Но Кирюша все понимал.
      Такова планида всех гост-арбайтеров.
      Помалкивать в тряпочку и радоваться возможности годок – другой поработать в Америке, что само по себе, одним только этим фактом биографии будет потом, там в России – мощным локомотивом вытаскивать его Ciriculum Vitae на первые позиции среди прочих равных…
      Работал Кирюша прямо у себя в квартирке.
      И порою ему казалось, что вообще всю эту работу можно было делать не выезжая из Питера, общаясь с дядей Гришей по мэйлу…
      Но в том то и был фокус.
      Тогда бы в денежном выражение – работа тоже стала бы дороже.
      А так…
      А так – Кирюша вроде бы как обязан Григорию Ефимовичу.
      Обязан, за то что, сделал визу…
      Пригласил.
      Обогрел, приютил…
      Приютил, обогрел.
      А остальному – он сам научится.
      Здесь главное, как говорил один полюбившийся Кириллу персонаж, здесь главное – не упустить!
      Попал в Америку – не зевай…
      Америка умного – научит.
      А дурака – оставит в дураках.
      Но Кирилл не считал себя дураком.
      Он только порой ругал себя за нерациональную влюбчивость.
      Но дураком себя не считал никогда.
      Конечно же, дядя Гриша обдирает его.
      Однако, поработает он на дядю Гришу, наберется опыта, вернется в Россию, в Питер, а там глядишь – и свою фирму откроет.
      Работа увлекала.
      Она завлекала, засасывала, даже грозила порой поглотить его без остатка.
      По сути – он творил свой мир.
      Бог творил свой мир из кварков – из первокирпичиков великого хаоса.
      А Кирилл повторял творение Господне – из кирпичиков микро и макро-команд учения о программировании.
      Кирилл повторял.
      Но делал сам.
      По образу и подобию.
      Он делал действующую математическую модель маленького кусочка Божьего мира.
      И делал сам.
      И порою не мог не восхищаться в изумлении – гениальной простоте решений Творца…
      Ах, как здорово там у Него придумано!
      Но и себе тоже порой не скупился на комплименты: ай да Кирюха, ай да сукин сын!
      Недурно подглядел, да срисовал…
      Первый месяц Кириллу пришлось изучать суть физики сыпучих сред, которые до этого моделировались на обычных масштабных стендах, в которых обжимались гипсовые модели станций метро и подземных гаражей…
      Кириллу предстояло математически описать процессы, происходящие со строительными конструкциями в толще песчано-глиняных сред, чтобы потом, с какого то момента, Григорий Ефимович смог выгнать половину своих сотрудников и беря заказы от городского муниципалитета и иных подрядчиков на подземное строительство, делать свои дорогостоящие экспертизы простым прогоном программы на компьютере.
      Какая экономия! – восхищался Кирилл.
      Он видел эти допотопные стенды, в которые загружались масштабные модельки подземных сооружений, он видел, как трое – четверо лаборантов, часами и порою сутками – сдавливали своды моделек специальными домкратами, доводя мини-станции метро до разрушения, чтобы получить свои таблицы и графики на основании которых составлялись отчеты для заказчиков.
      А после того, как Кирилл закончит со своей математической моделью…
      После того – Григорий Розенбаум сможет сделать почти полный локаут – и уволив лаборантов, и освободив помещения своих бывших лабораторий, сможет не снижать, а даже повысить объем заказов на исследования.
      Кирилл даже прикинул на калькуляторе для своего собственного интереса – сколько он сэкономит дяде Грише…
      Получалось, что в один год – более полутора миллионов долларов.
      А платит ему дядя Гриша – триста баксов в неделю.
      Не густо.
      Но бизнес – есть бизнес.
      К этой главной мысли Кирилл уже успел привыкнуть за первые недели пребывания в Америке.
      Эмоции – в сторону.
      Деньги важней.
      А то, что Григорий Ефимович делает на нем свой профит – так в бизнесе всегда кто-то на ком то наживается. И Маркс – только отразил, а большевики только эмоционально окрасили это…
      Придет время, и окрепший Кирюша тоже станет делать свой бизнес… ….
      Кирилл работал по десять часов в день.
      Он так сам завел в своем обиходе.
      Вставал в десять.
      Садился за компьютер в одиннадцать и работал до трех часов дня…
      Обедал.
      Потом спал до шести.
      Потом снова садился за компьютер.
      И до десяти вечера, пока в глазах не начинало рябить.
