Но по курьезной случайности, имевшей важные последствия, новообращенные варвары — остготы, вестготы, бургунды, вандалы, а позднее лангобарды — стали исповедовать арианство, объявленное Никейским собором ересью. В христианство их обратил «апостол готов» Ульфила, выходец из каппадокийских христиан, оказавшихся в 264 г. в плену у готов. Выросший среди готов, он еще мальчиком был отправлен в Константинополь, где стал приверженцем арианства. Вернувшись к готам в качестве епископа с миссионерской целью, он ради их наставления в вере перевел Библию на готский язык и сделал их еретиками. Таким образом, вместо религиозного единства он посеял раздоры и породил борьбу, впоследствии вспыхнувшую между варварами-арианами и римлянами-католиками.
      Притягательность римской цивилизации для варваров оставалась, однако, неизменной. Предводители варваров приглашали римлян в качестве советников, перенимали римские нравы, украшали себя римскими титулами консулов, патрициев и т.д. Они выступали не в роли врагов, а в роли поклонников римского политического устройства. Их скорее можно было принять за узурпаторов римской власти. Они составляли как бы последнее поколение тех иноземцев — испанцев, галлов, африканцев, иллирийцев, выходцев из восточных провинций, — которые постепенно захватывали высшие магистратуры и овладевали империей. Но ни один варварский владыка не осмеливался объявить себя императором. Когда Одоакр сместил императора Западной Римской империи Ромула Августула, он отослал императорские инсигнии восточному императору Зенону в Константинополь, давая понять, что одного императора достаточно. «Мы преклоняемся перед титулами, даруемыми императором, более, чем перед нашими собственными», — писал один варварский король императору. Самый могущественный из этих королей, Теодорих, приняв римское имя Флавий, написал императору: «Я раб ваш и сын ваш» — и объявил, что единственное его желание — сделать свое королевство «похожим на ваше, двойником вашей беспримерной империи». Таким образом, оба лагеря как бы шли навстречу друг другу. Деградирующие, внутренне варваризирующиеся римляне опускались до уровня поднимающихся, обретающих внешний лоск варваров.
      Стоит, однако, заметить, что представление о вторжении варваров как о мирном переселении или, в шутку говоря, как о туризме далеко от реальности.
      Эта эпоха, несомненно, была смутным временем. Смута порождалась прежде всего столкновениями завоевателей. На своем пути племена и народы вступали в борьбу, подчиняли друг друга, перемешивались. Некоторые создавали эфемерные конфедерации, как гунны, включившие в свое войско остатки разбитых остготов, аланов и сарматов. Рим, пытаясь играть на их взаимной вражде, в спешке романизировал пришедших первыми, чтобы противопоставить их последующим, более диким. Так вандал Стилихон, опекун императора Гонория, использовал против узурпатора престола Евгения и его союзника франка Арбогаста армию, состоявшую из готов, аланов и выходцев с Кавказа.
      Не меньший интерес представляют и события частные, характерные для столь важного фронта борьбы, как средний Дунай, от Пассау до Клостернейбурга, которые описаны во второй половине V в. в «Житии святого Северина» его учеником Евгиппием. Северин, выходец с Востока, но латинянин по происхождению, пытался организовать остатки римского населения прибрежной Норики, призвав на помощь германское племя ругиев и их королей, чтобы противостоять давлению других завоевателей, аламанов, готов, герулов и тюрингов, готовившихся к переправе через реку. Монах-отшельник, он ходил от одного укрепленного городка к другому, куда сбежалось римское население и ругии, боролся с ересью, язычеством, голодом, готовя против нашествия варваров духовное оружие за недостатком военных сил. Он предостерегал жителей от безрассудства, объясняя, что выходить из укрепленного места на жнитво или сбор фруктов — значит подвергать себя опасности быть убитым или взятым в плен врагами. Так, чудесами и силой мощей он внушил робость заколебавшимся варварам. Но он не питал иллюзий. Когда воспрявшие в надежде несмышленые люди попросили его добыть им у вождя ругиев разрешение на торговлю, он ответил: «Зачем помышлять о торговле там, куда ни один купец более не явится?» Евгиппий удивительно описывал водоворот событий, объясняя, что на дунайской границе постоянно царят смятение и неопределенность. Вся военная, административная и хозяйственная организация быстро разваливалась. Наступил голод. Умами и чувствами истомленных людей овладели суеверия. И произошло неизбежное. Один за другим городки оказывались в руках варваров, а в конце, после смерти этого божьего человека, бывшего для обездоленных людей наставником во всем, Одоакр решил переселить в Италию оставшихся в живых. Они захватили с собой останки Северина, и впоследствии его мощи были переданы монастырю близ Неаполя. Такова зачастую была развязка событий, к которым привело варварское нашествие.
