– Повелитель Звезд, много путешествовавший, пепельноволосый, сапфироносец, – сказал, улыбаясь, Кьо. – А что такое имя, если это не имена?
      – Пепельноволосый? Неужели я поседел?.. Что такое имя, я точно не знаю. Имя, которое мне дали, когда я родился, было Гаверал Роканнон. Произнося это имя, я ничего не описываю, я просто называю себя. И когда я вижу, например, новое для меня дерево, я спрашиваю у тебя, Яхана или Могиена, как оно называется. И успокаиваюсь, только когда узнаю.
      – Но ведь дерево – это дерево, как я фииа, как ты... кто?
      – Между любыми двумя похожими предметами есть различия, Кьо! В каждой деревне я спрашиваю, как называются вон те западные горы, хребет, в тени которого проходит вся жизнь местных фииа, от рождения и до смерти, а фииа мне отвечают: «Это горы, Скиталец».
      – Так ведь это и в самом деле горы, – отозвался Кьо.
      – Но есть ведь и другие горы, хребет пониже, на востоке! Как вы отличаете один хребет от другого, одного своего соплеменника от другого, если не называете их по-разному?
      Обхватив руками колени, Кьо сидел и смотрел на пылающие в лучах заката вершины. Через некоторое время Роканнон понял, что ответа не дождется.
      Теплый сезон становился все теплее, все теплее становились ветры, все длиннее – и без того долгие дни. Поклажи на крылатых конях было навьючено вдвое больше обычного, поэтому летели они теперь медленнее, и путешественники часто останавливались на день-два, чтобы поохотиться самим и дать поохотиться коням; наконец стало видно, что западный хребет заворачивает на восток, преграждая путь и соединяясь левее с восточным хребтом, отделяющим долину от морского берега. Зеленая растительность долины, поднявшись примерно на четверть высоты огромных холмов, останавливалась. Много выше лежали зелеными и коричнево-зелеными пятнами горные луга; еще выше царил серый цвет камней и осыпей; и наконец, на полпути к небу, сверкали белизной вершины.
      Уже высоко, среди холмов, оказалась еще одна деревушка фииа. Развеивая синий дым из труб между длинных теней долгого вечера, холодный ветер загонял его сквозь щели в легких крышах обратно в дома. Как всегда у фииа, путешественников приняли весело и приветливо, у горящего очага предложили им в деревянных чашах воду, вареное мясо и зелень, а пропыленную одежду стали чистить, между тем как крошечные, но быстрые как ртуть дети кормили и поглаживали их крылатых коней.
      После ужина для них стали танцевать без музыки четверо девушек; девушки двигались и ступали так легко и быстро, что казались бестелесными, казались игрой света и тьмы в отблесках пламени. С довольной улыбкой Роканнон повернулся к Кьо, который, как всегда, сидел с ним рядом. Фииа посмотрел серьезно ему в глаза и сказал:
      – Я здесь останусь.
      Подавив чуть было не вырвавшийся у него крик изумления, Роканнон снова стал смотреть на танцующих девушек, на меняющийся, невещественный рисунок, который непрерывно ткали, двигаясь, освещенные пламенем фигуры. Из безмолвия и из ощущения, что в разуме твоем и твоих чувствах поселилось что-то чужое, возникла музыка. Отсветы на деревянных стенах качались, падали, меняли форму.
      – Было предсказано, что Скиталец будет выбирать тебе товарищей. На какое-то время.
      Роканнон не понял, кто произнес это: он, Кьо или его, Роканнона, память. Слова эти появились одновременно и в его сознании, и в сознании Кьо. Девушки резко отдалились одна от другой, тени их взбежали по стенам, у одной из девушек сверкнули, качнувшись, распущенные волосы. Танец без музыки кончился, девушки без имен (если только не считать именем чередованья света и тени) замерли. Так пришел к завершению, оставив после себя тишину, рисунок, в котором двигались некоторое время сознание Роканнона и сознание Кьо.