      Из угла комнаты – повизгивала своим хип-хопом модная нью-йоркская радиостанция.
      Кирилл стучал по клавиатуре, не отрывая глаз от скрина, закуривал и тушил бесчисленные сигареты, так же не отрывая глаз от экрана, отхлебывал давно остывший кофе…
      Но в одиннадцать.
      Но в одиннадцать – выходил на улицу.
      Иначе.
      Иначе – как понимал он – ничем хорошим для здоровья, подобный модус вивендис закончиться не мог.
      И Кирюша выходил погулять.
      Только вот вопрос – на много ли можно разгуляться, имея в кармане триста долларов на всю длинную неделю?
      Путем самых простых манипуляций с клавиатурой, даже не будучи магистром математики, несложно было подсчитать, что на свой ежевечерний досуг, после всех вычетов на сигареты, кофе, на плату за квартирку, на обеды – консервированным томатным супом, после всего этого у него оставалось чуть менее двадцати долларов на вечер…
      А на такие деньги можно было разве что сходить в кино…
      Или выпить пива в недорогом баре…
      Но так размениваться – Кириллу не хотелось.
      И вечерами он просто гулял.
      Бродил по Нью-Йорку…
      И экономил на субботний вечер.
      На субботний вечер, когда имея в кармане сотню, он мог бы хоть что-то позволить себе такое из того, к чему внутренне готовил себя всю жизнь.
      Первую часть жизни – неосознанно готовил, а вторую – уже понимая, что достоин лучшего, чем дешевая хавка в хот-дог-стэнде…
      В тот вечер было зябко и сыро.
      Нью-Йоркское небо сыпало мерзким, буквально питерским дождем…
      И дождь этот в сполохах мегаваттной рекламы, высвечивался неким облаком взвешенного красно-зеленого аэрозоля, в котором они – нью-йоркские машины и пешеходы – плавали и жили, как в естественной и уникальной среде своего обитания…
      Кирилл надел свой единственный приличный костюм, который они с мамой покупали прошлым летом на его окончание аспирантуры.
      Повязал галстук, надел итальянский плащ турецкого изготовления, который тоже с мамой купили на вещевом рынке в Купчино…
      И в этом наряде, в дождевой ареоле, подсвеченной мигающими рекламными огнями, Кирилл выглядел так, что нетрезвые бодигарды клубов на фэйсконтроле – принимали его за богатого молодого адвоката и говорили ему – "мистер", в то время, как ко всем иным – обращались, "хэй, мэн"…
      Кирилл был любопытен.
      И еще – где то глубоко, в нем был зарыт не реализовавшийся игрок – шпион, актер…
      Он мог выдавать себя не за того, кем был на самом деле.
      Мог.
      И ему это нравилось.
      Вчера вечером Григорий Ефимович выдал ему триста долларов.
      Эти триста долларов – лежали теперь в бумажнике, во внутреннем кармане пиджака.
      Но в понедельник – сто долларов следовало отдать хозяйке за квартиру.
      А на сто долларов предстояло еще купить томатного супа, пива, кофе и сигарет…
      Но все равно – в этом плаще, при галстуке и с тремястами долларами в кармане – он чувствовал себя почти богачом.
      Возле клуба "Доктор Туппель", что на углу двадцать первой улицы, его поразила парочка, которая выходила из простого "еллоу кэба"… Вернее, он изумился простотой, с которой можно было хотя б на миг стать джентльменом ви-ай-пи.
      Парочка приехала на простом такси.
      Сперва опустилось стекло задней двери. Потом оттуда высунулась рука… Рука повелительно махнула, и один из маячивших в дверях швейцаров в высоком шелковом цилиндре, тут же ринулся к машине, на ходу открывая широченный зонт…
      Кирилл зачарованно смотрел, как медленно ступает на асфальт нога господина, как бы медленно вытекающая из недр желтого такси.
      И вот к ним уже засеменил и второй швейцар, потому как вслед за месье, из машины вытекла и его совершенно роскошная дама…
      А потом те плыли к дверям клуба – дама и господин, а два швейцара в высоченных цилиндрах – закрывали небо над ними… Хотя и напрасно закрывали, потому как этот дождь – он шел отовсюду. И сверху, и снизу, и с боку… Они плыли, как те девушки из русского ансамбля "Березка"…
      – И я могу тоже так, – подумал Кирилл, могу, потому, как у меня есть триста баксов. …
      Хорошо, что Григорий – дядя Гриша, выдал две сотни мелкими – по двадцать, по десять и по пять долларов.
