Властелины совещаются

Фойе уютного особняка Министерства иностранных дел на Карлтон Гарденс, часто используемого для проведения совещаний, постепенно заполнялось. Люди приходили по двое и по трое, но внимания друг на друга не обращали – так бывает на похоронах. На стене висело объявление: «Внимание! Воздержитесь от обсуждения не подлежащей разглашению информации». Смайли и Гиллем с довольно унылым видом настороженно пристроились прямо под ним на краешке дивана, обтянутого бархатом цвета лососины. Комната была овальная (стиль рококо в интерпретации Министерства общественных работ). На расписном потолке Вакх гонялся за нимфами, которые относились к перспективе быть пойманными намного благосклоннее Молли Микин. У стены стояли пустые пожарные ведра, двое служащих охраняли дверь, ведущую внутрь. За овальными подъемными окнами парк был залит осенним солнечным светом, шуршали сухие листья.

Сол Эндерби широкими шагами вошел в комнату, следом за ним – сотрудники Министерства иностранных дел. Гиллем знал его только по имени. Когда-то он был послом Великобритании в Индонезии, а теперь считался главным экспертом по Юго-Восточной Азии. Поговаривали, что он всецело поддерживает жесткую американскую политику. За ним шел заместитель министра, получивший эту должность по настоянию профсоюзов, и еще один человек – немного нелепо и не по обстоятельствам щегольски одетый. Он на цыпочках подошел к Смайли, в недоумении развел руками, как будто эта встреча застала его врасплох.

– Неужели это возможно? – неестественно громко прошептал он. – Неужели это он? Да, это действительно он! Джордж Смайли, во всей своей красе. Дорогой мой, да тебе удалось сбросить несколько килограммов. А кто этот милый мальчик рядом с тобой? Нет-нет, не говори мне. Я знаю. Это Питер Гиллем. Я о нем слышал. Говорят, он н и ч у т ь не испорчен неудачами.

– О нет, только не… – непроизвольно вырвалось у Смайли. – О Господи Боже мой. Родди.

– Что ты хочешь этим сказать? «О нет, только не… О Господи Боже мой, Родди»? – требовательно спросил, передразнивая его, Мартиндейл, ничуть не обескураженный, все тем же театрально громким шепотом. – Ты, наверное, хотел сказать: «О да! Да, это Родди. Я просто вне себя от радости, что снова вижу тебя, Родди!» Послушай, прежде чем соберется вся эта шушера, расскажи мне, как поживает несравненная Анна? Только мне, чтобы никто больше не слышал. Я могу устроить обед в вашу честь? Для вас двоих? Вы можете сами выбрать, кого мне пригласить. Как, согласен? Между прочим, да, я д е й ст в и т е л ь н о являюсь членом комитета, если именно этим вопросом занят сейчас ваш крысиный умишко, молодой человек по имени Питер Гиллем. Я получил новое назначение, я – ценный специалист, и наше новое начальство от меня просто в восторге. Неудивительно – я сколько с ними возился.

Дверь, ведущая во внутренние помещения, резко открылась. Один из служащих у дверей прокричал: «Джентльмены!» – и знатоки этикета посторонились, пропуская женщин вперед. Их было двое. За ними последовали мужчины, Гиллем замыкал процессию.

В первые несколько мгновений могло показаться, что они в Цирке: специально суженный проход, в котором охранники проверили в лицо каждого входящего, потом – импровизированный временный коридор. Он вел к конструкции, напоминающей вагончик-бытовку для строителей. В этом «вагончике» не было окон, и он был подвешен и зафиксирован на стальных тросах в пустом пространстве, словно в лестничном пролете. Гиллем совсем потерял Смайли из виду. Когда он поднялся по ступенькам из древесностружечной плиты и вошел в комнату для проведения секретных совещаний (там практически невозможно было организовать подслушивание), то увидел только тени людей, ожидающих начала заседания при свете синего

ночника.

– Ну, пожалуйста, кто-нибудь сделайте же что-нибудь, – взмолился Эндерби, как мог бы взмолиться отчаявшийся посетитель ресторана после долгого тщетного ожидания обслуживания. – Ради всего святого, дайте свет! Что же они творят!

