«Нам недостает концентрации, сынок, — говорил ему добрый инструктор. — Проблема не в том, лежит у тебя к этому сердце или нет. Я ожидаю, что ты один из тех, у кого ночью все должно получаться лучше, чем днем». Иногда, когда он проходил мимо бунгало, вспыхивал фонарь, подключенный к системе сигнализации, датчики которой ночью реагировали на движущуюся тень, но обитатели Авалон-уэй храбростью не отличались, и фонарь вскоре гас. «Вентура» Хитер, припаркованная на подъездной дорожке, в лунном свете прибавила в размерах. Сквозь плотно задернутые шторы спальни пробивалась полоска света. «Она читает, — подумал Оливер. — Женский роман из тех, что присылает ей книжный клуб. Какие мысли приходят ей в голову, когда Хитер читает эту дребедень? Или какую-нибудь книгу-рекомендацию. Как себя вести, если партнер говорит, что не любит тебя и никогда не любил».

В комнате Кармен висели тюлевые занавески, потому что она хотела видеть звезды. В восемнадцать месяцев она уже научилась доносить до родителей свои желания. Маленькое наклонное окошко наверху оставляли открытым: она любила свежий воздух, но не сквозняк. На столе горел ночничок в форме утенка Дональда. Засыпала она под магнитофонную запись сказки «Питер и волк». Прислушавшись, он услышал шум прибоя, но не запись. Из темноты он оглядел сад, и все, что он видел, обвиняло его. Новый домик Уэнди, вернее, новым он был прошлым летом, когда Оливер и Хитер Хоторн покупали все, что попадало под руку, поскольку покупки оставались единственным, что их еще связывало. Новая лесенка, уже лишившаяся нескольких перекладин. Новая пластиковая детская горка, уже погнувшаяся. Новый надувной бассейн, заваленный опавшей листвой, наполовину спущенный, брошенный умирать. Новый сарай для новых горных велосипедов, на которых они клятвенно обещали ездить каждое утро, из новой жизни с Кармен на детском сиденье. Барбекю, чтобы приглашать Тоби и Мод: Тоби, сотрудник большой риэлторской фирмы, с «БМВ», маниакальным смехом и ухмылкой для всех мужей, которых он оброгатил. Мод — его жена… Оливер вернулся к минивэну, снял трубку с установленного в нем телефона, набрал номер. Сначала зазвучал Брамс, потом рок-музыка.

— Я в машине на круге для разворота, — сказал Оливер. — У тебя кто-нибудь есть?

— Нет, никого, — фыркнула она.

— Тогда открой дверь. Мне надо с тобой поговорить.

Они стояли лицом к лицу в холле, под люстрой, которую покупали вместе при ремонте дома. Враждебность опаляла щеки, как жар костра. Однажды она полюбила его за неуклюжесть и теплоту, когда на Рождество он устраивал представление в детской палате. Мой нежный гигант, называла она его, мой господин и учитель. Теперь ее тошнило от необъятности его тела, уродства лица, она старалась держаться от него подальше, разглядывая то, что она в нем ненавидела. Когда-то он любил ее недостатки, полагая их плюсом: она — реальность, он — идеал, мечта. В свете люстры ее лицо блестело, то ли от пота, то ли от ночного крема.

— Мне надо увидеть ее.

— Увидишь ее в субботу.

— Я ее не разбужу. Только взгляну, и все. Она качала головой, корчила гримасу, чтобы показать, как он ей противен.

— Нет.

— Я обещаю, — добавил он, не зная точно, что именно он обещал.

Ради Кармен говорили они шепотом. Хитер зажимала халатик у шеи, чтобы он, не дай бог, не увидел ее грудей. Он унюхал сигаретный дым. Значит, она снова взялась за старое. Темная шатенка, она перекрасилась в платиновую блондинку. Расчесала волосы, перед тем как впустить его. «Я собираюсь их обрезать, мне они надоели», — обычно говорила она, чтобы завести его. «Ни на дюйм, — отвечал он, гладя ее волосы, прижимая их к вискам, чувствуя, как закипает страсть. — Ни на полдюйма. Я люблю их такими. Я люблю тебя. Я люблю твои волосы. Пошли в постель».

— Мне угрожают, — солгал он, как лгал всегда, тоном, не допускающим встречных вопросов. — Люди, с которыми мне пришлось иметь дело в Австралии. Они узнали, где я живу.

— Ты не живешь здесь, Оливер. Ты приходишь, когда я ухожу, а не когда я дома, — возразила она.

— Я хочу обеспечить ее безопасность.

— Она в безопасности, спасибо тебе. Насколько это возможно. И начинает свыкаться с тем, что есть. Ты живешь в одном месте, я живу в другом месте, Джилли помогает мне приглядывать за ней. Это трудно, но она справляется.