8

      Под тяжело машущими крыльями Роканнон видел неровный каменный склон, хаос валунов, убегающих под ними назад и вниз, так что конь, поднимавшийся из последних сил к перевалу, левым крылом почти эти камни задевал. Бедра Роканнона были крепко пристегнуты ремнями к сбруе: порывы ветра время от времени едва не переворачивали крылатых в воздухе. Роканнона хорошо согревал герметитовый костюм, зато Яхану, сидевшему у него за спиной и закутанному во все их плащи и меховые шкуры, было страшно холодно; предвидя, что так будет, он еще до начала полета попросил Роканнона крепко-накрепко привязать его руки к седлу. Могиен, летевший впереди на коне, менее обремененном весом седоков и поклажи, переносил холод и высоту гораздо лучше Яхана.
      Пятнадцать дней назад они, попрощавшись с Кьо, отправились из последней деревни фииа через предгорья и сравнительно низкие параллельные хребты к месту, которое издалека казалось широким перевалом. Он фииа ничего вразумительного узнать не удалось, стоило только заговорить о переходе через горы, как фииа умолкали и съеживались.
      Первые дни в горах прошли хорошо, но чем выше поднимались путешественники, тем труднее становилось крылатым: кислорода из разреженного воздуха к ним в легкие поступало меньше, чем они сжигали в полете. На больших высотах погода то и дело менялась, а холод усилился. За последние три дня путешественники покрыли не больше пятнадцати километров, да и то почти вслепую. Ради того, чтобы крылатые получили свой рацион вяленого мяса, они отдали им свой запас и обрекли себя тем самым на голод; утром Роканнон отдал коням последнее мясо, еще оставшееся в мешке: ведь если кони не смогут миновать перевал в этот же день, им придется повернуть назад и опуститься в лесистой местности, где они смогут поохотиться и отдохнуть, но потом должны будут все начать заново. Похоже было, что сейчас они следуют правильным путем, но с вершин на востоке дул ужасающий, пронизывающий насквозь ветер, а небо постепенно затягивала тяжелая пелена белых облаков. По-прежнему Могиен летел впереди, а Роканнон подгонял своего коня, чтобы не отстать; в этом бесконечном мучительном полете на большой высоте ведущим был Могиен, а он, Роканнон, был ведомым.
      Могиен его окликнул, и Роканнон снова заторопил крылатого, вглядываясь сквозь замерзшие ресницы: не прервется ли где-нибудь хоть ненадолго этот бесконечный, полого уходящий вверх хаос. И вдруг каменный склон исчез, и Роканнон увидел далеко-далеко внизу ровное снежное поле; это был перевал. По-прежнему справа и слева уходили в снеговые тучи овеваемые ветрами пики. Могиен летел впереди, но недалеко. Его спокойное лицо, когда он оборачивался, было ясно видно Роканнону; вот Роканнон услышал, как Могиен закричал фальцетом – издал боевой клич воина-победителя. Теперь вокруг затанцевали снежинки, они не падали, а именно танцевали здесь, в своей обители, кружась и подпрыгивая. Каждый раз, как поднимались огромные полосатые крылья коня, голодного и усталого, на котором летел Роканнон, легкие животного со свистом втягивали воздух. Могиен, чтобы Роканнон не потерял его за пеленой снега, теперь летел медленнее. В гуще танцующих снежинок появилось едва заметное пятнышко света, которое стало увеличиваться, излучало неяркое, но чистое золотое сияние. Сияли уходящие вниз снежные поля. И опять вдруг поверхность планеты упала вниз, и крылатые, растерявшись от неожиданности, забились в огромном воздушном омуте. Далеко, очень далеко внизу, маленькие, но отчетливо видные, лежали долины, озера, сверкающий язык ледника, зеленые пятна рощ. Побарахтавшись в воздухе, конь Роканнона поднял крылья и стал падать вниз; у Яхана вырвался крик ужаса, а Роканнон, зажмурившись, вцепился обеими руками в седло.