Гиллем вошел, дверь захлопнулась, ключ повернулся, электронный замок сыграл мелодию и замолк, и три лампы-трубки дневного света, несколько раз мигнув, наконец загорелись, залив всех мертвенно-бледным светом.

– Ну, наконец-то, Слава Всевышнему, – сказал Эндерби и сел за стол.

Позднее Гиллем удивлялся, как это он мог быть так уверен, что возглас в темноте принадлежал Эндерби, но, наверное, есть голоса, которые можно услышать прежде, чем человек что-нибудь произнесет.

Стол, за которым проходило заседание, был покрыт зеленым сукном, словно бильярд где-нибудь в молодежном клубе. На одном конце стола сидели представители Министерства иностранных дел, на другом – Министерства по делам колоний. Такое разделение объяснялось не юридически закрепленной структурой, а скорее внутренним самоощущением этих людей: шесть лет назад два министерства были формально объединены под одной грандиозной крышей – в рамках дипломатической службы, но ни один здравомыслящий человек не воспринимал это объединение всерьез. Гиллем и Смайли оказались в центре, плечом к плечу. Справа и слева от них осталось по пустому стулу. Разглядывая присутствующих, Гиллем обратил внимание – хотя, казалось бы, в данной ситуации это было неуместно – на то, как они одеты. Все сотрудники Министерства иностранных дел явились при полном параде – в черных, как сажа, официальных костюмах, с понятными только посвященным символами принадлежности к привилегированному классу: Эндерби и Мартиндейл надели галстуки бывших воспитанников Итона. У представителей колониального ведомства был какой-то затрапезный вид – они выглядели крестьянами, приехавшими в город на выходные, самое большее, чем они могли похвастаться (если говорить о галстуках), был галстук королевского артиллериста. Его обладателем был Уилбрахам, их лидер, честнейший человек со спортивной фигурой. В его «группу поддержки» входили: невозмутимая женщина в коричневом костюме (он вполне подошел бы для посещения церкви) и совсем молоденький паренек с веснушками и копной рыжих волос. Остальные члены комитета сидели напротив Смайли и Гиллема и были похожи на секундантов на дуэли, которую они не одобряют. Они пришли по двое, чтобы чувствовать себя увереннее: темноволосый и смуглый Преториус из Службы безопасности с женщиной, имени которой никто не знал, коллегой и помощницей; два бледнолицых воина из Министерства обороны; два финансиста из Министерства финансов. Оливер Лейкон сидел отдельно от всех, так что со стороны могло показаться, что это человек, которого происходящее почти не касается. На столе перед каждым лежала докладная Смайли в красной с розовым папке с грифом «Совершенно секретно. Передаче не подлежит». Она выглядела совсем как сувенирная программка. Слова «Передаче не подлежит» означали, что этот документ нельзя показывать Кузенам. Написал докладную Смайли, напечатали «мамаши». Гиллем самолично наблюдал, как восемнадцать страниц были размножены и скреплены вручную – все двадцать четыре экземпляра. Теперь плоды их трудов лежали перед людьми, сидящими вокруг этого большого стола, среди стаканов для воды и пепельниц. Немного приподняв свой экземпляр над столом, Эндерби с громким шлепком опустил его обратно.

– Все прочитали это? – спросил он. Прочитали все.

– Тогда начнем, – объявил Эндерби и обвел всех немного надменным взглядом. Глаза у него были воспаленные. – Кто первый? Ты, Оливер? Это ты нас здесь собрал. Тебе и карты в руки.

Гиллем подумал, что Мартиндейл, который всегда был грозой Цирка и всех его начинаний, на этот раз ведет себя на редкость тихо, что совсем на него не похоже. Его взгляд был почтительно обращен к Эндерби, уголки рта опушены, как будто он чем-то огорчен.

Лейкон решил начать с обеспечения своих тылов.

– Прежде всего, разрешите мне сказать, что для меня это является не меньшей неожиданностью, чем для всех вас, – сказал он. – Это – очень серьезный удар, Джордж. Возможно, было бы легче это воспринять, если бы мы были лучше подготовлены. И, должен сказать, что я чувствую себя немного неловко, выступая в роли человека, который должен обеспечивать постоянную связь со службой, в последнее время не очень стремящейся к поддержанию связи.

