Игоря Массарского никогда ни философия, ни психология, ни даже сексуальная психология особо не интересовали.
      Потребителя пищи и даже любителя вкусно поесть, разве интересует технология приготовления того или иного блюда?
      Игоря Массарского всегда более интересовала бухгалтерия. А в последнее время, его больше интересовала международная, принятая в Европе форма ведения бухгалтерии. Так, например, он легко мог бы объяснить приятелю, что такое "EBITA"…
      Он бы быстро, четко и доходчиво бы объяснил, что это показатель деятельности предприятия, показывающий прибыль до выплаты налогов – аббревиатура от английского: Ernings Befor Taxis…
      А вот если бы приятель, пусть даже в обстановке полной расслабленности и отпущенных пятью стаканчиками виски тормозов, спросил бы Игоря, почему мужчин частенько тянет на групповой секс, Игорь врядли бы ответил.
      Про показатель "EBITA" ответил бы запросто, отчеканил бы на пять с плюсом так, что от зубов бы отскакивало, а вот случись ответить на вопрос, почему ему нравится обладать женщиной, деля ее с приятелем, или наблюдать, как с ней одновременно двое, или даже трое, Игорь бы замялся, стушевался и вразумительно не ответил бы.
      После того, как случилось, что его Ирму он поделил с другим, по совету Ирмы потом он съездил в Столешников к модному психоаналитику.
      Она, кстати говоря, тоже потом отдельно уже от него, тоже ездила.
      Ну…
      Полежал Игорь на кушетке сорок минут, порассказал про детство, про отца…
      А потом про Ирму.
      Психоаналитик тоже потом много чего говорил.
      Рассказал Игорю один случай из своей практики, не назыавая имени, естественно, рассказал, что год назад обращалась к нему одна сорокалетняя женщина с такой историей…
      Девятнадцатилетней чертежницей пришла она в проектный институт. Было это еще при старой общественно-экономической формации и институт этот был государственный, естественно.
      ГИПом, то есть, начальником в ее отделе был мужчина сорока лет, мягко говоря жизнелюбивый и до баб охочий. А Мила, так звали нашу девятнадцатилетнюю чертежницу, была девушкой умненькой, хзорошо все по жизни соображавшей.
      К ее счастью, Мила сразу быстро поняла, что бабский век короток и что быть в любовницах шефа – дело тупиковое по жизни. Дело это ведущее только к разочарованию по старости. Останешься к сорока этакой "зимней вишней". А зимние сорокалетки, когда на улице до хрена юных весенних девчонок, кому они на хрен нужны? Это только в кино зрительниц утешают хэппи-эндом…
      Вобщем, Мила наша, в свои девятнадцать не по годам умная, взяла быка сразу за рога. И став любовницей своего ГИПа, решила – год сроку, но развести его, как миленького и на себе женить.
      Ну…
      Это дело техники.
      Разве может подержанное тело сорокалетней жены конкурировать с упругими прелестями юной чертежницы?
      Тем более, что Мила была редких данных – длинные ноги, спортивная попка и грудь пятого номера.
      Вобщем, года не прошло, развелся ГИП и женился на Милочке.
      Родила она ему сына.
      ГИП был мужиком хозяйственным и с головой. Началась перестройка, он поучаствовал в выгодной приватизации предприятия… Разбогател. Купил огромную дачу, пару больших квартир… Мила не работала – с сыном сидела.
      Но ближе к делу, или ближе к телу…
      Муж Милы был человеком шумным, экстровертивным, склонным к разгульным застольям, на которые приглашал большое количество гостей. Каждые субботу и воскресенье на их подмосковной даче дым гремел коромыслом. Шашлыки, барбекю, фуршеты на плэнере…
      А Мила между тем к тридцати годам с ее то данными вообще превратилась в красавицу невиданно большой сексуальной притягательности.
      И вечно пьяные дружки нашего ГИПа частенько так засматривались на эти ножки, грудь и попочку, что и сама Мила стала себе подумывать лишнее.
      А ГИП старел.
