– Домой, Тенар, домой скорее!
      Вечер. В глубокой долине вот-вот расцветут полным цветом яблони. Кое-где первые цветы уже появились – маленькие бело-розовые звездочки на черных ветках. Между деревьями по упругой, свежей мокрой траве бежит девочка, бежит просто так, ради удовольствия, которое дает бег. Услышав зов матери, она делает широкий круг и только после этого поворачивает к дому. Мать стоит в дверях на фоне освещенной пламенем камина комнаты и смотрит на подпрыгивающую маленькую фигурку, похожую на пушинку над темнеющей травой под деревьями.
      Отец у крыльца очищает от прилипшей земли мотыгу и говорит:
      – Ну что ты так привязалась к ней? Все равно через месяц ее заберут. Навсегда. Это все равно, что похоронить ее. И забыть. Какой смысл любить того, кого все равно потеряешь? Она для нас ничто. Если бы за нее хоть заплатили, а то ведь не получим ни гроша… Ее просто увезут и все.
      Мать молчит. Она не сводит глаз с дочери, которая остановилась и сквозь ветки деревьев смотрит на небо. Над высокими холмами пронзительно ярко горит вечерняя звезда.
      – Она не наша, она перестала быть нашей дочерью в тот день, когда к нам пришли и сказали, что ей предназначено быть Жрицей Гробниц. Неужели ты до сих пор не поняла этого? – в голосе отца звучит горечь и обида. – У тебя есть еще четверо. Они останутся, а эта исчезнет. Не цепляйся за нее, отпусти!
      – Когда придет время, – произносит женщина, – я отпущу ее.
      Она нагибается навстречу Тенар, которая мчится к ней на своих босых маленьких, белых, перепачканных землей ножках. Она подхватывает дочь на руки, заходит в дом и целует ее черные волосы. При свете очага видно, что у самой женщины волосы светлые.
      Отец, уверенно попирая босыми ногами холодную землю, все еще стоит снаружи и наблюдает, как темнеет чистое весеннее небо. Взгляд его полон печали, унылой и одновременно яростной, которая никогда не найдет слов, чтобы выразить себя. Он пожимает плечами и входит вслед за женщиной в дом, звенящий детскими голосами.

      Рожок пронзительно запищал и смолк. Наступившая тишина нарушалась только шумом множества ног, двигавшихся под почти неслышимый рокот бьющего в ритме сердца барабана. Через трещины в крыше Тронного Зала, через проемы в тех местах, где между колоннами обрушились целые секции кирпичной кладки, в помещение пробивались косые солнечные лучи. После восхода солнца прошел час. В холодном воздухе не ощущалось никакого движения. Высохшие листья сорняков, пробившихся сквозь щели в мраморном полу, покрылись инеем и ломались, задетые длинными черными мантиями жриц.
      По четыре в ряд шли они по огромному залу между двумя рядами колонн. Глухо бил барабан. Никто не издавал ни звука. Факелы в руках закутанных в черное женщин ярко горели в темноте и бледнели, попадая в столбы солнечного света. Снаружи, на ступенях Тронного Зала, остались мужчины – стражники, трубачи, барабанщики. Только одетые в черное женщины могли войти в огромные двери, чтобы по четыре в ряд подойти к пустому Трону.
      Появились еще две высокие жрицы, тоже в черном. Одна – худая и изможденная, другая – тяжелая и массивная. Между ними шла девочка лет шести, одетая в чисто-белый балахон, оставлявший открытыми руки и белые босые ноги. Казалось, она совсем еще малышка. У ступеней, ведущих к Трону, где их уже ждали черные ряды жриц, женщины остановились и вытолкнули девочку вперед.
      Трон стоял на высоком помосте и, казалось, был окутан со всех сторон черной паутиной, свисавшей с потолка. Непонятно было, то ли это был занавес, то ли – густые тени. Сам Трон был черным, только тускло светились вделанные в спинку и подлокотники драгоценные камни. Он был огромен – севший на него человек показался бы карликом, – и пуст, ничто, кроме теней, не восседало на нем.
      Девочка взобралась на четвертую из семи ступенек, ведущих к Трону. Вырубленные из черного с красноватыми прожилками мрамора, они были настолько высоки и широки, что девочке приходилось вставать обеими ногами на одну, прежде чем ступить на следующую. На средней ступеньке, прямо перед Троном, стояла большая деревянная плаха с углублением для головы. Дитя опустилось на колени и, слегка повернув голову, вложило ее в углубление, после чего застыло в неподвижности.
      Некто в туго перепоясанном белом хитоне и скрытым белой маской лицом неожиданно появился из тени справа от Трона. В руке его был пятифутовый сверкающий стальной меч. Молча занес он его, держась за рукоять обеими руками, над тонкой шеей ребенка. Барабан смолк.
      Когда кончик лезвия достиг высшей точки и замер на мгновение, из тьмы слева от Трона к палачу метнулась черная фигура и схватила его за руки своими изящными руками. Острие меча блеснуло в полутьме. Словно танцоры, балансировали безликие фигуры несколько секунд над замершим ребенком, потом отпрыгнули в стороны, вверх по лестнице, и исчезли в темноте за огромным Троном. Из рядов жриц вышла одна и вылила чашу какой-то жидкости на ступеньку рядом с плахой. В темноте Тронного Зала оставленные ею пятна казались черными.
      Девочка поднялась и с трудом спустилась по лестнице, у подножия которой ее уже ждали две высокие жрицы. Они надели на нее черный плащ, капюшон, мантию и повернули лицом к лестнице, плахе, трону.
      – О, Безымянные! Взгляните на девочку, которую отдаем мы вам! Она рождена истинно безымянной! Примите ее жизнь и те годы, что осталось ей прожить! Смерть ее будет и вашей смертью! Примите ее! Съешьте ее!
      Другие голоса, пронзительные и хриплые, ответили:
      – Она съедена! Она съедена!
      Из-под своего капюшона девочка еще раз посмотрела на Трон. Вделанные в него драгоценности покрылись слоем пыли и тускло сверкали в полутьме, на спинке видны были паутина и совиный помет. На три самых высоких ступеньки, перед Троном, никогда еще не ступала нога смертного. На них скопилось столько пыли, что они казались одним землистым склоном, мраморные плоскости совсем скрылись под вековым слоем грязи.
      – Съедена! Съедена!
      За дверями снова застучал барабан, быстрее, чем прежде. В молчании, нарушаемом только шарканьем ног, процессия двинулась к яркому и далекому прямоугольнику двери. Двойные ряды колонн, словно ноги великанов, уходили в полумрак под потолком. Среди жриц, такая же теперь черная, как и они, шла девочка, торжественно ступая босыми ножками по замерзшей траве и ледяным камням. Когда на ее пути сверкнул пробившийся сквозь разрушенную кровлю солнечный луч, она и не подумала глянуть вверх.
      Стражники широко распахнули огромные двери. Черная процессия вышла из Тронного Зала и окунулась в холодный рассеянный утренний свет. Над обширными равнинами на востоке сверкало солнце, освещая горы на западе и стены Тронного Зала. Остальные здания все еще лежали в красновато-пурпурной тени, если не считать блестящей, только что заново позолоченной кровли Храма Богов-Братьев, стоящего на невысоком холме. Процессия черных жриц, по четыре в ряд, двинулась по тропе, спускающейся по склону Холма Гробниц, тихо напевая какую-то молитву. В мелодии было только три ноты, и одно-единственное бесконечно повторяемое слово. Это слово было настолько древнее, что давно потеряло всякий смысл, как верстовой столб на заброшенной дороге. Снова и снова повторяли его жрицы. Весь День Возрождения Первой Жрицы был заполнен тихим речитативом женских голосов, сухим нескончаемым жужжанием.
      Девочку водили из храма в храм, из зала в зал. В одном месте ей дали лизнуть соль, в другом – заставили встать на колени лицом на запад и остригли голову, после чего смазали оставшиеся короткие волосы маслом и душистым уксусом. Потом она легла лицом вниз на исполинскую мраморную плиту за алтарем, и пронзительные голоса пропели над ней поминовение усопших. Ни девочка, ни жрицы ничего не ели и не пили весь этот день. На заходе солнца девочку, прикрыв овчиной, уложили спать в комнате, которой она прежде никогда не видела, в доме, простоявшем запертым много лет. Потолок в этой комнате был очень высок, но окон не было, и чувствовался застоявшийся запах смерти. Здесь молчаливые женщины оставили девочку в темноте.
      Она лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
      На стене затрепетал отблеск света. Кто-то шел по коридору, загораживая рукой свечку так, что она давала света не больше, чем светлячок. Послышался хриплый шепот:
      – Ну, как ты, Тенар?
      Девочка не ответила.
      В дверь просунулась голова, странная голова, лысая, как очищенная картошка, и такого же желтоватого цвета. Глаза на этой голове напоминали картошку неочищенную – они были коричневые и застывшие. Нос, утопавший среди свисавших щек, казался крошечным, безгубый рот походил на щель. Девочка лежала не двигаясь и не сводя широко раскрытых глаз со странного посетителя.
      – Эй, Тенар, моя маленькая пчелка, вот ты где!
      Голос хотя и был хрипловатым, похожим на женский, но исходил не от женщины.
      – Мне нельзя здесь быть. Мое место на крыльце. Я сейчас уйду. Просто мне хотелось взглянуть, как там моя маленькая Тенар после такого утомительного дня, как там моя маленькая пчелка?
      Пришелец бесшумно подошел к девочке и протянул руку, чтобы погладить ее по голове.
      – Я больше не Тенар, – сказала она, пристально глядя на собеседника. Рука замерла, так и не коснувшись волос девочки.
      – Нет… – прошептал он и через минуту добавил:
      – Знаю, знаю. Теперь ты маленькая Съеденная. Но я…
      Девочка молчала.
      – Трудный был день для малышки, – сказал человек со свечой.
      – Тебе нельзя ходить в этот Дом, Манан!
      – Нельзя… Знаю. В этот Дом нельзя. Ну, спокойной ночи, малышка… Спокойной ночи…
      Девочка не ответила. Манан неторопливо повернулся и вышел. Отблески света на стенах постепенно угасли. Девочка, имя которой было теперь Арха, Съеденная, лежала молча на спине, неотрывно глядя куда-то во тьму.

      Она росла и, не сознавая того, забыла мать. Ее место было здесь, у Гробниц, и так было всегда. Лишь иногда, июльскими вечерами, когда девочка смотрела на окрашенные закатом в желтоватый цвет горы на западе, вспоминала она огонь в очаге того же самого прозрачно-желтого цвета. Ей казалось, что когда-то ее держали на руках, что было странно, потому что здесь к ней и прикасались-то редко, и вспоминался ей чудесный запах вымытых в душистой воде волос, длинных волос цвета заката и огня. И все это она потеряла навсегда.
      Конечно, знала она больше, чем помнила – всю историю ей уже рассказали. Когда ей было лет семь или восемь, и ей захотелось узнать, кто же она такая, девочка подошла к своему телохранителю, стражнику Манану и попросила:
      – Манан, расскажи мне, как меня выбрали?
      – Но ведь ты и так все знаешь, малышка.
      Она и в самом деле все знала. Высокая и сухая жрица Тар рассказала ей об этом, пока Арха не заучила все наизусть, и теперь она повторила ее слова:
      – Когда умирает Первая Жрица, церемонии похорон и очищения занимают месяц по лунному календарю. После этого жрицы и стражники Гробниц переходят пустыню и идут по городам Атуана, расспрашивая народ. Они ищут девочку, родившуюся в ночь смерти Первой Жрицы. Найдя ее, они ждут и наблюдают. Ребенок должен быть здоровым физически и умственно, не болеть оспой и рахитом, не получать увечий. Если девочке исполнилось пять лет и она совершенно здорова, то становится ясно, что ее тело – это действительно тело умершей Первой Жрицы. Ее привозят в храм и учат целый год. В конце этого года ее вводят в Тронный зал и отдают ее имя хозяевам – Безымянным, так как она безымянная, Вечно Возрождающаяся Жрица.
      Вот что рассказала ей Тар, и девочка не осмелилась попросить ее рассказать подробнее. Высокую Жрицу нельзя было назвать жестокой женщиной, хотя она и была очень холодна и жила по железным законам. Арха благоговела перед ней. К Манану же она таких чувств не испытывала – их не было и в помине, а потому могла бы просто приказать:
      – Расскажи, как меня выбрали!
      Он снова, в который раз, рассказал бы ей:
      – Мы вышли отсюда на третий день новолуния, потому что Жрица-которая-была умерла именно в третий день новой луны. Сначала мы пошли в Тенабах. Он считается большим городом, хотя те, кто видел и Авабат, говорят, что Тенабах в сравнении с ним все равно, что блоха перед коровой. Для меня-то и он достаточно велик, ведь в нем десять тысяч домов! Потом мы направились в Гар, но никто в этих местах не слыхал о девочке, рожденной в третий день прошлого месяца. Были мальчики, но мальчики не подходят… Так что мы двинулись в города и села, лежащие среди холмов к северу от Гара. Я сам из этих краев, где текут реки и на холмах растет трава. Не из этой пустыни.
      На этом месте хриплый голос Манана приобрел бы странный оттенок, а поросячьи глаза совсем бы скрылись в складках век.
      Он помедлил бы чуть-чуть, а потом продолжал:
      – Мы нашли всех родителей, у кого в течение последних нескольких месяцев родились дети. Некоторые врали: «Ну, конечно, наша девочка родилась как раз в третий день новолуния!» Бедняки, как ты знаешь, всегда рады избавиться от лишнего рта. Были и другие, такие нищие, что, живя в своих одиноких хижинах в долинах между холмами, не вели счета времени и не знали, когда же именно родились их дети. Однако мы не отступались и в конце концов всегда докапывались до истины. Но дело шло медленно. И вот в маленькой деревушке из десяти домов, среди садов к западу от Энтата, мы нашли нужную нам девочку. Восемь месяцев было ей – вот как долго мы искали… Она родилась не только в ту ночь, когда умерла Первая Жрица, но и в тот же самый час. Чудесный ребенок! Она сидела на коленях у матери и светлыми глазенками смотрела на нас, набившихся в единственную комнату, как летучие мыши в пещеру. Отец ее был бедняком, ухаживал за яблоневыми садами помещика, а у самого, кроме пятерых детей и козы, ничего не было. Даже дом не принадлежал ему. Итак, мы столпились в комнате и по тому, как жрицы смотрели на девочку и переговаривались между собой поняли, что перед нами сама Возрожденная. Поняла это и мать. Она молчала и только крепче прижимала дочь к себе. На следующий день мы вернулись. И что же мы увидели? Ясноглазая малышка лежит в кроватке и плачет! Все тело ее в красных пятнах. А мамаша вопит еще громче дочери и причитает: «О, горе нам! Ведьмины пальцы схватили мою малышку!» Она имела в виду оспу. В моей родной деревне оспу тоже называли ведьмиными пальцами… Но Кессил, она сейчас Верховная Жрица у Божественного Короля, вышла вперед и взяла девочку на руки. Остальные отпрянули, и я вместе с ними… Нельзя сказать, что я высоко ценю свою жизнь, но кто же по доброй воле заходит в дом, где есть оспа? Но Кессил не испугалась. Подержав девочку на руках, она сказала:
      «У нее нет жара». Потом она послюнявила палец, потерла красное пятно, и оно исчезло. Клубничный сок! Глупая мать вознамерилась обмануть нас и сохранить для себя ребенка!
      Тут Манан непременно бы расхохотался. Желтое лицо его при этом почти не менялось, только начинали тяжело вздыматься бока.
      – Муж поколотил ее за это, потому что боялся гнева жриц.
      Скоро мы вернулись в пустыню, но каждый год наши люди приходили в тот дом и смотрели, как растет девочка. Так прошло пять лет, а потом явились Тар и Кессил под охраной храмовых стражников и королевских солдат в красных шлемах. Они увезли с собой девочку, потому что это и в самом деле оказалась Возрожденная Жрица, и место ее было здесь. И кто же эта девочка, а, малышка?
      – Я, – ответила бы Арха, всматриваясь вдаль словно в попытке увидеть что-то уже невидимое, только что исчезнувшее.
      Однажды она спросила:
      – А что делала… что делала мать, когда девочку забирали?
      Этого Манан не знал, в тот раз жрицы не взяли его с собой.
      А она не помнила. Что хорошего в воспоминаниях? Прошло, все прошло. Она там, где и должна была быть. Из всего многообразия мира она знает только одно место: Гробницы Атуана.
      В первый год своего пребывания здесь она спала в большой комнате с другими новичками – девочками от четырех до четырнадцати лет. Уже тогда Манана выделили из десяти Стражников как ее личного телохранителя, а кровать Архи стояла в алькове, чуть отдаленном от большой комнаты с низким потолком, где девочки хихикали и шептались перед сном, а утром, позевывая, заплетали друг другу косы. Когда имя забрали у нее и дали ей взамен другое, Арха переселилась в Малый Дом, в комнату, которая отныне будет принадлежать ей до конца жизни. Весь Малый Дом, жилище Первой Жрицы, стал ее домом и никто не мог войти в него без разрешения. Когда Арха была совсем еще маленькой, ей нравилось слушать, как люди почтительно стучат в дверь, и говорить: «Я разрешаю вам войти». Раздражало ее только то, что две Верховные Жрицы, Тар и Кессил, не считали это правило обязательным для себя и входили без стука.
      Летели дни, летели похожие один на другой годы. Девочки – ученицы проводили свое время в классах и мастерских. Они не играли ни в какие игры – для игр не было времени. Они изучали священные песни и священные танцы, историю Империи Каргад, ритуалы и таинства богов, которым были посвящены сами:
      Божественного Короля, правящего в Авабате, или Близнецов – Атваха и Вулаха. Из всех них только Арха занималась обрядами Безымянных и обрядам этим учила ее только Тар, Верховная Жрица Богов-Братьев. Эти занятия отрывали ее от других девочек на час-полтора в день, но все остальное время было посвящено работе. Девочки учились прясть овечью шерсть, ткать из нее холсты, сеять и возделывать всяческие растения, готовить повседневную пищу: чечевицу, кукурузные зерна, грубо измолотые для каши и тонко – для выпечки хлеба, лук, капусту, козий сыр, яблоки и мед.
      Единственным развлечением была ловля рыбы в мутной зеленоватой реке, протекавшей в полумиле от Места. Как хорошо было взять с собой яблоко или холодную ячменную лепешку и сидеть весь день, глядя на неторопливую зеленоватую воду и постоянно меняющиеся тени, отбрасываемые облаками на склоны гор. Но стоило только завизжать от удовольствия, когда леска натягивается и ты выбрасываешь на берег бьющуюся серебристую рыбку, как тут же раздавалось похожее на змеиное шипение Меббет:
      – Тише, дурочка, чего развопилась!
      Меббет, жрица из Храма Божественного Короля, была еще молодой темнокожей женщиной, но жестокой и острой, как кремень. Рыбалка была ее страстью. С ней нужно было поддерживать хорошие отношения и ни в коем случае не шуметь, иначе она никогда не возьмет тебя на рыбалку, и ты никогда не попадешь снова на реку, кроме тех случаев, когда начинали пересыхать в жару источники и нужна была вода. Ужасное занятие – прошагать полмили по палящей жаре вниз по реке, наполнить два ведра на коромысле и как можно быстрее вернуться. Первые сто ярдов были еще ничего, но потом ведра начинали тяжелеть, а коромысло – жечь плечи как раскаленный прут. Солнечный свет молотом бьет по пыльной дороге и каждый шаг дается все труднее. Наконец ты добираешься до прохладной тени огорода на дворе за Большим Домом и с плеском выливаешь ведра в огромный бак… Потом нужно повернуться и проделать всю эту процедуру снова. И снова, и снова…
      Внутри стен, окружавших Место, – это было единственное Имя, которое оно носило и в котором нуждалось, потому что оно было самым древним и священным местом во всех Четырех странах Каргадской Империи, – жило около двухсот человек и стояло множество зданий: три храма, Большой и Малый дома, жилища евнухов-стражников, а сразу за стеной, прилепившись к ней – солдатские казармы и хижины рабов, склады, овчарни и загоны для коз. Если глядеть на Место издалека, оно походило на небольшой город, стоящий в кольце опаленных солнцем холмов, на которых росли только шалфей, какие-то сорняки, да пустынные колючки. Даже издалека, с Восточных Равнин казалось, что золоченая крыша храма Богов-Братьев подмигивает на фоне гор, словно чешуйки слюды в толще камня.
      Сам храм представлял собой побеленный каменный куб без окон, с низкими крыльцом и дверью. Куда более привлекательно выглядел храм Божественного Короля, стоявший немного пониже, с высоким портиком и двумя рядами толстых белых колонн с раскрашенными капителями. Каждая из них была сделана из целого кедрового ствола, которое везли морем с Гур-Ат-Гура, где еще сохранились леса, а потом тащили на себе рабы по иссушенным пустыням Атуана. Только после того, как идущий с востока путешественник разглядит эти два храма, заметит он, почти на вершине Холма Места, рыжевато-красный, как сама пустыня, самый старый храм Империи Каргад: огромный приземистый Тронный Зал со следами многочисленных ремонтов на стенах.
      Окружая всю вершину холма, стояла на его склонах массивная, наполовину обвалившаяся во многих местах каменная стена. Внутри нее торчали из земли несколько черных двадцатифутовых каменных столбов, похожих на грозящие небу пальцы. Заметив их, глаз был уже не в силах оторваться от этого зрелища. Они стояли, полные тайны, и никто не знал, в чем смысл их существования. Их было девять, почти все покосились, и только один стоял прямо, а два совсем упали. Они были покрыты серым налетом, поросли мхом и разноцветными лишайниками, кроме одного, обнаженного и черного, тускло поблескивающего под лучами солнца. На ощупь он был совершенно гладким, в то время как на остальных подо мхом можно было нащупать, а иногда и увидеть таинственную резьбу – знаки, символы. Эти девять каменных столбов и были Гробницами Атуана. Говорили, что они стояли здесь с той поры, когда Архипелаг поднялся с морского дна и появился первый человек. Они были старше Божественного Короля, старше Богов-Братьев, старше самого света. Они были гробницами тех, кто правил миром, когда людей еще не было, гробницами Безымянных, и у той, что служила им, тоже не было Имени.
      Не часто приходила она сюда, и кроме нее никто не входил в пространство за Тронным Залом, где они стояли на самой вершине камня, окруженные каменной стеной. Дважды в год в дни полнолуния, ближе к весеннему и осеннему равноденствию, перед Троном приносилась жертва, и она входила из низкой задней двери Тронного Зала с чашей, полной дымящейся козлиной крови. Половину ее выливала она к подножию стоящего прямо монумента, половину – на один из упавших, покрытый ржавыми пятнами прошлых жертвоприношений.
      Иногда ранним утром, когда косые солнечные лучи позволяли лучше рассмотреть резьбу на Монументах, Арха приходила сюда и бродила между них, вглядываясь в таинственные символы. Потом она садилась и смотрела на далекие западные горы, на крыши и стены Места, наблюдая за первыми признаками дневной активности вокруг Большого Дома и в казармах, за стадами овец и коз, которых гнали на скудные пастбища у реки. Среди Монументов нечего было делать, и она шла сюда только потому, что ей это было разрешено и давало возможность побыть в одиночестве. Что и говорить, место было жуткое. Даже в самые жаркие дни пустынного лета здесь чувствовалась прохлада. Ветер тихонько свистел между двумя столбами, которые стояли ближе всего и наклонились друг к другу, словно поверяя соседу какую-то тайну.
      От Стены Гробниц отходила еще одна, более низкая, каменная стена, делая длинный неправильный полукруг вокруг холма и уходя дальше на север, к реке. Она не столько защищала Место, сколько делила его на две части: на одной стороне – храмы, дома жриц и телохранителей, на другой – казармы стражников и жилища рабов, которые работали на полях и пасли стада. Никто из них не переходил на другую сторону, кроме дней священных праздников, в которых участвовали солдаты, их барабанщики и трубачи. Но внутрь храмов они не допускались никогда, никто из посторонних не имел права входить во внутренние дворы. Когда-то Место посещалось паломниками, королями и вождями Четырех Стран. Первый Божественный Король, например, полтора века назад лично освятил ритуалы поклонения своей персоне в своем собственном храме. Но даже ему не разрешили подойти к Гробницам, даже он вынужден был спать и принимать пищу за окружавшей Место стеной.
      По трещинам и выбоинам легко было забираться на стену. Как-то весенним днем Съеденная сидела на ней вместе с другой девочкой, по имени Пенте. Обеим было по двенадцать лет. В это время им нужно было находиться в ткацкой мастерской Большого Дома, среди гигантских станков, опутанных черной шерстью, на которых ткался холст для одеяний жриц. Они выскочили оттуда попить из родника во дворе, а потом Арха сказала:
      – Пойдем со мной! – и повела подругу по склону холма вниз, к стене, где их не могли заметить из Большого Дома. Теперь они сидели на ней, в десяти футах от земли, свесив ноги и разглядывая пустынные равнины, уходившие от Места на север и восток.
      – Как хотелось бы мне увидеть море! – воскликнула Пенте.
      – Зачем? – спросила Арха, жуя сорванную по дороге горькую травинку. Пустыня только что отцвела. Все маленькие цветочки рассыпали легкие облачка семян по ветру. Почва под яблонями в саду покрылась бело-розовым ковром лепестков, а сами деревья стояли зелеными – других деревьев не было на много миль от Места. Все остальное, от горизонта до горизонта было грязно-желтого цвета, только горы слегка отливали голубым из-за цветущего шалфея.
      – О, я не знаю зачем… Просто мне хочется увидеть что-нибудь другое, ведь здесь всегда одно и то же. Ничего не меняется.
      – Все, что случается в других местах, берет свое начало здесь, – сказала Арха.
      – Да, конечно… Но мне хочется посмотреть, как это случается!
      Пенте мягкая, какая-то особенно домашняя девочка, улыбнулась. Почесав пятки о нагретые солнцем камни, она продолжила:
      – Ты знаешь, что когда я была маленькая, то жила у моря.
      Наша деревня стояла прямо за дюнами и мы часто играли на пляже. Однажды мы увидели много кораблей, целый флот, они плыли далеко в море. Мы прибежали в деревню, рассказали про это, и все вышли на берег посмотреть. Корабли выглядели как драконы с красными крыльями, а у некоторых и в самом деле были длинные шеи с драконьими головами. Это корабли из Внутренних Стран, не из Каргада, объяснил нам староста. Плыли они с запада. Вся деревня сбежалась посмотреть на них. Я думаю, они боялись, что корабли причалят к берегу. Однако те просто прошли мимо и никто так и не узнал, куда же они направлялись. Возможно, воевать на Карего-Ат. Подумать только, они в самом деле явились из страны волшебников, где кожа у людей цвета грязи и где мигнуть не успеешь, как на тебя наложат заклинание!
      – Только не на меня! – яростно воскликнула Арха. – Мне даже смотреть не хочется на них! Все они – нечистые проклятые маги. Как они осмелились подплыть так близко к Священному острову!
      – Божественный Король скоро завоюет их всех и превратит в рабов. А море мне и правда хочется снова увидеть. В лужицах после отлива остаются маленькие осьминожки и если крикнуть на них «Ву!», они становятся белыми. Смотри, Манан идет, тебя ищет!
      Слуга и телохранитель Архи медленно шел вдоль стены. Иногда он нагибался, срывал росток дикого лука, которого уже накопился у него порядочный пучок, потом выпрямлялся и озирал окрестности маленькими мутными карими глазами. За последнее время он еще больше растолстел и его лысая желтоватая голова блестела на солнышке.
      – Спускайся на мужскую половину, – прошептала Арха, и девочки, изогнувшись точно маленькие ящерицы, соскользнули по внешней стороне стены так, что изнутри их не стало видно. Шаги Манана приближались.
      – У-у, у-у, нос картошкой! – едва слышно проворковала Арха, словно ветер прошелестел в ветвях яблони.
      Шаги стихли.
      – Эй, там, – произнес неуверенный голос. – Малышка! Арха!
      Тишина.
      Манан пошел дальше.
      – У-у, нос картошкой!
      – У-у, живот картошкой, – в свою очередь прошептала Пенте и застонала, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.
      – Кто тут?
      Тишина.
      – Ну, ладно, ладно, – вздохнул евнух и медленно зашагал дальше. Когда он скрылся за склоном холма, девочки снова взобрались на стену. Пенте вся покраснела от пота и сдерживаемого смеха. Арха была в ярости.
      – Глупый старый баран! Нигде от него покоя нет!
      Пенте рассудительно ответила:
      – Но ведь это его работа: ходить за тобой по пятам и следить.
      – За мной следят те, кому я служу! Я радую их и мне незачем радовать своим поведением кого-то еще! Пусть все эти старухи и этот полумужчина оставят меня в покое! Я – Первая Жрица!
      Пенте в изумлении уставилась на нее и пробормотала:
      – О, я знаю, знаю это, Арха…
      – Пусть отстанут от меня, и перестанут говорить все время, что мне делать.
      Пенте вздохнула и продолжала сидеть молча, болтая пухлыми ножками и пристально всматриваясь в безбрежную равнину, чье однообразие нарушалось только вздымающимися на горизонте горами. Наконец она сказала:
      – Скоро ты сама начнешь приказывать. Через два года нам исполнится четырнадцать и мы перестанем быть детьми. Я пойду в храм Божественного Короля и для меня мало что изменится. А ты… ты станешь настоящей Первой Жрицей. Даже Кессил и Тар должны будут слушаться тебя!
      Съеденная ничего не ответила. Рот ее был упрямо сжат, глаза под черными бровями горели упрямством.
      – Пора возвращаться, – сказала Пенте.
      – Нет.
      – Но мастерица может рассказать про нас Тар и, кроме того, наступает время Девяти Молитв.
      – Я останусь здесь, и ты тоже оставайся.
      – Тебя-то не накажут, достанется мне одной, – спокойно сказала Пенте.
      Арха не ответила. Пенте снова вздохнула и осталась. Солнце постепенно погрузилось в туманную дымку, хотя стояло еще довольно высоко. Вдалеке зазвенели овечьи колокольчики, заблеяли ягнята. Пахучий весенний ветер налетел внезапным горячим порывом.
      Девять Молитв уже подходили к концу, когда девочки вернулись. Меббет заметила, что они сидели на «мужской стене», и доложила об этом своей начальнице, Кессил, Верховной Жрице Божественного Короля.
      У Кессил были массивные ноги, массивное лицо. С невозмутимым лицом и без всякого выражения в голосе она приказала девочкам идти за ней. Они прошли через каменные залы Большого Дома и поднялись на холм, к храму Атваха и Вулаха. Там Кессил поговорила с Верховной Жрицей этого храма, Тар, высокой и сухой, словно нога косули.
      Кессил сказала Пенте:
      – Снимай хитон!
      Она выпорола девочку пучком тростника, который немного резал кожу. Пенте перенесла наказание терпеливо и молча, после чего ее отослали в мастерскую, оставив без ужина сегодня и без еды на следующий день.
      – Если тебя еще раз увидят на той стене, наказание будет более суровым, – сказала Кессил. – Ты понимаешь, Пенте?
      Голос ее был тих, но не добр.
      Пенте ответила:
      – Да, – и убежала, вздрагивая, когда грубая ткань хитона задевала свежие порезы на спине.
      Арха наблюдала за поркой, стоя рядом с Тар, которая по окончании экзекуции сказала ей:
      – Нехорошо, когда видят, что ты бегаешь и карабкаешься по стенам с другими девчонками. Ты – Арха!
      Арха угрюмо молчала.
      – Будет лучше, если ты не станешь выходить из определенных для тебя правил поведения. Ты – Арха!
      Девочка быстро посмотрела в глаза сначала одной жрице, потом другой, и во взгляде ее сверкнули такая сильная ненависть и злоба, что это могло испугать любого. Но Тар сделала вид, что это ее не касается. Она наклонилась к девочке и прошептала, словно в подтверждение своих слов:
      – Ты – Арха! Ничего не осталось, все съедено!
      – Все съедено, – повторила девочка, как повторяла каждый день, все дни своей жизни, начиная с шести лет.
      Тар слегка поклонилась ей, то же самое сделала и Кессил, отложив в сторону свой кнут. Девочка не ответила на поклон, но покорно повернулась и ушла.
      День закончился ужином из вареной картошки с луком, молча съеденным в узкой мрачной трапезной, вечерними молитвами, наложением священных слов на дверь и коротким ритуалом Невыразимого. Девочки ушли в спальню, чтобы поиграть там перед сном в кости и палочки, пока не погаснет единственный факел, и пошептаться потом в темноте. Арха удалилась в Малый Дом, где спала в одиночестве.
      Ночной ветерок был напоен запахами душистых трав. Звезды в черном небе сияли, как незабудки в весенних лугах, как отблески света на поверхности апрельского моря. Но девочка не помнила ни моря, ни весенних лугов. Она не смотрела на небо.
      – Эй, малышка! – настиг ее голос у двери.
      – Манан, – сказала она безразлично.
      Его огромная тень придвинулась ближе, звезды отражались на лысой голове.
      – Тебя наказали?
      – Меня нельзя наказывать.
      – Конечно, нельзя, просто…
      – Они не могут наказать меня. Не посмеют.
      Грузный Манан стоял, опустив свои большие руки. От него исходил сильнейший запах дикого лука, старый черный хитон его пропах потом и шалфеем и был к тому же порван по кайме и слишком короток для него.
      – Они не осмелятся ко мне прикоснуться. Я – Арха, – сказала она напряженным, пронзительным голосом и разразилась слезами.
      Большие сильные руки обхватили ее, обняли, погладили по голове.
      – Ну, ну, моя пчелка, малышка… – услышала Арха хриплый рокочущий шепот Манана и сильнее прижалась к нему. Слезы скоро иссякли, но девочка не отпускала своего телохранителя, словно не могла стоять без поддержки.
      – Бедная малышка, – еще раз прошептал Манан. Он взял девочку на руки, внес ее на крыльцо дома, в котором она жила в одиночестве, и поставил на ноги.
      – Все в порядке, малышка?
      Арха кивнула, повернулась и вошла в темный дом.

