— Проверь, — начал было Шан, но оборвал себя на полуслове.
      — Ансибль не функционирует, — объявила Тай экипажу.
      — Ты обнаружила неисправность? — спросила Сладкое Сегодня.
      — Нет. Не функционирует.
      — Мы возвращаемся, — заявила Лиди, все еще сидящая за консолью СКОКСа.
      Ее слова и тон потрясли всех, разметали.
      — Нет, не возвращаемся! — крикнул по интервиду Беттон одновременно с вопросом Орет. «Куда возвращаться-то?»
      Тай, поддержка Лиди, шагнула было к ней, точно намереваясь помешать ей включить СКОКС-двигатель, но тут же торопливо шагнула назад к ансиблю, чтобы к нему не получил доступ Гветер. Тот потрясенно остановился и спросил:
      — Быть может, чартен повлиял на функции ансибля?
      — Я это уже проверяю, — ответила Тай. — Но с какой стати ему влиять на него? Во время автоматических испытательных полетов ансибль работал нормально.
      — Где отчеты ИИ? — спросил Шан.
      — Я же сказал, их нет, — резко отозвался Карт.
      — Орет была подключена.
      Орет, все еще у окна, ответила, не оборачиваясь:
      — Ничего не произошло.
      Сладкое Сегодня подошла к гетенианке. Орет посмотрела на нее и медленно произнесла:
      — Да, Сладкое Сегодня Мы не можем( это сделать. Я думаю. Я не могу думать.
      Шан просветлил второе окно и выглянул наружу.
      — Пакость, — сказал он.
      — Что там? — спросила Лиди.
      Гетер ответил ей, словно зачитывая статью из атласа Экумены:
      — Густая стабильная атмосфера, температура у нижнего предела интервала, в котором возможна жизнь. Микроорганизмы. Бактериальные облака и бактериальные рифы.
      — Микробный бульон, — сказал Шан. — В чудесное местечко нас послали.
      — Это на тот случай, если мы прибудем в виде нейтронной бомбы или черной дыры. Тогда прихватим с собой только бактерии, — пояснила Тай. — Но мы этого не сделали.
      — Не сделали чего? — спросила Лиди.
      — Не прибыли? — спросил Карт.
      — Эй, — окликнул их Беттон, — все так и будут торчать на мостике?
      — Я хочу туда, — пропищал Риг, а Астен чуть дрожащим голосом, но четко сказала:
      — Маба, я хочу вернуться в Лиден.
      — Не глупи, — ответил Карт и пошел к детям. Орет не отвернулась от окна, даже когда подошедшая Астен взяла ее за руку.
      — На что ты смотришь, маба?
      — На планету, Астен.
      — Какую планету?
      Орет взглянула на ребенка.
      — Там ничего нет, — сказала Астен.
      — Вон тот бурый цвет — это поверхность, атмосфера планеты.
      — Нет там никакого бурого цвета. Там ничего нет. Я хочу вернуться в Лиден. Ты же сказала, что мы вернемся, когда закончим испытание.
      Орет наконец обвела взглядом остальных.
      — Вариации в ощущениях, — произнес Гветер.
      — Я думаю, — сказала Тай, — нам надо убедиться, что мы( прибыли сюда( а затем отправиться сюда.
      — В смысле, обратно, — сказал Беттон.
      — Показания приборов совершенно ясны, — заявила Лиди, крепко держась за подлокотники кресла и говоря очень четко. — Все координаты совпадают. Под нами М-60-и-так-далее. Что еще тебе нужно? Образцы бактерий?
      — Да, — ответила Тай. — На функции приборов оказано воздействие, поэтому мы не можем полагаться на их показания.
      — Какая чушь! — рявкнула Лиди. — Что за фарс! Ладно. Надевай костюм, отправляйся вниз, зачерпни там слизи, а потом мы возвращаемся. Домой. На СКОКСе.
      — На СКОКСе? — отозвались Шан и Тай, а Гветер добавил:
      — Но на это уйдет семнадцать лет по времени Be, а мы не послали сообщение по ансиблю и не объяснили почему.
      — Почему, Лиди? — спросила Сладкое Сегодня.
      Лиди уставилась на нее.
      — Ты хочешь снова запустить чартен? — яростно выкрикнула она и посмотрела на всех по очереди. — Вы что, каменные? И вам наплевать, что вы видите сквозь стены?