      У него уже и давление было и аретмия…
      Но был ГИП очень умным человеком, и даже мудрым.
      Он решил так, что если любовников не избежать, то будет лучше, если он будет сам их назначать и держать эти связи под контролем.
      И вот, заметив как то на очередном барбекю, что жонка его ловит восторженные взгляды одного из своих приятелей, ГИП предложил…
      Сперва только ей…
      – Хочешь, я приглашу его на дачу в следующие выходные одного? Без всех остальных…
      Вобщем…
      С этим – тоже сговорился.
      На таких условиях, что стали они спать втроем.
      Мила сперва шокирована была.
      Но совладала.
      Верх взяли – любопытство и неудовлетворенность. Муж-то уже старенький был и больной. А приятель его – зам по науке, на пятнадцать лет моложе ГИПа.
      Потом все было прекрасно.
      Приятель настолько увлекся, что и жену свою почти позабыл.
      Все выходные проводил у "друзей".
      У ГИПа и Милы.
      Мила привыкла.
      И ГИП привык.
      И так они жили пять лет.
      Пять лет устойчивым тройственным союзом.
      А потом ГИП умер.
      Апоплектическим ударом.
      Никогда не работавшая Мила, ей уже тогда было под сорок, стала богатой вдовой, обладательницей тридцати процентов крупного института.
      Что до секса?
      То сперва Милу этот их приятель – зам по науке – пытался было утешить.
      Но месяца два еще Мила принимала его в постели, а потом выгнала.
      Третьего им обоим не доставало.
      Однажды старый приятель попытался предложить Миле привести другого помощника из числа его дружков, но Мила отказалась. Ей муж все время снился. Снился и грозил ей пальчиком, приговаривая, – эх, испортил я тебя, девка! Не будет теперь тебе счастья…
      И все в личной жизни Милы не складывалось.
      Были любовники.
      Всякие-разные.
      Но ничего постоянного не вырисовывалось и не вытанцовывалось.
      Был у нее даже эпизод.
      Поехала Мила на своей машине не на дачу, а на пляж в Химки – в будний день откровенно заклеить мужиков. И со своей роскошной грудью улеглась одна одинешенька загорать смело этак: топ-лесс…
      Парни не замедлили клюнуть.
      Ватага голодных студентов.
      Набила она ими свою машину, привезла домой, накормила до отвала дорогими деликатесами, а потом расслабилась, отдавшись вихрю фантазии молодых и здоровых выдумщиков.
      Это было здорово, но потом Мила долго об этом сожалела.
      И пришла к психоаналитику спрашивая, в чем корень ее психоза-невроза и как его лечить…
      С Милой все было более-менее ясно.
      А вот с Игорем Массарским?
      С ним как?
      Зачем и почему ему – здоровому как бык и уверенному в своих силах брать в постель помощника?
      – Дело в том, дорогой Игорь Петрович, – говорил психоаналитик, расхаживая по кабинету, – дело в том, что "А" во-первых, нам часто хочется иметь свидетелей наших достижений, чтобы у нас были свидетели того, насколько мы круты, чтобы кто то из друзей воскликнул одобрительно, ну ты, брат крут! и в такой момент жизни, когда мы обладаем красавицей, нам хочется, чтобы рядом был друг и свидетель…
      Потом "Б", во-вторых, нам часто хочется поделиться приятным с близким другом, мы хотим угостить друга вкусным ужином, дорогим вином… Когда мы сидим дома и у нас есть какой-то небывалый редкий деликатес, часто мы хотели бы разделить радость наслаждения этим деликатесом с понимающим нас хорошим нашим приятелем, разве не так? И "В", в третьих, природа так застраховала женщину от травм в сексуально-психическом смысле, что редкий мужчина в состоянии удовлетворить женщину, доведя ее до изнеможнения. А мужчине психологически очень хочется видеть, как красивая и сексуальная женщина доведена именно до изнеможения…
      Поэтому подсознательно мы опять хотим помощника, дабы увидать ее изнемложение. В доску, в доску… Но и в четвертых, "Г"… В – четвертых, так как по определению, момент обладания, момент соития мужчины и женщины строится таким образом, что мужчина БЕРЕТ женщину, это по определению это ВЗЯТЬ подразумевает насилие и унижение. Мужчина унижает женщину, он пригибает ее к земле, он давит на нее весом своего тела… А насилие всегда связано с причинением боли, с элементами принуждения… Поэтому и здесь тоже кроется латентная тяга – отдать красоту на растерзание, и чем красивее женщина, чем красивее ее грудь и бедра, тем сильнее хочется видеть, как ее терзают… Отсюда и корни желания группового секса…
      – От мужчины я допускаю, – лежа на кушетке, сказал Игорь, – но женщине это зачем ?
