Излучина реки

Военно-воздушная база выглядела уродливо и отнюдь не победоносно. Теоретически считалось, что она находится под таиландским командованием, на самом же деле танцам разрешалось только убирать мусор да сидеть в укреплениях вдоль периметра. Контрольно-пропускной пункт находился поодаль, вокруг него вырос целый городок. В воздухе стояла густая вонь, несло древесным углем, мочой, соленой рыбой и сжиженным газом. Цепочкой тянулись полуразвалившиеся жестяные лачуги, в которых кипела торговля, традиционная для районов военной оккупации. В борделях хозяйничали инвалиды-сводники, портные предлагали вечерние костюмы для бракосочетаний, в книжных лавках торговали порнографией и буклетами для туристов, кипела жизнь в барах, носивших названия «Вечерняя заря», «Гавайи» и «Счастливые времена». В отделении военной полиции Джерри спросил капитана Эркхарта из отдела по связям с общественностью; услышав, что он из прессы, чернокожий сержант расправил плечи, намереваясь вышвырнуть его вон. Джерри позвонил по внутреннему телефону и после долгих щелчков услышал голос с протяжным акцентом южанина:

– Эркхарта здесь нет. Меня зовут Мастерс. Кто говорит?

– Прошлым летом мы встречались на совещании у генерала Кросса, – сказал Джерри.

– Ах да, конечно, парень, – произнес тот же голос, удивительно медленный; он напомнил Джерри Ганса Призывающего Смерть. – Отпустите такси. Ждите там. Приедет синий джип. Он мигнет фарами.

Последовало долгое молчание: видимо, собеседник разыскивал в справочнике кодовые слова «Эркхарт» и «Кросс».

Через лагерные ворота туда и обратно сновали работники авиабазы. Белые и черные держались поодаль друг от друга, обмениваясь хмурыми взглядами. Мимо прошел офицер-европеец. Африканцы встретили его символическим приветствием движения «Власть черным». Офицер осторожно ответил тем же. На мундирах рядовых красовались нашивки, такие же, как у Чарли Маршалла, с надписями, восхвалявшими в основном наркотики. Настроение стояло мрачное, пахло поражением, люди были готовы в любой момент дать волю врожденной тяге к насилию. Таиландские военные не приветствовали никого. Их тоже никто не приветствовал.

Мигая огнями и завывая сиреной, подъехал и яростно скрипнул тормозами синий джип. Сержант жестом пригласил Джерри сесть. Через несколько секунд автомобиль с головокружительной скоростью мчался по взлетно-посадочной полосе, направляясь к длинной цепочке низких белых домиков в центре летного поля. Шофером был долговязый парень, по всем признакам похожий на стажера.

– Это вы – Мастерс? – спросил Джерри.

– Нет, сэр. Я у майора только на посылках, – ответил парень.

ВсЈ с таким же шумом они проехали неухоженное бейсбольное поле, где шла игра.

– Великолепное прикрытие, – проговорил Джерри.

– Что такое, сэр? – проорал парень, пытаясь перекричать сирену.

– Ничего, не обращай внимания.

Авиабаза была не самая крупная. Джерри видел и побольше. Они проехали мимо строя «фантомов» и вертолетов; по мере того как белые домики приближались, Джерри начинал понимать, что они представляют собой отдельный «поселок с привидениями», с собственной огороженной территорией и собственными мачтами для антенн. Вокруг стояли выкрашенные черным небольшие самолеты – их называли «чудаками». Их бросили перед отступлением, и Бог знает, кому они теперь нужны.

Парень открыл боковую дверь, они вошли. Короткий коридор был пуст, не слышалось ни звука. В конце его находилась приоткрытая дверь, оклеенная, как здесь принято, пленкой под палисандровое дерево. Его ждал Мастерс в форме военно-воздушных сил с короткими рукавами; знаков различия на нем было немного. Он имел звание майора и был награжден медалями; Джерри догадался, что он работает на Кузенов и формально находится на военной службе; может быть, он даже не является профессиональным разведчиком. Болезненный и жилистый, со впалыми щеками, он все время печально поджимал тонкие губы. Он стоял у фальшивого камина под репродукцией Эндрю Уайета (Эндрю Уайет (р. 1917) – американский художник-реалист), и чувствовалось в нем что-то странное, словно он выпадал из окружающей обстановки. Он походил на человека, который нарочно медлит, потому что все остальные спешат. Парень представил их друг другу и остановился, не зная, что делать дальше. Мастерс сверлил Джерри глазами, пока парень не ушел, потом перевел бесцветный взгляд на кофейный прибор, стоявший на столе розового дерева.