      В коридоре Малого Дома неожиданно послышались ровные уверенные шаги Кессил. Высокая, тучная фигура жрицы заполнила дверной проем, уменьшилась, когда она преклонила одно колено, и снова выросла, когда она выпрямилась в полный рост.
      – Повелительница!
      – Что такое, Кессил?
      – До этого дня мне было поручено заниматься делами, касающимися Безымянных. Пришло время, когда тебе самой нужно вникать в них и учиться вещам, которых ты еще не успела вспомнить в этой жизни.
      Девочка сидела в это время в своей комнате без окон. Предполагалось, что она предается размышлениям, но фактически она ничего не делала и почти ни о чем не думала. Потребовалось некоторое время, чтобы застывшее упрямо-высокомерное выражение ее лица изменилось. Но оно все-таки изменилось, хотя Арха и постаралась скрыть это. Она спросила вкрадчиво:
      – Лабиринт?
      – Мы не пойдем пока в Лабиринт, но пересечь Подземелье-Под-Храмом нам придется.
      В голосе Кессил чувствовался страх, хотя не исключено, что она притворилась, чтобы напугать Арху. Девочка не спеша встала и с кажущимся безразличием сказала:
      – Ну что же, пойдем.
      Сердце ее пело от радости и возбуждения, и, следуя за массивной фигурой Кессил, она думала: «Наконец-то! Наконец я увижу свои владения.»
      Ей было пятнадцать лет. Прошло уже больше года с тех пор, как она стала взрослой и одновременно – Первой Жрицей Гробниц Атуана, высочайшей из Верховных Жриц всех Четырех Стран Каргада, жрицей, которой сам Божественный Король – не указ. Все преклоняли теперь перед ней колени, даже хмурые Тар и Кессил, все разговаривали с ней с подчеркнутым уважением. Но ничего, ничего не изменилось. Как только завершились церемонии ее посвящения, одинаковые дни потекли, как и раньше. Шерсть, которую надо прясть, холст, который надо ткать, зерно, которое нужно молоть, ритуалы, которые нужно соблюдать; Девять Молитв должны быть произнесены каждый вечер, двери – освящены, Монументы танцы новолуния – исполнены перед Пустым Троном. Словом, целый год прошел также, как и год перед этим. Неужели все годы ее жизни пройдут так же?
      Скука разрослась до таких размеров, что вызывала ужас – она буквально схватила Арху за горло. Недавно ей пришлось даже заговорить об этом – иначе она сошла бы с ума. Собеседником был Манан – гордость запрещала Архе изливать душу перед другими девочками, а осторожность предупреждала против разговоров со жрицами, но Манан был никто, старый верный баран, и не имело никакого значения, что она скажет ему. К удивлению Архи, у него нашлись ответы на ее вопросы.
      – Знаешь, малышка, давным-давно, когда четыре страны еще не объединились в Империю, и нами стал править Божественный Король, на наших островах было множество царьков, принцев, вождей. Все они постоянно ссорились друг с другом и вот настал день, когда все они собрались здесь, чтобы уладить разногласия. Да, они явились с нашего Атуана, с Карего-Ат и Атнини, и даже с далекого Гур-Ат-Гура, все вожди и принцы со своими слугами и армиями. Они просили твоего совета. Тогда ты вышла к Пустому Трону и передала им совет Безымянных. Давно это было… Потом, через некоторое время, Царствующие Жрецы стали править Карего-Ат, затем – Атуаном и вот уже четыре или пять поколений Божественный Король правит всеми Четырьмя Странами, объединенными в Империю. Он низложил нечестных вождей и стал одновременно решать все проблемы. Будучи богом, Божественный Король может позволить себе не слишком часто советоваться с Безымянными.
      Арха попробовала обдумать услышанное. Здесь, в пустыне, под никогда не меняющимися Монументами, понятие времени размывалось и теряло свой смысл. Жизнь здесь не изменилась с начала мира. Арха не привыкла думать о каких-либо изменениях, особенно об изменениях обычаев и ритуалов.
      – Могущество Божественного Короля не идет ни в какое сравнение с могуществом Тех, кому служу я, – сказала Арха, нахмурившись.
      – Конечно, малышка, конечно… Но не подобает говорить такого ни богу, ни его жрице…
      Заметив, что карий глаз евнуха подмигивает ей, Арха сразу вспомнила о Кессил, Верховной Жрице Божественного Короля, вселившей в нее ужас с первого дня пребывания в Месте, и поняла, что именно хотел он сказать ей.
      – Но Божественный Король и его подданные пренебрегают Гробницами, не почитают их, как должно! Никто не приходит сюда.
      – Он присылает сюда узников для жертвоприношений. Этим он не пренебрегает, как и дарами для Безымянных.
      – Тоже мне, дары! Его храм красят заново каждый год, на алтаре полно золота, в лампах горит газовое масло! А посмотри на Тронный Зал – крыша в дырах, купол в трещинах, везде мыши, совы… Но все равно – он переживет и Короля, и все его храмы, и всех королей, которые придут за ним. Он стоял и будет стоять здесь, когда все остальное исчезнет! Это центр всего сущего!
      – Да, это так.
      – Есть и в моем храме богатства. Тар рассказывает мне иногда про них. Их хватит, чтобы заполнить десять королевских храмов. Золото и трофеи, преподнесенные сто, кто знает, сколько поколений назад! Они лежат под землей, в погребах и подвалах. Мне их не показывают, все чего-то ждут. Но я знаю, есть комнаты под землей, под Залом, под холмом, под всем Местом! Невообразимая путаница туннелей. Лабиринт. Это огромный черный город под холмом, полный золота, мечей древних героев, старых корон, костей и тишины.
      Арха говорила словно в трансе. На обвисшем лице внимавшего ей Манана, никогда не выражалось еще столько печали, как тогда.
      – Ты владетельница всего этого – тьмы и тишины…
      – Да! Но мне ничего не показывают, только то, что наверху, за Троном. Мне не показали даже входы в подземелье, только бормочут про них время от времени что-то непонятное. Меня не пускают в собственные владения! Почему меня заставляют ждать?
      – Ты еще слишком молода. И может быть, они боятся, малышка. В конце концов, это не их владения. Твои. Всем остальным входить туда опасно. Нет такого смертного, что не боялся бы Безымянных.
      Арха промолчала, но глаза ее сверкнули. Слова Манана снова показали ей окружающее в совершенно новом свете. Такими ужасными, спокойными, сильными всегда казались Архе Тар и Кессил, что ей и в голову не приходило, будто они могут чего-то бояться. Но Манан был прав. Они были в ужасе от этих мест, от тех сил, частью которых была Арха, которым она принадлежала. Они боялись темноты, боялись быть съеденными в ней.
      И вот теперь, когда Арха спустилась с Кессил по ступенькам Малого Дома и поднялась по крутой, продуваемой ветрами, тропинке к Тронному Залу, она вспоминала свой разговор с Мананом и душа ее ликовала. Неважно, куда ее заведут, что ей покажут – она не испугается. Она узнает свой путь.
      Шедшая немного позади нее Кессил заговорила:
      – Одной из обязанностей моей госпожи, как она уже безусловно знает, является принесение в жертву узников, высокорожденных преступников, святотатством или изменой согрешивших против господина нашего, Божественного Короля.
      – Или против Безымянных, – добавила Арха.
      – Конечно, но ребенку, хотя и Съеденному, не подобает заниматься такими делами. Теперь моя госпожа выросла. В Зале Цепей сейчас как раз есть узники, присланные месяц назад милостью господина нашего, Божественного Короля, из города Авабат.
      – Я ничего не знала про них. Почему?
      – Древними обычаями и ритуалами Гробниц предписано, чтобы узников привозили ночью, тайком. Этому-то тайному пути мы и последуем, если пойдем по тропинке вдоль стены.
      Арха свернула по указанной ей тропке, которая вилась вдоль огромной стены, окружавшей Гробницы. Камни, из которых была сложена стена, были огромными – наименьший из них мог легко перевесить человека, а самый большой был не меньше повозки. Хотя и неотесанные, они были тщательно совмещены и подогнаны друг к другу. В некоторых местах, правда, валуны лежали беспорядочными кучами. Только время могло произвести такие разрушения – столетия огненных пустынных дней и ледяных ночей, неуловимые глазом движения самих холмов.
      – А на нее очень легко взобраться, – сказала Арха по дороге.
      – У нас не хватает людей, чтобы перестроить ее.
      – Но у нас достаточно людей, чтобы охранять ее!
      – Только рабы. Им нельзя доверять.
      – Можно, если как следует их запугать. Пусть наказание для них будет такое же, как и для человека, которому они позволят ступить на священную землю внутри стены.
      – Что же это за наказание? – Кессил задала вопрос лишь для того, чтобы услышать ответ, который она сама подсказала Архе много лет назад.
      – Отсечение головы перед Троном.
      – Другими словами, Госпожа желает, чтобы вокруг стены была выставлена стража?
      – Таково мое желание! – ответила девочка и с удовлетворением сжала маленькие кулачки под широкими рукавами своего хитона. Ей прекрасно было известно, что Кессил не хотела выделять рабов, и так немногочисленных, для совершенно бесполезной работы – охраны стены. В самом деле: кому придет в голову нарушить покой священных Гробниц? Никто не подойдет сюда и на милю – ни по ошибке, ни по умыслу. Но охрана Гробниц была их почетным долгом и Кессил не решилась спорить с Архой. Она была вынуждена подчиниться.
      – Здесь! – произнес холодный голос Верховной Жрицы.
      Арха остановилась. Она часто проходила здесь раньше и знала Стену Гробниц так же хорошо, как и остальные части Места – каждый камень, каждая растущая на ней травинка были ее добрыми знакомыми. Величественная стена возвышалась слева от нее на три человеческих роста, справа пролегла неглубокая каменистая долина, которая через несколько сот ярдов поднималась к подножиям холмов западной гряды. Арха осмотрелась и не увидела ничего, чего не заметила бы раньше.
      – Под красными камнями, госпожа…
      В нескольких ярдах ниже по склону выход красноватой лавы образовал нечто вроде миниатюрного утеса на холме. Арха спустилась к нему и заметила, что камни отдаленно напоминают дверь, четырех футов высотой.
      – Что нужно сделать? – Арха давно усвоила, что в святых местах не следует пытаться открывать дверь, если не знаешь, как это делается.
      – Госпожа владеет всеми ключами к погруженным во тьму местам.
      С ритуала совершеннолетия Арха носила на поясе железное кольцо, к которому были прицеплены маленький кинжал и тринадцать ключей. Некоторые из них были большие и тяжелые, а иные – маленькие, как рыболовные крючки. Она подняла кольцо и развернула веером все ключи.
      – Вот этот, – указала Кессил на один из них, и потом на крошечное углубление между двумя камнями.
      Ключ, длинный железный прут с двумя резными бородками, легко вошел в скважину, и Арха, не прилагая почти никаких усилий, повернула его справа налево.
      – А теперь?
      – Вместе…
      Арха и Кессил нажали на шершавую стену слева от замочной скважины. Тяжело, но бесшумно и нигде не застревая, каменный блок пошел внутрь, пока перед женщинами не открылась узкая щель, явив за собой непроглядную тьму.
      Арха нагнулась и вошла.
      Кессил, женщине тучной и тепло одетой, пришлось с трудом протискиваться внутрь сквозь узкое отверстие. Очутившись в подземелье, она тут же закрыла за собой дверь.
      Абсолютная тьма. Ни малейшего проблеска света. Казалось, тьма имеет вес и давит, давит на открытые глаза.
      Она согнулась почти вдвое, потому что высота прохода, в котором они стояли, не превышала четырех футов, и был он такой узкий, что, вытянув руки, Арха могла коснуться одновременно обеих стен.
      – Ты захватила свечу?
      – Нет, – ответила стоящая за ее спиной Кессил. Она тоже говорила пониженным тоном, но в голосе ее чувствовался какой-то странный оттенок, словно она улыбалась. А Кессил никогда не улыбалась. Сердце Архи сжалось, кровь забилась в висках, но она упрямо повторила про себя:
      – Это мои владения! Мне нечего бояться!
      Вслух она ничего не сказала и пошла вперед – другого пути не было. Туннель шел вниз, под холм.
      Кессил двинулась за ней, тяжело дыша и шелестя одеждами по каменному полу.
      Коридор сразу же стал выше и шире – Арха выпрямилась, и разведя руки, не нащупала стен. В затхлом сыром воздухе чувствовалось движение, указывающее на то, что перед ними – большое открытое пространство. Арха осторожно сделала несколько шагов вперед, в полную темноту. Потревоженный камешек ударился о другой, и слабый этот звук пробудил тысячекратное эхо, тоже едва слышимое. Пещера должны была быть невероятных размеров, но не пустая – что-то в темноте, поверхность или предмет, разбило эхо на множество мельчайших частичек.
      – Наверное. мы уже под Монументами – прошептала девушка.
      Шепот ее убежал в черную пустоту и разделился на отдельные нити, которые тут же сплелись в тончайшую прилипшую к ушам паутину.
      – Да, это – Подземелье Под Гробницами. Пойдем, я не могу оставаться здесь. Держись левой стены и пропусти три коридора.
      Кессил говорила свистящим шепотом (и тихое эхо шипело ей в ответ). Да, ей и в самом деле было страшно, ей не хотелось задерживаться здесь, среди Безымянных, их могил во тьме. Это место было для нее чужим.
      – Нужно прийти сюда с факелом, – сказала Арха, шагая вдоль стены пещеры, легко касаясь ее пальцами и удивляясь странным формам камня. На нем были впадины, выступы, тонкая резьба и острые изломы. Некоторые места были шершавы, как кружево, другие – гладки, как полированная медь. Безусловно, это работа резчиков… а может, и вся пещера – произведение древних мастеров?
      – Свет здесь вне закона, – шепот Кессил напоминал остротой хорошо отточенный нож, и Арха сразу поняла, что так и должно быть. Это был родной дом тьмы, центр вечной ночи.
      Трижды пальцы девушки нащупывали отверстия в невидимой скальной стене. На четвертый раз она остановилась, ощупала очертания прохода и вошла в него. Кессил последовала за ней.
      В этом, ведущем под небольшим углом вверх туннеле, они прошли одно ответвление налево и на перекрестке коридоров повернули направо – все это на ощупь среди полной тьмы и безмолвия подземелья. В туннеле, подобном этому, необходимо чувствовать сразу две стены, чтобы не пропустить подлежащие счету проходы и разветвления. Осязание – единственный проводник, идущий буквально держит жизнь в своих собственных руках.
      – Это Лабиринт?
      – Нет. Это малый лабиринт, под Троном.
      – Где же вход в сам Лабиринт?
      Архе нравилась эта игра в темноте, она жаждала новых трудных загадок.
      – Второй коридор в подземелье под Гробницами, мы проходили его. Нащупай теперь деревянную дверь справа, если мы ее уже не проскочили…
      Кессил стала шарить рукой по камню, и Арха услышала скрип ее ногтей. Она легко прикоснулась кончиками пальцев к шершавой скале и через мгновение почувствовала под ними ровное и бархатное дерево. Арха толкнула дверь, та с еле слышным скрипом отворилась и выплеснула в лицо девушки ослепительный, как ей показалось, сноп света.
      Они вошли в большую комнату с низким потолком и стенами из тесаного камня. Освещалась она одним чадящим факелом, свисавшим с потолка на цепи и отравлявшим воздух ужасным смрадом. Глаза Архи начали слезиться.
      – Так где же узники?
      – Здесь.
      Присмотревшись, Арха поняла, что три кучи чего-то у дальней стены – люди.
      – Дверь не заперта. Неужели они не охраняются?
      – В этом нет никакой нужды.
      Арха сделала несколько шагов вглубь комнаты, стараясь проникнуть взором сквозь дымную завесу. Узники были прикованы обеими ногами и одним запястьем к массивным железным кольцам, вделанным в стену. Если бы им захотелось лечь на пол, одна рука осталась бы поднятой – ее удерживала бы свисающая цепь. Волосы и бороды узников превратились в спутанные грязные клочья, и объединив усилия с тьмой, полностью скрывали их лица. Один из них полулежал, другие двое сидели. Одежды на них не было никакой, и исходивший от немытых тел запах перебивал вонь факела.
      Один из них, казалось, наблюдал за Архой – ей почудился блеск в его глазах. Остальные даже не пошевелились. Арха отвернулась.
      – Они больше не люди.
      – Они никогда не были людьми. Демоны, звери, заговорщики против священной особы Божественного Короля!
      Глаза Кессил сверкнули красноватым отблеском.
      С удивлением и любопытством Арха снова обратила взор на узников.
      – Как может человек бороться с богом? Вот ты… как ты осмелился пойти против живого бога?
      Один из узников посмотрел на нее сквозь занавес спутанных черных волос, но ничего не сказал.
      – Им отрезали языки еще до выезда из Авабата, – ответила вместо него Кессил. – Не разговаривай с ними, госпожа, не оскверняй себя. Они – твои, но не для разговоров, не для раздумий. Они здесь только затем, чтобы ты могла их отдать Безымянным.
      – Каким образом должно совершиться жертвоприношение?
      Арха смотрела уже не на узников, а в глаза Кессил, черпая силу из ее тучного тела, спокойного голоса. Голова у нее кружилась, от вони факела и испражнений она чуть не падала в обморок, но мысли и голос ее были ясны и спокойны. Разве не бывала она уже здесь множество раз?
      – Первая Жрица сама лучше знает, какая смерть придется по душе ее Хозяевам и выбирает сама. Существует много способов…
      – Пусть Гобар, капитан стражников, отрубит им головы и выльет кровь на ступени перед Троном!
      – Совсем как при жертве козы?
      Казалось, Кессил издевается над недостатком воображения своей ученицы. Арха потупила взор. Кессил продолжала:
      – С другой стороны, Гобар – мужчина. Госпожа помнит, что мужчины не имеют доступа в Темные Места Гробниц. Если он войдет туда, то обратно не выйдет.
      – Кто привел их сюда? Кто их кормит?
      – Стражники из моего храма, Дуби и Уато. Они евнухи и могут ходить сюда для служения Безымянным, как и я. Солдаты Божественного Короля оставили их связанными у стены, и мы привели их в Подземелье сквозь Дверь Узников, что в красной скале. Так делается всегда. Еду и питье спускают им через люк в одной комнате за Троном.
      Арха посмотрела вверх и рядом с цепью, на которой висел факел, увидела вделанный в каменный потолок деревянный прямоугольник. Он был слишком узок для человека, но спущенная из него веревка спускалась бы как раз в руки среднему из троих прикованных. Девушка быстро опустила глаза.
      – Тогда не давайте им больше еды. Пусть и факел погаснет!
      Кессил почтительно поклонилась.
      – Что делать с трупами, когда узники умрут?
      – Дуби и Уато похоронят их в той пещере…
      Подземелье-Под-Гробницами, – ответила девушка, и с каждым словом голос ее становился все торопливее и пронзительнее. – Они должны сделать это в темноте. Безымянные съедят трупы.
      – Будет исполнено, Госпожа!
      – Кессил, я правильно поступила?
      – Правильно, Госпожа!
      – Тогда пойдем, – из последних сил крикнула Арха. Она повернулась и быстро пошла к деревянной двери, прочь из Комнаты цепей, в благословенную тьму подземелья. Чернота за дверью показалась ей сладкой и мирной, как беззвездная ночь, тихой, без света, без жизни. Она окунулась в прозрачную тьму и заскользила по ней, как пловец по спокойной воде. Кессил отстала и только вдалеке были слышны ее топот и сопение. Без малейшей запинки Арха повторила пройденный путь, со всеми его пропусками и поворотами, пересекла заполненное эхом Подземелье-Под-Гробницами, пригнулась, и почти пробежала по последнему туннелю до закрытой каменной двери. Остановившись перед ней, Арха нащупала длинный железный ключ на кольце, но не смогла найти замочную скважину. Ни единого лучика света не пробивалось сквозь непроницаемую стену перед ней. Пальцы ее лихорадочно искали замок, засов, ручку, и не находили. Куда вставлять ключ? Как выбраться отсюда?
      – Госпожа!
      Усиленный эхом голос Кессил загремел за спиной девушки. – Госпожа, эта дверь не открывается изнутри! Здесь нет выхода.
      Не в силах выговорить ни слова, Арха привалилась к стене.
      – Арха!
      – Я здесь.
      – Сюда!
      Карабкаясь по проходу на четвереньках, словно собака, Арха добралась до юбок Кессил.
      – Направо, быстрее! Мне нельзя задерживаться под землей!
      Следуй за мной.
      Арха вскочила, уцепилась за рукав Кессил и жрицы быстро направились направо, вдоль странно украшенной стены Пещеры. Вот они вошли в черный проем в черноте, потом побежали вверх, по коридору и лестницам. Арха не отпускала одежды Кессил, глаза ее были плотно закрыты.
      Появился свет, сквозь сомкнутые веки он казался Архе красным. Она подумала, что они снова вошли в освещенную факелом душную комнату, и не открыла глаз. Но воздух был свежим и сухим, знакомым воздухом, а под ногами была крутая лестница. Она набралась смелости и открыла глаза. Над ней был открытый люк. Арха выбралась в него вслед за Кессил и очутилась в знакомой комнате, маленькой каморке, заставленной деревянными и железными ящиками, одной из множества комнат за Тронным Залом. Из открытой двери лился тусклый дневной свет.
      – Та дверь, Дверь Узников, ведет только в туннели. Пути на поверхность там нет. Это единственный путь наружу, а если и есть еще какой-то выход, то ни я, ни Тар про него не знаем. Попробуй найти его сама! Но я не думаю, что он существует…
      Кессил все еще говорила тише, чем обычно, но в голосе ее звучало торжество. Обвисшее лицо под черным капюшоном было бледно и блестело от пота.
      – Но я ни помню ни одного поворота на обратном пути!
      – Я их перечислю. Один раз. Запомни их, потому что больше я не пойду с тобой в подземелье. Это не мое место. Оно твое.
      Девушка кивнула. Посмотрев на старуху, она подумала: какое странное у нее сейчас лицо – перекосившееся от страха и одновременно довольное, словно Кессил от души радовалась ее слабости.
      – Да, в следующий раз я пойду одна, – сказала Арха, но тут ноги ее подкосились, она лишилась чувств и маленькой бесформенной кучкой упала к ногам Верховной Жрицы.
      – Ты научишься, – сказала Кессил, тяжело дыша, и повторила уже громче:
      – Ты научишься!

