- Товарищ майор, прекратите выпускать дым из ноздрей, вы мне по сути докладывайте. Меня тоже комдивом партия поставила, я даже на собеседовании в ЦК был. Поэтому к сути, к сути, товарищ майор.
      Захарик гордо выпрямился и молча уставился стеклянными глазами куда-то в точку, находящуюся выше моего левого уха. От него повеяло оскорбленной невинностью и добродетелью. Разговор явно не клеился.
      - Ну, не хотите говорить, товарищ майор,- сказал я, - не надо. Пока, по совокупности проделанного вами, я вас предупреждаю о неполном служебном соответствии, персонально предупреждаю, что в случае повторения подобных действий я поставлю вопрос об отстранении вас от должности. Пока идите, к разговору вернемся вечером.
      - Есть! - последовал четкий разворот через левое плечо, три демонстративных строевых шага...
      Захарик вышел...
      Я пригласил командира полка.
      - Евгений Юрьевич, где вы сей реликт откопали? Он, по-моему, просто опоздал родиться. Родись он чуток раньше, он бы по праву занял место первого заместителя Берии или, минимум, Мехлиса.
      Вопрос был, конечно, риторический. Вины командира полка в том, какого замполита ему дали, не было никакой, но воспитание замполита входило в обязанности командира полка, поэтому командир виновато улыбнулся.
      Через несколько минут раздался звонок. Звонил член военного совета воздушно-десантных войск генерал-лейтенант С. М. Смирнов. Не здороваясь, он сразу взял круто: "Я за вас двумя руками... А вы ...замполита... о неполном служебном соответствии..." Трубка шкворчала благородным негодованием и задыхалась. В конце концов, задохнулась и полетела . на рычаги. Через три минуты звонок повторился. Этого времени, видимо, хватило, чтобы Сергей Михайлович перевел дыхание.
      - Как вы могли? Как вы посмели?
      Трубка снова задохнулась и полетела. Я позвонил на АТС:
      - Если еще будет звонить генерал Смирнов, доложите, что я убыл на полигон.
      Выждав несколько минут, я вызвал Захарика. В стеклянных глазах светилось откровенное любопытство. Не обнаружив предполагаемого эффекта, Захарик быстро погасил его последние искорки. Опять строевая стойка, опять стеклянный взгляд. Во мне бушевали страсти. Но я быстренько их подавил. Весь мой служебный опыт говорил о том, что, чем большая передо мной стоит свинья, тем более ровным, выдержанным, вежливым я должен быть. Разговаривать исключительно на вы. Боже упаси повысить голос. При этом желательно иметь не менее двух свидетелей. Если эти простейшие правила не будут соблюдены, можно быть на 100 процентов уверенным, что суть дела будет сначала отодвинута на задний план, а потом и совсем исчезнет. Партийное собрание, партком, парткомиссия будут бесконечно разбирать бодягу под девизом: "Он на меня кричал, он меня оскорблял, я не выдержал!" Посему я был холоден, как лед:
      - Товарищ майор, доложите, кто является вашим непосредственным начальником и кто - прямыми?
      В стеклянных глазах метнулась встревоженная мысль: "Куда клонит?" Но, поскольку вопрос был внешне невинный, не отвечать на него не было ни малейших оснований. Захарик не очень уверенно доложил: "Непосредственный начальник - командир полка, прямые - начальник политотдела дивизии, вы..."
      Я его прервал: "Достаточно! Вы доложили начальнику политотдела о наложенном на вас взыскании?"
      Тревожный блеск усиливался: "Ай-яй-яй - прокол!" Врать было бесполезно, трубка была у меня под рукой. Я мог тут же все проверить!
      Усугублять положение Захарик не стал.
      - Нет, не доложил!
      - На каком основании через головы прямых начальников вы вышли на члена военного совета и доложили ему ситуацию в извращенном виде?
      Молчание. Крыть нечем.