– Похоже, вам не мешает позавтракать, – сказал Мастерс.

Двигаясь чрезвычайно медленно, он налил кофе и предложил Джерри тарелку пончиков.

– Очень удобно, – сказал он.

– Очень, – согласился Джерри.

На столе стояла электрическая пишущая машинка, лежала стопка чистой бумаги. Мастерс неловко подошел к креслу и взгромоздился на подлокотник. Пока Джерри усаживался за письменный стол, он взял номер «Старз энд Страйпс» и принялся с показным вниманием изучать его.

– Я слышал, вы собирались без чьей-либо помощи отыграть это все для нас обратно, – сказал Мастерс, обращаясь к номеру «Старз энд Страйпс». – Ну что ж.

Джерри поставил на стол свою портативную пишущую машинку – он не любил электрические – и начал печатать отчет. Пулеметная очередь быстрых ударов, казалось ему, трещала все громче и громче. Мастерсу, видимо, тоже это послышалось, потому что он часто отрывался от газеты, хотя и старался не поднимать глаз, поглядывая только на руки Джерри и машинку, словно купленную в магазине игрушек.

Джерри протянул ему второй экземпляр.

– Вам приказано оставаться здесь, – произнес Мастерс, невыносимо растягивая каждое слово. – Приказано оставаться здесь, пока мы не передадим ваше донесение. Да, приятель, мы передадим его. А вам приказано ожидать подтверждения приема и дальнейших указаний. Вас устраивает? Это вас устраивает, сэр?

– Конечно, – ответил Джерри.

– Еще не слышали радостную новость? – спросил Мастерс.

Они стояли лицом друг к другу. Их разделяло не больше метра. Мастерс смотрел на бумагу Джерри, но не было заметно, чтобы его глаза бегали по строчкам.

– Что за новость, приятель?

– Мы только что проиграли войну, мистер Уэстерби. Да, сэр. Последних храбрецов вертолетами снимали с крыши посольства в Сайгоне, как новобранцев, захваченных в борделе со спущенными штанами. Возможно, вас это не поразит. Надеюсь, вы будете рады услышать, что собака посла осталась в живых. Ее на руках вынес какой-то журналист. Возможно, и это вас не поразит. Может быть, вы вообще не любите собак. Может быть, вы к ним относитесь, как я к журналистам, мистер Уэстерби, сэр.

К этому времени Джерри уловил в дыхании Мастерса запах бренди, которого невозможно было заглушить никаким кофе. Он догадался, что тот пьет уже давно, но никак не может напиться допьяна.

– Мистер Уэстерби, сэр!

– Что, старик?

Мастерс протянул неуклюжую руку с оттопыренным большим пальцем.

– С т а р и к, я хочу, чтобы вы пожали мне руку.

– За что такая честь? – спросил Джерри.

– Я протягиваю вам руку в знак дружеского расположения, сэр. Соединенные Штаты Америки только что подали заявку на вступление в клуб государств второго сорта, в котором, полагаю, ваша чудесная страна является председателем, президентом и старейшим членом. П о ж м и т е ж е !

– Очень рад, что вы с нами, – произнес Джерри и с чувством пожал руку майора.

Его вознаградила сияющая улыбка наигранной благодарности.

– Да, сэр, я бы сказал, воистину любезно с вашей стороны, мистер Уэстерби. Если вам что-то понадобится, чтобы скрасить ваше пребывание здесь, скажите мне, мы сделаем все, что в наших силах. Если хотите снять жилье, в разумных пределах вам ни в чем не будет отказано, даю слово.

– Вы не могли бы поискать в барах немного шотландского виски, – попросил Джерри, выжимая из себя натянутую улыбку.

– С удовольствием, – ответил Мастерс, растягивая слова так, что они прозвучали, как долгий замах перед кулачным ударом. – Такие люди, как вы, мне по душе. Да, сэр.

Мастерс ушел, оставив ему половину бутылки «Джей энд Би», которую вытащил из буфета, и несколько старых номеров «Плейбоя».

