Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Джордж Смайли (№6) - Достопочтенный Школяр

ModernLib.Net / Шпионские детективы / Ле Карре Джон / Достопочтенный Школяр - Чтение (стр. 6)
Автор: Ле Карре Джон
Жанр: Шпионские детективы
Серия: Джордж Смайли

 

 


Подвела его паника. Это произошло, когда Хейдон, подчинившись эмоциональному порыву, вмешался в осуществление конкретной операции. В ходе ее внезапно возникла настолько серьезная угроза ему самому или, возможно, какому-то другому агенту Карлы, что единственным возможным спасением, несмотря на риск, он посчитал приостановку действий. Найти повторение такой «зацепки» и желал Смайли. Ответ на этот вопрос пытались найти Смайли и его помощники, беседуя с теми, кто приходил в приемную в Блумсберри.

«Можете ли вы вспомнить за все время вашей работы в разведслужбе какой-либо случай, когда, по вашему мнению, вам не разрешили, без веских на то причин, продолжить осуществление операции так, как того требовали интересы дела и логика событий?»

Не кто иной, как Сэм Коллинз, с улыбкой записного щеголя с Миссисипи, в смокинге и с коричневой сигаретой в руке, осчастливил их своим присутствием и в ходе беседы на вышеизложенный вопрос ответил: «Пожалуй, да, старина, – могу.»

За вопросом, как и за исключительно важным ответом Сэма, четко просматривалась внушительная фигура мисс Конни Сейшес и ее настойчивые поиски «русского золота».

А за фигурой Конни на стене угадывалась вечно размытая фотография Карлы.



" К о н н и к о е – ч т о р а с к о п а л а, П и т е р, – как-то поздно вечером сказала она Гиллему шепотом по телефону. – О н а к о е – ч т о н а ш л а, и э т о в е р н о, к а к д в а ж д ы д в а ".

Это была отнюдь не первая ее находка, и даже не десятая, но изощренный инстинкт сразу же подсказал ей, что «это – вещь стоящая, дорогуша, попомни слова старушки Конни». Гиллем так и передал Смайли, а Смайли убрал все документы, запер их, расчистил стол и сказал: «Ну ладно, пусть войдет».

Конни была очень больная, крупная и умная женщина, дочь университетского преподавателя и сестра университетского преподавателя. Сама в каком-то смысле женщина не чуждая учености, известная среди ветеранов Цирка как «мать Россия». Согласно преданиям, Босс завербовал ее за игрой в бридж, когда она только начала выходить в свет, в тот самый вечер, когда Чемберлен (В 1937-1940 гг. премьер-министр Великобритании Н.Чемберлен проводил курс на «умиротворение» фашистской Германии, надеясь избежать участия Англии в войне и направить агрессию против СССР) пообещал «мир на протяжении нашей жизни». Когда Хейдон вошел в силу (благодаря возвышению своего покровителя Аллелайна), одним из его первых (и самых разумных с точки зрения инстинкта самосохранения) шагов было отправить Конни на покой. Потому что Конни знала Московский Центр вдоль и поперек – лучше, чем многие из тех, как она их называла, презренных тварей, которые в поте лица трудились «на Россию». Ее осведомленность о личной армии «кротов» и вербовщиков Карлы всегда была ее особой гордостью. В былые годы не существовало ни одного советского перебежчика, отчет об информации которого не прошел бы через изуродованные артритом руки «матери России»; не было ни одной «подсадной утки» – сотрудника, которому удалось втереться в доверие к уже выявленному «охотнику за талантами», работающему на Карлу, которого она не проинструктировала бы во всех деталях о методах работы последнего; не было ни одного самого незначительного слуха на протяжении почти сорока лет, что она провела на боевом посту, который она не впитала бы всем своим раздираемым болью существом и который не оставила бы на хранение вместе со всем хламом, который держала в своей памяти в сжатом виде и который она не могла бы моментально извлечь оттуда при первой же необходимости. Голова у Конни, как сказал однажды Босс, притворно изображая отчаяние, была похожа на оборотную сторону огромного старого конверта, где что только не записывают для памяти. Когда ее отправили на пенсию, старуха уехала в Оксфорд и совсем исчезла из виду, словно провалилась в преисподню.