– Правильно, совершенно правильно, – поддержал Уилбрахем.

Смайли невозмутимо молчал. Преториус хмуро кивнул в знак согласия.

– Кроме того, все это происходит в очень неподходящее время, – добавил Лейкон многозначительно. – Я хочу сказать, что предположение, которое само по себе требует серьезнейшего рассмотрения, может иметь серьезнейшие последствия. Здесь очень многое надо осмыслить. Очень многим неприятным фактам посмотреть в лицо. Так ведь, Джордж?

Обеспечив пути для отступления, Лейкон постарался изобразить, что, может быть, никакой «бомбы под кроватью» на самом деле и нет.

– Разрешите мне кратко изложить суть вашего заключения. Можно? Если называть вещи своими именами, уважаемого китайского гражданина Гонконга подозревают в том, что он – русский шпион. Я правильно изложил главную мысль, Джордж?

– Известно, что он получает очень крупные суммы от русских, – поправил его Смайли, не поднимая головы.

– И эти выплаты осуществляются из секретного фонда, предназначенного для оплаты услуг нелегальных агентов?

– Да.

– Этот фонд предназначен только для оплаты таких агентов? Или он может использоваться и для других целей?

– Насколько нам известно, он не предназначен для других целей. – Смайли был так же немногословен.

– Ну, скажем, для таких целей, как пропаганда или вознаграждение в благодарность за неофициальное содействие развитию торговых связей – что-нибудь в этом духе? Не может такого быть?

– Насколько нам известно – нет, – повторил Смайли.

– Да, но возникает вопрос, насколько хорошо это известно? – с дальнего конца стола подал голос Уилбрахем. – Не так давно мы имели возможность убедиться, что не все так уж хорошо известно, или я не прав?

– Вы понимаете, к чему я клоню? – спросил Лейкон.

– Нам потребуется гораздо больше убедительных фактов в подтверждение этого, – изрекла с ободряющей улыбкой дама в коричневом из Колониального ведомства.

– И нам тоже, – мягко согласился Смайли. Одна или две головы удивленно поднялись. – Мы просим разрешить и одобрить действия, которые будут направлены именно на то, чтобы получить такие факты.

Лейкон снова взял инициативу в свои руки.

– Предположим на минуту, что мы принимаем вашу гипотезу. Что эти деньги, как вы говорите, являются секретным фондом разведслужбы.

Смайли сдержанно кивнул.

– Есть ли какие-то основания полагать, что средства идут на подрывную деятельность во вред колонии?

– Нет.

Лейкон взглянул на свои записи – Гиллем отметил про себя, что он хорошо подготовился к совещанию.

– Не выдвигает ли обвиняемый требование, чтобы банковские счета Гонконга были переведены из Лондона? Что означало бы, что наш долг увеличится еще на девятьсот миллионов фунтов стерлингов?

– Насколько мне известно – нет.

– Не выступает ли он за то, чтобы мы убрались с этого острова? Не занимается ли он подстрекательством к беспорядкам? Добивается объединения с континентальным Китаем? Размахивает этим проклятым Договором (По всей вероятности, соглашение 1898 г., по которому у Китая на условиях аренды сроком на 99 лет, до 1.07.1997 г, была отторгнута северная часть полуострова Коулун с прилегающими островами)?

– Нам такие факты неизвестны.

– Он не является радикалом и сторонником установления полного равенства? Не требует создания сильных профсоюзов, свободного волеизъявления, введения обязательного образования, создания отдельного парламента для китайцев вместо нынешних покорных ассамблей, как там они называются?

– "Легко" и «Экско», – подсказал Уилбрахем. – И не такие уж они покорные.

– Нет, ничего этого он не делает, – ответил Смайли.

– Тогда что же он делает? – возбужденно перебил Уилбрахем. – Ничего. Таков ответ. Вообразили невесть что! Охота за химерами, существующими только в их воспаленном мозгу.