      Смятение усугублялось страхом. Даже если принять в расчет преувеличение в рассказах об опустошениях и избиениях людей, которыми полна литература V в., нет никакого сомнения в жестокости и разрушительности «путешествий» варварских народов.
      Вот какова была Галлия после крупного вторжения 417 г., по описанию Орента, епископа города Оша: «Смотри, сколь внезапно смерть осенила весь мир и с какой силой ужасы войны обрушились на народы. И холмистые лесные кущи, и высокие горы, и стремительные реки, и крепости с городами, и морские преграды, и места пустынного затворничества, и ущелья, и даже пещеры в мрачных скалах — все оказалось под властью варваров. Одни погибли, став жертвой подлости или клятвопреступления, а другие были выданы на смерть своими согражданами. Немало гибло в засадах врагов, но не меньше — из-за насилия, творимого народом. Те, кто сумели устоять перед силой, пали от голода. Несчастная мать распростерлась вместе с детьми и мужем. Господин вместе со своими рабами сам оказался в рабстве. Многие стали кормом для собак; другие живьем сгорели в своих домах, охваченных пламенем. В городах, деревнях, виллах, вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там — повсюду смерть, страдание, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре».
      А вот как выглядела Испания, по словам епископа Идация: «На Испанию набросились варвары; с не меньшей яростью обрушились заразные болезни; имущество и припасы в городах захвачены сборщиками податей, а оставшееся разграблено солдатней. Голод свирепствует столь жестокий, что люди пожирают человечину. Матери режут детей, варят и питаются их плотью. Дикие звери, привыкшие к человечине, обильно поставляемой голодом, оружием и болезнями, набрасываются даже на живых и полных сил людей; не довольствуясь мертвечиной, они жаждут свежей плоти рода человеческого. Война, голод, болезни и звери как четыре бича неистовствуют во всем мире, и сбываются прорицания Господа нашего и пророков» его».
      Такова была страшная прелюдия к истории средневекового Запада. Ее тональность сохранилась на протяжении всех последующих десяти веков. Война, голод, эпидемии и звери — вот зловещие протагонисты этой истории. Конечно, они не с варварами впервые появились, античный мир знал их и раньше, и они действовали еще до того, как варвары дали им простор. Но варвары придали неслыханную силу их неистовству. Длинный меч великого варварского нашествия, который впоследствии стал и оружием рыцарства, накрыл Запад своей смертоносной тенью. Прежде чем постепенно возобновилось созидание, Западом надолго овладела исступленная сила разрушения. Средневековые западные люди-это отпрыски тех варваров, что подобны аланам в описании Аммиана Марцеллина: «То наслаждение, которое добродушные и миролюбивые люди получают от ученого досуга, они обретают в опасностях и войне. Высшим счастьем в их глазах является смерть на поле боя; умереть от старости или несчастного случая для них позорно и является признаком трусости, обвинение в которой страшно оскорбительно. Убийство человека — это проявление геройства, которому нет и достойной хвалы. Наиболее славным трофеем являются волосы скальпированного врага; ими украшают боевых коней. У них не найдешь ни храма, ни святилища, ни даже крытой соломой ниши для алтаря. Обнаженный меч, по варварскому обычаю вонзенный в землю, становится символом Марса, и они набожно поклоняются ему как верховному владыке тех земель, по которым проходят».
      Страсть к разрушению прекрасно выражена хронистом VII в. Фредегаром в словах, вложенных в уста матери одного варварского короля, наставлявшей сына: «Если ты хочешь стать на путь подвига и прославить свое имя, разрушай все, что другие построили, и уничтожай всех, кого победишь; ибо ты не можешь строить выше, чем делали твои предшественники, и нет подвига более прекрасного для обретения славного имени».
 
      С начала V в. то в ритме медленной инфильтрации и относительно мирного продвижения, то в ритме неожиданных набегов, сопровождавшихся вооруженной борьбой и насилием, нашествие варваров к концу VIII в. глубоко изменило политическую карту Запада, номинально остававшегося под властью византийского императора.