      Арха болела несколько дней и лечили ее от лихорадки. С постели она вставала только затем, чтобы посидеть на крыльце Малого Дома, погреться под тусклым осенним солнцем и посмотреть на западные холмы. Чувствовала она себя слабой и глупой. Одни и те же мысли возвращались к ней снова и снова, стыд за собственную слабость жег ее. Ни одного стражника не появилось у Стены Вокруг Гробниц, но Арха знала, что никогда не осмелится упрекнуть в этом Кессил. Она страстно желала никогда больше не встречаться с Кессил, которая была свидетелем ее слабости.
      Часто, сидя на солнышке, Арха размышляла о том, как она поведет себя при следующем посещении подземелья. Много думала она и о том, на какую смерть обречь следующую партию узников – несомненно, более мучительную, лучше отвечающую ритуалам Пустого Трона…
      Каждую ночь она просыпалась с криком:
      – Они еще не умерли!
      Они все еще умирают!
      …Архе снилось множество снов. Снилось, например, что нужно приготовить еду – огромные чаны вкусной каши, а потом вылить ее всю в какую-то дыру, в земле. Снилось, что она несет глубокую медную чашу в темноте кому-то, кого мучает жажда, но никак не может добраться до него. Она проснулась с пересохшим горлом, но не осмелилась встать и налить себе воды, и долго лежала с открытыми глазами в своей комнате без окон.
      Как-то утром ее пришла навестить Пенте. Со своего места на крыльце Малого Дома Арха заметила, как она приближается с беззаботным, рассеянным видом, словно просто идет прогуляться. Если бы Арха не окликнула ее, Пенте ни за что не поднялась бы на крыльцо. Но Арха чувствовала себя одинокой и позвала девушку к себе.
      Пенте отвесила Архе предписанный этикетом глубокий поклон, потом плюхнулась на ступеньку рядом с ней и издала своеобразный звук – что-то наподобие «фью-ю-юх!». Она выросла, растолстела и любое усилие вызывало у нее прилив крови к лицу. Вот и сейчас от простой ходьбы она раскраснелась, как вишня.
      – Я узнала, что ты болеешь, и принесла тебе яблок.
      С этими словами она внезапно извлекла откуда-то из-под необъятной черной мантии сетку с несколькими изумительно желтыми плодами. Пенте уже была допущена к услужению в храме Божественного Короля под началом Кессил, но полноправной жрицей еще не стала, и продолжала заниматься уроками и тяжелой работой вместе с ученицами.
      – Поппи и я сортировали яблоки, и я отложила для тебя самые лучшие, которые все равно пошли бы на сушку, в сушеном виде они дольше сохраняются, но все равно обидно… Правда, они красивые?
      Арха пощупала золотистую бархатную кожицу, посмотрела на черенок, с которого еще не оборвались деликатные засохшие листочки, и согласилась:
      – Красивые!
      – Съешь одно!
      – Потом. Съешь ты.
      Из вежливости Пенте выбрала себе самое маленькое яблоко и прикончила его десятком точных, умелых укусов. После чего сказала:
      – Я могу есть целый день, никогда не наедаюсь. Нужно было становиться поваром, а не жрицей. Готовлю я лучше, чем эта старая костлявая Натабба, а потом можно еще кастрюли облизать… Слышала, что случилось с Мунит? Ей дали почистить медные кувшины из-под розового масла, ну знаешь, такие длинные и узкие, с крышками. А ей показалось, что чистить надо не только снаружи, но и внутри. Засунула она в кувшин руку с тряпкой, а вытащить не может! Она дергала ее до тех пор, пока рука не распухла и не застряла по-настоящему. Тут она стала бегать взад и вперед и вопить во все горло:
      – Я не могу вытащить ее! Не могу вытащить ее! А Пунти, он совсем глухой, подумал, что пожар, и заорал на стражников, чтобы они бежали и спасали девочек. Тут Уато, он доил коз, выскочил из хлева посмотреть, что случилось, забыл закрыть дверь, и все козы рванули во двор и налетели на Пунти и стражников и девочек! А Мунит все бегает и машет кувшином, и у нее истерика начинается, и тут в самый разгар этого переполоха из храма выходит Кессил и спрашивает:
      – Что такое? Что такое?
      На круглом белом лице Пенте при этих словах появилась презрительная усмешка, совсем непохожая на ледяное выражение лица Кессил, и в то же время настолько напоминающее ее, что Арха не смогла сдержать короткого взрыва почти испуганного смеха.
      – Что такое, – сказала Кессил, а потом… потом… рыжая коза… боднула ее… – глаза Пенте набухли от еле сдерживаемых слез, лицо скривилось от смеха, – а М-мунит… стукнула козу… кувшином… – в приступе смеха обе девушки раскачивались взад-вперед, обхватив руками колени, – а Кессил повернулась… и говорит… козе… Что такое?
      Конец рассказа потерялся в беззвучном хохоте. Через некоторое время Пенте вытерла глаза и нос и задумчиво взяла второе яблоко.
      Из-за безудержного смеха Арху стала бить дрожь.
      Отсмеявшись, она спросила:
      – Пенте, как ты попала к нам?
      – Я была шестой дочерью у родителей, они просто не могли вырастить всех нас и отдать замуж. Так что, когда мне исполнилось семь лет, меня отвели в храм Божественного Короля и посвятили ему. Это было в Оссаве. Там у них было слишком много учениц, и скоро меня перевели сюда. А может, им показалось, что из меня выйдет какая-нибудь особенная жрица или что-нибудь в этом роде. Но они ошиблись.
      С беззаботной улыбкой Пенте впилась зубами в яблоко.
      – Ты не хочешь быть жрицей?
      – Конечно! Я бы лучше вышла замуж за пастуха и жила в канаве! Что угодно, только не остаться похороненной среди старух на всю жизнь в этой гнусной пустыне… К нам никто никогда не приходит! Никогда мне не вырваться отсюда, ведь я посвящена и застряла здесь навеки! Вот было бы здорово стать в следующей жизни танцовщицей в Авабате! Я заслужила это!
      Арха не могла отвести от нее мрачного упорного взгляда. Она недоумевала, чувствуя, что никогда раньше не видела настоящей Пенте, никогда не пробовала рассмотреть ее, круглую, такую же полную соков и жизни, как одно из тех золотистых яблок, и столь же прекрасную. Хриплым от волнения голосом Арха спросила:
      – Неужели и храм ничего не значит для тебя?
      Всегда готовая подчиниться более сильному, Пенте на этот раз не склонила головы.
      – Конечно, ты ценишь и уважаешь своих хозяев, – сказала она с безразличием, удивив этим Арху. – В этом есть смысл, потому что ты – их особая служанка. Ты была не просто посвящена им, ты рождена специально для них! А посмотри на меня! Как я могу благоговеть и все такое прочее перед Божественным Королем? Пусть он живет в Авабате во дворце десять миль в окружности и с золотыми крышами, но он прежде всего человек. Ему пятьдесят лет, и он совсем лысый. Спорю на что угодно, что он стрижет себе ногти на ногах, как все люди. Да, я знаю, что он заодно и бог, но по мне, он станет куда божественнее, когда помрет!
      Арха согласилась с Пенте, потому что в глубине души она смотрела на императоров Каргада, как на самозванцев, фальшивых богов, укравших свою долю поклонения у богов, истинных и вечных. Но звучало в словах Пенте и еще что-то, с чем она не могла согласиться, нечто противоречившее всему складу ума Архи, совершенно для нее новое, и потому пугающее. Она не понимала, какие люди разные, как по-разному воспринимают жизнь. Ей представилось, будто она выглянула из своего окошка и внезапно увидела совсем рядом огромную населенную планету, непонятный мир, в котором не было богов. Твердость неверия подруги испугала Арху, и с испуга она нанесла ответный удар:
      – Верно… Мои хозяева никогда не были людьми и умерли давным-давно… Знаешь, Пенте, ведь я могу призвать тебя на службу в Гробницы…
      Арха говорила приятно и дружелюбно, словно предлагая подруге лучшую жизнь.
      Розовые щеки Пенте мгновенно побледнели.
      – Конечно, ты можешь. Но я… Ты будешь недовольна мной.
      – Почему?
      – Я боюсь темноты, – еле слышно прошептала Пенте.
      Арха пронзительно фыркнула, но в душе она была довольна. Она выяснила, что хотела – пусть Пенте не верит в богов, но, как всякий смертный, она боялась не имеющих имени сил тьмы.
      – Не хочешь, и не надо, – сказала Арха.
      Обе надолго замолчали, потом Пенте сказала своим тихим, дремотным голосом:
      – Ты становишься все больше и больше похожа на Тар.
      Хорошо, что не на Кессил… Какая ты сильная! Я тоже хочу быть сильной, но не могу. Я такая обжора…
      – Так не стесняйся, – сказала Арха, наслаждаясь чувством превосходства над подругой, и Пенте не спеша обгрызла до косточек третье яблоко.
      Требования бесконечных ритуалов Места вызволили Арху из одиночества два дня спустя. У козы родились двое козлят, и по обычаю они должны были быть принесены в жертву Богам-Братьям – важный обряд, и присутствие Первой Жрицы было обязательно. Потом наступило новолуние и церемонии тьмы должны быть исполнены перед Пустым Троном. Арха надышалась наркотических паров от растений, горевших на медных подносах, и в одиночестве, одевшись в черное, танцевала перед Троном. Она танцевала для невидимых духов умерших и нерожденных, и духи столпились вокруг нее в воздухе, следуя поворотам ее тела и плавным, уверенным движениям ее рук. Она спела песни, слова которых не были понятны смертным, которым давным-давно, слог за слогом, научила ее Тар. Хор скрытых за двойным рядом огромных колонн жриц повторял за ней слова и воздух в огромном полуразрушенном зале гудел от голосов, словно собравшиеся духи повторяли молитвы снова и снова.
      Божественный Король, что правил в Авабате, не прислал больше узников, и Архе перестали сниться кошмары о тех троих, давно уже мертвых и похороненных в наскоро вырытых могилах в необъятной пещере под Монументами.
      Она набралась храбрости и вернулась в подземелье. У нее просто не было другого выхода – Первая Жрица должна входить в свои владения без страха.
      Спускаться в люк в первый раз было тяжело, но в общем все оказалось не так страшно, как она себе представляла. Она так хорошо подготовилась к этому путешествию, что когда спустилась во тьму, была почти разочарована тем, что в подземелье нечего бояться… Да, могилы были здесь, но она их не видела, она вообще ничего не видела. Тьма, тишина… Вот и все…
      Она стала каждый день навещать подземелье, каждый раз спускаясь через люк в комнате за Троном, пока настолько не изучила всю окружность пещеры с покрытыми резьбой стенами, насколько человек может познать то, чего не видит. Она никогда ни на шаг не отходила от стен – она знала, что если решит пересечь пещеру напрямик, то обязательно потеряет чувство направления и когда дойдет до противоположной стены, не будет знать, где находится. Еще в первое свое посещение подземелья она поняла, что самое главное в темноте – знать, в какие боковые туннели сворачивать, а какие пропускать. В этом помочь мог только верный счет, потому что все туннели ощущались руками одинаково. Память Архи была хорошо натренирована и ей было не труднее находить дорогу с помощью осязания и счета, чем другим – зрения и здравого смысла. Вскоре она крепко-накрепко запомнила все ведущие из подземелья под Гробницами коридоры, выучила все зигзаги меньшего лабиринта, лежащего под Тронным Залом и вершиной холма. Но в один туннель она так ни разу и не свернула – второй налево от входа под красной скалой, тот самый, из которого, забреди она туда по ошибке, ей никогда не выбраться. Но хотя желание войти в него и познать, наконец, Лабиринт, росло в ней с каждым днем, Арха решила не делать этого, пока не узнает о нем все, что возможно от своих учителей.
      Знания Тар о Лабиринте ограничивались названиями некоторых его залов и перечнем поворотов, необходимых, чтобы добраться до них. Она лишь перечисляла их Архе, но при этом никогда не рисовала ни единого знака в дорожной пыли или даже рукой в воздухе; она сама никогда не следовала им, никогда не входила в Лабиринт. Но когда Арха спрашивала ее:
      – Как пройти от железной двери до Раскрашенного Зала? – или:
      – Каков путь от Зала Скелетов до туннеля под рекой? – Тар на мгновение задумывалась, а потом декламировала наизусть все указания, сообщенные ей давным-давно Архой-Которая-Была: пройти столько-то пересечений, повернуть налево столько-то раз, и так далее. Арха все это запомнила с первого раза и часто, лежа в постели, повторяла про себя услышанное за день, стараясь представить себе эти комнаты и повороты.
      Тар показала Архе множество потайных отверстий, через которые можно наблюдать, что происходит под землей. Они были почти в каждом помещении Места, а некоторые и под открытым небом. Паутина вырубленных в камне туннелей простиралась не только под всем Местом, но и выходила за его пределы – несчетные мили мрачных коридоров. Никто, кроме Архи, двух Верховных Жриц и их личных телохранителей – евнухов Манана, Уато и Дуби, не догадывались о существовании Лабиринта, по крыше которого ежедневно ступали сотни людей. Конечно, слухов не заглушить, и почти каждый обитатель Места знал о каких-то пещерах или комнатах под Монументами. Но никто не проявлял излишнего любопытства, когда дело касалось Безымянных и посвященных им мест. Всеобщее чувство было таково, что чем меньше суешь нос в такие дела, тем лучше. Архе же, естественно, все это было очень интересно, и узнав о существовании потайных отверстий, она потратила уйму времени на их поиски в разнообразнейших укромных местах, но не нашла ни одного, даже в своей собственной комнате, пока Тар не показала ей – так искусно они были спрятаны.
      Однажды ранним весенним вечером Арха взяла незажженную свечу, спустилась вниз и подошла ко второму от двери в красной скале повороту налево.
      В темноте она прошла тридцать шагов по туннелю до железной, глубоко вделанной в скалу двери, крайней до сих пор точки ее вылазок. Перешагнув невысокий порожек, она еще долго шла по туннелю, и когда тот начал загибаться вправо, зажгла свечу и огляделась. Здесь свет был разрешен – Лабиринт был менее святым местом, чем Подземелье под Гробницами, но зато куда более ужасным.
      Грубо обработанные стены, сводчатый потолок и неровный пол появились перед ней в слабом желтоватом свете свечи. Воздух был затхлый. Впереди и сзади туннель уходил во тьму.
      Все туннели были одинаковы – они сходились, расходились, пересекались, закруглялись. Арха внимательно считала боковые отверстия и повороты, вслух повторяя наставления Тар, хотя знала их наизусть. Заблудиться в лабиринте означало верную смерть. В Подземелье под Гробницами, или в коротких коридорах вокруг него Кессил, Тар или даже Манан, которого она несколько раз брала с собой, еще могут найти ее. Здесь же никто из них не был: только она сама. Даже если они все-таки придут и будут звать ее, а она застрянет в путанице туннелей в полумиле от выхода, ничего хорошего из этого не выйдет. Арха представила, как она услышит тысячекратно отраженное эхо их голосов, побежит и заблудится окончательно. Она так живо представила себе это, что ей даже показалось, будто где-то вдалеке слышен чей-то голос… Но это была лишь игра воображения. И она никогда не заблудится! Она внимательна и осторожна, и, кроме того – здесь ее владения. Силы тьмы, Безымянные будут направлять ее в нужном направлении, и они же заставят заблудиться любого смертного, осмелившегося войти в Лабиринт Гробниц Атуана.
      Для первого раза Арха не стала заходить слишком далеко, но все же успела ощутить необычайно горькое, неприятное чувство полнейшего одиночества и независимости, которое становилось все сильнее, заставляя ее возвращаться снова и снова, с каждым разом забираясь все глубже в Лабиринт. Она посетила Раскрашенный Зал и Шесть Путей, прошла по длинному Внешнему Туннелю, проникла в невообразимую путаницу коридоров, ведущих к Залу Скелетов.
      – Когда был сделан Лабиринт? – спросила она как-то Тар, и высокая, изможденная жрица ответила:
      – Владычица, я не знаю. Никто не знает.
      – Зачем он был сделан?
      – Чтобы спрятать в нем сокровища Гробниц и наказать тех, кто попытается украсть эти сокровища.
      – Все сокровища, которые я тут видела, лежат или в комнате за Троном, или в подвале под ней. Что же спрятано в Лабиринте?
      – Куда более ценные и древние сокровища. Хочешь посмотреть на них?
      – Да!
      – Никто, кроме тебя, не сможет войти в Сокровищницу. Ты можешь взять кого угодно в Лабиринт, но только не туда. Даже на Манана обрушится ярость тьмы, и ему не выйти оттуда живым… Туда ты всегда должна входить одна. Я знаю, где спрятаны Великие Сокровища. Ты сама рассказывала мне, как добраться туда, пятнадцать лет назад, перед смертью, чтобы я смогла напомнить тебе об этом, когда ты вернешься. Я расскажу тебе, как нужно идти по Лабиринту за Раскрашенным Залом. Ключ к Сокровищнице у тебя в связке, вот этот, серебряный с фигуркой дракона… Но ты должна идти одна.
      – Рассказывай!
      Тар рассказывала, и Арха запомнила, как запоминала все однажды услышанное. Но она не пошла сразу же в Сокровищницу. Внутренний голос говорил ей, что ее знаний и силы воли еще не достаточно для такого путешествия. А может быть, она подсознательно хотела оставить что-нибудь напоследок, сохранить в себе чувство ожидания, придать налет таинственности бесконечным коридорам, всегда кончавшимся глухой стеной или пустым пыльным залом. Она подождет…
      Да разве она не бывала прежде в Сокровищнице?
      Арху все еще смущало, когда Тар или Кессил говорили с ней о вещах, которые она видела или делала до своей смерти. Конечно, она знала, что умерла и возродилась в новом теле в час смерти своей старой бренной оболочки… И не только пятнадцать лет назад, а много, много раз – путь прослеживался на сотни лет, поколение за поколением, до тех времен, когда был вырублен Лабиринт, воздвигнуты Монументы и Первая Жрица Безымянных жила здесь и танцевала перед Пустым Троном. Все те жизни и ее собственная жизнь были единым целым. Той жрицей тоже была Арха. Все люди возрождаются после смерти, но только Арха всегда возрождается в своем собственном облике. И сотни раз она учила все залы и повороты Лабиринта, чтобы, наконец, войти в Сокровищницу.
      Иногда ей казалось, что она будто что-то вспоминает. Темные пещеры под холмами выглядели настолько знакомыми, что она ощущала их не только своими владениями, но и своим домом. В новолуние она вдыхала наркотические пары и чувствовала, как голова и тело ее становятся легкими и чужими, а потом, босая, в черном хитоне, танцевала перед Пустым Троном, и знала, что танец этот не кончается никогда.
      …Но все равно, странно было ей слушать слова Тар:
      – Это ты говорила мне до того, как умерла…
 

***

 
      Однажды Арха спросила:
      – Кто были эти люди, приходившие грабить Сокровищницу?
      Удалось ли им это?
      Идея ограбления показалась ей заманчивой, но совершенно невыполнимой. Как подобраться к Месту незамеченным? Паломники были немногочисленны, их было даже меньше, чем узников. Время от времени младшие храмы Четырех Стран присылали сюда новых учениц или рабов или небольшие посольства с дарами золота или редких благовоний в одном из храмов. Вот и все… Никто не появлялся здесь ни случайно, ни чтобы купить или продать, ни чтобы полюбоваться на храмы, ни чтобы украсть. Никто не появлялся здесь иначе, как по принуждению. Арха не знала даже, каково расстояние до ближайшего города – двадцать миль или больше, а ближайший город был весьма мал. Лучше всяких стражей Место охранялось пустыней и одиночеством. Каждый, кто захочет пересечь пустыню, думала Арха, будет так же заметен, как черная овца на снежном поле.
      Был холодный ветреный апрельский вечер. Арха сидела вместе с Тар и Кессил у крохотного очага в комнате храма Божественного Короля, во владениях Кессил. Почти все время, когда Арха не была одна в Малом Доме или под холмом, она проводила с Верховными Жрицами. За дверью Манан и Дуби играли в палочки – подбрасывали в воздух кучку палочек и ловили сколько можно обратной стороной ладони. Арха все еще играла с Мананом тайком от жриц в эту игру во внутреннем дворике Малого Дома. Сухой стук упавшей палочки, хриплые возгласы триумфа и поражения, треск огня в очаге были единственными звуками, кроме голосов жриц, нарушавших тишину. За стенами храма непроницаемая тишина ночи в пустыне. Лишь время от времени слышался еще стук дождевых капель по крыше.
      – Многие приходили в надежде ограбить Сокровищницу. Это было давно, и никто не преуспел, – сказала Тар.
      Хотя она и была молчалива, но любила иногда рассказать что-нибудь, часто делая это для пополнения знаний Архи. Сегодня Тар выглядела так, словно из нее можно было вытянуть очередную историю.
      – Да как же они могли осмелиться?
      – Они осмелились! – сказала Кессил. Волшебники, колдуны из внутренних Стран… Это было еще до того, как Божественный Король стал править Империей Каргад. Тогда мы еще не были так сильны. Волшебники приплывали с запада на Карего-Ат или Атуан, грабили прибрежные города и фермы, нападали даже на священный Авабат. Они говорили, что их цель – убивать драконов, а вместо этого опустошали города и храмы.
      – Их герои являлись к нам опробовать новые мечи, – продолжила Тар, – и накладывать свои безбожные чары. Один, величайший из них, могучий волшебник и Повелитель Драконов, нашел здесь свой конец. Это было давно, очень давно, но историю эту помнят, и не только у нас. Имя волшебника было Эррет-Акбе, у себя на Западе он был еще и королем. Он явился в Каргад, в Авабате объединился с мятежными лордами, и, желая захватить власть над городом, вступил в битву с Верховным Жрецом Внутреннего Храма Богов-Братьев. Долго они бились – человеческая магия против божественных молний, пока стены храма не рухнули, В конце концов старый Верховный Жрец сломал колдовской жезл волшебника, разбил надвое его амулет и победил его. Эррет-Акбе ухитрился сбежать из Авабата, из Каргада, через все Земноморье далеко-далеко на запад. Там его и убил дракон, потому что сила его исчезла. С тех пор могущество Внутренних Стран неуклонно слабеет. Имя того Верховного Жреца было Интатин. Он стал основателем рода Тарб, от которых берет начало династия Королей-Жрецов Карего-Ат, а потом и Божественных Королей Четырех Стран Каргада. Могущество нашей Империи со времен Интатина сильно выросло… Так вот, те, кто приходил грабить Сокровищницу, были волшебники, снова и снова пытавшиеся вернуть сломанный амулет Эррет-Акбе. Верховный Жрец отдал его на хранение нам, и он все еще здесь. И кости грабителей тоже…
      – Тар показала рукой вниз:
      – А вот другая половина утеряна навеки…
      – Как утеряна? – переспросила Арха.
      – Та половина, что осталась в руке Интатина, осталась в Сокровищнице и будет пребывать там до конца времен. Другая же половина осталась в руке волшебника, и перед своим бесстыдным бегством он отдал ее одному из мятежных лордов по имени Форег Хапан. Не понимаю, зачем он сделал это…
      – Чтобы вызвать новый мятеж, заставить Хорега возгордиться, – сказала Кессил. – Так и случилось. Его потомки взбунтовались против династии Тарб, а потом и против первого Божественного Короля, не желая признавать в нем ни короля, ни бога. Сейчас уже не осталось ни одного потомка этого проклятого рода. Все они мертвы.
      Тар кивнула.
      – Отец нынешнего Божественного Короля Лорд-Который-Был-Возвышен, истребил всю семью Хупун и разрушил их замки. Когда все было кончено, обнаружилось, что половина амулета, которой Хапаны владели со времени Эррет-Акбе и Интатина, исчезла. Никто не знает, что с ней случилось, а прошло с тех пор уже не одно десятилетие.
      – Несомненно, – сказала Кессил, – она была выброшена вместе с прочим хламом. Говорят, внешний вид кольца Эррет-Акбе совсем не соответствовал его ценности. Будь проклято и оно, и все западные волшебники!
      В сердцах Кессил сплюнула в огонь.
      Арха спросила Тар:
      – А ты сама видела ту половину, что хранится у нас?
      Жрица отрицательно покачала головой.
      – Оно лежит там, куда кроме Первой Жрицы никто не имеет доступа. Может быть, это величайшее из хранящихся там сокровищ, я не знаю, почему-то мне так кажется… Столетиями Внутренние страны посылали сюда своих магов и грабителей, и все они проходили мимо раскрытых сундуков с золотом, ища только эту невзрачную половину кольца. Давным-давно умерли Эррет-Акбе и Интатин, но никто не забыл про Кольцо ни здесь, ни на Западе… Идут столетия, множество вещей стареет и исчезает, но только самые ценные такими и остаются. И только самые волнующие истории кочуют из века в век…
      Арха ненадолго задумалась, а потом спросила:
      – Должно быть, эти люди были или очень храбрыми, или очень глупыми. Разве им не было известно могущество Безымянных?
      – Нет! – ледяным голосом ответила ей Кессил. – У них нет своих богов. Они занимаются магией и полагают, что сами – боги. Но они ошибаются, и когда они умирают, то не возрождаются. Они превращаются в пыльные скелеты и их призраки отчаянно воют, пока их не унесет ветер. У них нет бессмертных душ.
      – Но что это за магия, которой они занимаются? – зачарованно спросила Арха. Она уже забыла свои давние слова, что отвернулась бы и не стала осквернять свой взор зрелищем кораблей из Внутренних стран. – Что она может?
      – Фокусы, уловки, жонглерство, – сказала Кессил.
      – Иногда и побольше, – добавила Тар. – если хоть малая часть того, что про них рассказывают – правда. Маги Запада могут поднимать и утихомиривать ветры, заставлять их дуть, куда они пожелают. В этом, по крайней мере, все рассказчики соглашаются… Поэтому-то они и стали великими мореходами; они могут наполнить свои паруса магическим ветром и плыть куда захотят, наперекор всем штормам. Еще говорят, что они могут делать свет… и тьму… превращать камни в алмазы, а свинец – в золото, построить дворец или целый город за одно мгновение, или это просто так кажется. Они могут превращаться в медведей, рыб, драконов – во всех, кого пожелают.
      – А я ничему этому не верю, – прервала ее Кессил. – Я знаю только, что они опасны, хитры и увертливы, как угри. Но говорят, если отнять у мага его посох, он лишается всей своей силы. Наверное, на них написаны древние руны…
      Тар не согласилась с ней.
      – Да, они и в самом деле носят посох, но это только инструмент для проявления скрытой в них самих силы.
      – Но как приобретают они эту силу? Откуда она берется? – спросила Арха.
      – Все это ложь! – воскликнула Кессил.
      – Слова, – ответила Тар. – Мне рассказывал один солдат…
      Во время набега на Внутренние острова взяли они в плен одного волшебника. Он показал им сухую палку, сказал что-то и раз! – палка расцвела. Потом он сказал другое слово и два! – на ней выросли красные яблоки. А потом он сказал еще одно слово и три!
      – палка, цветы, яблоки – все исчезло, а вместе с ними и волшебник. Произнес всего одно слово, он исчез так же бесследно, как радуга на небе и они обыскали весь остров, но не нашли его. Кто же он? Жонглер?
      – Одурачить дураков – проще простого, – сказала Кессил.
      Избегая спора, Верховные Жрицы замолчали, но Арха не собиралась сдаваться так легко.
      – Как они выглядят? Неужели правда, что они все черные, а только глаза белые?
      – Они черные и злобные. Я ни одного еще не видела, – удовлетворенно сказала Кессил и, тяжело встав со стула, протянула к очагу руки.
      – Да удержат их Боги-Братья подальше от нас, – прошептала Тар.
      – Сюда они больше носа не сунут, – заявила Кессил.
      …Потрескивал огонь, дождь стучал по крыше, а за дверью послышался пронзительный голос Манана:
      – Ага! Половина моя! Половина!

