Это была та самая долгая и жестокая война, основные перипетии которой Смайли теперь переживал вновь, приступив к чтению. В досье содержались лишь скудные записи о ней. Его память хранила гораздо больше. Главными действующими лицами той войны были Аллелайн и Хозяин, первопричины же остались неясными. Билл Хейдон, непосредственный, хотя и не самый заметный очевидец событий, утверждал, что эти двое научились ненавидеть друг друга еще в Кембридже, когда Хозяин какое-то время преподавал, а Аллелайн был студентом. По словам Билла, Аллелайн был учеником Хозяина, к тому же не самым лучшим, и Хозяин часто едко высмеивал его, что было вполне в его духе.
      Эта история была достаточно гротескной, что позволяло Хозяину ее всячески обыгрывать: «Говорят, мы с Перси кровные братья. Мы даже вместе на речку бегали пацанами, представляете!» Он никогда не уточнял, шутит он или говорит серьезно.
      К полулегендарным историям подобного рода Смайли мог добавить несколько бесспорных фактов из того, что он сам знал про молодые годы этих двух людей.
      В то время как Хозяин не мог похвастаться высоким происхождением. Перси был родом из Южной Шотландии, сыном брызжущего энергией пресвитерианского священника, и, хотя Перси не стал таким уж набожным, он, без сомнения, унаследовал способность убеждать всеми имеющимися способами. Он на год или два опоздал на войну и поступил в Цирк из какой-то фирмы в Сити. В Кембридже он был немного политиком (пожалуй, правее самого Чингисхана, говорил Хейдон. который и сам, видит Бог, был отнюдь не бесхребетным либералом) и немного спортсменом. Его завербовал некто Мастон, не пользующийся авторитетом, который на короткое время умудрился свить себе гнездышко в разведке противника. Мастон предсказывал Аллелайну большое будущее, с упоением расхваливая его на все лады, пока сам не впал в немилость. Сочтя Аллелайна обузой, руководство Цирка отослало его в Южную Америку, где он, не возвращаясь в Англию, отбыл два срока подряд под консульской «крышей».
      Смайли вспоминал, что даже Хозяин признавал Перси исключительно способным. Аргентинцы, которым нравилось, как он играет в теннис и скачет на лошади, по выражению Хозяина, принимали его за джентльмена и считали довольно глупым, в чем сильно ошибались. К тому времени, когда надо было передавать дела преемнику, Перси организовал целую агентурную цепь вдоль обоих побережий и уже уверенно продвигался на север. После отпуска по прибытии домой и двухнедельного инструктажа он был направлен в Индию, где у его агентов он, кажется, слыл не иначе как перевоплощением британского раджи. Он проповедовал им благонадежность, платил какие-то крохи, а когда ему это было нужно, сдавал их. После Индии он отправился в Каир.
      Это задание должно было стать трудным для Аллелайна, если не сказать невозможным; дело в том" что Ближний Восток в то время был любимой вотчиной Хейдона. Агенты в Каире смотрели на Билла, по выражению Мартиндейла, в тот знаменательный вечер в его безымянном клубе буквально как на второго Лоуренса Аравийского. Они запросто могли устроить его преемнику адскую жизнь. Но Перси каким-то образом сумел поставить их на место, и, если бы только он держался подальше от американцев, он мог бы оставить о себе даже более громкую славу, чем Хейдон.
      Но вместо этого случился скандал, и началась открытая вражда между Перси и Хозяином.
      Все обстоятельства дела до сих пор оставались неясными: инцидент произошел задолго до того, как Смайли получил повышение и стал первым гофмейстером Хозяина. Без всякого указания из Лондона, как потом выяснилось, Аллелайн оказался втянут в дурацкий заговор американцев по замене местного царька своим ставленником. Аллелайн всегда испытывал некое благоговение перед американцами. Из Аргентины он с обожанием наблюдал, как они устроили разгром политикам левого толка на всем полушарии; в Индии восхищался тем, с каким умением они сталкивали лбами разные силы, препятствуя их объединению.
      В то время как Хозяин, аналогично большинству в Цирке, презирал американцев и их работу, в которой он часто пытался им всячески насолить.