      - Товарищ майор. Ваши горячечные действия убеждают меня в том, что я был прав, наложив на вас взыскание. Пойдемте прогуляемся по территории полка, вы расскажете, а лучше молча покажете, что вы как замполит полка конкретно проделали для улучшения бытовых условий людей, создания здоровой моральной атмосферы.
      И мы пошли. На крыльце я задал Захарику первый контрольный вопрос: "Вот две казармы. Доложите, в каком подъезде, на каком этаже, какое подразделение живет?" Это был бывший мой полк, и я знал отлично, кто и где живет. Надуть меня было невозможно. Ответ воспроизводить не хочу, настолько он был путаный, противоречивый и неправильный. Сначала мы пошли в чайную, которая представляла собой предельно грязное, полутемное помещение, с исчирканным солдатскими сапогами полом, замызганными, грязными столами. Стульев не хватало примерно половины. Ассортимент убогий, наряда нет, вследствие чего посуда грязная. Как шутили солдаты: "многоразового пользования".
      - Почему в таком состоянии чайная?
      Четкий ответ: "Это дело зам по тылу".
      - Дело зам по тылу - обеспечить соответствующие материалы, а чье же дело - организовать работу, чтобы сделать одно из немногих помещений в полку, которое посещает каждый солдат, уютным, красивым?
      Четкий ответ: "Это дело командира полка".
      - А какова же ваша роль?
      Молчание.
      Потом мы пошли в парк. В парке я предложил Захарику рассказать и показать пальцем, в каком боксе и какого подразделения стоит техника. Высокомерное молчание верблюда. В глазах читалось:
      "Вопрос не по чину и вообще - это дело зама по вооружению".
      - Понятно, товарищ майор. Последний вопрос на всплытие - ведите меня в аккумуляторную, там на месте поясните: получают ли аккумуляторщики молоко и как они обеспечены спецодеждой? Я готов смиренно следовать за вами.
      Захарик повернулся и очень уверенно зашагал в угол парка, в сторону, диаметрально противоположную аккумуляторной. До того уверенно зашагал, что у меня в душе шевельнулось сомнение: не перенес ли командир полка аккумуляторную в другое место?
      Но по мере того, как мы шли, сомнения мои развеялись. В этом углу парка стояли навесы со сваренными из арматуры воротами, где под крышей, но практически на свежем воздухе хранилась техника роты материального обеспечения. Аккумуляторной там не было и быть не могло. Но я молча шагал за Захариком, прикидывая, как же он будет выворачиваться из этого положения. Захарик остановился, внимательно исследовал взором навесы. Я ехидно подсказал: "Товарищ майор, я вас просил привести меня в аккумуляторную".
      Бесстрастный ответ: "Она была здесь!"
      Командир полка не выдержал и захохотал.
      Что было потом? Потом был звонок командующего, генерал-полковника Калинина, с мягкой рекомендацией: обращаться с замполитами поосторожней. На что я доложил, что единоначалие в армии никто не отменял, и он такой же заместитель командира полка, как и все остальные. Причем заместитель пустой и злобный, и его работа, вернее, отсутствие таковой, приносит несравнимо больше вреда, чем пользы. Если бы я взыскал с любого другого заместителя командира полка, то этого бы никто не заметил. Командующий от дискуссии на данную тему уклонился.
      Потом был визит члена военного совета генерал-лейтенанта Смирнова, когда образцово-показательно отстаивалась честь мундира, корпоративные интересы были возведены в абсолют, и работа по схеме: отыскание виноватых наказание невиновных - поощрение неучаствовавших. Было уволено два прапорщика, все кругом получили взыскания, кроме, конечно, Захарика, потому как он в силу своей должности обязан быть правым, его ведь партия к делу приставила. Он с ней вроде как на ты! Ну, а все остальные: командиры, зампотехи, "пэвэошники", тыловики - это быдло, удел которых быть виноватыми всегда! Но потом в офицерском корпусе полка возродились нормальное самолюбие и гордость русского офицера, который никогда быдлом не был и не будет, а если его таковым и пытаются делать, то это временно, на непродолжительный срок, пока он не разобрался: кто есть кто! В конечном итоге оказался майор Захарик замполитом артиллерийского полка в Шамхоре, в славной Кировабадской 104-й "Дикой" воздушно-десантной дивизии. Ребята там простые, откровенные. Сущность замполита они схватили быстро. Пару раз намяли ему бока, после чего его отправили в адъюнктуру на педагогический факультет. Кто умеет играть тот играет, а кто не умеет - идет учить, как играть!
