ГЛАВА 21

Его номер оказался маленьким швейцарским Версалем. Письменный столик с мраморной крышкой и дутыми ножками был отделан медными инкрустациями, над двумя белоснежными кроватями висела гравюра Бартлетта, изображавшая байроновского Чайльд Гарольда. За окном стоял туман, такой густой, что казалось, нависла серая стена. Смайли разобрал чемодан и спустился вниз, в бар, где пожилой пианист наигрывал попурри из модных в пятидесятые годы мелодий, какие любила Энн, да и он, пожалуй, тоже. Смайли выпил бокал «Фендана», закусывая сыром и думая: «Началось». Вот теперь началось. Отныне назад пути нет, никаких колебаний. В десять он отправился в старый, любимый город. В холодном воздухе улиц, вымощенных булыжником, пахло жареными каштанами и сигарами. Древние фонтаны надвигались на него из тумана, средневековые дома напоминали декорацию к пьесе, в которой он не участвовал. Он шел под аркадами, мимо художественных галерей и магазинов антиквариата, мимо дверей, таких высоких, что туда можно было бы въехать на лошади. У моста Нидегг он остановился и посмотрел на реку. «Сколько проведено здесь ночей, – мелькнуло у него в голове. – Сколько пройдено улиц». Он вспомнил детство: «Так странно блуждать в тумане – ни одно дерево не узнает другое». Ледяной туман низко клубился над быстро бегущей водой, запруда в свете фонарей казалась кремово-желтой.

Позади него остановилась машина, оранжевая «вольво» с бернским номером. И ненадолго притушила фары. Как только Смайли направился к ней, дверца пассажира открылась, и при свете вспыхнувшей внутри лампочки он увидел за рулем Тоби Эстерхейзи, а на заднем сиденье суровую на вид женщину, одетую как бернская домохозяйка, с ребенком на коленях. «Для прикрытия, – догадался Смайли, – для силуэта, как говорят те, кто занимается слежкой». Машина тронулась с места, и женщина заговорила с ребенком на швейцарском немецком. Голос ее звучал раздраженно:

– Видишь, там журавль, Эдуард… А теперь мы проезжаем мимо медвежьей ямы, Эдуард… Смотри, Эдуард, трамвай…

«Наружники» вечно всем недовольны», – вспомнил Смайли: такова участь тех, кто подглядывает. Женщина размахивала руками, указывая ребенку то на одно, то на другое. «Семейный вечер, офицер, – значилось в сценарии. – Мы ездили в гости в нашей оранжевой „вольво“, офицер. А теперь едем домой. И мужчины, офицер, естественно, сидят впереди».

Они въехали в Эльфенау, дипломатическое гетто Берна. Сквозь туман Смайли смутно видел заросшие сады, белые от мороза, и зеленые портики вилл. В свете фар мелькнула медная дощечка, возвещая о том, что это – владение какого-то арабского государства; двое охранников стояли у ворот. Машина проехала мимо англиканской церкви и нескольких теннисных кортов, затем выехала на проспект, окаймленный голыми буками. Фонари белыми шарами светились среди них.

– Номер восемнадцатый будет в пятистах метрах слева, – тихо произнес Тоби. – Григорьев и его жена занимают нижний этаж. – Он ехал медленно, якобы из-за тумана.

– Очень богатые люди живут здесь, Эдуард! – со вздохом произнесла женщина у них за спиной. – Все приехали к нам из чужих мест.

– Большинство тех, кто прибыл из-за железного занавеса, живут в Мури, а не в Эльфенау, – продолжал свои пояснения Тоби. – Это своеобразная коммуна – они все делают группами. По магазинам ходят группами, гуляют группами и так далее. Григорьевы ведут себя иначе. Три месяца назад они переехали из Мури сюда, сняв тут квартиру. Три с половиной тысячи в месяц, Джордж, он сам платит хозяину.

– Наличными?

– Каждый месяц сотенными бумажками.

– А как расплачиваются за квартиры остальные сотрудники посольства?

– По счетам, через миссию. Но не Григорьевы. Григорьевы составляют исключение.

Их обогнала полицейская машина, двигавшаяся медленно, точно баржа по реке, – Смайли заметил, как в их сторону повернулись три головы.

– Смотри, Эдуард, полиция! – воскликнула женщина и попыталась заставить мальчика помахать им.