      Крылья заработали снова, падение замедлилось, перешло в трудный, но сравнительно плавный спуск и наконец прекратилось. Конь, дрожа, лег животом на каменистый грунт долины, в которую они спустились. Рядом пытался так же улечься и серый конь; Могиен, смеясь, соскочил с него и воскликнул:
      – Мы перебрались, дело сделано!
      Он подошел к Яхану и Роканнону; его темное лицо сияло от радости.
      – Теперь, Роканнон, эти горы, обе их стороны стали частью моих владений... Здесь мы и заночуем. Завтра отдохнувшие кони смогут поохотиться внизу, где растут деревья, а мы отправимся туда пешком. Слезай, Яхан.
      Яхан, который сидел, ссутулившись, в заднем седле, был не в состоянии двигаться. Могиен снял его с седла и, чтобы как-то укрыть от обжигающе холодного ветра, уложил под выступом большого камня; хоть предвечернее небо было ясным, дневное светило грело едва ли сильнее Большой Звезды – крошки хрусталя в небе на юго-западе. Пока Роканнон освобождал крылатых от сбруи, Могиен пытался помочь своему бывшему слуге. Сложить костер было не из чего: путешественники находились много выше линии, за которой начинался лес. Роканнон снял с себя герметитовый костюм, и, не обращая внимания на слабые протесты испуганного Яхана, заставил его надеть костюм на себя, а сам закутался в шкуры. Люди и крылатые кони сбились, чтобы согреться, в тесную кучку, и люди разделили с конями остаток воды и сухарей, которые им дали на дорогу фииа. Приближалась ночь. Как-то сразу высыпали звезды, и, казалось, совсем рядом засияли две самые яркие из четырех лун.
      Посреди ночи Роканнон проснулся, хотя сон был глубокий, без сновидений. Вокруг – холод, безмолвие и свет звезд. Яхан держал его за локоть и, шепча, трясущейся рукой на что-то показывал. Роканнон посмотрел в ту сторону, куда показывал Яхан, и увидел тень, стоящую на большом валуне и загораживающую собой часть звездного неба.
      Как и тень, которую они с Яханом видели на равнине, она была высокая и туманная. Потом, сперва слабо, снова замерцали загороженные ею звезды, а потом она растаяла и остался только черный прозрачный воздух. Слева от места, где только что была тень, светила Хелики – слабая, убывающая.
      – Всего лишь игра лунного света, – прошептал Яхану Роканнон. – Ты нездоров, у тебя жар, постарайся заснуть снова.
      – Нет, – раздался рядом спокойный голос Могиена. – Это была вовсе не игра лунного света, Роканнон. Это была моя смерть.
      Трясясь в ознобе, Яхан приподнялся и сел.
      – Нет, Повелитель, не твоя! Этого не может быть! Я видел такую же на равнине, когда тебя с нами не было – Скиталец ее видел тоже!
      – Не говори глупостей, – сказал Роканнон.
      – Я сам ее видел на равнине, она меня там искала, – заговорил Могиен, не обращая на его слова никакого внимания. – И два раза видел на холмах, когда мы искали перевал. Чья же, интересно, это смерть, если не моя? Может быть, твоя, Яхан? Ты что, тоже властитель, тоже носишь два меча?
      Больной, растерянный, Яхан хотел что-то сказать, но Могиен продолжал:
      – И это не смерть Роканнона: он еще не закончил того, что закончить должен... Человек может умереть, где угодно, но властителя смерть, предназначенная именно ему, его смерть, настигает только в его владениях. Она подстерегает его в месте, которое принадлежит ему, – на поле битвы, в зале, в конце дороги. А место, где мы сейчас, принадлежит мне тоже. С этих гор пришел мой народ, и вот я сюда вернулся. Мой второй меч сломался в сражении с теми, кто напал на нас ночью. Но слушай, моя смерть: я наследник Халлана, Могиен – теперь ты знаешь, кто я?
      Ледяной ветер по-прежнему дул над скалами. Куда ни глянь, вокруг камни, а за камнями – мерцающие яркие звезды. Один из крылатых шевельнулся и подал голос.