      Дивизия, особенно если это дивизия "придворная", да еще и такая разбросанная по городам и весям, - организм очень интересный, и работы в ней непочатый край. Кроме того, это просто большой организм. Воздушно-десантные войска никогда в своих рядах сокращенного состава, не имели, и этот большой организм являлся, в известной степени, сколом государства, а на другом, тактическом уровне - командира.
      Работа с дивизией была большой, интересной, если угодно - творческой. Здесь ни убавить, ни прибавить. Если бы не систематически внедряемая в армейский организм идеологическая зашоренность и образующаяся вследствие ее армейская "простота", которая, как известно, бывает хуже воровства, жизнь была бы прекрасна. Такая служба - это та стихия, в которой я всегда себя чувствовал предельно комфортно, как рыба в воде, несмотря ни на какие трудности, лишения, тяготы, мороки. Это был 1988 год. Год, когда поливание армии грязью отложилось у всех в сознании, как добрая традиция, когда не лаял на армию только ленивый, и вдвойне, втройне было приятно доказать, что она есть армия, для которой нет задач невыполнимых. Хорошее это было время. Хорошее в смысле надежд. В офицерском корпусе жила ни на чем не основанная вера в то, что вся эта грязь и муть схлынут, а здравый смысл возьмет верх. Держава оценит по достоинству свои Вооруженные Силы, и придет массовое осознание того, что ей, Державе, без Вооруженных Сил не быть! Так уж устроен мир: слабых и беззубых клюют все. Даже те, у кого в другое время и мысль такая не шевельнулась бы. Веру с надеждой убили позже. Убили, предварительно тщательно вытерев о них ноги, привнеся в армейскую среду никогда в широких масштабах не свойственные ей цинизм, коррупцию, предпринимательство. Все это гниль, все это коррозия, она гложет, разъедает, тем не менее, смею настаивать, что Вооруженные Силы - один из самых стойких институтов государства. Они сохранили в себе колоссальные запасы жизнестойкости, способности к самоочищению. Это жар, сильный жар, который таится под слоем искусственно набросанного пепла, они способны встряхнуться, способны встряхнуть государство, они способны все поставить на свои места. Никому не дано очернить, оплевать ту глубоко патриотическую сущность, которую изначально несут в своих генах Вооруженные Силы, ибо всегда, во все времена лучшие, умнейшие, талантливейшие люди страны в переломные моменты вставали в армейский строй, и жила Держава и будет жить!
      А жизнь продолжалась. 137-й Рязанский парашютно-десантный полк в плане территории был скомпонован крайне неудачно: огромные площади садов, несоразмерно длинные дороги, открытость во многих местах территории создавали массу неудобств. Содержать такую территорию в удовлетворительном состоянии было крайне утомительным занятием. Поэтому еще в бытность командующего Д. С. Сухорукова был создан и утвержден план, выполнение которого позволило бы четко обозначить контуры полка, придать городку стройность, логичность, завершенность. Дмитрий Семенович ушел на другую должность, а план начал претворяться в жизнь волей и трудолюбием прекрасного командира полка, на тот период подполковника, а ныне генерал-майора В. Ф. Хацкевича. Командир полка "пробил" финансирование и в соответствии с планом начал огораживать территорию. Прибывший в полк вновь назначенный командующий ВДВ генерал-полковник Н. В. Калинин развернувшиеся работы не одобрил. Первое, что ему не понравилось, - это КПП, который строился справа от дороги. Ленточный фундамент уже был готов, кладка поднялась местами на метр: "Почему здесь строится КПП?"