      Кирилл завернув за угол, и дойдя до двадцать второй стрит, хайкнул такси.
      – До клуба "Доктор Туппель"…
      Шофер не удивился.
      Здесь не принято удивляться.
      Через круглое окошко в прозрачной стенке из непробиваемого плексигласа, он подал шоферу пятнадцать долларов.
      Потом опустил правое стекло и высунув руку, щелкнул пальцами.
      Подбежавший швейцар открыл дверцу и предупредительно распахнул над ним свой зонт.
      – Мистер, вы одни?
      – Один – У вас есть членская карточка нашего клуба?
      – У меня нет карточки, я просто хочу поужинать, если есть места в ресторане – У нас платный вход, мистер, вход сто долларов…
      Кирилл с достоинством кивнул и двумя пальцами вытащил из нагрудного кармана уже заранее приготовленную сотенную… …
      В клубе витала атмосфера непринужденности больших денег.
      С оставшимися у него полуторастами долларов, Кирилл мог позволить себе лишь одну дорогу – в бар.
      Он присел на высокий табурет.
      Его оценивающе оглядели.
      Бармен из-за стойки и две дорогие стильные проститутки, что сидели за первым от прохода столом, потягивая свои "маргариты"…
      – Мистер? – спросил бармен, не прекращая протирать мерный стакан.
      – Один бурбон, – закуривая ответил Кирилл, небрежно поглядев на проституток с "маргаритами"…
      Бар и клуб были очень дорогими.
      Именно поэтому ни одна из проституток не бросилась подсаживаться к Кириллу, прося угостить ее…
      Здесь соблюдались приличия.
      Джентльмен пришел отдохнуть – и ему нельзя мешать.
      Если он захочет женщину, то он спросит об этом у бармена… ….
      Чувствовал ли Кирилл, что в этот вечер увидит Инну?
      Потом, когда он в тысячный раз вспоминал этот вечер, Кирилл не мог уже однозначно отрицать…
      Наверное, что-то такое было, сверх и извне, что заставило его пойти и поймать за углом такси, чтобы с шиком подкатить к дверям "Доктора Туппеля", введя в заблуждение службу фэйс-контроля…
      Так или иначе – он увидел ее.
      Они встретились.
      Кирилл и Инна. ….
      Раковая аллея.
      – Мама, у меня болит здесь – Где?
      – Вот здесь…
      – Дай подую… Вот так…
      – Все равно болит…
      Мать чувствует вину, если сын или дочь болеет, даже если сыну или дочери – двадцать пять лет…
      Мать все равно чувствует свою вину.
      Значит, чего-то не додала, значит, в чем-то недосмотрела, не доглядела.
      Значит была сама больна, когда зачинала, когда носила плод…
      – Мама, у меня болит…
      – Где?
      – Здесь…
      Инна ощупывала бедро с внутренней стороны. Чуть выше колена. Сантиметров десять.
      – Неделю болит и не проходит, когда надавливаешь…
      Месяц назад у Инны был секс…
      Фу!
      Была близость с одним парнем, тоже с музыкантом, со студентом выпускного курса с дирижерского отделения.
      Он был очень подвижен и даже агрессивен.
      Он наоставлял ей синяков.
      И с внутренней стороны бедер – тоже.
      Но синяки давно прошли.
      И уже были менструации после этого…
      И самое главное – вчера и позавчера тут вроде как и не болело…
      А теперь вот – болит…
      Мать знала, что такое болезнь не понаслышке.
      Три года назад матери делали операцию.
      Там, на Каменном острове, на аллее.
      И тогда Инна часто ходила туда к ней.
      Пешком от метро Черная Речка через Ушаковский мост, мимо церкви Иоанна Предтечи, что в старом Павловском немецком стиле, мимо церкви, в которой Пушкин крестил своих дочек, что рождались тут на Каменном острове, когда семья поэта жила здесь на даче… И в этой же церкви потом ему наложили первую повязку, когда с места дуэли его везли назад в Петербург.
      Ходила мимо борцовского зала олимпийского резерва, который в годы бандитской революции пережил нечто вроде своего ренессанса.
      Этот зал стал местом паломничества бандитских королей… Впрочем – для многих из них это была своего рода alma mater…
      У кого – консерватория или университет…
      А у кого и борцовский зал…
      Тогда у входа, как раз напротив церкви, всегда стояло по пять, а то и по десять самых дорогих Мерседесов.