      Все молчали, пока Шан не спросил осторожно:
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — А то, что я вижу звезды сквозь стены! — Она снова обвела всех взглядом и ткнула пальцем в ковер. — А вы — разве нет? — Когда никто ей не ответил, ее челюсть дрогнула, и она сказала: — Хорошо. Хорошо. Я сдаю вахту. Буду у себя. — Она встала. — Наверное вам следует меня запереть.
      — Чушь, — отозвалась Сладкое Сегодня.
      — Если я провалюсь сквозь пол, — начала Лиди. Она направилась к двери, напряженно и осторожно, словно сквозь густой туман, и пробормотала что-то неразборчивое, вроде бы «марля».
      Сладкое Сегодня вышла следом за ней.
      — А я тоже вижу звезды! — объявил Риг.
      — Тише, — сказал Карт, обнимая его за плечи.
      — Вижу! Я вижу вокруг звезды. И еще я вижу порт Be.. И могу увидеть все, что захочу!
      — Да, конечно, но теперь помолчи, — пробормотала мать.
      Ребенок вырвался, топнул ногой и завизжал:
      — Могу! Я тоже могу! Я могу видеть все! А Астен не может! И тут есть планета, есть! Нет, не хватай меня! Не надо! Отпусти!
      Угрюмый Карт унес вопящего ребенка. Астен повернулась и крикнула Ригу вслед:
      — Тут нет никакой планеты! Ты все выдумал!
      — Астен, уйди, пожалуйста, в нашу комнату, — попросила мрачная Орет.
      Астен залилась слезами, но подчинилась. Орет, извинившись взглядом перед остальными, вышла следом за ней в коридор.
      Четверо оставшихся на мостике стояли молча.
      — Канарейки, — бросил Шан.
      — Кхаллюцинации? — предложил поникший Гветер. — Чартен-влияние на чрезмерно чувствительные организмы, может быть?
      Тай кивнула.
      — В таком случае, действительно ли ансибль не функционирует, или его неисправность — наша общая галлюцинация? — спросил после паузы Шан.
      Гветер подошел к ансиблю; на сей раз Тай шагнула в сторону, уступая ему дорогу.
      — Я хочу отправиться вниз, — сказала она.
      — Не вижу причин для запрета, — без особого восторга сказал Шан.
      — Кхаких причин? — спросил через плечо Гветер.
      — Ведь мы для этого здесь, разве нет? Мы же для этого вызвались добровольцами, так ведь? Чтобы проверить мгновенную( трансилиентность — доказать, что она работает, вот для чего! А при отказавшем ансибле Be получит наш радиосигнал лишь через семнадцать лет!
      — Мы можем просто-напросто вернуться через чартен на Be и все им рассказать, — заметил Шан. — Если мы сделаем это сейчас, то пробудем( здесь( около восьми минут.
      — Рассказать, что рассказать? Какие у нас доказательства?
      — Анекдотичные, — сказала Сладкое Сегодня, незаметно вернувшаяся на мостик; она перемещалась как большой парусный корабль, поразительно бесшумно.
      — Лиди оказалась права? — спросил Шан.
      — Нет, — ответила Сладкое Сегодня и села на место Лиди, за консоль СКОКСа.
      — Прошу общего разрешения отправиться на планету, — сказала Тай.
      — Я спрошу остальных, — ответил Гветер и вышел Через некоторое время он вернулся с Картом.
      — Отправляйся, если хочешь, — сказал гетенианец — Орет пока побудет с детьми. Они… Мы все чрезвычайно дезориентированы.
      — Я отправлюсь вниз, — сказал Гветер.
      — А можно мне тоже? — почти шепотом спросил Беттон, не поднимая глаз на лица взрослых.
      — Нет, — ответила Тай одновременно с Гветером, сказавшим: «Да».
      Беттон быстро взглянул на мать.
      — Почему нет? — спросил ее Гветер
      — Нам неизвестен риск.
      — Планета была обследована.
      — Кораблями-роботами.
      — Мы же будем в скафандрах. — Гветер был искренне озадачен.
      — Я не хочу нести ответственность, — процедила Тай.
      — Но разве ее понесешь ты? — спросил еще более озадаченный Гветер. — Ее разделим мы все. Беттон — член экипажа. Не понимаю.
      — Я знала, что ты не поймешь, — бросила Тай, повернулась к ним спиной и вышла. Мужчина и мальчик остались; Гветер смотрел вслед Тай, а Беттон — на ковер.
