Хейнский цикл - Зескра

      — Деревенщина, — сказала она, — все ты делаешь неправильно. И нечему тут удивляться. Ты и не могла вести себя по-другому. Ты считаешь, что секс — это то, что делают с тобой. Все не так. Делать должна ты. С кем-то другим. И не для него. Ты вообще еще не знаешь, что такое секс. Ты знакома только с насилием.
      — Давным-давно лорд Эрод все это говорил мне, — ответила я с горечью. — Мне безразлично, как это называется. Я сыта по горло. На всю оставшуюся жизнь. И могу только радоваться, что у меня никого нет.
      Ресс скорчила гримасу:
      — В двадцать два года? Может, на какое-то время тебе и хватит. Если тебя это устроит, будь счастлива. Но подумай над моими словами. Ты лишаешься немалой части бытия.
      — Когда мне понадобится секс, я и сама смогу доставить себе удовольствие, — сказала я, не заботясь, что мои слова могут обидеть ее. — Любовь не имеет с ним ничего общего.
      — Вот тут ты ошибаешься, — возразила Ресс, но я не слушала ее. Я получила знания от учителей и из книг, которые сама выбирала, и не нуждалась в советах, о которых не просила. Я отказывалась слушать, когда мне указывали, что делать и как думать. Если я свободна, то до мозга костей. Я напоминала ребенка, который начинает ходить.
      Ахас тоже давал мне советы. Он сказал, что дальше продолжать образование глупо.
      — Сколько бы ты ни читала, тебе уже не извлечь из книг ничего полезного, — сказал он. — Это самообман. А нам нужны руководители и члены организации, обладающие практическими навыками.
      — Нам нужны учителя!
      — Да, — согласился он, — но уже год назад ты знала достаточно, чтобы учить других. Что толку в древней истории, в рассказах о других мирах? Нам предстоит делать революцию!
      Я не могла расстаться с книгами, но стала испытывать чувство вины. Я стала преподавать в школе Хейма, обучая неграмотное «имущество» чтению и письму — точно так же, как три года назад учили меня. То была нелегкая работа. Взрослому человеку трудно научиться читать, когда этим приходится заниматься по вечерам, после тяжелой работы. Куда проще, когда телесеть вбивает тебе в голову все, что необходимо.
      Про себя я продолжала спорить с Ахасом и как-то спросила у него:
      — Есть ли библиотека на Йеове?
      — Не знаю.
      — Тебе известно, что ее нет. Корпорации не оставили по себе никаких библиотек. Они им были не нужны. Их руководители были невежественными людьми, которых не интересовало ничего, кроме дохода. Знание само по себе несет добро. И я продолжаю учиться, чтобы принести знания на Йеове. Будь я в силах, то притащила бы им всю здешнюю библиотеку!
      Он уставился на меня.
      — Что думают владельцы, что они делают — вот о чем рассказывают все их книги. И на Йеове они не нужны.
      — Еще как нужны, — ответила я, не сомневаясь, что он ошибается, хотя опять не могла объяснить почему.
      Вскоре меня пригласили преподавать историю, так как один из учителей покинул школу. Эти уроки проходили как нельзя лучше. Я старательно готовилась к ним. Меня попросили проводить занятия с наиболее успевающими учениками, и с этим заданием я тоже справилась. Слушателям были интересны идеи, которые я извлекала из хода истории, и те сравнения, что приходили мне на ум при сравнении нашего мира с другими. Я изучала, как разные народы воспитывают своих детей, кто несет за них ответственность и как надо понимать ее, ибо мне казалось, что именно так люди обретают свободу или ввергают себя в рабство.
      Один из разговоров на эту тему состоялся с человеком из посольства Экумены. Я испугалась, увидев в аудитории чужое лицо. Еще больше я перепугалась, когда узнала его. Он вел начальный курс истории Экумены, которую я изучала по телесети. Я слушала его, затаив дыхание, хотя никогда не участвовала в дискуссиях. Знания, которые я обрела, оказали на меня большое воздействие. Мне почудилось, что он сочтет меня самонадеянной, если я начну говорить о вещах, доподлинно известных ему, и с трудом, запинаясь, провела урок, стараясь не глядеть на его лицо с глазами почти без белков.