      – А женщина зеркальна, – с улыбкой отвечал психоаналитик, – она зеркально всегда хочет того же, она мечтает, чтобы ее растерзали, чтобы ее унизили, грубо взяли двое, трое, четверо.
      – Доктор, вы маньяк, – вставая сказал Игорь.
      – Но ведь это вы спали втроем с вашей женой, не я, – тонко улыбаясь, ответил психоаналитик.
      В приемной у него висели копии трех американских дипломов в деревянных рамочках.
      Там же сидела ассистентша и у ней был терминал. Доктор принимал электронными деньгами, и уходя, Игорь по платиновой карте ВИЗА заплатил триста долларов.
      – Ничего себе, берет маньяк!
 

 
      В начале недели Джон как всегда для порядка сгонял ее за справкой в КВД…
      Ничего плохого не подозревая, Натаха пошла…
      Запляатила, как всегда пятьсот рублей, чтобы без очереди и анонимно.
      Мазки на инфекцию, кровь на сифилис и на СПИД.
      Звонить послезавтра…
      Врачиха сказала, что если анонимно, то можно любой фамилией записаться.
      Записалась Фроловой.
      Так и сказала, А, точка, Фролова…
      Как эта – модная нынче ведущая…
      Ну, на следующий день дела какие-то были у Натахи…
      Да!
      Событие!
      Она же на водительские курсы записалась…
      Вот, ходила на первое занятие по правилам движения.
      Знаки изучали, проезд перекрестка…
      Потом дома уборкой занималась, стирала, валялась у телевизора, никуда вечером не хотела идти.
      Спать легла рано.
      А в пятницу после того, как позавтракала, позвонила в КВД.
      – Фролова? – переспросили в регистратуре – Фролова, – подтвердила Натаха – А Фролова? – переспросили на том конце провода – А…
      Вам надо срочно подойти в кабинет триста три, у вас положительный результат на
 

 
      Вот эт-то да…
      Приехали.
      Помчалась в КВД.
      Прочитала брошюру про ВИЧ…
      Вобщем, через пять лет скорее всего будет у нее СПИД.
      А это…
      А это два года, от силы – три.
      Жизнь кончилась.
      За что?
      За что?
      Захотелось съездить домой.
      Поехать к маме, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться.
      Спрячь, спрячь меня мама.
      Только поздно уже.
      Мама сама на кладбище лежит.
      А отца и не было никогда.
      Всю субботу проревела.
      Телефоны – городской и мобильный отключила и лежала.
      То вниз лицом в подушку.
      Лицом вниз ревела.
      То лицом в потолок.
      Тоже ревела.
      Так жалко было себя.
      Так жалко, а что сделаешь?
      Такое чувство у Натахи было только в детстве, в семь что ли лет, когда она представляла себе, как умрет.
      И все ее тогда станут жалеть.
      А потом как-то не было у нее ничего такого – жалестного.
      Мать умерла?
      Ну, да.
      Натаха в восьмом классе училось.
      Ну, плакала, конечно. Всеж-таки мать.
      Видно, не долгая жизнь фамилии Кораблевых по женской линии прописана.
      Мать то вот хоть ребенка родила.
      А Натаха и этого не смогла.