      - В соответствии с планом, утвержденным командующим ВДВ.
      - Кто командующий ВДВ?
      - Вы, товарищ генерал-полковник!
      - Перенести на левую сторону дороги.
      Перенесли. Надо сказать, что история с КПП имела свое продолжение. Когда КПП закладывался, была вырублена часть яблоневого сада. Кладку разобрали, блоки вытащили, канаву заровняли. В саду образовывалась быстро заросшая бурьяном плешь. Когда Калинина сменил Ачалов, выяснилось по его прибытии, что на этом месте росла лично им посаженная в бытность командиром Рязанского полка любимая яблоня. Опять скандал. Второе, что не понравилось Калинину, - центральная въездная дорога в полк. Кривая была дорога, кто, когда и при каких обстоятельствах ее спроектировал - история умалчивает, но она шла по плавной дуге.
      - Спрямить! - приказал Калинин.
      - Товарищ командующий, пробовали, но тогда дорога упирается в котельную, - доложил командир полка.
      Отдать распоряжение перенести котельную генерал-полковник Калинин не рискнул, приказал думать, и... чтоб дорога была прямой.
      Далее последовали распоряжения возвести на месте воздушно-десантного комплекса столовую. Объединенными усилиями зам по тылу ВДВ генерал-майора А. Г. Зуева, заместителя по воздушно-десантной подготовке генерал-лейтенанта В.М.Лебедева и моими эту катастрофическую по своим последствиям идею удалось локализовать, ибо воздушно-десантный комплекс Рязани - один из лучших в ВДВ, а на нетитульное строительство столовой денег просто не было. Перспектива вырисовывалась такая: развалить лучший ВДК и на его месте не поставить даже плохонькую столовую. Зато Николай Васильевич отыгрался на нас при решении вопроса об учебном корпусе. Дело в том, что на протяжении ряда лет на территории Рязанского полка жил и, соответственно, обучался первый курс Рязанского десантного училища. Для курсантов были построены хорошая казарма и типовой трехэтажный учебный корпус. Позднее командование училища изыскало возможность разместить 1-й курс на территории училища, а казарма и корпус остались. Казарму использовали по назначению, а в отношении учебного корпуса в соответствии с планом, утвержденным генералом армии Д. С. Сухоруковым, было принято решение: на первых двух этапах разместить штаб полка, на третьем - медицинский пункт. Это решение диктовалось жизнью. Штаб полка на тот период представлял собою стоящее в медвежьем углу захудалое двухэтажное здание, построенное до 1917 года, а медпункт размещался в сборно-щитовой казарме барачного типа, которая давным-давно выслужила установленные сроки. Ремонт был бесполезен, про такое говорят: выкрасить да выбросить.
      - Оставить учебный корпус! - такое решение принял новый командующий. Не помогли никакие уговоры и увещевания. С превеликим трудом удалось отстоять третий этаж, да и то временно. На первых двух было приказано оборудовать образцовые классы.
      В ВДВ нет задач невыполнимых. Заместитель командира полка майор Иван Ильич Бабичев, человек талантливый и волевой (ныне это генерал-майор, командир 76-й воздушно-десантной дивизии), вложил массу трудов, денег и оборудовал воистину восхитительный учебный корпус. Беда в том, что он никому не был нужен: солдат не курсант, его академия - поле, полигон, танкодром. Тогда он солдат. И остался учебный корпус памятником командирской воле.
