В «Хауз оф Сингл» напряжение можно буквально пощупать. Строго одетые машинистки робко ходят по коридорам. Трейдерский зал, барометр настроения, гудит от слухов. Тайгер нацелился на большой куш. «Сингл» или сорвет банк, или лопнет. Тайгер готовится провернуть проект века.

— И Евгений, говоришь, в хорошем настроении? Прекрасно, — походя бросает Тайгер после короткого совещания, которое обычно следует за возвращением Оливера из очередной поездки на Дикий Восток.

— Евгений — молодчина, — поддакивает Оливер, — и Михаил во всем ему помогает.

— Прекрасно, прекрасно, — кивает Тайгер, прежде чем с головой уйти в дебри операционных расходов и колебаний биржевых котировок.

Тинатин присылает Оливеру письмо, в котором советует познакомиться с еще одной дальней кузиной, ее зовут Нина. Она — дочь умершего мингрельского скрипача и преподает в Школе изучения стран Востока и Африки. Оливер видит в совете матери Зои намек на то, что ему следует найти другой объект внимания, посылает письмо вдове скрипача и получает приглашение приехать в Бейсуотер на чай. Вдова скрипача — вышедшая на пенсию актриса, с привычкой приглаживать рукой остатки волос, но ее дочь Нина — черноволосая красавица со жгучими глазами. Нина соглашается обучать Оливера грузинскому языку. Начинают они с алфавита, прекрасного, но пугающего, и Нина предупреждает, что обучение может занять не один год.

— Чем дольше, тем лучше! — галантно восклицает Оливер.

Нина — девушка возвышенная и очень трепетно относится к своим грузинским и мингрельским корням. Она тронута искренним восхищением Оливера всем тем, что ей особенно дорого, тем более что ничего не знает о нефти, металлоломе, крови и взятках на семьдесят пять миллионов долларов. Оливер и не собирается портить ей настроение лишней информацией. Скоро она делит с ним постель. И если Оливер и догадывается, что Зоя, спасибо женской интуиции, знает об их союзе, угрызений совести он не испытывает: с какой стати? И радуется тому, что, улегшись в постель с Ниной, смог удалиться на безопасное расстояние от жены-хищницы важного делового партнера, чье обнаженное тело все еще призывно зовет его из окна верхнего этажа московского дома. Под руководством Нины он покупает книги грузинских писателей, сборник грузинских народных сказок. Слушает грузинскую музыку, вешает карту Кавказа на стене своей квартиры, где вечно царит беспорядок, в многоэтажном доме, построенном с помощью капитала «Сингла» в Челси-Харбор.

И Почтальон счастлив. Счастлив не вообще, ибо Оливер не воспринимает счастье как абстрактное понятие. Он находит счастье в том, что делает, в том, что создается с его участием. Он счастлив в любви, ибо полагает, что именно это чувство вызывает в нем Нина.

Счастлив в работе, если работа эта — поездки к Евгению, Михаилу, Тинатин при условии, что тень Хобэна маячит на значительном расстоянии, а Зоя продолжает игнорировать его. Если раньше взгляд ее печальных глаз неотступно следовал за ним, то теперь она не желает замечать его присутствия. Не появляется на кухне, если Оливер рубит там овощи, помогая Тинатин. В коридорах, на лестницах, в комнатах, Павел всегда при ней, она использует ширму своих волос, чтобы отгородиться от английского гостя.

— Скажи отцу, что через неделю будут подписаны все документы, — говорит ему Евгений у древнего бильярдного стола, убедившись, что в пределах слышимости нет никого, кроме Хобэна, Михаила и Шалвы. — Скажи ему, как только документы подпишут, он должен приехать в Мингрелию и подстрелить медведя.

— В этом случае ты должен приехать в Дорсет и подстрелить фазана, — отвечает Оливер, и они обнимаются.

На этот раз Оливер не везет с собой писем. Только два послания в голове, выученные наизусть. Они действуют так возбуждающе, что в самолете даже возникает мысль, а не предложить ли Нине выйти за него замуж. День этот — 18 августа 1991 года.

Двумя днями позже Нина горько плачет, что-то причитая на грузинском. Она плачет, разговаривая по телефону, она плачет, входя в квартиру Оливера, плачет, когда они сидят на софе бок о бок, словно два старичка, и в ужасе наблюдают, как новая Россия балансирует на грани анархии, ее лидер захвачен старой гвардией, одной ногой стоящей в могиле, газеты закрыты, на улицах городов грохочут танки, а люди, находившиеся на высочайшем уровне власти, валятся, как сбитые шаром кегли, хороня полностью подготовленные к реализации Специальные проекты по металлолому, нефти и крови.