      С 407 по 429 г. чреда варварских рейдов опустошила Италию, Галлию и Испанию. Наиболее захватывающий эпизод — осада, взятие и разграбление Рима вестготами Алариха в 410 г. Падение вечного города ошеломило многих. «Мой голос дрожит, и от рыданий перехватывает горло, пока я диктую эти слова, — стенает святой Иероним в Палестине. — Он завоеван, этот город, который покорил весь мир». Язычники обвиняли в трагедии христиан, изгнавших из Рима его богов-покровителей. Святой Августин воспользовался случаем, чтобы в сочинении «О Граде Божьем» определить отношения между земным и небесным. Он снял с христиан вину за это событие, низводя его до уровня часто случающихся трагедий; и оно действительно повторилось в 455 г. с нашествием вандалов Гензериха, но на этот раз без кровопролития.
      Вандалы, аланы, свевы разоряли Иберийский полуостров. Благодаря краткому пребыванию вандалов юг Испании был окрещен Андалузией. С 429 г. вандалы, единственные из варваров, имевшие флот, перебрались в Северную Африку и завоевали римскую провинцию Африку, то есть Тунис и восточный Алжир.
      Вестготы после смерти Алариха хлынули в 412 г. из Италии в Галлию, затем в 414 г. — в Испанию, откуда в 418 г. отошли назад, чтобы обосноваться в Аквитании. На всех этих этапах не переставала действовать римская дипломатия. Именно император Гонорий направил в Галлию вестготского короля Атаульфа, за которого выдал в Нарбонне 1 января 414 г. замуж свою сестру Галлу Плацидию. Это он после убийства Атаульфа в 415 г. побудил вестготов отправиться на завоевание Испании и отнять ее у вандалов и свевов, а затем призвал их в Аквитанию.
      Вторая половина V в. — время решительных перемен. На севере скандинавы, англы, юты, саксы после серии нападений на Британию на протяжении 441 — 443 гг. захватили ее. Часть побежденных бриттов пересекла море и обосновалась в Арморике, ставшей отныне Бретанью.
      Однако главное событие — это образование, хоть и недолговечное, гуннской империи Аттилы, которое все привело в движение. Прежде всего Аттила, как и восемь веков спустя Чингисхан, объединил к 434 г. монгольские племена, пришедшие на Запад, а затем разбил и подчинил других варваров; по отношению к Византии он держал себя двулично, терся около нее, выжидая момента, как позднее Чингисхан с Китаем, чтобы овладеть ею, пока не дал убедить себя (после неудачи на Балканах в 448 г.) в необходимости направить силы в Галлию, где римлянин Аэций благодаря главным образом вестготскому контингенту остановил его продвижение на Каталаунских полях в 451 г. Гуннская империя развалилась, и ее орды возвратились на восток, а в 453 г. умер тот, кто вошел в историю под прозвищем, данным неизвестным хронистом IX в., «бича божьего».
      Наступили смутные времена с людьми и событиями необыкновенными. Сестра императора Валентиниана III Гонория взяла в любовники управителя своим имением. Ее августейший брат был возмущен и в наказание отправил ее в Константинополь. Принцесса, в отместку и увлекаемая темпераментом, переслала свое кольцо Аттиле, царившему в воображении женщин. Валентиниан, узнав об этом, поспешил выдать сестру замуж, пока гунн не успел потребовать своей невесты, а с нею и пол-империи в приданое.
      Аттила по возвращении из Галлии в 452 г. обрушился на Северную Италию, захватил Аквилею и увел в плен часть населения. Спустя шесть лет пленники, которых считали погибшими, возвратились, причем многие застали своих жен вновь вышедшими замуж. Местный епископ в недоумении обратился за советом к папе Льву Великому, который вынес решение: женщины, вступившие вторично в брак, наказанию не подлежат, но если откажутся вернуться к первым мужьям, то должны подвергнуться отлучению от церкви.
      Тем временем в империи был поселен императором еще один народ — бургунды, которые одно время обитали близ Вормса, откуда сделали попытку захватить Галлию, но потерпели сокрушительное поражение от Аэция и его наемников-гуннов. Один эпизод этих событий, относящийся к 436 г., когда погиб король Гунтер, послужил прологом для «Песни о Нибелунгах». В 443 г. римляне уступили им Савойю. В 468 г. вестготы Эриха возобновили завоевание Испании и за десять лет овладели ею.