А Тоби говорил без умолку.

– Полиция беспокоится насчет бомб, – пояснил он. – Они считают, палестинцы намерены все здесь взорвать. Это и хорошо для нас, и плохо, Джордж. Если мы будем неуклюжи, Григорьев решит, что мы местные архангелы. А вот с полицией это не пройдет. Еще сто метров, Джордж. Высматривайте черный «мерседес» во дворе. Остальные сотрудники пользуются посольскими машинами. Но не Григорьев. Григорьев ездит в собственном «мерседесе».

– Когда он его приобрел? – поинтересовался Смайли.

– Три месяца назад, из вторых рук. Примерно в то же время, когда уехал из Мури. Это стало для него настоящим скачком, Джордж. Все равно как день рождения – столько подарков! Машина, квартира, повышение с первого секретаря в советники.

Оштукатуренная вилла находилась в большом саду, задняя часть которого скрывалась в тумане. В зашторенном окне-фонаре Смайли увидел проблески света. В саду была детская горка и нечто вроде пустого бассейна. На гравиевой дорожке стоял черный «мерседес» с дипломатическим номером.

– Номера всех машин Советского посольства кончаются на цифре «семьдесят три», – сказал Тоби. – А у англичан – на цифре «семьдесят два». Григорьева два месяца тому назад получила права. Только две женщины в посольстве имеют водительские права. Одна из них – Григорьева, и она ужасный водитель, Джордж. В самом деле ужасный.

– А кто еще живет в доме?

– Хозяин. Профессор Бернского университета, ублюдок. Некоторое время тому назад Кузены подобрались к нему и сказали, что хотели бы установить на нижнем этаже парочку микрофонов – за деньги. Профессор взял деньги и, как добропорядочный гражданин, сообщил о них в Бундесполицай. В Бундесполицае перепугались. Они пообещали Кузенам смотреть в другую сторону в обмен на то, что Кузены покажут им товар. От проведения операции отказались. Похоже, Кузены не слишком интересовались Григорьевым, а собирались подслушивать просто порядка ради.

– А где дети Григорьева?

– В школе Советской миссии в Женеве, где они живут всю неделю. В пятницу вечером приезжают домой. По уик-эндам семейство совершает экскурсии. Бродят по лесам, греются на солнышке, играют в бадминтон. Собирают грибы. Григорьева помешана на свежем воздухе. Кроме того, они разъезжают на велосипедах, – добавил Тоби, бросив взгляд на Смайли.

– Григорьев ездит с семейством на эти экскурсии?

– По субботам он работает, Джордж, и убежден, только для того, чтобы отдохнуть от семейства.

Смайли заметил, что у Тоби сложился вполне определенный взгляд на супружескую жизнь Григорьевых. Интересно, подумал он, не под влиянием ли собственной?

Они свернули с проспекта на боковую дорогу.

– Слушайте дальше, Джордж, – продолжал Тоби, все еще муссируя тему григорьевских уик-эндов. – О'кей? «Наружники» часто выдумывают. Они вынуждены выдумывать – такова их работа. Так вот, в отделе виз работает девушка. Брюнетка и весьма сексуальная для русской. Ребята называют ее Крошка Наташа. Зовут ее как-то иначе, но для них она Наташа. По субботам она приходит в посольство. Работать. Григорьев раза два отвозил ее домой в Мури. Мы сделали несколько снимков, совсем недурных. Она выходит из машины, немного не доехав до своего дома, и последние пятьсот метров идет пешком. Почему? В другой раз он с ней просто катался – они проехались вокруг Гуртена, уютненько беседуя. Возможно, ребятам так это показалось из-за Григорьевой. Сам Григорьев им нравится. Вы же знаете, какие они, эти «наружники». Либо любят, либо ненавидят. Так вот он им нравится.

Тоби решил припарковаться. В тумане впереди блеснули огни маленького кафе. Во дворе стоял зеленый «ситроен» – малолитражка с женевским номером. На заднем сиденье лежала груда картонных коробок словно с образцами товаров. С радиоантенны свисал лисий хвост. Выскочив из своей машины, Тоби дернул на себя хлипкую дверцу малолитражки и подтолкнул Смайли к сиденью для пассажиров, затем протянул ему котелок, и Смайли надел его. Сам Тоби надел русскую меховую шапку. Они отъехали, и Смайли успел увидеть, как бернская матрона пересела за руль оранжевой «вольво», из которой они только что вылезли. Ее мальчик оживленно махал им через заднее стекло, когда они проезжали мимо.