      – Не придумывай, – сказал ему Роканнон. – Спи.
      Но сам крепко заснуть уже не мог, и каждый раз, когда просыпался, видел, что Могиен сидит, прижавшись к большому боку своего крылатого, и, спокойный и готовый к любой неожиданности, вглядывается в ночную тьму.
      На рассвете они отпустили коней поохотиться, а сами начали спускаться пешком. Леса начинались много ниже, и, если бы до того как путешественники спустятся, погода испортилась, это могло бы обернуться для них бедой. Но не истекло и часа, как они увидели, что Яхану идти не под силу: спуск был нетрудный, но холод и утомление взяли свое, идти Яхан был уже не в состоянии, а повисать на выступах или за них цепляться, что иногда приходилось делать, и подавно. Возможно, проведи Яхан еще хотя бы день в тепле герметитового костюма в покое, силы к нему вернулись бы и он смог бы продолжать путь, но для этого Могиену и Роканнону пришлось бы задержаться здесь еще на одну ночь и провести ее без огня, крова и пищи. Мгновенно поняв это, Могиен предложил, чтобы Роканнон остался вместе с Яханом на освещенном лучами дневного светила и укрытом от ветра месте, между тем как сам он поищет спуск более легкий, где они с Роканноном смогут вдвоем нести Яхана вниз, или, если найти такой спуск не удастся, место, где Яхан будет укрыт от снега.
      Вскоре после того, как Могиен ушел, Яхан, лежавший в полузабытье, попросил воды. Их фляжка была пуста. Роканнон сказал, чтобы он лежал спокойно, а сам полез вверх по каменному склону к площадке в тени большого валуна, футах в пятидесяти над ними: на ней сверкал снег. Подъем оказался труднее, чем он думал, и, вскарабкавшись наконец на площадку, Роканнон повалился, ловя ртом разряженный, пронизанный светом воздух; сердце его колотилось.
      Потом он услышал шум и принял его сперва за пульсацию крови в собственных ушах; оказалось, однако, что это совсем рядом, едва задевая его руки, течет маленький ручеек. Вода, от которой шел пар, огибала затвердевший в тени нанос снега. Роканнон приподнялся и сел. Начал искать глазами место, откуда течет вода, и увидел над нависающим над площадкой выступом скалы темную дыру – пещеру. Лучше пещеры для них троих сейчас ничего быть не может, подсказал ему рассудок, но тут же появился темный панический страх. Роканнон оцепенел, охваченный ужасом, какого никогда до этого не испытывал.
      Повсюду вокруг серые камни, и на них сейчас падали негреющие лучи дневного светила. Дальних вершин не видно было за соседними скалами, а уходящие на юг долины скрывала протянувшаяся над ними пелена облаков. Ничего и никого не было на этой серой крыше планеты, только он и темная пещера среди валунов.
      Поднявшись на ноги наконец, Роканнон перешагнул через ручеек, стал перед входом в пещеру и сказал существу, которое, он чувствовал, дожидалось его, скрываясь во мраке:
      – Я пришел.
      Мрак шевельнулся, и во входе появился обитатель пещеры.
      Он был, как «люди глины», похож на карлика и бледен; как фииа, ясноглаз и хрупок; как те и те, как ни те, ни другие. Волосы у него были белые. Голос его не был голосом, ибо звучал внутри сознания Роканнона, а уши Роканнона в это время слышали только слабый свист ветра; и то, что говорилось не словами. Однако Роканнону был задан вопрос, и вопрос этот был о том, какое у Роканнона самое заветное желание.
      За Роканнона ответила безмолвно его непоколебимая воля: «Я хочу идти дальше на юг, найти своего врага и уничтожить его».
      Свистел ветер; лукаво посмеивался ручеек. Движениями медленными, но легкими обитатель пещеры посторонился, и Роканнон, пригнувшись, вошел в темноту, под свод.
      Что дашь ты взамен того, что дал тебе я?
      Что должен дать я, о Древний?
      То, что тебе всего дороже и что ты меньше всего хотел бы дать.