– Мы держим это для английских джентльменов, которые пальцем не пошевелят, чтобы помочь нам, – доверительно объяснил он.

– Очень благоразумно.

– Пойду отошлю ваше письмо домой мамочке. Кстати, как поживает королева?

Мастерс не повернул ключ, но, когда Джерри нажал на дверную ручку, оказалось, что дверь заперта. Окна, выходившие на летное поле, имели двойное остекление; стекла были дымчатые. На взлетно-посадочной полосе приземлялись и взлетали самолеты, но внутрь не доносилось ни одного звука. Вот так они и шли к победе, подумал Джерри: сидя в звуконепроницаемых комнатах и глядя сквозь дымчатые стекла, держась от врага на почтительном расстоянии и – пуская в ход машины. Вот так они и проиграли. Он выпил, но ничего не почувствовал. Итак, все кончено, подумал он. Куда держать путь дальше? К отцу Чарли Маршалла? Завернуть ненадолго в Шанские горы, поговорить по душам с телохранителями генерала? Он подождал. Мысли накатывались одна за другой, не приобретая определенных очертаний. Он сел, потом прилег на диван и немного вздремнул; проснувшись, он сам не знал, долго ли проспал. Его разбудила музыка из репродуктора; она перемежалась объявлениями, полными доморощенного нахальства. Капитану такому-то приказано сделать то-то и то-то. Один раз громкоговоритель предложил получить высшее образование. В другой раз – приобретать швейные машинки по сниженным ценам. В третий раз призвал помолиться. Джерри метался по комнате: погребальная тишина и музыка выводили его из себя.

Он подошел к другому окну; в памяти возникло лицо Лиззи, оно промелькнуло где-то возле плеча, как когда-то проплывало лицо Сиротки, и все. Он выпил еще. Надо было поспать в автобусе, подумал он. Да и сейчас не мешало бы опять вздремнуть. Итак, они все-таки проиграли.

Сон совсем не освежил его. Много воды утекло с тех пор, как он в последний раз как следует выспался. Старина Фрости давно положил этому конец. У Джерри дрожала рука. Господи, только посмотрите. Он подумал о Люке: «Когда-то мы с ним здорово кутили. Наверное, он уже вернулся, если ему по дороге не отстрелили башку». Надо держать мысли в узде, подумал он, что-то стали разбредаться. Но в последнее время мысли все чаще гуляли сами по себе. Пожалуй, слишком часто. Пора сосредоточиться, сурово приказал он. Ну же, приятель. Он подумал о гранатах Рикардо. Поторапливайся.

Пора принимать решение. К у д а д а л ь ш е ? И к к о м у ? Но не думать ни о каких «почему». Не задаваться ненужными вопросами. Пересохшее лицо горело, ладони стали влажными. Прямо над глазами перекатывалась головная боль. Чертова музыка, подумал он. Проклятая музыка, как перед концом света. Он оглянулся по сторонам, чтобы посмотреть, где она выключается, но тут в дверях заметил Мастерса. В руке он держал конверт, глаза не выражали ничего. Джерри прочитал сообщение. Мастерс опять уселся на подлокотник.

– Сынок, возвращайся домой, – нараспев произнес Мастерс, передразнивая собственный протяжный говор южанина. – Езжай домой сразу же. Приезжай обязательно. Не нужно ни у кого брать двести долларов. Кузены доставят вас самолетом в Бангкок. Из Бангкока вы незамедлительно отправитесь в Лондон, что в Англии, повторяю: не в тот Лондон, что в провинции Онтарио, а в тот, что в Англии, рейсом, который предпочтете сами. Ни в коем случае не возвращаться в Гонконг. Ни в коем случае! Нет, сэр! Задача выполнена, сынок. Большое спасибо. Ее Величество в восторге. Так что спеши домой к обеду, у нас тут овсянка, индейка и черничный пирог. Похоже, приятель, вы работаете на целую компанию фей.

Джерри прочитал сообщение еще раз.

– Самолет в Бангкок вылетает ровно в час, – продолжил Мастерс. Он носил часы на внутренней стороне запястья, так что время по ним мог определить только он сам, – Вы меня слышите?

Джерри ухмыльнулся:

– Извините, дружище, я читаю медленно. Благодарю. Тут так много длинных слов. У меня, старика, голова кругом идет. Понимаете, я оставил свои вещи в гостинице.