      Сильные мира сего – нувориши – устраивали в спортивном зале свои посиделки.
      "Терки", как они их называли.
      И однажды, когда Инна в очередной раз шла к матери и проходила мимо этого места, ее чуть было не затащили во внутрь… Еле ноги унесла.
      А потом уже ей рассказали, что в этом спортивном сооружении есть и баня – люкс, и номера, и все такое прочее…
      Но самое страшное на этом месте – это маленькое неприметное зданьице морга…
      Желтый домик, величиною не более трансформаторной будки.
      Фасадом он выходит на набережную Большой Невки.
      По утрам оттуда выносят.
      Грузят в печальный автобус…
      И везут…
      Чаще всего не далеко – за Пискаревку.
      В Крематорий.
      Именно туда и именно отсюда – мама с маленькой тогда Инной – плача отвозила свою маму – бабушку Люсю… Людмилу Александровну.
      И вот настал момент, когда сама Инна пришла на раковую аллею.
      Делать анализы…
      Как страшно, Господи! … первичная злокачественная опухоль, поражающая скелетную систему организма…
      Рак кости…
      Здесь Инна узнала, что первичные злокачественные опухоли костей представлены саркомами, опухолями, которые возникают непосредственно в костях.
      Узнала, что метастатические раковые опухоли развиваются из злокачественных клеток, образовавшихся в других пораженных раком органах и тканях и попавших в кости или суставы, как правило, гематогенным путем, то есть, через кровь.
      Как?
      За что?
      За что Господи? … Узнала Инна и о том, что саркомы развиваются из подвергшихся злокачественному перерождению клеток соединительной ткани, формирующей скелет. К таким опухолям относятся остеосаркомы, возникающие из костных клеток, хондросаркомы – из хрящевых клеток, злокачественные фиброгистиоцитомы и фибросаркомы – из клеток волокнистой соединительной ткани, а также лимфомы и саркома Юинга костномозгового происхождения. Эти саркомы состоят из клеток атипичной веретенообразной формы с высокой скоростью клеточного деления. Cаркомы различаются по характеру вырабатываемого ими продукта; например, остеосаркома продуцирует саркоматозную, или неминерализованную, кость.
      Узнала и о том, что самыми частыми первичными злокачественными опухолями костей являются именно остеосаркомы. Что эти опухоли встречаются у мужчин несколько чаще, чем у женщин, а средний возраст больных составляет восемнадцать лет для мужчин и семнадцать лет для женщин. … что классическими признаками и симптомами остеосаркомы определяются тем, что это медленно растущая опухоль. Будучи безболезненной при пальпации, она вызывает по ночам тупую боль и дискомфорт. Скрытое, неощутимое начало заболевания часто препятствует ранней диагностике. Диагноз можно установить при рентгенологическом исследовании, которое обнаруживает структурные изменения кости ближе к ее концу, а часто и саркоматозную костную ткань в самой опухоли.
      Радиоизотопное сканирование скелета, при котором оценивается поглощение костью введенного радиоактивного вещества, выявляет в таких случаях активный процесс костеобразования. При компьютерной томографии видны утолщенный участок наружного (коркового) слоя кости и массы мягкой ткани за пределами кости. Для того чтобы оценить степень разрастания опухоли, прибегают к артериографии – рентгенологическому исследованию сосудов с применением красителей. Поскольку остеосаркомы через кровоток в конце концов дают метастазы в легкие, проводят также рентгенографию грудной клетки. …что окончательный диагноз устанавливают с помощью открытой или тонкоигольной биопсии: микроскопическое исследование взятой ткани обнаруживает саркоматозные веретенообразные клетки, продуцирующие неминерализованную кость. … что не менее чем у большинства больных к моменту установления диагноза уже имеются вторичные опухоли, или метастазы, в других частях тела. И наоборот, боли в костях и патологические переломы могут быть следствием метастазирования в кости других опухолей. Полное удаление местной опухоли достигается путем ампутации конечности выше места поражения или путем обширной резекции пораженного опухолью участка кости с сохранением конечности. Последнее возможно только в тех случаях, когда костную опухоль обнаруживают еще до того, как она распространилась на нервы и кровеносные сосуды конечности… …
      У нее опухоль обнаружилась слишком поздно…
      Ей было двадцать лет…
      Если не соглашаться на операцию, она могла прожить еще лет пять…
      А если согласиться…
      Ногу отрежут по середине бедра.