      После занятий он подошел ко мне, вежливо представился, похвалил мою лекцию и спросил, читала ли я такие-то книги. Он говорил со мной так доверительно и открыто, что я не могла не проникнуться доверием к нему. Скоро он полностью завоевал его. Я нуждалась в его советах и руководстве, ибо даже умные люди написали и произнесли массу глупостей об отношениях между мужчиной и женщиной, от чего зависела жизнь детей и ценность полученного ими образования. Он знал, какие книги стоит читать, и после знакомства с ними я уже могла идти дальше сама.
      Его имя было Эсдардон Айя. Он занимал какой-то высокий пост в посольстве, я не знала точно, какой именно. Родился он на Хайне, в Старом Мире, колыбели человечества, откуда вышли все наши предки.
      Порой я думала: как странно, что я знаю о таких вещах, о столь древних и далеких материях, я, которая до шести лет не подозревала о существовании мира за стенами поселения, а до восемнадцати понятия не имела, как называется страна, в которой мне довелось жить! Когда я только осваивалась в городе, кто-то упомянул Вое Део, а я спросила: «Где это?» Все так и уставились на меня. Женщина, старая арендница с грубым голосом, сказала: «Да здесь, пыльная моя. Здесь и есть Вое Део. Моя и твоя страна!»
      Я рассказала об этом Эсдардону Айе. Он не засмеялся.
      — Страна, люди? — сказал он. — Какие странные и трудные для восприятия идеи.
      — Я родом из рабства, — сказала я, и он кивнул.
      Теперь я редко виделась с Ахасом. Мне не хватало его дружбы, но отношения наши уже не были столь теплыми.
      — Ты стала такой самодовольной, все время на людях, публикуешься, выступаешь перед аудиторией, — заметил он как-то раз. — Ты занята только собой, а не нашим делом.
      — Но я говорю с людьми в Хейме, — возразила я. — Пишу о том, что нам надо знать. Все, что я делаю, служит делу свободы.
      — Общину не устраивают твои памфлеты, — серьезно сказал он с таким видом, словно сообщал тайну, которую мне необходимо было знать. — Меня попросили передать тебе, чтобы впредь до публикации ты представляла свои сочинения на рассмотрение комитета. Прессой руководят слишком горячие головы, и из-за них у наших кандидатов от Хейма масса хлопот и неприятностей.
      — У наших кандидатов! — взорвалась я. — Никто из хозяев не будет моим кандидатом! Или ты снова получаешь указания от молодого хозяина?
      Мои слова ошеломили его.
      — Если ты ставишь себя во главу угла и отказываешься сотрудничать, то навлекаешь опасность на нас всех.
      — Я не ставлю себя во главу угла — это свойственно политикам и капиталистам. Во главу угла я ставлю свободу. Так почему ты не можешь сотрудничать со мной? Наши пути расходятся, Ахас!
      Разозлившись, он ушел, оставив меня в таком же состоянии.
      Думаю, Ахаса расстроило, что я перестаю зависеть от него. А может, он ревновал к моей независимости, поскольку оставался при лорде Эроде. Ему была свойственна преданность. Ссора нам обоим причинила боль. И мне бы хотелось знать, какая судьба постигла его в те нелегкие времена, которые обрушились на нас.
      В его обвинениях была и доля правды. Я обнаружила, что способна говорить и писать такие вещи, которые глубоко трогали сердца и мысли людей. Никто не дал мне понять, что опасность, которую несет в себе такой дар, соизмерима с его силой. Ахас сказал, что я ставлю себя во главу угла, но я-то знала, что он не прав. Я целиком и полностью отдавала себя служению лишь истине и свободе. Никто не объяснил мне, что цель не может оправдывать средства, а конечную цель знал только великий Камье. Бабушка могла поведать мне о ней. Могли бы напомнить строки «Аркамье», но я нечасто заглядывала в них, а в городе не было стариков, которые вечерами «пели» бы эти слова. Впрочем, я бы все равно не расслышала их из-за отчетливого звучания моего прекрасного голоса, который излагал прекрасные истины.