На Керзон-стрит по-прежнему лето, да только птицы уже не поют. Нефть, металлолом и кровь забыты, словно их никогда и не было. Признать их — все равно что признать собственную кончину. Недавняя история молчаливо переписывается, молодые мужчины и женщины в Трейдерском зале отправлены на поиски новой добычи. А в остальном ничего, абсолютно ничего не произошло. Десятки миллионов инвестиций не обратились в пыль, ни пенса не потрачено на авансы в счет комиссионных, американским посредникам и чиновникам не совали никаких взяток, не вносился задаток за лизинг «Джамбо», оснащенных холодильными установками. Тепло, свет, арендная плата, жалованье, бонусы, страхование на случай болезни, страхование на период учебы, телефонные и представительские счета для пяти этажей здания на Керзон-стрит и их обитателей остаются прежними. И Тайгер не меняется ни на йоту. Походка такая же легкая, вид такой же гордый, планы такие же грандиозные, костюм от «Хэйуэрда» по-прежнему сидит как влитой. Только Оливер и, возможно, Гупта, индус, личный слуга Тайгера, знают о боли, упрятанной под этой броней, знают, как близок он к предельной черте, за которой заканчивается жизнь. Но когда Оливер, переполненный состраданием, выбирает момент, чтобы посочувствовать отцу, Тайгер резко и яростно осекает его:

— Мне не нужна твоя жалость, благодарю. Мне не нужны твои нежные чувства или твое участие. Мне нужны твое уважение, твоя верность, твои мозги, используемые по назначению, и, пока я старший партнер, твое повиновение.

— Хорошо, извини, — бормочет Оливер, а поскольку Тайгер не выказывает желания продолжить разговор, возвращается в свой кабинет и тщетно пытается дозвониться до Нины.

Что с ней стало? Их последняя встреча прошла на редкость неудачно. Поначалу он убеждает себя, что это происки Зои. Потом с неохотой вспоминает, что крепко напился и в подпитии, по доброте одинокого сердца, поделился с Ниной некоторыми подробностями своих деловых отношений с дядей Евгением, как она его называет. Вроде бы бросил такую фривольную фразу: «Если Советский Союз потерял будущее, то „Сингл“ — последнюю рубашку». А когда она надавила на него, счел уместным рассказать ей о том, как «Хауз оф Сингл» с помощью и участием дяди Евгения намеревался сорвать большущий куш на экспорте из России жизненно важных субстанций, таких, как, чего уж там прикидываться, товар есть товар, кровь. Нина побледнела, пришла в ярость, набросилась на него с кулаками, а потом, ругаясь, пулей вылетела из квартиры, не в первый раз, темперамент-то мингрельский, чтобы более не вернуться.

— Она нашла нового любовника, чтобы отомстить тебе, — признается по телефону ее опечаленная мать. — Она говорит, что ты декадент, дорогой, хуже чертово-го русского.

Но что с братьями? Что с Тинатин и дочерьми? Что с Вифлеемом? Что с Зоей?

— Братьев депортировали, — рубит Массингхэм, которого трясет от зависти с того самого момента, как роль посредника отняли у него и передали зеленому младшему партнеру. — Дали пинка под зад. Изгнали. Сослали в Сибирь. Запретили появляться в Москве, Грузии или где-либо еще.

— А Хобэн и его друзья?

— О, мой дорогой друг, этот и ему подобные никогда не пропадут.

Ему подобные? Подобные кому? Массингхэм не уточняет.

— Евгений остался с кучей металлолома, дорогой.

О нефти и крови упоминать не будем, — зло добавляет он.

Связь с бурлящей Россией неустойчива, и Оливеру строго-настрого запрещено звонить Евгению или кому-то из его окружения. Тем не менее он проводит вечер в вонючей будке телефона-автомата в Челси, уговаривая телефонистку соединить его с нужным абонентом. Воображение рисует ему Евгения, который в пижаме сидит на мотоцикле, до отказа повернув ручку газа, и стоящий в нескольких футах телефонный аппарат, звонки которого без остатка растворяются в реве мощного двигателя. Телефонистка, дама из Эктона, слышала о том, что в Москве толпа штурмует фондовую биржу.

— Подождите несколько дней, дорогой, я бы подождала, — советует она, как медсестра в школе, которой он пожаловался на головную боль.

