ГЛАВА 19

– А вы уверены, что его действительно зовут Фергюсон? – протянул Сол Эндерби с акцентом кокни, вульгаризмом, недавно принятым английским высшим обществом в гостиных Бельгравии.

– Я никогда в этом не сомневался, – ответил Смайли.

– Он почти единственный, кто остался у нас от всей конюшни «осведомителей». Мудрецы ныне не терпят «наружки». Это антипартийно или как-то там еще. – Эндерби продолжал изучать пухлый документ, который держал в руке. – А как вас нынче звать, Джордж? Шерлоком Холмсом, преследующим беднягу старика Мориарти? Капитаном Ахабом[21], гоняющимся за большим белым китом? Кто вы все-таки?

Смайли молчал.

– Должен сказать, хотел бы я иметь врага, – заметил Эндерби, переворачивая несколько страниц. – С незапамятных времен ищу такого. Верно, Сэм?

– Днем и ночью, шеф, – с готовностью подтвердил Сэм Коллинз и в подкрепление своих слов адресовал хозяину улыбку.

«У Бена» являлось на самом деле задней комнатой укромной гостиницы в районе Найтсбридж, и трое мужчин встретились тут час тому назад. На двери значилось: «СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ. ВХОД ПОСТОРОННИМ ЗАПРЕЩЕН», а за дверью находилась передняя, чтобы оставить пальто и шляпу, и туалет, а дальше – это выложенное дубовыми панелями святилище, полное книг, пропитанное запахом мускуса, откуда, в свою очередь, можно пройти в огражденный стенами, украденный у парка сад, с прудиком, где плавали рыбки, и дорожкой, дабы походить и поразмышлять. Личность Бена, если таковой вообще существовал, затерялась в неписаных архивах мифологии Цирка. Но его обиталище осталось местом неофициальных встреч Эндерби, а до него – Джорджа Смайли и тайной территорией, на которой происходили совещания, более никогда не повторявшиеся.

– Я прочту еще раз, если не возражаете, – буркнул Эндерби. – У меня несколько замедленное восприятие в этот час дня.

– Думаю, это вообще-то небесполезно, шеф, – сказал Коллинз.

Эндерби передвинул вниз очки со стеклами полумесяцем, но лишь за тем, чтобы посмотреть поверх них, – по теории, которую Смайли хранил в тайне, стекла в них все равно были простые.

– Говорит Киров. Это происходит после того, как Лейпциг запустил ему под хвост осу, правильно, Джордж? – Смайли рассеянно кивнул. – Они все еще сидят в публичном доме без штанов, но уже пять часов утра, и девочки разошлись по домам. Сначала у нас тут Киров плаксиво произносит: «Как ты мог так поступить со мной! Я считал тебя своим другом, Отто!» – говорит он. Ей-Богу, не того выбрал! Затем идет его заявление, плохо переведенное на английский. Они пришли к соглашению – я правильное слово употребляю, Джордж? Всякие «гм» и «ох» опущены.

Правильное ли он употребил слово или нет – на это Смайли не дал ответа. Возможно, этого от него и не ждали. Он сидел в кожаном кресле совсем неподвижно, не сняв коричневого твидового пальто, наклонившись и сцепив на коленях руки. У локтя его лежала расшифровка слов Кирова. Вид у него был осунувшийся, и Эндерби потом скажет, что ему показалось, будто Смайли соблюдал диету. Сэм Коллинз, начальник Оперативного отдела, щегольски одетый мужчина с темными усиками, вечно готовый вспыхнуть улыбкой, сидел буквально в тени Эндерби. В свое время Коллинз слыл в Цирке человеком жестоким, которого годы оперативной работы научили презирать ханжество пятого этажа. Теперь же он из браконьера превратился в лесничего и заботился о своей пенсии и своей безопасности, как раньше заботился о своей агентурной сети. Он сидел с намеренно бесстрастным лицом, выкуривал до половины коричневые сигареты, затем тушил их в потрескавшейся морской раковине и все это время смотрел глазами преданной собаки на Эндерби, своего хозяина. А Эндерби, прислонившись к боковине французского окна, как силуэт на фоне яркого света на дворе, ковырял в зубах спичкой. Из левого рукава его пиджака торчал шелковый платок, он стоял, выдвинув вперед одно колено и слегка нагнувшись, точно в ложе, отведенной для членов клуба в Аскоте. В саду, на лужайке, тонким газом лежали хлопья тумана. Эндерби откинул голову и отодвинул от себя документ, словно читал меню.