      Я была уверена, что никому не приношу вреда, если не считать, что вся наша деятельность привлекала внимание правителей Вое Део, давая им понять, что Хейм растет, а Радикальная партия становится все сильнее — и рано или поздно они должны были выступить против нас.
      Мало-помалу среди нас начались распри. В «общих компаундах», кроме мужской и женской половин, появились и несколько квартир для пар. Это было кардинальным нововведением. Любого рода браки в среде «имущества» считались незаконными. Парами позволялось жить только с разрешения владельца. Закон предписывал «имуществу» хранить верность и проявлять преданность только по отношению к своему владельцу. Дети принадлежали не матери, а хозяину. Но поскольку гареоты жили рядом с «имуществом», которое кому-то принадлежало, на их семейные апартаменты не обращали внимания или просто терпели. А тут внезапно закон решительно изменили, пары подверглись аресту, были оштрафованы, если они являлись налогоплательщиками, разделены и отправлены в дома, находящиеся под управлением корпораций. Ресс и другие наши домоправительницы были оштрафованы и предупреждены, что, если подобные «аморальные проявления» снова будут иметь место, их привлекут к ответственности и отправят в рабочие лагеря. Двое малышей одной из пар не были внесены в правительственные списки и, когда забрали их родителей, оказались брошенными на произвол судьбы. Кео и Рамайо взяли детей к себе и стали их опекунами на женской половине, ибо так всегда полагалось поступать с сиротами в поселениях.
      На встречах Хейма и Общины шли жаркие дебаты о том, что произошло. Некоторые утверждали, что Радикальная партия должна решительно поддержать право «имущества» жить семьями и воспитывать детей. Это не несет в себе прямой угрозы хозяевам и соответствует естественным инстинктам многих рабов, особенно женщин, которые, хотя не имеют права голоса, все же являются ценными союзниками. Другие же считали, что все проявления личной жизни должны уступить место преданности делу свободы и отойти на второй план, когда предстоит великое дело освобождения. На встрече об этом говорил лорд Эрод. Я поднялась, чтобы ответить ему. Не может быть свободы без права на свободу сексуальную, сказала я, и пока женщинам не позволят, а мужчины не изъявят желания нести ответственность за своих детей — не может быть и речи о свободе для женщины, относится ли она к владельцам или входит в состав «имущества».
      — Мужчины должны нести ответственность за окружающий мир, за тот огромный мир, в который предстоит войти детям; женщины отвечают за существование в стенах дома, за моральное и физическое здоровье и воспитание детей. Это разделение установлено Богом и природой, — ответил Эрод.
      — Означает ли в таком случае раскрепощение женщины, что она вольна удалиться в безу и закрыться у себя на женской половине?
      — Конечно, нет, — начал он, но я прервала его, боясь, что Эрод пустит в ход свой язык златоуста:
      — Что же тогда означает свобода для женщины? Значит, она отличается от свободы мужчины? Или от права свободного человека ощущать себя таковым.
      Ведущий собрание, разгневавшись, дал понять, чтобы мне заткнули рот, но часть женщин поддержала меня.
      — Когда же Радикальная партия выступит в нашу защиту? — закричали они, а одна пожилая женщина вопросила: — Где же ваши женщины, именно ваши, хозяева, которые хотят покончить с рабством? Почему их нет здесь? Вы не выпускаете их из безы?
      Председатель заколотил по столу, и наконец ему удалось восстановить порядок. Мне было и радостно и грустно. Я видела, что Эрод и другие его сподвижники по Хейму теперь смотрели на меня как на явную возмутительницу спокойствия. И в самом деле — мои слова провели водораздел между нами. Но разве и раньше мы не были разделены?