      В воскресенье надо было чтоли хоть за хлебом наружу что ли вылезти?
      Утром встала, включила радио Эхо Москвы.
      Там сказали, что у Православных христиан нынче праздник.
      Конец Петрова поста.
      Мать то всегда в церковь ходила.
      Свечку ставила.
      А толку?
      И сама померла, и дочь единственную не уберегла, и дочь теперь лет через семь помрет.
      Но решила, все же в церковь сходить.
      В храм вошла уже к середине проповеди.
      Батюшка такой молодой, такой совсем не похожий на тех, что в кино всегда показывали.
      Сними с него рясу, да одень в цивильное и модное – с таким и в дискотеку запросто!
      Однако, прислушалась.
      Батюшка стьоял на амвоне, держа в руках большой серебряный крест и говорил простым русским языком, а не нараспев по церковно-славянски, как это бывает во время службы.
      – Вот, недавно довелось мне крепко поспорить с одной женщиной, – доносилась до ушей Натахи размеренная речь батюшки, – ей уже за тридцать, вроде и жизнь повидала, и хлебнула всякого и хорошего и плохого. Жила на юге в одной из республик бывшего союза, работала бортпроводницей на внутренних рейсах. Были у нее и муж и друзья… Однако, развалился Союз, ушел муж, русских в республике стали притеснять – в новой национальной авиакомпании стали отдавать предпочтение девушкам с восточным разрезом глаз.
      Но женщина эта оказалась сильным человеком – переехала в Москву. Сняла квартиру, начала как это теперь говорят – "крутиться – вертеться" то гербалайфом торговала, то машины из Германии перегоняла… В Кириенковский дефолт разорилась… Однако никогда не теряла духа и верила в то, что завтра будет лучше чем вчера. В доме у нее, она квартирку маленькую снимает – полно иконок. Говорит что в Бога верует, но в церковь не ходит – считает, что "истинному" верующему это не обязательно.
      И вот, эта женщина пристроилась кем-то вроде домоуправительницы в семью к самым натуральным "нашим этим новым русским". Работает на них практически без выходных убирается, готовит, стирает… Горничной и домоуправительницей. С раннего утра и практически до позднего вечера, так как хозяевам и ужин положено "подавать". А по воскресным дням – сказать частым гостям "кушать подано", "ле табль ет е серве" и убраться после их полуночного ухода, так как "хозяйка страсть не любит оставшийся беспорядок".
      А хозяйка то в этой семье – главная добытчица! На этом у нас и спор с бывшей бортпроводницей вышел. Муж там – из неудачливых дельцов. Пытался какой-то экспорт-импорт, да в кредитах запутался. Теперь в экономическом ВУЗе преподает, опытом своим негативным делится. А вот жена – юрист, та хорошо пристроилась – аж в арбитражный суд. И содержит теперь семью на два дома – дети студенты у них живут отдельно, но исправно получают от мамы денежное содержание.
      Ну вот и сказал я новоиспеченной этой домработнице, когда та стала восхищаться христианскими добродетелями хозяев, – что "хозяйка то твоя, ведь не на судейскую зарплату так хорошо и богато живет"… А бортпроводница бывшая мне на то и отвечает, – каждый ДОЛЖЕН уметь в этом мире устроиться… и далее, уже в качестве самонаставления развила тему, – "и я предпочитаю по жизни держаться за такими вот состоявшимися лидерами".
      Вот так!
      Уж я ей с удивлением принялся возражать, мол а к чему тогда у тебя на книжной полке и Спас Нерукотворный, и Богородица Казанская, и Святая Ольга, и Святой Пантелеймон, и Никола? А она свое – они не воруют, и никому ничего плохого не делают – одно лишь добро – а в тех, кто про нетрудовой доход судачит, в тех просто зависть говорит!
      Ну, сначала, придется мне, дорогие мои, что до "зависти", что по Шварцу превращает рыцаря Ланцелота – победителя дракона – в нового дракона, то она не может кореллировать с христианскими понятиями о нравственном. Это как дважды – два.
      Но теперь – о главном.