– Поехали. Я – Киров. «Когда с семидесятого по семьдесят четвертый год я занимался финансами в Московском Центре, в мои обязанности входило выявлять неточности в отчетах резидентов и призывать виновных к ответу». – Он умолк и снова посмотрел поверх очков. – Это было до того, как Кирова назначили в Париж, верно?

– Абсолютно верно, – живо подхватил Коллинз и обернулся на Смайли, ища поддержки, но не получил ее.

– Я просто составляю разработку, понимаете, Джордж, – пояснил Эндерби. – Просто выстраиваю в ряд. У меня нет ваших серых клеточек.

Сэм Коллинз ослепительно улыбнулся в ответ на такое проявление скромности со стороны шефа.

А Эндерби продолжал:

– «В ходе проведения таких крайне щекотливых и конфиденциальных расследований, которые иногда приводили к наказанию больших чинов Московского Центра, я познакомился с начальником независимого Тринадцатого управления разведки, подчиненного Центральному Комитету партии, – человека этого в Центре знали только под его кличкой – Карла. Это женское имя – говорят, так называлась первая агентурная сеть, которую он курировал». Верно, Джордж?

– Во время гражданской войны в Испании, – пояснил Смайли.

– Это было большое ристалище. Так, так. Продолжаем: «Тринадцатое управление – самостоятельная организация в Московском Центре, главной обязанностью которой является вербовка, обучение и заброс в фашистские страны глубоко законспирированных тайных агентов, известных также под названием „кроты“… и т.д… и т.д… и т.д. Часто „кроту“ требуется немало лет, чтобы найти свое место в намеченной стране, прежде чем он активно включится в разведработу». Призрак этого чертова Билла Хейдона. «Обслуживают „кротов“ не обычные резидентуры, а представитель Карлы, как его именуют, – обычно это человек военный, который днем работает в качестве атташе посольства. Этих представителей отбирает лично Карла, и они являются элитой… и т.д… и т.д…, пользующейся особым доверием и свободой, каких не имеют другие офицеры Центра, а также возможностью разъезжать и деньгами. Поэтому они являются предметом зависти всех остальных сотрудников Службы».

Эндерби сделал вид, что ему нужна передышка.

– О, Господи, эти переводчики! – воскликнул он. – А может быть, просто идущий ко дну Киров – такая зануда. Казалось бы, человек, кающийся на смертном одре, должен быть кратким, не так ли? Но только не наш Киров, о нет! Как вы там, Сэм?

– Отлично, шеф, отлично.

– Поехали дальше. – Эндерби стал снова читать торжественным тоном: – «В ходе моих расследований финансовых нарушений возникло сомнение относительно честности резидента Карлы в Лиссабоне – полковника Орлова. Карла создал тайный трибунал из своих людей, и в результате представленных мной доказательств полковника Орлова ликвидировали в Москве десятого июня семьдесят третьего года». Вы говорите, это проверено, Сэм?

– У нас есть неподтвержденное сообщение перебежчика, что его расстреляли, – живо откликнулся Коллинз.

– Мои поздравления, товарищ Киров, приятель растратчика. Иисусе! Что за змеиный колодец! Еще хуже нас. – И продолжал: – «Что касается меня, то Карла меня лично поблагодарил за то, что я разоблачил преступника Орлова, и заставил меня поклясться держать это втайне, так как он считал, что поведение полковника Орлова пятнает честь его Управления и наносит ущерб его положению в Московском Центре. Карла славится своими высокими принципами и своей порядочностью и по этой причине имеет много врагов среди тех, кто себе позволяет».

Эндерби намеренно сделал паузу и снова посмотрел поверх очков на Смайли.

– Все мы плетем веревки, на которых нас потом вешают, верно, Джордж?

– Мы – пауки-самоубийцы, шеф, – убежденно произнес Коллинз и сверкнул еще более широкой улыбкой, направив ее куда-то между ними.

Но Смайли всецело погрузился в чтение признаний Кирова, и шутки до него не доходили.

– Пропустим следующий год в жизни и любовных приключениях брата Кирова и перейдем к его следующей встрече с Карлой, – предложил Эндерби, не обращая внимания на то, как помрачнел Смайли. – Вызов ночью – это, по-моему, обычная история. – Он перевернул две-три страницы. Смайли вслед за Эндерби сделал то же самое. – Машина останавливается у московского жилья Кирова – почему, ради всего святого, они не могут говорить «квартира», как все? – его вытаскивают из постели и везут в неизвестном направлении. Странную жизнь они ведут, верно, эти гориллы из Московского Центра – никогда не знают, получат медаль или пулю в лоб. – Он снова обратился к отчету. – Все совпадает, так, Джордж? Поездка и все прочее? Полчаса на машине, маленький самолетик и так далее?