      Летом Тар заболела какой-то непонятной болезнью и в начале зимы умерла. Всегда казавшаяся изможденной, она превратилась почти в скелет, всегда немногословная, она почти совсем замолчала. Говорила она только с Архой, да и то оставаясь с ней наедине, но в конце концов прекратилось и это, и Верховная Жрица Храма Богов-Братьев тихо ушла во тьму. Арха долго горевала. Тар была женщиной суровой, но не жестокой, и учила свою воспитанницу гордости, а не страху.
      Теперь осталась только Кессил.
      Замену Тар должны были прислать из Авабата только весной, и до того времени Арха и Кессил остались полноправными владычицами Места. Кессил называла Арху «госпожой» и выполнила бы любой ее каприз, но Арха давно усвоила, что приказывать ей опасно. У нее было на это право, но не хватало силы, а сила, чтобы выдержать зависть и ненависть Кессил ко всему, что было выше нее, чем она не могла править, требовалась немалая.
      С тех пор как (от нежной Пенте) Арха узнала о существовании не верящих в богов людей и восприняла это пусть как пугающую, но реальность, она смогла лучше понять Кессил. В сердце Верховной Жрицы не было преклонения ни перед Безымянными, ни перед богом. Она не поклонялась ничему, кроме власти. Император Каргада обладал ею и в глазах Кессил в самом деле был Божественным Королем, достойным преклонения. Но храмы были для нее лишь красивым фасадом, Монументы – простыми камнями, Гробницы Атуана – дырками в земле, пусть ужасными, но пустыми. Кессил отреклась бы от Пустого Трона, если бы посмела, и расправилась бы с Первой Жрицей, если бы могла.
      Арха довольно легко смирилась с таким положением дел. Возможно, это была заслуга Тар, хотя она никогда ничего не говорила прямо. На первой стадии своей болезни, прежде чем Тар совсем погрузилась в тишину, она часто просила Арху зайти к ней и рассказывала девушке о деяниях Божественного Короля и его предшественников, о жизни в Авабате – короче, о том, что она, как занимающая высокое положение жрица должна была знать, но что делало мало чести Королю и его придворным. Она рассказывала о своей собственной жизни и о том, как выглядела и что делала Арха-Которая-Была, а иногда, хотя и не часто, упоминала о трудностях и опасностях, подстерегающих Арху-Которая-Есть. Ни разу она не назвала Кессил по имени. Но Арха одиннадцать лет была ее ученицей и ей достаточно было намека, чтобы понять и запомнить.
      После того, как закончились унылые церемонии похорон и оплакивания, Арха взяла за правило избегать Кессил. После дневных трудов она удалялась в свое уединенное жилище и при первой возможности шла в комнату за Троном, открывала люк и спускалась в темноту. Днем ли, ночью ли (в подземелье это не имело никакого значения), Арха систематически обследовала свои владения. Тяжкий груз святости запрещал вход в Подземелье под Гробницей всем, кроме Верховных Жриц и их личных телохранителей. Каждого поразит здесь гнев Безымянных. Однако ничто не запрещало входить в Лабиринт, да и не было в таком запрете нужды. В Лабиринт можно было войти только через Подземелье, да и нужен ли мухе закон, ограничивающий возможность залететь в паутину?
      Поэтому Арха часто брала с собой Манана, давая ему возможность получше узнать ближние части Лабиринта. Нельзя сказать, чтобы Манану нравились такие путешествия, но подчинялся он Архе безоговорочно. Она позаботилась также и о том, чтобы Дуби и Уато, слуги Кессил, знали путь до Комнаты Цепей и выход из Подземелья, но не более того. Она никогда не брала их в Лабиринт, желая, чтобы только безгранично преданный ей Манан знал его тайные тропы. Так как они всегда принадлежали ей, и только ей одной. Скоро Арха приступила к обследованию всего лабиринта. Осенью она провела множество дней, шагая по его бесконечным коридорам, но смогла обойти только его малую часть. Путешествия по бессмысленной путанице туннелей утомляли ее ноги, а постоянные отсчеты поворотов и пересечений погружали в уныние разум. Лабиринт и был сделан для того, чтобы утомить и погубить очутившегося в нем смертного, и даже его хозяйка не могла не признать, что это всего навсего своеобразная ловушка, хотя бесконечная череда улиц, вырезанных в твердом камне, поражала воображение.
      Так что зимой Арха стала все больше времени посвящать изучению Тронного Зала, его алтарей, альковов за и под алтарями, комнат, забитых сундуками и ящиками, содержимого сундуков и ящиков, переходов и пыльных чердаков, населенных бесчисленным множеством летучих мышей, подвалов и подвалов под подвалами – своеобразных прихожих темных коридоров под землей.
      С руками, перепачканными превратившимся за восемь столетий в порошок мускусом и прилипшей к лицу паутиной, она могла часами стоять на коленях перед шкатулкой, вырезанной из кедрового дерева. Этот дар какого-то древнего короля не пощадило время, но все равно, она была прекрасна. Крышка ее была покрыта тончайшей резьбой – творением безвестного художника, ставшего прахом много веков назад. Вот сам король – крохотная напряженная фигурка с большим носом, вот Тронный Зал со своим куполом и двойным рядом колонн. А вот и сама Первая Жрица, она вдыхает с бронзового подноса наркотические пары и что-то говорит королю. Черты ее лица неразборчивы, и Архе кажется, что это лицо – ее собственное. Интересно, что напророчила она тогда королю, остался ли он доволен ее словами?
      В Тронном Зале у Архи были свои любимые места. Часто заходила она, например, в одну комнату в задней части Зала, где хранились старые одежды – великолепные платья и костюмы, преподнесенные Месту великими лордами, когда они приходили сюда и поклонялись Безымянным, признавая тем самым их превосходство над собой. Иногда их дочери – принцессы одевали эти мягкие шелка, расшитые топазами и черными аметистами, и танцевали вместе со жрицами. В одной из комнат стояли столики слоновой кости, на крышках которых были выгравированы сцены таких танцев, а также лорды и короли, ожидающие вне Тронного Зала, потому что тогда, как и сейчас, вход в него мужчинам был воспрещен. А девицы в белых шелках танцевали со жрицами, облаченными в грубые домотканые черные хитоны, как и теперь. Арха любила приходить и прикасаться к белой, тонкой, истлевшей от времени ткани, с которой драгоценные камни отрывались под действием собственного ничтожного веса. Да и запах благовоний, пропитавших весь храм – он был свежее, нежнее, моложе.
      Арха могла просидеть целую ночь в сокровищницах, перебирая содержимое одной шкатулки, камешек за камушком, или вглядываясь в ржавые доспехи, сломанные плюмажи на шлемах, пряжки, заколки, брошки из бронзы, серебра, золота.
      Совершенно не боявшиеся Архи совы сидели на потолочных балках, моргая желтыми глазами. Сквозь щели в кровле пробивался иногда солнечный свет, а иногда – мелкий сухой снег, холодный, как те рассыпающиеся в прах от малейшего прикосновения древние шелка.
      В одну из зимних ночей, когда в храме было особенно холодно, Арха подошла к люку, открыла его, скользнула на лестницу, закрыла за собой тяжелую крышку и пошла по знакомому туннелю, ведущему в Подземелье под Гробницами. Здесь, конечно, она никогда не зажигала света. Даже если у нее был слабый фонарь, для похода в Лабиринт или для освещения пути на поверхности ночью, Арха гасила его прежде чем войти в огромную пещеру. Ни разу за всю свою многовековую жизнь не видела она, как выглядит Подземелье. Вот и сейчас она задула свечу и не замедляя шаг, легко пошла в чернильную тьму, словно рыбка в ночном море. Здесь никогда не было ни жары, ни холода, только неизменная сырая прохлада. Наверху бушевала метель над замерзшей пустыней, здесь же не было ни ветра, ни смены времен года. Здесь было тихо и уютно. Здесь было безопасно.
      Арха направилась к Раскрашенному Залу. Ей нравилось иногда приходить сюда и рассматривать странные картины на его стенах, появляющиеся из темноты при слабом свете свечи – люди с длинными крыльями и огромными глазами, спокойные и печальные. Никто не мог сказать Архе, кто это такие – подобных картин нигде не было больше, но ей казалось, что она знает: это духи проклятых, тех кто не мог возродиться в новой жизни. Раскрашенный Зал находился в самом Лабиринте, так что сначала Архе нужно было пересечь Подземелье. И вот, приближаясь к нему, она уловила еле видимое серое мерцание, отражение отражения далекого света.
      Архе показалось, что это обман зрения, так уже бывало в чернильной тьме подземелий. Она закрыла глаза и мерцание исчезло, открыла – и оно появилось вновь.
      Арха остановилась и замерла на месте. Свет был еле заметен, но это – свет, а тут всегда должна царить тьма.
      Она сделала несколько шагов вперед, подняла руку, чтобы коснуться стены, и – удивительно! – заметила ее движение…
      Изумление вытеснило из ее головы все мысли – даже страх. Слабый отблеск света здесь, в самом сердце тьмы? Вся в черном, босая Арха бесшумно шла вперед. Перед последним поворотом она на мгновение остановилась, собралась с духом, осторожно сделала последний шаг… посмотрела… и увидела…
      …увидела то, что не видела никогда, хотя прожила не одну сотню жизней – грандиозную сводчатую пещеру под Монументами, вырубленную в скале не рукой человека, но силами самой Земли, украшенную кристаллами, иглами и завитушками известняка – плодом тысячелетней работы подземных вод. Она была огромна – с мерцающей крышей и стенами – сверкающий, нежный, замысловатый дворец алмазов, дом аметиста и хрусталя, из которого древняя тьма была изгнана сиянием.
      Свет, свершивший это чудо, не был ярок, но почти ослепил привыкшие к полной темноте глаза Архи. Это был слабо светящийся, похожий на болотный огонь шарик. Он двигался через пещеру, высекая тысячи искр из переливающегося потолка и бросая тысячи фантастических теней на стены пещеры.
      Свет горел на конце деревянного посоха, без дыма, не обжигая. Посох держала человеческая рука. Мельком Арха увидела и лицо – черное лицо, человеческое.
      Она замерла.
      Человек долго ходил по огромной пещере, пересекая ее в разных направлениях. Он словно что-то искал, заглядывая за кружевные переплетения сталактитов и в ведущие из пещеры туннели, но не входя в них. Первая Жрица неподвижно стояла за поворотом и ждала…
      Возможно, труднее всего была для Архи мысль, что она смотрит сейчас на незнакомого ей человека. Очень редко доводилось ей встречаться с незнакомцами. Ей показалось, что это один из стражников… нет, это кто-то из-за Стены – пастух или раб, а пришел он выведать секреты Безымянных, или украсть что-нибудь из Гробниц.
      Украсть! Ограбить Силы Тьмы! Святотатство – именно это слово пришло Архе на ум. Он был мужчиной, а у мужчин нет права ступать на священную почву Гробниц. Тем не менее он пришел. Он вошел. Он создал запрещенный свет в этом месте, а света не было здесь с самого начала времен. Почему же Безымянные не покарали его?
      Человек стоял у стены и смотрел вниз, туда, где пол немного поднимался. Здесь когда-то копали, так как были видны рыхлые влажные комья земли, вынутой при копании могил, но не засыпанной обратно в яму.
      Хозяева Архи съели тех трех. Почему они не съели этого?
      Чего они ждут?
      Если бы их руки вновь обрели силу и к ним снова вернулся дар речи…
      – Прочь! Прочь! Изыди! – во всю мощь своих легких пронзительно закричала Арха. Эхо загрохотало в ответ, как бы раздвигая тьму, удивленное лицо грабителя повернулось к ней и на мгновение глаза их встретились. Свет тут же погас. Великолепие исчезло. Остались тьма и тишина.
      Способность мыслить вернулась к Архе. Чары света отпустили ее.
      Должно быть, человек пришел сюда через дверь в красной скале, Дверь Узников, и постарается выйти через нее же. Легко и тихо, как мягкокрылая сова, Арха пробежала вдоль стены пещеры до низкого коридора, ведущего к двери, открывающейся только внутрь, и остановилась в начале туннеля. Не чувствовалось никакого движения воздуха – значит, человек захлопнул дверь. Если он вошел в тот туннель, то сам загнал себя в ловушку.
      Но его не было в туннеле, иначе Арха услышала бы его дыхание, почувствовала тепло и биение его жизни. Никого не было в туннеле… Арха прислушалась. Куда же он исчез?
      Тьма, как тугая повязка, давила на глаза. Возможность увидеть Подземелье не просто смутила Арху – она потрясла ее. Она знала Подземелье как место, где можно ориентироваться по слуху и осязанию, по дуновению холодного ветра во тьме, как тайну, навеки покрытую мраком. Она увидела его, и загадочность уступила место… нет, не ужасу, но чувству красоты, более таинственному, чем сама тьма.
      Мучимая неуверенностью в себе, Арха медленно пошла ко второму туннелю слева, входу в Лабиринт. Там она остановилась и прислушалась еще раз.
      Уши поведали ей не больше, чем глаза. Но прикоснувшись рукой к стене, Арха почувствовала слабую ее дрожь, а дуновение затхлого промозглого воздуха донесло до нее неуместный здесь запах – запах дикого шалфея, растущего только на холмах под открытым небом.
      Следуя за запахом, Арха медленно и бесшумно пошла вниз по туннелю.
      Примерно через сотню шагов она услышала его. Он двигался почти так же тихо, как и она, но не так уверенно. Арха услышала слабый шорох, словно человек споткнулся обо что-то, но тут же восстановил равновесие. Больше ничего. Помедлив, Арха снова двинулась вперед, едва касаясь стены кончиками пальцев правой руки, пока они, наконец, не наткнулись на круглый металлический прут. Она остановилась и, встав на цыпочки, почти у самого потолка нащупала ржавую железную рукоятку. Собрав все силы, Арха рванула рукоятку вниз.
      Раздался оглушительный скрежет, а за ним – не менее громкий удар. Во все стороны брызнули голубые искры. Многократно повторенное эхо, накладываясь друг на друга, унеслось в туннель. Арха нащупала изъеденную временем поверхность железной, перегородившей путь двери, и облегченно вздохнула.
      Она вышла в подземелье под Монументами и, касаясь правой рукой стены, направилась к люку, ведущему в Тронный Зал. Она не торопилась, но продолжала двигаться бесшумно, хотя нужда в этом отпала. Арха поймала своего грабителя. Дверь отрезала ему единственный выход из Лабиринта, и открыть ее можно было только со стороны Подземелья.
      Человек остался во тьме и никогда не сможет выбраться на поверхность.
      Шествуя медленно и гордо, Арха прошла мимо Трона в зал с колоннами. Там, у бронзовой чаши на высоком треножнике, в которой тлела горсть угольев, она повернула и подошла к семи ступеням, ведущим к трону. На самой нижней из них она преклонила колени и коснулась лбом холодного пыльного камня, на котором там и сям валялись мышиные кости, сброшенные сюда совами-охотниками.
      – Простите меня за то, что я видела как рассеялась ваша тьма, – сказала Арха, не разжимая губ. – Простите за то, что я стала свидетельницей насилия над вашими Гробницами. Вы будете отмщены! О, Хозяева! Смерть отдаст его вам, и дух его никогда не возродится!
      Но во время молитвы перед мысленным взором Архи снова встало дрожащее сияние освещенного Подземелья – жизнь на месте смерти, и не праведный ужас горел в ее душе, не ненависть к грабителю, а только бесконечное изумление…
      – Что сказать Кессил? – спросила себя Арха, выходя из храма и поплотнее запахивая теплый плащ от холодного зимнего ветра. Ничего… Пока ничего… Я – Хозяйка Лабиринта. Это дело не имеет никакого отношения к Божественному Королю и его храму. Я расскажу ей обо всем, когда грабитель умрет. Может быть… Какую смерть избрать для него? Нужно попросить Кессил присутствовать при казни… Она так любит смотреть на умирающих… Что он там искал? Он, должно быть, сумасшедший. И как он ухитрился проникнуть вниз? Ключи к дверям есть только у меня и у Кессил. Он, наверное, вошел через дверь у красного камня. Только волшебник мог открыть ее. Волшебник…
      Арха остановилась, хотя ветер чуть не сбивал ее с ног.
      «Да, он – волшебник, колдун с Внутренних островов и ищет он сломанный амулет Эррет-Акбе!»
      И было в этой мысли столько потрясающего величия, что Арху бросило в жар на пронизывающем ветру. Она громко рассмеялась. Место вокруг нее и пустыня вокруг Места – все было погружено во тьму и тишину. Ни огонька не было видно в окнах Большого Дома, и только ветер стонал, неся на своих крыльях крошечные невидимые снежинки.
      «Если он волшебством смог открыть дверь в красной скале, то откроет и любую другую, а потом сбежит».
      Эта мысль бросила ее в холод, но не убедила. Безымянные позволили ему войти. А почему бы и нет? Какой от него вред? Какой вред от грабителя, который не может покинуть место преступления? Маг должно быть обладал силой, и, судя по всему, силой немалой, если смог зайти так далеко. Но дальше ему не пройти, ибо что такое его сила против воли Безымянных, против их Гробниц, против Владык, чей Трон пуст?
      Чтобы убедиться в этом, Арха поспешила в Малый дом. Манан спал на крыльце, закутавшись в плащ и ветхое шерстяное одеяло, служившее ему зимней постелью. Стараясь не разбудить его и не зажигая света, Арха тихо открыла дверь в дальней стене зала и вошла в маленькую комнатку. Несколькими ударами кремня о кресало она высекла достаточно искр, чтобы найти определенное место на углу. Встав на колени, она вынула из пола одну дощечку, потом вынула из углубления кусок старой грязной материи, нагнулась… и отпрянула назад, потому что из отверстия прямо в глаза ей ударил луч света.
      Переждав несколько мгновений, Арха очень осторожно снова заглянула в отверстие. Она забыла, что маг носит на конце своего посоха свет, и теперь увидела его. Он был именно там, где Арха ожидала его увидеть – точно под потайным отверстием, перед загородившей ему выход из Лабиринта железной дверью.
      Он стоял, положив одну руку на пояс, и держа в другой посох длиной в его рост, на верхушке которого светился мягкий огонек – обманка. Голова его, видимая Архой с высоты шести футов, была склонена набок. Одет он был обычно для зимнего путешественника или пилигрима – короткий меховой плащ, кожаная куртка, шерстяные гетры, шнурованные сандалии. К заплечному мешку была привязана бутылка с водой. На поясе – кинжал в ножнах. Он стоял неподвижно, в расслабленной задумчивой позе.
      Волшебник не спеша поднял посох, приблизил его светящийся конец к железной двери, которую Арха из своего потайного отверстия не видела. Светящийся шар изменился – он стал меньше и ярче. Волшебник заговорил. Язык его не был понятен Архе, но более всего удивил ее голос волшебника – глубокий, певучий бас.
      Свет на конце посоха разгорелся, минул, потускнел. На мгновение он совсем угас и Арха потеряла волшебника из вида.
      Но свет снова появился, на этот раз устойчивый и немигающий. Заклинание мага не сработало, он отвернулся от двери. Сила, державшая дверь закрытой, превзошла магию Внутренних островов.
      Он огляделся, словно обдумывая, что же делать дальше.
      Туннель, в котором стоял волшебник, был шириной около пяти футов, высотой – от двенадцати до пятнадцати. Стены были сложены из каменных блоков, без штукатурки, но так точно, что в щели между ними с трудом пролезал лишь кончик ножа. Поднимаясь, стены наклонялись внутрь и образовывали сводчатый потолок.
      И это было все.
      Маг шагнул вперед и этот шаг увел его из поля зрения Архи. Свет погас. Подождав немного, Арха собралась уже было закрыть отверстие, как из него снова ударил луч света. Значит, он вернулся к дверям. Возможно, он понял, что углубившись в Лабиринт, никогда не найдет дорогу к этому месту.
      Волшебник тихо произнес одно слово «Эмени», а потом снова, но уже громче: «Эмени!». Дверные петли заскрежетали, похожее на раскат грома эхо покатилось по туннелю, и Архе показалось, что пол дрожит под ее ногами.
      Но дверь выдержала.
      Изо рта волшебника вырвался короткий смешок, как у человека, который думает: «Ну и остолоп же я!» Он еще раз внимательно осмотрел стены и потолок, и Архе почудилась улыбка на его черном лице. Усевшись на пол, волшебник снял с плеч мешок, достал оттуда сухарь и принялся жевать. Потом он поднял кожаную бутыль, встряхнул ее, внимательно прислушиваясь. Архе она показалась почти пустой. Не отпив ни глотка, волшебник вставил пробку и улегся, положив голову на мешок и завернувшись в плащ. Посох остался в его правой руке. Когда он лег, светящийся шарик оторвался от посоха, проплыл в воздухе несколько футов и остановился за головой волшебника. Левую руку человек положил на грудь, зажав в ней что-то, свисавшее с его шеи на тяжелой цепи. Волшебник улегся поудобнее, положил ногу на ногу, взгляд его рассеянно блуждал по потолку. Вот он вздохнул и закрыл глаза. Свет медленно померк. Он заснул.
      Левая рука волшебника расслабилась, сползла с груди, и Арха увидела то, что он сжимал в ней – грубо обработанный кусочек металла серповидной формы.
      Умерли последние отблески его магического света, тьма и тишина окружили его.
      Арха заткнула отверстие, поставила на место дощечку, и тихо проскользнула в свою комнату. Долго не могла она уснуть и стояли перед ее взором хрустальное сияние в обители смерти, нежный необжигающий огонь, каменные стены туннеля и спокойное лицо спящего человека.

      На следующий день, покончив с делами в различных храмах и дав урок священных танцев новичкам, Арха сразу ушла к себе в Малый Дом, задернула шторы в комнате с потайным отверстием и, открыв его, заглянула вниз. Света не было. Волшебник ушел. Арха не думала, что он долго просидит у двери, просто это единственное известное ей место. Как найти теперь заблудившегося человека?
      Общая длина туннелей Лабиринта, судя по рассказам Тар и собственному опыту Архи, со всеми ответвлениями, спиралями и тупиками, составляла не менее двадцати миль. По прямой самый дальний тупик находится всего в одной миле от Монументов, но там, внизу не было прямых линий. Все туннели изгибались, раздваивались, снова соединялись, пересекались, закручивались в петле и в итоге возвращались в исходную точку – им не было ни начала, ни конца. Можно было идти, идти и идти, но все же никуда не попасть, так как попадать было некуда. В Лабиринте не было ни центра, не ни сердца. А теперь, когда туннель перегородила железная дверь, у него не стало и конца. Ни один путь не вел к цели.
      Арха, хотя и хорошо запомнила счет поворотов и пропусков, всегда в самые дальние путешествия брала с собой моток тонкой пряжи и разматывала ее, отмечая пройденный путь. Свет не помог бы ей, потому что на стенах туннелей не было никаких отметин – все они были одинаковыми, и если бы Арха пропустила хоть один поворот, то тоже заблудилась бы.
      Волшебник мог отшагать уже не одну милю и удалиться от двери, в которую вошел, не больше, чем на сорок футов.
      Арха побывала в Тронном Зале, потом в Храме Богов-Братьев, в кухонных подвалах, и везде, выбирая момент, когда никого не было поблизости, заглядывала в темные потайные отверстия. Пришла морозная, полная звезд ночь, и Арха обошла все заветные места на холме, поднимая определенные камни, прочищая отверстия, напрасно вглядываясь в зияющие в земле черные дыры.
      Он был там. Он должен был быть там. Он просто избегал ее. Он умрет от жажды прежде, чем она найдет его. Когда Арха уверится, что он мертв, она пошлет на поиски Манана. Мысль об этом была нестерпимой, и, стоя на коленях на освещенной лишь светом звезд земле Холма, Первая Жрица роняла в снег слезы бессильной ярости.
      По склону холма Арха спустилась обратно к храму Божественного Короля. Его покрытые инеем колонны мерцали в звездном свете, словно вырезанные из кости. Арха постучала в заднюю дверь и Кессил впустила ее внутрь.
      – Что привело ко мне госпожу? – холодно и настороженно спросила Кессил.
      – Жрица, в лабиринте появился человек.
      Кессил была застигнута врасплох – впервые за многие годы случилось нечто такое, что она не ожидала. Она стояла и смотрела на Арху мгновенно расширившимися глазами. Архе пришло в голову, что именно такой Пенте изображала Кессил, и с трудом подавила рвущийся наружу истерический смех.
      – Человек? В Лабиринте?
      – Мужчина, чужеземец, – ответила Арха и, видя, что Кессил не сводит с нее недоверчивых глаз, добавила:
      – уж мужчину-то я узнаю, хоть и видела их так мало.
      Кессил не обратила вниманию на иронию…
      – Как он попал туда?
      – Колдовством, как же еще? У него темная кожа, наверное он с Внутренних Островов. Он пришел что-то украсть. Сначала я нашла его в Подземелье, под самым Монументом. Увидев меня, он убежал прямо в Лабиринт, как будто хорошо знал вход в него. Я закрыла его там железной дверью. Он произносил какие-то заклинания, но так и не справился с ней. Утром он ушел вглубь Лабиринта и теперь я не могу найти его.
      – У него есть свет?
      – Да.
      – Вода?
      – Маленькая фляга, да и в той осталось на донышке.
      – Свеча его, наверное, уже догорела, – размышляла вслух Кессил. – Четыре или пять дней. Может быть шесть. Потом ты можешь послать моих стражников вытащить труп наружу. Кровь мы выльем к Трону, а…
      – Нет! – с неожиданной горячностью воскликнула Арха. – Он нужен мне живой! C высоты своего гигантского роста жрица внимательно посмотрела на девушку.
      – Зачем?
      – Чтобы… чтобы он умирал подольше! Он согрешил против Безымянных! Он осквернил подземелье светом! Он хочет украсть сокровища Гробниц! Нельзя ему позволить просто лечь в тоннеле и умереть в одиночестве!
      – Конечно, – задумчиво сказала Кессил. – Но как ты поймаешь его, госпожа? Это рискованно, а у него не осталось ни малейшего шанса выжить. Разве нет где-то в Лабиринте комнаты костей тех, кто забрел в нее и не смог выйти? Пусть Безымянные накажут его по своим обычаям, черным обычаям Лабиринта! Смерть от жажды – жестокая смерть.
      – Знаю, – ответила Арха. Она повернулась и вышла в ночь, поплотнее запахнув капюшон, чтобы получше защититься от ледяного пронизывающего ветра. Разве она не знает?
      Глупо было приходить к Кессил. Не от нее нужно ждать помощи, она толком ничего не знает и единственное, что смогла предложить – спокойное ожидание смерти волшебника. До ее сознания не дошло, что нужно обязательно поймать этого человека. Нельзя, чтобы он умер так же, как и те, другие… Она не выдержит этого снова. Если уж ему суждено умереть, то смерть должна быть быстрой и настигнуть его при дневном свете. Будет более справедливо, если грабитель первый за многие столетия отважившийся проникнуть в Лабиринт, умрет от удара меча. У него нет бессмертной души, он не возродится и призрак его с воем будет носиться по туннелям… Нельзя оставлять его умирать от жажды в темноте и одиночестве.
      Следующей ночью Арха почти не спала. Покончив с утомительными церемониями в храмах, она провела всю ночь, безмолвно переходя не зажигая свечи от одного потайного отверстия к другому во всех темных зданиях Места и на продуваемом всеми ветрами холме. За два часа до рассвета она вернулась в Малый Дом, но тревожные мысли долго не давали ей уснуть. На исходе третьего дня Арха вышла в пустыню, к скованной льдом реке, из которой торчали замерзшие стебли тростника. Она вспомнила, что как-то осенью зайдя очень далеко в Лабиринт, за Перекресток-Шести дорог, и в длинном слегка изогнутом туннеле услышала за стеной журчание воды. Добравшись до этого места, умирающий от жажды человек вряд ли покинет его. Даже там, у реки, были потайные отверстия и, пользуясь наставлениями Тар, Арха нашла их без труда. Ее воспоминания были сродни воспоминаниям слепого. Арха скорее чувствовала, чем видела путь от одного потайного отверстия к другому. Во втором из них, в самом дальнем от Гробниц, натянув капюшон, чтобы не дать свету просочиться в отверстие и склонившись над ним, она увидела слабое мерцание колдовского света.
      Да, он был там, наполовину скрытый из вида. Отверстие глядело в самый конец заканчивающегося тупиком туннеля. Арха видела только спину волшебника, его согбенную шею и правую руку. Он сидел у стены, ковыряя камни коротким кинжалом с украшенной драгоценным камнем рукоятью, но лезвие было уже сломано, кончик кинжала лежал прямо под отверстием. Он сломал его в попытке раздвинуть камни, добраться до воды, журчащей по ту сторону непреодолимой стены.
      В движениях волшебника не чувствовалось силы, он уже не походил на человека, спокойно стоявшего трое суток назад перед железной дверью и смеявшегося над своей слабостью. Он не пал духом, но силы покинули его. Не к помощи заклинаний прибег он, чтобы раздвинуть непослушные камни, а к помощи бесполезного кинжала. Даже его светящийся шарик стал маленьким, тусклым. Вот огонек мигнул, человек вздрогнул, выронил кинжал, но тут же подобрал его и снова упрямо принялся вгонять его в щель между камнями.
      Лежа среди скованного льдом тростника, забыв, кто она и что тут делает, Арха сложила ладони рупором, чтобы звук не убежал в сторону, и поднесла свои губы к холодному каменному отверстию.
      – Колдун! – позвала Арха и ее голос скользнув по каменному горлу, холодно отразился от стен туннеля.
      Человек быстро вскочил на ноги, совсем скрывшись при этом из вида. Арха еще крепче прижала рот к отверстию и произнесла:
      – Иди назад вдоль стены до второго поворота, поверни налево, пройди два прохода справа, поворачивай в третий, пропусти один справа, поворачивай в следующий. Потом налево, потом направо. Оставайся там, в Раскрашенном Зале.
      Подняв голову, чтобы снова заглянуть в отверстие, Арха нечаянно впустила в него на мгновение лучик света, потому что человек шагнул точно под отверстие и поднял к нему свой взор. Наконец-то Арха смогла как следует разглядеть его лицо – недоверчивое, напряженное, изборожденное ужасными шрамами. Губы его почернели и растрескались, но в глазах горел ясный огонь. Вот он поднял посох, поднося свет ближе и ближе к глазам Архи. В испуге она отпрянула от отверстия, закупорила его каменной пробкой, засыпала песком, поднялась и поспешила прочь. Руки ее тряслись, к горлу подкатывалась тошнота. Арха не знала, что ей делать.
      Если волшебник пойдет туда, куда ему сказано, то очутится в зале с картинами. У него самого не было никакой причины стремиться туда, но в потолке Раскрашенного Зала было прекрасное потайное отверстие. Выходило оно в сокровищницу храма Богов-Братьев, и может быть, именно поэтому пришла Архе в голову такая мысль… Зачем вообще заговорила она с грабителем…
      Она может спустить ему в какое-нибудь отверстие немного воды, а потом привести его к этому месту. Она может подарить ему еще несколько дней жизни – столько, сколько захочет. Если она даст ему немного воды и пищи, он будет жить дни, месяцы, блуждая в лабиринте, а она будет следить за ним через отверстия и подсказывать ему дорогу к месту, где находится вода. Иногда она будет обманывать его – пусть прогуляется впустую! Но он пойдет, ибо у него не будет другого выхода. Это научит его, как насмехаться над Безымянными, как хвастаться принадлежностью к мужскому полу в обители Бессмертных Мертвецов!
      Правда, пока он будет в Лабиринте, сама Арха не сможет опуститься в него. Почему? – спросила она себя и ответила:
      – Потому что мне придется оставить железную дверь открытой и он сможет убежать… Но добраться он сможет только до Подземелья…
      Настоящий же ответ был таков: Арха боялась встречи с ним, боялась его искусства, благодаря которому он проник в Подземелье, волшебства, способного рассеять вечную тьму. Но оправдан ли ее страх? Владыки Темных Мест – на ее стороне. Ясно, что здесь, в царстве Безымянных, могущество волшебника ограничено. Он не смог открыть железную дверь, не смог добраться до воды, не создал демона, способного проломить стены Лабиринта – ее страхи были напрасны! За три дня скитаний он не смог найти даже Великую Сокровищницу – цель своего безумного предприятия. Сама Арха еще ни разу не была в ней, откладывая посещение до лучших времен – из благоговения и уверенности в том, что время для этого еще не пришло.
      Внезапно Арха подумала: а почему бы ему не совершить это путешествие вместо меня? Пусть любуется сокровищами сколько ему влезет! Какой ему от них толк? Она всласть потешится, советуя колдуну откушать золота и испить алмазов…
      С нервной, лихорадочной торопливостью, владевшей Архой все три последние дня, она помчалась в храм Богов-Братьев, отомкнула крохотную сводчатую сокровищницу и расчистила искусно замаскированное потайное отверстие в полу.
      В Раскрашенном Зале под отверстием царила тьма. Указанный волшебнику путь чуть ли не на целую милю длиннее прямого, но в горячке Арха забыла об этом. Кроме того, ослабленный жаждой не мог идти быстро. А может быть, он перепутал порядок поворотов? Мало кто мог, как Арха, запомнить услышанное с первого раза. А вдруг он просто не понял ее языка? Если так, пусть плутает внизу, пока не околеет, – глупец, иноземец, неверный! Пусть дух его воет на каменных тропах Гробниц Атуана, пока тьма не сожрет даже его…
      Ранним утром, после ночи, в которой было мало сна и много кошмаров, Арха вернулась к потайному отверстию в храмовой сокровищнице. Не увидев ничего, она спустила вниз фонарь на железной цепочке. Вот он… Арха увидела его ноги, одну безжизненную руку и прошептала в потайное отверстие, которое было довольно велико:
      – Колдун!
      Человек не шевельнулся. Умер? Неужели он исчерпал все свои силы? Сердце Архи бешено заколотилось.
      – Колдун! – крикнула она громче, и молодой ее голос зазвенел под землей. Человек с трудом сел и озадаченно осмотрелся вокруг. Потом он поднял голову и прищурился, словно свет крохотного фонарика резал ему глаза. Лицо его было ужасно черное, распухшее, как у мумии.
      Он положил руку на посох, лежащий на полу подле него, но огонек не появился на его конце. Магическая сила покинула его.
      – Ну что, колдун, хочешь увидеть сокровища Гробниц Атуана?
      Человек устало посмотрел вверх, но он мог увидеть там лишь фонарик. Через несколько мгновений лицо его исказила гримаса (неужели улыбка?) и он кивнул.
      – Выходи отсюда налево. Сверни в первый коридор налево…
      – Арха быстро отбарабанила длинный перечень поворотов и добавила:
      – Там ты найдешь сокровища, за которыми пришел, а может быть, и воду. Чтобы ты предпочел сейчас, колдун?
      Опираясь на посох, человек встал. Глядя вверх, но не видя ее, он попробовал что-то сказать, однако из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он пожал плечами и вышел из Раскрашенного Зала.
      Она не даст ему воды. Кроме того, он никогда не найдет пути в Сокровища. Перечень поворотов был слишком длинный, и он не запомнил его, а даже если и запомнил, на пути его была Яма. Он остался без света. Он заблудится, упадет без сил в Яму и умрет где-нибудь в одном из сухих безжизненных залов. Манан найдет его и вытащит оттуда. И это будет конец. Арха зажала в руках затычку от потайного отверстия, схватилась за голову и принялась раскачиваться взад и вперед, кусая губы, словно от непереносимой боли. Она не даст ему воды. Она не даст ему воды. Она даст ему только смерть, смерть, смерть, смерть.
      В эту тяжелую для нее минуту, тяжело ступая, в храмовую сокровищницу вошла Кессил.
      – Тот человек умер?
      Арха подняла голову. Ее глаза были сухи и незачем было их прятать.
      – Кажется, умер, – ответила она, вставая и отряхивая юбки от пыли. – Света нигде нет.
      – Он мог притаиться где-нибудь. Таким ни в чем нельзя доверять.
      – Я подожду еще один день для верности.
      – Лучше два. Потом Дуби вытащит его, он сильнее старика Манана.
      – В отличие от Дуби, Манан служит Безымянным. В Лабиринте есть места, запретные для твоего слуги, а грабитель сейчас как раз в одном из них…
      – Но оно уже осквернено…
      – Смерть грабителя очистит его, – твердо сказала Арха.
      Судя по взгляду Кессил, с ее собственным лицом творилось что-то непонятное. – Это мои владения, жрица, и я должна заботиться о них так, как подсказывают мне мои хозяева. Уроки смерти мне больше не потребуются.
      Лицо Кессил, казалось, втянулось в черный капюшон, как голова пустынной черепахи в панцирь.
      – Повинуюсь, госпожа.
      Они расстались перед алтарем Богов-Братьев. Не торопясь больше, Арха зашла в Малый Дом и приказала Манану сопровождать ее. Разговор с Кессил подсказал ей, что нужно делать.
      Арха и Манан спустились в Подземелье и, навалившись вместе на длинную ручку, с трудом открыли железную дверь, потом зажгли фонари и вышли в Лабиринт. Арха прошла в Раскрашенный Зал и оттуда принялась отсчитывать дорогу к Сокровищнице.
      Грабитель не ушел далеко. Они натолкнулись на него. Не пройдя и пятисот шагов по извилистым туннелям, он был в беспамятстве и походил на брошенную кучу старого тряпья. Посох лежал в некотором отдалении от него – он выпустил его из рук, прежде чем упал. Губы волшебника были искусаны в кровь, глаза полузакрыты.
      Манан опустился на колени и своей огромной желтой ручищей нащупал пульс на горле волшебника.
      – Он жив. Задушить его, госпожа?
      – Нет. Он нужен мне живым. Поднимай его и неси за мной.
      – Живым? – обеспокоенно переспросил Манан. – Зачем, маленькая госпожа?
      – Он станет рабом Гробниц! А теперь придержи язык, и делай, что приказано!
      С видом более печальным, чем обычно, Манан, подчинившись, легко взвалил юношу на плечи, и нагруженный таким образом, зашагал вслед за Архой. Но возраст Манана в конце концов сказался, и на обратном пути им пришлось останавливаться добрый десяток раз, чтобы Манан мог перевести дыхание. На каждой остановке коридоры выглядели совершенно одинаково: грязно-желтые стены из плотно пригнанных друг к другу камней, сводчатый потолок, неровный пол, спертый воздух. Отдувающийся Манан, неподвижный незнакомец, два тусклых фонаря и уходящая в оба конца туннеля непроницаемая для глаз тьма. На каждой остановке Арха выливала немного воды в запекшийся рот незнакомца, совсем чуть-чуть, чтобы возвращающаяся жизнь не убила его.
      – В Комнату Цепей? – спросил Манан, когда они подошли к туннелю, ведущему к железной двери. При этих его словах Арха впервые задумалась, куда же девать пленника. Она не знала.
      – Нет, только не туда! – воскликнула Арха, у которой при воспоминании о дыме, вони и безжизненных, тупых лицах узников закружилась голова и к горлу подступила тошнота. Кроме того, в Комнату Цепей может прийти Кессил…
      – Он… он должен остаться в Лабиринте, тут он не сможет вернуть себе магическую силу. Где-то тут есть комната…
      – Госпожа, в Раскрашенном Зале есть дверь с замком и потайное отверстие… Если он ничего не сможет сделать с дверью…
      – Здесь внизу не сможет. Вернемся.
      И Манан потащил его назад, а это было уже почти половина пройденного пути. Бедняга слишком устал, чтобы протестовать… Добравшись наконец до Раскрашенного Зала, Арха сняла с себя длинный шерстяной плащ и расстелила его на пыльном полу.
      – Клади его сюда.
      Манан уставился на нее в печальном оцепенении и чихнул.
      – Маленькая госпожа…
      – Манан, пойми, я хочу, чтобы этот человек жил. Тут он замерзнет, смотри, как он дрожит!
      – Твое одеяние будет осквернено. Одеяние жрицы. Он же не верит в Безымянных, он мужчина! – почти выкрикнул Манан, закатывая глаза, словно в непереносимой душевной муке.
      – Тогда я сожгу плащ и велю соткать другой! Ну, давай же, Манан…
      Манан послушно нагнулся и пленник соскользнул с его плеч на черное одеяние. Он лежал, как мертвец, только жилка судорожно билась на его шее и спазмы время от времени сотрясали его изможденное тело.
      – Нужно его приковать, – сказал Манан.
      – Боишься? – с издевкой спросила Арха, но когда Манан показал ей торчащий из стены железный стержень, к которому можно было прикрепить цепь, она разрешила ему принести ее из Комнаты Цепей. Топая и повторяя вполголоса указания Архи, Манан удалился – он уже много раз бывал в Лабиринте, но без Архи – никогда.
      Архе показалось, что в свете фонаря картины на всех четырех стенах зала ожили – задвигались, задергались жуткие фигуры печальных людей с обвисшими крыльями, пребывавшие до этого в безысходной неподвижности.
      Она нагнулась и влила еще несколько капель воды в рот пленника. На этот раз он закашлялся и движением, в котором отсутствовала какая-либо сила, протянул руку к фляге. Арха позволила ему выпить пару глотков, и пленник с мокрым, перепачканным кровью и грязью лицом снова откинулся назад и пробормотал что-то на непонятном Архе языке.
      С грохотом волоча за собой железную цепь, вернулся Манан. Прикрепив ее одним концом к торчащему из стены стержню, а другим к железной полосе, обернутой вокруг пояса узника, он с сомнением осмотрел свою работу.
      – Не очень-то туго. Он может выскользнуть.
      Страх Архи перед пленником почти пропал. Она смело подошла к нему и попробовала просунуть ладонь между железной полосой и его ребрами.
      – Видишь? Не выскользнет, если не поголодает еще дня четыре.
      – Маленькая госпожа, – жалобным голосом произнес Манан, – обычно я не осмеливаюсь беспокоить тебя вопросами, но скажи, какой толк будет от него как раба Безымянных? Ведь он мужчина…
      – Манан, ты просто старый дурак. Хватит кудахтать.
      Пленник наблюдал за ними острыми, яркими, но бесконечно усталыми глазами.
      – Манан, где его посох? Вот он. Пусть побудет у меня – в нем его магическая сила… Ага, и это пусть тоже станет моим! – Быстрым движением она сдернула с пленника серебряную цепочку, хотя он и попытался схватить ее за руку. Манан пнул его в бок. Арха покрутила цепочку перед пленником.
      – Это и есть твой талисман? Неужели он дорог тебе? Какой он некрасивый, неужели ты не мог позволить себе чего-нибудь получше? Успокойся, я сберегу его для тебя.
      С этими словами она одела эту цепочку себе на шею и спрятала свисающий с нее кусочек металла под толстым воротником своего одеяния.
      – Ты не знаешь, что делать с ним. – хрипло сказал пленник, произнося слова каргадского языка не совсем правильно, но внятно.
      Манан еще раз пнул его, пленник тихонько застонал от боли и закрыл глаза.
      – Хватит, Манан, пошли.
      Она вышла в туннель. Манан, ворча, последовал за ней.
      Вечером, когда огни во всех зданиях Места погасли, Арха в одиночестве поднялась на холм. Она наполнила флягу водой из родника за Троном, отнесла ее и большой ломоть грубого ржаного хлеба в Раскрашенный зал и оставила рядом со спящим пленником. Он даже не пошевелился. Вернувшись в Малый Дом, Арха сразу уснула и спала долго и крепко.
      Ранним утром она одна вернулась в Лабиринт. Хлеб исчез, фляга опустела, а пленник сидел, прислонившись к стене. Его покрытое грязью и шрамами лицо выглядело по-прежнему страшно, но на нем застыло невозмутимое выражение.
      Арха остановилась там, где по ее мнению прикованный пленник не мог достать до нее. Она не знала, куда девать глаза, что-то мешало ей говорить, а сердце колотилось, словно от испуга. Нет никакой причины бояться его. Он – в ее власти.
      – Как приятно снова увидеть свет!
      Голос пленника был мягок, но в нем чувствовались глубина и самообладание.
      – Как тебя зовут? – властно спросила Арха. Мой собственный голос, подумала она, звучит слишком пронзительно и визгливо.
      – Многие зовут меня Соколом.
      – Сокол? Это твое настоящее имя?
      – Нет.
      – Так как тебя зовут?
      – Я не могу назвать тебе свое Имя. А ты – Первая Жрица Гробниц Атуана?
      – Да.
      – Как тебя зовут?
      – Арха.
      – Та, Что Съедена? – глаза волшебника внимательно и чуть насмешливо смотрели на нее. – Ну, а все-таки, как тебя зовут?
      – У меня нет имени, не задавай глупых вопросов! Откуда ты?
      – Из Внутренних Стран, с Запада.
      – С Хавнора?
      Это было единственное название, связанное в голове Архи с Внутренними Странами.
      – Да, с Хавнора.
      – Зачем ты сюда явился?
      – Гробницы Атуана знамениты среди моего народа.
      – Но ты же не веришь!
      Пленник покачал головой:
      – Ты ошибаешься, Жрица! Я верю в темные силы. Я уже встречался с Безымянными, правда, в других местах.
      – Где?!
      – В Архипелаге – это Внутренние Острова – есть места, где, как и здесь, правят Древние Силы Земли. Но нигде власть их не сильна так, как на Атуане. Нигде нет больше у них храмов, жриц и такого поклонения.
      Оскалив в злобной усмешке зубы, Арха спросила:
      – Неужели ты явился поклониться им?
      – Нет, я пришел ограбить их.
      Арха внимательно всмотрелась в его совершенно серьезное лицо.
      – Хвастун!
      – Я знал, что это будет нелегко.
      – Нелегко! Да это просто невозможно! Не будь ты неверующим, знал бы это. Безымянные не расстаются со своей собственностью.
      – То, что я ищу, не принадлежит им.
      – Значит, тебе?
      – Оно может стать моим.
      – Кто ты? Бог? Король? – Арха бросила презрительный взгляд на закованного в цепи, грязного, изможденного пленника.
      – Ты всего лишь грабитель!
      Он не ответил, но взгляды их встретились.
      – Не смей смотреть на меня, – взвизгнула Арха.
      – Леди, у меня и в мыслях не было нанести тебе оскорбление. Я чужеземец и не знаком с вашими обычаями, я не знаю, как следует вести себя с Первой Жрицей. Я в твоей власти и прошу прощения за нанесенную невольно обиду.
      Арха почувствовала, как мгновенно прилила к лицу горячая и глупая кровь. Но волшебник уже отвел свой темный взгляд и не видел, как покраснела Первая Жрица Гробниц Атуана. Он выполнил ее приказ!
      Некоторое время оба молчали. Печальными невидящими глазами смотрели на них со стен крылатые люди.
      Арха принесла в Раскрашенный Зал каменную чашу с водой и теперь, натолкнувшись на нее взглядом, сказала:
      – Пей, если хочешь.
      Он сразу схватил чашу и, подняв ее легко, словно бокал с вином, надолго припал к ней губами, после чего, намочив рукав куртки, настолько тщательно, как мог, стер с лица и рук запекшуюся кровь, грязь и паутину. Пока он занимался этим важным делом, Арха пристально рассматривала его. Такое, кошачье, по сути, умывание сделало его привлекательнее, но оно же обнажило шрамы на щеке – старые, бледные шрамы на темной коже, четыре параллельных борозды от глаза к подбородку, словно след огромной когтистой лапы.
      – Что это такое? – спросила Арха. – Шрам?
      Волшебник не торопился с ответом.
      – Дракон поцарапал? – Арха постаралась вложить в свой вопрос как можно больше иронии. В самом деле, разве не для того спустилась она сегодня в Лабиринт, чтобы всласть поиздеваться над жертвой, помучить пленника ощущением беспомощности?
      – Нет, не дракон.
      – Значит, ты не Повелитель Драконов?
      – Ты заблуждаешься, – неохотно ответил волшебник. – Я – Повелитель Драконов. Но шрамы появились на моем лице еще до того, как я заслужил это имя. Я уже говорил, что знаком с темными силами. Эти полоски оставил один из ближайших родственников твоих Безымянных… Правда, в конце концов я узнал его Имя.
      – Что ты мелешь? Какое имя?
      – Этого я тоже не могу сказать тебе – ответил он и улыбнулся одни губами.
      – Это чушь, дурацкий лепет, святотатство! Они безымянны!
      Ты просто не понимаешь, о чем говоришь…
      – Понимаю, жрица, и куда лучше тебя, – бросил он внезапно окрепшим голосом. – Смотри! – он повернул к ней щеку с четырьмя чудовищными шрамами.
      – Я не верю тебе! – воскликнула Арха, но голос ее дрожал.
      – Жрица, – очень тихо сказал волшебник, – ты молода, ты не можешь долго служить Темным Силам.
      – Я служу им! И очень давно! – Я – Первая Жрица. Та, что Возродилась! Я служу Хозяевам тысячу лет, и тысячу лет до этого! Я – их слуга, голос, руки! Я – орудие их отмщения тому, кто оскверняет Гробницы и останавливает свой взор там, где это запрещено! Кончай лгать и хвастаться, неужели ты не понимаешь, что по одному моему знаку лишишься головы? А еще я могу просто уйти и закрыть за собой дверь и никто никогда не придет к тебе! Ты подохнешь в темноте и те, кому я служу, пожрут твою плоть и твою душу, оставив одни кости! А кости быстро превращаются в пыль!
      Волшебник спокойно кивнул.
      Арха запнулась и, не найдя больше слов, выскочила из зала, с грохотом задвинув дверной засов. Пусть пленник подумает, что она не вернется! Пусть мучится в темноте, пусть ругается и дрожит, пусть плетет свои грязные бесполезные заклинания!
      Но в глубине души Арха знала, что он просто устраивается поудобнее и засыпает, как тогда у железной двери, спокойный, как овца на знакомом солнечном лугу.
      Она плюнула на запертую дверь, сделала рукой отгоняющий скверну знак и почти бегом направилась к выходу из Лабиринта.
      Когда Арха добралась до Подземелья и, продвигаясь к люку, принялась ощупывать пальцами тончайшую структуру его каменных стен, ей вдруг страстно захотелось зажечь фонарь и еще раз, хоть и на мгновение, увидеть их алмазное сияние. Она плотно сжала веки и заторопилась вперед.