      У меня на этой планете ничего нет. Что могу я дать?
      Какую-нибудь жизнь, какую-нибудь возможность, какой-нибудь взгляд, какую-нибудь надежду, какое-нибудь возвращение – нет нужды знать имя. Но ты выкрикнешь имя вслух, когда потеряешь то, что даешь. Ты даешь это по доброй воле?
      Да, по доброй воле, о Древний.
      Ветер, безмолвие. Наклонившись, Роканнон вышел из темноты. Когда он выпрямился, в глаза ему ударил красный свет, над ало-серым морем облаков.
      Яхан и Могиен спали, прижавшись друг к другу, на уступе внизу – целая груда плащей и шкур, и, когда Роканнон спустился к ним, они не пошевельнулись.
      – Проснитесь, – сказал он негромко.
      Яхан приподнялся и сел; его лицо в резком красном свете зари выглядело измученным и детским.
      – Это ты, Скиталец! – воскликнул он. – Мы думали... тебя нигде не было видно... мы думали, ты упал вниз...
      Могиен тряхнул золотогривой головой, словно сбрасывая с себя сон, и, взглянув на Роканнона, надолго задержал на нем взгляд. А потом тихо сказал охрипшим вдруг голосом:
      – С возвращением тебя, Повелитель Звезд, наш друг! Мы тебя дождались.
      – Я встретил... я разговаривал с...
      Могиен поднял руку, останавливая его.
      – Ты вернулся; я радуюсь твоему возвращению. Мы продолжаем наш путь на юг?
      – Конечно, продолжаем.
      – Хорошо.
      И Роканнон почему-то не удивился, что Могиен, который столько времени до этого был вожаком, теперь говорит с ним как менее знатный властитель с более знатным.
      Могиен свистнул в свой беззвучный свисток, и они стали ждать и ждали долго, но крылатые кони так и не появились. Путники покончили с последними остатками очень сытных сухарей фииа и возобновили спуск. Согревшийся в герметитовом костюме, Яхан чувствовал себя лучше, и Роканнон настоял на том, чтобы он пока не снимал костюм. Хотя молодому ольгьо, чтобы силы по-настоящему к нему вернулись, нужны были пища и хороший отдых, продолжать путь он уже не мог, а это было необходимо: красный рассвет предсказывал ухудшение погоды. Трудным спуск не был, но был медленным и отнимал много сил. Поздним утром, взмыв из лесов далеко внизу, появился серый крылатый Могиена. Они навьючили на него седла, сбрую, меховые шкуры – все, что несли, и тот поднялся в воздух и стал летать то выше, то ниже, то на одном уровне с ними и время от времени (возможно, зовя своего полосатого товарища, все еще охотившегося или пировавшего в лесах) вопил пронзительно. Примерно в полдень они достигли очень трудного участка – огромного выхода гранита; перебраться через него они могли, только связав себя одной веревкой.
      – Возможно, поднявшись на крылатом, ты нашел бы для нас лучшую дорогу, чем эта, – сказал Могиену Роканнон. – Как жаль, что второй до сих пор не прилетел!
      Почему-то у него было чувство, что надо торопиться; ему хотелось поскорее покинуть этот голый серый склон горы и укрыться под деревьями.
      – Второй был очень усталым, когда мы его отпустили, – отозвался Могиен, – и, может быть, ему до сих пор не удалось ничего для себя поймать. Мой, когда мы летели через перевал, нагружен был меньше. Я посмотрю, что по ту сторону гранитного выступа. Может, перенести разом нас троих на расстоянии нескольких полетов стрелы у моего крылатого хватит сил.
      Могиен свистнул, и серый с покорностью, до сих пор изумлявшей Роканнона в животном столь большом и столь плотоядном, сделал в воздухе круг и опустился около них. Могиен одним движением вскочил на него, пронзительно крикнул, взмыл на нем в воздух, и по золотым волосам скользнул последний луч дневного светила, успевший прорваться сквозь утолщающиеся на глазах нагромождения облаков.