      Россия, страна наша получила искушение.
      Церковные люди знают – искушению не всякий подвергается. Бес любит пристать к чистенькому, к девственному. Поэтому, истинные христиане знают – после причастия – жди искуса!
      И вот вся Россия теперь получила это искушение – искушение воровством. Хапать или не хапать? Брать, когда все берут, или не брать?
      Я с моими товарищами часто говорю на эту тему, мол что у нас – людей с высшими образованиями- ума в 89-ом – 93-ем не хватило – "прибрать" государственное? Или, что, те кто иной завод или иную фабрику приватизировал, "умнее" и "находчивее" оказались? Да нет! Мы-то знаем, что и не умнее, и не находчивее. А попросту менее стыдливыми они оказались – те, кто завод под себя прибрал, и в один миг переселился из двухкомнатной квартирки в спальном районе в особняк на Рублевке.
      Что же до взятки, которую работая в арбитражном суде "не грех" и взять с тех же приватизаторов… То, не хочется даже долго говорить, чтобы доказывать очевидное.
      Но вот теперь, эти "хорошие добрые" взяточники – соблазняют народ. Соблазняют красивой жизнью. Да так, что "верующая в Бога" домработница – говорит о том, что теперь по жизни стремится иметь ориентиры и маяки в виде удачливых, как ее хозяева, людей.
      Но что надо сказать, что должна молвить "верующая в Бога" бывшая стюардесса, когда чистит красивую джакуззи, или когда на кухне нарезает чужим гостям дорогущщую финскую семгу? Когда самой – до боли хочется пожить также как и они?
      Ну уж по крайней мере не Алиллуйю петь сомнительным добродетелям взяточников. А как Иисус – подступившему к нему дьяволу в пустыне сказал, – отыди от меня, сатана!
      Потом, когда батюшка кончил проповедь и еще раз поздравил всех с праздником, все стали подходить и целовать крест.
      Решила и Натаха подойти.
      Но подумала, а не передастся ее ВИЧ-инфекция тем, кто вслед за ней будет этот крест лобызать?
      И из очереди ко кресту вышла.
 

 
      – Ты на мне женишься? – спросила Агаша.
      – Зачем? – спросил Дюрыгин – Чтобы вместе жить, потому что вместе веселее, – ответила Агаша – А что, надо обязательно жениться, чтобы вместе жить? – спросил Дюрыгин – Поженившись лучше получается, – ответила Агаша, – а потом мы могли бы нашу свадьбу в нашем шоу показать. Представляешь, свадьба ведущей и продюсера?
      – Да ну. Тебя – И я молодая, красивая, где ты лучше найдешь?
      – Это точно – И зарабатываю много. Иной раз больше тебя – Это истинный факт, особенно когда тебя для рекламы зубной пасты сняли – И рекламы йогурта – Меня на рекламу сниматься не приглашают – Потому что ты старый и некрасивый – Так что же ты тогда за меня замуж просишься? Ты найдешь и помоложе, с твоими деньгами, твоей славой и красотой, все мужчины на Москве твои – А мне и предлагали – Кто?
      – А Массарский из спонсорской группы канала – Игорь что ли?
      – Да, Игорь – Так он же с Ирмой… Постой, постой, он что с ней, разошелся что ли?
      – Валера, ты отстал от жизни, Массарский с Ирмой больше не живет, он ко мне клинья тут так подбивал, я едва отбилась – Агата, я ревнивый, ты мне про это не говорила – Он меня к себе в Жуковку звал – Ты мне ничего не говорила – А ты мне кто? Муж? Вот женись, тогда буду отчет давать, кто меня куда приглашает – Ладно, на Новый год решим – Жениться или нет?
      – Ну, вроде типа того – Смотри, до Нового года далеко, увезут меня, украдут меня
 

***

 
      И оба понимали, что лгут.
      И оба понимали в тоже время, что эта ложь и есть их теперешняя истинная жизнь, которая называется ТЕЛЕВИДЕНИЕМ Истинная любовь здесь только к себе.