      Заговор провалился, британские нефтяные компании пришли в ярость, и Аллелайн, как это удачно именуется на жаргоне, вынужден был смываться в одних носках. Позже Перси заявил, что это Хозяин сначала подстегивал его, а затем выбил почву из-под ног и даже намеренно «сдал» план заговора Москве.
      Как бы то ни было, по приезде в Лондон Аллелайн оказался перед перспективой командировки в «ясли», где он должен был приступить к обучению зеленых стажеров. Эту должность придерживали обычно для выдохшихся контрактников, которым оставалось пару лет до пенсии. В Лондоне в те дни было слишком мало мест для людей с выслугой и талантами, как у Перси, объяснил Билл Хейдон, тогдашний начальник отдела кадров.
      «В таком случае вам, черт подери, придется придумать мне такую должность», – сказал Аллелайн. Он оказался прав. Как Билл дружески признался Смайли немного позже, он недооценил силы его лобби.
      "Но кто эти люди? – спрашивал Смайли. – Как они могут навязать вам человека, который вам не нужен? "
      «Любители гольфа», – резко ответил Хозяин. Любители гольфа и консерваторы: Аллелайн в те дни часто заигрывал с оппозицией, и его принимали с распростертыми объятиями, – не в последнюю очередь Майлз Серкомб, ужасно недалекий родственник Энн и нынешний Министр Лейкона. Как бы то ни было, у Хозяина не хватало сил сопротивляться. Цирк переживал депрессию, и ходили смутные слухи о предстоящем тотальном увольнении существующей команды и о том, что нужно начать работу на новом месте, с новой командой. Раньше серии провалов в их работе обычно все-таки чередовались и с успехами, но теперь все затянулось что-то уж слишком надолго. Сбор информации резко упал, к тому же все чаще и чаще сведения оказывались недостоверными. Да и рука Хозяина все чаще оказывалась недостаточно сильной на тех участках, которые начинало лихорадить.
      Эта временная недееспособность не мешала ему потешаться, когда он составлял проект персонального устава начальника Оперативного отдела Перси Аллелайна. Он называл его шутовским колпаком Перси.
      Смайли ничего не мог поделать. Билл Хейдон был в то время в Вашингтоне, пытаясь заключить договор о взаимодействии в области разведки с теми, кого он называл фашиствующими святошами американского ЦРУ. А Смайли перевели на шестой этаж, и одной из его задач было выпроваживать просителей, являющихся на прием к Хозяину. Поэтому именно Джордж был вынужден отдуваться, когда Аллелайн стал приходить со своими «почему?», когда он стал захаживать в кабинет к Смайли в отсутствие Хозяина. Он даже пригласил его в свою мрачную квартирку, предварительно отправив любовницу в кино, и стал ему докучать своим жалобным акцентом. «Почему?» Он даже разорился на бутылку солодового виски, которое щедро вливал в Смайли, в то время как сам прикладывался к пойлу подешевле.
      «Что я сделал ему, Джордж, что я сделал ему такого особенного? Мы ругались пару раз. Ну и что в этом необычного, можешь ты мне сказать? Чего он пристал ко мне? Все, чего я хочу, это место за столом наверху. Видит Бог, мой послужной список даст мне на это право!»
      Говоря о столе наверху, он подразумевал руководство Цирка, располагающееся на шестом этаже.
      Устав, проект которого Хозяин составлял для него и который на первый взгляд был очень впечатляющим по форме, давал Аллелайну право проверять все операции перед тем, как их «запускали».
      Примечание ставило это право в зависимость от согласия оперативных секторов, и Хозяин заверил, что они ни за что в жизни на это не пойдут.
      Устав предлагал Перси " р а с п р е д е л я т ь р е с у р с ы и п р е с е к а т ь с о п е р н и ч е с т в о м е ж д у р е г и о н а м и " с учреждением Лондонского Управления, и эту концепцию Аллелайну удалось провести в жизнь.
      Но секторы второго плана, как-то: «фонарщики», «ювелиры», «слухачи» и «пастухи» – отказались открыть ему свои отчеты, а у Перси не хватало власти заставить их. Так что Аллелайн остался на голодном пайке, и в его лотках для бумаг было пусто начиная с обеда.