Последнее окошечко надежды захлопнулось. «Зоя была права. Нина была права. Мне следовало сказать „нет“. Раз я согласился продавать кровь бедных русских, значит, от меня можно ожидать чего угодно». Евгений, Михаил, Тинатин, Зоя, белые горы и восточные пиры преследуют его, как собственные разбитые надежды. В своей квартире в Челси-Харбор он снимает со стены карту Кавказа и, смяв, бросает в корзинку для мусора на пустой белоснежной кухне. Мать Нины рекомендует ему другого учителя, пожилого кавалерийского офицера, который когда-то, пока хватало сил, был ее любовником. Оливер выдерживает с ним пару уроков и отменяет остальные. В «Сингл» он приходит как тень, закрывается в своем кабинете, приказывает приносить сандвичи на ленч. Слухи достигают его, как путаные донесения с фронта. Массингхэм прослышал про огромный склад серной кислоты, запасенной военными где-то под Будапештом. Тайгер отправляет его проверить данные. Через неделю, потраченную попусту, он возвращается ни с чем. В Праге группа зеленых математиков берется налаживать промышленные компьютерные сети за ничтожно малую цену, но для того, чтобы начать бизнес, им нужно оборудование стоимостью в миллион. Массингхэм, наш неутомимый посол, летит в Прагу, встречается с двумя девятнадцатилетними бородатыми гениями и возвращается с твердым убеждением, что юнцы выдают желаемое за действительное. Но с Рэнди, Тайгер не устает напоминать об этом Оливеру, никогда не знаешь, где правда, а где — нет. В Казахстане обнаруживается текстильная фабрика, мощности которой позволяют производить квадратные мили уилтонских ковров, которые по качеству в два раза лучше настоящих, а стоят в четыре раза дешевле. Проинспектировав полузатопленное здание с ржавыми железными станками, Массингхэм высказывает сомнения в целесообразности финансирования проекта. Тайгер, пусть не без колебаний, следует его совету. Приходит известие об открытии на Урале колоссальных золотых россыпей. На этот раз Оливер три дня торчит в крестьянском доме, бомбардируемый телефонными звонками отца, ожидая прихода проверенного проводника, который так и не появляется.

Тайгер тоже стремится к уединению и размышлениям. Взгляд его обращен в себя. Дважды, по слухам, его вызывали в Сити для объяснений. В Трейдерском зале шепотом произносят такую леденящую душу фразу, как «лишение права выкупа заложенного имущества». В нем вдруг просыпается тяга к путешествиям. Заглянув в финансовый департамент, Оливер обращает внимание на расходную ведомость, согласно которой мистер и миссис Сингл прожили три дня в «королевских апартаментах» «Гранд-отеля», каждый вечер принимая гостей. Оливер предполагает, что в роли миссис Сингл выступала Катрина из «Колыбели Кэт». Корешки талонов на бензин, сданные мистером Гассоном, шофером, показывают, что в Ливерпуль мистер и миссис ездили в «Роллс-Ройсе». Ливерпуль — стартовая площадка Тайгера. Именно там он, начинающий барристер, завоевал авторитет, защищая не самых последних представителей преступного мира. Путешествие следует через неделю после появления на Керзон-стрит трех широкоплечих господ из Турции в костюмах из блестящей материи, которые в регистрационной книге указали своим местом жительства Стамбул. Принимает их лично Тайгер, и Оливер может поклясться, что сквозь веджвудские двери слышит голоса Хобэна и Массингхэма, когда под каким-то предлогом заглядывает к Пэм Хосли, но Пэм, как обычно, не желает делиться тем, что знает.

— Там совещание, мистер Оливер. Боюсь, это все, что я могу сказать.

Все утро он нервно ждет вызова в кабинет отца, но напрасно. На ленч Тайгер отправляется в «Колыбель Кэт» вместе со своими крупногабаритными гостями, и они уже выходят на улицу, прежде чем Оливеру удается бросить на них взгляд. Когда несколько дней спустя он вновь проверяет расходы Тайгера, то несколько раз обнаруживает слово «Стамбул». Массингхэм возобновляет свои поездки. Теперь путь его лежит в Брюссель, на Северный Кипр, на юг Испании, где офшорная компания «Хауз оф Сингл» недавно приобрела сеть дискобаров, таймшерных комплексов и казино. А поскольку в Трейдерском зале Массингхэма полагают лакмусовой бумажкой, все только и гадают, чего он так сияет, какие секреты таятся в его черном брифкейсе?

Как-то вечером, когда Оливер уже закрывает стол, в дверях возникает Тайгер, чтобы предложить спуститься в «Колыбель Кэт» и поужинать вдвоем, как в давние времена. Кэт в клубе не просматривается. Оливер подозревает, что Тайгер попросил ее не выходить в зал. Их обслуживает Альварро, старший официант. Угловой столик, который всегда зарезервирован за Тайгером, купается в мягком красном свете. Тайгер останавливает свой выбор на утке и бордо. Оливер его поддерживает. Тайгер заказывает два салата, забыв, что Оливер терпеть не может салат. Как обычно, они начинают обсуждать любовную жизнь Оливера. Не желая признаться в разрыве с Ниной, Оливер предпочитает приукрасить их отношения.