      И тогда появились на сцене Хлодвиг и Теодорих. Хлодвиг — вождь племени салических франков, которое в V в. просочилось в Бельгию, а оттуда на север Галлии. Он собрал вокруг себя большинство франкских племен, подчинил Северную Галлию, одержав победу над римлянином Сиагрием у Суассона, ставшего его столицей, затем отбил нападение аламанов в сражении при Тольбиаке и в 507 г. захватил Аквитанию у вестготов, король которых Аларих II был разбит и погиб близ Вуйе. Ко дню смерти Хлодвига в 511 г. франки стали хозяевами всей Галлии, кроме Прованса.
      Под занавес на империю обрушились остготы. Под предводительством Теодориха они атаковали в 487 г. Константинополь, но ушли оттуда и завоевали в 493 г. Италию. Обосновавшись в Равенне, Теодорих царствовал в течение 30 лет, и, если панегиристы не слишком преувеличивают, он, управляя Италией вместе с римскими советниками Либерием, Кассиодором, Симмахом и Боэцием, дал ей возможность пережить новый золотой век. Проживший с восьми до восемнадцати лет при константинопольском дворе в качестве заложника, он сам являл собой наиболее удачливого и привлекательного из романизированных варваров. Восстановитель «римского мира» в Италии, он в 507 г. вмешался в галльские события, запретив Хлодвигу присоединять Прованс к Аквитании, отвоеванной у вестготов. Его беспокоил выход франков к Средиземному морю.
      В начале VI в. раздел Запада, казалось, был окончательно произведен между англосаксами, осевшими в Британии, полностью отрезанной от континента, франками, занявшими Галлию, бургундами, сосредоточившимися в Савойе, вестготами, хозяевами Испании, вандалами, утвердившимися в Африке, и остготами, господствовавшими в Италии.
      В 476 г. почти незамеченным прошло одно событие. Паннонский римлянин Орест, служивший ранее писцом у Аттилы, собрал после смерти своего господина осколки его армии — скиров, герулов, туркилингов, ругиев — и привел их на императорскую службу в Италию. Став предводителем этого войска, он, воспользовавшись случаем, сместил императора Юлия Непота и вместо него провозгласил императором в 475 г. своего маленького сына Ромула. Но год спустя сын другого фаворита Аттилы скир Одоакр, стоявший во главе своего клана варваров, выступил против Ореста, убил его и сместил юного Ромула, а инсигнии императоров Запада отослал в Константинополь императору Зенону. Событие, как нам кажется, не сильно взволновало современников. Через пятьдесят лет комит Марцеллин, иллириец на службе у византийского императора, написал в своей хронике: «Одоакр, король готов, захватил Рим… Западная Римская империя, которой первым начал управлять в 709 г. от основания Рима Октавиан Август, перестала существовать вместе с юным императором Ромулом».
      V век был свидетелем того, как сошли со сцены последние великие люди, состоявшие на службе Западной империи: «последний римлянин» Аэций, убитый в 454 г.; Сиагрий, выданный вестготами Хлодвигу и обезглавленный в 486 г.; вандал Стилихон, патриций и воспитатель императора Гонория, который и приказал казнить своего учителя в 408 г.; свев Рицимер с титулом патриция, управлявший Западной империей до своей смерти в 472 г.: наконец, Одоакр, которого Теодорих заманил в ловушку и убил собственными руками в 493 г.
      До сих пор восточноримские императоры своей политикой стремились лишь сократить ущерб от нашествий: спасая Константинополь от варваров, они откупались золотом и направляли их на западные земли империи. Варварских королей они принимали в свое подданство и щедро расточали им титулы патрициев и консулов, но при этом старались держать завоевателей подальше от Средиземного моря. «Mare nostrum» было не просто средоточием римского мира, но и оставалось важнейшей торговой артерией, обеспечивавшей его всем необходимым. В 419 г., в соответствии с изданным в Константинополе законом, всякий, кто обучал варваров морскому делу, наказывался смертью. Теодорих, как мы видели, взял на себя поддержание этой традиции и помешал Хлодвигу овладеть Провансом, не подпустив его к морю. Вандалы, правда, нанесли по ней удар, построив флот, позволивший им завоевать Африку, откуда они в 455 г. совершили вылазку в Рим и разграбили его.