– Судя по тому, что нам известно, – продолжал Лейкон, как будто не услышав возбужденного выкрика, – вполне вероятно, что Ко делает ничуть не меньше для процветания Колонии, чем любой другой состоятельный и уважаемый китайский предприниматель. Не будем вдаваться в обсуждение, много это или мало. Он обедает у губернатора, но, насколькоя понимаю, у нас нет оснований утверждать, что он обшаривает его сейф, чтобы ознакомиться с содержимым. По сути дела, этого господина можно было бы назвать типичным гонконгским предпринимателем: один из распорядителей Жокейского клуба, занимается благотворительностью, является одним из столпов интегрированного общества, добился успеха в делах, богат, как Крез. Что касается этики, то представления о ней в среде предпринимателей примерно такие же, как моральные принципы в публичном доме.

– Ну, я бы сказал, здесь ты тоже не совсем справедлив, Оливер! – возразил Уилбрахем, – Поосторожней в выражениях! Вспомни о строительстве новых городских кварталов.

И снова Лейкон как будто не услышал его:

– Следовательно, мы можем сделать вывод, что трудно найти менее подходящий объект для подозрений со стороны английской разведслужбы или для вербовки русской разведкой – ну, разве что кавалер Креста Виктории, или ветеран войны, получающий пенсию по инвалидности, или обладатель титула баронета.

– В нашем мире это называется хорошей крышей, – сказал Смайли.

– Очень тебе признательны, Оливер, – прочувствованно поблагодарил Эндерби.

Да, они со Смайли стоят друг друга!" – восторженно решил Гиллем, вспоминая тот ужасный обед в Аскоте. «Буки-Злюки во дворе… И Понтиферу крышка!» – мысленно продекламировал он, вспомнив, как тогда это сделала хозяйка.

Эндерби пригласил выступить Хаммера, представителя Министерства финансов. В его гневной речи Смайли хорошенько досталось за недостатки в финансовой отчетности, но, судя по всему, никто, кроме этого ведомства, не считал, что данные прегрешения Смайли имеют сейчас какое-то значение.

– Совсем не для того вам был предоставлен секретный спецфонд, – возмущенно настаивал Хаммер с неистовством, свойственным его уэльскому темпераменту. – Они должны были использоваться…

– Ладно-ладно. Допустим, Джордж поступил нехорошо, – вмешался в конце концов Эндерби, заставляя финансиста замолчать. – Но вопрос в том, пустил ли он денежки по ветру или при минимальных расходах сумел выйти на важную информацию. Крис, я думаю, сейчас самое время Империи сказать свое веское слово.

Уилбрахем откликнулся на приглашение. Его поддерживали соратница из Колониального ведомства и рыжеволосый помощник, чье молодое лицо выражало твердую решимость защищать шефа и наставника до последней возможности.

Уилбрахем принадлежал к людям, которые не осознают, как долго они размышляют, прежде чем что-нибудь сказать.

– Да, – начал он наконец, в тот момент, когда окружающим показалось, что прошла уже целая вечность. – Да. Итак, я хотел бы, если можно, для начала поговорить о деньгах – точно так же, как и Лейкон. – И без того уже было Понятно, что он считает докладную Смайли оскорблением и набегом на свою территорию. – Поскольку деньги – это единственный факт, который у нас есть и на котором мы можем строить свои выводы, – внушительно сказал он, переворачивая страницу в лежащем перед ним экземпляре и возвращаясь к началу. – Да. – И снова бесконечно долгая пауза. – Вы говорите, что сначала деньги поступали из Парижа через Вьентьян – Пауза. – Потом русские полностью изменили схему платежей, деньги стали поступать по иному каналу: Гамбург – Вена – Гонконг. Бесконечные сложности, необходимость прибегать к разным хитростям для заметания следов и все такое прочее – в этом мы вам поверим. Та же сумма, но в другой упаковке, так сказать. Ладно. А почему, по вашему мнению, они это сделали, так сказать?

«Так сказать», – мысленно отметил Гиллем, очень чувствительный ко всякой словесной шелухе.

– Очень разумно время от времени менять установившуюся рутину, – ответил Смайли, повторяя объяснение, которое он уже предложил в докладной.