Когда Смайли разыскал и снова пригласил ее, единственным любимым занятием Конни осталось разгадывание кроссворда из газеты " Т а й м с ", а для того чтобы чувствовать себя комфортно, ей требовалось две бутылки в день. Но в ту ночь – в ту самую ночь, когда свершилось это историческое событие местного масштаба, – она гордо пронесла свое внушительных размеров тело по коридору шестого этажа по направлению к расположенному за комнатой секретаря кабинету Смайли. Она была щегольски одета в чистый серый балахон и умудрилась нарисовать пару розовых губок не очень далеко от контура своих собственных. Целый день она не пила ничего крепче отвратительных мятных сердечных капель, запах которых еще долго ощущался в коридоре после того, как она уже прошла. Сознание важности происходящего, как единодушно решили все впоследствии, уже тогда ясно читалось на ее лице. В руках Конни тащила тяжелую пластиковую сумку, в какие упаковывают покупки в магазине, – кожаных сумок она не признавала.

Тем временем в ее кабинете, на одном из нижних этажей, ее пес – дворняжка по имени Тоби – безутешно скулил под ее письменным столом, вызывая неподдельное возмущение работавшего в той же комнате ди Салиса. Он нередко украдкой пинал беднягу ногой, а в более благодушные моменты довольствовался тем, что излагал Конни множество кулинарных рецептов китайской кухни, позволяющих приготовить вкуснейшие блюда из собак. На улице, за окнами мансард впервые за много дней шел проливной дождь. Конни считала это (как она сама потом рассказывала) глубоко символичным. Капли дождя, расплющивая сухие листья, выбивали дробь по шиферной крыше. В комнате перед кабинетом Смайли «мамаши» как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами – они уже давно привыкли к паломничествам Конни. Тем не менее относились они к ним весьма неодобрительно.

Д о р о г у ш и, – проворковала Конни, по-королевски помахав им расплывшейся рукой. – Какая верность! Какая п р е д а н н о с т ь ! "

Перед входом в «тронный зал» надо было спуститься на одну ступеньку вниз – непосвященные, несмотря на выцветшую от времени табличку, обычно спотыкались. Для Конни с ее артритом преодолеть эту ступеньку было все равно что спуститься по длинной лестнице, поэтому Гиллем поддерживал ее под руку.

Смайли, сцепив пухлые руки, наблюдал, как она торжественно извлекала из пластиковой сумки все, что принесла: не глаз тритона, и не палец задушенного новорожденного младенца – это снова описание Гиллема, – а досье, целую кипу досье, разложенных в определенном порядке, – трофеи еще одного ее отчаянного рейда по архиву Московского Центра. В течение трех долгих лет благодаря Хейдону к нему никто не мог подобраться. Когда Конни вытаскивала все папки и разглаживала все записки, которые приколола к ним, словно флажки в этой бумажной гонке преследования, она улыбалась своей знаменитой безбрежной улыбкой – снова слова Гиллема – и бормотала: "А, вот ты где, маленький дьяволенок или: «А куда же т ы подевался, такой-сякой?» – обращаясь, разумеется, не к Смайли и не к Гиллему, а к самим документам. У Конни была манера считать все, что ее окружает, живым и потенциально добрым или злонамеренным, будь то ее собачка Тоби, или стул, который мешает ей пройти, или Московский Центр, или, наконец, сам Карла.

– А теперь, дорогие мои, разрешите вам кое-что показать. Я устрою для вас э к с к у р с и ю и стану вашим г и д о м, – объявила Конни. – Развлечение – в ы с ш и й сорт. Словно Пасха, когда мама прятала крашеные яйца по всему дому и посылала нас, девочек, искать их.