Джилли — няня.

— Я про тех людей.

— Оливер, с тех пор как я познакомилась с тобой, всегда где-то рядом были маленькие зеленые человечки, которые собирались добраться до нас под покровом ночи. Для такого поведения есть медицинский термин. Паранойя. Возможно, тебе пора обратиться к специалисту.

— Ты не заметила ничего необычного? Не приходили какие-то незнакомые люди, чтобы что-то спросить, предложить что-то купить?

— Мы не персонажи фильма, Оливер. Мы — обычные люди, живущие обычной жизнью. Все мы, кроме тебя.

— Кто-нибудь заходил? — переспросил он. — Звонил? Спрашивал меня? — До ответа он уловил в ее взгляде тень тревоги.

— Звонил какой-то мужчина. Три раза. С ним говорила Джилли.

— Спрашивал меня?

— Ну, уж точно не меня, не так ли, иначе я бы не стала тебе говорить.

— Что он сказал? Кто он?

— «Попросите Оливера позвонить Джейкобу. Номер он знает». Я не знала, что среди твоих знакомых есть Джейкоб. Надеюсь, твой звонок сильно порадует его.

— Когда он звонил?

— Вчера и позавчера. Я собиралась сказать тебе при нашем следующем разговоре. Ладно, извини. Проходи. Взгляни на нее. — Но он не двинулся с места, только схватил ее повыше локтей. — Оливер, — запротестовала она, сердито вырываясь.

— Какой-то мужчина прислал тебе розы. На прошлой неделе. Ты мне позвонила.

— Совершенно верно. Позвонила и сказала.

— Скажи еще раз. Театральный вздох.

— Лимузин привез мне розы и очень милую открытку. Я не знаю, от кого они. Так?

— Но ты знала, что их привезут. С фирмы позвонили заранее.

— С фирмы позвонили. Правильно. «Мы должны привезти цветы в резиденцию Хоторнов. Когда кто-нибудь будет дома?»

— Не с местной фирмы.

— Нет, фирма лондонская. Не «Интерфлора» и не зеленые человечки. Уникальные цветы, которые будут посланы из Лондона фирмой, специализирующейся на уникальных цветах, и когда я смогу их принять? «Вы шутите, — ответила я. — Вам нужны другие Хоторны». Но, как выяснилось, цветы предназначались нам. «Миссис Хоторн и мисс Кармен, — уточнили на другом конце провода. — Шесть вечера завтрашнего дня вас устроит?» Даже положив трубку, я думала, что это чья-то шутка, ошибка или трюк какого-то коммивояжера. Но на следующий день ровно в шесть к дому подкатил лимузин.

— Какой?

— Сверкающий длинный «Мерседес»… Я же тебе говорила, не так ли? С шофером в серой униформе, словно сошедшим с одного из рекламных объявлений. «Вы должны носить краги», — сказала я ему. Он не знал, что такое краги. Я тебе и об этом рассказывала.

— Какого цвета?

— Шофер?

— «Мерседес».

— Синий металлик, отполированный, как свадебный автомобиль. Шофер — белый, униформа — серая, розы — кремово-розовые. С длинными стеблями, с тончайшим ароматом, только что распустившиеся. Плюс высокая белая фарфоровая ваза, чтоб было куда их поставить.

— И открытка.

— Совершенно верно. И открытка.

— Ты говорила, без подписи.

— Нет, Оливер, я не говорила, что без подписи.

Подпись была, и я тебе ее зачитывала: «Двум прекрасным дамам от их верного поклонника». На фирменной открытке фирмы, приславшей цветы. «Маршалл и Бернстин», Джермин-стрит, W1. Когда я позвонила, чтобы узнать, кто же этот поклонник, они ответили, что не вправе назвать имя покупателя, даже если бы и знали его. Анонимные отправления для них — обычное дело, особенно перед Днем святого Валентина, но их политика остается неизменной круглый год. Так? Ты доволен?

— Они по-прежнему у тебя?

— Да, Оливер. Я их не выбросила. Хотела, знаешь ли, подумав, что прислать их мог ты. Только ты из злобы мог выкинуть такой фортель. Я ошиблась. Розы прислал не ты, о чем сам мне и сказал, ясно и понятно. Еще у меня была мысль отослать их назад или отдать в больницу, но потом я подумала, какого черта, по крайней мере кто-то нас любит, а таких роз я не видела никогда в жизни, поэтому сделала все, чтобы сохранить их подольше. Обрезала концы, насыпала в воду сахара, поставила в прохладное место. Шесть отнесла в комнату Кармен, и они ей очень понравились. Поэтому, если я не тревожусь о загадочных сексуальных маньяках, то по уши влюблена в того, кто прислал эти розы.