      «Я бездарь, да? Мы ведь все должны быть гениями сегодня, солистами, примадоннами! И ни одного чертова хориста!» Аллелайн, хотя это и было ему простительно, все еще оставался слишком молодым, чтобы сидеть за столом наверху; ему предстояло еще лет восемь или десять потолкаться локтями с Хейдоном и Смайли, не говоря уже о Хозяине.
      А тот оставался непреклонным: «Перси Аллелайн продал бы свою собственную мать за дворянский титул и свою работу за кресло в палате лордов». А позже, когда к нему стала подкрадываться мерзкая болезнь, он сказал: «Я отказываюсь завещать дело всей моей жизни какому-то парадному жеребцу. Я слишком тщеславен, чтобы мне льстили, слишком стар, чтобы иметь какие-то амбиции, и к тому же я уродлив, как краб. Перси совсем другое дело, и в Уайтхолле достаточно умников, чтобы предпочитать его тип моему».
      Таким образом, Хозяин косвенно, можно сказать, повесил себе на шею «Черную магию».
      "Джордж, зайди-ка сюда, – как-то раз отрывисто бросил Хозяин через селектор. – Братец Перси начинает действовать мне на нервы. Зайди ко мне, или сейчас здесь «прольется кровь».
      Это случилось как раз тогда, вспоминал Смайли, когда неудачливые завоеватели возвращались из чужих краев. Рой Бланд только что прилетел из Белграда, где с помощью Тоби Эстерхейзи пытался спасти от краха остатки разваливающейся агентурной сети; Пол Скордено, в то время старший по Германии, только что похоронил своего лучшего советского агента в Восточном Берлине; что касается Билла, то он вернулся из очередной бесплодной поездки, изрыгая проклятия и вскипая от злости из-за заносчивости, идиотизма и двуличности Пентагона, и заявил, что «настало время заключать сделки с этими паршивыми русскими».
      А в «Айли» перевалило за полночь; в дверь гостиницы звонил запоздалый гость. Придется ему выложить Норману десять шиллингов, подумал Смайли, для которого британская денежная реформа до сих пор оставалась непостижимой. Со вздохом он пододвинул к себе первую папку по «Черной магии» и, снизойдя до того, что аккуратно послюнявил большой и указательный пальцы на правой руке, приступил к работе, сопоставляя официальную память со своей собственной.
 
       "Мы г о в о р и л и с в а м и , – писал Аллелайн, спустя всего пару месяцев после той встречи в слегка истеричном письме достопочтенному кузену Энн, Министру, в письме, которое попало в папку Лейкона. – Д о к л а д ы п о " Ч е р н о й м а г и и " п о с т у п а ю т о т и с т о ч н и к а ч р е з в ы ч а й н о з а с е к р е ч е н н о г о . П о м о е м у м н е н и ю , н и о д и н и з с у щ е с т в у ю щ и х м е т о д о в д о с т а в к и , п р и м е н я е м ы х в У а й т х о л л е , н е о т в е ч а е т т а к и м т р е б о в а н и я м . С и с т е м а с д и п к у р ь е р с к и м и в а л и з а м и , к о т о р у ю м ы и с п о л ь з о в а л и д л я " О в о д а « , о б н а р у ж и л а с в о ю н е с о с т о я т е л ь н о с т ь , к о г д а з а к а з ч и к и У а й т х о л л а с т а л и т е р я т ь к л ю ч и ; т а к ж е и м е л м е с т о п о з о р н ы й п р е ц е д е н т , к о г д а п е р е г р у ж е н н ы й р а б о т о й з а м е с т и т е л ь М и н и с т р а о т д а л к л ю ч с в о е м у л и ч н о м у п о м о щ н и к у . Я у ж е г о в о р и л с Л и л л и и з м о р с к о й р а з в е д к и , к о т о р ы й г о т о в п р е д о с т а в и т ь в н а ш е р а с п о р я ж е н и е с п е ц и а л ь н ы й ч и т а л ь н ы й з а л в г л а в н о м з д а н и и А д м и р а л т е й с т в а , г д е з а к а з ч и к а м о б е с п е ч и в а е т с я д о с т у п п о д п р и с м о т р о м с т а р ш е г о в а х т е р а э т о й с л у ж б ы . Ч и т а л ь н ы й з а л и з с о о б р а ж е н и й с е к р е т н о с т и б у д е т и м е н о в а т ь с я к о н ф е р е н ц – з а л о м А д р и а т и ч е с к о й р а б о ч е й п а р т и и , и л и с о к р а щ е н н о – А Р П . З а к а з ч и к а м , и м е ю щ и м п р а в о п о л ь з о в а н и я , н е б у д у т в ы д а в а т ь с я п р о п у с к а , т а к к а к э т о м о ж е т п р и в е с т и к р а з н о г о р о д а з л о у п о т р е б л е н и я м . В м е с т о э т о г о м о й в а х т е р б у д е т о б е с п е ч е н с п е ц и а л ь н ы м с п и с к о м д о п у щ е н н ы х , с в к л е е н н ы м и в н е г о ф о т о г р а ф и я м и з а к а з ч и к о в» .
