Через сутки погиб еще один офицер - старший лейтенант Александр Коноплев. Погиб из-за того, что ему было ведомо, что такое честь и благородство. А произошло это так: работа тогда была нервная. Развединформация поступала обильная, зачастую противоречивая, и ее надо было тщательно анализировать, очищая зерна от плевел. И вот в процессе этой кропотливой работы вырисовывается подтверждаемый тремя источниками факт: из населенного пункта N по такому-то ущелью должно проследовать бандформирование численностью до 50 человек. Задачу по нейтрализации этого бандформирования поставили разведроте Тульского полка, возглавлял которую старший лейтенант Коноплев.
      Поскольку происхождение бандформирования толковалось по-разному и могло представлять большой интерес, операцию возглавил начальник разведки дивизии подполковник О. П. Трусковский. Разведрота на трех вертолетах которые взлетали по одному в разных концах аэродрома и с разными промежутками времени, была переброшена в район предполагаемых действий, высадилась в десяти километрах от ущелья. За ночь совершила весьма сложный марш по горной местности и к утру организовала образцовую засаду вдоль тропинки, ведущей вверх по ущелью на участке 200 метров.
      Что крайне редко бывает, почти точно в оговоренное время в засаду втянулась хорошо вооруженная группа численностью 51 человек. В группе было два пулемета, два охотничьих ружья с нарезными стволами, с десяток карабинов СКС, остальное - автоматы различных модификаций, пистолеты, гранаты. Было раннее утро. Люди двигались по тропинке в колонне по одному. Надо полагать, не все до конца проснулись, возможно, кто-то и вообще не спал. Была, по-видимому, полнейшая уверенность в безопасности, так как разведки и охранения не наблюдалось.
      Когда голова колонны оказалась метрах в двадцати, старший лейтенант Коноплев встал из-за камня во весь рост и обратился к идущим со следующей речью: "Господа бандиты, вы окружены, во избежание кровопролития вам предлагается сложить оружие и сдаться!" Мог крикнуть то же самое из-за камня. Наверняка был бы жив. Но он встал. Встал, потому что был Солдатом с большой буквы. Встал для того, чтобы продемонстрировать миролюбие, встал потому, что не хотел никого убивать и не верил, что кто-то хочет убить его. Что хотел сказать еще старший лейтенант Коноплев и хотел ли он еще что-нибудь сказать, никто не знает и уже не узнает, ибо все было кончено секунд за 15.
      Один из стоящих на тропинке вместо ответа выпустил от бедра длинную очередь. Одна из пуль попала Коноплеву в лоб. Умер он практически мгновенно. 48 находящихся в засаде разведчиков (соотношение один к одному) мгновенно смели автоматным огнем всех стоящих на тропе. Что это была за организация, до сих пор не знаю, но организация была интересная. Люди и оружие есть, а документов ни у кого никаких.
      Оружие собрали, трупы остались на тропе, вертолеты забрали в установленном месте роту, тело старшего лейтенанта Коноплева. Перечисленные выше события имели два ближайших и одно отдаленное последствия. Во-первых, выяснилось, что доклад о проведенной операции никого усиленно не интересует. Командующий даже слушать не стал. Порекомендовал рассказывать эти басни внукам, если доживу. Через клерков была доведена команда, что захватили склад оружия. Удобная позиция - сунул голову в песок - и никого не вижу. Второе последствие было бы смешным, если бы не было таким печальным. Медслужба и тыл сбили ноги в поисках гроба для лейтенанта Аксенова. Парень был рослый, видный, гроб нужен был большой. С превеликими трудностями гроб нашли. Только привезли этот гроб - новая информация - Коноплев. Начальник медицинской службы дивизии в поисках гроба нашел контору, где ему предложили сразу шесть. Начальник медицинской службы дивизии подполковник Аркадий Алексеевич Чмуневич человек был исключительно толковый, грамотный, глубоко знающий и любящий свое дело. Но рысканья в поисках гробов его утомили, и, найдя их наконец, он так обрадовался, что немножко перестал соображать. Забрал в санитарку все шесть гробов, привез их и средь бела дня разгрузил в медпункте. Предусмотрительность в военном деле - вещь необходимая, в конце концов каждый баран носит свои рога: кто-то отвечает за снаряды, кто-то за кашу, кто-то за гробы. Отвечаешь, черт тебя побери, возьми и привези их тихонько вечером, сложи их куда-нибудь, знай об этом сам, пусть знают об этом два солдата, которые разгрузят. И... тишина. А здесь, средь бела дня, такая предусмотрительность естественно подействовала на всех удручающе. Начмеда я своего глубоко уважал, но тогда, дело прошлое, влетело ему от меня рупно.