      — Мне очень жаль, — пробормотал Беттон.
      — И напрасно, — отозвался Гветер
      — Что, что вообще происходит? — спросил Шан подчеркнуто невозмутимым голосом. — Почему мы .. Мы все время ссоримся, приходим и уходим.
      — Это воздействие пережитого чартена, — сказал Гветер.
      Сидящая за консолью Сладкое Сегодня повернулась к ним:
      — Я послала сигнал бедствия. Я потеряла управление системой СКОКС. А радио. — Она кашлянула. — Радио, похоже, работает неустойчиво.
      Наступило молчание.
      — Ничего этого не происходит, — сказал Шан… или Орет, но Орет находилась с детьми в другой части корабля, поэтому не могла сказать: «Ничего этого не происходит», — и это, должно быть, сказал Шан.
      Цепочку причин и следствий описать легко, прекращение причин и следствий — трудно Для тех, кто живет во времени, последовательность событий является нормой, единственной моделью, и одновременно кажется кашей, мешаниной, безнадежной путаницей, и описание этой путаницы безнадежно сбивает с толку. По мере того как члены экипажа-организма переставали воспринимать этот организм стабильно и теряли возможность общаться и обмениваться своими восприятиями, индивидуальное восприятие становилось единственной путеводной нитью в лабиринте их дислокации. Гветеру казалось, что он находится на мостике вместе с Шаном, Сладким Сегодня, Беттоном, Картом и Тай. Ему казалось, что он методично проверяет системы корабля. СКОКС отказал, радио то работало, то нет, а внутренние электрические и механические системы корабля оказались в порядке. Он послал на планету беспилотный лэндер и вернул его на борт; похоже, тот функционировал нормально. Ему казалось, что он спорит с Тай по поводу ее решения отправиться на планету. Поскольку он признал ее нежелание доверять показаниям корабельных приборов, ему пришлось согласиться и с ее доводом о том, что лишь вещественное доказательство подтвердит то, что они прибыли к месту назначения, М-60—340-ноло. И если им придется провести следующие семнадцать лет, возвращаясь на Be в реальном времени, то неплохо будет прихватить и доказательство, пусть даже в виде комка слизи.
      Эту дискуссию он воспринимал как совершенно рациональную.
      Ее, однако, прервали не характерные для экипажа вспышки эгоизма.
      — Если решила лететь, так лети! — крикнул Шан.
      — А ты мной не командуй, — огрызнулась Тай.
      — Кому-то надо держать здесь все под контролем, — сказал Шан.
      — Только не мужчинам, — заявила Тай.
      — Только не терранам, — сказал Карт. — У вас что, нет самоуважения?
      — Стресс, — сказал Гветер. — Все, хватит. Хватит, Тай, Беттон. Довольно. Пошли.
      В лэндере Гветеру все было ясно. События развивались одно за другим, как и положено. Управлять лэндером очень просто, и он попросил Беттона посадить его. Мальчик охотно согласился. Тай, как всегда напряженная и сжатая, сидела, стиснув на коленях кулаки. Беттон с показной небрежностью справился с управлением корабликом и откинулся в кресле, тоже напряженный, но гордый.
      — Мы сели, — сказал он
      — Нет, не сели, — возразила Тай.
      — Приборы показывают — контакт есть, — сказал Беттон, теряя уверенность.
      — Превосходная посадка, — заметил Гветер — Даже не ощутил касания — Он провел полагающиеся тесты. Все оказалось в порядке. За окнами лэндера клубился бурый полумрак Когда Беттон включил наружные прожектора, атмосфера, точно темный туман, рассеяла свет, превратив его в бесполезное свечение.
      — Тесты подтверждают отчеты предварительной разведки, — сообщил Гветер. — Ты будешь выходить сама. Тай, или используешь сервомеханизмы?
      — Выйду, — ответила она.
      — Выйду, — эхом повторил Беттон.