После этого в течение, наверное, часов трех, не меньше, с перерывами на кофе, бутерброды и еще что-то, чего они совсем не хотели, но мрачный Фон тем не менее приносил и ставил перед ними, Гиллем изо всех сил старался не потерять нить, следя за всеми изгибами и скачками, которые совершала мысль Конни во время этого необычного путешествия. Полет ее мысли, благодаря изысканиям, которые она провела после догадки, был поставлен на прочную основу фактов. Она выкладывала перед Смайли документы, словно раздавая карты перед игрой, швыряя их на стол своими морщинистыми руками и отбирая так быстро, что он едва успевал их прочитать. Все это время она продолжала бормотать какую-то абракадабру (Гиллем потом назвал это «заклинаниями шамана низкого пошиба»), как это обычно делают одержимые своими идеями архивокопатели.

В основе ее открытия, насколько смог понять Гиллем, лежала обнаруженная Конни " з о л о т а я ж и л а " – след денег из Московского Центра, а точнее, советская операция по отмыванию денег. С ее помощью тайно переводившиеся средства легализовались и могли использоваться открыто. Схема всей операции была еще не совсем ясна. Часть информации поступила от родственной службы в Израиле, часть – от Кузенов. Помог и Стив Мэкелвор, резидент в Париже (теперь его уже не было в живых). Из Парижа через банк Индокитая след вел на Восток. При Хейдоне все эти документы направлялись в Лондонское управление, осуществлявшее оперативное руководство. Вместе с рекомендациями аналитического отдела изучения Советского Союза бумаги положили под сукно.

«Потенциально опасно для в высшей степени ценного источника информации» – такую резолюцию наложил один из приспешников Хейдона, и на этом все закончилось.

– Подшить в дело и забыть, – бормотал Смайли, рассеянно переворачивая страницы. – Подшить и забыть, У нас всегда есть масса веских причин для того, чтобы ничего не делать.

За окнами весь мир спал крепким сном.

– С о в е р ш е н н о в е р н о, мой дорогой, – мягко, словно боялась разбудить его, подтвердила Конни.

К этому времени папки с досье и подшивками документов были разбросаны по всему «тронному залу». Все выглядело похожим скорее на катастрофу, чем на триумф. Еще около часа Гиллем и Конни сидели молча, глядя в пространство перед собой, а Смайли тем временем скрупулезно, шаг за шагом, повторил этот путь от начала до конца: на его лице застыло напряженное выражение. Он склонился над документами, придвинувшись к лампе, и ее резкий свет еще больше подчеркивал морщины на одутловатом лице; руки судорожно перебирали бумаги, время от времени он слюнявил палец. Раз или два Джордж поднимал глаза, чтобы взглянуть на Конни, или открывал рот, чтобы сказать что-то, но она опережала его мысли и отвечала на вопрос, прежде чем он успевал задать его. Мысленно она снова проделывала это путешествие бок о бок с ним.

Закончив, Смайли откинулся на спинку кресла, снял и протер очки. На этот раз не широким концом галстука, а совершенно новеньким шелковым носовым платком, который лежал в нагрудном кармане его черного пиджака по случаю того, что он провел почти весь этот день на встрече с Кузенами, пытаясь, как и на многих предыдущих раутах, преодолеть возникшее между службами отчуждение. Пока он протирал очки, Конни, лучезарно улыбаясь, взглянула на Гиллема и одними губами неслышно прошептала: " Н у р а з в е о н н е п р е л е с т ь ? " Это было ее любимое выражение. Она часто использовала его, когда говорила о своем шефе. Что доводило Гиллема буквально до белого каления.

Следующая фраза Смайли была похожа на не очень уверенное возражение.

– И все же. Кон, формально распоряжение о проведении расследования б ы л о послано Лондонским управлением нашему резиденту во Вьентьяне.

– Это произошло прежде, чем Билл успел помешать этому, – парировала она.

Как будто не услышав, Смайли взял одну из открытых папок и протянул ее через стол Конни.