      Как бы там ни было, дело было сделано. Создана возможность отправить погибших в бою офицеров на родину по-христиански. Рано утром прямо в чистом поле поставили два стола, обтянутых красной материей, а на них - два гроба один подлиннее, другой покороче. У гробов стали в почетном карауле четыре разведчика. Говорить тут особо было нечего. Что тут скажешь? Отличные офицеры пали в борьбе с... В борьбе с кем?.. В мирное время на родной земле погибли два офицера в борьбе с кем?.. Я прошел попрощался первым, сделал несколько шагов в сторону и остановился у гробов. Лицо лейтенанта уже было тронуто трупными пятнами, всегда чубатый Коноплев лежал чистенький, смирный, с непривычно выбритым лбом, на котором легким бугорком - морщинкою был отмечен след входного отверстия пули. Солдаты, офицеры текли мимо гробов нескончаемым потоком. А я стоял около гробов и всматривался в лица, не напрямую, исподволь.
      Все приходят на этот свет разно, и в жизни были разными мои подчиненные, но здесь они стали удивительно похожи, похожи жестко-каменным выражением лиц. В редких глазах мелькал испуг. Шел поток, и шел процесс окаменения сердец. В каких единицах можно измерить доброту, милосердие, сострадание, отзывчивость? Не знаю. Знаю точно одно - у каждого проходящего в душе, в сердце, как угодно считайте, минимум на одну эту единицу становилось меньше. Потом был транспортник ИЛ-76, суетившийся экипаж, на который привезенные гробы не произвели никакого впечатления. ИЛ-76 не мог вести только два "груза двести", нерентабельно, это - огромный самолет. Поэтому транспортник чем-то там грузили, а мы ждали, периодически ругая летчиков за медлительность. Гробы буднично стояли на остатках жухлой травы, рядом с "рулежкой". Я клял себя за то, что доверился летчикам, поверил, что все готово к загрузке, не выслал своевременно офицера, который бы подтвердил эту самую готовность.
      В голове сидела мысль: почему гробы не накрыты государственными флагами? Ушли из жизни Солдаты, ушли в бою, но должно хоть после смерти как-то отличить погибшего солдата от человека, который умер от старости или после продолжительной болезни. Что-то в этой суете живых перед лицом мертвых было пронзительно печально. Разные были в жизни моменты. Афганистан, например. По-разному выносили и вывозили трупы: и завернутые в плащ-палатку, и незавернутые, притороченные к броне, и на ослах. Но то был Афганистан, там была одна мысль: вывезти, вынести трупы и сделать так, чтобы при их вывозе-выносе не образовалось еще 2 - 3. А здесь-то - здесь!.. Земля вроде родная, советская. Почему нет флага на гробах?
      Летчики наконец закончили погрузку, гробы занесли и установили в самом конце самолета на рампе. Борттехник, старший прапорщик в годах, постоял над гробами, снял фуражку, перекрестился. Надел фуражку, сходил куда-то в глубь самолета, принес два солдатских одеяла и зачем-то накрыл гробы, аккуратно подоткнув края. Зачем - неизвестно, но всеми это почему-то было воспринято как акт своеобразного извинения за непристойную суету.