 
      На это Лейкон, постоянно испытывающий сомнения, сообщил Министерству финансов через своего одиозного начальника – Министра, от чьего имени неизменно представлялись его аргументы, следующее:
 
       "Д а ж е п р и у с л о в и и , ч т о э т о н е о б х о д и м о , ч и т а л ь н ы й з а л п о т р е б у е т з н а ч и т е л ь н о г о п е р е о б о р у д о в а н и я . П о э т о м у :
       1 ) С а н к ц и о н и р у е т е л и в ы р а с х о д ы ?
       2) Е с л и д а , т о о ф и ц и а л ь н о и х д о л ж н о п о н е с т и А д м и р а л т е й с т в о . У п р а в л е н и е в п о с л е д с т в и и н е г л а с н о и х в о з м е с т и т .
       3) Э т о т а к ж е в о п р о с д о п о л н и т е л ь н ы х в а х т е р о в , п о с л е д у ю щ и е и з д е р ж к и…"
 
      А еще это вопрос возрастающей славы Аллелайна, прокомментировал Смайли, неторопливо листая страницы. Отовсюду стало видно восхождение новой путеводной звезды: Перси уверенно пробирается в руководство, и дни Хозяина, возможно, уже сочтены.
      Из лестничного пролета донеслось довольно приятное пение. Пьяный вдрызг постоялец из Уэльса желал всем спокойной ночи.
      «Черная магия», – снова стал вспоминать Смайли документам ведь чужды человеческие чувства, – «Черная магия» была отнюдь не первой попыткой, предпринятой Перси на его новом посту; она не была первой операцией, которой он попытался дать ход; но так как его Устав обязывал его добиваться одобрения Хозяина, предшествующий опыт был обречен на неудачу. Какое-то время, например, он сосредоточился на прокладке туннелей. Американцы проложили туннели с подслушивающей аппаратурой в Берлине и Белграде, французы соорудили нечто подобное против американцев. Очень хорошо! Под знаменем Перси Цирк выйдет на мировой рынок. Хозяин снисходительно наблюдал за этим, была образована межведомственная комиссия (известная как Комиссия Аллелайна), команда специалистов из Материально-технического отдела провела исследование фундамента советского посольства в Афинах, где Аллелайн рассчитывал на безграничную поддержку недавно пришедшего к власти очередного военного режима, который, подобно прежним, был встречен им с восторгом. Потом Хозяин легким щелчком развалил до основания всю постройку Перси и стал ждать, когда тот придет к нему с чем-нибудь новым. Именно это после нескольких перепалок между ними и сделал Перси в то хмурое утро, когда Хозяин властно пригласил Смайли на представление.
      Хозяин сидел за своим столом, Аллелайн стоял у окна, а между ними лежала самая обычная с виду закрытая папка ярко-желтого цвета.
      – Сядь и взгляни-ка на эту чушь.
      Смайли сел в кресло, а Аллелайн остался у окна, опершись своими массивными локтями о подоконник и разглядывая через верхушки крыш колонну Нельсона и шпили Уайтхолла позади нее.