– А Вьентьян п р и с л а л – т а к и довольно пространный ответ. Это все отражено в описи документов. Но я что-то его не вижу. Где он?

Конни даже не потрудилась взять в руки папку, которую он ей протягивал.

– Где? В м а ш и н е д л я у н и ч т о ж е н и я б у м а г, дорогой мой, – отбрила старуха и, очень довольная собой, снова лучезарно улыбнулась Гиллему.

Наступило утро. Гиллем обошел комнату, выключая свет. Ближе к вечеру того же дня он заглянул в один не привлекающий особого внимания игорный клуб в Вэст-Энде, где, бодрствуя каждую ночь (как того требовала избранная им профессия), Сэм Коллинз стойко переносил тяготы вынужденной отставки. Гиллем ожидал застать его у игрового стола и удивился, когда его провели в роскошный кабинет, на двери которого висела табличка «Управляющий». Сэм восседал за внушительных размеров столом, самодовольно улыбаясь сквозь дым своих любимых коричневых сигарет, одна из которых торчала у

него во рту.

– Черт возьми, Сэм, как тебе это удалось? – спросил Гиллем театральным шепотом, притворяясь, что испуганно оглядывается по сторонам. – Ты стал крестным отцом мафии? Господи, Боже правый!

– В этом вовсе не было необходимости, – ответил Сэм все с той же вульгарно-самодовольной улыбкой.

Накинув поверх смокинга плащ, Сэм провел Гиллема через запасный выход на улицу, где оба они сели на заднее сиденье такси. Все это время в душе Гиллем удивлялся этой новообретенной важности Сэма.




У каждого сотрудника разведки, занимающегося практической, а не бумажной работой, есть приемы, помогающие ему не выдавать своих эмоций. Сэм в таких случаях обычно улыбался, глубже затягиваясь сигаретой. Глаза его загорались неярким, словно отраженным светом и выражали чрезвычайную снисходительность. Он не отводил взгляда от собеседника. Всю свою сознательную жизнь Коллинз работал в Азии. Он был ветераном Цирка, за плечами у него было много лет практической работы: пять лет на Борнео, шесть – в Бирме, еще пять – в Северном Таиланде и последние три – в столице Лаоса Вьентьяне. Работал он всегда под «крышей», отчасти соответствовавшей его действительным занятиям – коммерсант широкого профиля. В Таиланде его пару раз пытались прижать и, чтобы заставить во всем признаться, допрашивали с пристрастием, но потом отпускали. Из Саравака ему приходилось убегать, в чем был. Под настроение Сэм мог порассказать немало историй о своих странствиях среди северных горных племен Бирмы, но настроение у него бывало не часто.

Коллинз был одним из пострадавших из-за Хейдона. Пять лет назад блестящие успехи Сэма, которых он добивался, не прилагая никаких усилий, словно играючи, сделали его серьезным кандидатом на высокий пост с кабинетом на шестом этаже. Некоторые даже поговаривали, что речь шла о кресле главы Цирка, и добавляли, что Хейдон использовал весь свой авторитет, настояв на назначении Перси Аллелайна. Все это было абсолютно нелепо. И поэтому, вместо того чтобы вознестись на вершины власти, Сэм остался тянуть лямку внизу, до тех пор пока Хейдон не подстроил его отзыв и увольнение из-за якобы допущенной оплошности.

– Сэм! Как мило с твоей стороны! Садись, – сказал Смайли, всем своим видом излучая радушие. – Ты что-нибудь выпьешь? Как там по распорядку дня, что сейчас – утро? Может быть, тебе предложить завтрак?

В свое время Сэм, ошеломив всех, окончил Кембридж с самим лучшим результатом в своем выпуске. Этим он поставил в тупик преподавателей, которые до тех пор считали его чуть ли не идиотом. Впоследствии профессора утешали друг друга, говоря, что он добился такого результата исключительно благодаря своей памяти. Однако люди более практичные объясняли это совершенно иначе. По их словам, Сэм волочился за ничем не примечательной девушкой-дурнушкой, которая работала в комиссии по приему экзаменов на степень бакалавра, и что она в знак своего благорасположения помимо всего прочего заранее показала ему экзаменационные работы.