      Самолет улетел. В заключение надо сказать о том, что у убиенных офицеров осталось у каждого по вдове с ребенком. Партия и правительство высоко оценили вклад их погибших мужей в дело борьбы с беспределом. Чиновный люд в разных городах, не сговариваясь, вынес вердикт - 35 рублей пенсии каждой. По рублю на день, а на пятерку в одно из воскресений можно разгуляться. Это и было отдаленное последствие гибели при, как мы тогда считали, исполнении служебного долга. Полгода у меня ушло на то, чтобы при всяческой поддержке и активной помощи заместителя министра обороны по кадрам, бывшего Командующего воздушно-десантными войсками генерала армии Д. С. Сухорукова "пробить" и оформить так называемые республиканские пенсии в 160 рублей. А так, войны нет - какие пули?.. Вот закон. Что? На 35 рублей жить нельзя? Не живите!
      ...17 февраля 1990 года мне присвоили воинское звание "генерал-майор". Это была другая плоскость, начался новый отсчет времени.
      На пути к избирательным урнам
      В скором времени обстановка нормализовалась до такой степени, что потянулись к дому и мы. Полки вернулись, опять пошло отлаживание учебного процесса, обслуживание техники, наряды, заботы. В общем все, как всегда.
      Ан нет. Здесь надо отметить, что на 4 марта 1990 года были спланированы выборы в Верховный Совет РСФСР. Еще до бакинских событий мне позвонил Командующий ВДВ генерал-полковник Ачалов и "озадачил" меня следующим образом: У тебя с выборами здорово получается, если ты сумел начальника политуправления Сухопутных войск депутатом СССР избрать, то избрать Командующего ВДВ депутатом РСФСР просто обязан!
      - Моисеев баллотировался по Туле, с прилегающими к ней районами. Если и вы будете здесь баллотироваться - засмеют, - ответил я.
      - Нет, я буду баллотироваться по отдаленным районам Тульской области.
      - У тебя в Ефремове артполк стоит - вот его и возьмем за основу.
      У меня еще свежи были в памяти одни выборы. Наступать еще раз на одни и те же предвыборные грабли страшно не хотелось, но...
      Я сказал: "Есть!" и, про себя чертыхаясь, занялся организацией выборов. Первый визит в Ефремов и знакомство Владислава Алексеевича с районным начальством были обставлены широко и помпезно. Разговаривать с народом "за жисть" Владислав Алексеевич умел - это у него не отнимешь. Легко и непринужденно обсуждал свежие политические новости, попутно ненавязчиво обещая навести мосты, отремонтировать школы, провести газ и водопровод, выделить технику. Владислав Алексеевич красиво отбил первую лобовую атаку просителей с так называемыми наказами депутату, многозначительно расставив ряд акцентов. Мол, как только - так сразу. Для более детального обсуждения дел предвыборных была отобрана элитная группа руководителей - человек в 30. В нее вошли секретари райкомов, председатели райисполкомов, наиболее маститые директора предприятий, председатели колхозов. Оторвавшись от решительной толпы твердо настроенных на перестроечный лад жалобщиков, элита удалилась в какой-то "загородный греческий зал", где за хорошо обставленным столом была продолжена конкретизация ситуации. Было выпито два с лишним ящика водки. Беседа носила легкий непринужденный характер, секретари, директора и председатели поочередно высказывали свои первоочередные проблемы, сопровождая их комментариями не без юмора. Владислав Алексеевич выносил вердикт: мост построить до 1 марта. Ну, хрен с ним, что зима, все равно до 1 марта. Двадцать ГАЗ-66 выделить, дизтопливо реализовать, школу завтра же приступить к ремонту.