      Выше колена на двадцать сантиметров.
      – Ничего, на скрипке играть будете, – сказал веселый доктор…
      Ничего…
      Ей было двадцать лет, когда она узнала, что никогда уже не будет счастлива. ….
      Рак молодеет…
      Баба Люся в шестьдесят.
      Мама в сорок…
      Она…
      Инна в двадцать!
      Ногу отрежут на двадцать сантиметров выше колена.
      На двадцать сантиметров…
      А ей двадцать лет.
      Скрипка…
      Она сможет еще играть?
      Зачем?
      Кто полюбит ее?
      Кто?
      Какую ценность она будет иметь на рынке невест без ноги?
      Без ножки?
      Без ляжки?
      Ах, какая сексуальная у вас культя, мадмуазель!
      И слезы душили.
      И не было спасенья от душащей тоски ни днем ни ночью.
      Она просыпалась…
      Лежала в полной темноте и думала…
      Ах!
      Что же такое я забыла?
      И вдруг вспоминала…
      Рак!
      У меня ведь рак! ….
      – Хорошую химиотерапию даже в поздних случаях, делают в Америке, – сказал веселый доктор…
      Веселый доктор трогал ее.
      Ему нравилось ее трогать.
      У них это называлось – пальпацией.
      Он ее пальпировал.
      Не лапал.
      Нет, он ее паль-пи-ро-вал…
      Веселый доктор.
      Это он сказал, что на скрипке без ноги играть можно.
      Инна не плакала днем.
      Она плакала только ночью.
      Днем она была строгой и серьезной.
      После очередной пальпации она сказала веселому доктору, что когда ей отрежут ногу, она отпишет ее ему – пусть отнесет ее ляжку к себе домой и там вдоволь отведет душу, налапается всласть.
      Так и сказала.
      Она уже ничего от них – от этих не ждала.
      Ее случай был очень и очень запущенным.
      Но на поездку в Америку были нужны деньги.
      Сорок тысяч долларов.
      Их с мамой квартира в Купчино стоила сорок пять. …
      Человек предполагает, а Бог располагает…
      Это явно не из Библии.
      Но тем не менее, почему то это выражение, всегда было на памяти и претендовало на некую сакральность.
      Кирилл никак не мог предположить, что здесь теперь встретит ЕЁ.
      И вот встретил.
      После второго бурбона был еще третий.
      Внутренний, не подвластный сознанию, калькулятор держал ситуацию под контролем и покуда еще не включал своей тревожной сирены – на три бурбона оставшихся денег пока хватало. И можно было еще продолжать игру в богатого ньюйоркца, забредшего сюда в бар – скоротать несложившийся вечер.
      И бармен уже потерял к нему свой первый интерес – много таких, как Кирилл случайных клиентов заходит сюда каждый вечер- выпьют свой бурбон, рассчитаются и уйдут… И забудут они друг-друга тут же. И проститутки за крайним столом, тоже уже с охладевшим, потерявшим первозданную свежесть интересом, бросали на него свои глансы. Уже более по профессиональной привычке, нежели из истинного предположения какой либо перспективы развития отношений.
      Кирилл решил, что выдержав марку, выпьет четвертый бурбон, рассчитается, дав на чай, и уйдет… Пустым но гордым.
      Кто узнает что он пустой?
      Разве что негры в темном подъезде его дома, если подловят и пристанут с ножичком к горлу – возможностью чего Кирилла пугали еще в России.
      Кто узнает что он пустой?
      Зато наверное подумают, что гордый.
      А это было для него немаловажным фактором бытия.
      Он заказал – таки четвертый бурбон… Выпил его разом -не по-американски, цедя между зубов, а махнул его по-русски, как полтешок коньяку в буфетной у дяди Жоры…
      И собирался было уже уйти…
      Но тут из ресторана, из проема дверей, ведущих в зало, послышалась музыка.
      Играли на скрипке.
      Играли очень хорошо, сильно, уверенно…
      Кирилл обернулся, щурясь поглядел в ресторанные кулуары, но играющего не увидал…
      – А там интересно, – сказал бармен, обращаясь как бы и ни к кому, но в тоже время – обращаясь именно к Кириллу… Хотя бы потому, что кроме Кирилла за стойкой никого больше и не было. Но правила хорошего клуба не позволяли нарушать покой клиента… Поэтому, делая свой вечный урок протирки мерного стакана, бармен говорил как бы в пространство… – интересная там программа, стоит полюбопытствовать, ей Богу, стоит…
      Quriocity killed the cat, – вспомнил Кирилл.