– Мои слуги в вашем распоряжении.

– Благодарю, но, если вы не возражаете, я бы предпочел не афишировать контакты с официальными лицами.

– Как вам угодно, сэр, как вам угодно.

– У ворот я возьму такси. Съезжу туда и обратно, вернусь через час. Благодарю вас, – повторил он.

– Спасибо.

На прощание лучший сарратский школяр проявил образцовый профессионализм.

– Не возражаете, если я оставлю это здесь? – спросил он, кивком указав на замызганную портативную машинку возле принадлежавшей Мастерсу роскошной «Ай-Би-Эм» с круглой печатающей головкой.

– Сэр, она станет нашим драгоценнейшим достоянием. Если бы Мастерс в эту минуту дал себе труд посмотреть на Джерри, он заметил бы целеустремленный блеск в его глазах и, возможно, заколебался бы. Если бы он лучше разбирался в интонациях Джерри и ощутил в его голосе чрезвычайно дружелюбную хрипловатость, он бы заколебался еще сильнее. А если бы он увидел, как Джерри дергает себя за вихор, прикрывая тело рукой, словно инстинктивно пытается спрятаться, или ответил на его застенчивую улыбку, которой Уэстерби поблагодарил юного стажера на синем джипе, вернувшегося, чтобы отвезти его к воротам, то сомнения охватили бы майора с новой силой. Но Мастерс был не только озлобленным профессионалом, давно растерявшим всякие иллюзии. Он был типичным джентльменом с Юга и неимоверно страдал, потерпев поражение от грубых дикарей; к тому же в тот момент у него не было времени задумываться о причудах изможденного британца, который явился, когда его не ждали, и превратил его ставший ненужным «дом с привидениями» в отделение почты.

Отбытие опергруппы Цирка в Гонконг прошло в приподнятом настроении, а так как все приготовления держались в тайне, то события приобрели даже какой-то праздничный оттенок. Начало празднованию было положено новостью о том, что Джерри вновь объявился. Торжество достигло апогея, когда было получено и прочитано его послание; оно пришло одновременно с известием от Кузенов, гласившим, что Дрейк Ко отменил все светские и деловые встречи и уединился в своем доме «Семь врат» на Хедленд-роуд. К сообщению от Кузенов прилагалась фотография Ко, снятая длиннофокусным объективом из фургона, оборудованного для наблюдения; он, полуобернувшись, стоял в своем обширном саду возле беседки из розовых кустов и смотрел на море. На голове у него красовался неизменный мягкий берет, бетонной джонки не было видно.

– Дорогуша, он похож на Джея Гэтсби в последние дни! – восторженно вскричала Конни Сейш, когда все как следует рассмотрели снимок. – Погруженный в мечтания, стоит на самом конце пирса и глядит на вспышки взрывов, или что там еще делал этот дурачок!

Когда через два часа фургон вернулся, Ко стоял на том же месте в той же позе, так что они даже не дали себе труда сделать еще один снимок. Гораздо больше интереса вызвал тот факт, что Ко перестал пользоваться телефоном – или, по крайней мере, теми линиями, которые прослушивали Кузены.

Сэм Коллинз тоже прислал отчет, третий подряд, самый длинный из всех написанных им. Как всегда, он был запечатан в особый конверт и адресован лично Смайли, и, как всегда, он не обсуждал его содержание ни с кем, кроме Конни. В последнюю минуту, когда группа уже собиралась выехать в лондонский аэропорт, прибыло известие от Мартелло. Он сообщал, что Тиу вернулся из Китая и в настоящее время уединился с Ко в доме на Хедленд-роуд.