      Зная по опыту, что предвыборная борьба, особенно ее организация, требует отличной спортивной формы, я питие имитировал, старался внешне держаться на уровне с компанией и как мог ею правил, чтобы ее не очень здорово заносило. Стороны остались вполне удовлетворены друг другом. Здесь выяснилось, что нужна еще более глубокая детализация. Тогда в номере гостиницы собрался совсем узкий круг человек из пяти. Под недреманным оком Командующего уклоняться стало трудно. Пить Владислав Алексеевич умел.
      Оговорили еще более сокровенные детали. Я покосился на часы: три ночи... На правах распорядителя действа позволил себе вмешаться:
      - Хватит пить! В 8 часов встреча с избирателями!
      - Ерунда, - Командующий повернулся к гостям.
      - Я недавно во Франции был, "антиполицай" привез - закачаешься. Сейчас увидите. Олег!
      Порученец достал из кармана похожую на спичечную, но какую-то гнутую коробку, приоткрыл ее и обнес всех присутствующих.
      Все чего-то оттуда выудили и бросили в рот. Чего-то оттуда выудил и бросил в рот и я. Ни вкуса, ни запаха. Попробовал пожевать. Жуется, но опять никакого явно выраженного воздействия. Деликатно отвернувшись, выудил нечто изо рта: "антиполицай" представлял собой пожеванный цилиндрик из желтого поролона, высотой два сантиметра и диаметром миллиметров 9. Гости углубились в себя и сосредоточенно жевали "антиполицай" и трезвели на глазах. До чего дошел прогресс. Буржуины проклятые: ни тебе вкуса, ни тебе запаха, а как действует! Это вам не какое-нибудь наше доморощенное российское средство типа рассола!
      Заинтригованный этим обстоятельством, я чисто из детского любопытства поинтересовался, на чем основано действие этого невиданного доселе "антиполицая".
      Командующий покосился на цилиндрик в моих руках, достал аналогичный цилиндрик из-за щеки и взревел на порученца: "Идиот! Я тебя что просил принести - "антиполицай", а ты что принес - затычки для ушей!"
      Гости, я, а вслед за нами оценивший ситуацию Командующий разразились хохотом. Пока хохотали - мираж рассеялся. Кончили смеяться совершенно пьяные люди. Великая вещь - самовнушение.
      Как бы там ни было, встреча с избирателями в 8 часов состоялась. Авансы были выданы. И я приступил к реализации предвыборной программы генерал-полковника Ачалова. Реализовали ее по-честному, по-хорошему. Чего это стоило - вспоминать не будем, разве что упомянем школу, которая якобы нуждалась в ремонте. Высланный для рекогносцировки командир инженерно-саперного батальона вернулся с выпученными глазами. Какой там, к чертовой матери, ремонт! Эта развалюха оказалась полностью не ремонтопригодна, и проще было построить новую. Как, в принципе, и сделали, но уже после выборов, зимой такие здания строить невозможно. В общем, предвыборная машина закрутилась широко, с армейским размахом. Конкуренты завяли. И тут совершенно неплановый перерыв Баку. Отвлекся Ачалов, отвлекся я. Соответственно, отвлекся подчиненный нам аппарат. Соперники взбодрились. Зашелестели слухи о том, что, мол, ребята, палачей избираете! К моменту нашего возвращения до выборов оставалось чуть более двух недель. Поэтому темп предвыборной гонки был взвинчен до предела. За эти две недели силами дивизии только концертов по городам и весям трех районов было дано около 150. Солярка, бензин, всевозможные запчасти, стройматериалы, техника - все это в рекордно короткие сроки волной захлестнуло подопытный регион и опять свело шансы пяти остальных претендентов практически к нулю. Люди увидели главное - мало слов, много дела! Здесь надо сказать, что сама практика выборов любого уровня на тот период в нашей стране была порочной. Подход к кандидату в депутаты был однозначно потребительский: ум, интеллект, знания человека в той или иной области ничего не стоили. Оценивались только его возможности. Поэтому от политической трескотни, замешанной на всевозможных заманчивых обещаниях, все досадливо отмахивались. В повестке дня стоял один вопрос: "Могет или не могет?" Сто лет не было