– Как поживают наши? – поинтересовался Смайли.

– Отлично. Роют землю, Джордж, все до единого. У одного из братьев Саррор заболел малыш, ему пришлось вернуться домой, в Вену. Очень переживал. А в остальном все отлично. Все они считают вас Первым номером. Справа к нам подходит Гарри Слинго. Помните Гарри? Работал у меня на побегушках в Актоне.

– Я читал, что его сын получил стипендию в Оксфорде, – произнес Смайли.

– По физике. В Оксфорде. Мальчишка просто гениален. Смотрите вперед, Джордж, не поворачивайте головы.

Они проехали мимо фургона с надписью «Auto – Schnelldienst», размашисто написанной краской по борту; шофер дремал за рулем.

– А кто там сидит? – спросил Смайли, когда фургон остался позади.

– Пит Ласти, был в свое время охотником за скальпами. Этим ребятам сейчас туго приходится, Джордж. Никакой работы, никаких операций. Пит записался в армию Родезии. Убил несколько человек, ему там не понравилось, вернулся. Ничего удивительного, что они вас обожают.

Они снова ехали мимо дома Григорьева. Свет горел теперь уже в другом окне.

– Григорьевы рано ложатся спать, – с некоторым удивлением произнес Тоби.

Впереди стоял лимузин с номером цюрихского консульства. Шофер читал какую-то книжонку в бумажном переплете.

– Это – Канадец-Билл, – пояснил Тоби. – Григорьев выезжает из дома, поворачивает направо и проезжает мимо Пита Ласти. Поворачивает налево и проезжает мимо Канадца-Билла. Они ребята хорошие. Зорко смотрят.

– А кто позади нас?

– Девицы Майнерцхаген. Старшая только что вышла замуж.

Туман отъединял их от всех, поглощал все звуки. Они спустились с небольшого холма, проехали мимо резиденции английского посла справа – на подъездной аллее стоял его «роллс-ройс». Дорога заворачивала влево, и Тоби следовал по ней. В этот момент ехавшая сзади машина обогнала их и очень кстати посветила фарами. В свете их Смайли увидел впереди окруженный деревьями тупик, и в конце его – высокие закрытые ворота, за которыми виднелась охрана из нескольких человек. Остальное полностью скрывали деревья.

– Приветствую вас в Советском посольстве, Джордж, – очень тихо произнес Тоби. – Двадцать четыре дипломата, пятьдесят сотрудников разных рангов – шифровальщики, машинистки, несколько очень скверных шоферов, все живут в одном месте. Торговое представительство находится в другом здании, на Шанценекштрассе семнадцать. Григорьев там завсегдатай. В Берне есть также ТАСС и «Новости» – обе организации служат главным образом крышей. Главная резидентура – в Женеве, под крышей ООН, около двухсот человек. А здесь филиал: в общем и целом человек двенадцать – пятнадцать, расширяются, но медленно. Консульство находится позади посольства. Вы проходите в него через калитку в ограде, точно в курильню опиума или в бордель. В приемной установлен телевизор, куда транслируется изображение дорожки к дому со сканеров. Попытайтесь хотя бы разок подать прошение о визе.

– Благодарю вас, пожалуй, я пропущу этот шанс, – улыбнулся Смайли, и Тоби издал свой редкий смешок.

– Территория посольства, – прокомментировал Тоби, указывая в свете фар на лесистую местность, круто спускавшуюся вправо. – Тут Григорьева играет в волейбол, читает политические наставления детям. Поверьте, Джордж, это очень искушенная женщина. Посольский детский сад, кружки политпросвещения, клуб пинг-понгистов, женский бадминтон – эта женщина верховодит всюду. Можете мне не верить, послушайте, что говорят о ней мои ребята.

Когда они выворачивали из тупика, Смайли поднял глаза и увидел, как в верхнем окне углового дома потух свет, затем снова зажегся.

– Это Паули Скордено приветствует нас в Берне, – сказал Тоби. – Мы на прошлой неделе умудрились снять тут верхний этаж. Паули работает на Рейтер. Мы даже сумели устроить ему удостоверение журналиста. Визитную карточку, все, что надо.