      Византийская политика поменялась с восшествием на престол Юстиниана в 527 г., через год после смерти Теодориха в Равенне. Политика императоров перестала быть пассивной. Юстиниан решил перейти в наступление и восстановить власть империи если не во всей западной части, то по крайней мере на наиболее важных приморских территориях. Поначалу ему это удалось. Византийские полководцы положили конец вандальскому королевству в Африке (533 — 534), с большим трудом— владычеству готов в Италии (536 — 555) и вырвали в 554 г. у вестготов Бетику в Испании. Успехи оказались, однако, недолговечны, они еще более ослабили Византию перед лицом угрозы с Востока и еще сильнее истощили Запад, где к опустошениям от войн и голода в 543 г. прибавились бедствия от чумы. Большинство земель в Италии, за исключением Равеннского экзархата, Рима с окрестностями и южной окраины полуострова, были потеряны (568 — 572) под натиском новых завоевателей — лангобардов, тронувшихся на юг в попытке спастись от нового азиатского нашествия — аварского.
      Вестготы в конце VI в. отвоевали Бетику. Наконец, Северная Африка начиная с 660 г. стала ареной арабских завоеваний.
      Возникновение ислама и арабские завоевания были великим событием VII в. для Запада. Значение образования мусульманского мира для христианской Европы будет рассмотрено ниже. Пока же оценим влияние ислама на политическую карту Европы.
      Арабы прежде всего оторвали от западнохристианского мира Магриб, затем растеклись по Испании, легко отбив ее в 711 — 719 гг. у вестготов, исключение составила северо-западная часть полуострова, где христианам удалось сохранить свою независимость. На какое-то время они овладели Аквитанией и Провансом, пока Карл Мартелл не остановил их в 732 г. у Пуатье и они не были вытеснены франками за Пиренеи, где после потери Нарбонна в 759 г. они и осели.
      VIII век был поистине веком франков. Их восхождение к господству в западном мире, начиная с Хлодвига, происходило поступательно, несмотря на некоторые поражения, в частности от Теодориха. Мастерским ходом Хлодвига было его крещение вместе со своим войском не по арианскому обычаю, а в отличие от других варварских королей по католическому. Благодаря этому он успешно разыграл религиозную карту, пользуясь поддержкой если не папства, еще очень слабого, то по крайней мере могущественной иерархии католической церкви и не менее сильного монашества. В VI в. франки завоевали бургундское королевство (523 — 534), а затем Прованс (536).
      Наследственные разделы и соперничество потомков Хлодвига ослабили порыв франков, которые кажутся даже выдохшимися в начале VIII в. с упадком меровингской династии, представленной легендарными ленивыми королями, и с умалением роли франкского духовенства. Франки перестали быть единственными ортодоксами в западном христианском мире. Вестготы и лангобарды также перешли в католицизм, отказавшись от арианства. Папа Григорий Великий (590 — 604) предпринял обращение англосаксов, поручив его монаху Августину с сотоварищами. В первой половине VIII в. благодаря Виллиброду и Бонифацию католицизм проник во Фризию и в Германию.
      И в это время франки вновь обрели шансы на успех. Духовенство усилиями Бонифация было реформировано, и молодые предприимчивые Каролинги сменили зачахнувшую меровингскую династию.
      Хотя каролингские майордомы в течение десятилетий держали в своих руках власть, лишь сын Карла Мартелла Пипин Короткий первым сделал решительный шаг, восстановив католический приоритет франков и заключив с папой обоюдовыгодный союз. За римским понтификом он признал светскую власть над частью Италии вокруг Рима. Возникло папское государство (патримоний св. Петра), которое, опираясь на фальсифицированный в папской канцелярии между 756 и 760 гг. документ, так называемый Константинов дар, положило начало светской власти папства, сыгравшей столь великую роль в политической и духовной истории средневекового Запада. Взамен папа признал за Пипином титул короля и короновал его в 754 г., в том же году, когда появилось и папское государство. Так был заложен фундамент, опираясь на который каролингская монархия за полвека объединила под своим господством наибольшую часть христианского Запада, а затем восстановила Западную империю.
      Так, за четыре столетия, отделявших восшествие на императорский престол Карла Великого (800) от смерти Феодосия (395 г.), на Западе появился новый мир, возникший благодаря постепенному слиянию римского и варварского миров. Западное Средневековье обрело свой облик.