– У Тринадцатого управления есть три или четыре здания, в том числе тренировочный лагерь под Минском, – прокомментировал Смайли.

– Итак, Киров в ту же ночь снова оказывается перед Карлой, неизвестно где. Карла с Кировым совсем одни. Маленькая деревянная изба, монастырская атмосфера, голые стены, никаких свидетелей – во всяком случае видимых. Карла прямо переходит к сути дела. Как Киров отнесется к тому, чтобы получить назначение в Париж? Киров очень хотел бы поехать… – Эндерби перевернул страницу. – Киров всегда восхищался работой Тринадцатого управления, сэр, и т.д… и т.д… всегда был большим поклонником Карлы – согнемся, подползем, опять согнемся. Похоже на вашу манеру, Сэм. Интересно, что Карла показался Кирову усталым, – отметили это обстоятельство? – нервничавшим. Что-то давило на Карлу, он дымил как труба.

– Он всегда так делал, – вставил реплику Смайли.

– Делал что именно?

– Всегда много курил, – пояснил Смайли.

– В самом деле? – Эндерби перевернул еще одну страницу. – Теперь инструктаж Кирова, – прочел он. – Карла сам это делает. «Днем я должен работать сотрудником Торгового представительства при посольстве, а моя основная работа – контролировать и вести финансовую отчетность всех представителей Тринадцатого управления в следующих странах»… Киров их перечисляет. Среди прочих стоит Бонн, а не Гамбург. Вы меня слушаете, Сэм?

– Неуклонно, шеф.

– Не запутались в лабиринте?

– Ничуть, шеф.

– Умные ребята эти русские.

– Чертовски.

– Снова Киров: «Он подчеркнул чрезвычайную важность моего задания – и т.д. и т.д. – вспомнил, как отлично я проявил себя в деле с Орловым и велел – ввиду крайней щекотливости поручаемого мне задания – направлять свои донесения прямо ему в кабинет, для чего мне обеспечат специальный шифр…» Теперь переходим на страницу пятнадцать.

– Ищем страницу пятнадцать, шеф.

А Смайли ее уже открыл.

– «Однако, предупредил меня Карла, в дополнение к моим обязанностям аудитора представителей Тринадцатого управления в странах Западной Европы, мне придется выполнять некоторые тайные поручения – находить крыши или легенды для будущих тайных агентов. Все сотрудники Управления занимаются этим, пояснил он, но создание легенды – дело чрезвычайно секретное, и я ни при каких обстоятельствах не должен это ни с кем обсуждать. Ни с послом, ни с майором Пудиным, постоянным оперативным представителем Карлы в нашем посольстве в Париже. Я, естественно, принял предложение и, пройдя специальный курс по обеспечению безопасности и связи, занял свой пост. Я совсем недолго пробыл в Париже, когда поступил сигнал лично от Карлы о том, что срочно требуется легенда для женщины-агента примерно двадцати одного года». – Вот мы и у цели, – с удовлетворением заметил Эндерби. – «Карла рекомендовал мне обратиться к нескольким семьям эмигрантов и надавить на них с тем, чтобы они удочерили эту молодую женщину, – Карла предпочитал технику шантажа – подкупу». – И правильно, черт побери, – от души согласился с этим Эндерби. – При нынешнем уровне инфляции шантаж – пожалуй, единственное, что сохраняет ценность.

Сэм Коллинз разразился густым одобрительным смехом.

– Спасибо, Сэм, – любезно произнес Эндерби. – Премного благодарен.

Человек меньшего масштаба, чем Эндерби – или менее толстокожий, – пропустил бы следующие несколько страниц, ибо они главным образом подтверждали предложения трехлетней давности Конни Сакс и Смайли о том, чтобы использовать отношения, установившиеся между Лейпцигом и Кировым.

– Киров исправно прочесывает эмигрантов, но безрезультатно, – возвещает Эндерби, словно читает субтитры в кино. – Карла требует, чтобы Киров поднапрягся, Киров старается еще усерднее и – снова промашка. – Неожиданно умолкнув, Эндерби взглянул на Смайли, на этот раз в упор. – Никудышный малый, этот Киров, верно, Джордж? – спросил он.

– Да, – откликнулся Джордж.

– Вы утверждаете, что Карла не мог довериться своим ребятам. Ему пришлось пойти в народ и завербовать непрофессионала вроде Кирова.

– Да.

– Тупица. Малый, которому никогда не окончить бы Саррат.

– Совершенно верно.

– Другими словами, создав свой аппарат, натренировав его следовать, можно сказать, железным правилам, Карла не посмел воспользоваться им для этого конкретного дела. Вы это хотите сказать?