Но, по воспоминаниям Гиллема, самым важным событием тех дней была небольшая перепалка, произошедшая в кабинете Мартелло во Флигеле. Она попортила всем действующим лицам немало крови. На ней присутствовал не только обычный квинтет в составе самого Мартелло, двух его молчаливых спутников, а также Смайли и Гиллема; в придачу к ним в виде исключения явились Лейкон и Сол Эндерби. Что знаменательно, они прибыли в одном служебном автомобиле. На этой встрече, созванной Смайли, должна была состояться официальная церемония передачи ключей. Мартелло получит полную картину «дела Дельфина», включая такой важный момент, как сведения о Нельсоне. Он, как полноправный участник, ознакомится со всеми материалами дела, за исключением малозначительных купюр, которые обнаружатся позже. Гиллем так до конца и не понял, каким образом к этому делу примазались Лейкон и Эндерби, а Смайли по понятным причинам предпочитал об этом не распространяться. Эндерби ровным голосом объявил, что прибыл сюда в целях поддержания порядка и военной дисциплины. Лейкон выглядел бледнее обычного и смотрел на всех свысока. У Гиллема не шло из головы подозрение, что они что-то замышляют, и это подозрение усилилось, когда он заметил, что Эндерби и Мартелло ведут между собой какую-то игру, коротко говоря, эти новоиспеченные приятели изо всех сил делали вид, что даже не знакомы друг с другом; этим они напомнили Гиллему тайных любовников, встретившихся во время завтрака за общим столом где-нибудь в деревенском доме – Гиллем и сам частенько оказывался в такой ситуации.

В с е д е л о в м а с ш т а б е с о б ы т и й, объяснил Эндерби. Дело раздулось так, что наверняка какие-нибудь чиновники уже сунули в него нос. Он имеет в виду колониальное лобби, пояснил он. Уилбрахем давно мутит воду в Министерстве финансов.

– Значит, самое худшее мы услышали, – подвел итог Эндерби, когда Смайли закончил долгий пересказ существа работы, а Мартелло разразился такими проклятиями, что крыша едва не обрушилась. – Так чей теперь палец лежит на спусковом крючке, Джордж? – спросил он, и с этой минуты совещание превратилось в спектакль с Эндерби в главной роли; впрочем, это всегда происходило с совещаниями, в которых участвовал Эндерби. – Кто будет отдавать приказы, когда запахнет жареным? Вы, Джордж? Опять вы? Я хочу сказать, что вы провели хорошую подготовительную работу, этого не отнимешь, но тяжелая артиллерия находится в руках Марта, разве не так?

При этих словах у Мартелло словно заложило уши; он рассыпался в уверениях благодарности всем достославным британцам, с которыми ему выпала честь иметь дело, и предоставил Эндерби выполнять за него всю черную работу.

– Марта, а как ты сам это представляешь? – не отставал Эндерби, словно в самом деле не имел понятия; можно подумать, он не ездил с Мартелло на рыбалку, не устраивал для него роскошных ужинов и не обсуждал вопросы повышенной секретности за пределами официальных стен.

В этот миг Гиллема посетило странное озарение. Впоследствии он не раз упрекал себя за то, что вовремя не уделил ему должного внимания. Мартелло все знал. Откровения касательно Нельсона – Мартелло сделал вид, что потрясен ими – на самом деле не были для него чем-то новым, они всего лишь повторяли информацию, которой он и его «молчуны» и без того владели. Гиллем прочитал это на их бледных застывших лицах, в их внимательных глазах. Он понял это по неискреннему тону Мартелло. М а р т е л л о в с е з н а л.

– Да, Сол, с точки зрения техники, Джордж оказался на высоте, – преданно напомнил Мартелло, отвечая на вопрос Эндерби, и при этом выделил слова "с т о ч к и з р е н и я т е х н и к и " ровно настолько, чтобы поставить все остальное под сомнение. – Джордж сейчас проходит самый трудный участок пути, Сол. И мы прибыли туда как раз вовремя, чтобы поддерживать огонь в топках.

Эндерби горестно сдвинул брови и принялся ковырять спичкой в зубах.

– Джордж, как т е б е это нравится? Ты рад, что все такобернулось? Пусть Марта отказывается от крыши, от стола и крова, от средств связи и слежки, от всего, что сделали наши рыцари плаща и кинжала в Гонконге, А ты тем временем будешь отдавать приказы? Боже мой! Я бы сказал, этовсе равно, что надеть чужой смокинг.

Смайли держался достаточно твердо, но, на взгляд Гиллема, его слишком тревожило само существо операции и чересчур мало беспокоил едва прикрытый тайный сговор этих двоих.

– Ничего подобного, – ответил Смайли. – Мартелло и я хорошо понимаем друг друга. Ключевой этап операции будем проводить мы сами. Если потребуется поддержка, Мартелло ее окажет. Результат разделим по справедливости. Если кто-то думает о дивидендах, причитающихся американцам за их капиталовложения, то это учтется при окончательном разделе. Ответственность за получение результатов остается на нас. – В завершение он привел весомый аргумент: – Разумеется, письменное соглашение, фиксирующее все, что я сейчас сказал, давно подшито в дело.