      В трудах, хлопотах, учениях, стрельбах пролетело лето, наступила осень, а с ней и подготовка к параду. Теперь уже на парад как командир дивизии я представлял Костромской пеший, Рязанский механизированный и часть артиллерийского полка. Технически подготовка парада от предыдущих ничем существенно не отличалась. В моральном плане обстановка значительно усложнилась, особенно при проведении тренировок вне парадной площадки. По стране прошлась "демократическая рябь", целенаправленно продолжали литься потоки грязи на армию, в чем преуспели журналы "Огонек" и "Юность", ну, а крайними и виноватыми оказались, как всегда, солдаты и офицеры низшего звена. При следовании по московским улицам в колонне на технике нередко можно было нарваться на оскорбление, иногда в машины летели огрызки яблок, яйца, попадали камни.
      Пострадать, к счастью, никто не пострадал, но морально это было тяжело. Солдат, офицер - человек казенный, государственный, и не ему решать, чем ему заниматься: приказано готовиться к параду - армия готовится. Дадут приказ отставить, и уйдет армия в пункты постоянной дислокации. На то она и армия, чтобы приказы выполнять, не деля их на преступные и непреступные. С этим далеко заехали, слава Богу, вовремя остановились. Если каждый сержант начнет подозревать каждого лейтенанта в отдаче преступного приказа, а не думать над тем, как его выполнить, лейтенант станет анализировать приказы майора, тот полковника, то не будет армии вообще. Смешно, когда умные, взрослые, убеленные сединами и украшенные благородными лысинами дяди очень убедительно и серьезно, с умилением и придыханием рассуждают о демократизации армии. Какая, к чертовой матери, демократия, когда одному человеку дано право послать на смерть другого? Ну что тут, собрание проводить, голоса считать? В боевой обстановке первейшая священная обязанность командира любого ранга немедленно, без суда и следствия, пристрелить на месте, как бешеного пса, любого, независимо от должности и звания, кто попробует развести подобного рода дискуссии. Да, можно и нужно перестроить взаимоотношения в армии. Можно и нужно сблизить офицера и солдата, можно и нужно регламентировать рабочий день, можно и нужно материально и морально компенсировать любому военнослужащему дополнительный труд. Многое можно сделать, и это будет и гуманно, и правильно, и разумно, но нет, не было и не будет в мире демократической армии. Если такое произойдет, то эту организацию можно назвать как угодно, но не армией. Армия без единоначалия, без силы приказа, без дисциплины - это не более чем сброд. При любом боевом столкновении половина ее разбежится, половина будет перебита.
      Парад прошел, как всегда. Оценен был на отлично! Войска, техника убыли в части. Тыловая группа задержалась со сдачей имущества и прибыла в пункты постоянной дислокации 20 ноября. И вот тут привычный ритм впервые серьезно был нарушен.
      21 ноября 1988 года дивизия была поднята по тревоге. Совершила марш на аэродромы, и вся, в полном составе, приземлилась в Баку. После Сумгаита это был второй, значительно более мощный, всплеск народных волнений. Объяснялись эти волнения очень просто и логично. Михаил Сергеевич куда-то отлучился ненадолго, а нехорошие Визиров и Демирчян, воспользовавшись его отсутствием, в очередной раз сцепились. Впоследствии выяснилось, что отсутствие в момент назревания и разрешения конфликтных ситуаций - это стиль работы Горбачева, но тогда это еще было неясно. Задачу дивизии поставили очень смутную; если отбросить всю словесную шелуху и оставить суть, то, в несколько вольном изложении, устный приказ звучал примерно так: "Летите, голуби - летите, там беспорядки, кто, кого бьет - не ясно; но на месте разберетесь и вмешаетесь, кулаки у вас большие. Но не стрелять - Боже вас от этого упаси. Уговаривать, убеждать - это можно!" Неясно, правда, кого уговаривать и в чем убеждать. К тем временам относится рождение известной формулы: "Воздушно-десантные войска плюс Военно-транспортная авиация равняется Советская власть в Закавказье".