      К себе в этой гламурной останкинской тусовке.
      К своему рейтингу.
      К своей позиции в параде популярности звезд.
      А любимый?
      А избранник?
      А сожитель?
      А муж?
      Они как платья…
      Или как машины…
      Вышел из моды, перестал быть лакированным и богатым?
      В корзину…
      В тренд=продажу…
      И вот она в этом честность жизни.
      Они оба это понимали.
      А если понимаешь, то зачем говорить об этом вслух?
      Особенно, когда голливудские правила приличия предписывают всегда улыбаться партнеру в его глаза.
 

 
      Натахе непреодолимо захотелось встретиться с этим молодым священником.
      На неделе снова зашла в церковь.
      Подошла к свешнице, спросила, – где тот батюшка, что в Воскресный день проповедь читал?
      – Отец Николай? – переспросила свешница, он в шесть часов на вечерней службе будет.
      Пришла на вечернюю службу.
      Оделась как полагается, беленький платочек, юбку длинную ниже колен…
      Молящихся в церкви было мало – все на дачах, лето.
      Старухи все с внуками по Киевской, да по Савеловской дорогам на своих десяти сотках клубнику полют.
      Отстояла службу.
      Потом дождалась, покуда Отец Николай из алтаря выйдет.
      Уже в цивильном.
      Смешной такой, в темном костюме, в белой рубахе без галстука…
      – Отец Николай, – робко пискнула Натаха.
      – Что вам? – вежливо и сухо спросил батюшка, остановился и склонив голову приготовился слушать.
      Как она говорила в потоке речи и мыслей, что говорила, она уже и не помнила.
      Помнила только, что плакала, а потом, вроде как и успокоилась.
      Отец Николай вывел ее на улицу, спросил, – ела сегодня?
      – Аппетита нет, – ответила Натаха.
      – Тебе надо питаться, ВИЧ это такая болезнь, что требует хорошего питания…
      И пригласил ее вместе потрапезничать.
      – Мои все на даче, детки, матушка наша, я один тут теперь рядом, пойдем, чаем тебя напою.
      – А не боитесь, я ведь заразная? – спросила Натаха.
      – ВИЧ только со шприцем и при супружеских отношениях передается, а так можно и ко кресту и к чаше с ВИЧ подходить, – ответил батюшка.
      За чаем Отец Николай рассказывал ей о морали.
      Оказывается, батюшка диссертацию в духовной академии недавно защитил.
      – Вот мой школьный друг, -говорил ей отец Николай, – даром что как мы говорим, технарь, сказал недавно такую сентенцию, достойную иного христианского философа, мол, смог бы настоящий, в старом дореволюционном понимании этого слова, христианин – последовательно учинить в нашей стране все те преобразования, что у одной части населения получили название реформ, а у другой – откровенного грабежа? И сам, отрицательно отвечая на этот вопрос, приятель мой этот добавил, что для врача психиатра, отцы приватизации и нынешних реформ должны представлять такой же профессиональный интерес, как и серийные убийцы…
      При смене формации, свидетелями которой нам довелось стать в последние пятнадцать лет, мы стали и свидетелями вопиющего упадка морали. Понятно! Каждому веку и каждому хозяйственному укладу по недавнему официально установленному учению соответствовала своя мораль. Капитализму – капиталистическая, социализму – социалистическая… Однако всеми, даже коммунистами всегда признавалось, что совсем без морали – нельзя.
      Независимо от того, какой теории создания мира мы с тобой придерживаемся, неважно каким образом древние люди получили знания о правилах регламентирующих жизнь человека, заключающиеся в десяти заповедях, в скрижалях ли, в пламени купины неопаленной, или в процессе Дарвинской эволюции, – ясно одно – мораль стабилизировала общество и следование правилам морали отличало людей от животных.