      Никогда еще дневные заботы не казались Архе столь многочисленными, бесполезными и длинными. Девчонки с бледными лицами и уклончивыми ответами, заплаканные новички, жрицы, чей вид был холоден, но чьи жизни были скрытой от посторонних глаз смесью зависти и отчаяния, мелких амбиций и неутоленных страстей – все эти женщины, среди которых Арха прожила жизнь, и кто составлял для нее весь мир, начали казаться ей невыносимыми и одновременно жалкими.
      Но она, кто служит великим силам, она – жрица угрюмой Ночи, свободна от повседневной суеты. Она не забивает себе голову постылой обыденностью, не сгорает от зависти, если соседке плюхнется в тарелку с бобами кусок бараньего сала побольше… Она вольна распоряжаться течением своих дней. Там, внизу, нет дня. Там всегда ночь.
      И в этой бесконечной ночи – пленник. Он сам черен, как ночь, этот последователь черных искусств, но он закован в железо и сидит в каменном мешке. Он ждет ее прихода, он ждет воды, хлеба, жизни, или удара кинжалом и смерти. Как пожелает Первая Жрица…
      Арха рассказала о пленнике только Кессил, а та держала язык за зубами. Он уже пробыл трое суток в Раскрашенном Зале, а она ни разу не спросила про него. Может, она решила, что он уже умер и Манан отнес труп в Зал Скелетов… Хотя непохоже, чтобы Верховная Жрица приняла что-нибудь на веру… Арха попыталась уверить себя, что в молчании Кессил нет ничего зловещего. Просто она не любит задавать вопросы, и кроме того, Арха приказала ей не совать нос не в свои дела. Кессил просто послушалась ее.
      Однако, если считать, что человек мертв, Архе нельзя просить для него еды. Вот и пришлось ей самой ограничиваться украденными из подвалов Большого дома яблоками и сушеным луком. Объявив, что она отныне будет кушать в одиночестве, Арха приказала доставлять завтраки и ужины в Малый Дом, и каждый вечер относила их в Лабиринт, оставляя для себя только суп. Она привыкла поститься по три-четыре дня и такой режим ей не доставлял особых неудобств. Пленник же поедал скудные порции хлеба, сыра и бобов, как лягушка муху – хлоп! и нет мухи… Конечно, он мог съесть и в пять раз, и в шесть раз больше, но после каждой трапезы с серьезным видом благодарил Арху, словно он был ее гостем, а она – хозяйкой такого праздника, как во Дворце Божественного Короля, о которых она столько слышала и где столы завалены горами жареного мяса и хлеба с маслом и заставлены хрустальными кувшинами с вином. Он был странным человеком.
      – Расскажи мне про Внутренние Острова.
      Арха принесла в Лабиринт маленький стульчик из слоновой кости, чтобы и не стоять во время разговора с пленником, и не опускаться до его уровня, усаживаясь на пол.
      – Говорят, только в самом Архипелаге четыре раза по сорок островов, а есть еще и Внешние Пределы. Никто еще не смог ни объехать их все, ни точно описать. Каждый остров не похож на соседний, но самый прекрасный из них – Хавнор, величественная страна в сердце мира. В центре ее, на берегах широкой, полной кораблей бухты, раскинулась Столица Хавнора. Башни ее – из белого мрамора. У дома каждого принца или купца есть своя башня, и они возвышаются одна над другой. Крыши домов крыты красной черепицей, мосты над каналами расцвечены мозаикой – красной, зеленой, голубой. А знамена принцев, развевающиеся над белыми башнями – всех цветов радуги. В верхушку самой высокой башни, как шпиль, острием к солнцу, вделан меч Эррет-Акбе. Когда солнце восходит над Хавнором, лучи его сначала касаются меча, а когда садится, меч долго еще горит золотом над погруженной в сумерки Столицей.
      – Кто такой Эррет-Акбе? – спросила хитрая Арха.
      Волшебник помолчал немного и улыбнулся, глядя на нее.
      – Конечно, вы здесь знаете про то, как он появился в Каргаде, но вряд ли еще что-нибудь. Что знаешь ты сама?
      – Он потерял посох, амулет и свою силу… совсем как ты.
      Он ускользнул от Верховного Жреца, убежал на запад и драконы убили его… Если бы он появился здесь, у нас, драконам не пришлось бы заботиться о его судьбе!
      – В общем, похоже на правду, – согласился пленник.
      Арха почувствовала в разговоре об Эррет-Акбе какую-то неясную опасность и решила переменить тему.
      – Говорят, он тоже был Повелителем Драконов… Расскажи, что это такое.
      Тон Архи был неизменно насмешлив, ответы пленника – прямы и понятны, словно он воспринимал ее вопросы всерьез.
      – Повелитель Драконов – это человек, с которым драконы разговаривают. Это не искусство приручения драконов, как многие думают. Ими нельзя повелевать. Если имеешь дело с драконом, существует только две возможности – он или съест тебя, или будет с тобой разговаривать. Если у тебя есть способ заставить дракона сделать второе и не делать первого, значит, ты – Повелитель.
      – Разве драконы умеют разговаривать?
      – Ну, конечно! Они разговаривают на Древнем языке, который мы, люди, учим так долго и которым пользуемся, хотя и с трудом, для наших магических заклинаний. Никто не знает не только всех слов этого языка, но даже десятой их части. Для этого просто не хватает времени, но драконы живут по тысяче лет… С ними есть о чем поговорить.
      – А на Атуане водятся драконы?
      – Их нет здесь уже много столетий, и на Карего-Ат тоже.
      Говорят, что на самом северном вашем острове, Гур-Ат-Гуре, в горах еще сохранились довольно крупные экземпляры. У нас они держатся подальше к западу, много их на необитаемых островах Западного Предела, куда редко ступает нога человека. Когда их начинает мучить голод, они нападают на острова к востоку от них, но такое случается редко. Я был на острове, куда они прилетают, чтобы вместе потанцевать. Махая своими огромными крыльями, они поднимаются по спирали все выше и выше над морем, и кажется, что это ветер кружит желтые осенние листья.
      Полные воспоминаний, глаза его пронзили почерневшие картины на стенах, сами стены, и землю, и тьму, и увидели бескрайнюю морскую гладь под солнцем и золотистых драконов на золотистом ветру…
      – Ты лжешь! Ты все это выдумал!
      Волшебник удивленно вскинул глаза.
      – Зачем мне обманывать тебя, Арха!
      – Чтобы я почувствовала себя круглой дурой, чтобы испугалась! Чтобы предстать в моих глазах мудрым, храбрым, могущественным Повелителем Драконов, и все такое прочее! Ты видел, как танцуют драконы, ты видел башни Хавнора, ты все видел и все знаешь, а я совсем ничего не знаю и нигде не была. Но все это – ложь! Ты всего лишь грабитель и пленник, у тебя нет души, и ты никогда не выйдешь отсюда! Океаны, драконы и мраморные башни перестали существовать для тебя, потому что ты больше их не увидишь никогда! Ты никогда не увидишь света Солнца! Я знаю только ночь и тьму подземелья, и это – единственная реальность в мире. Молчание и тьма. Колдун, ты знаешь все, а я знаю только одно, и вот как раз это и есть единственное, что стоит знать!
      Волшебник склонил голову. Его длинные руки цвета темной меди спокойно лежали на коленях. Арха с новым интересом посмотрела на его шрамы: он спускался во тьму глубже нее, он знает смерть лучше нее, даже смерть… Волна ненависти к сидящему напротив человеку поднялась на мгновение в Архе, чуть не задушив ее. Почему он так беззащитен и так силен? Почему Арха чувствует себя ребенком рядом с ним?
      – Поэтому я и разрешаю тебе жить! – слова эти сами по себе слетели с языка Архи. – Я хочу, чтобы ты показал мне, как делаются фокусы. Пока у тебя будет что показать мне, ты будешь жить. Если же твое искусство окажется обманом, считай себя мертвым. Понял?
      – Да.
      – Прекрасно. Начинай.
      Волшебник опустил голову на руки и сменил позу. Железный пояс мешал ему и единственным удобным положением для него было лежачее. Но вот он поднял голову и заговорил со всей возможной серьезностью:
      – Слушай, Арха. Я – Маг, тот кого ты называешь колдуном. Я владею кое-каким искусством, обладаю определенной силой. Это так. Верно и то, что здесь, в обители Древних Сил, моя собственная сила ослабла и мне нечего рассчитывать на нее. Я могу создать для тебя иллюзии и показать сколько угодно чудес. Это всего лишь мельчайшая частичка магии. Иллюзии получались у меня еще в детстве, получатся и сейчас. Но если ты поверишь им, то испугаешься, страх пробудит в тебе ярость, и ты можешь захотеть убить меня. Если не поверишь, то посчитаешь их всего лишь фокусом, и… снова моя жизнь в опасности! Моя же цель в настоящий момент – сохранить ее.
      Арха невольно рассмеялась и сказала:
      – Ты еще поживешь немного, разве тебе это непонятно? До чего же ты глуп! Ну да ладно, покажи мне эти иллюзии, я знаю, что это обман, и я не испугаюсь. Кстати, я не испугалась бы их в любом случае. Начинай и не бойся – по крайней мере, сегодня твоя драгоценная шкура в безопасности.
      Волшебник в свою очередь рассмеялся, как и она минуту назад. Они играючи перебрасывали его жизнь от одного к другому, как мячик.
      – Что же мне показать тебе?
      – А что ты можешь?
      – Все.
      – До чего же ты любишь хвастаться.
      – Нет, – уязвленно ответил маг. – Я никогда не хвастаюсь.
      – Ну так покажи мне что-нибудь стоящее, что угодно!
      Волшебник пристально посмотрел на свои руки. Ничего не происходило. Высокая свеча в фонаре горела тускло и ровно. Мрачные картины на стенах – крылатые люди, прикованные к земле – громоздились над ними. Стояла полная тишина. Арха вздохнула разочарованная и почему-то огорченная. Да, он слаб. Говорил о великих вещах и ничего не сделал. Даже грабитель из него никудышный, только врун он заправский.
      – Ну, что же… – начала Арха и подобрала юбки, чтобы встать. Шерсть как-то странно зашелестела… Арха посмотрела на свои одежды и, потрясенная, вскочила на ноги.
      Тяжелая черная ткань, которую она носила все эти годы, исчезла, вместо нее был бирюзовый шелк, яркий и нежный, как предзакатное небо. Юбка, украшенная тончайшими серебряными нитями, жемчугом и кристалликами горного хрусталя, сверкала, словно апрельский дождь.
      Арха, не в силах вымолвить ни слова, смотрела на волшебника.
      – Нравится?
      – Откуда?..
      – Такие же одежды я видел на одной принцессе в Новом Дворце Хавнора, на Празднике Возвращения Солнца, – сказал он с удовлетворением глядя на Арху. – Ты просила показать что-нибудь стоящее. Я решил показать тебе саму себя.
      – Пусть… Пусть это исчезнет!
      – Ты отдала мне свой плащ, – несколько обиженно сказал волшебник, – Неужели я ничего не могу дать тебе взамен? Ну, ладно, не волнуйся, это только иллюзия, посмотри.
      Он не произнес ни слова, не шевельнул ни одним пальцем, но великолепие пропало, и Арха долго молча стояла в своей привычной черной хламиде.
      – Откуда мне знать, – спросила она наконец, – что ты на самом деле такой, каким кажешься?
      – Действительно… Я не знаю, каким кажусь тебе.
      Подумав, Арха ответила:
      – Ты можешь заставить меня увидеть себя как…
      Тут маг поднял руку и показал наверх быстрым, почти неуловимым жестом, Архе показалось, что это заклинание и она было отпрянула к двери, но проследив за его жестом, заметила в высокой сводчатой крыше маленький прямоугольник – потайное отверстие, выходившее в сокровищницу храма Богов-Братьев.
      Арха не увидела света, не услышала никакого движения там, наверху, но волшебник показал именно туда, и теперь не сводил с нее вопросительного взгляда.
      На какое-то время оба застыли в неподвижности. Потом Арха громко и отчетливо произнесла:
      – Твоя магия – всего лишь детская забава и нагромождение лжи. Я видела достаточно и отдаю тебя Безымянным. Больше ты меня не увидишь.
      Сказав это, Арха взяла фонарь, вышла, захлопнув за собой дверь, преувеличенно твердо и громко задвинула за собой засов и в растерянности стала думать, что же делать дальше.
      Что именно видела и слышала Кессил? О чем они говорили? Арха не помнила всех деталей разговора с пленником, но кажется, так и не собралась высказать ему все, что хотела. Он все время смущал ее баснями о драконах и башнях, давал Имена Безымянным, берег свою жизнь и благодарил ее за подаренный плащ. Ему, видите ли, удобно на нем спать! Он никогда не говорил о том, что собирается предпринять. А она… Она даже не спросила его про талисман, спрятанный теперь на ее груди.
      Но если Кессил подслушивала, это больше не имеет никакого значения.
      Какой вред может причинить ему Кессил? Задавая себе этот вопрос, Арха уже знала ответ. Нет ничего легче, чем лишить жизни запертого в клетке сокола. Человек беспомощен, он прикован железными цепями к стенам каменной клетки. Стоит Верховной Жрице храма Божественного Короля шепнуть пару слов своему слуге Дуби, и маг будет задушен сегодня же ночью. А если Дуби не знает дороги в эту часть Лабиринта, Кессил может просто-напросто вдуть через потайное отверстие в Раскрашенный Зал какой-нибудь ядовитый порошок. У нее есть множество шкатулочек и бутылочек с разными веществами – одни для отравления еды или питья, другие убивают, когда кто-то слишком долго дышит отравленным ими воздухом. К утру он будет мертв, и все кончится. Никогда больше не увидит она света в Подземелье под Гробницами.
      Узкими каменными тропинками Арха заторопилась к выходу, где ее терпеливо ждал Манан, сидя в темноте на корточках, словно старая жаба. От этих визитов к пленнику ему было не по себе. Арха не хотела брать его с собой, но пошла на уступки, разрешив подождать ее у входа в Лабиринт. Теперь она была только рада, что он оказался под рукой. к лучшему… Уж кому-кому, а Манану она доверяла полностью.
      – Слушай меня внимательно. Иди в Раскрашенный Зал и скажи пленнику, что ты уводишь его оттуда, чтобы похоронить живым под Монументами…
      Маленькие глазки Манана радостно загорелись.
      – …Скажи это вслух, громко. Потом отомкни цепь и отведи его…
      Тут Арха замолчала, потому что еще не решила, где спрятать пленника.
      – В Подземелье? – услужливо подсказал Манан.
      – Нет, дурачина! Ты только скажи это, но не делай.
      Помолчи!..
      Где пленник будет в безопасности от Кессил и шпионов? Нигде, только в самой глубине Лабиринта, в самых сокровенных уголках владения Безымянных, куда Кессил не отважится войти. Но разве не способна она почти на все? Да, она боится темноты, но в силах преодолеть страх, чтобы добиться своего. Неизвестно, планы каких частей Лабиринта успела узнать она от Тар, или от Архи, которая была, или даже в результате своих собственных путешествий в далеком прошлом. Арха подозревала, что знания Кессил не ограничиваются Подземельем под Гробницами. Однако, существовал один путь, которого она наверняка не знала…
      – Ты отнесешь пленника, куда я тебе скажу, но пойдем мы без света. Потом я приведу тебя обратно в Подземелье, ты выроешь там могилу, сделаешь гроб, опустишь его в могилу и закопаешь так, что если кто-нибудь будет искать его, обязательно найдет. Но могила должна быть глубокой. Понятно?
      – Нет, – ответил с несчастным видом бедный Манан. – Малышка, не надо хитрить, из этого ничего не выйдет, там не место мужчине. Наказание…
      – Да, наказание будет, и знаешь какое? Одному старому дуралею отрежут язык! Как ты смеешь сомневаться в моих приказаниях! Я выполняю волю Сил Тьмы! Иди за мной!
      – Прости, маленькая госпожа, прости!
      Они вернулись к Раскрашенному Залу. Пока Арха ждала снаружи, Манан вошел внутрь и расковал пленника. Она услышала, как густой и сочный голос спрашивает:
      – Куда теперь, Манан? – и писклявый ответ:
      – Госпожа приказала похоронить тебя заживо под Монументами. Вставай! – Она услышала звон тяжелой цепи.
      Вышел пленник. Руки его были связаны кожаным поясом Манана, который шел следом, держа его, словно собаку на коротком поводке, только ошейник был одет на пояс пленника, а сам поводок заменяла железная цепь. Манан посмотрел на Арху, но она тут же задула свечу и молча зашагала вперед. Она двигалась неторопливым, но ровным и уверенным шагом, как она всегда ходила по Лабиринту без света. Кончиками пальцев она едва касалась обеих стен туннеля сразу. Манан с пленником тащились сзади, спотыкаясь, шаркая ногами и гремя цепью. Но Арха твердо решила идти в темноте. Никто не должен знать этой дороги.
      Налево от Раскрашенного Зала, пропустить один поворот, вправо, пропустить один правый поворот, потом длинный изгибающийся коридор, лестница вниз, скользкая и со ступеньками, слишком узкими для человеческих ступней. Дальше этой лестницы она еще никогда не заходила.
      Воздух тут был еще более спертым, застывшим, и чувствовался в нем резкий, неприятный запах. В голове Архи, как живой, зазвучал голос Тар, и она стала послушно следовать его указаниям. Вниз (она услышала, как пленник споткнулся и как Манан могучим рывком цепи поставил его на ноги), у подножия лестницы сразу налево, пройти туннеля три слева, потом сразу направо. Туннели изгибались и сворачивали, ни один из них не шел прямо.
      – Потом нужно будет обойти Яму, – прошептала Тар в темноте мозга Архи, а тропинка очень узкая.
      Арха замедлила шаги, нагнулась и одной рукой стала ощупывать перед собой пол. Туннель уже некоторое время шел прямо, давая путнику обманчивое впечатление безопасности. Но вот рука Архи перестала ощущать перед собой шероховатость пола. Каменная губа, край, а за ней – ничего. Правая стена туннеля уходила вниз, в бездонную, казалось, пропасть. У левой стены Арха нащупала карниз, шириной не более ладони.
      – Тут Яма. Вставайте лицом к левой стене, прижимайтесь к ней и идите боком. Не отрывая ног от карниза. Манан, держи цепь крепче… Уже пошли? Карниз сужается, осторожнее. Не опирайтесь на пятки… Я уже прошла. Бери меня за руку. Ну вот…
      Туннель пошел короткими зигзагами, с множеством боковых ответвлений. Из некоторых звук их шагов отражался странным, пустым эхом, а еще страннее было то, что чувствовалось движение воздуха в направлении этих коридоров. В этих ответвлениях – тоже ямы, наподобие той, которую они миновали. Может быть, под этой самой глубокой частью Лабиринта – пустота? Грандиозная пещера, по сравнению с которой Подземелье – жалкая дыра?
      Но они продолжали двигаться над бездной по темным туннелям, которые становились все уже и ниже, и в конце концов даже Архе пришлось нагнуться. Будет ли им когда-нибудь конец?
      Конец наступил внезапно – запертая дверь. Арха шла немного быстрее обычного и больно ударилась об нее руками и головой. Она ощупала замочную скважину, потом нашла маленький ключик на поясе, которым она еще никогда не пользовалась – серебряный, сделанный в виде дракона. Он вошел в скважину, повернулся, и Арха открыла дверь в Великую Сокровищницу Гробниц Атуана. Затхлый воздух в ней вздохнул, словно от облегчения.
      – Манан, не входи сюда. Подожди снаружи.
      – Ему можно, а мне нельзя?
      – Если ты войдешь сюда, обратно уже не выйдешь. Это закон.
      Еще ни один смертный не выходил отсюда живым. Ну что, пойдешь?
      – Я подожду здесь, – ответил из темноты печальный голос. – Только… госпожа, не закрывай дверь…
      Тревога Манана так расстроила Арху, что она выполнила его просьбу и оставила дверь приоткрытой. И в самом деле, место это наполнило ее каким-то унылым страхом и недоверием даже к связанному пленнику. Войдя внутрь, она дрожащими руками высекла огонь и с трудом зажгла свечу – воздух чересчур застоялся – и в ее слабом желтоватом свете, который показался ей ослепительным после долгого путешествия в полной темноте, оглядела покрытые движущимися тенями стены Сокровищницы.
      По периметру комнаты стояли шесть огромных каменных сундуков, покрытых толстым слоем серой пыли, подобной плесени на хлебе. Больше ничего. Стены из грубо обтесанного камня, низкий потолок. Было холодно и холод этот, глубокий и мертвый, останавливал кровь в жилах. Не было даже паутины, только пыль. Ничто не жило здесь, даже маленькие белые пауки Лабиринта. Пыль покрывала все и каждая пылинка могла быть днем, прошедшим здесь с тех пор, когда не было еще ни света, ни времени: месяцы, годы, века – все обратилось в пыль.
      – Вот то место, которое ты искал – сказала Арха, и голос ее был спокоен. – Это Великая Сокровищница Гробниц. Ты добрался до нее… Но уйти не сможешь.
      Пленник ничего не ответил. Хотя лицо его осталось невозмутимым, в глазах появилось нечто такое, что тронуло Арху: отрешенность, горе человека, которого предали.
      – Ты говорил, что хочешь сохранить жизнь. Так вот, Сокол, это – единственное известное мне место, где у тебя есть шанс на отсрочку смерти. Кессил прикончила бы тебя, или заставила бы сделать это меня саму, но сюда она не достанет.
      Он по-прежнему молчал.
      – Разве ты не понимаешь, что в любом случае не остался бы безнаказанным? Странствия твои закончены. То, что ты искал – здесь!
      Смертельно уставший пленник уселся на один из сундуков, звякнув по камням волочившейся за ним цепью. Посмотрев на стены, он перевел взгляд на Арху.
      Она отвернулась. Каменные сундуки… У нее не было никакого желания открывать их, ей все равно, что за чудеса гниют внутри.
      – Здесь нужды в цепях нет, – сказала Арха, подошла к пленнику и освободила его от ошейника и стягивающего руки кожаного пояса.
      – Мне придется запереть дверь, но когда я вернусь… Могу ли я доверять тебе? Пойми, ты не выйдешь отсюда… ты не должен даже пытаться. Я – орудие мести, я сделаю то, что мне прикажут, а если ослушаюсь… если ты окажешься недостойным моего доверия, они отомстят сами. Не пробуй обмануть меня… или убить. Постарайся поверить мне.
      – Я сделаю так, как ты просишь, – тихо сказал пленник.
      – Когда смогу, я буду приносить тебе еду и воду.
      Чуть-чуть. Воды достаточно, но с едой пока будет трудно. Я и сама голодаю, ты заметил? Но постараюсь, чтобы ты не умер с голода. Может случиться и так, что меня не будет два, три дня, возможно дольше. Я должна сбить Кессил со следа. Но я приду, обещаю тебе. Возьми флягу и постарайся растянуть ее содержимое подольше. Я вернусь.
      Пленник поднял голову и как-то странно посмотрел на Арху.
      – Осторожнее, Тенар, – сказал он.