      Я стартовал на Баку отдельно от дивизии, с аэродрома Чкаловский, вместе с первым заместителем командующего ВДВ генерал-лейтенантом В. Н. Костылевым и оперативной группой штаба ВДВ. Нам было вменено в обязанность разобраться в обстановке до прибытия дивизии и определить полкам конкретную задачу.
      Взлетали мы с запорошенного первым снегом, продуваемого колючим ветром московского аэродрома, а приземлились в теплую, по нашим меркам, даже жаркую, бакинскую осень.
      На аэродроме и вокруг него было все спокойно. Встретившие нас офицеры штаба Ставки доложили, что на центральной площади города - площади имени Ленина третий день идет многотысячный митинг. Тема та же - Карабах. В городе обстановка относительно спокойная. Имеют место локальные стычки между армянами и азербайджанцами.
      Мы поехали в Ставку. По дороге стало очевидным, что город живет в целом нормальной жизнью. Магазины работают, транспорт ходит. Большинство людей нормально обеспечены, в меру веселы. Встретилось несколько немногочисленных групп юношей в возрасте 13 -17 лет, которые размахивали флагами с полумесяцами на длинных шестах и громко вопили: "Ка-ра-бах! Ка-ра-бах!.."
      Оперативная группа Главного штаба сухопутных войск находилась уже на месте. Скоординировали действия. Я получил задачу: взять любой полк, какой первый прилетит и высадится, и выдвинуться к площади Ленина с западного направления по проспекту Нефтяников, найти на площади командный пункт внутренних войск и организовать взаимодействие со старшим начальником МВД. Ни фамилии, ни звания этого начальника, ни точного места командного пункта мне доведено не было. Но это еще не самая главная беда. Я выдвинулся на аэродром "Насосная" (30 километров от Баку), там уже приземлились первые самолеты с 51-м Тульским парашютно-десантным полком. Прозу жизни опустим. Во главе полка часов около десяти 24 ноября, находясь во главе колонны в УАЗике, я выдвинулся на подступы к площади Ленина. Почему на подступы? Потому что по мере приближения к площади количество людей все увеличивалось и увеличивалось, а скорость движения колонны все уменьшалась и уменьшалась. А метрах в четырехстах от площади колонна стала вообще. Проспект был забит людьми "от дома до дома".
      Что я должен был делать на площади, а особенно, что должен был делать парашютно-десантный полк на БМД-1 с полным боекомплектом, в массе своей с хорошо, а местами отлично подготовленными солдатами и сержантами, но подготовленными для войны с внешним противником, я не представлял. Вышел из машины, и меня мгновенно обступили люди. На лицах их не было вражды. Была тревога: "Зачем вы сюда пришли?" Я им прямо так и сказал: "А черт его знает!.. У вас здесь вроде беспорядки какие-то". Все с жаром бросились уверять, что это не так. Что митинг организованный, политический. Людей много, но за порядком следят представители соответствующих формирований народного фронта. Фактов насилия нет и, дай Бог, не будет. В общем они ничего! Я им сказал, что раз они - ничего, то я - тоже ничего. И колонна будет стоять, где стоит, а я, если они не возражают, прогуляюсь по площади. Возражений не последовало. Взял с собой командира полка подполковника В. И. Орлова, двух автоматчиков и пошел. Когда подошел к площади, мне стало ясно, почему на проспекте Нефтяников образовалась эта громадная людская пробка. Вход непосредственно на площадь закрывали "бэтээры" дивизии внутренних войск имени Дзержинского. Перед "бэтээрами" находилось большое количество солдат в касках, бронежилетах, с автоматами в положении "За спину", с щитами и дубинками. Толпа бушевала, требуя пропустить ее на площадь, Солдаты, по изнуренному виду которых было видно, что стоят они как минимум пару суток, лениво отвечали, что команды на это нет, будет - пропустят. Я нашел старшего на "баррикаде", коротко объяснил, кто я такой, зачем и куда иду. Здоровенная фигура отодвинулась на полметра в сторону, освободив узкую щель между "бэтээрами", и мы протиснулись на площадь. С первого взгляда стало ясно, что площадь велика: метров 800 - 900 в длину и до двухсот в ширину. Примыкает она к зданию Дома Советов и раньше использовалась для проведения различных торжеств. Все это громадное пространство, скверики, примыкающие к нему со стороны набережной, были заполнены народом, где - гуще, где - реже. Сколько там было человек - кто знает. Я думаю, что тысяч 350 - 400, не меньше. Какой был смысл в баррикадах, закрывающих подступы к площади, тоже не ясно. Солдаты внутренних войск находились практически в окружении. С фронта толпа, с тыла - тоже толпа. У меня сложилось впечатление, что основное назначение баррикад - вызывать сильное раздражение у людей.