      По-прежнему дул пронизывающий, холодный ветер. Яхан съежился в каменной выемке, глаза его были закрыты. Роканнон сидел и смотрел в даль, на самом удаленном краю которой он скорее угадывал, чем видел блеск моря. Он не разглядывал огромный туманный ландшафт, появлявшийся и исчезавший между проплывающих облаков, а смотрел в одну точку на юго-юго-востоке. Закрыл глаза. Прислушался... и услышал.
      Странный дар получил он от обитателя пещеры, хранителя теплого источника на этих безымянных горах; дар, которого, из всех мыслимых он меньше всего для себя желал бы. Там, в темноте, у бьющего из глубин ключа, он был обучен особому уменью, которое его соплеменники и люди Земли наблюдали у других разумных видов, но которое у них самих, за редчайшими исключениями, да и то только в форме коротких всплесков, абсолютно отсутствовало. Держась как за якорь спасения за свою человеческую сущность, он в страхе отринул обладание во всей полноте той силой, которой обладал и которую предлагал хранитель родника. Что в Роканноне от этой встречи осталось, так это способность «слышать» представителей одного разумного вида, способность «слышать» из голосов всех миров один голос – голос его врага.
      Когда Кьо был с ними, Роканнон усвоил от него начатки общения без помощи слов; но он не хотел узнавать мысли своих товарищей, когда те об этом даже не подозревают. Там, где есть верность и любовь, понимание должно быть всегда взаимным.
      Но за теми, кто убил его товарищей и нарушил мир, он был вправе следить, вправе их «слушать». Он сидел на гранитном выступе и вслушивался в мысли людей в постройках среди холмов на тысячи футов вниз от него и на сто километров от него вдаль. «Слушал» невнятную болтовню, гуденье голосов, далекий гомон и бушеванье страстей. Разобрать в общем гаме отдельные голоса он был не в состоянии также из-за множества (наверно, сотни) разных мест, откуда те доносились; он слушал, как слушает младенец – не выделяя из шума составляющие шум звуки. У хранителя родника был и другой дар, о нем Роканнон только слышал на одной из планет, где до этого побывал; дар «распечатывать» в другом индивиде телепатическую способность: и обитатель пещеры научил Роканнона ее направлять, но Роканнон не успел научиться пользоваться ею в полной мере. Его голова, заполнившаяся чужими мыслями и чувствами, сейчас кружилась; казалось, тысяча незнакомцев нашла в ней приют. Ни одного слова разобрать он не мог. «Слышал» он не слова, а намерения, желания, чувства, пространственные ощущения многих индивидов, безнадежно перемешавшиеся в его нервной системе; ощущал ужасающие вспышки страха и зависти, потоки довольства, бездны сна, невероятно раздражающее головокружение от полупонимания-получувства. И вдруг что-то поднялось из этого хаоса, что-то абсолютно четкое, более ощутимое, чем чужая рука у тебя на коже. Кто-то двигался по направлению к нему, кто-то, кто «услышал» его, Роканнона. Ощущение было очень ярким и сопровождалось переживаниями скорости, пребывания в небольшом замкнутом пространстве, любопытства и страха.
      Открыв глаза, Роканнон посмотрел вперед, словно надеясь увидеть перед собой лицо человека, которого «слышал». Тот был недалеко, совершенно определенно, и приближался. Но ничего не видно было вокруг, кроме опускающихся все ниже облаков. Несколько маленьких снежинок закружились в ветре. Слева вздымался огромный выступ, преграждавший им путь. Яхан стоял рядом с Роканноном и смотрел на него испуганно. Но Роканнон сейчас не способен был утешить Яхана: ощущение его собственного присутствия в его собственном сознании не оставляло его ни на миг, и прервать контакт с чужаком он не мог.
      – Там... там... воздушный корабль, – хрипло, словно во сне пробормотал он. – Вон там!
      Там, куда он показал, не было ничего, только воздух и облака.
      – Вон там, – повторил шепотом Роканнон.