– Секреты профессии, Крис, – вступил в разговор Эндерби, который иногда тоже любил щегольнуть профессиональным жаргоном.

Мартиндейл, который по-прежнему сидел тише воды, ниже травы, бросил на него восхищенный взгляд. Уилбрахем снова завел себя – так заводят часы.

– Мы должны принимать во внимание то, что Ко делает, – заявил он категорично. Это, однако, не могло полностью скрыть его озадаченность – он постучал костяшками пальцев по покрытому сукном столу. – А не то, что он получает. Это мое мнение. В конце концов, если смотреть в корень, – я хочу сказать, ведь это не собственные деньги Ко, вы согласны? Юридически он не имеет к ним никакого отношения. – Эти слова вызвали минутное замешательство. Все замолчали. Все, кроме Смайли и Гиллема, потянулись к бумагам и зашуршали страницами. – Я хочу сказать: мало того, что эти деньги совершенно не тратятся, что само по себе достаточно странно – я к этому еще скоро вернусь, – это и не деньги Ко. Они на доверительном счету, и, когда придет получатель, будь то мужчина или женщина, деньги будут принадлежать мужчине или женщине. До тех пор они находятся на доверительном хранении, так сказать. Поэтому я хочу спросить: а в чем же виноват Ко? Открыл доверительный счет? Но это не запрещено законом. Это происходит каждый день. И особенно в Гонконге. А тот, кому предназначены средства – ведь подумайте только, – он может находиться где угодно! В Москве, в Тимбукту или… – Ему не удалось найти третье название, поэтому он не закончил предложения, чем вызвал большое смущение своего рыжеволосого помощника, хмуро смотревшего прямо на Гиллема, словно бросая ему вызов. – Главный вопрос, на который мы должны ответить: какие факты у нас есть против Ко?

Эндерби лениво ковырял в зубах. Возможно, он понял, что противник только что нашел убедительный аргумент, но представил его довольно слабо, в то время как его самого отличало умение сделать как раз наоборот. Он вынул спичку изо рта и внимательно посмотрел на ее влажный кончик.

– А что это за чушь собачья про отпечатки большого пальца, Джордж? – спросил он, по всей вероятности пытаясь немного отвлечь внимание от успешного выступления Уилбрахема. – Звучит прямо как из романов Филлипса Оппенхайма.

«Манеры кокни в аристократическом районе Белгрейва (Белгрейв – фешенебельный район Лондона недалеко от Гайд-парка), – подумал Гиллем, – последняя стадия издевательства над языком».

В ответах Смайли было примерно столько же эмоций, как в голосе «говорящих часов» по телефону.

– Использование отпечатков большого пальца – это метод, широко применяемый в банковской практике по всему китайскому побережью. Он восходит к временам, когда население было почти поголовно неграмотным. Многие китайцы, живущие за пределами Китая, предпочитают иметь дело с английскими банками, а не со своими собственными, и в том, как структурирован этот счет, нет ничего необычного. Человек, в пользу которого открыт доверительный счет, не называется, но может заявить о своих правах различными способами: например, предъявив оторванную половину банкноты или, как в этом случае, удостоверив свою личность отпечатком большого пальца левой руки (левой – потому что считается, что от работы он стирается меньше, чем на правой). Банк, скорее всего, отнесется к этому спокойно, если, конечно, тот, кто открыл доверительный счет, предоставил гарантии выступающим в качестве доверенных лиц – их не должны обвинить в ошибке и выплате денег не тому лицу.

– Спасибо, – ответил Эндерби и снова поковырял в зубах. – Я думаю, этот отпечаток большого пальца вполне может принадлежать и самому Ко, – предположил он. – Что могло бы помешать ему так поступить? Уж тогда деньги по праву будут принадлежать ему. Если он является доверенным лицом и получателем одновременно, какие могут быть сомнения: это его собственные деньги.

С точки зрения Гиллема, обсуждение вопроса пошло по какому-то абсурдному пути.