      Арха вывела Манана из Лабиринта продуваемыми ветром темными коридорами и оставила его в темноте Подземелья, приказав рыть могилу. Могила должна была послужить Кессил доказательством, что грабитель понес заслуженное наказание. Было уже поздно. Арха сразу ушла в Малый Дом и улеглась в постель. Посреди ночи она внезапно проснулась, вспомнив, что забыла свой плащ в Раскрашенном Зале… Ему нечем будет укрыться в этом промозглом подвале, кроме своего короткого плаща, и лишь пыльные камни будут его постелью. Ледяная могила, ледяная могила, подумала несчастная Арха, но она слишком устала, чтобы проснуться окончательно, и скоро снова провалилась в небытие. Ей приснился сон. Ей снились души мертвецов на стенах раскрашенного Зала, фигуры, похожие на гигантских грязных птиц с человеческими лицами, руками и ногами, сидящие в пыли среди океана тьмы. Они не могут улететь. Глина – их еда, пыль – их питье. Они – души невозрожденных, души сожранных Безымянными неверующих. Они сидели в темноте вокруг Архи, издавая время от времени какое-то поскрипывание и слабый писк. Один из них подошел совсем близко к Архе. Она сначала испугалась и хотела убежать, но не смогла сдвинуться с места. У подошедшего к ней существа голова была птичья, не человечья, но волосы отливали золотом. Оно сказало женским голосом:
      – Тенар, – нежно, тихо, – Тенар…
 

***

 
      Она проснулась. Рот ее был забит глиной, лежала она в каменной могиле под землей, а руки и ноги оказались спутанными похоронным саваном. Она не могла ни пошевельнуться, ни закричать.
      Отчаяние Архи было столь велико, что вырвалось из ее груди, разбило подобно огненной птице каменные оковы и вырвалось в дневной свет, в тусклый свет в ее комнате без окон.
      Проснувшись в этот раз окончательно, Арха села в постели, пытаясь прогнать остатки окутавшего ее мозг тумана. Одевшись, она вышла во внутренний дворик Малого Дома и окунула в заполненное ледяной водой каменное углубление лицо и руки, а потом и всю голову, пока ее тело не начало оживать и кровь быстрее побежала по жилам. Потом, откинув назад волосы, с которых капала вода, она выпрямилась и посмотрела на утреннее небо.
      Солнце только что показалось из-за горизонта. Чистое, со слегка желтоватым оттенком небо обещало ясный зимний день. Высоко, так высоко, что казалось золотой искрой в небе, кружила какая-то птица – сокол или пустынный орел.
      – Я – Тенар, – негромко сказала она и вздрогнула от холода, ужаса, возбуждения, стоя под открытым, омытым солнцем, небом. – Мое имя вернулось ко мне. Я – Тенар!
      Золотая точка в небе ушла на запад к горам и пропала из виду. Солнце уже позолотило крышу Малого Дома. Внизу, в оврагах, зазвенели овечьи колокольчики. Приятный свежий ветерок донес из кухни запахи дыма и овсяной каши.
      – Как есть хочется… Откуда он узнал? Откуда он узнал мое имя?.. Ох, мне нужно поесть, я так голодна…
      Она натянула капюшон и побежала завтракать.
      После трех дней полуголодного существования плотный горячий завтрак сотворил с Архой чудо – она перестала ощущать себя такой разболтанной и испуганной. После завтрака у нее появилась уверенность в том, что она способна справиться даже с Кессил.
      Выходя из трапезной Большого Дома, Арха догнала Кессил и как бы между прочим сказала:
      – С грабителем покончено… Какой чудесный сегодня день!
      Из-под черного капюшона на нее искоса глянули серые глаза-льдинки.
      – Мне показалось, что после человеческого жертвоприношения Первая Жрица три дня должна поститься.
      Верно. Арха просто забыла об этом, и смятение тут же отразилось на ее лице.
      – Он еще не умер, – сказала она после короткой запинки, стараясь подделаться под беспечный тон, так хорошо удавшийся ей минуту назад. – Мы похоронили его живым. Под Монументами. В гробу. В нем есть немного воздуха, гроб деревянный. Он будет умирать долго, как только я узнаю, что он умер, тут же начну поститься.
      – Как ты узнаешь об этом?
      Застигнутая врасплох, она снова помедлила с ответом.
      – Я… я узнаю, мои… мои Хозяева мне скажут.
      – Понятно… Где могила?
      – В Подземелье под Гробницами. Я приказала Манану вырыть ее у Ровного Камня.
      Нельзя отвечать так быстро, таким заискивающим тоном.
      Нужно придерживать свое величие.
      – Живой, в деревянном гробу… Рискованно оставлять так волшебника, госпожа. Уверена ли ты в том, что его рот заткнут достаточно надежно, и он не сможет произнести ни слова? Связаны ли его руки? Они способны вить заклинания всего одним пальцем, даже если отрезать язык.
      – Его волшебство – обыкновенные фокусы, – ответила Арха немного громче и пронзительнее, чем ей того хотелось. Он похоронен, и Хозяева ждут его душу. Пусть остальное не волнует тебя, Жрица!
      На этот раз она зашла слишком далеко. Рядом были другие – Пенте, еще две девушки, Дуби, жрица Меббет – и все они обратились в слух. Кессил заметила это.
      – Все, что случается здесь, заботит меня, госпожа. Все, что происходит в королевстве, заботит Божественного Короля, человека Бессмертного, чьей покорной слугой я состою.
      Он заглядывает даже в людские сердца и в темные подземелья, никто не в силах запретить ему это!
      – Я запрещаю! В Гробницах правит воля Безымянных, они были до твоего Божественного Короля, и будут после него! Говори о них помягче, Жрица, не навлекай на себя гнев. Они войдут в твои сны, в темные закоулки разума, и ты сойдешь с ума!
      Глаза Архи метали молнии! Кессил втянула голову как можно глубже под капюшон. Пенте и все остальные смотрели на них, пораженные ужасом и недоумением.
      – Они стары, – донеслось из-под капюшона змеиное шипение Кессил. Они стары. Им поклоняются только здесь, и нигде больше. Время их власти прошло, и они теперь – всего лишь тени. У них нет больше былой силы. Не пугай меня, Съеденная. Ты – Первая Жрица, не значит ли это, что ты и последняя? Тебе не удастся обмануть меня, я проникаю взглядом в глубину твоего сердца, и тьма не в силах ничего скрыть от меня. Осторожнее, Арха!
      Кессил повернулась и не спеша направилась к окруженному белыми колоннами дому Божественного Короля, круша под тяжелыми сандалиями замерзшую траву.
      Арха замерла во дворе Большого дома, словно примерзнув к земле. Ничто не двигалось. Никто не двигался. Только одна Кессил на фоне храма среди холмов и пустынь, гор и равнин.
      – Да пожрут Темные твою душу, Кессил! – похожим на соколиный клекот голосом крикнула Арха и, подняв правую руку с растопыренными пальцами, прокляла Верховную Жрицу как раз в тот момент, когда та поставила ногу на нижнюю ступеньку своего храма. Кессил пошатнулась как от удара, но не остановилась и не обернулась. Она взошла по лестнице и скрылась за дверью.
      Весь день просидела Арха на нижней ступеньке Пустого Трона. Она не отважилась ни спуститься в Лабиринт, ни показаться среди других жриц. Непонятная тяжесть наполнила ее и час за часом держала в промозглом полумраке огромного зала. Она бездумно смотрела на двойной ряд уходящих вглубь зала толстых колонн, на пробивающиеся сквозь крышу копья солнечного света, на густые клубы поднимающегося из чаши на треножнике дыма. Она сосредоточенно составляла узоры из валяющихся на полу и ступенях мышиных костей. Мозг ее работал странно замедленно. – Кто я? – спросила себя Арха, и не получила ответа.
      Когда свет угас, а холод начал пробирать до костей, в Тронный Зал, шаркая подошвами сандалий, пришел Манан. Лицо его было очень печально. Он остановился на почтительном расстоянии, его руки безвольно висели вдоль туловища, подол хитона был изорван колючками.
      – Маленькая госпожа…
      – Что такое, Манан? – Арха посмотрела на него с прежней привязанностью, но уныло и безрадостно.
      – Малышка, позволь мне сделать то, что ты приказала… что якобы уже сделано. Он должен умереть, малышка. Он околдовал тебя. Кессил отомстит. Она стара и жестока, а ты так молода… Ты не в силах бороться с ней.
      – Она не сможет сделать мне ничего плохого.
      – Даже если она убьет тебя днем, на глазах у всех, во всей Империи не найдется человека, который осмелится наказать ее. Она – Верховная Жрица Божественного Короля, а он правит Империей. Но она не сделает этого. Она расправится с тобой по-другому – тайком, ночью, с помощью яда…
      – Моя душа возродится снова…
      Манан заломил руки и пролепетал:
      – Может быть она и не станет убивать тебя…
      – Что ты имеешь в виду?
      – Она может запереть тебя в… там, внизу, как ты заперла его. Ты будешь жить долгие годы. Годы… И не родится новая Арха, потому что не умерла еще старая. Но Первая Жрица исчезнет, танцы новолуния не будут исполнены, жертвы останутся непринесенными, кровь – не пролитой на ступени Трона, и Безымянные будут забыты навсегда. Кессил и ее повелителю только того и надо.
      – Они вернут мне свободу, Манан!
      – Да, как только перестанут гневаться на тебя, госпожа.
      – Гневаться?
      – Из-за него… Грех еще не искуплен. Ах, малышка, они не простят тебя!
      С поникшей головой, зажав в кулаке крохотный мышиный череп, Арха сидела в пыли на нижней ступеньке Трона. Надвигалась ночь и совы на чердаке зашевелились.
      – Не ходи сегодня в Лабиринт, – еле слышно прошептал Манан. – Иди к себе и выспись, а утром скажи Кессил, что снимаешь с нее проклятие. Этого будет достаточно, не волнуйся. Особенно когда я представлю доказательства.
      – Доказательства?
      – Да, что волшебник мертв.
      Она замерла, медленно сжимая ладонь. Хрупкий череп треснул и рассыпался в прах.
      – Нет, – сказала она и стряхнула пыль с ладони.
      – Он должен умереть! Он зачаровал тебя, Арха, и ты не соображаешь, что творишь!
      – Ничего подобного! Просто ты, Манан, старый трус! Ты испугался старухи. Как это ты, интересно, собираешься добраться до него, убить и получить свои «доказательства»? Разве ты мог запомнить путь к Сокровищнице, пройдя его в полной темноте? Как ты выйдешь к лестнице, обойдешь Яму, откроешь дверь? Сможешь ли ты ее открыть?.. Бедный старичок Манан, мозги твои совсем заржавели! Как же напугала тебя Кессил! Иди, иди в Малый Дом, проспись, забудь обо всем, и не приставай ко мне больше с разговорами о смерти… Я приду позже. Иди, мой старенький дурачок.
      Арха встала, мягко толкнула Манана в широкую грудь, похлопала по плечу.
      – Спокойной ночи и хороших снов.
      Манана одолевали нехорошие предчувствия, но послушание всегда брало верх, поэтому он повернулся и, сгорбившись, нехотя побрел между колонн к выходу. Арха задумчиво смотрела ему вслед.
      Когда Манан вышел из храма, она обошла Трон и скрылась в темноте за ним.

      Великая Сокровищница Гробниц Атуана лежит вне времени, вне света, вне жизни. Ни паук не шевелится в пыли, ни червь в промерзшей земле. Поток времени огибает Великую Сокровищницу.
      Распростершись на спине, грабитель с Внутренних Островов неподвижно лежал на исполинском каменном сундуке, похожий на статую павшего воина на крыше склепа. Поднятая его движениями пыль усеяла его одежды. Он лежал неподвижно.
      Заскрипел замок, и дверь отворилась. Свет разогнал мертвую тьму, сквозняк всколыхнул мертвый воздух. Человек даже не вздрогнул.
      Арха замкнула дверь изнутри, поставила фонарь на сундук и медленно приблизилась к неподвижной фигуре. Двигалась она осторожно, зрачки ее глаз все еще были расширены до предела после долгого путешествия в темноте.
      – Сокол!
      Она коснулась его плеча, позвала еще раз, и еще.
      Он пошевелился, застонал и с трудом сел. Лицо его осунулось, и в глазах не отражалось никакой мысли. Он глядел на нее, не узнавая.
      – Это я, Арха… Тенар. Я принесла тебе воды, вот она, попей.
      Онемевшими руками он нащупал флягу, отпил несколько глотков.
      – Как долго? – спросил он, еле ворочая языком.
      – Два дня прошло с тех пор, как ты вошел в эту комнату.
      Это уже третья ночь. Я не могла прийти раньше, мне нужно было украсть еду, вот возьми…
      Арха вынула из принесенной котомки большую серую лепешку, но волшебник отрицательно покачал головой.
      – Я не голоден… Это… Это смертоносное место…
      Он положил голову на руки и снова замер в неподвижности.
      – Ты замерз? Я принесла плащ из Раскрашенного Зала.
      Он не ответил.
      Арха положила плащ и, дрожа, смотрела на волшебника широко открытыми черными глазами.
      Вдруг она упала на колени, склонила голову и забилась в рыданиях, которые ломали ее тело, но так и не выжали ни слезинки.
      Волшебник неуклюже сполз с сундука и склонился над ней.
      – Тенар.
      – Я не Тенар. Я не Арха. Боги умерли. Боги умерли…
      Он осторожно стянул с ее головы капюшон и заговорил. Голос его был мягок и спокоен, и хотя язык, на котором он говорил, не был понятен Архе, слова его упали на ее иссохшее сердце подобно каплям нежного дождя. Она затихла.
      Когда она успокоилась, волшебник легко, словно ребенка, поднял ее с пола и посадил на крышку сундука, где только что лежал сам, и взял ее руки в свои.
      – Почему ты плакала, Тенар?
      – Я расскажу тебе, но ты все равно ничего не сможешь сделать. Ты не в силах помочь. Ведь ты тоже умираешь? Хот, это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения. Кессил… Верховная Жрица храма Божественного Короля, она всегда была жестокой, она хотела заставить меня убить тебя. Как я убила тех троих… А я не хочу. Почему она присвоила себе такое право? Она насмехалась над Безымянными, а я прокляла ее и с тех пор боюсь, потому что прав Манан, который сказал, что она не верит в богов. Она хочет, чтобы их забыли, и собирается убить меня во сне. Поэтому я не сплю. Я не хочу к себе в Малый Дом. Прошлой ночью я пряталась в своем храме, в комнате, где хранятся одежды для танцев. Перед рассветом я спустилась в Большой Дом, украла еду с кухни, а потом вернулась в храм и просидела там весь день, раздумывая, что же мне делать… А сегодня… Сегодня я слишком устала и подумала, что смогу выспаться где-нибудь в святом месте, куда она побоится прийти, и пошла в Подземелье под Гробницами. Эта та самая пещера, где я впервые увидела тебя… А она уже была там, с фонарем. Наверное, она вошла через дверь у красного камня. Она разгребала могилу, которую выкопал Манан, чтобы посмотреть, есть ли в ней труп или нет. Как крыса на кладбище. Черная жирная крыса… В священном месте горел свет, а Безымянные не сделали ничего – не убили ее, не лишили рассудка. Кессил сказала, что они постарели. Нет, они уже умерли. Их нет. Я больше не жрица.
      Слегка склонив голову набок, не выпуская рук Архи, волшебник внимательно слушал ее. По его лицу и позе было видно, что энергия возвращается к нему, хотя шрамы на щеке выступали особенно ярко, а одежда и волосы все еще были перепачканы пылью.
      – Я прошла мимо нее. Ее свеча давала больше теней, чем света, а ходить я умею бесшумно. Прячась от нее, я ушла в Лабиринт. Но мне все время казалось, что она крадется за мной. Я не знала, куда идти, но думала, что в Лабиринте я буду в безопасности, что Хозяева защитят меня. А их нет, они умерли…
      – Значит, ты оплакивала их смерть? Но они не умерли, они живы, Тенар. Они здесь.
      – Откуда ты знаешь? – безразлично спросила Арха.
      – С того самого момента, как я ступил в Подземелье, я только и делаю, что пытаюсь обмануть их, усыпить их бдительность. Я потратил на это всю свою силу, я заполнил туннели бесконечной паутиной заклинаний сна и скрытности, но они, хотя и бодрствуют только наполовину, знают о моем существовании. Борьба изнурила меня. Я никогда не был в более ужасном месте. В одиночку человек тут бессилен. Я умирал от жажды, когда ты дала мне воды, но не только вода спасла меня, но и сила подавших ее рук.
      При этих словах волшебник повернул руки Архи ладонями вверх и несколько мгновений смотрел на них. Потом он встал, прошелся по комнате и снова остановился перед ней. Она молчала.
      – Неужели ты действительно веришь, что они умерли? Ведь в глубине души ты знаешь, что это не так. Они темны и бессмертны, они ненавидят свет – короткую, яркую вспышку нашего бренного существования. Они бессмертны, но они не боги, и никогда ими не были. Они не стоят того, чтобы им поклонялся человек.
      Уставившись немигающим взглядом на свечу в фонаре, Арха слушала волшебника.
      – Тенар, что дали тебе Хозяева?
      – Ничего, – прошептала она.
      – Им нечего дать человеку. У них нет созидающей силы. Все, на что они способны – разрушать и топить во мраке. Они не могут покинуть это место, это место и есть они! Разумнее будет оставить им его. Их нельзя отрицать, нельзя забывать, но нельзя и поклоняться им! Земля прекрасна, светла, добра, но это не все. Земля еще и ужасна, темна, жестока. Кролики кричат, умирая на зеленых лугах. Горы сжимают полные скрытого огня кулаки, в море водятся акулы, а в глазах людей живет жестокость. Там, где человек поклоняется злу, зло умножается. В мире есть места, где собирается тьма, места, отданные Тем, кого мы называем Безымянными, древним и святым силам Земли, существовавшим еще до пришествия света, силам мрака, разрушения, безумия… Мне почему-то кажется, что они лишили Кессил разума давным-давно. Она бродит по лабиринту своего сознания также, как бродит по этим пещерам, не вынося более дневного света. Она сказала тебе, что Безымянные мертвы, но только потерянная душа, потерянная для правды, может поверить в это. Они существуют, но они не хозяева тебе. И никогда не были ими. Ты свободна, Тенар, тебя воспитали рабыней, но ты разбила оковы!
      Арха слушала волшебника, и ни один мускул не дрогнул на ее лице. Он замолчал. Но наступившая тишина ничем не напоминала ту, что царила в Сокровищнице до появления Архи. Она наполнилась дыханием двоих людей, биением жизни в их сердцах, еле слышным, но веселым потрескиванием свечи в оловянном фонаре.
      – Как так получилось, что ты знаешь мое имя?
      Волшебник помахал руками в надежде заставить кровь быстрее бежать по жилам, потом прошелся несколько раз по комнате, поднимая тончайшую пыль.
      – Знать Имена – моя работа, мое искусство. Чтобы подчинить что-нибудь законам магии, надо узнать его Настоящее Имя. Люди Внутренних Стран скрывают свои Имена от всех, кроме тех, кому доверяют как самим себе. В Имени – великая сила, но и великая опасность. Давным-давно, когда Сегой поднял Архипелаг из морских глубин, каждая вещь носила свое собственное Настоящее Имя. Вся магия, все волшебство, основаны на знании древнего языка Творения. Конечно, нужно учиться заклинаниям, нужно правильно пользоваться словами, нужно знать, к какому результату может привести заклинание. Но настоящий маг проводит всю свою жизнь в поисках Имен и в поисках способов узнать эти Имена.
      – Как ты узнал мое Имя?
      Он посмотрел на Арху острым, пронзившим тени взглядом, и после недолгого молчания ответил:
      – Я не могу открыть тебе этого. Ты – фонарь, прикрытый черной тканью и спрятанный во мраке. Но свет все же пробивается из-под покрывала, его не удалось подавить полностью. Они не смогли спрятать тебя. Я вижу свет, я вижу тебя, я знаю твое Имя, Тенар. Это – мой дар, моя сила. Не требуй от меня других объяснений… А теперь скажи, что ты собираешься делать?
      – Не знаю.
      – Кессил уже поняла, что могила пуста. Что она предпримет?
      – Не знаю… Мне кажется, стоит мне подняться на поверхность, как она тут же прикончит меня. Ложь – смерть для Первой Жрицы. Кессил может принести меня в жертву на ступеньках Трона, если захочет. Вот тогда Манан действительно отрубит мне голову, а не просто подымет свой меч и будет ждать Темного, который остановит его. В этот раз никто не воспрепятствует ему. Меч опустится и отрубит мне голову.
      Арха говорила безжизненным, лишенным всяких красок голосом. Волшебник нахмурился.
      – Тенар, если мы останемся здесь надолго, ты сойдешь с ума. Гнев Безымянных давит на твой разум все сильнее. И на мой тоже… Мне лучше, когда ты рядом со мной, намного лучше. Но тебя не было слишком долго и мне пришлось потратить слишком много сил. Никто не может долго сопротивляться Безымянным в одиночку. Они могущественны… – Он запнулся, казалось, забыв, о чем говорил, и замолк, растерянно потирая ладонями виски… Отпив немного воды из фляги, он отломил кусок хлеба, уселся на сундук и принялся жевать.
      Действительно, Арха почувствовала какую-то тяжесть, непонятный груз, замедляющий и путающий мысли. Однако она ничего не боялась, шагая в одиночку по туннелям, только полнейшая тишина показалась ей зловещей. Почему? Ее никогда прежде не пугало безмолвие подземелий. Но она никогда еще не осмеливалась ослушаться Безымянных, открыто восстать против их воли.
      Собрав остатки сил, Арха невесело рассмеялась.
      – Мы сидим на величайших сокровищах Империи. Божественный Король отдал бы всех своих жен за один-единственный сундук из этой комнаты. А мы даже не открыли ни единого…
      – Я открывал… – с набитым ртом ответил Сокол.
      – В темноте?
      – Я сделал немного света. Ох, до чего тяжело было… Даже с посохом здесь это не всегда мне удавалось, а уж без него… все равно, что разжигать сырые дрова под дождем. Но я сделал свет и нашел то, что искал.
      Арха с трудом подняла голову.
      – Кольцо?
      – Половину кольца. Другая половина сейчас у тебя.
      – У меня? Она потерялась давным…
      – Она нашлась. Я носил ее на цепочке, которую ты сорвала с меня и спросила при этом, почему я не подыщу себе талисман получше. Единственное, что может быть лучше половины кольца – это целое кольцо. С другой стороны – половина лепешки лучше, чем ничего. Так что теперь у тебя – моя половина, а у меня – твоя.
      Улыбка волшебника на мгновение разогнала зловещие тени Сокровищницы.
      – Когда я отняла у тебя ее, ты сказал, что я не знаю, что с ней делать.
      – Верно, не знаешь.
      – А ты знаешь?
      Он кивнул.
      – Расскажи! Расскажи мне про Кольцо Эррет-Акбе, расскажи, как ты нашел его потерянную половину, как ты появился здесь и зачем. Я должна знать все это, потому что тогда, может быть, пойму, что же мне делать.
      – Может быть и в самом деле поймешь. Хорошо. Что такое кольцо Эррет-Акбе? Это не драгоценность, это в общем-то даже не кольцо, оно слишком велико для пальца. Браслет? Для этого оно слишком мало. Никто не знает, для кого оно было сделано. Эльфарран Белоснежная носила его еще до того, как остров Солеа погрузился в морскую пучину, и даже тогда кольцо считалось древним. В конце концов, оно попало в руки Эррет-Акбе… Оно сделано из прочного серебра и пронизано девятью отверстиями. На внешней его стороне – волнообразный рисунок, на внутренней – выгравированы Девять Рун Власти. На каждом куске их теперь по четыре с половиной. Трещина пришлась как раз на одну руну, уничтожила ее, и с тех пор она зовется Потерянной Руной. Остальные восемь хорошо известны магам: Пирр, которая защищает от сумасшествия, огня и ветра, Гез, дающая выносливость, и так далее… Но пропавшая Руна оказалась как раз той, что связывает страны, Руной Уз, знаком единения, знаком Мира. Ни один король не может достойно править, кроме как под знаком руны, но никто уже не знает, как она пишется. Со времени ее утраты не было великих правителей в Хавноре. Были принцы и тираны, и были войны между островами Архипелага.
      Чтобы восстановить Потерянную Руну, мудрым лордам и магам потребовалось Кольцо Эррет-Акбе. Долго пытались они найти его, посылали на поиски множество людей. Но никто не смог добыть половину кольца из Гробниц Атуана, а вторая половина, которую Эррет-Акбе отдал Каргадскому королю, казалась утерянной безвозвратно. Так что много веков назад от поисков отказались.
      Теперь я подхожу к главному. Когда я был чуть-чуть старше тебя, мне пришлось… заняться своего рода охотой в Открытом Море. Преследуемый ловко провел меня и заставил выброситься на пустынный островок, неподалеку от берегов Карего-Ат и Атуана. Островок оказался всего лишь песчаной косой с поросшими жесткой травой дюнами и единственным источником с солоноватой водой, больше там ничего не было.
      Однако на островке жило двое людей. Старик и старуха, брат и сестра. При виде меня они пришли в ужас, ведь они не видели человека… кто знает, сколько? годы? десятки лет? но я нуждался в помощи, и они помогли мне. Жили они в хижине, построенной из плавника, и был у них огонь. Старуха кормила меня моллюсками, которых собирала во время отлива, и сушеным мясом морских птиц, убитых камнями! Она боялась меня, но кормила, а когда поняла, что вреда от меня ждать нечего, доверилась мне и показала свое сокровище. Да, она тоже владела сокровищем… Это было детское платье, шелковое, расшитое жемчугом, одеяние маленькой принцессы. Сама же она куталась в невыделанные тюленьи шкуры…
      Мы не разговаривали. Я в то время не знал каргадского языка, а они не знали языка Архипелага, да и свой собственный почти забыли. Скорее всего их привезли сюда детьми и оставили умирать. Сам я не знаю, почему с ними так поступили, и сомневаюсь, чтобы это знали они. В своей жизни они видели лишь остров, ветер и море. Когда я покидал остров, старуха сделала мне подарок. Она подарила мне канувшую в глубь веков половину кольца Эррет-Акбе.
      Волшебник ненадолго замолк.
      – Я не знал тогда, что это такое. Величайший дар, который только можно сделать в нашем мире, и сделала его полубезумная, одетая в разлагающиеся вонючие шкуры бедная старуха молодому лоботрясу, который запихал его в карман, буркнул «Спасибо!» и отбыл в неизвестном направлении… Охота моя закончилась… успешно, потом мое присутствие потребовалось на западе, на Драконьей Тропе, потом… В общем, где бы я ни был, я никогда не расставался с амулетом из чувства благодарности к старухе, которая подарила мне единственное, что могла. Я продел через одно из отверстий цепочку, повесил амулет на шею, и забыл о его существовании. Но однажды на Селидоре, самом дальнем острове, где Эррет-Акбе погиб в битве с драконом Ормом, я разговорился с прямым потомком Орма. Он и сказал мне, что я ношу на груди.
      Его сильно развеселило то, что я не знал этого. Драконы вообще уверены, что мы довольно забавные создания… Но они помнят Эррет-Акбе и говорят о нем не как о человеке, а как о драконе…
      Вернувшись в Архипелаг, я решил первым делом посетить Хавнор. Сам я родился на острове Гонт, лежащем немного к западу от вашей империи, и много странствовал, но ни разу не был на Хавноре. Настало время побывать и там. Я увидел белоснежные башни и поговорил с великими людьми: принцами, купцами, владыками древних княжеств. Я сказал им, чем владею, и сказал еще, что готов отправиться за второй половиной кольца в Гробницы Атуана, чтобы восстановить Потерянную Руну, ключ ко всеобщему миру. Мир – вот что нужно нам больше всего. Они превознесли меня до небес, а один купец даже дал денег, чтобы снарядить корабль. Я выучил ваш язык и приплыл на Атуан.
      Волшебник замолк и сидел, рассеянно вглядываясь в танцующие вокруг тени.
      – Как случилось, что люди в наших городах по твоему выговору и цвету кожи не поняли, что ты с запада?
      – О, людей ничего не стоит обмануть, – ответил он с отсутствующим видом, – если знать, как это сделать. Стоит окружить себя иллюзиями, и никто, кроме мага, не в силах проникнуть сквозь них. В империи Каргад не осталось магов. Вот что мне непонятно: вы изгнали магов, запретили заниматься Великим искусством, а сами продолжаете верить и бояться его.
      – Да, меня учили не верить в магию. Она противоречит учению Божественных Королей. Теперь-то я понимаю, что только магия могла довести тебя до Гробниц и открыть дверь в красной скале.
      – Не только магия, но и хороший совет. Мы пользуемся письменностью дольше вас… Ты умеешь читать?
      – Нет, это – Черное Искусство.
      Маг кивнул.
      – Но полезное. Один древний грабитель-неудачник, оставил после себя описание Гробниц Атуана и способов, как в них проникнуть. Нужно только владеть Великим Заклинанием Открытия. Все записано в одной из книг, хранящихся в сокровищнице принца Хавнора. Он разрешил мне с ними познакомиться. Так вот, я вошел в ту гигантскую пещеру…
      – Подземелье под Гробницами.
      – Тот грабитель, что написал книгу, был уверен, что половина кольца хранится именно в Подземелье. Я внимательно осмотрел пещеру и решил, что половина спрятана где-нибудь в глубине Лабиринта. Я знал, где находится вход в Лабиринт, и увидев тебя, подумал, что лучше всего будет спрятаться в нем и как следует его обыскать. Конечно, это была ошибка… Безымянные уже начали опутывать сетями мой разум, и с каждым часом я становился все слабее и глупее. Им надо сопротивляться, а для этого надо постоянно держать свои мысли под твердым контролем. Этот закон я усвоил давно, но здесь, где они так сильны, придерживаться этого правила неимоверно тяжело. Они не боги, Тенар, но они сильнее любого смертного…
      Они оба надолго замолчали.
      – Что еще ты нашел в сундуках с сокровищами?
      – Всякий хлам, золото, бриллианты, короны, мечи. Ничего нужного и полезного… Расскажи мне, Арха, как ты была избрана Первой Жрицей.
      – Когда умирает Первая Жрица, по всему Атуану начинаются поиски девочки, рожденной в ночь ее смерти. Находят ее всегда, потому что она возрождается именно в этом ребенке. В пять лет девочку приводят в Место, а в шесть – отдают Безымянным, которые пожирают ее душу. Она – их собственность, и так было с начала времен. У нее нет имени.
      – Ты веришь в это?
      – Раньше всегда верила.
      – Веришь ли ты теперь?
      Арха промолчала, и снова наполненная тенями тишина легла между ними. Первой нарушила ее Арха.
      – Расскажи… расскажи мне про драконов на западе.
      – Тенар, что мы собираемся делать? Мы не можем сидеть здесь и рассказывать друг другу всякие истории, пока не догорит свеча и снова не воцарится тьма!
      – Я не знаю, что делать. Мне страшно.
      Арха сидела на каменной крышке сундука, сидела прямо, крепко сцепив руки, и говорила громко, как терзаемый болью человек.
      – Я боюсь темноты!
      Волшебник тихонько ответил ей:
      – Пришло время сделать выбор. Ты можешь оставить меня здесь, закрыть дверь, подняться к алтарям, отдать меня своим Повелителям и заключить мир с Кессил. Это будет конец. Или… ты можешь отпереть дверь и выйти отсюда вместе со мной. Уйти из Гробниц, покинуть Атуан, переплыть море. Это будет начало. Будь Архой, или будь Тенар. Ты не в силах сразу быть той и другой.
      Глубокий голос произносил слова мягко и уверенно. Арха в сотый раз посмотрела в лицо волшебника и в первый раз увидела, что хотя оно твердо и изуродовано шрамами, нет в нем ни жестокости, ни коварства.
      – Отречение от Безымянных равно смерти. Я умру, если покину Место.
      – Ты не умрешь, Арха – умрет.
      – Я не могу…
      – Чтобы возродиться, нужно умереть. Это не так трудно, как кажется со стороны.
      – Они не выпустят меня отсюда. Никогда!
      – Может и не выпустят, но попробовать стоит. У тебя – знания, у меня – искусство, а у нас обоих… – он сделал паузу.
      – Кольцо Эррет-Акбе.
      Да. Но я думал еще и о другом, что родилось между нами… Можно назвать это доверием, но это только одно из названий великого чувства. В одиночку каждый из нас слаб, Но вместе мы могущественнее Темных Сил. – Глаза на изуродованном лице мага горели чистым ясным огнем. – Слушай, Тенар! Я пришел сюда как вор, как враг, но сердце твое оказалось добрым, ты поверила мне. А я… я поверил в тебя с того самого момента, когда увидел твое лицо, прекрасное в темноте Подземелья. Ты доказала, что веришь мне, а я еще не успел этого сделать. Поэтому я даю тебе самое ценное, что у меня есть. Мое Настоящее Имя – Гед. Храни его.
      Он встал и протянул Архе полукруглый кусочек серебра.
      – Пусть кольцо соединится!
      Арха сняла с шеи цепочку, отсоединила от нее половину кольца, положила ее на раскрытую ладонь. Потом она взяла у Геда вторую половину и приложила к ней первую так, что концы их встретились.
      Не поднимая глаз, Арха произнесла:
      – Я пойду с тобой.