      Яхан посмотрел снова и громко вскрикнул. Довольно далеко от скалы, на которой они стояли, появился на своем сером Могиен, он к ним летел, а далеко позади него, среди быстро несущихся облаков, показалось внезапно что-то большое и черное, похоже, парившее неподвижно или очень медленно двигавшееся. Могиен мчался, подгоняемый ветром, не зная о том, что летит сзади; лицо его было обращено к горе, он искал на ней взглядом своих товарищей – две крохотные фигурки на крошечном карнизе среди камня и облаков.
      Черная машина стала больше, придвинулась; ее лопасти, громко треща, нарушали царившее на этой высоте безмолвие. Еще яснее, чем он видел вертолет, Роканнон ощущал человека внутри кабины, ощущал непонимающее прикосновение сознания к сознанию, агрессивный, пытающийся сам себя обмануть страх.
      – Прячься! – шепнул он Яхану.
      Но сам был не в силах даже пошевельнуться. Вертолет, захватывая вращающимися лопастями клочья облаков, неуверенными рывками продвигался к ним, все ближе и ближе. Наблюдая вертолет снаружи, Роканнон одновременно наблюдал из его кабины, не зная, что именно он ищет две маленькие фигурки на скале. И испытывал при этом страх, страх... Яркая вспышка, обжигающая боль в теле Роканнона, невыносимая боль. Психический контакт прервался, словно его не было. Роканнон снова был самим собой, стоял на каменной площадке, прижимая правую руку к груди, ловя ртом воздух, глядя, как все ближе подбирается вертолет, как вращаются с громким стрекотом лопасти, как целится установленный в носу вертолета лазер...
      Справа, из полной воздуха и облаков бездны, вынырнуло серое крылатое животное, и человек, сидевший на нем верхом, резко закричал – будто засмеялся пронзительным, торжествующим смехом. Один взмах широких крыльев – и конь с седоком врезались прямо в парящую машину. Будто что-то огромное разорвали на две части; какой-то миг казалось, что последует страшный вопль, но он так и не прозвучал; а потом воздух опустел.
      Двое, вжимавшиеся животом в скалу, смотрели во все глаза.
      Снизу не доносилось ни звука. Клубясь, через бездну плыли облака.
      – Могиен!
      Это имя Роканнон выкрикнул вслух. Ответа не было. Были только боль, страх и молчание.

9

      По крыше громко стучал дождь. В комнате царил полумрак, но дышалось легко.
      Около кровати Роканнона стояла женщина, ее лицо было ему знакомо – гордое темное лицо под короной золотых волос.
      Он хотел было ей сказать, что Могиен погиб, но язык не слушался. Вид женщины поверг его в крайнюю растерянность: ведь Хальдре из Халлана уже старуха, и волосы у нее седые, а другой золотоволосой женщины, которую он знал, давно нет в живых, и в любом случае он видел ее только раз, на планете в восьми световых годах отсюда.
      Он снова попытался заговорить.
      – Лежи спокойно, Повелитель, – сказала она на «общем языке», правда, звуки этого языка она выговаривала немного по-другому.
      Помолчав, она, оставаясь на том же месте, заговорила снова так же негромко, как в первый раз:
      – Это замок Брейгна. Вы пришли вдвоем, оба в снегу с головы до ног, с перевала. Ты был на грани смерти, и тебе долго придется восстанавливать свои силы. Еще будет время для разговоров.
      Времени было сколько угодно, и под аккомпанемент дождя оно проходило незаметно и мирно.
      На следующий день или, быть может, на следующий после следующего, к Роканнону пришел Яхан; он страшно похудел и прихрамывал, а лицо было все в рубцах – обморожено. Но менее приятными были перемены в его манере вести себя с Роканноном: в нем появились почему-то раболепие, приниженность. Поговорив с ним немного, Роканнон, преодолевая чувство неловкости, спросил:
      – Ты что, Яхан, меня боишься?
      – Я... постараюсь не бояться тебя, Повелитель, – ответил тот запинаясь.