      Мы, группа женщин, направились домой, громко обсуждая наши проблемы. Теперь это были мои улицы, с их движением, с их огнями и бедами, с кишевшей на них жизнью. Я стала женщиной города, свободной женщиной. Город принадлежал мне. У меня было будущее.
      Споры продолжались. Меня то и дело просили выступать в самых разных местах. Когда я покидала одну такую встречу, ко мне подошел Эсдардон Айя, человек с Хайна и, делая вид, что обсуждает мою речь, походя бросил:
      — Ракам, тебе угрожает опасность ареста. Я не поняла его. Он отвел меня в сторону и продолжил:
      — В посольстве ходят слухи? Правительство Вое Део собирается изменить статус вольноотпущенного «имущества». Вас больше не будут считать гареотами. Каждому придется иметь хозяина, который станет содержать вас.
      То была плохая новость, но, обдумав ее, я сказала:
      — Думаю, что смогу найти такого. Может быть, лорда Боэбу.
      — Спонсору-хозяину придется получить одобрение правительства? Что приведет к ослаблению Общины, ибо между «имуществом» и владельцами начнутся раздоры. С их стороны, это довольно умный шаг, — сказал Эсдардон Айя.
      — Что будет с теми из нас, кто не сможет найти себе такого спонсора?
      — Вас будут считать беглецами.
      А это означало либо смерть, либо рабочий лагерь, либо продажу с аукциона.
      — О Камье всемогущий, — простонала я, ухватив Эсдардона Айю за руку, потому что у меня потемнело в глазах.
      Мы двинулись дальше по улице. Когда в голове у меня прояснилось, я увидела высокие здания города, залитые светом, и улицы, которые, как мне еще недавно казалось, были моими.
      — У меня есть друзья, — сказал человек с Хайна, что шел рядом со мной, — которые собираются отправиться в королевство Бамбур.
      Помолчав, я спросила:
      — А что мне там делать?
      —  — Оттуда отправляются корабли на Йеове.
      — На Йеове, — повторила я.
      — Так я слышал. — Тон у Эсдардона был такой, словно мы обсуждали маршрут городского такси. — Я предполагаю, что через несколько лет рейсы на Йеове начнутся и из Вое Део. С ними будут отправлять неисправимых бунтовщиков, возмутителей спокойствия, членов Хейма. Но это предполагает признание Йеове как независимого государства, на что пока еще не могут пойти. Тем не менее Вое Део закрывает глаза на некоторые полузаконные торговые сделки, которые позволяют себе зависимые от него страны? Пару лет назад король Бамбура купил один из старых кораблей корпораций, «Колониальный торговец». Король предполагал, что ему понравится летать на луны Уэрела. Но, как выяснилось, эти луны наводят на него тоску. И он сдал корабль в аренду консорциуму ученых из университета Бамбура и группе столичных бизнесменов. Некоторые промышленники в Бамбуре поддерживают небольшую торговлю с Йеове, и в то же время исследователи из университета организуют туда научные экспедиции. Конечно, каждый полет обходится очень недешево, так что они до отказа набивают корабль учеными, куда бы те ни отправлялись.
      Я слушала и как бы не слышала его, но тем не менее мне все было ясно.
      — Вот таким образом, — сказал он, — они нашли выход из положения.
      Как всегда, Эсдардон говорил тихо и спокойно, с легким юмором, но без тени превосходства.
      — А знает ли Община об этом корабле? — спросила я.
      — Я уверен, что кое-кто из ее членов, конечно, знает. И люди из Хейма. Но это знание довольно опасно. Если Вое Део убедится, что вассальное государство экспортирует ценное имущество? Откровенно говоря, мы предполагаем, что они кое о чем догадываются. Но такого рода решение принять нелегко. Оно опасно, и после него уже нет пути назад. Именно из-за этой опасности я и медлил с нашим разговором. Я настолько оттянул его, что тебе необходимо принимать решение как можно быстрее. Ракам. В сущности, уже сегодня вечером.