 
      Этот средневековый мир стал итогом встречи и слияния двух миров, тяготевших друг к другу, итогом конвергенции римских и варварских структур, находившихся в состоянии преобразования.
      Римский мир начал самоотчуждаться самое позднее с III в. Его централизованная организация неуклонно распадалась. К великому разделу, изолировавшему Запад от Востока, добавлялась растущая изоляция отдельных частей Западной Римской империи. Торговля, которая была преимущественно внутренней (между провинциями), приходила в упадок. Сельскохозяйственная и ремесленная продукция, вывозившаяся из мест производства в остальные области римского мира, как средиземноморское оливковое масло, рейнское стекло, галльские гончарные изделия, все более теряла рынки сбыта; денег становилось все меньше, и монеты были худшей пробы; обрабатываемые земли забрасывались, и количество запущенных полей, «agri deserti», росло. Так вырисовывались черты средневекового Запада: разложение на самодовлеющие мирки, существующие среди пустынного пространства лесов, равнин и ланд. «В развалинах больших городов одни лишь разрозненные кучки населения, свидетели былых бедствий, сохраняют для нас прежние их названия», — писал Орозий в начале V в. Наряду со многими другими это свидетельство, подтверждаемое археологией, указывает на важный факт обескровливания городов, ускоренного варварскими разрушениями. Несомненно, что, с одной стороны, это было обычным следствием насилия завоевателей, которые всегда разрушают, грабят, ввергают в нищету и сокращают население. Несомненно, что города благодаря накопленным богатствам были наиболее соблазнительной добычей и становились наиболее кровавой жертвой. Но если они не возрождались после этих испытаний, значит, эволюция общества отторгала от них население. И этот отток горожан был следствием убыли товаров, которые не обеспечивали более городского рынка. Городское население — это потребители, существовавшие за счет подвоза припасов. И когда исчезновение звонкой монеты лишило горожан возможности покупать, когда торговые каналы перестали орошать городские центры, горожане вынуждены были бежать туда, где производилась продукция. Прежде всего потребность в пище объясняет бегство богатых в свои поместья и исход бедных на земли богатых. Но варварское нашествие, дезорганизовавшее экономические связи и нарушившее торговлю, лишь ускорило аграризацию населения, а не породило ее.
      Аграризация была явлением экономическим и демографическим, но в первую голову— социальным, придающим облику средневекового общества своеобразные черты. Особенно сильно поражал современников, а вслед за ними и многих исследователей истории поздней империи ее фискальный аспект. Ведь горожане часто бежали в деревню от вымогательств сборщиков податей и, спасаясь от Харибды, попадали к Сцилле, поскольку бедные оказывались во власти крупных собственников, превращаясь в их сельских рабов.
      «Вот что тяжелее и возмутительнее всего, — писал Сальвиан. Когда люди теряют свои дома и земли вследствие разбоя или конфискации, произведенной сборщиками налогов, они бегут во владения магнатов и становятся их колонами. Как у той всемогущей и злобной женщины, которая была известна своей способностью превращать людей в животных, осевшие во владениях магнатов люди испытывают схожую метаморфозу, как бы испивая из чаши Цирцеи, ибо богатые начинают рассматривать их как свою собственность, хотя они пришли со стороны и им в действительности не принадлежат; так рожденные свободными превращаются в рабов». Здесь важно то, что это объяснение, хотя оно и содержит лишь часть истины, обнажает антифискальный настрой, черту несвойственную, как известно, средневековым умам и слишком часто маскирующую более реальные и глубинные причины. Именно дезорганизация обмена усиливала голод, а голод толкал массы людей в деревню и понуждал становиться рабами тех, кто кормит, то есть крупных собственников.