      Когда Роканнон оказался наконец в состоянии сойти без посторонней помощи в Зал Пиршеств замка, он обнаружил такие же, как у Яхана, благоговение и страх на всех лицах, хотя лица эти были смелые и умные. Золотоволосые, темнокожие, высокорослые – древнее племя, лишь одним из колен которого были ангья, когда-то ушедшие через море на север – таковы были лиу, Повелители Суши, с незапамятных времен живущие здесь, на холмах предгорий, и на холмистых равнинах дальше к югу.
      Сперва он подумал, что на них действует его внешняя непохожесть, его темные волосы и светлая кожа: но ведь таким был и Яхан, а Яхана они не боялись. Они вели себя с Яханом как с Повелителем, равным, что бывшего халланского раба ошеломляло и радовало. Однако с Роканноном они обращались как с Повелителем над Повелителями, как с кем-то, кому равных здесь нет.
      Обращались так с Роканноном все – за одним исключением. Повелительница Ганье, невестка и наследница старого властителя замка, овдовела за несколько месяцев до этого; но всегда рядом с ней можно было видеть ее золотоволосого маленького сына. Роканнона застенчивый мальчик не боялся, более того, он тянулся к этому странному взрослому и расспрашивал того о горах, о странах на севере и о море. Роканнон терпеливо отвечал на его вопросы. Мать слушала, спокойная и ласковая, как лучи дневного светила; иногда поворачивала к Роканнону, улыбаясь, свое лицо – точно такое, как у женщины, когда-то, давным-давно, появившейся в музее.
      В конце концов он спросил у нее, что о нем думают в Замке Брейгна, и она ответила откровенно:
      – Думают, что ты из богов.
      Употребила она слово, которое он впервые услышал в деревушке у замка Толен: педан.
      – Это не так, – сказал он строго.
      У нее вырвался короткий смешок.
      – Почему они так думают? – спросил он раздраженно. – Разве у лиу появляются боги с седыми волосами и искалеченными руками?
      Лазерный луч с вертолета ударил в его правое запястье, и с тех пор он правой рукой почти не мог пользоваться.
      – А почему бы им и не появляться такими? – сказала Ганье, улыбаясь гордо, но ласково. – Однако тебя считают богом потому, что ты пришел с горы.
      Лишь через несколько мгновений понял он, что она имеет в виду.
      – Скажи, Повелительница Ганье, ты знаешь о... хранителе родника?
      На ее лицо набежала тень.
      – Об этом народе мы знаем только из преданий. Очень давно – с тех пор сменилось девять поколений властителей Брейгны – Йоллт Большой поднялся туда, где высоко, и вернулся изменившимся. Мы поняли, что ты встретился с ними, Самыми Древними.
      – Как вы смогли это понять?
      – Когда ты бредил, ты все время говорил о цене, о полученном даре и о цене, которую за него заплатил. Йоллт заплатил тоже... Ценой была твоя правая рука, Повелитель Скиталец? – с неожиданной робостью спросила она.
      – Нет. Я отдал бы обе свои руки, чтобы спасти то, что я потерял.
      Он встал и подошел к окну этой комнаты в башне, окну, из которого открывался вид на долины и холмы до самого моря. Высокий холм, на котором стоял замок Брейгна, огибала река, разливавшаяся дальше вширь между холмов более низких, ярко сверкающая, потом исчезавшая в туманных далях, где лишь с трудом можно было разглядеть деревни, поля, башни замков и среди бушующих синих гроз и внезапно прорывающихся вниз лучей дневного светила снова блеск реки.
      – Мест прекраснее я не видел, – сказал Роканнон, думая о том, что Могиену увидеть их так и не довелось.
      – Для меня они не так прекрасны, как были раньше.
      – Почему, Повелительница Ганье?
      – Из-за Чужих!
      – Расскажи о них, Повелительница.
      – Они появились у нас в конце прошлой зимы; их много, они летают на больших воздушных лодках, и их оружие все сжигает. Никто не знает, откуда они – о них не упоминается ни в одном предании. От реки Виарн до моря они теперь единственные хозяева.