      Сквозь слепящую пелену городских огней я уставилась в небо, которое скрывалось за ними.
      — Улетаю, — сказала я. В памяти у меня всплыл облик Валсу.
      — Хорошо, — сказал Эсдардон.
      На следующем углу он резко сменил направление, и мы двинулись в другую сторону от моего дома, по направлению к посольству Экумены.
      Я никогда не пыталась понять, почему Айя это для меня сделал. Он был закрытый человек, обладавший тайной властью, но всегда говорил только правду и, думаю, следовал путями сердца, когда мог себе это позволить.
      Когда мы оказались на территории посольства, в большом парке, пространство которого было подсвечено утопленными в земле зимними фонариками, я остановилась.
      — Мои книги, — сказала я.
      Эсдардон вопросительно посмотрел на меня.
      — Я хочу взять на Йеове свои книги, — повторила я. Голос мой дрожал от сдерживаемых слез, словно все, что я оставляла, не стоило моих книг. — Думаю, на Йеове нужны книги, — объяснила я.
      Помолчав, Айя ответил:
      — Я постараюсь выслать их со следующим рейсом. А теперь я должен посадить тебя на корабль. — И понизив голос, добавил: — Конечно же, Экумена не может открыто помогать беглым рабам?
      Повернувшись, я взяла его за руку и на мгновение приложила ее ко лбу — единственный раз в жизни, когда мне захотелось это сделать.
      Эсдардон удивился.
      — Пошли, пошли, — сказал он и торопливо повлек меня за собой.
      Посольство охраняли наемные стражники с Уэрела, главным образом веоты, представители древней воинской касты. Один из них, серьезный, вежливый и предельно молчаливый человек, проводил меня к флайеру из Бамбура, островного королевства к востоку от Великого континента. У него были с собой все необходимые для меня документы. Он доставил меня из аэропорта к королевскому космопорту, который король возвел для своего корабля. Там меня без промедления подняли на борт судна, которое, готовое к взлету, уже стояло на огромной стартовой площадке.
      Я представляла себе, что, когда король отправлялся полюбоваться лунами, в его распоряжении были удобные апартаменты в носовой части. Но корпус корабля, который принадлежал Сельскохозяйственной корпорации, состоял из огромных трюмов, в которые в свое -время грузилась продукция колонии. В четырех грузовых емкостях, куда когда-то засыпали зерно с Йеове, сейчас хранились сельскохозяйственные машины, что производились на Бамбуре. Пятый трюм был пассажирским.
      Сидений в грузовых трюмах не было. На полу валялись матрацы, и мы расположились на них, подобно грузу раскрепившись между стойками и опорами трюма. Вместе со мной летело еще примерно пятьдесят «ученых». Я последняя поднялась на борт, и мне помогли застегнуть ремни безопасности.
      Члены команды, нервничая, носились сломя голову и говорили только на языке Бамбура. Я не могла понять почти ни одного слова из указаний, которые они нам давали. Мне понадобилось срочно облегчить мочевой пузырь, но они кричали «Нет времени, нет времени!» Так что мне пришлось изо всех сил сдерживаться, пока задраивали огромные двери трюма, которые заставили меня вспомнить ворота поселения в Шомеке. Спутники вокруг переговаривались на своем языке. Плакал ребенок. Я понимала их язык. Затем где-то внизу, под нами, раздался ужасный грохот. Я почувствовала, как мое тело распластывается на полу, будто меня придавила огромная мягкая нога, пока лопатки не впечатались в матрац, а язык запал во рту, словно стремился задушить меня: и тут, мучительно содрогнувшись, мочевой пузырь изверг свое горячее содержимое.