моста, а этот сказал "могет", и назавтра уже понтоны начали возить! О-о-о! Голосуй, ребята, - наш человек! Снабженцы всех мастей и рангов истоптали ноги до колен, добывая запчасти, а этот - целую машину! О-о-о!.. Школа при царе Горохе построена. В нее еще, может быть, Петр Первый хаживал. Несколько поколений начальников обещали с ней что-то сделать и - ноль! А этот строит, да смотрите же - строит! Так что все плохо не бывает. При всей порочности системы удалось сделать массу мелких и не очень мелких добрых дел для людей, добиться подвижки в вопросах, которые не двигались десятилетиями. Но не бывает и все хорошо. За чей счет лился сей поток благодати на головы и души потенциальных избирателей? По большому счету - за государственный, суть бюджетный. А в частности, конкретно, за счет дивизии. Значит, дивизия была вынуждена что-то где-то урезать, пересматривать, существенно корректировать. А что приводило в действие сей механизм? Да, воля начальника, которая, как известно, творит чудеса. Масса людей, от лейтенанта до генерала, крутилась, подгоняя ответ под задачу. Какой ответ? Какая задача? Технику, например, надо передать хорошую, чтобы потенциальные избиратели спасибо сказали. Но хорошая техника и у самих не лишняя, да и списать машину, прошедшую 3 - 5 тысяч километров, невозможно. Что делать? Бумага все стерпит. Поэтому с помощью несложных манипуляций с документами практически новая, малоезженная машина превращалась в пыль, прах, металлолом и в таком, "бумажном", виде передавалась гражданам избирателям. По сути дела, Командующий масштабно использовал служебное положение в корыстных целях. В случае благополучного избрания он - депутат Верховного Совета со всеми вытекающими почестями, льготами и привилегиями. Все остальные чешут затылки и думают, как же заткнуть внезапно образовавшиеся дыры. В случае неизбрания чесание в затылках остается - только при этом все чешущие еще и дураки: "Не могли, сволочи, такую простую вещь, как выборы в Верховный Совет, обеспечить должным образом". И ничего нельзя сделать. Замкнутый порочный круг.
      В общем, выборы были выиграны. За Владислава Алексеевича Ачалова - 63 процента голосов, на пятерых остальных - 37 процентов.
      Тему выборов можно закончить еще одним потешным эпизодом. Позвонил после выборов Командующий и тепло так, задушевно сказал: "Александр Иванович, ты знаешь, я человек деревенский, все эти водки, коньяки, оно, конечно, все очищенное и рафинированное, но я самогоночку люблю, такую прастецкую, из российской глубинки, чтоб сивушное пятно на весь стакан, чтобы в квадратной четверти. В общем коньячок "Три бурячка"! Подумай там!"
      Вот еще незадача! Во избежание веселых слухов о том, на кой черт комдиву понадобилась трехлитровая бутыль самогонки, я поручил выполнение этого деликатного задания начальнику политотдела. Где и куда он ездил - не знаю, но вернулся и доложил: "Есть! То шо надо! Градусов на 70 и сивухой разит - мухи дохнут". Время было обеденное. Мы спустились со второго этажа штаба. Начальник политотдела, желая продемонстрировать последние достижения в области самогоноварения, не глядя, распахнул заднюю дверцу уазика. Оттуда неспешно вывалился трехлитровый баллон с пластмассовой крышкой и ахнул об асфальт, щедро окатив даром природы начпо и частично меня. По штабному двору густо поплыл смачный, не обоняемый доселе запах. Утаили шило в мешке...
      Сюрпризы под занавес
      Я никогда не считал себя рьяным партийным деятелем, не стремился достичь высот власти на партийном поприще, хотя не единожды бывал секретарем партийной организации, но никогда не извлекал для себя из этого никаких благ, и даже мысль не приходила в голову, что из этого можно что-то высосать. Исходя из этого, не представлял себя и делегатом партийного съезда просто потому, что это не та область, где я могу применить свои способности. Но человек предполагает, а Бог располагает. И опыт жизни, и объективные механизмы действия Вне нас в очередной раз продемонстрировали мне, что я оказался неправ.