Эндерби взглянул на Лейкона:

– Оливер, вы говорили, что вышлете мне это соглашение. Где оно?

Лейкон склонил набок продолговатую голову и выдавил тоскливую улыбку, ни к чему конкретно не относящуюся:

– Полагаю, Сол, ходит где-нибудь в кулуарах вашего ведомства.

Эндерби решил испробовать другую тактику:

– И вы полагаете, что сумеете вдвоем вытянуть эту операцию при любых непредвиденных обстоятельствах? Я вас спрашиваю, кто обеспечит нашему гостю надежное убежище и все такое? Кто, так сказать, похоронит трупы?

Смайли продолжил:

– Административно-хозяйственный отдел уже снял загородный дом и готовится его заселить, – бесстрастно произнес он.

Эндерби вынул изо рта замусоленную спичку и бросил ее в пепельницу.

– Если бы попросили, могли бы остановиться у меня, – с отсутствующим видом пробормотал он. – Комнат полным-полно. Никого нет. Целый штат прислуги. Все, что нужно. – Он опомнился и встревоженным тоном продолжил гнуть свою линию: – Слушайте. Ответьте мне вот на какой вопрос. Предположим, ваш человек ударился в панику. Он удирает и прячется где-то среди глухих улочек Гонконга. Кто будет играть с ним в казаки-разбойники и доставлять обратно?

«Н e о т в е ч а й, – взмолился про себя Гиллем. – Это наши секреты, и он не имеет никакого права их выведывать. Скажи ему, пусть идет к черту!»

Ответ Смайли возымел действие, хоть ему и недоставало того пыла, какого жаждая Гиллем.

– Полагаю, каждый волен выдвигать любые предположения, какие придут ему в голову, – мягко возразил он. – Думаю, лучшее, что можно сказать в ответ, – это то, что Мартелло и я будем в этом случае действовать сообща и делать все от нас зависящее.

– У нас с Джорджем прекрасные деловые отношения, Сол, – убежденно заявил Мартелло. – Просто прекрасные.

– Т а к – т о л у ч ш е, Д ж о р д ж, – заключил Эндерби, вгрызаясь в новую спичку. – Куда б е з о п а с н е е, если янки возьмут все на себя. Если люди Марти наломают дров, им придется всего лишь извиниться перед губернатором, отправить парочку ребят на заслуженный отдых и пообещать, что они больше не будут. Вот и все. Большего от них никто не ждет. Хорошо иметь подмоченную репутацию, правда, Марти? Если вы по дороге трахнете горничную, никто не удивится.

– Ну почему же, С о л, – ответил Мартелло и громко расхохотался, давая понять, что ценит британское чувство юмора.

– Будет гораздо хуже, если провинимся м ы, – продолжал Эндерби. – Или, точнее, вы. Губернатор повергнет вас наземь одним щелчком, именно об этом сейчас идет разговор. У и л б р а х е м давно поливает слезами его письменный стол.

Однако ничто не могло поколебать сумасбродного упрямства Смайли, поэтому Эндерби вынужден был сдаться, и они снова начали обсуждать «картошку с мясом» – этой восхитительной фразой Мартелло обозначал приемы и методы работы. Но не успели они закончить, как Эндерби попытался в последний раз вытеснить Смайли с главенствующей позиции – он снова заговорил об эффективном проведении операции и о последующей работе с уловом, который она принесет.

– Джордж, кто будет проводить допросы и все такое?Лично вы с тем вашим иезуитом, как бишь его там? Скользкое какое-то имя.

– Ди Салис будет отвечать за те аспекты доклада, которые связаны с Китаем, а отдел по изучению Советского Союза – за русские вопросы.

– То есть та мужеподобная калека, Джордж? Та самая, которую Билл Хейдон, будь он проклят, уволил за пьянство?

– Именно они двое продвинули дело до нынешнего состояния, – ответил Смайли.

Мартелло не упустил случая ринуться в открывшуюся брешь.

– О нет, Джордж, так дело не пойдет! Мне этого не нужно, сэр! Сол, Оливер, я хочу, чтобы вы знали, что я рассматриваю «дело Дельфина» во всех его фазах, слышите, Сол, как е д и н о л и ч н ы й т р и у м ф нашего друга Джорджа, и никого больше!