Замок пробуждается

Сначала Смайли немного позондировал почву, проверяя, чего стоит Сэм. И Сэм, который тоже был не прочь сыграть партию в покер, проверил, на что годится Смайли. Некоторые рядовые сотрудники разведки, особенно неглупые, испытывают своеобразную гордость оттого, что не знают и не хотят знать картины во всей ее полноте Искусство их работы состоит в том, чтобы умело справиться с отдельными деталями, они упрямо не желают идти дальше. Именно таких правил придерживался Сэм. Смайли заранее покопался в его досье и сейчас задал несколько вопросов, прощупывая по разным старым делам, в которых, судя по всему, все было нормально. Ответы Сэма давали представление о его настрое и насколько можно полагаться на его память.

Они разговаривали наедине. В присутствии других людей это была бы уже совсем другая игра: она могла быть более или менее трудной, но она была бы другой. Позже, когда он уже спросил о главном и оставалось задать только второстепенные вопросы, Смайли пригласил Конни, Дока ди Салиса и Гиллема. Но это было позже, а пока Смайли в одиночку пытался проникнуть в тайные мысли Сэма, тщательно скрывая от него тот факт, что вся документация по делу уничтожена и, поскольку Мэклвора уже нет в живых, Сэм – единственный свидетель некоторых исключительно важных событий.

– Скажи, пожалуйста, Сэм, не помнишь ли ты хоть что-нибудь, – спросил Смайли, когда, наконец, решил, что наступил подходящий момент, – о запросе отсюда, из Лондона, полученном однажды во Вьентьяне, относительно неких денежных сумм, переводившихся туда из Парижа? Это был обычный стандартный запрос, поручавший провести «расследование на месте – по возможности, не разглашая, кто в нем заинтересован, с целью подтвердить или опровергнуть имеющуюся информацию» – что-нибудь в этом роде. Не припоминаешь случайно чего-нибудь такого?

Перед ним лежал исписанный листок бумаги, и данный вопрос был лишь одним из многих. По ходу разговора Смайли делал какие-то пометки карандашом, не поднимая глаз на Сэма. Но точно так же, как мы слышим лучше, когда наши глаза закрыты, так и он, даже не глядя на Сэма, почувствовал, как тот весь напрягся и превратился во внимание. Сэм немного вытянул ноги, скрестил их, движения его стали замедленными и очень плавными.

– Ежемесячные переводы в банк Индокитая, – сказал Сэм после приличествующей случаю паузы. – Изрядные суммы. Переводились с канадского зарубежного счета в парижском филиале этого банка. – Он назвал номер счета – Выплаты производились в последнюю пятницу каждого месяца. Начиная с января семьдесят третьего или около того. Не помню ли я? Еще как помню.

Смайли сразу же заметил, что Сэм настраивается на долгую игру. Он помнил все очень отчетливо, но информация, которую он сообщил, была весьма скупа: это было похоже не на откровенный ответ, а на дебют длинной шахматной партии.

Все еще склоняясь над бумагами, Смайли заметил:

– Сэм, не могли бы мы немного пройтись по основным фактам? Здесь, в досье, документы подшиты не совсем правильно, и возникают кое-какие вопросы. Я хотел бы, чтобы ты внес поправки и восстановил истину в том, что касается лично тебя.

– Разумеется, – согласился Сэм и с удовольствием затянулся коричневой сигаретой.

Он смотрел на руки Смайли и время от времени, нарочито небрежно и совсем не долго, – ему в глаза. А Смайли, в свою очередь, изо всех сил старался непредвзято судить о запутаннейших ситуациях из жизни рядового агента. Вполне вероятно, что Сэм попытается укрыть от его внимания что-нибудь совершенно не относящееся к делу. Например, возможно, он немного смошенничал и ввел Центр в заблуждение относительно того, как истратил казенные деньги, а теперь боится, что этот обман обнаружится.