      Затем мы оказались в невесомости, плавая в паутине наших пут. Верх и низ поменялись местами, и невозможно было определить, где пол, а где потолок. Я слышала, как вокруг меня опять все стали переговариваться, называя друг друга по именам и говоря то, что и следовало произносить в такой ситуации: «Ты в порядке? — Да, со мной все хорошо». Ребенок беспрестанно кричал, издавая истошные вопли. Женщина рядом со мной села и стала растирать руки и грудь в тех местах, где тело перехватывали пристежные ремни. Я решила было последовать ее примеру, но тут из динамиков раздался громкий хриплый голос, повторивший приказ на языке Бамбура, а потом на наречии Вое Део:
      — Не отстегивать ремни! Не сходить с мест! Корабль подвергся нападению! Он в исключительно опасном положении!
      И я осталась лежать, окруженная туманным облачком моей распыленной мочи, слушая незнакомые разговоры и ничего не понимая. Положение мое было предельно унизительным, но страха я не испытывала. Я была свободна от всех забот. Как перед смертью. И глупо было бы в минуту гибели беспокоиться о чем-то.
      Корабль следовал по какому-то странному курсу, то и дело содрогаясь, словно пытался сделать вираж. Кое-кого стало тошнить. Воздух наполнился капельками рвоты и ее едким запахом. Я высвободила руки, и шарфом, который был на мне, прикрыла лицо; концы его я подоткнула под голову.
      Теперь я не видела огромное пространство грузового трюма, который находился под или надо мной, и не могла понять, взлетаю я или падаю. От шарфа шел знакомый запах, который успокаивал меня. Я часто накидывала его, когда отправлялась на выступления; бледно-розового цвета, он был сделан из отличной кисеи с вплетенными серебряными нитями. Покупая его на рынке города на мои первые заработанные деньги, я вспомнила о красном шарфе матери, который подарила ей леди Тазеу. И решила, что этот ей понравился бы, хотя не был таким ярким. Теперь я лежала, смотрела сквозь розоватую дымку ткани на пятна светильников в трюме и вспоминала о своей матери Йове. Скорее всего ее убили в то утро в поселении. А может быть, отправили в другое поместье как «расхожую женщину»; Ахасу так и не удалось найти ее следов. Я вспоминала, как она держала голову, слегка склонив ее набок, почтительно, но с изящным достоинством. Глаза у нее были большие и блестящие, «взор, в котором стоят семь лун», как гласят слова песни. «Больше мне никогда не увидеть этих лун», — подумала я.
      Я впала в какое-то странное состояние и, чтобы успокоиться и отвлечься, уединившись в шатре из розовой кисеи, согреваемым моим дыханием, стала мурлыкать слова песни. Я напевала песни свободы, что исполнялись в Хейме, после чего перешла к песням любви, которым научила меня леди Тазеу. Наконец я запела «О, о, Йеове», сначала тихо, а потом погромче. И вдруг услышала, как чей-то голос, возникший в красноватом тумане, присоединился ко мне — мужской голос, а потом и женский. Люди с Вое Део знали слова этой песни. Мы запели ее хором. В него вплелись голоса жителей Бамбура, которые тоже знали ее и вставляли отдельные слова на своем языке, подхватив наше исполнение. Но постепенно пение сошло на нет. Только ребенок тихонько всхлипывал. Воздух был густым и спертым.
      Лишь много часов спустя, когда вентиляторы наконец погнали в трюм свежий воздух и пассажирам разрешили отстегнуть ремни, мы узнали, что корабль космического флота сил обороны Вое Део перехватил наш грузовик, едва тот вышел за пределы атмосферы, и приказал неподвижно зависнуть. Капитан предпочел проигнорировать приказ. Военный корабль открыл огонь и хотя не поразил грузовик прямым попаданием, взрыв повредил контрольную аппаратуру. Тем не менее мы продолжили путь, и военный корабль никак не давал знать о себе. Теперь мы находились примерно в одиннадцати днях пути от Йеове. Но вражеский корабль, или группа их, мог подстерегать нас на подходе к планете. Причиной, по которой грузовому кораблю было приказано остановиться, оказалось «подозрение в контрабандной торговле».