      Гветер, приняв на себя формальную корабельную роль поддержки, которую принял бы один из двух других, если бы наружу выходил он, помог им надеть шлемы и стерилизовать костюмы; открыл для них внутренний и наружный шлюзы и, когда они вышли из наружного, начал наблюдение на экране и через окна. Беттон вышел первым. Его худая фигурка, удлиненная беловатым костюмом, светилась в рассеянном сиянии прожекторов. Он отошел от корабля на два шага, повернулся и стал ждать. Тай спустилась по лесенке и коснулась грунта. Ее фигура словно укоротилась — она что, встала на колени? Гветер переводил взгляд с экрана на окно и обратно. Она съеживается? Или тонет? Должно быть, она медленно погружается, и поверхность планеты в таком случае не твердая, а болотистая, или суспензия наподобие зыбучего песка. Но ведь Беттон по ней ходит, вот он приближается к матери на два шага, вот на три, шагая по невидимому для Гветера грунту, и тот в таком случае должен быть твердым, а Беттона удерживает, потому что тот легче( но нет. Тай, наверное, шагнула в какую-то яму или канаву, потому что теперь он ее видит только выше пояса, а ноги ее скрывает темный туман, но она движется, и движется быстро, удаляясь от лэндера и от Беттона.
      — Верни их, — велел Шан, и Гветер произнес в интерком:
      — Беттон и Тай, пожалуйста, вернитесь в лэндер.
      Беттон сразу начал взбираться по лесенке, потом остановился и взглянул на мать. В бурой мгле, почти на границе рассеянного сияния прожекторов, шевелилось тусклое пятнышко — фонарь ее шлема.
      — Беттон, возвращайся, пожалуйста. Тай, пожалуйста, вернись.
      Беловатый костюм двинулся вверх по лесенке, голос Беттона умолял по интеркому:
      — Тай, Тай, вернись! Гветер, мне пойти за ней?
      — Нет. Тай, пожалуйста, немедленно вернись.
      Командное единство мальчика выдержало проверку; он поднялся в лэндер и остался в наружном шлюзе, высматривая оттуда мать. Гветер пытался разглядеть ее через окно — на экране ее уже не было видно. Светлое пятнышко утонуло в бесформенной мути.
      Если верить приборам, то после посадки лэндер уже погрузился на 3,2 метра и продолжал погружаться с возрастающей скоростью.
      — Какая тут почва, Беттон?
      — Похожа на раскисшую грязь! Где она?
      — Тай, пожалуйста, немедленно вернись!
      — Лэндер-один, пожалуйста, возвращайтесь на «Шоби» со всем экипажем, — произнес интерком. — Это Тай. Пожалуйста, немедленно возвращайтесь на корабль, лэндер и весь экипаж.
      — Беттон, не снимай костюма и оставайся в камере дезинфекции, — велел Гветер. — Я закрываю наружный люк.
      — Но… Хорошо, — ответил голос мальчика.
      Гветер поднял лэндер, включив одновременно дезинфекцию кораблика и костюма Беттона. Как ему виделось, Беттон и Шан вошли вместе с ним в «Шоби» и прошли по коридорам на мостик, и там их ждали Карт, Сладкое Сегодня, Шан и Тай.
      Беттон подбежал к матери и остановился; он не стал ее обнимать. Его лицо застыло, точно восковое или деревянное.
      — Ты испугался? — спросила она. — Что случилось там, внизу? — И она взглянула на Гветера, ожидая объяснений.
      Гветер не воспринял ничего. Не-во-время не-периода никакой длины он воспринял, что ничего из случившегося не происходило такого, что не произошло. Потерявшись, он стал искать, потерявшись, он отыскал слово, слово, которое спасло.
      — Ты, — произнес он, с трудом ворочая распухшим и онемевшим языком. — Ты вызвала нас.
      Похоже, она стала это отрицать, но это не имело значения. А что имеет значение? Шан говорил. Шан мог сказать.
      — Никто не вызывал, Гветер, — сказал он. — Вы с Беттоном вышли, я был поддержкой; когда я понял, что не смогу сохранить стабильность лэндера, что почва на месте посадки какая-то странная, я велел вам вернуться в лэндер, и мы взлетели.
      Гветер смог лишь пробормотать:
      — Иллюзорные…
      — Но Тай вышла, — начал было Беттон и смолк. Гветеру показалось, что мальчик отстранился от матери. Что имеет значение?
      — Никто не спускался вниз, — сказала Сладкое Сегодня. И, помолчав, добавила: — Никакого низа нет, и спускаться некуда.
      Гветер попытался отыскать другое слово, но не нашел. Он уставился через окно на мутные бурые завихрения, сквозь которые, если внимательно приглядеться, просвечивали звездочки.
      Тогда он отыскал слово, неправильное слово.