      XXVIII съезд КПСС не без основания являлся переломным в жизни и деятельности компартии на современном этапе. Поэтому подготовка к нему, подбор документов, делегатов начались загодя и носили скрупулезный, придирчивый характер.
      Я никогда не ставил себе задачу стать делегатом XXVIII или иного съезда, тем не менее, на первом же предвыборном собрании столкнулся с массой интересных моментов. Все началось с того, что 51-й Тульский парашютно-десантный полк выдвинул меня кандидатом в делегаты. Я отнесся к этому достаточно спокойно. Никаких наполеоновских планов в голове не было. На предвыборное собрание прибыл генерал-лейтенант В. К. Полевик. В кулуарном разговоре он мне заявил, что есть такое мнение, что делегатами XXVIII съезда должны быть Командующий ВДВ В. А. Ачалов и он, член Военного совета, то бишь генерал Полевик.
      "Зная обстановку в дивизии, настроение офицеров, я сказал ему, что, наверное, этот вопрос разрешим, но на данном этапе, в прямом соперничестве со мной, он проиграет. Предложил ему искать какие-то другие пути решения проблемы. Генерал Полевик отнесся к моим словам достаточно самонадеянно и высокомерно. Заявил: "Посмотрим!", и мы пошли на выборное собрание.
      На тот период в полку было 123 члена КПСС. Собрание проходило в клубе полка. Клерки генерала Полевика взяли бразды правления в свои руки, и собрание началось вроде бы по известному плану. Сценарий был проработан заранее Все шло достаточно гладко. Народ кивал и соглашался до тех пор, пока дело не дошло до голосования, и тут выяснилось, что обстановка и умонастроения существенно изменились. Когда весьма торжественно и приподнято было предложено голосовать за генерал-лейтенанта Полевика, наступил кульминационный момент собрания. Выяснилось, что за него проголосовало всего девять человек из 123, причем пять из них были заместителями командира полка, народ, до известной степени вкусивший от плода конъюнктуры, к тому же сидевший в первом ряду, а поворачиваться, ловить реакцию зала было просто неудобно. Другие четверо - старые прапорщики, которых воспитывал еще Берия. У них сомнений не было: приказано избрать члена Военного совета - "Есть!" и никаких споров-разговоров быть не должно! И вот в гробовой тишине девять человек проголосовали "за". "Против", "воздержавшихся" объявлять не стали было некорректно. Эта поняли даже клерки. Зато когда была выдвинута моя кандидатура и во вторую очередь, менее приподнято, было объявлено голосование, здесь в воздух взметнулись в едином порыве более сотни рук. Подсчет был просто нецелесообразен и унизителен. Осуществлять его не стали, просто записали в протокол: 123 - 9 = 114 - "за" и 9 "против". Фиаско было очевидным, весомым и болезненным. Владимир Константинович нервно посмеялся в фойе клуба, пытаясь подсластить себе пилюлю, и, не утруждая себя церемонией прощания, сел в машину и убыл.
      Второй выборный этап я прошел еще легче и смешнее. Когда в клубе бригады связи ВДВ в Медвежьих Озерах собрался "вэдэвэшный хурал" по выдвижению депутатов, я первых полтора часа тихо и мирно дремал в пятом ряду, слушая вполуха то, о чем говорилось с трибуны. К исходу полутора часов я окончательно убедился, что говорилась очевидная галиматья. Длинное объединялось с кислым, налицо были разброд и шатания, брожение умов. Захотелось поставить все на свое место, по крайней мере, как мне это виделось. Я взял слово и выступал в течение восьми минут, я о кончилось тем, что публика единодушно проголосовали, чтобы делегатами на съезд были Владислав Алексеевич Ачалов и я. Дивизия, которой я на тот период командовал, отнеслась к этому событию нормально, как к логическому завершению определенного этапа, зато в высших командных эшелонах ко мне начали относиться с определенным придыханием: "Ах, ах, делегат, всенародно избранный!"