      В поисках командного пункта я обошел всю площадь. Странное это было зрелище. Кто-то недобро косится, кто-то сквозь зубы матерится. Большинство смотрят удивленно. Я, при росте 185 сантиметров, был в нашей группе самый маленький и самый худенький. Вадим Орлов был 190 сантиметров роста и весил 105 килограммов, а солдаты подобрались ему под стать. Некоторые люди пытались нас останавливать и с жаром доказывать, какие скверные люди армяне. Юноша интеллигентного вида развернул плакат, на котором красовалась надпись: "Ты - раб, ты - вор, ты - армянин". Подпись под цитатой была - А. С. Пушкин. Юноша громко восхвалял великого русского поэта, написавшего эти слова. В кустиках под деревами раскинулась масса палаток. На деревах огромное количество лозунгов на русском, азербайджанском и, черт знает, еще на каких языках. Здесь же массово резали баранов, жарили шашлыки, варили суп под названием то ли шулен, то ли шурпа, точно не помню. Внутренности, шкуры, вонь. По кустикам народ, за неимением другого места, справляет естественные надобности. На ступеньках Дома Советов толпа человек в 400, переделав фамилию 1-го секретаря ЦК КПА Визирова на армянский лад, скандировала: "Ви-зи-рьян! Ви-хо-ди! Ви-зи-рьян! Ви-хо-ди!.." Здесь же я разобрался, почему это происходит. Толпа, оказывается, третий день домогалась, чтоб товарищ Визиров явил свой светлый лик народу, а он, по каким-то там своим причинам, не являл. Толпа изощрялась в поисках средства для вызова вождя. В разных местах, в разных направлениях на площади стояли редкие цепочки заморенных солдат внутренних войск. Их никто не трогал, они никого не трогали. Наоборот, отношения были самые дружеские. Горожане угощали солдат сигаретами, фруктами. Здесь же, несколько в стороне, я отыскал вожделенный командный пункт, который представлял собой обычный с виду автобус ЛАЗ, но внутри это был, действительно, командный пункт. На командном пункте встретил я генерал-майора Сафонова, представителя внутренних войск. Когда я ему представился (а был я на тот период полковником), он меня радостно приветствовал:
      - Во! Еще один дурак, кроме меня, объявился! Можешьбольше по площади не шастать. Я тебе точно говорю: никаких партийных и государственных руководителей ты не найдешь. Я здесь Бог, царь и воинский начальник! И притомне знаю, за каким чертом я сюда попал, что мне здесь делатьи до какого времени находиться.
      - С кем у вас есть связь?- спросил я.
      - Вниз со всеми.
      - А вверх?
      - А вверх!.. - генерал развел руками.
      - Сколько вы здесь находитесь? - уточнил я.
      - Двое суток.
      - Какая у вас задача?
      - Известная. Поддерживать общественный порядок. Неlопустить кровопролития. Только его, общественный порядок, никто не нарушает. Сам видишь.
      - Так зачем меня к вам послали и какие действия я с вами должен координировать?
      - А черт его знает? Садись, выпей чайку...