      — Потерялись, — сказал он и, произнеся его, почувствовал, как огни на корабле медленно окутываются бурой мглою, тускнеют, темнеют и гаснут, а негромкое деловое гудение корабельных систем умирает, сменяясь реальной тишиной, которая была здесь всегда. Но здесь ничего не было. Ничто не произошло. «Мы в порту Be!» — попытался он крикнуть, собрав всю свою волю, но не издал ни звука.
      Солнца пылают сквозь мою плоть, сказала Лиди.
      Я и есть эти солнца, сказала Сладкое Сегодня. И не только я, но и все.
      Не дышите! крикнула Орет.
      Это смерть, сказал Шан. То, чего я боялся: ничто.
      Ничто, сказали они.
      Не дыша, призраки скользили и перемещались внутри призрачной раковины холодного и темного корпуса, плавающего вблизи мира бурого тумана, нереальной планеты. Они разговаривали, но никто не слышал голосов. В вакууме нет звуков, в не-времени тоже.
      В одиночестве своей каюты Лиди ощутила, как сила тяжести уменьшилась наполовину; она видела их, близкие и далекие солнца, пылающие сквозь марлю корпуса и переборок, сквозь постель и ее тело. Самое яркое, солнце этой системы, находилось прямо под ее пупком. Она не знала, как оно называется.
      Я мрак между звездами, сказал кто-то.
      Я ничто, сказал кто-то.
      Я есть ты, сказал кто-то.
      Ты, Ты!..
      И вдохнул, и простер вперед руки, и воскликнул: — Слушайте!
      Крикнул другому, крикнул другим: — Слушайте!
      — Мы всегда это знали. Это место — то, где мы всегда были и всегда будем, в колыбели, в центре. Тут нечего бояться, в конце концов.
      — Я не могу дышать.
      — Я не дышу.
      — Тут нечем дышать.
      — Вы, дышите. Дышите, пожалуйста!
      — Мы здесь, в колыбели.
      Орет разложила костер, Карт развел огонь. Когда он разгорелся, они негромко сказали по-кархайдски:
      — Восславим также огонь и незавершенное творение.
      Огонь искрил, потрескивал, внезапно вспыхивал. Но не гас. Он горел. Все собрались вокруг.
      Они были нигде, но они были нигде вместе. Корабль был мертв, но они находились в нем. Мертвый корабль остывал довольно быстро, но не мгновенно. Закройте двери, подходите к огню; прогоним перед сном ночной холод.
      Карт вместе с Ригом отправился к Лиди — чтобы уговорить ее покинуть звездный склеп. Женщина не пожелала вставать.
      — Во всем виновата я, — сказала она.
      — Не будь эгоисткой, — мягко произнес Карт. — Как такое может быть?
      — Не знаю. Я хочу остаться здесь, — пробормотала Лиди.
      — О, Лиди, только не в одиночестве! — взмолился Карт.
      — А как же иначе? — холодно осведомилась женщина.
      Но тут ей стало стыдно за себя, стыдно за неудавшийся по ее вине полет.
      — Ладно, — буркнула она, тяжело поднялась, закуталась в одеяло и вышла следом за Картом и Ригом. Малыш нес маленький биолюм; тот светился некоторое время в темных коридорах, пока растения в его аэробных емкостях жили, размножались и выделяли воздух для дыхания. Огонек двигался перед ней сквозь тьму, точно звездочка среди звезд, пока не привел в полную книг комнату, где в каменном очаге пылал огонь.
      — Здравствуйте, дети, — сказала Лиди. — Что вы тут делаете?
      — Рассказываем всякие истории, — ответила Сладкое Сегодня.
      Шан держал маленький блокнот со встроенным голосовым рекордером.
      — Он что, работает? — удивилась Лиди.
      — Похоже на то. Мы подумали, что надо рассказать обо всем случившемся, — пояснил Шан, глядя на огонь и щуря узкие черные глаза на узком черном лице. — Каждому. Что мы… как это для нас выглядело. Чтобы…
      — А, как отчет? Да. На случай, если… Как, однако, странно, что твой блокнот работает. А все остальное — нет.
      — Он включается от голоса, — рассеянно пояснил Шан. — Итак, продолжай, Гветер.
      Гветер завершил свою версию рассказа об экспедиции на планету:
      — Мы даже не привезли образцы. Я о них не подумал.
      — С тобой полетел Шан, а не я, — сказала Тай.
      — Ты полетела, и я полетел, — возразил мальчик с уверенностью, которая ее остановила. — И мы выходили наружу. А Шан с Гветером были поддержкой и оставались в лэндере. И я взял образцы. Они в стасис-шкафу.