Тоби остановил машину возле Тунплатц. Часы на башне в стиле модерн пробили одиннадцать. Пошел мелкий снежок, но туман не рассеивался. С минуту оба молчали.

– Сегодня все шло как на прошлой неделе, на прошлой неделе – как на предыдущей, Джордж, – доложил Тоби. – Каждый четверг одно и то же. После работы Григорьев едет на «мерседесе» в гараж, заправляет машину бензином и маслом, проверяет батареи, просит квитанцию. Едет домой. В шесть часов или чуть позже к двери его дома подъезжает посольская машина, и из нее выходит Красский, курьер, регулярно приезжающий по четвергам из Москвы. Один. Вечно вздрюченный, профессионал. Во всех других случаях Красский никуда не ездит без сопровождения Богданова. Они вместе летают, вместе возят почту, вместе едят. Но к Григорьеву Красский приезжает один. Проводит у него полчаса и уезжает. Почему? Очень странно для курьера, Джордж. И поверьте, очень опасно работать без подкрепления.

– Так что же вы думаете насчет Григорьева? – перебил его Смайли. – Кто он?

Тоби рассек воздух ладонью.

– Григорьев – не тренированный агент, Джордж. Никаких приемов он не знает – в общем, полная катастрофа. В то же время он и не тот, за кого себя выдает. Словом, серединка на половинку, Джордж.

«Таким же был и Киров», – подумал Джордж.

– Как вы считаете, у нас достаточно на него материала? – задал вопрос Смайли.

– Технически – никаких проблем. Банк, фальшивое прикрытие, даже Крошка Наташа, – технически у нас все козыри на руках.

– И вы считаете, он сгорит, – заключил Смайли скорее утвердительно, чем вопросительно.

В темноте Тоби снова взмахнул рукой, повертев ладонью и так и эдак.

– Человек сгорает, Джордж, всегда случайно, вы понимаете, что я хочу сказать? Иные люди вдруг ощущают прилив героизма и хотят умереть за свою страну. А другие перекатываются и лежат тихо, стоит им пригрозить. Иные люди не сгорают от упрямства. Понимаете, что я хочу сказать?

– Да. Думаю, что понимаю, – подтвердил Смайли. И снова вспомнил Дели и лицо человека, молча наблюдавшего за ним сквозь сигаретный дым.

– Не пережимайте, Джордж. О'кей? Надо время от времени класть ноги наверх.

– Спокойной ночи, – пожелал ему Смайли.

Он сел на последний троллейбус, ехавший в центр. Когда он добрался до «Бельвю», шел сильный снег – он падал крупными хлопьями, кружась в желтом свете фонарей. Смайли поставил будильник на семь часов.

ГЛАВА 22

Молодая женщина, которую звали тут Александра, уже час не спала, когда зазвонил колокол, но она, услышав его, лишь выше подтянула колени под ситцевой ночной рубашкой, зажмурилась и сказала себе, что все еще спит, – этому ребенку нужен отдых. Колокол, как и будильник Смайли, прозвонил в семь часов, а она уже в шесть слышала, как звонили по долине часы на башнях – сначала в католической церкви, затем в протестантской, затем на ратуше, и не поверила ни одному из них. Ни этому Богу, ни другому и уж меньше всего бюргерам с лицами мясников, которые стояли на ежегодном празднике, вытянувшись, выпятив живот, в то время как хор пожарных тянул патриотическую песню на швейцарском диалекте.

Александра знала о ежегодном празднике, потому что он был одним из немногих Разрешенных Выездов, а для нее – первым, на котором ей разрешили присутствовать, и она немало позабавилась, узнав, что это праздник лука. Она стояла между сестрой Урсулой и сестрой Благодатью, понимая, что они обе следят за тем, чтобы она не попыталась сбежать или не взбунтовалась и не закатила припадок, и вот она целый час слушала нуднейшие речи, а потом целый час – пение под аккомпанемент нудных маршей, исполняемых духовым оркестром. Затем прошли ряженые в деревенских костюмах с плетенками лука на длинных палках, а во главе – деревенский знаменосец, который в обычные дни приносил молоко ко входу, а если ему удавалось проскользнуть внутрь – приносил к самой двери общежития в надежде увидеть какую-нибудь из девушек в окне, но, возможно, это не он выглядывал девушек, а Александра выглядывала его.