Может быть, он составил свое донесение в Центр на основе фактов, высосанных из пальца, вместо того, чтобы действительно навести справки, возможно, рискуя при этом головой? В конце концов, Сэм был уже в том возрасте, когда оперативный сотрудник думает прежде всего о собственной шкуре. Или все было как раз наоборот: проводя свое расследование, Сэм копнул глубже, чем было санкционировано штаб-квартирой? Тогда, когда на него сильно надавили, вместо того чтобы сообшить, что у него нет никаких сведений, он составил донесение, полагаясь на непроверенные слухи. Может быть, он заключил какую-то не слишком благовидную сделку с местными Кузенами. Или местные службы безопасности начали его шантажировать – на жаргоне Саррата это называлось: «ангелы немножко поджарили его», – и Коллинз решил угодить и нашим и вашим, так чтобы спасти свою шкуру и продолжать радоваться жизни, при этом не потеряв пенсии, заработанной в Цирке. Чтобы понять, почему сейчас Сэм ведет себя так, а не иначе, Смайли должен был помнить обо всем этом и многом другом. Очень опасно пытаться судить о реальной жизни, сидя в кабинете за письменным столом.

Поэтому, по предложению Смайли, они «прошлись» по всем фактам.

Запрос из Лондона о проведении оперативного расследования на месте, сказал Сэм, поступил в обычной форме. Старина Мак показал его Сэму, до того как он получил назначение в Париж. Мак был связным сотрудников Цирка в английском посольстве во Вьентьяне. Они встретились вечером на одной из конспиративных квартир. Все шло как обычно, хотя с самого начала стало ясно, что речь идет о русских. Сэм даже вспомнил, что он уже тогда сказал Маку: «Лондон, должно быть, думает, что это деньги из спецфонда Московского Центра», потому что вместе с другими пометками в начале шифровки он заметил перед текстом сообщения кодовое название аналитического отдела Цирка по вопросам изучения Советского Союза. (Про себя Смайли отметил, что Маку вовсе не следовало показывать Сэму эту шифровку.) Сэм также вспомнил, что сказал Мак в ответ на его замечание: «Вот уж чего им не стоило делать, так это выгонять старушку Конни Сейшес». Сэм от всей души с ним согласился. Вообще-то, по словам Сэма, выполнить это задание было довольно несложно. У Коллинза в банке Индокитая был свой человек, снабжавший Сэма информацией, – хороший парень, назовем его Джонни.

– Это зафиксировано здесь, Сэм? – вежливо поинтересовался Смайли.

«Допрашиваемый» уклонился от прямого ответа, и Смайли вполне понимал его нежелание распространяться об этом. Еще не родился такой оперативный сотрудник, который сообщал бы о всех своих информаторах. Точно так же, как иллюзионисты всеми силами стараются сохранить свои секреты, оперативные сотрудники – хотя и по другим причинам – всегда по природе своей стремятся сохранить в тайне имена своих «добровольных помощников».

– Джонни – очень надежный источник, – убежденно сказал Сэм. – Он великолепно проявил себя в нескольких операциях, связанных с торговлей оружием и наркотиками, и я готов поручиться за него перед кем угодно.

– А-а, так ты и этими делами занимался тоже – да, Сэм? – произнес Смайли с уважением.

Вот как, Сэм подрабатывал на стороне, помогая местному бюро по борьбе с наркотиками, отметил про себя Смайли. Немало оперативных сотрудников занималось этим, многие – даже с согласия штаб-квартиры: в их мире это было чем-то вроде реализации промышленных отходов, а также источником небольшого дополнительного дохода. В этом не было ничего особенного, но Смайли взял эту информацию на заметку.

– Джонни был парень что надо, – повторил Сэм. – Интонация говорила о том, что он не потерпит возражений.

– Ничуть не сомневаюсь, – все так же вежливо откликнулся Смайли.