– Да, – отозвался Смайли. – Таково мое мнение.

Таким образом, когда Киров столкнулся с Лейпцигом в самолете по пути в Вену, продолжал Эндерби, перефразируя теперь рассказ Кирова, ему показалось, что Лейпциг ниспослан ему Богом в ответ на его молитвы. Не важно, что Лейпциг теперь базируется в Гамбурге, не важно, что была сотворена подлость в Таллине. Отто – эмигрант, связанный с эмигрантскими группами, Отто – многообещающий мальчик. Киров срочно дал знать об этом Карле, предлагая завербовать Лейпцига в качестве источника по эмигрантам и поставщика талантов. Карла согласился.

– Что было, если поразмыслить, еще одним идиотизмом, – заметил Эндерби. – Господи, я хочу сказать, кто же в здравом уме и твердой памяти поставит на лошадку с биографией Лейпцига? Особенно в таком деле?

– Карла оказался в трудном положении, – объяснил Смайли. – Это слова Кирова, и им есть подтверждение из других источников. Карла торопился. Он вынужден был идти на риск.

– Вплоть до того, чтоб убирать людей?

– Это произошло недавно, – произнес Смайли таким небрежно оправдывающим тоном, что Эндерби бросил на него колючий взгляд.

– Вы нынче настроены чертовски всепрощающе, не так ли, Джордж? – не без подозрения заметил Эндерби.

– В самом деле? – Смайли, казалось, это озадачило. – Значит, так оно и есть, Сол.

– И чертовски кротки тоже. – Он вернулся к записям. – Страница двадцать один, и мы можем вздохнуть свободно… – И он стал медленно читать, особо подчеркивая значение отрывка. – Страница двадцать один, – повторил он. – «После удачной вербовки Остраковой и после того, как ее дочери Александре выдали официальное разрешение проживать во Франции, мне было велено немедленно выделить из парижских сумм десять тысяч американских долларов и выплачивать их ежемесячно этому новому „кроту“, который отныне будет фигурировать под кличкой КОМЕТА. Все, связанное с агентом КОМЕТА, получало также высшую категорию секретности, любые связанные с нею сообщения следовало передавать непосредственно начальнику Управления, без посредников и кодировать особым шифром. Такие сообщения следовало отсылать предпочтительно с курьером, поскольку Карла против излишнего использования радио». – Это правда, Джордж? – спросил как бы между прочим Эндерби.

– Мы таким образом поймали его в Индии, – отозвался Смайли, не поднимая головы от бумаг. – Мы раскрыли его шифр, и он потом поклялся никогда больше не пользоваться радио. Как от большинства обещаний, которые дает человек, от этого тоже можно было отступить.

Эндерби вытащил спичку и почесал тыльную сторону ладони.

– А вы не хотите снять пальто, Джордж? – поинтересовался он. – Сэм, спросите, что он хочет выпить?

Сэм спросил, но Смайли ушел с головой в бумаги и не ответил.

Эндерби возобновил чтение вслух:

– «Мне было велено также не упоминать о КОМЕТЕ в ежегодных отчетах о расходах в странах Западной Европы, которые я, как аудитор, подписывал и представлял Карле, а он, в свою очередь, передавал их по окончании каждого финансового года на рассмотрение коллегии Московского Центра… Нет, я никогда не встречался с агентом КОМЕТА, как не знаю и того, что с ней сталось или в какой стране она действует. Знаю только, что она живет под именем Александры Остраковой, чьи родители получили французское гражданство…» – Снова пропускается несколько страниц. – «Ежемесячная выплата десяти тысяч долларов производилась не лично, я переводил деньги в банк в Туне – это в Бернском кантоне, в Швейцарии. Переводил их на счет некоего доктора Адольфа Глазера. Номинально Глазер является владельцем счета, но, я думаю, доктор Глазер – это рабочее имя человека, с которым Карла держит связь в Советском посольстве в Берне, настоящее имя его – Григорьев. Дело в том, что однажды я перевел деньги в Тун, а в результате ошибки банка деньги на счет не поступили; когда это стало известно Карле, он приказал мне – пока банки разбираются – немедленно выслать эту сумму вторично на имя Григорьева. Я так и сделал, а потом мне вернули первоначально посланную сумму. Это все, что я знаю. Отто, друг мой, прошу тебя: сохрани это в тайне, не то меня убьют». – И он, черт возьми, прав. Так они и поступили. – Эндерби швырнул записи на стол, и они упали с глухим стуком. – Можно сказать, последняя воля и завещание Кирова. Это все, Джордж?