– Это всего-навсего предположение, – произнес Уилбрахем, как обычно, помолчав минуты две. – А почему не предположить, что Ко оказывает услугу кому-то из своих приятелей? ПРОСТО предположите это на минуту. А уж этот друг занимается чем-то не слишком благовидным, так сказать, или имеет какие-то дела с русскими через нескольких посредников. Ваши китайцы оч-чень любят конспирацию. Уж каких только хитростей они ни выдумывают – даже самые лучшие из них. И Ко – не исключение, будьте уверены.

Тут рыжеволосый молодой человек впервые подал голос, решив поддержать своего патрона.

– Вся эта докладная построена на ложной посылке, – безапелляционно заявил он, обращаясь в этот момент больше к Гиллему, чем к Смайли. Он был похож на мальчика-шестиклассника пуританских взглядов: считает, что секс лишает человека сил, а шпионаж – дело аморальное. – Это вы говорите, что русские регулярно платят Ко. А мы говорим, что не исключено, что на доверительный счет переводятся русские деньги, но Ко и доверительный счет – это разные вещи. – В своем негодовании юноша не заметил, что говорит слишком долго. – Вы обвиняете его. А мы утверждаем, что Ко не сделал абсолютно ничего, что противоречило бы гонконгским законам, и потому должен в полной мере пользоваться всеми правами гражданина Колонии.

В этот момент послышалось одновременно несколько протестующих голосов. Все замолчали, уступая поле битвы Лейкону.

– Никто не говорит о вине, – резко возразил он. – О вине здесь не было сказано ни слова. Мы говорим о безопасности. О ней, и только о ней. О безопасности и о желании или нежелании провести расследование относительно возможной опасности.

Мрачный коллега Хаммера из Министерства финансов оказался таким же категоричным и непримиримым, как и рыжеволосый «шестиклассник» из Министерства по делам колоний.

– Никто не собирается нарушать права Ко как подданного Ее Величества, – продолжил он. – Потому что у него их нет. В гонконгских законах не говорится о том, что губернатор не имеет права вскрыть и прочитать письма Ко, дать указание о прослушивании телефона, подкупить служанку или установить в его доме аппаратуру для подслушивания. Абсолютно ничего. Есть еще кое-что, что, если сочтет нужным, мог бы сделать губернатор.

– Это тоже весьма умозрительные суждения, – откликнулся Эндерби, бросив взгляд на Смайли. – Цирк сейчас не имеет возможности заниматься такими фокусами, и, кроме того, при данных обстоятельствах это было бы небезопасно.

– Это может иметь самые скандальные последствия, – вставил рыжеволосый молодой человек, что было весьма неразумно с его стороны.

Взгляд гурмана Эндерби, чьи глаза пожелтели от огромного количества деловых обедов, в которых ему приходилось принимать участие, обратился на молодого человека и на минуту остановился, словно отмечая, что с ним нужно будет впоследствии поработать.

Итак, и вторая стычка не принесла никакого результата. Словесные баталии велись в том же духе до перерыва на кофе, и когда его объявили, по-прежнему не было ни победителей, ни побежденных. Второй раунд закончился вничью, решил Гиллем. Он уныло раздумывал, сколько же их еще будет.

– Чем мы занимаемся? – спросил он Смайли, пользуясь тем, что в том гуле, который стоял в комнате, его никто не услышит. Эта бесконечная говорильня не приведет к исчезновению проблемы.

– Они должны соразмерить ее со своим пониманием, – объяснил Смайли, не вкладывая в слова ни критики, ни осуждения. Помимо этого, он, казалось, твердо решил ни во что не вмешиваться и по-восточному держаться в тени. Никакие попытки Гиллема пробудить его от этой спячки не имели успеха. Эндерби потребовал, чтобы принесли чистые пепельницы. Парламентский заместитель министра заявил, что они должны попытаться прийти к какому-то решению. – Подумайте только, во что наше сидение обходится налогоплательщикам, – гордо заявил он.

До обеда оставалось еще два часа.