      Когда она сказала это, человек по имени Гед протянул руку и взял талисман с ее ладони. Она взглянула на его и увидела, что лицо его полно жизни и радости. Арха даже немного перепугалась.
      – Ты подарила свободу нам обоим, – сказал Гед. – В одиночку свободу не завоюешь… Пойдем, не будем терять времени, пока оно у нас еще есть. Подержи-ка его еще немного…
 

***

 
      Она снова положила половинки кольца на ладонь и приставила друг к другу сломанные концы.
      Он прикоснулся к ним пальцами, произнес несколько слов, и внезапно лоб его покрылся крупными каплями пота. Арха почувствовала, как что-то еле заметно шевельнулось у нее на ладони, словно проснулся спавший на ней маленький пушистый зверек. Гед глубоко вздохнул, вытер пот, и морщины на его заострившемся лице постепенно разгладились.
      Быстрым движением он надел кольцо на правое запястье Архи и с удовлетворением посмотрел на результат своего труда.
      – Подходит, должно быть это женский браслет. Или детский.
      – Оно не развалится? – немного испуганно прошептала Арха, когда холодное серебряное кольцо легко скользнуло на ее тонкую руку.
      – Не развалится. Кольцо Эррет-Акбе требует более сложного заклинания, чем те, какими пользуется деревенский колдун, когда он чинит кастрюлю. Пришлось применить Учение Образов, чтобы кольцо снова стало одним целым, как будто никогда и не ломалось. Тенар, нам пора идти. Я возьму мешок и флягу, ты одевай плащ. Что еще?
      Когда Арха возилась с ключом, позади нее Гед еле слышно сказал:
      – Эх, если бы у меня был посох…
      Девушка услышала и прошептала в ответ:
      – Он за дверью, я принесла его с собой.
      – Зачем? – с любопытством спросил Гед.
      – Я хотела вывести тебя отсюда. Отпустить…
      – Такого выбора у тебя не было. Ты могла сделать меня рабом, и при этом сама остаться рабыней, или освободить меня и обрести свободу самой. Ну, малышка, смелее, поворачивай ключ!
      Наконец Арха повернула ключ в виде дракона и открыла дверь в низкий черный коридор. Неся на руке кольцо Эррет-Акбе, она вышла из сокровищницы и Гед последовал за ней.
      Внезапно по окружающей их скале пробежала какая-то непонятная дрожь, похожая на отдаленный раскат грома или падение чего-то большого и тяжелого.
      От страха волосы на голове Архи зашевелились, и не раздумывая ни секунды, она задула свечу. За ее спиной послышались шаги Геда и его тихий голос произнес так близко, что согрел дыханием ее щеку:
      – Оставь фонарь. Если понадобится, я сделаю свет. Какое время сейчас наверху?
      – Когда я уходила, было уже далеко за полночь.
      – Тогда надо торопиться.
      Он продолжал стоять, и Арха догадалась, что должна вести его, потому что только она знает выход из Лабиринта. Нагнувшись, чтобы не задеть низкий в этой части Лабиринта потолок, Арха быстрее обычного пошла вперед. Из невидимых боковых туннелей вырывалось ледяное дыхание и острый, мертвящий запах необъятного подземелья под ними. Затем туннель стал немного выше, Арха выпрямилась, пошла медленнее, и начала отсчитывать оставшиеся до Ямы шаги. Легко, повторяя все ее движения, Гед шел за ней. Останавливалась Арха и в то же мгновение останавливался Гед.
      – Вот и Яма, – прошептала Арха. – Я не могу найти карниз… Ага, нашла… Подожди, камни шатаются… – Она быстро сошла с предательского места. Сердце ее бешено колотилось. Гед схватил ее за руку и оттащил подальше от Ямы.
      – Ступать на карниз нельзя, камни еле держатся.
      – Надо посмотреть на них поближе. Может быть я смогу укрепить их правильным словом. Успокойся, малышка.
      Как странно, подумала Арха, что он называет ее так же как Манан. Но вот Гед зажег на конце посоха слабый, похожий на полускрытую слоем тумана звездочку, огонек, ступил на узкую тропу над зияющим провалом и в этот момент Арха увидела за ним, еще дальше в темноте, огромную неясную фигуру. Манан, подумала она, но крик, словно стянутый удавкой, застрял у нее в горле.
      Манан уже протянул руки, чтобы столкнуть Геда с шаткого карниза, но тот быстро поднял голову, увидел противника и, издав крик удивления и ярости, замахнулся на него посохом. Свет на его конце разгорелся с ослепительной, непереносимой яркостью и ударил прямо в лицо евнуха. Заслоняя глаза, Манан вскинул одну руку, другой попытался ухватить Геда, промахнулся и упал.
      Падая, он не издал ни звука, ни звука не донеслось и из черной бездны – ни удара упавшего тела, ни предсмертных хрипов, ничего. Стоя на карнизе и цепляясь за стену, Гед и Арха замерли, но не услышали ничего.
      Свет превратился в едва заметную искорку.
      – Пойдем, – сказал Гед и, взяв Арху за руку, в три отчаянных прыжка буквально перебросил ее через Яму и погасил свет. Оцепеневшая, ничего не соображающая Арха пошла вперед, чтобы показывать дорогу, но уже через несколько шагов подумала:
      «Куда же теперь, направо или налево?»
      Она остановилась.
      В нескольких шагах позади нее Гед спросил:
      – В чем дело?
      – Я заблудилась. Зажги свет.
      – Заблудилась?
      – Я потеряла счет поворотам.
      – Зато я считал, – подходя поближе, сказал Гед. – После Ямы налево, потом направо, и еще раз направо.
      – Тогда опять направо, – машинально ответила Арха, но не сдвинулась с места, – Зажги свет.
      – Тенар, но свет не укажет нам путь.
      – Ничто не укажет его нам, мы пропали.
      Мертвая тишина набросилась на ее шепот и пожрала его.
      Она почувствовала движение и теплоту другого тела рядом с ней в холодной тьме. Он взял ее за руку.
      – Пошли, Тенар. Первый поворот направо.
      – Зажги свет, – молила она, – туннели так жутко изгибаются…
      – Я не могу, нужно сохранить силы для более важного дела.
      Тенар, они… они знают, что мы вышли из Сокровищницы. Они знают, что мы миновали Яму. Они ищут нас, ищут проблески нашей воли, нашего духа… чтобы погасить, пожрать их. Вот какой свет нужно поддерживать: и вся моя сила уходит сейчас на это. Необходимо сдержать их напор, а это возможно только с твоей помощью. Вперед!
      – Нам не выбраться отсюда, – сказала Арха, но сделала шаг.
      Потом еще один. Шла она с таким чувством, словно в следующее мгновение под ногами разверзнется черная пустота. Но теплая, уверенная рука вела ее. Они двинулись вперед.
      Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они добрались до Лестницы. Никогда еще она не была такой крутой, никогда еще ступеньки не были такими скользкими и узкими. Преодолев ее, они пошли немного быстрее – Тенар знала, что после лестницы в слегка изгибающемся туннеле долго не встретится боковых отверстий. Но вот пальцы ее левой руки встретили пустоту.
      – Сюда, – прошептала она, но Гед остановился, как будто что-то в поведении Тенар заставило его усомниться в правильности такого решения.
      – Нет, – поправилась Тенар, – следующий поворот налево…
      Не знаю… Я ничего не могу сделать, мы не выберемся отсюда.
      – Нам нужно в Раскрашенный Зал, – произнес тихий голос в темноте. – Как туда добраться?
      – Второй поворот налево.
      Они сделали большой полукруг, миновали один ложный след и вошли в правый туннель, ведущий их к цели.
      – Прямо, – прошептала Арха. Дела у нее пошли лучше, потому что она уже не одну сотню раз отсчитывала повороты в туннелях, ведущих к железной двери. Лежавшая на ее сознании странная тяжесть не мешала ей сворачивать в нужную сторону, надо было только стараться не думать ни о чем другом. Все время, пока они шли, Гед и Тенар приближались к источнику давившей на них тяжести, ненависти. Ноги девушки казались ей такими тяжелыми и неповоротливыми, она даже пару раз всхлипнула, подавленная необходимостью переставлять их. А рядом с ней мужчина дышал глубоко, снова и снова надолго задерживая выдох, как человек, могучим усилием напрягающий все до единого мускулы своего тела. Из его горла время от времени вырывался хриплый приглушенный возглас – то ли слово, то ли обрывок фразы. У самой железной двери в приступе панического страха Арха вытянула вперед руку.
      Дверь была открыта.
      – Быстрее! – воскликнула она, и за руку вытащила Геда из Лабиринта. – Почему она открыта?
      – Безымянным нужны твои руки, чтобы закрыть ее.
      – Мы подходим к… – голос ее сорвался.
      – К концу тьмы. Знаю. Однако мы уже вышли из Лабиринта…
      Сколько существует выходов из Подземелья?
      – Всего один, та дверь, через которую вошел ты, не открывается изнутри. Нужно пройти через пещеру и вверх по туннелям к люку в комнате за Троном. В Тронном Зале…
      – Значит, нам нужно туда.
      – Но ведь она там, – прошептала девушка, – в Подземелье, в пещере. Она копается в пустой могиле. Я не смогу пройти мимо нее еще раз, не смогу!
      – Наверное, она уже ушла.
      – Нет…
      – Тенар, в этот самый момент я держу крышу над нашими головами, чтобы она не обрушилась на нас, я держу стены, чтобы они не сомкнулись, пол, чтобы он не поглотил нас. Занимаюсь я этим с той самой минуты, как мы перебрались через Яму, где ждал нас их слуга. Неужели ты чего-нибудь боишься рядом с человеком, способным укротить землетрясение? Доверься мне! Пойдем!
      Они пошли вперед.
      Бесконечный туннель кончился. Тьма расширилась – они вошли в исполинскую пещеру под Монументами.
      Тенар прошла всего несколько шагов вдоль правой стены и в недоумении остановилась.
      – Что такое? – еле слышно прошептала она пересохшими губами. В мертвом, черном, необъятном пузыре воздуха послышался шум – дрожь, ощущаемая кровью и мозгом костей. Гравированные временем стены под ее пальцами гудели глухо, монотонно.
      – Вперед! – как удар бича, треснул рядом в пересохшем воздухе пересохший голос. – Быстрее, Тенар!
      Спотыкаясь, она пошла вперед, беззвучно выкрикивая потрясенным и черным, как Яма, сознанием:
      – Простите! О, Хозяева, неназванные древние, простите, помилуйте меня!
      Ответа не было. Они не отвечали никогда.
      Они прошли длинный коридор, вскарабкались по ведущей к люку лестнице. Крышка люка была закрыта, как Арха ее и оставила. Она нажала на скрытую пружину, но механизм, поднимающий крышку, не сработал.
      – Сломался. Не открывается.
      Он встал на ее место и попробовал поднять крышку.
      – С пружиной все в порядке, просто на крышке люка стоит что-то тяжелое.
      – Ты можешь открыть ее?
      – Может быть, хотя мне кажется, что наверху нас поджидает Кессил. Кто еще может быть с ней?
      – Дуби и Уато, возможно другие стражники, мужчинам сюда нельзя.
      – Я не могу в одно и то же время произносить Заклинания Открытия, обороняться от стражников и сдерживать гнев Безымянных, – сказал Гед задумчиво. – Нужно поискать другой выход. Дверь в красной скале. Значит, Кессил уверена, что ее нельзя открыть изнутри?
      – Уверена. Она дала мне однажды попробовать…
      – Значит, ее не охраняют. Пошли!
      Арха почти скатилась по каменным ступеням, которые дрожали и вибрировали, словно в глубине кто-то натягивал тетиву исполинского лука.
      – Что это? Откуда дрожь?
      – Идем, – сказал он так спокойно и уверенно, что Арха сразу повиновалась и решительно зашагала к жуткой пещере.
      Не успела она войти в подземелье, как ужасающий груз слепой и злобной ненависти, тяжелый, как сама Земля, обрушился на ее разум. Она съежилась и во всю мощь своих легких закричала:
      – Вот они! Вот они, здесь!
      – Тогда пусть знают, что и мы здесь! – сказал Гед и белое сияние вырвалось из посоха и кончиков пальцев. Как волна на залитом солнцем берегу, разбилась она о тысячи алмазов на крыше Подземелья, и его стенах. Сквозь это пиршество света устремились мужчина и женщина к низкому входу в туннель, а тени бежали впереди них по сверкающим стенам, по белоснежным колоннам, по пустой раскрытой могиле. Пригнувшись, пробежали они по туннелю. Тенар впереди, Гед следом. Скалы скрежетали и колыхались под их ногами. Но с ними был ослепительный свет, и Тенар впервые увидела изнутри безжизненную поверхность двери в красной скале. Перекрывая голос разгневанной Земли, Гед произнес всего одно слово. Тенар опустилась на колени, и над ее плечом в запертую дверь ударил сияющий посох. Скала вспыхнула и разлетелась на куски.
      Бледнело предрассветное небо. В необъятной вышине холодно сверкали несколько звезд.
      Свежий ветер омыл пылающее лицо Тенар, глаза ее увидели звезды, но она не поднялась, продолжая стоять на четвереньках между небом и землей.
      Гед, незнакомый и мрачный на фоне розовеющего неба, повернулся и взял Тенар за руку, чтобы помочь ей встать. Лицо его было черно и искажено, словно у демона. Она отпрянула от него и закричала чужим, пронзительным голосом, как будто во рту у нее двигался язык мертвеца:
      – Нет! Нет! Не прикасайся ко мне! Оставь… Уходи!
      Извиваясь, она поползла назад, в черный, безгубый рот Гробниц.
      Стальные тиски пальцев Геда разжались, и он тихо произнес:
      – Именем кольца, что носишь ты на руке, Тенар, приказываю тебе идти со мной!
      Тенар увидела, как звездный свет отражается от серебряной поверхности Кольца. Не отрывая от него глаз, она встала, пошатываясь. Гед снова взял ее за руку и повел за собой. Сил, чтобы бежать, у нее не осталось… Они спускались по склону холма. Вдруг из черного рта посреди скал, уже далеко позади них, донесся долгий стон, исполненный ненависти и страдания. Вокруг начали падать камни. Земля дрожала. Они шли вперед и Тенар не отрывала взгляда от сияющего на ее запястье света далеких звезд.
      Они спустились в сумрачную долину к западу от Места, пересекли ее и начали взбираться на противоположный склон.
      Внезапно Гед остановился и вскрикнул:
      – Смотри!
      Тенар обернулась. Они уже поднялись по склону на один уровень с девятью исполинскими монолитами, которые стояли или лежали над пещерой, полной алмазов и могил. Стоящие камни начали двигаться. Вздрогнув, они медленно наклонились, словно мачты корабля в бушующем море. Один из них конвульсивно дернулся и, став на одно мгновение как будто выше, рухнул… На него с грохотом свалился еще один. Дальше за ними, черный на фоне желтоватого неба, заколыхался низкий купол Тронного Зала. Стены его как бы вздулись. Вся огромная масса камней и штукатурки поплыла, меняя свой облик, как глина в быстром ручье, начала заваливаться набок, и с оглушительным ревом рухнула во взметнувшемся фонтане обломков и пыли. Долина вздыбилась, вверх по склону побежала волна, и среди Монументов разверзлась гигантская трещина, зияя подземным мраком и извергая клубы серой, похожей на дым пыли. Камни, что еще стояли, повалились и были поглощены ею. Потом с грохотом, отразившемся, казалось, от самого неба, черные уста сомкнулись. По земле пробежала короткая дрожь, и все стихло.
      Тенар перевела взгляд с раскинувшейся впереди ужасной картины разрушения на стоящего рядом с ней мужчину, чьего лица она еще ни разу не видела при дневном свете.
      – Ты удержал его, – сказала она, – и после грохота, рева и плача Земли голос ее шелестом ветра в тростниках. – Ты удержал землетрясение, ты выстоял против гнева самой Тьмы.
      – Нам нужно идти, – сказал Гед, отворачиваясь от восходящего солнца и разрушенных Гробниц.
      – Я устал и замерз.
      Он споткнулся, и Тенар взяла его за руку. Оба они еле передвигали ноги. Медленно, как пауки по стене, взбирались они по длинному-длинному склону холма, пока не добрались до его купающейся в рассвете и исчерченной тенями от стеблей шалфея вершины. Перед ними, далеко на западе, возвышались горы. Подножия их были пурпурными, склоны – золотыми. Глядя на них, Гед и Тенар замерли на мгновение, и пошли вниз по склону холма, оставив за спиной развалины Гробниц Атуана.