      — А я не знаю, был Шан в лэндере или нет, — сказал Гветер, до боли растирая себе лоб.
      — Куда вообще летал лэндер? — спросил Шан. — Там ничего нет, мы нигде, за пределами времени — это все, что приходит мне на ум. Когда кто-то из вас рассказывает, что видел, то кажется, что все так и было, а потом другой рассказывает совсем другое, и я…
      Орет вздрогнула и пересела ближе к огню.
      — Я никогда не верила, что эта проклятая штуковина сработает, — заявила Лиди, похожая на медведя в темной пещере своего одеяла.
      — Непонимание его — вот в чем была проблема, — сказал Карт. — Никто из нас не понимал, как чартен будет работать, даже Гветер. Так ведь?
      — Да, — кивнул Гветер.
      — Так что если наше психическое взаимодействие с ним повлияло на процесс?
      — Или стало процессом, — предположила Сладкое Сегодня, — в той степени, в какой он затрагивал нас.
      — Так ты хочешь сказать, — с глубоким отвращением осведомилась Лиди, — что нам нужно было поверить в него, чтобы он сработал?
      — Но ведь и человеку надо верить в себя, чтобы действовать, — разве не так? — спросила Тай.
      — Нет, — ответила Лиди. — Абсолютно нет. Я и в себя-то не верю. Я лишь знаю кое-что. Достаточно, чтобы жить дальше.
      — Аналогия, — предложил Гветер. — Эффективные действия экипажа зависят от того, в какой степени члены экипажа ощущают себя таковым — можете назвать это верой в экипаж. Правильно? Поэтому, возможно, для чартена мы — разумные существа, возможно, это зависит от нашего сознательного восприятия себя как трансилиента, как нахождения в другом месте, месте назначения?
      — Мы, несомненно, утратили наше чувство принадлежности к экипажу, на некоторое.. Можно ли теперь говорить о времени? — сказал Карт. — Мы рассыпались.
      — Мы потеряли нить, — сказал Шан.
      — Потеряли, — медитативно произнесла Орет, подкладывая в костер очередное массивное, но утратившее половину веса полено. Искры медленными звездами взлетели в дымоход.
      — Мы потеряли что? — спросила Сладкое Сегодня.
      Некоторое время все молчали.
      — Когда я вижу солнце сквозь ковер. — сказала Лиди.
      — И я тоже, — очень тихо вставил Беттон.
      — А я могу видеть порт Be, — сказал Риг. — И что угодно. Могу сказать что. Если пригляжусь, то могу увидеть Лиден. И свою каюту на «Онеблине». И…
      — Но сперва, Риг, — попросила Сладкое Сегодня, — расскажи нам, что произошло.
      — Хорошо, — охотно согласился Риг. — Держи меня крепче, маба, я начинаю взлетать. Так вот, мы пошли в библиотеку, я, Астен и Беттон, и Беттон был старшим сибом, и взрослые были на мостике, и я собирался пойти спать, как я всегда делаю в обычном полете, но не успел я даже лечь, как вдруг появились бурая планета, и порт Be, и оба солнца, и все остальное, и я мог видеть сквозь что угодно, а Астен не могла. Но я могу.
      — И никуда мы не улетали, — заявила Астен. — Риг вечно рассказывает всякие сказки.
      — Мы все постоянно что-то рассказываем, Астен, — заметил Карт.
      — Но не такие глупости, как Риг!
      — Даже глупее, — сказала Орет. — И нам надо! Нам надо…
      — Нам надо понять, — сказал Шан, — что такое трансилиентность, и мы этого не знаем, потому что никогда не делали этого прежде, и никто не делал этого прежде.
      — Не во плоти, — уточнила Лиди.
      — Нам надо понять, что — реально — произошло, и произошло ли вообще. — Тай указала на окружающую их пещеру света от костра и мрак за ее пределами. — Где мы? Здесь ли мы? Где находится это «здесь»? И каков рассказ?
      — Мы должны рассказать его, — сказала Сладкое Сегодня. — Снова и снова. Сравнить его. Как Риг. Астен, как начинается сказка?
      — Тысячу зим назад и в тысяче миль отсюда, — начала девочка, а Шан пробормотал:
      — Давным-давно…
      — Был корабль, который назывался «Шоби», — подхватила Сладкое Сегодня, — и отправился он в полет испытывать чартен-эффект, и был на нем экипаж из десяти человек
      — А звали их Риг, Астен, Беттон, Карт, Орет, Лиди, Тай, Шан, Гветер и Сладкое Сегодня. И рассказали они свою историю, каждый отдельно и все вместе.