Открывая третий раунд, Эндерби предложил обсудить щекотливый вопрос – нужно ли ставить правительство Гонконга в известность о данных разведки относительно Ко. С точки зрения Гиллема, это было очень хитрым ходом, поскольку представители теневого Министерства по делам колоний (как Эндерби называл своих доморощенных собратьев) по-прежнему считали, что кризиса нет и, следовательно, предупреждать никого не надо. Но честнейший Уилбрахем, не заметив подвоха, клюнул. Он сказал:

– Какие могут быть сомнения! Конечно, мы должны поставить Гонконг в известность! У них же самоуправление. У нас просто нет выбора.

– Оливер? – обратился Эндерби к Лейкону, приглашая его высказаться, со спокойствием человека, у которого на руках хорошие карты. Лейкон поднял голову, и было заметно, что ему не понравилось, что его заставляют говорить. – Оливер? – повторил Эндерби.

– Мне очень хотелось бы напомнить присутствующим, что этот вопрос поднят Смайли и дело происходит в Колонии, находящейся в ведении Уилбрахема. Мы должны дать им возможность самим решить, кто же из них прав, а кто ошибается, – отреагировал он, по-прежнему занимая выжидательную позицию и проявляя завидную решимость остаться на ней.

Что означало, что отвечать должен Смайли.

– Ну что же, если бы речь шла о том, чтобы информировать только губернатора и больше никого, то тут трудно было бы возражать, – сказал он. – То есть это в том случае, если это не было бы слишком сложно для него, – добавил он с сомнением, и Гиллем увидел, что «рыжик» снова рвется в бой.

– А с какой стати это будет слишком сложно для него? – Уилбрахем искренне удивился. – Опытный администратор, проницательный человек, умеющий разговаривать с людьми и добиваться поставленных целей. Он в чем угодно разберется и сориентируется. Почему это может быть слишком сложно для него?

На этот раз длинную паузу сделал Смайли.

– Разумеется, ему пришлось бы самому шифровать и расшифровывать отправляемые и получаемые телеграммы, – продолжал он задумчиво, словно забыв о том, где находится и кто вокруг, и размышляя, к каким последствиям это могло бы привести. – Само собой разумеется, мы не сможем разрешить ему посвятить кого-то из сотрудников в эту тайну. А это означает, что ему пришлось бы очень трудно (как, впрочем, и любому на его месте). Личные шифровальные книги – это не проблема: естественно, мы обеспечили бы его всем, чем нужно. При необходимости немного подучили бы шифровальному делу. Ну и, пожалуй, еще одно: губернатору придется выступать в роли провокатора в случае, если он будет приглашать Ко на приемы. Что, по всей вероятности, ему делать придется. Мы не можем позволить себе спугнуть подозреваемого сейчас, на этой стадии. Не вызовет ли это возражений у губернатора? Возможно, нет. Некоторые очень легко привыкают. – Он взглянул на Эндерби.

Уилбрахем уже протестовал:

– Но помилуй Бог, что вы говорите: если Ко – русский шпион, что мы по-прежнему отрицаем, и если губернатор пригласит его на ужин и совершенно ненароком, доверительно разговаривая с ним, нечаянно упомянет о чем-то, о чем не должен упоминать… нет, это чертовски несправедливо. Это могло бы стоить губернатору карьеры. Уж не говоря о том, какие последствия это могло бы иметь для Колонии! Ему о б я з а т е л ь н о нужно сказать!

Смайли, казалось, совсем засыпал.

– Ну конечно же, если за ним такое водится и можно ожидать от него таких оплошностей, – кротко проговорил он, – тогда, я думаю, тогда может возникнуть вопрос о том, что этому человеку, пожалуй, вообще нельзя доверять такую информацию.

В последовавшем ледяном молчании Эндерби снова ленивым движением вынул спичку изо рта.

– Да, Крис, – прокричал он Уилбрахему на другой конец стола, – было бы чертовски странно, если бы в Пекине в одно прекрасное утро проснулись и обнаружили, что губернатор Гонконга, личный представитель Королевы и прочая, прочая, прочая, которому подчиняются расквартированные здесь войска и так далее и тому подобное, никогда не забывал раз в месяц пригласить к своему столу шпиона, которого весьма высоко ценят в Москве. И даже наградил его за все его старания медалью. Что он на сегодняшний момент имеет? Он еще не получил дворянского титула?