      И вот наступил первый день работы съезда. Он начался не как первый день XXVIII съезда КПСС. Не берусь судить, кто, что и где доворачивал, но на первом этапе собрался первый учредительный съезд Российской компартии. Великая матушка - Россия обнаружила, что у нее нет своей коммунистической партии, очень удивилась этому обстоятельству и решила восполнить пробел.
      Никогда на протяжении всей своей 40-летней жизни я не попадал на подобного рода собрания, естественно, и не знал, как себя на них вести. Не допускал даже мысли, что я могу оказать какое-то воздействие на ход и исход этого съезда, поэтому счел за благо смотреть, слушать и наблюдать.
      Вот здесь для меня впервые во всей своей неприглядности открылась очевидная истина, что единство коммунистической партии - мнимо и она далеко не так монолитна, как нам это внушали, и что в ней есть масса подспудных течений, представители которых зачастую стоят на противоположных позициях и сплошь и рядом непримиримы. Почему-то вспомнилась сказка Салтыкова-Щедрина о богатыре, который спал в дупле дерева, люди косились на него, уважали и боялись. Говорили: "Не дай Бог проснется!" А потом нашелся некто, кто самоуверенно-нагло пнул голову богатыря, и выяснилось, что голова - пустая и трухлявая, а величие - мнимое, надуманное.
      Учредительный съезд Российской коммунистической партии бушевал три дня, преобладали эмоции. Даже для неподготовленного человека было ясно, что идет подспудная клановая борьба. Однако он так ни к чему не пришел и плавно перерос в XXVIII съезд КПСС. Внешне это выразилось в том, что количество делегатов в зале возросло с двух тысяч до пяти, а главенствующее место в президиуме занял М. С. Горбачев. Для меня все это было внове, удивительно, свежо, честно говоря, я очень надеялся и рассчитывал, что XXVII съезд после XIX партконференции, достаточно мутной, скандальной и неоднозначной, расставит все на свои места и позволит прийти к какому-то единству взглядов. Поэтому я молчал и наблюдал. Первые четыре дня сценарий съезда развивался достаточно степенно и до какой-то степени логично. Всплески эмоций были, но незначительные. Каждый день на трибуне съезда царил Александр Николаевич Яковлев, в среднем от трех до пяти раз на день, учил нас, дураков, куда и как идти, каким местом думать.
      Съездом было принято решение заслушать каждого члена ЦК КПСС. Схема определилась следующая: двадцать минут отчет, далее ответы на устные вопросы от каждого из 12 микрофонов, потом ответы на письменные вопросы. Общая продолжительность ответов на вопросы 40 минут. Вечером четвертого дня съезда Александр Николаевич Яковлев провел узкое кулуарное совещание с демократической платформой в КПСС. Проникшие на это совещание литовские ребята записали содержание совещания на диктофон и на следующее утро распечатали и распространили среди депутатов. Здесь выяснилось, Что то, что говорил Александр Николаевич для всех, существенно отличалось от того, что он говорил для узкого круга избранных. Для меня это был первый ощутимый удар и демонстрация двойной морали. Позже я уже привык и относился к подобным проявлениям достаточно спокойно, но тогда это был удар...
      Когда распечатка попала ко мне и я с ней детально ознакомился, мои небольшие от природы глаза, образно выражаясь, полезли на лоб. Отличие официальных речей от кулуарных было разительное. На полях распечатки я набросал 17 вопросов к А. Н. Яковлеву. Справедливо решив, что задать такое количество вопросов мне никто не даст, я выбрал два, на мой взгляд, наиболее существенных, и полез к микрофону. Нравы там царили очень простые: кто самый здоровый - тому и микрофон. Я оказался на балконе у восьмого микрофона самым здоровым - и микрофон достался мне. После логичного и плавного отчета А. Н. Яковлева Михаил Сергеевич начал перечислять микрофоны: первый, второй... Наконец очередь дошла и до меня: "Товарищ генерал, восьмой микрофон, пожалуйста!" Я задал два вопроса, третий родился спонтанно по ходу. Первый вопрос: "Александр Николаевич, в природе существует неопубликованная книга "Мое видение марксизма", объем 600 страниц, автор - вы.