      Военный флот космических лайнеров был построен несколько столетий назад, чтобы защитить Уэрел от предполагаемого нападения империи чужаков, как тогда называли Экумену. Эта воображаемая угроза вызывала такой страх, что Уэрел бросил все силы и энергию на создание космического флота; результатом стараний стала колонизация Йеове. По прошествии четырехсот лет, в течение которых никто не угрожал нападением. Вое Део разрешил наконец Экумене открыть посольство. Флот использовался для переброски войск и оружия во время войны за Освобождение, а теперь его корабли исполняли роль гончих псов и ловчих кошек хозяев, выслеживая беглых рабов.
      В грузовом трюме я нашла еще двух выходцев с Вое Део, и, чтобы поболтать, мы сдвинули наши «лежаки». Обоих отправил в Бамбур Хейм, который и оплатил их путешествие. Мне и в голову не пришло, что за него надо платить. Я знала, кто заплатил за меня.
      — По своей воле ни за что не полетела бы на космическом корабле, — сказала женщина.
      Она была странной личностью, Настоящая ученая, без обмана. Высококвалифицированный химик, работавший по найму на компанию, она убедила Хейм послать ее на Йеове, поскольку не сомневалась, что тот нуждается в ее знаниях и навыках, которые, конечно же, будут востребованы. Жалованье она получала куда более высокое, чем многие гареоты, но не сомневалась, что на Йеове оно станет еще выше. «Я собираюсь разбогатеть», — говорила она.
      Мужчина, точнее, мальчик, подручный мельника в одном из городов на севере, просто сбежал, и ему удалось встретить людей, которые спасли его от смерти или рабочего лагеря. В свои шестнадцать лет он был невежествен, громогласен, разболтан и добродушен. Он стал всеобщим любимцем, и с ним нянчились, как с ребенком. Многие нуждались и во мне, потому что я знала историю Йеове и с помощью человека, который владел обоими языками, могла рассказать недавним жителям Бамбура о том мире, куда они направлялись, — о столетиях рабства под игом корпораций, о Надами, о войне, что завершилась Освобождением. Одни из них были арендниками из городов, другие — рабами из поместий, которых Хейм купил на аукционе за фальшивые деньги и, спешно выправив им ложные документы, отправил в это путешествие; они почти ничего не знали о том, куда лежит их путь. Тем не менее, несмотря на все ухищрения, наш полет привлек внимание Вое Део.
      Йоки, мальчишка с мельницы, бесконечно рассуждал, как жители Йеове с радостью примут нас. Он рисовал картины, которые были то ли шуткой, то ли его мечтой, и говорил об оркестрах, музыка которых встретит нас у трапа, о речах во время шикарного обеда, что будет организован специально для нас. По мере того как шло время, он все подробнее рассказывал об этом обеде. Ибо наше существование определялось длинными голодными днями, когда мы безвольно плавали в огромном пространстве грузового трюма, отмечая время лишь сумерками светильников, что наступали каждые двенадцать часов, и двумя порциями пищи в течение «дня» вместе с водой, которые приходилось выдавливать из тюбиков в рот. Я старалась не задумываться о том, что нас ждет. Кончилось одно существование и начиналось другое; я находилась между ними. Если военные корабли перехватят нас, мы скорее всего погибнем. Но если доберемся до Йеове, там начнется новая жизнь. А пока нам оставалось лишь плавать в воздухе.

ЙЕОВЕ

      Корабль благополучно сел в космопорту Йеове. Прежде всего разгрузили контейнеры с техникой, затем остальной груз. Мы вышли, еле волоча ноги и стараясь держаться поближе друг к другу; У нас не было сил противостоять силе тяжести нового мира, которая тянула нас к центру планеты, к тому же яркое светило, висевшее прямо над головой, слепило нам глаза.
      — Сюда! Сюда! — крикнул какой-то мужчина. Я была рада услышать родной язык, но бамбурианцы продолжали растерянно оглядываться.