Сэм продолжил. Он заглянул к Джонни в банк Индокитая и рассказал ему кое-что, чтобы тот не очень распространялся о поручении. Через несколько дней скромным служащий Джонни покопался в банковских книгах и обнаружил записи о переводах. Вот так в руках Сэма оказалось первое звено цепочки.

– Обычно все происходило так, – продолжал Сэм. – В последнюю пятницу каждого месяца из Парижа на имя мсье Делассю, проживающего в отеле «Кондор» во Вьентьяне, по телексу приходил денежный перевод, который выплачивался предъявителю паспорта, номер которого был указан. – И Сэм снова легко и без усилий назвал все номера. – Банк высылал извещение в понедельник, с утра пораньше. Делассю там появлялся, получал деньги наличными, укладывал их в кейс и удалялся. На этом все и заканчивалось.

– И сколько?

– Началось с небольших сумм, но они быстро выросли. Потом продолжали расти. Потом снова еще немного подросли.

– И на чем же остановились?

– Двадцать пять тысяч американских долларов крупными купюрами, – ответил Сэм без малейшей заминки.

Смайли поднял брови.

– В месяц? – спросил он, всем своим видом показывая удивление.

– Игра шла крупная, – согласился Сэм и погрузился вмолчание, которое не торопился прерывать.

Есть какая-то особая напряженность в умных людях, интеллектуальные способности которых оказываются востребованными не полностью. Иногда случается, что они просто не в состоянии контролировать проявление своих эмоций. И в этом смысле под ярким светом прожекторов они гораздо уязвимее своих глупых коллег.

– Ты сравниваешь, насколько все, что я говорю, совпадает с досье, старина? – спросил Сэм.

– Я ни с чем не сравниваю то, о чем ты говоришь, Сэм. Ты же знаешь, как все бывает в такие времена, как сейчас. Хватаешься за соломинку, прислушиваешься ко всему, что ветер принесет.

– Это точно, – промолвил сочувственно Сэм.

После того, как они обменялись взглядами, выражающими взаимное доверие, Коллинз снова возобновил свой рассказ.

Итак, Сэм проверил отель «Кондор». Один тамошний портье был постоянным источником информации вспомогательного характера – на кого он только не работал. Делассю не жил в отеле, но администратор, не смущаясь, признался, что за небольшое вознаграждение разрешил ему использовать адрес для получения корреспонденции. Случилось так, что следующий понедельник оказался как раз первым понедельником после последней пятницы месяца. С помощью Джонни Сэм поболтался под разными предлогами в банке и сумел великолепно рассмотреть этого самого мсье Делассю, когда тот вошел в банк, предъявил свой французский паспорт, пересчитал деньги, уложил их в кейс и вернулся к поджидавшему его такси.

Вообще такси, как объяснил Сэм, были во Вьентьяне редкостью. Каждый, кто хоть что-нибудь значил, имел машину с шофером, поэтому можно предположить, что Делассю не хотел называться кем-то, кто что-нибудь значит.

– Вот так все и было – заключил Сэм с интересом наблюдая за продолжавшим писать Смайли.

– Да, вот так-то.

Как и его предшественник Босс, Смайли никогда не использовал блокнотов: только отдельные листы бумаги. Он писал на стекле, которое Фон тщательно протирал дважды в день.

– Ну как: совпадает с досье или есть отклонения?

– Я бы сказал, что ты идешь прямо по курсу, Сэм, – ответил начальник. – Что мне доставляет истинное удовольствие – так это детали. Ты же знаешь, какие у нас бывают досье.

В тот же вечер Сэм снова тайно встретился со своим непосредственным начальником Маком. Он внимательно, не торопясь перебрал архив фотографий тамошних русских, и ему удалось опознать в Делассю не слишком привлекательные черты второго секретаря советского посольства по вопросам торговли, человека с военной выправкой, лет пятидесяти с гаком, не судимого, чьи полное имя и фамилия были известны, но совершенно непроизносимы, и потому в дипломатических кругах его знали как торгпреда Бориса.