      Внутри папки оказалась фотография некоего документа, имеющего претензию быть донесением кого-то из высшего руководства советских военно-морских сил объемом в пятнадцать страниц.
      – Кто делал перевод? – спросил Смайли, обратив внимание на достаточно хорошее качество текста, что свидетельствовало о том, что это, скорее всего, работа Роя Бланда.
      – Господь Бог, – ответил Хозяин. – Боженька сделал, не правда ли, Перси? Можешь не спрашивать его ни о чем, Джордж, он все равно тебе не скажет.
      В те дни Хозяин выглядел исключительно бодрым. Смайли помнил, как он похудел, как порозовели его щеки и как те, кто его мало знал, старались сделать ему комплимент по поводу того, как он хорошо выглядит. Один лишь Смайли, наверное, замечал крошечные бисеринки пота, которые даже тогда, по обыкновению, усеивали его лоб.
      Документ представлял собой анализ недавних советских военно-морских учений в Средиземном и Черном морях, якобы подготовленный для высшего военного командования, В досье Лейкона он был обозначен просто как отчет No.
      1 под общим заголовком «Флот». Уже несколько месяцев Адмиралтейство донимало Цирк из-за отсутствия материалов, касающихся этих учений. Поэтому рапорт представлялся впечатляюще актуальным, что в глазах Смайли сразу сделало его подозрительным. Бумага была довольно обстоятельной, но составитель оперировал такими понятиями, которые Смайли не понимал даже в общих чертах: ударная мощь средств класса «берег-море», усиление радиообмена при выполнении противником мероприятий по тревоге, расчеты по обеспечению баланса сил устрашения, в которых использовалась высшая математика… Если документ подлинный, ему нет цены, но не было ни малейших оснований предполагать, что он таковым и является. Каждую неделю через Цирк проходили десятки так называемых советских документов. Большинство из них были откровенным хламом. Некоторые представляли собой заведомые «утки» союзников, имеющих свой интерес; немногим больше мусора приходило из самой России.
      Очень редко то или иное донесение оказывалось доброкачественным, но обычно это обнаруживалось уже после того, как было отвергнуто.
      – Чьи это здесь инициалы? – спросил Смайли, указывая на некоторые карандашные сноски, сделанные на полях по-русски. – Кто-нибудь знает?
      Хозяин кивнул головой в сторону Аллелайна:
      – Спрашивай специалиста. Я тут ни при чем.
      – Жаров, – сказал Аллелайн. – Адмирал Черноморского флота.
      – Но здесь нет даты, – возразил Смайли.
      – Это черновик, – услужливо отозвался Аллелайн с более явным, чем обычно, акцентом. – Жаров подписал его в четверг. Окончательный вариант донесения с этими поправками, соответственно датированный, ушел в набор в понедельник.
      Дело происходило во вторник.
      – Откуда это пришло? – спросил Смайли все так же безучастно.
      – Видишь ли, Перси не находит возможным поведать нам, – ответил Хозяин.
      – А что говорят наши аналитики?
      – Они его не видели, – сказал Аллелайн, – и более того, вряд ли увидят.
      В голосе Хозяина сквозило ледяное презрение:
      – Мой братец во Христе Лилли из морской разведки, однако, уже успел высказать предварительное суждение, не правда ли, Перси? Перси показал ему это прошлым вечером – за бутылочкой розового джина, и было это, Перси, в Отделе путешествий, да?
      – В Адмиралтействе.
      – Братец Лилли, будучи каледонцем, то бишь земляком Перси, как правило, скуп на похвалы, однако, позвонив мне полчаса назад, он разве что целоваться не лез. Просто-таки рассыпался в поздравлениях. Он считает документы подлинными и просит нашего разрешения – вернее, разрешения Перси – ознакомить своих приятелей из Адмиралтейства сего выводами.
      – Практически невозможно, – сказал Аллелайн. – Это предназначалось только для него; по крайней мере, о чем-то говорить можно будет только через пару недель.
      – Эта вещица такая горячая, понимаешь ли, – пояснил Хозяин, – что нужно ее немного остудить перед тем, как дать ей ход.