      Вспомнил, но расплатившись с барменом, все же пошел…
      Имеет же он право поинтересоваться, если уж оказался в этом чертовом клубе? И если угрохал уже здесь почти всю свою недельную зарплату? …
      Увиденное там – в недрах обеденной залы – сперва слегка смутило.
      Скрипачка, а это была скрипачка… Девушка с безупречно красивой фигурой…
      Скрипачка была совершенно нагой.
      Совершенно нагой, если не брать в расчет пару туфель на шпильках и темные со стрелкой чулки…
      Она стояла в пол-оборота к Кириллу таким образом, что большая часть ее лица была закрыта инструментом, прижимаемым пухлым плечиком к щеке, сплющенной скрипичной декой…
      Руки музыкантши были подняты – одна дрожащими пальцами нервировала скрипичный гриф, а другая терзала и гладила его смычком… И поднятость этих рук – открывала прелестные трепетные груди…
      Да!
      Менеджер клуба… или его арт-директор – они безусловно понимали толк в мужских слабостях и трафили им не без выдумки и не без изыска. …
      Кирилл сперва узнал музыку…
      Это была известная Моцартова скрипичная соната – Eine Kleine Naght Musik Сперва он узнал музыку…
      А потом уже, узнал и музыкантшу.
      Опустив смычок, она отвесила публике глубокий поклон…
      Она поклонилась, и груди ее, колыхнулись, сблизившись… а потом и еще раз колыхнулись разойдясь, когда она резко разогнулась, и движением головы отбросила назад рассыпавшиеся было – длинные свои русые волосы.
      Он вспомнил эти волосы, когда там в самолете они были заплетены в косу…
      Она не узнавала его.
      Потому что для нее он был просто темным силуэтом на фоне проема дверей.
      Свет рампы слепил ее…
      А он узнал.
      Узнал и стоял, словно вкопанный в землю сказочный рыцарь…
      Рыцарь, которого околдовали. ….
      Голая музыкантша закончила свой номер, и теперь, широкими шагами, под жидкие хлопки публики, удалялась туда, где она прикрыла бы, наконец, свою наготу. Она шла, звонко стуча высокими шпильками своих каблуков, шла, слегка опустив подбородок, как бы в близорукости разглядывая дорогу… Руки ее были заняты скрипкой и смычком… И ничем не сдерживаемые груди ее – колыхались и подпрыгивали при каждом ее шаге…
      Кирилл рванулся вслед.
      – Инна! Инна, постой, это я, – крикнул он по-русски.
      Сразу четыре крепких руки схватили его.
      Его буквально вынесли…
      В противоположную сторону от той, куда он стремился.
      Его вынесли до дверей черного хода, откуда поварята выносят отходы кухонного производства.
      Вынесли и выкинули. …
      Любовная история должна заканчиваться свадебным пиром.
      Только вот мудрые сказочники не развивали эту тему далее, понимая, что рутина семейной жизни погубит самый изысканный романтический пафос любого самого замечательного романа..
      Не убей Шекспир своих Ромео с Джульеттой до… – то как бы тоскливо было читать вторую часть, где после… и какой тоской отозвались бы в читательских сердцах сведения о их первых семейных ссорах, почерпнутые из тех глав, которые обычно подменяются мудрыми сказочниками одной лишь фразой – одним устойчивым словосочетанием – и жили они долго и померли в один день…
      Но Права Рита Митцуоко – Les histoires d amour finissent mal А рыцарь?
      Именно в рыцарском отношении к предмету любви заключено единственно правильное к ней и к нему…
      Все остальное – не у благородных.
      У не благородных – это не любовь.
      Все что угодно – танцы, обжиманцы, дискотеки, вечеринки, быстрые перепихи… Но не любовь…
      И только заколдованный рыцарь может не придти на помощь любимой – у него только одно оправдание.
      Колдовство.
      А женщина?
      Женщина из не благородных – никому не нужна – ни дракону, ни злодею.
      Потому что для остроты восприятия пресыщенному злодею важен контраст.
      Именно благородная дама, а лучше – порфирогенетная принцесса – будет прикована голой к скале.
      Именно тогда – самый смак в контрасте латентной гиперсексуальности.
      А временная беспомощность рыцаря…
      Этот момент создает нюанс сладкой дрожи ожидания.
 

А?