— То есть ты наконец собираешься остепениться? — восклицает в удивлении Тайгер. — Святой боже! Я-то полагал, что ты останешься в холостяках лет до сорока.

— Наверное, в этих делах ничего нельзя планировать наперед, — отвечает Оливер, не моргнув глазом.

— Ты сообщил Евгению эту добрую весть?

— Каким образом? С ним нет связи.

Тайгер перестает жевать, возможно, показывая, что утка не так уж и хороша. Его брови сдвигаются к переносице. К облегчению Оливера, челюсти возобновляют движение. Утка все-таки хороша.

— Насколько мне помнится, ты бывал в его поместье, — говорит Тайгер. — Там, где он собирался выращивать виноград. Да?

— Это не поместье, отец. Горная долина с несколькими деревнями.

— Но дом-то, полагаю, приличный?

— Боюсь, что нет. Если исходить из наших стандартов.

— А проект-то реальный? Может он нас заинтересовать?

Оливер смеется, но его душа приходит в ужас при мысли о том, что тень Тайгера дотянется до Вифлеема.

— Боюсь, это мечта, ничего больше. Евгений не бизнесмен в нашем понимании этого слова. Деньги будут проваливаться, как в бездонный колодец.

— Почему так?

— Во-первых, он не просчитал стоимости инфраструктуры. — Оливер помнит жесткую оценку, которую дал проекту Хобэн. — Дороги, вода, перепланировка полей, бог знает что еще. Он думает, что сможет использовать местную рабочую силу, но она неквалифицированная, там четыре деревни, и их жители терпеть не могут друг друга. — Задумчивый глоток бордо, помогающий собраться с мыслями.

— Евгений не хочет модернизировать это место. Только думает, что хочет. Это фантазия. Он поклялся сохранить долину такой, как она есть, и при этом привнести современные методы хозяйствования и озолотить всех. Невозможно одно совместить с другим.

— Но он настроен серьезно?

— Абсолютно. Будь у него несколько миллиардов, он бы вбухал их в долину. Спроси его родственников. Они в ужасе.

Многочисленные врачи Тайгера советовали ему запивать вино таким же количеством минеральной воды. Зная об этом, Альварро ставит вторую бутылку «Эвиа-на» на розовую дамасскую скатерть.

— А Хобэн? — спрашивает Тайгер. — Ты с ним тоже работал. Что он за человек? Не туповат? Знает свое дело?

Оливер мнется. Как правило, возникшая у него неприязнь к человеку угасает через несколько минут, но Хобэн — исключение.

— Я не так часто общался с ним. Рэнди знает его лучше меня. Мне он представляется одиноким волком. Всегда хочет урвать себе побольше. Но парень ничего. По-своему.

— Рэнди говорит мне, что он женат на любимой дочери Евгения.

— Я впервые слышу, что Зоя — его любимая дочь, — протестует Оливер. — Евгений гордится своими детьми. И всех любит одинаково. — Но при этом пристально наблюдает за Тайгером, вернее, за отражением последнего в розовом зеркале на стене, и догадывается: он знает, Хобэн рассказал ему и о письме, и о бумажном сердце. Тайгер кладет в рот кусочек утки, запивает бордо, потом минеральной водой, касается губ салфеткой.

— Скажи мне, Оливер, старик Евгений что-нибудь говорил тебе о его морских связях?

— Только о том, что учился в нахимовском училище и какое-то время служил в российском флоте. И что море у него в крови. Как и горы.

— Он никогда не упоминал, что однажды держал в кулаке весь черноморский торговый флот?

— Нет. Но о Евгении все узнаешь постепенно, в зависимости от того, чем он решил поделиться с тобой.

Следует пауза, в течение которой Тайгер ведет диалог с самим собой, после чего озвучивает решение, не объясняя обусловивших его причин:

— Да, я думаю, пока мы дадим Рэнди волю, если ты не возражаешь. Ты перехватишь вожжи, когда проект сдвинется с места. — Отец и сын стоят на тротуаре Саут-Одли-стрит и восхищаются звездным небом. — И приглядывай за своей Ниной, старина, — наставляет его Тайгер. — Кэт о ней самого высокого мнения. Я тоже.

Еще месяц, и, к нескрываемой ярости Массингхэма, Почтальона направляют в Стамбул, где разбили свой шатер Евгений и Михаил.