      Чаю мне от такого муторного разворота не хотелось, я вежливо откланялся и пошел через площадь назад, к колонне. При всей неясности и двусмысленности полученной задачи одно ограничение было доведено: "В радиосвязь не входить". Посему я как истинный военачальник прогулялся до ближайшей будки-автомата. Бросил две копейки, набрал номер, который был мне дан (записан на клочке бумаги) и по которому велено было звонить в случае крайнего обострения обстановки или ее неясности. Нервно высокий голос отозвался: "Слушаю!" Я представился: "Полковник Лебедь, командир воздушно-десантной дивизии. С кем имею честь?"
      - Генерал-майор... - и неразборчиво прозвучала фамилия.
      Я вкратце доложил обстановку: с парашютно-десантным полком нахожусь на подступах к площади Ленина. Голова колонны 400 метров западнее площади. В контакт с представителем МВД вошел, координировать действия не представляется возможным. Он задачу не знает. Прошу уточнить задачу!
      В ответ неожиданно истерически: "Немедленно атакуйте! Вырвитесь на площадь! Оцепите Дом Советов!"
      Честно говоря, я слегка опешил. Я только что обошел всю площадь. Она была полна разными, всякими, но живыми людьми, которые в подавляющей массе своей вели себя пристойно. Солдат моих, сидевших на броне, вовсю угощали фруктами. Произошел, правда, мелкий инцидент: выскочивший из толпы шизофреник ударом кулака разбил губу прапорщику, но толпа сама же стукнула шизофреника по голове и сама унесла, принеся самые искренние извинения.
      Прапорщик, который был в два раза больше шизофреника и раз в десять сильнее, сначала онемел от такой дерзости, а потом, осознав комедийность ситуации, громко расхохотался, за ним рассмеялись солдаты, а потом и люди. Это разрядило обстановку. Какая же на таком фоне может быть, к чертовой матери, атака?..
      Я попытался объяснить ситуацию моему визави. Ничего из этого не вышло. Он зашелся в истерическом визге: "Полковник! Повторяю! Немедленно атакуйте!" Я на тот период был еще молодой полковник и командир дивизии тоже молодой. Я считаю себя человеком вежливым, по крайней мере настолько вежливым, чтобы не посылать незнакомых генералов на три известные буквы. Но тут меня заело. Этот истерический осел, распоряжающийся неизвестно от чьего имени, меня достал. Выполни я бездумно его команду - мог бы спровоцировать колоссальное кровопролитие, ибо атаковать в той ситуации, поскольку толпа стояла стеной, можно было только одним способом: всех под броню, автоматы в бойницы, пулеметы к бою и идти по трупам. Если такое количество людей собралось в одном месте, значит, у них на то была о-о-очень веская причина. И это были МИРНЫЕ люди. Я очень коротко, и, как мне показалось, емко высказал все, что я думал о его умственных способностях, и... положил трубку.
      Сразу скажу, что все осталось без каких-либо последствий. Никогда больше не видел и не слышал этого генерала. Но его голос до сих пор звучит у меня в ушах - голос недоумка-фанатика, голос морального урода, способного бросить на непонятно какой алтарь и непонятно во имя чего сотни, если не тысячи, человеческих жизней. И чьими руками это делать? Руками армии, первейший, священный долг которой состоит в защите своего народа от внешнего врага. А кто он, этот свой народ, по национальности - какое это имеет значение!..
      Я вернулся к колонне. Там уже находился генерал-лейтенант Костылев. Генерал Костылев - человек многомудрый, многоопытный. Он сразу нашел нормальный выход из положения, заставил заниматься всех привычным делом обслуживать технику, приводить в порядок обмундирование, оружие. Организовал дополнительное патрулирование. Я доложил ему содержание разговора. Генерал Костылев был немногословен:
      - Как фамилия этого дурака?
      - Не разобрал!
      - Не врешь?
      - Нет, точно не разобрал.
      - Что ты ему сказал?
      - Дал ему уклончивый ответ - послал его подальше.