— Открытку ты выбросила?

— Открытка — не ключ к разгадке, Оливер. Она написана на фирме под диктовку заказчика. Я проверяла. Так что вглядываться в почерк смысла не было.

— Так где она?

— Это мое дело.

— Сколько прислали роз?

— Больше, чем кто-либо мне дарил.

— Ты их не сосчитала?

— Девушки считают присланные им розы, Оливер. Будь уверен. Не из жадности. Хотят знать, как сильно их любят.

— Сколько?

— Тридцать.

Тридцать роз. Пять миллионов и тридцать фунтов.

— И больше ничего? — спросил он после паузы. — Ни телефонного звонка, ни письма?

— Нет, Оливер, больше ничего. Я перерыла всю мою любовную жизнь, надо отметить, не такую уж бурную, гадая, кто же из моих мужчин мог нежданно разбогатеть. Получилось, только Джеральд, который вечно собирался выиграть в ирландский тотализатор, но в промежутках между скачками жил на пособие по безработице. Однако я все надеюсь. Дни проходят, а я то и дело выглядываю в окно, жду, когда же вновь подкатит синий «мерс», чтобы увезти нас, но обычно вижу только дождь.

Он стоял у кроватки Кармен, смотрел на дочь. Низко наклонился, почувствовал идущее от нее тепло, услышал ее дыхание. Она шумно втянула воздух, вроде бы начала просыпаться, но тут Хитер схватила его за руку и решительно увела сначала в коридор, а потом вниз, к входной двери, на дорожку.

— Тебе надо уйти, — сказал он. Она его не поняла.

— Нет, уходить придется тебе.

Он всматривался в нее, но, похоже, никак не мог разглядеть. Его трясло. Дрожь через запястье передавалась и ей, пока она не отпустила его.

— Уехать отсюда, — объяснил он. — Вам обеим. Не к матери и сестрам, это слишком очевидно. Поезжай к Норе. — С Норой, ее подругой, она говорила по часу после очередной ссоры с Оливером. — Скажи ей, что не можешь здесь жить. Скажи, что я свожу тебя с ума.

— Я — работающая женщина, Оливер. Что я скажу боссу?

— Ты что-нибудь придумаешь.

Она испугалась. Пришла в ужас от того, что страшило Оливера, хотя и не знала, в чем, собственно, дело.

— Оливер, ради бога, что ты натворил?

— Позвони Норе прямо сейчас. Деньги я тебе пришлю. Сколько нужно. К тебе придет человек, который все объяснит.

— А почему не можешь объяснить ты? — закричала она, достаточно громко, чтобы ее услышали на другом конце Авалон-уэй.

Его тайное убежище находилось в десяти минутах езды от Блубелл-коттедж, в конце дороги для вывозки леса, уходящей к вершине холма. Сюда он приезжал, чтобы попрактиковаться с фокусами, вращением тарелок, жонглированием. Здесь прятался, когда боялся, что ударит ее, разнесет дом или покончит с собой, злясь на свою умершую душу. Остановив минивэн, он сидел, опустив стекло, дожидаясь, пока выровняется дыхание, вслушиваясь в шуршание сосновых иголок, голоса ночных чаек, шум города, поднимающийся из долины. Иногда сидел всю ночь, глядя на бухту. Иногда видел себя на волнорезе, в момент сильного прилива, скидывающим туфли, прежде чем броситься в пенистые волны. Иногда море становилось Босфором. Заглушив двигатель, он набрал номер Брока. Послышались какие-то щелчки, и он понял, что не ошибся в наборе, лишь услышав голос женщины, повторившей набранный номер. Больше она ничего говорить не умела, потому что была женщиной-автоответчиком, то есть абстрактной женщиной.

— Бенджамин хочет поговорить с Джейкобом, — сказал он после звукового сигнала.

Статические помехи, потом голос Тэнби, исхудалой тени Брока. Бледный, как мертвец, Тэнби из Корнуолла водит автомобиль Брока, когда тому надо поспать с часок. Приносит Броку обед из китайского ресторанчика, если у того нет времени выйти из-за стола. Замещает его, лжет за него, тащит меня по лестнице, когда после крепкой выпивки ноги отказываются мне служить. Тэнби, голос спокойствия в разгар бури, человек, которого хочется задушить голыми руками.

— Ну наконец-то, какой приятный сюрприз, Бенджамин, — весело и беспечно. — Я всегда говорю, лучше поздно, чем никогда.

— Он нас нашел.

— Да, Бенджамин. Боюсь, что да. Шкипер хотел бы встретиться с тобой и как можно скорее. Завтра утром, в одиннадцать тридцать пять из ваших лесов отбывает скорый поезд, если это удобно. Встреча в том же месте. Да, Шкипер просит захватить зубную щетку, пару городских костюмов и аксессуары, особенно обувь. Как я понимаю, газеты ты читал?

