла под снегом его "Ауди"-двухлетка.
      А права с техпаспортом он, кстати, сегодня взял?
      Мигунов достал бумажник, раскрыл, убедился, что права и техпаспорт на месте, единым пакетом в аккуратных прозрачных полиэтиленовых карманчиках.
      Мигунов надел пиджак, постоял секунду перед дверью, примеряя на лицо то выражение, с каким он выйдет к своей бывшей секретарше.
      Вот, кстати, невыносимая мука, такая тоска: слушать новости, касающиеся твоего предприятия. Твоего бывшего предприятия, с которого тебя только что так беспардонно вышибли.
      Тебе сообщают новости как человеку причастному, тебя вроде как провоцируют на радость, ведь шутка ли? Борщанский – гендиректор и председатель совета директоров – привез из Англии новый пакет новых программ… И рассказывающий это ждет твоей радостной реакции… Но в тебе горит одно лишь возмущение вместе с раздражением, и думаешь: специально что ли, сволочь, на больную мозоль наступаешь?
      Но кто его знает? Может, и правда, не ведает человек того, что ты уже уволен? И искренне радуется за тебя и твою компанию?
      А и верно.
      Борщанский…
      Их гендиректор и председатель совета директоров только что вернулся из Англии и привез оттуда пакет новых программ.
      И именно этот приезд с новыми программами, именно смена формата и связанный с этим передел сетки вещания – они и стали тем формальным поводом, из-за которого Совет решил снять Мигунова.
      Де, прежний главред не потянет…
      Новая идеология канала нуждается в новых мозгах.
      Да…
      Плохо быть наемным спецом, когда дело тебе не принадлежит, и когда с чужих саней среди грязи долой!
      И еще плохо, когда весь твой общественный вес последних лет формировался лишь одним – принадлежностью к звучному имени определенной фирмы.
      Главный редактор "Норма Ти-Ви"…
      Круто!
      Большой человек, однако.
      А отняли от тебя должность, перестал ты быть главным редактором – и вдруг стал маленьким!
      Как же это?
      Поэтому хорошо быть…
      Хорошо быть вот тем большим художником, что подарил их каналу тот самый пейзаж.
      Этот художник сам по себе – у него не отнимешь кресло, кабинет или должность.
      Он всегда будет большим человеком.
      Всегда…
      Хорошо быть кисою, хорошо собакою.
      It"s good to be a cat, it"s nice to be a dog – you can piss wherever you want!
      Да!
      Слишком невоздержан порою был ты на язык, господин Мигунов!
      Кто тебя тянул за язык говорить, что риэлити шоу типа "Под стеклом" вызывают в тебе органическое отвращение?
      То-то они там в Англии, когда решили менять формат канала, припомнили наверняка эти слова.
      Да что слова?
      Целое интервью, которое Мигунов по неосторожности дал одной журналисточке. Не этой, с незастегнутыми пуговичками, а другой – из "Литературки"…