Сэм, разумеется, отлично помнил все его непроизносимые имена. Он продиктовал их Смайли достаточно медленно, чтобы тот мог записать печатными буквами.

– Ну как, записал? – спросил Коллинз, всем своим видом выражая готовность помочь.

– Да, спасибо, записал.

– Что, кто-то потерял картотеку в автобусе?

– Вот именно, – подтвердил Смайли, усмехнувшись.

Когда месяц спустя снова наступил понедельник, продолжал Сэм, он решил действовать осторожно. Поэтому, вместо того чтобы самому следовать за торгпредом Борисом, он поручил сделать это своим двум подручным из местных, специализировавшимся на слежке.

Лаосские мальчики сработали филигранно. На дереве ни один листочек не пошелохнулся: никого не спугнули, а с Цирком их связать никому бы и в голову не пришло.

– Они работали на нас?

– Три года, верой и правдой, – подтвердил Сэм, – И здорово работали, просто великолепно, – добавил он. В нем заговорил оперативный сотрудник, для которого все его гуси-подчиненные – настоящие лебеди.

Именно эти ребята и проследили маршрут кейса во время его следующего путешествия. Такси – на этот раз уже другое, не то, что месяц назад, – повозило Бориса по городу и через полчаса высадило неподалеку от главной площади, поблизости от Банка Индокитая. Торгпред Борис немного прошелся, нырнул в местный банк и положил деньги, сразу всю сумму, на один счет в этом банке.

– Вот так-то. – Сэм зажег новую сигарету, даже не стараясь скрыть недоумения по поводу того, что Смайли заставляет его так долго и нудно пересказывать дело, столь полноотраженное в документах.

– Вот уж и вправду так-то, – пробормотал Смайли, усердно продолжая записывать.

Сэм мог считать, что миссия выполнена. Неопровержимые факты добыты. На некоторое время Коллинз затаился. Пыль улеглась, а в это время одна девушка из числа подчиненных, должна была нанести последний удар.

– Как ее звали?

Сэм сказал. Девушка из местных, не очень молоденькая, прошедшая подготовку в Саррате и работавшая под крышей той же торговой компании, что и он. Эта девушка (уже не первой молодости), зайдя в местный банк еще до Бориса, дождалась своей очереди, кстати стоя перед ним, и, подождав, пока он заполнит приходный ордер и все прочие бумаги, устроила небольшой спектакль.

– Как она это сделала, Сэм? – спросил Смайли.

– Потребовала, чтобы ее обслужили первой, – сказал Сэм с усмешкой. – А наш друг Борис, поскольку он совсем не был склонен уступить женщине, считал, что у него ничуть не меньше прав, и возражал. Они обменялись отнюдь не самыми лестными словами.

– Все это время приходный ордер лежал на стойке перед банковским служащим, – сказал Сэм, – и, разыгрывая сцену, помощница прочитала, что на нем написано: двадцать пять тысяч американских долларов на внешний счет какой-то богом забытой авиакомпании «Индочартер Вьентьян ЮА». За душой у которой только всего и было, что несколько латаных-перелатанных самолетов, металлический ангар, кипа почтовой бумаги с затейливым рисунком, молчаливая блондинка в конторе (слова не вытянешь!) и всегда готовый на любую авантюру пилот-мексиканец, из-за своего огромного роста известный в городе как Малыш Рикардо.

Слух у Смайли был так обострен, что он мог бы услышать, как падает с дерева лист. Но он услышал другое – если бы это можно было слышать: он услышал звук воздвигаемой стены. Смайли сразу же понял – по изменившемуся ритму речи, по тому, как голос Сэма стал немного напряженнее, по едва уловимому изменению позы и выражения лица, – все это говорило о том, что Сэм рассказывает нечто малозначительное и не заслуживающее внимания. Именно поэтому было понятно, что он приближается к самому главному.

Джордж мысленно заложил это место закладкой, решив вернуться к нему потом, а пока поговорить об этой небольшой авиакомпании.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45