      На чем основывается ваше утверждение, что за ее опубликоние вас вздернут на первой попавшейся осине, и кто вешатели?" Второй вопрос: "Вы назвали Алиева, Кунаева, Рашидова несчастными людьми, жертвами системы. Как вы смотрите на то, чтобы.в этот ряд поместить и Леонида Ильича Брежнева?" И третий вопрос: "Сколько у вас вообще лиц, Александр Николаевич?"
      По мере того, как я говорил, зал стихал. Второй и третий вопросы я произносил в мертвой тишине. Александр Николаевич стал примерно на голову ниже, по-видимому, неуютно почувствовал себя и Михаил Сергеевич. Желая выиграть время, они, не сговариваясь, спросили одновременно: "Что, что вы сказали, повторите!" Я не ленивый, я начал повторять. Реакция зала была диаметрально противоположной. Если первый вопрос я произносил практически в полной тишине, то второй и третий - на повышенных тонах, чтобы перекрыть нарастающий шум, гвалт. Публика бушевала не менее 5-7 минут. За это время Александр Николаевич как опытный демагог оправился и, когда наконец наступила относительная тишина, повел примерно следующую речь: "Те вопросы, которые затронул товарищ генерал, для меня как-то очень близко соотносятся с кремлевской стеной". И далее развил тему: "А целесообразно ли иметь на главной площади страны кладбище, а все ли дорогие покойники действительно дорогие, и правильно ли они, покойники, там лежат". После чего, сославшись на страшную головную боль, под недоуменный шум зала удалился. В огороде бузина, а в Киеве - дядька!..
      Прекрасный прием, я благодарен Александру Николаевичу за науку. Это была суббота. За оставшиеся полдня субботы, за воскресенье натасканная команда Александра Николаевича отладила расстроившуюся было машину. Утреннее заседание в понедельник началось с выступления товарища Яковлева: "Борьба на съезде приобретает отвратительный характер и формы, требую расследования!"
      Съезд согласился с доводами Александра Николаевича.
      Была назначена комиссия. Забегая вперед, скажу: на протяжении всех оставшихся до конца работы дней я ждал, что ко мне подойдет кто-то из членов этой комиссии и поинтересуется, на основании чего я задавал свои вопросы. Никто ко мне не подошел. В самом конце работы съезда кто-то вспомнил, что неплохо было бы заслушать председателя комиссии по расследованию дела А. Н. Яковлева. Долго искали председателя, нашли его, выслушали весьма невразумительный лепет, плюнули. Далее съезд пошел в том же русле, с точки зрения стороннего свежего наблюдателя все это было страшно интересно. Например, отчет секретаря ЦК, члена Политбюро Зайкова. Судя ло всему, двадцатиминутную ре-чугу товарищу Зайкову подготовил референт, а он перед выходом на трибуну не удосужился даже прочитать чужой труд, чтобы оставить себе свободу для маневра и импровизации. Положение человека, вышедшего на трибуну перед пятитысячной аудиторией, незнакомого с текстом того, что он должен был озвучить, намертво привязало его к машинописным листкам. Он не смел поднять от них глаз. Но, несмотря на пятерочную старательность, два казуса все же произошло. Первый состоял в том, что товарищу Зайкову попалось слово "анахронизм" и, по-видимому, с переносом. По преклонному своему возрасту Зайков перенос потерял и в поисках окончания начал бубнить перед отличными микрофонами Дворца съездов: "Ана-ана .