Радушно поаплодировав старому доброму Джорджу, они отправились обратно на Кембридж-серкус.

– Порох, заговор и измена! – возмущенно восклицалГиллем. – Почему Эндерби так запросто продает тебя? Что это за чушь насчет потерянного письма?

– Да, – откликнулся Смайли, но казалось, мысли его блуждают где-то далеко. – Да, это очень неосторожно с их стороны. Мне казалось, я действительно послал им один экземпляр. Слепой, написанный от руки, просто для сведения. Эндерби всегда все путает. Пожалуйста, Питер, займитесь этим, поговорите с «мамашами».

При упоминании о письме с текстом договора – Лейкон называл его «параграф о договоре» – ожили самые худшие предчувствия Гиллема. Он вспомнил, как, не подумав, поручил доставку письма Сэму Коллинзу и как тот, по словам Фона, под предлогом этой доставки провел целый час наедине с Мартелло. Он также вспомнил, как однажды встретил Сэма Коллинза в приемной Лейкона: он бродил по Уайтхоллу, как ленивый чеширский кот, а Лейкон и Эндерби поверяли ему какие-то таинственные планы. Вспомнил, как Эндерби любит играть в триктрак – он всегда делал большие ставки; Гиллем так старательно пытался учуять, не пахнет ли тут заговором; ему даже пришло в голову, что Эндерби может оказаться постоянным посетителем клуба, в котором состоит Сэм Коллинз. Правда, вскоре он отбросил эту мысль как явно нелепую. Но по иронии судьбы впоследствии выяснилось, что так оно и было. Он также припомнил свое первое впечатление, не основанное, пожалуй, ни на чем, кроме выражения лиц троих американцев, и поэтому был вынужден от него отказаться, – о том, что все они заранее знали, ч т о и м е н н о Смайли собирается им рассказать.

Однако Гиллему так и не удалось разубедить себя в том, что Сэм Коллинз незримо присутствовал на этом утреннем празднестве; когда в лондонском аэропорту Гиллем, истощенный долгим и бурным прощанием с Молли, садился в самолет, тот же самый призрак усмехнулся ему сквозь дым коричневой сигареты Сэма, словно дым, исходящий из самой преисподней.

Полет прошел без осложнений, если не считать одной мелочи. Они летели втроем, и, рассаживаясь, Гиллем в своей непрекращающейся войне с Фоном выиграл небольшую баталию. Отмахнувшись от «домоправителей», Гиллем и Смайли летели первым классом, а верный слуга Фон сидел на откидном кресле в проходе туристского класса, едва не касаясь щекой могучей челюсти охранника из службы безопасности авиакомпании; в продолжение почти всего полета тот мирно дремал, а Фен сердито дулся. К счастью, можно было не опасаться, что с ними летят Мартелло и его «молчуны», потому что Смайли решительно заявил, что такого не должно произойти ни при каких обстоятельствах. К тому же Мартелло улетел в Лэнгли за инструкциями, а потом должен был отправиться дальше, через Гонолулу, в Токио, чтобы к их прибытию успеть в Гонконг и на всякий случай быть под рукой. Их отлет имел невольное ироничное примечание: Смайли оставил для Джерри длинную рукописную записку. Ее должны были передать Уэстерби по прибытии в Цирк, а заодно поздравить с успешным выполнением задания. Написанный под копирку второй экземпляр до сих пор хранится в досье Джерри. Никто и не подумал его убрать. Смайли хвалил Джерри за «непоколебимую преданность», писал, что эта операция «достойно увенчала его более чем тридцатилетнюю службу». Ссылаясь на письмо, которого, скорее всего, никогда и не было, он передал ему привет от Энн, «которая вместе со мной желает вам в не меньшей степени прославиться в качестве романиста». Завершил он довольно неуклюжими реверансами, подчеркнув, что «наша служба сводит нас с такими замечательными коллегами – в этом одно из ее преимуществ. Должен сказать вам, что все мы почитаем за честь работать рядом с вами».

Кое-кто до сих пор задается вопросом, почему до их отлета никто в Цирке не потревожился и не спросил, где же столько времени пропадал Джерри. В конце концов, он задержался на несколько дней. При этом недоброжелатели опять пытаются взвалить вину на Смайли, но не могут найти никаких доказательств того, что в Цирке что-то упустили.