      Тенар проснулась, усилием воли изгнав из затуманенного сознания кошмары, в которых она так долго странствовала по где-то, что плоть ее совсем иссохла и тонкие двойные кости предплечий слабо белели в темноте. Тенар открыла глаза, в них полился золотистый свет, и глубоко вдохнула пряные запах шалфея. Когда она окончательно проснулась, сладость бытия неторопливо наполнила ее и полилась через край… Она села, потянулась, расправила черный хитон и с наслаждением огляделась вокруг.
      Был вечер. Солнце уже зашло за громоздящиеся на западе горы, но его последние лучи заполняли землю и небо: необъятное, чистейшее зимнее небо, необъятную пустынную золотистую землю с ее горами и широкими долинами. Ветер стих, в морозном воздухе царила первозданная тишина, ничто не двигалось. Листья на ближних кустиках шалфея висели серые и высохшие, крошечные стебельки пустынной травы щекотали ладони девушки. Невообразимое великолепие света вобрало в себя каждую веточку, каждый поникший листик и стебелек, холмы, горы и сам воздух.
      Она посмотрела налево, и увидела человека, который лежал на земле пустыни, закутавшись в плащ и подложив руку под голову. Он крепко спал. Лицо мага во сне казалось упрямым, почти гневным, но левая рука его, расслабившись, упала на землю рядом с пушинкой, на которой еще сохранились свалявшийся клочок пуха и крохотные пики, призванные защищать потомство. Человек и крохотная пушинка, пушинка и спящий человек…
      Он – Маг, чья власть сродни и равна власти Древних Сил Земли. Он беседовал с драконами и одним словом укротил землетрясение. И вот он спит на голой земле, а рядом с его рукой пристроилась отдохнуть крохотная пушинка. Непонятно… Жить, просто жить – это оказалось куда величественнее и удивительнее, чем Тенар могла себе представить. Льющееся с неба золото коснулось ее покрытых пылью волос, и на мгновение превратило в золотую искру ту самую пушинку.
      Свет медленно угасал, воздух с каждой минутой становился все холоднее. Тенар встала и принялась добывать топливо для костра, обламывая с кустов сухие ветки, такие же красивые и крепкие, как ветви дуба в миниатюре. Они решили остановиться здесь в полдень, когда было тепло, а они устали настолько, что не могли переставлять ноги. Заросли низкорослого можжевельника и западный склон холма, с которого они спустились, показались им вполне приемлемым убежищем. Допив остатки воды из фляги, они растянулись на земле и уснули.
      Заметив невдалеке под маленькими деревцами множество сухих веток, Арха подобрала их с земли. Выкопав руками небольшую ямку и обложив ее камнями, она с помощью верного огнива разожгла костер. Кучка листьев и тоненьких веточек вспыхнула мгновенно, а от них и ветки потолще скоро расцвели роскошным пламенем, пропитанным запахом смолы. Стемнело, и первые звезды высыпали на непостижимо красивое небо.
      Треск огня разбудил спящего, он потер ладонями грязное лицо, зевнул, с трудом поднялся на ноги и подошел поближе к костру.
      – Я вот думаю… – полусонным голосом начал он.
      – Понимаю, но мы не продержимся всю ночь без огня.
      Становится слишком холодно, – подумав, Тенар добавила:
      – Если только у тебя в запасе нет какого-нибудь заклинания, чтобы согреть нас, или сделать костер невидимым…
      Гед уселся рядом с костром, так что огонь почти лизал носки его сандалий, и обхватил руками колени.
      – Б-р-р-р, настоящий костер лучше любого заклинания. Я соорудил вокруг маленькую иллюзию – постороннему глазу мы с тобой покажемся сухими ветками и валунами… Итак, что ты предлагаешь? Будет ли за нами погоня?
      – Это было бы весьма неприятно, но мне кажется, что погони не будет. О твоем существовании знали только Кессил и Манан. Оба погибли. Наверняка Кессил была в Тронном Зале, когда он рухнул… Она ждала нас у люка. Все остальные будут думать, что меня завалило в Лабиринте или Зале.
      Тенар тоже обхватила руками колени. При последних словах по ее телу пробежала дрожь.
      – Надеюсь, что все остальное уцелело. С холма ничего не было видно из-за пыли. Я почти уверена, что с храмами и Большим Домом, где спали девочки, не случилось ничего плохого.
      – Скорее всего. Это только Гробницы пожрали сами себя.
      Когда мы уходили, я видел нетронутую золотую крышу какого-то храма, а вниз по склону бежали люди.
      – Что они скажут, что подумают… Бедная Пенте! Теперь ей придется стать Верховной Жрицей храма Божественного Короля. А ведь она все время хотела сбежать, а не я… Может теперь она все-таки сбежит…
      Тенар улыбнулась. Радость вошла в нее, когда она проснулась навстречу золотому свету, и не умерла. Ничто не могло убить эту радость – ни черное слово, ни злое дело… Она развязала котомку и вынула оттуда пару маленьких тонких лепешек. Одну она передала поверх костра Геду, а в другую тут же впилась зубами. Лепешки были черствые, кислые и необыкновенно вкусные.
      Некоторое время они ели в молчании.
      – Далеко ли мы от моря?
      – Я шел два дня и две ночи. Теперь выйдет подольше.
      – Я сильная, – сказала Тенар.
      – Да, сильная. И храбрая. Но твой спутник устал, – улыбнулся Гед. – Да и с едой у нас плоховато.
      – Ты найдешь воду?
      – Завтра, в горах.
      – А еду? – робко спросила Тенар.
      – Охота отнимает много времени, и оружия у нас никакого.
      – Я думала, может… магия?
      – Я могу позвать кролика, – ответил Гед, разгребая угольки кривой веточкой можжевельника. – Сейчас они вылезают из норок, настает их время. Я позову одного по Имени, и он прискачет. Но способна ли ты убить, освежевать и поджарить кролика, которого назвала Настоящим Именем? Может быть, если умираешь от голода… Но это все равно, что предать друга.
      – Да, конечно, я думала, можно…
      – Вызвать нам ужин. Это нетрудно. И даже на золотых тарелках, если тебе так хочется. Но это иллюзия, когда ешь иллюзию, встаешь из-за стола еще более голодным. Подобный ужин примерно так же питателен, как собственные слова.
      В свете костра на мгновение блеснули белые зубы Геда.
      – Твоя магия особенная, – сказала Тенар с величием равного – Первая Жрица беседует с Магом. – Кажется, она способна решать только мировые проблемы.
      Гед подбросил в костер веток, и к ночному небу взвился фонтан благоухающих смолой искр.
      – Так можешь ты позвать кролика?
      – Хочешь, чтобы я это сделал?
      Она кивнула.
      Гед отвернулся от костра и тихо сказал в окружающую их тьму:
      – Кеббо… О кеббо…
      Молчание. Ни звука. Ни движения. Потом на самой границе освещенного круга, у самой земли сверкнул глаз, похожий на кусочек обкатанной быстрой речкой гальки. Изгиб пушистой спинки. Внимательное ухо торчком.
      Гед сказал еще слово. Ухо вздрогнуло, из теней появилось его ухо-собрат. Зверек повернулся, и на мгновение Тенар увидела его целиком. Тут же последовал искусный прыжок, и маленький пушистый комочек вернулся к своим таинственным ночным делам.
      – Ах! – выдохнула Тенар. – Как здорово! А я могу так?
      – Ну…
      – Это секрет… – сразу же сказала она, обретая былое величие.
      – Секрет – Имя кролика. По крайней мере, не следует пользоваться им без нужды… Но вот умение позвать кролика – не секрет, это таинство, искусство…
      – Которым ты владеешь! Знаю, знаю!
      В голосе Тенар звучала страсть, которую не могла замаскировать напускная ирония. Гед быстро глянул на нее и ничего не ответил.
      Схватка с Безымянными измотала его, в колеблющихся туннелях он потратил почти все силы. Хотя Гед и победил, он не чувствовал никакого желания торжествовать победу. Посидев еще немного, он свернулся калачиком поближе к огню и уснул.
      Тенар продолжала подкидывать ветки в костер и смотреть на сверкающие от горизонта до горизонта созвездия, пока голова не начала клониться на грудь и сон сморил ее.
      Проснулись они почти одновременно. Костер погас. Звезды, на которые любовалась Тенар, исчезли за горами, а на смену им взошли на востоке новые. Разбудил их холод, трескучий мороз пустынной ночи, и ледяной ветер, острый как бритва. Небо на юге затянуло тучами.
      Подкладывать в костер было больше нечего.
      – Пора двигаться, – сказал Гед. – Скоро рассвет.
      Зубы его так стучали, что Тенар с трудом разобрала слова.
      Они начали карабкаться по длинному пологому склону на запад. Кусты и валуны ясно выделялись в свете звезд, и идти было легко, как днем. Через некоторое время ходьба согрела их. Они остановились, немного размялись и идти стало легче. К рассвету они были уже у подножия первой горной гряды, служившей до этого дня границей мира, в котором жила Тенар.
      Привал они устроили в роще. Желтые трепещущие листья еще льнули к ветвям. Гед сказал, что эти деревья – осины. До этого Тенар знала только можжевельник, хилые тополя на берегах речных заводей да сорок яблонь, составлявших сады Места. Птичка среди ветвей нежно сообщила им: «Ди-и, ди-и». Между деревьями шумела узкая, но быстрая горная речушка. Ворочая камешки и прыгая по перекатам, она бежала так быстро, что у нее не хватало времени замерзнуть. Тенар побаивалась ее, ведь она привыкла к пустыне, где все молчит, и движется неторопливо: ленивые реки, тени облаков, кружащие стервятники.
      Разделив на завтрак последнюю лепешку и последний засохший ломтик сыра, они немного отдохнули и пошли дальше.
      К вечеру они забрались довольно высоко. Небо скрылось за облаками, подул пронизывающий ветер. Лагерь они устроили в лощине, у другого горного потока. Сухого дерева тут было в изобилии, и на этот раз они не пожалели топлива для костра, у которого можно было отогреться по-настоящему.
      Уставшая и счастливая Тенар нашла в дупле упавшего дерева оставленный белкой на зиму запас орехов – грецких и еще каких-то, которые Гед, не зная их каргадского названия, именовал «убир». Девушка аккуратно разбивала их между двумя плоскими камнями, передавая каждое второе ядрышко Геду.
      – Как бы мне хотелось остаться здесь, – сказала она, глядя на ветреную сумеречную долину, укрывшуюся меж высоких гор. – Мне нравится это место.
      – Да, неплохое местечко, – согласился Гед.
      – Сюда никогда не приходят люди.
      – По крайней мере, нечасто… Я сам родился в горах, точнее, на горе Гонт. Если мы поплывем на Хавнор северным путем, непременно увидим ее. Она особенно красива зимой – белоснежная вершина вздымается над морем, как исполинская волна. Моя деревня стояла на берегу такой же речки… А где родилась ты, Тенар?
      – Где-то на севере Атуана, в Энте, кажется, не помню…
      – Значит, тебя взяли в Место совсем ребенком?
      – Мне было пять лет. Помню только огонь в очаге… Больше ничего.
      Гед задумчиво потер заросший щетиной, но относительно чистый теперь подбородок – несмотря на холод, оба искупались в речке. Он теребил подбородок и выглядел задумчивым и суровым. Тенар смотрела на него, и ни за что на свете не сказала бы, что творилось в ее сердце, когда она смотрела на него, озаренного светом костра. Обращаясь больше к костру, чем к своей спутнице, Гед спросил:
      – Что ты собираешься делать в Хавноре? Ведь ты… на этот раз воистину возродилась.
      Тенар с улыбкой кивнула, ведь и вправду она чувствовала себя так, будто только что народилась на свет.
      – В первую очередь тебе нужно выучить язык.
      – Твой язык? С удовольствием!
      – Ну что ж… Это – кабат, – и Гед бросил ей на колени камешек.
      – Кабат… это на языке драконов?
      – Нет, нет! Тебе нужны не заклинания, а умение разговаривать с людьми!
      – Конечно… но как будет «камень» на языке драконов?
      – «Толк»… не рассчитывай, что я возьму тебя в ученики.
      Мы с тобой будем учить язык Архипелага, Внутренних Островов.
      Ведь пришлось же мне выучить язык Каргада.
      – Ты как-то странно произносишь слова.
      – Несомненно. А теперь «аркемми кабат», – Гед протянул руку за камешком.
      – А если я не поплыву на Хавнор?
      – А куда?
      Тенар молчала.
      – Хавнор прекрасный город. Ты принесешь ему в дар кольцо, символ мира, потерянное сокровище. Тебя встретят, как принцессу, осыпят почестями. В Хавноре живут гордые и благородные люди. Они назовут тебя Белой Леди – ведь кожа твоя так бела! – и полюбят тебя еще больше за молодость… и красоту. У тебя будут сотни одеяний, подобных тому, что я показал тебе в Лабиринте, только настоящих. Ты познаешь людскую благодарность и любовь, ты, которая знала только одиночество, зависть и мрак.
      – Но был же Манан, – сказала Тенар, словно защищаясь, и губы ее задрожали, но самую малость. – Он любил меня, я видела от него только добро. Он защищал меня, как умел, и за это я убила его. Он нашел свою смерть в Яме. Я не хочу на Хавнор, я не поплыву туда. Я останусь здесь.
      – Здесь… на Атуане?
      – Здесь, где мы сейчас сидим.
      – Тенар, – сказал Гед, тихо и серьезно, – давай останемся.
      Правда, у меня нет ножа, и когда пойдет снег, нам придется туго. Но пока мы сможем добывать пищу…
      – Нет. Я понимаю, что мы не можем остаться. Просто лезут в голову дурацкие мысли.
      Рассыпав с подола черного хитона ореховые скорлупки, Тенар встала и подбросила в костер поленьев. Она стояла маленькая, изможденная, очень прямо, в перепачканных черных одеждах.
      – Все, что я знаю, теперь никому не нужно. Я постараюсь научиться чему-нибудь полезному.
      Гед отвел глаза и вздрогнул, как от боли.
      На следующий день они перевалили через последний хребет. На перевале завывал слепящий, жалящий ветер, несущий тяжелые снежные заряды. Им пришлось довольно долго спускаться по противоположному склону, прежде чем они выбрались из снежных облаков и Тенар смогла наконец рассмотреть лежащую за горами страну. Страну, зеленую от сосновых рощ, лугов и невспаханных полей. Даже в разгар зимы, когда в лесах полным-полно голых сучьев, страна эта зеленела – скромно и ненавязчиво. Они стояли и смотрели на нее с горного склона… и вдруг Гед молча показал рукой на запад, где солнце скрылось в густой пелене облаков. Самого его не было видно, но горизонт, край мира, сверкал как алмазные стены Подземелья под Гробницами.
      – Что это? – спросила девушка.
      – Море – ответил Гед.
      Через некоторое время ей пришлось увидеть хоть и менее чудесное, но все же удивительное для нее зрелище. Они вышли на дорогу и пошли по ней, и к сумеркам она вывела их к деревне – дюжине выстроившихся в ряд домов. Осознав, что они очутились среди людей, Тенар с тревогой посмотрела на своего спутника. Посмотрела и не узнала его. Рядом, походкой Геда и в его одежде, шел другой человек, белокожий и без бороды. Вот он повернул голову и подмигнул ей голубым глазом.
      – Как ты думаешь, удастся нам обмануть их? – спросил он. – Тебе нравится твоя одежда?
      Тут Тенар обнаружила, что облачена в коричневые юбку и жакет крестьянки, а волосы ее прикрывает большая красная шерстяная шаль.
      – Ой! – выдохнула она и остановилась, словно натолкнувшись на стену. – Но ведь ты Гед?
      Произнеся его Имя, она увидела его совершенно отчетливо, – знакомое темное обезображенное лицо, но все равно, рядом с ней стоял незнакомец с молочно-белой физиономией.
      – Никогда не произноси моего Имени там, где его могут услышать другие, а я сохраню в тайне твое. Мы с тобой брат и сестра, идем из Тенабаха. Как только я увижу какое-нибудь доброе лицо, тут же напрошусь на ужин.
      Гед взял Тенар под руку и вместе они вошли в деревню.
      Покинули они ее на следующее утро прекрасно выспавшись на сеновале и с полными желудками.
      – Часто ли приходится попрошайничать магам? – спросила Тенар, когда они шли по дороге между зелеными лугами, на которых паслись козы и какие-то маленькие пятнистые животные.
      – Почему ты об этом спрашиваешь?
      – Уж больно это у тебя хорошо получается.
      – Неужели? Можно сказать, я попрошайничал всю жизнь. Ты уже заметила, что у волшебников нет почти ничего своего, только посох и та одежда, которая на нем. Но их везде принимают, дают кров и пищу, и делают это с радостью, потому что эти волшебники умеют расплачиваться за гостеприимство.
      – Чем же?
      – Вспомни ту женщину в деревне. Я вылечил ее коз.
      – Чем же они были больны?
      – Воспаленное вымя. В детстве я тоже был козьим пастухом.
      – Ты сказал ей, что вылечил их?
      – Нет, зачем?
      После долгого молчания Тенар сказала:
      – Да, твоя магия годна не только на великие дела…
      – Гостеприимство, участие к чужеземцу, – сказал Гед, – само по себе великое чувство. Обычно за него достаточно простой благодарности. Но мне стало жалко коз.
      Примерно в полдень они пришли в большой город. Как и все каргадские города, построен он был из глиняных кирпичей и обнесен стеной со сторожевыми башнями на всех четырех углах и единственными воротами, сквозь которые в этот момент погонщики прогоняли блеющее стадо овец. Красные черепичные крыши сотни или более домов высовывались из-за грязно-желтой стены. У ворот стояли два сторожа в шлемах с красными перьями, обозначающими принадлежность к Гвардии Божественного Короля. Тенар уже доводилось видеть солдат в таких шлемах, когда, раз в год, они приводили в дар храму Божественного Короля караваны с рабами и приношениями. Когда она сказала об этом Геду, он ответил:
      – Я тоже видел их будучи еще мальчишкой. Они напали на Гонт и пришли в мою деревню, чтобы сжечь и разграбить ее. Но их прогнали, а потом разбили в устье реки Ар, на берегу моря… Сотни людей погибли… Может быть, теперь, когда Кольцо соединилось, и Потерянная Руна восстановилась, войны между Империей и Внутренними Островами прекратятся.
      – Да, глупо продолжать кровопролитие, – сказала Тенар, – Кроме того, что будет Божественный Король делать с таким огромным количеством рабов?
      Фраза застала Геда врасплох.
      – Ты хочешь сказать… если Империя победит Архипелаг?
      Тенар кивнула.
      – Почему-то мне кажется, что этого не произойдет.
      – Но посмотри, как сильна Империя: этот огромный город, эти стены, эти воины! Архипелаг просто не сможет сопротивляться, если на него нападут!
      – Положим, этот город не такой уж и большой, – осторожно и мягко сказал Гед. – Если бы я увидел его в то время, когда только что спустился со своей горы, он тоже показался бы мне гигантским. В Архипелаге множество городов, по сравнению с которыми этот – всего лишь деревушка. В Архипелаге много островов, Тенар, и ты увидишь их все!
      Тенар ничего не ответила. Она шла молча, поджав губы.
      – Тебя ожидают чудесные мгновения: корабль идет вперед, и ты видишь, как новая страна поднимается из моря. Леса и поля, города с гаванями и дворцами, рынки, где можно купить что угодно!
      Тенар кивнула. Она понимала, что Гед пытается подбодрить ее, но радость осталась в горах, в сумеречной долине, по которой спешит ручей. В душе ее поселился ужас, который рос с каждым часом. Впереди лежала неизвестность. Она не знала ничего, кроме пустыни и Гробниц. Кому нужны такие знания? Она знает все до единого повороты разрушенного Лабиринта, умеет танцевать перед алтарем. Она ничего не знает о лесах, городах, человеческих сердцах.
      Вдруг она спросила:
      – Гед, а ты останешься со мной на Хавноре?
      Она не смотрела на него. Он был рядом, но пребывал в обличье каргадской деревенщины, и Тенар не хотела видеть его таким. Но голос его не изменился. Это он звучал во тьме Лабиринта.
      Гед ответил не сразу.
      – Тенар, я иду туда, куда меня посылают, или следую зову о помощи. Пока еще ни в одной стране не задерживался я надолго. Понимаешь? Я делаю то, что должен, и делаю это в одиночку. Пока я нужен тебе, я останусь на Хавноре. А если я понадоблюсь тебе в будущем, позови, и я приду. Я приду к тебе даже из могилы, если ты позовешь, Тенар! Но остаться с тобой я не смогу.
      Она промолчала. После некоторой паузы он сказал:
      – Я тебе вряд ли скоро понадоблюсь. Ты будешь счастлива.
      Она молча кивнула, соглашаясь с ним.
      Бок о бок они пошли к морю.

      Лодку Гед спрятал в гроте под огромным скалистым утесом.
      Мыс Туманов – так назвали его рыбаки из близлежащей деревушки. Один из них угостил Тенар и Геда дымящейся ухой. Поужинав, они спустились на берег. День угасал. Грот представлял собой узкую трещину в скале, которая уходила вглубь футов на тридцать, с песчаным полом. Песок был сырым, так как пол едва-едва возвышался над уровнем прилива. Сам грот смотрел на море, и Гед решил не разжигать огня, чтобы рыбаки не заметили его, если выйдут на ночной лов, и не проявили излишнего любопытства. Так что несчастные путешественники расположились на холодном песке, таком мягком, когда пропускаешь его сквозь пальцы, и жестком, как скала, когда лежишь на нем. А Тенар слушала море. Оно бесновалось всего в нескольких ярдах от входа в грот – ревело, вздыхало, разбивалось о камни, снова и снова производя одни и те же звуки… нет, не совсем одни и те же. Оно не помышляло об отдыхе, на всех берегах всех островов всего мира вздымало оно безразличные ко всему волны и никогда не уставало. Пустыни, горы – вот где прибежище тишины. Там не стоит вечно громкий и печальный плач. А море… море вело свой рассказ с начала времен, но языка его Тенар не понимала.
      Она проснулась при первых проблесках утреннего серого света, когда был отлив, и увидела, что Геда нет в гроте. Босой, он шагал по выступающим из пены прибоя поросшим черными водорослями камням и что-то искал.
      Войдя в грот, он на мгновение заслонил дневной свет. – Возьми, – сказал он и протянул девушке горсть чего-то ужасного, мокрого, похожего на бордовые камешки с оранжевыми ртами.
      – Что это?
      – Мидии, я собрал их на камнях. А вот эти две – устрицы, они еще вкуснее. Смотри, вот так…
      Кинжальчиком, который Тенар одолжила ему в горах, Гед ловко вскрыл раковину и проглотил ее оранжевое содержание, запив, как соусом, морской водой.
      – Ты даже не сварил ее! Ты ешь ее живую!
      Тенар в ужасе отвернулась и не смотрела, как Гед, пристыженный, но голодный, опустошил все до единой раковины.
      Покончив с завтраком, Гед обратил свое внимание на лодку, лежавшую, чтобы не засосало в песок, на нескольких круглых бревнах, кормой к выходу. Предыдущим вечером Тенар недоверчиво рассматривала ее и ничего не поняла. Девушка не представляла себе, что лодки бывают такие огромные – почти в три ее роста длиной! К тому же в ней лежало множество предметов, назначения которых она не понимала и потому боялась их. На носу лодки (который она приняла за корму), на каждом борту был нарисован глаз, и ночью, в тревожном полусне, Тенар все время казалось, будто лодка подглядывает за ней.
      Покопавшись среди вещей, Гед подошел к Тенар и протянул ей большой сухарь, тщательно завернутый в листья для предохранения от влаги.
      – Я не хочу есть.
      Гед внимательно посмотрел на ее печальное лицо, убрал сухарь и сел у выхода из грота.
      – Прилив начнется через два часа, и можно будет спускать лодку. Ты плохо спала ночью, отдохни, пока есть время.
      – Я не хочу спать.
      Гед больше ничего не сказал. Он сидел, скрестив ноги, боком к Тенар, в обрамлении черной арки входа, на фоне мятущихся сверкающих волн, и не двигался. Неподвижность его была сродни неподвижности скал, и тишина распространялась от него во все стороны, подобно кругам от брошенного в воду камня. Молчание его стало не просто отсутствием произносимых звуков, но почти осязаемым, как молчание пустыни.
      Некоторое время спустя Тенар встала и подошла к продолжающему сидеть неподвижно волшебнику, и заглянула ему в лицо, словно отлитое из меди – напряженное, с глядящими внутрь полузакрытыми глазами и плотно сжатым ртом.
      Он был так же далеко от нее, как и море.
      Где он сейчас, по каким тропинкам странствует его душа?
      Никогда не сможет Тенар последовать за ним в те края.
      Он поманил ее. Он назвал ее по имени и она, подобострастно виляя хвостом, пошла. Как тот дикий кролик в ночной пустыне. Теперь у него есть Кольцо. Гробницы лежат в руинах. Первая Жрица опозорена навеки и не нужна ему больше. Бывшая Первая Жрица не может идти за ним дальше, а он не может остаться с ней. Он обманул ее и оставляет одну-одинешеньку.
      Молниеносным движением Тенар вынула из-за пояса Геда маленький стальной кинжал, который она дала ему. Маг сидел, подобный закутанной в плащ статуе.
      Лезвие кинжала – уменьшенной копии жертвенного ножа – было в длину всего около четырех дюймов, и заточено с одной стороны. Вместе с поясом, сплетенным из конского волоса, связкой ключей и другими предметами, назначение которых забылось за долгие столетия, кинжал составлял часть обязательного наряда Первой Жрицы. Тенар не пользовалась им, если не считать одного из танцев новолуния, когда ей приходилось подбрасывать его и ловить перед Пустым Троном. Тенар любила этот танец, безудержный, дикий, исполняемый под аккомпанемент босых ног, притопывающих по каменному полу. Много раз резала она себе пальцы, пока не научилась безошибочно ловить кинжал за рукоятку. Короткое лезвие было достаточно острым, чтобы прорезать палец до кости… или перерезать сонную артерию. Хозяева предали и прокляли ее, но Первая Жрица еще послужит им! Пусть направят они ее руку – орудие последней мести мрака! Они примут жертву…
      Держа кинжал в правой руке у бедра, Тенар нагнулась, но Гед медленно поднял голову и посмотрел на нее. Он выглядел как человек, вернувшийся издалека и видевшей нечто ужасное. Лицо его было спокойно, но полно боли. Он смотрел на Тенар, и взгляд его постепенно прояснялся, лицо разглаживалось.
      – Тенар… – наконец сказал он, словно здороваясь, и доверчиво, успокаивая свой мятущийся дух, коснулся пальцами резного серебряного Кольца на ее запястье. Не обратив никакого внимания на кинжал, он перевел взгляд на бьющиеся о скалы волны и с усилием произнес:
      – Пора… пора в путь.
      Звук его голоса изгнал неправедный гнев из мыслей Тенар, оставляя только страх.
      – Забудь их, Тенар! Впереди свобода!
      С неожиданной легкостью Гед вскочил на ноги, затянул потуже пояс.
      – Помоги-ка мне с лодкой, она на бревнах, покатили…
      Толкай… еще, еще… прыгай в нее, как только я скажу… неудобное место, чтобы спустить… Прыгай!
      Вскочив в лодку следом за Тенар, Гед поймал девушку под руку, не давая упасть за борт, усадил на дно лодки и, расставив пошире для устойчивости ноги, взялся за весла. Несколькими мощными гребками он провел лодку между торчащими из воды скалами, мимо покрытой клочьями пены оконечности Мыса Туманов и вывел в относительно спокойное место.
      Когда они отошли достаточно далеко от берега, Гед, уложив весла на дно лодки, поставил мачту. Теперь, когда Тенар очутилась внутри лодки, а море – снаружи, суденышко показалось ей совсем крохотным…
      Взвился в воздух парус. Снаряжение и все снасти лодки носили следы долгой и упорной борьбы со стихиями, хотя парус был заштопан с большой аккуратностью, а суденышко выглядело чистым и ухоженным. Оно чем-то напоминало своего владельца: они много путешествовали и не везде с ними обходились вежливо.
      – Вот мы и ушли. Никто не гонится за нами, туман в мыслях рассеивается. Ты чувствуешь, Тенар?
      И действительно, черная рука, всю жизнь державшая Тенар за сердце, начала постепенно ослаблять свою мертвую хватку… Но радость, переполнявшая ее там, в горах, куда-то исчезла. Тенар уронила голову на руки и заплакала, щеки ее стали мокрыми и солеными. Она оплакивала годы, отданные служению бесполезному мраку. Она плакала от боли, потому что завоевала, наконец, свободу.
      Она уже ощущала на сердце ее тяжкий груз. Да, свобода – это груз, который может оказаться не по силам для слабого. Свобода – не подарок, свобода – выбор, иногда нелегкий. Дорога ведет вверх, к свету, но нагруженный предрассудками путник никогда не достигнет вершины.
      Гед не стал утешать ее, и даже когда слезы ее иссякли и она обратила тоскливый взор на голубоватую полоску оставшегося за кормой Атуана, не произнес ни слова. На его лице застыло жесткое и настороженное выражение. Он молча и быстро управлял лодкой, глядя только вперед.
      Днем он показал рукой на неясные очертания земли справа от солнечного диска, прямо на который они плыли.
      – Это Карего-Ат, – сказал он и Тенар, следуя его жесту, разглядела далекие холмы самого большого острова во владениях Божественного Короля. Атуан давно скрылся вдали. На сердце у нее было тяжело. Солнце золотым молотом било ей в глаза.
      На ужин был сухарь и вяленая рыба, от которой Тенар чуть не вырвало. Они запивали пищу водой из бочонка, который Гед прошлым вечером наполнил из родника на Мысе Туманов. Вскоре на море опустилась холодная зимняя ночь. Далеко к северу они иногда видели мерцание огней далеких деревень на берегу Карего-Ат. Потом огоньки пропали в тумане, который поднялся над волнами, и они остались совершенно одни беззвездной ночью посреди моря.
      Она свернулась калачиком на корме, Гед пристроился на носу, положив бочонок с водой вместо подушки. Лодка уверенно двигалась вперед, волны легонько бились о ее борта, хотя ветер еле-еле дул с юга. Вдали от скалистых берегов море тоже было спокойно, оно лишь что-то тихонько шептало, покачивая лодку.
      – Если ветер дует с юга, – спросила Тенар шепотом, словно боясь нарушить безмолвие моря, – разве лодка не должна плыть на север?
      – Да, если нам это подходит. Но я с помощью магического ветра направляю ее на запад. К утру мы должны покинуть воды Империи. Тогда я позволю ей плыть под обычным ветром.
      – Разве она может плыть сама по себе?
      – Да, – серьезно ответил Гед, – если ей дать подробные указания. Она уже побывала в Открытом Море за самым дальним островом Восточного Предела; она была на Селидоре, на дальнем Западе, где погиб Эррет-Акбе. Она умная лодочка, моя «Ясноглазка». Ты можешь довериться ей.
      В лодке, влекомой силой магии над бездонной пучиной, лежала девочка и вглядывалась во тьму ночного неба. Всю свою жизнь она провела в темноте, но тьма этой ночи в океане была воистину безгранична. Здесь не было крыши. Она отодвинулась куда-то за звезды, которые были неподвластны земным силам. Они существовали до появления света и будут после его исчезновения. Они были до появления жизни и останутся после нее. Они неподвластны злу.
      В полной темноте она спросила:
      – Тот островок, где тебе подарили талисман, находится в этом море?
      – Да, – его ответ пришел так же из тьмы. Где-то здесь.
      Возможно, к югу. Я не смогу найти его снова.
      – Я знаю, кто она была, та старуха, которая дала тебе кольцо.
      – Знаешь?
      – Мне рассказывали предание. Это часть знания Первой Жрицы. Тар рассказывала его мне дважды: первый раз в присутствии Кессил, а потом более полно, когда мы были вдвоем. Тогда она в последний раз говорила со мной перед смертью. Существовал могучий клан в Хапане, который боролся против возвышения Верховных Жрецов Авабата. Основателем этого клана был король Форег и среди сокровищ, которые он оставил своим последователям, была половина кольца, которую дал ему Эррет-Акбе.
      – Об этом действительно говорится в «Деяниях Эррет-Акбе».
      Там говорится… если перевести это на ваш язык:
      "Когда Кольцо было разорвано, одна половинка осталась в руках Верховного Жреца Интатина, а другая – в руках героя. Верховный Жрец послал свою половину Безымянным на Атуан и она канула во мрак. А Эррет-Акбе оставил половину Кольца деве Тиарат, дочери мудрого короля, сказав:
      – Пусть оно войдет в приданное девушке, оставаясь на этой земле, пока вновь не станет единым целым.
      Так сказал герой перед тем, как отплыл на запад.
      – Словом, оно переходило от дочери к дочери в этой семье все эти годы. Оно не было утеряно, как думали у вас. В то время, как Верховные жрецы сделали себя Королями-Жрецами, семейство Форег становилось все беднее и слабее. Пока, наконец, на свете не остались лишь два прямых потомка короля Форега – мальчик и девочка. Тогда в Авабате правил отец нынешнего Божественного Короля. Он приказал похитить детей из их дворца в Хапане. Было предсказано, что один из потомков Форега из хапана в конце концов вызовет падение Империи, и король смертельно боялся этого. Он приказал высадить детей на какой-нибудь затерянный островок посреди моря, оставив им лишь одежду и немного еды. Он боялся убить их с помощью кинжала или яда, ведь в их жилах текла королевская кровь, а убийство королевских детей могло навлечь проклятие даже на бога. Их звали Энсар и Анфил. Это Анфил дала тебе половинку Кольца.
      Он долго молчал, потом произнес, наконец:
      – Теперь эта история обрела законченный вид и даже Кольцо стало единым целым. Но это жестокая история, Тенар. Маленькие дети и те старик со старухой, которых я видел… Они почти забыли, как звучит человеческая речь.
      – Можно попросить тебя кое о чем?
      – Спрашивай.
      – Я не хочу плыть на Внутренние Острова, на Хавнор. Мне нечего делать в больших городах, среди незнакомых людей. Мне нигде нет места. Я предала свой народ и лишилась родины. Я совершила непростительный поступок. Оставь меня на каком-нибудь острове, где нет людей, где нет никого… как тех детей. Отвези кольцо на Хавнор – оно твое, а я не имею к нему никакого отношения… как и к твоему народу… Оставь меня одну!!!
      Медленно, постепенно, но поразив тем не менее Тенар до глубины души, разгорелся свет – магический свет, возникающий по желанию Геда. Это было похоже на восход луны среди непроглядного мрака. Свет загорелся на конце посоха Геда и осветил край паруса, уключины, доски, из которых была сделана лодка, и лицо мага, сидящего на корме лицом к ней и пристально смотревшего на девушку.
      – Что дурного успела ты сделать, Тенар?
      – Я приказала запереть троих людей в комнате под Троном.
      Они умерли от голода… и жажды. Их похоронили в Подземелье под Гробницами, и Монументы рухнули на их могилы… – Она запнулась.
      – Что еще?
      – Манан.
      – Его смерть – на моей совести.
      – Нет. Он погиб, потому что любил меня и остался верен мне до конца. Он думал, что спасет меня… Он держал меч над моей головой. Он всегда был добр ко мне… когда я была маленькой… и плакала…
      Тенар замолчала, рыдания снова поднялись в ней, но слез не принесли. Руки ее судорожно сжимали черные складки ее одеяния.
      – Я никогда не относилась к нему так, как он того заслуживал… Я не поеду на Хавнор. Я не поеду с тобой. Найди остров, высади меня там и оставь. Пусть это будет расплатой за причиненное людям зло. Мне еще далеко до свободы.
      Нежный свет, серебряный от морского тумана, мерцал между ними.
      – Слушай меня, Тенар, и слушай внимательно. Ты была вместилищем зла, но зло вылилось и похоронено в собственном склепе. Ты была рождена не для мрака и жестокости, а как источник света, словно горящая лампа, которая сама содержит свет и освещает то, что ее окружает. Я нашел лампу незажженной. Я не могу оставить ее на каком-то пустынном островке как вещь, которой воспользовались и выбросили прочь. Я отвезу тебя на Хавнор и скажу принцам Земноморья:
      – Смотрите! В обитель Тьмы я нашел свет – ее душу. С ней ничего не смогло поделать древнее зло. С ее помощью я выбрался из могилы, она объединила то, что было разделено века. Теперь воцарится мир там, где были раздоры.
      – Это не так! – закричала Тенар. – Я не могу!
      – А потом, – произнес он тихо, – я увезу тебя от принцев и богатых лордов, тебе и впрямь не место там. Ты слишком молода и слишком мудра. Я отвезу тебя на Гонт, остров, где я родился, к старому мастеру Огиону. Да, он старик, но он – великий Маг и человек с добрым сердцем. Люди прозвали его «Молчаливый». Он живет в небольшой хижине, высоко над морем на утесах Ре Альби. У него есть козы и сад. Каждую осень он покидает свою хижину и в одиночку уходит странствовать по острову, по его лесам, горам и долинам. Я жил с ним, когда был еще моложе, чем ты сейчас, но мне не хватило здравого смысла, чтобы остаться на Ре Альби навсегда. В поисках Зла я отправился путешествовать и, будь уверен, нашел его… Ты придешь к нему, оставив позади мрак, придешь в поисках тишины, свободы и своей дороги в жизни. Там ты найдешь доброту и покой, Тенар. Пусть фонарь погорит немного в воздухе, не терзаемом штормами… Согласна?
      Серые клочья тумана плавали между их лицами. Лодка слегка качалась на волнах. Впереди них была ночь, а под ними – море.
      – Согласна, – вздохнула Тенар и после долгого молчания добавила:
      – Хорошо бы поскорее… добраться дотуда.
      – Доберемся! Потерпи еще немного, малышка.
      – Ты… приедешь ко мне?
      – Конечно, как только смогу.
      Свет погас. Их окружила тьма.
 

***

 
      Много рассветов и закатов встретили они, много пережили ненастных и погожих дней в долгом зимнем путешествии к Внутреннему Морю. Они проплыли по оживленным морским путям среди исполинских кораблей, по проливу Эвенор, пересекли бухту в сердце Хавнора и вошли в Большой Порт. Они увидели белые башни в заснеженном, лучащемся светом городе. На крышах мостов и красных крышах домов лежал снег, иней на мачтах ста кораблей сверкал под солнцем. Весть об их появлении опередила «Ясноглазку» – штопанный-перештопанный красный парус хорошо был известен в этих водах. Огромная толпа собралась на заснеженном причале, разноцветные флаги развевались на зимнем ветру.
      Тенар сидела очень прямо на корме в своем старом изорванном черном хитоне. Она посмотрела на охватившее запястье Кольцо, потом на переполненный народом разноцветный берег, дворцы, высокие башни. Она подняла правую руку и солнце отразилось в серебре Кольца. Ветер разнес над беспокойными водами радостные возгласы собравшихся горожан. Гед подвел лодку к причалу, и сотни рук протянулись к брошенной им веревке. Он прыгнул на берег и подал руку Тенар.
      – Пойдем! – сказал он с улыбкой, и она встала, и пошла.
      Держа Геда за руку, степенно шла Тенар по белым улицам Хавнора, как вернувшийся домой ребенок.