— Какие газеты?

— Лично я предпочитаю «Экспресс».

Оливер на малой скорости вернулся в город. Болели мышцы шеи. Что-то странное творилось с артериями, питающими мозг. Газетный киоск на железнодорожном вокзале не работал. Он подъехал к банку, не к своему, получил в банкомате двести фунтов. Потом отправился на набережную и нашел Эрика за привычным угловым столиком в кафе на площади. Неизменным с той поры, как Эрик вышел на пенсию, оставался и его ужин: печенка, чипсы, зеленый горошек и стакан чилийского красного вина. В свое время Эрик подавал реплики из зала Максу Миллеру и иной раз подменял кого-то из «Развеселых ребят». Он здоровался за руку с Бобом Хоупом и спал, как он любил говорить, со всеми красивыми мальчиками из кордебалета. Когда Оливер уходил в запой, Эрик составлял ему компанию, извиняясь за то, что годы не позволяют ему поглощать спиртное с той же скоростью. Если возникала такая необходимость, Эрик приводил Оливера в свою квартиру, где жил с молодым парикмахером, которого звали Сэнди, и раскладывал диван в гостиной, чтобы Оливер мог хорошенько выспаться, а на завтрак кормил его тушеной фасолью.

— Как дела у тебя с фокусами, Эрик? — спросил Оливер, и Эрик картинно вскинул кустистые клоунские брови, которые красил «Греческой формулой».

— Я же впитал их с молоком матери, сын мой, куда им деться. Сейчас, правда, спрос на них невелик. Но, думаю, все наладится.

На страничке, вырванной из ежедневника, Оливер расписал свои выступления на несколько последующих дней.

— Дело в том, что у моего опекуна инфаркт и он хочет меня видеть, — объяснил он. — А это тебе премия, — и он передал Эрику двести фунтов.

— Береги себя, сын мой, — посоветовал Эрик, убирая деньги во внутренний карман яркого клетчатого пиджака.

— Не ты изобрел смерть. Бог. Богу есть за что ответить, спроси у Сэнди.

Миссис Уотмор дожидалась его. Бледная и испуганная. Точно так же она выглядела, когда их посетил Кэдгуит.

— Следующий его звонок будет десятым по счету, — выпалила она. — «Где же Олли? Скажите ему, что бегать от меня незачем». А потом он появился у моей двери, позвонил, потом начал барабанить по ящику для писем, пошел к соседям. — Только тут до него дошло, что говорит она о Тугуде. — Скандалы мне не нужны, Олли. Я по уши в долгах, у меня соседи, у меня жильцы, у меня Сэмми. Ты не такой, как все, Оливер, и я не знаю, почему.

Она думала, что Оливер ее не слышал, потому что он, наклонившись над столом в холле, читал ее «Дейли телеграф», чего отродясь не бывало. Он ненавидел газеты, не просто не брал в руки, а обходил стороной. И уже подумала, что ему просто не хочется говорить с ней, и даже решила прикрикнуть на него, чтобы он не валял дурака и повернулся к ней лицом, но, приглядевшись, вдруг поняла, что дело серьезное, а интуиция подсказала ей, что та часть его жизни, в которой нашлось место и ей, и Сэмми, окончена. Откуда бы он ни пришел в Абботс-Ки, настала пора возвращаться обратно. Ибо она знала, пусть и не могла выразить это знание словами, что все это время он от чего-то прятался, не столько от жены и ребенка, как от себя самого. И то, от чего он бежал, вот-вот могло его найти.

«ЗАСТРЕЛЕН АДВОКАТ, ОТПРАВИВШИЙСЯ ОТДОХНУТЬ В ТУРЦИЮ», — прочитал Оливер. Под заголовком красовалась фотография Альфреда Уинзера, директора юридического департамента, расположенного в Уэст-Энде финансового дома «Сингл и Сингл». В очках с роговой оправой он выглядел классическим адвокатом, хотя надевал их лишь на собеседование с новым секретарем. Опознание тела не удалось провести сразу, потому что немало времени ушло на поиски вдовы, которая, по словам ее матери, воспользовалась отсутствием мужа, чтобы устроить себе небольшой отпуск. Причину смерти все еще не установили, не исключалось убийство, не обошлось без намека на возрождение в регионе курдского терроризма.

В дверном проеме возник Сэмми в отцовском пуловере, надетом поверх пижамы.

— Как насчет бильярда? — спросил он.

— Мне надо съездить в Лондон, — ответил Оливер, не отрываясь от газеты.

— Надолго?

— На несколько дней.

Сэмми исчез. А мгновением позже сверху донесся голос Бурла Ивса: «Надоело мне быть бродягой…»