      Сюда — стоять здесь — построиться — ждать. Первым, что мы услышали, оказавшись в Свободном Мире, были приказы. Нам пришлось пройти обеззараживание в газовой камере, что оказалось болезненной и утомительной процедурой. Потом наступил черед медицинского осмотра. Все, что мы взяли с собой, тоже подверглось дезинфекции и учету. У меня это не отняло много времени. На мне была только одежда, выстиранная две недели назад, и я только обрадовалась санобработке. Наконец нам приказали выстроиться в шеренгу по одному в большом пустом грузовом трюме. Давняя надпись над дверями по-прежнему гласила: «СКЙ — Сельскохозяйственная корпорация Йеове». Один за другим мы двинулись к выходу.
      Мужчина, который занимался мной, был невысок, светлокож, средних лет, в очках и напоминал типичного городского клерка, но я с уважением посмотрела на него. Он был первым обитателем Йеове, с которым мне довелось заговорить. Он задал мне анкетные вопросы и записал их.
      — Умеете ли вы читать?
      — Да.
      — Профессия?
      — Преподавание? — Я запнулась. — Могу учить чтению и истории.
      Служащий так и не поднял на меня глаз.
      Я могла только радоваться, что у меня хватало терпения. В конце концов, на Йеове нас никто не приглашал. И назад нас не отослали только потому, что на родине нас ждала публичная казнь. Для Бамбура мы были выгодным грузом, но Йеове доставляли массу хлопот. Правда, многие из нас обладали профессиями, которые могли тут пригодиться, и я прониклась радостной надеждой, когда о них стали спрашивать.
      Когда формальности были закончены, нас разделили на две группы: мужчины и женщины. Йоки быстро обнял меня и направился на мужскую половину, смеясь и размахивая руками. Я осталась с женщинами. Мы смотрели, как мужчин повели на посадку в челнок, который улетал в Старую столицу. И тут мое терпение подошло к концу, а светлые надежды омрачились.
      — Господь наш Камье, — взмолилась я, — только не здесь, только не снова! — От страха я впала в гнев и, когда появился мужчина и снова стал отдавать нам приказы: пошли, двинулись, вот сюда — вскинулась: — Кто вы такой? Куда мы направляемся? Мы свободные женщины!
      Это был крупный парень с круглым светлокожим лицом и белесыми глазами. Он раздраженно посмотрел на меня сверху вниз и вдруг улыбнулся.
      — Да, сестренка, вы свободны, — сказал он. — Но мы должны всем подыскать работу, не так ли? Вы, леди, отправляетесь на юг. Там нужны люди на рисовых плантациях. Вы будете немного работать, немного зарабатывать и, главным образом, осматриваться. Идет? Если вам там не понравится, возвращайтесь. Симпатичных маленьких леди мы тут всегда можем использовать.
      Я никогда не слышала акцента, с которым на Йеове говорят в сельской местности, — мягкого и слегка певучего, с длинными отчетливыми гласными. И никогда не слышала, чтобы женщин «имущества» называли леди. Никто никогда не говорил мне «сестренка». И конечно же, в слово «использовать» он вкладывал совсем другой смысл, нежели я. Он хотел нам только добра. Растерявшись, я промолчала. Но Туалтак, женщина-химик, сказала:
      — Послушайте, я не умею работать в поле, я опытный ученый?
      — О, все вы тут ученые. — Парень широко улыбнулся. — Двинулись, леди!
      Он возглавил процессию, и мы последовали за ним. Туалтак продолжала что-то говорить, но вожак только улыбался и не обращал на нее внимания.
      Нас доставили в вагон, стоящий на боковых путях. Огромное яркое солнце клонилось к закату. Небо лучилось разводами оранжевого и розового цветов. На землю легли длинные тени. В горячем пыльном воздухе плыли пьянящие запахи. Пока мы стояли, ожидая своей очереди занять место в вагоне, я нагнулась и подобрала с земли маленький красноватый камешек. Круглый, с тонкими беловатыми полосками. Часть Йеове. Я держала в руках кусочек Йеове. Этот маленький камешек принадлежал мне.