      Первой жертвой развала античной торговой системы стали римские дороги. Средневековые дороги, которые появились позже, с материальной точки зрения были не столько дорогами, сколько путями. Коль скоро наземные дороги перестали пересекать пустынные пространства, функционировали лишь природные пути, то есть судоходные реки. По этой причине перестроилась, тяготея к речным артериям, вся система анемичного сообщения в Раннее Средневековье, и в то же время стала перекраиваться география городов, как хорошо показал Жан Дондт: «С конца римской эпохи сухопутное сообщение уступает место водному, вызывая соответствующее перемещение городских центров… В упадок приходят города, расположенные на перекрестках путей сообщения, за исключением речных путей». Примеры: Кассель и Бавё, важные сухопутные узлы в римскую эпоху, которые впоследствии исчезли; Тонгр, который медленно угас в V в., уступив место Маастрихту на Маасе. Следует, однако, заметить, что не все реки даже среди больших поднялись до уровня путей сообщения. Беспрестанные нашествия на восточные и центральные районы Европы, особенно нашествие аваров и нападения славян, а также сопротивление саксов и других народов Германии христианизации обесценили Дунай, Вислу, Одер, Эльбу и даже ограничили роль Рейна. Главные пути были те, которые через Рону, Сону, Мозель и Маас связывали Средиземноморье с Ла-Маншем и Северным морем. Христианизация Англии в VII в. и вызванный аварским нашествием поворот скандинавской торговли на запад сделали прибрежные районы между Сеной и Рейном наиболее благоприятным местом передвижения товаров и людей — в частности, паломников в Рим. Этим объясняется счастливая судьба портов Квентовик в устье Канша и Дуурстеде в устье Рейна. Марсель и Арль, оживленные в меровингскую эпоху, после 670 г. пришли в упадок ввиду возобновления движения по сухопутным альпийским путям и благодаря умиротворению Северной Италии после ее заселения лангобардами, что оживило также и движение по реке По. Сена, Луара, Гаронна, связывающие Руан и Париж. Орлеан и Тур, Тулузу и Бордо, тоже позже стали важными путями сообщения, хотя их выход на морские, океанские просторы, выплывать куда все более боялись, имел второстепенное значение. Зато арабские завоевания превратили Эбро и Дуеро в пограничные реки, а их обезлюдевшие долины в пустоши.
      Не стоит, однако, думать, что благодаря этим путям сообщения, особенно речным, осуществлялась крупная торговля. Ее объектом были лишь некоторые предметы первой необходимости. Это соль, перевозка которой по Мозелю из Меца в Трир полусонным лодочником требовала, по словам Григория Турского, чудесного вспомоществования св. Мартина или которую переправляли монахи Нуармутье на континент, а также продукты, ставшие почти что предметами роскоши, как вино и масло, которые, например, св. Филиберт, аббат Жюмьежа в конце VII в., получил от своих друзей из Бордо. Но особенно важной статьей торговли были такие ценности, как дорогие ткани, пряности, которые восточные купцы, именовавшиеся «сирийцами», а в действительности бывшие евреями, привозили на Запад; ими же торговали восточные купцы, осевшие в христианском мире, которым доставляли их компатриоты. История денежного обращения в этот период свидетельствует об эпизодичности обмена. Золотая монета вообще вышла из обращения, и если меровингские государи ее чеканили, то не ради обеспечения экономических потребностей, а чтобы поддержать свой престиж и проявить права суверенной власти. Рост числа монетных дворов, отнюдь не связанный с активизацией обмена, лишь подчеркивал слабость распространения монеты, которую необходимо было, так сказать, производить на месте, как и другие необходимые продукты, в условиях разобщенной экономической жизни.
      Аграризация как социальное явление — это лишь наиболее зримый аспект той эволюции, которая придала средневековому западному обществу одну особенно характерную черту, которая оказалась запечатленной в сознании людей на более долгое время, чем в материальной жизни: это профессиональное и социальное размежевание. Нежелание людей заниматься некоторыми ремеслами, текучесть сельской рабочей силы побудили еще императоров поздней Римской империи сделать определенные профессии в обязательном порядке наследственными и поощрять земельных собственников к прикреплению колонов к земле, чтобы они заменили рабов, становившихся все более и более малочисленными. Необходимо было удерживать на своих местах людей, нужных экономике, которая не питалась более привозной продукцией, а замкнулась на местном производстве. Один из последних императоров Запада Майориан (457 — 461) жаловался на «хитрости, к которым прибегают эти люди, не желая оставаться в сословиях своих отцов». Средневековый христианский мир сделал из желания порвать со своим сословием смертный грех. Каков отец, таков и сын — вот закон западного Средневековья, унаследованный от поздней Римской империи. Устойчивость была противопоставлена социальным переменам, особенно возвышениям. Идеалом стало общество «старожилов» (фр. manants от лат. manere — оставаться).