      Наступила тишина, которая всегда была здесь, нарушаемая лишь шипением и потрескиванием огня, негромким дыханием и шорохом одежды, пока один из них наконец не заговорил, рассказывая историю.
      — Мальчик и его мать, — произнес легкий и чистый голос, — стали первыми людьми, ступившими на эту планету.
      Снова тишина, снова голос:
      — Хотя ей хотелось, она поняла, что очень надеялась на то, что чартен не сработает, потому что он сделает все ее мастерство и всю ее жизнь ненужными, и одновременно ей очень хотелось научиться им управлять и узнать, что, если она сможет, если еще достаточно молода для обучения.
      Долгая, мягко пульсирующая пауза, и другой голос:
      — Они летали от мира к миру и всякий раз теряли мир, покидая его, теряли из-за разрыва во времени, потому что их друзья старели и умирали, пока они совершали СКОКС-полет. И если имелся способ жить в собственном времени и одновременно перемещаться от звезды к звезде, им хотелось испытать его.
      — Поставив на него все, — подхватил следующий голос, — потому что ничто не срабатывает, кроме того, за что готовы отдать душу, и ничто небезопасно, кроме того, чем рискуют.
      Короткая пауза, и голос:
      — Это походило на игру. Словно мы все еще в порту Be на борту «Шоби» и ждем, когда настанет время отправиться в СКОКС-полет. Но и словно мы уже одновременно на бурой планете. И одно из этих двух — притворство, только я не знаю, что именно. Поэтому все оказалось так, точно притворяешься во время игры. Но я не хочу играть. Потому что не знаю правил.
      Другой голос:
      — Если чартен-принцип окажется применимым для реальной трансилиентности живых и разумных существ, это станет великим событием в сознании его соплеменников — и всех людей. Новое понимание Новое партнерство. Новый способ существования во вселенной. Более широкая свобода. Ему очень сильно этого хотелось. Он желал войти в экипаж, впервые создающий такое партнерство, первым человеком, способным промыслить эту мысль, и произнести ее. Но одновременно он боялся ее. Может, то не было истинное родство, может, фальшивое, может, всего лишь мечта. Он не знал.
      Они сидели вокруг костра, но за их спинами уже не было столь холодно и темно И не волны ли это в Лидене шуршат о песок?
      Другой голос:
      — Она тоже много думала о своем народе. О вине, искуплении и пожертвовании. Ей очень хотелось совершить этот полет, который мог дать людям больше свободы Но он оказался не таким, каким она его представляла Произошло то, что произошло, значения не имело А важным оказалось то, что она оказалась среди людей, давших свободу ей. Без вины, Она хотела остаться с ними, стать одной из экипажа. Вместе с сыном. Который стал первым человеком, ступившим в незнакомый мир.
      Долгая тишина, но уже не столь глубокая, наполненная мягким постукиванием корабельных систем, ровным и неосознаваемым, как циркуляция крови.
      Новый голос:
      — Они были мыслями в глубине сознания — чем же еще? Поэтому они могли быть и в Be, и возле бурой планеты, и наполненной желаниями плотью, и чистым духом, иллюзией и реальностью — и все это одновременно, поскольку они всегда ими были. Когда он вспомнил это, его смущение и страх исчезли, потому что он понял, что они не могут потеряться.
      — Они потерялись. Но они отыскали путь, — произнес новый голос, уже негромкий на фоне гудения и шороха корабельных систем, среди теплого свежего воздуха и света, заполняющих твердые стены корпуса.
      Прозвучали девять голосов, и все взглянули на десятого, но десятый заснул, сунув в рот палец.
      — Эта история рассказана, но ее еще предстоит рассказать, — сказала мать. — Продолжайте. Я посижу во время чартена здесь, с Ригом.
      Они оставили двоих у костра, прошли на мостик, а потом к шлюзам, приглашая на борт толпу встревоженных ученых, инженеров и чиновников порта Be и Экумены, чьи приборы уверяли, что «Шоби» сорок четыре минуты назад исчез в не-существовании, в тишине.
      — Что случилось? — спрашивали они — Что случилось?
      И «шобики» переглянулись и сказали.
      — О, это такая история…