      У Уэлса в Острове доктора Моро эта модель хорошо описана – не ходи на четвереньках, не ешь рылом из корыта, не убивай себе подобных…
      Теперь, когда с треском рухнул коммунизм, вместе с ним рухнули и системы морального регулирования в России. И Сразу оголилось реальное "общественное здоровье" нации. Как только ослабли государственные институты соблюдения моральных норм – цензура, культура… так вступила в силу индивидуальная система соблюдения нравственного порядка – в виде внутренних тормозов. А она и показала что без хлыста вивиссектора Моро – все так и норовят вновь встать на четвереньки и хрюкая броситься к корыту. Норовя при этом секануть ближнего клыком по сонной артерии…
      Разве для кого новость, что в большинстве своем приватизация народной собственности являла собой откровенное воровство и мошенничество? Разве новость, что стало больше наркомании и проституции? Разве новость, что по сравнению с годами правления коммунистов, убивать и насиловать стали в сто раз чаще?
      В чем дело? И как жить дальше? Этими вопросами не задаются, увы, "хозяева жизни".
      Не задаются пока, потому как не поделен еще мир, осталось пока еще пространство, где можно "срубить бабки по – быстрому"… А поэтому пока и не до морали. Мораль понадобится позже, когда карманы уже будут набиты под завязку. А пока, от насильников и хулиганов можно отгородиться охраняемыми подъездами, охранниками в пуленепробиваемых жилетах и бронированными стеклами персональных лимузинов…
      Сейчас, пока не до этого. Покуда носитель нового сознания например озабочен "как продать газ в Европу"…
      Хотя, страдают и новые хозяева жизни и сопутствующие "болячки", в виде детской наркомании, не миновали так называемых "новых". От падения нравов не спрячешься за стойкой консьержки и не отгородишься охраной при входе в дорогую гимназию.
      Но вопросы здорового и стабильного общественного окружения пока, кажется, не заботят хозяев жизни. Но почему не озаботится ими в массе своей – простой человек? Ведь влияние воли простых людей даже в псевдо и квази демократическом обществе в годы выборов может быть весьма ощутимым. Дело только в том, что бы твердо знать, чего хочет простой человек.
      Наверное, он не хочет что бы его детям показывали по телевизору голые задницы и без конца промывали нестойкие детские головки рекламой роликовых коньков, жвачки и пепси-колы со льдом. Наверное хочет, что бы в школе его детям кроме желания проколоть ухо и ноздрю, да вставить туда кольцо, да понюхать, или прости Господи, уколоться, привили бы еще хоть пару каких – либо позитивных желаний. Пожалеть родителей, к примеру, или заработать на развлечения не проституцией, а честным трудом. Вопрос только в том, как этого достичь? Как сделать школу такой, что бы она учила доброму и что бы это учение было сильнее влияния старшеклассников из школьного туалета… Как сделать телевидение таким, что бы оно развивало интерес не только к половым сношениям и изощренным методам насилия, а демонстрировало примеры благородства и духовной высоты… Ни со школой ни с телевидением в обозримом будущем нам не справиться. В условиях так называемого рынка, телевидение будет показывать то, на чем выгодно размещать рекламу, то есть поп – концерты, тупые ток-шоу и фильмы с приемчиками кара-те.
      Итак, по факту – общество в его слабой неустойчивой части, выбирает удовольствия.
      Особенно дети и женщины. Отсюда разврат, наркомания. Мечты о легкой сладкой жизни. И выход видится только в развитии в детях, в девочках особенно, противодействующего среде обитания морального иммунитета.
      Где же его прививают?
      Надо, наверное, вспомнить, что мы исторически православные христиане. И коли уж общество решило вернуться на исходные позиции тысяча девятьсот тринадцатого года, посчитав итоги семидесятилетнего развития – негативными, то и мораль надо бы принять соответственную. Как мы давеча говорили, коммунистам – коммунистическую.
      А православным христианам – православную.
      Отвечая на вопрос моего друга доцента, мог бы христианин учинить в стране то, чему мы стали недавними свидетелями, я тоже соглашусь: Не мог бы. Это только бывший комсомолец, который украв у бабушки икону сменял ее у американского туриста на джинсы – смог.