Ледяной дом

Но они же сообщают «Ледяному дому» дополнительную занимательность, сближают его с романом тайн, со старым авантюрным романом. Особый эффект извлекает Лажечников из традиционного мотива двух соперниц, — любящих героя и любимых им женщин. Красавица севера и гурия юга, неколебимая супружеская преданность и свободная, обретающая оправдание в своей глубине и бескорыстии страсть склоняют то в одну, то в другую сторону пылкую и непостоянную душу Волынского. Просветительская коллизия борьбы между страстью и долгом распространяется, захватывает обе сферы действия романа — и политическую и любовную. Гибель Волынского представлена в «Ледяном доме» как искупительная жертва в двойной борьбе: за свободу отечества и за личное нравственное очищение.

И вместе с тем Волынский «Ледяного дома» не просто единичный человек, так или иначе соотнесенный со своим реально-историческим прототипом. В нем слил Лажечников всю силу национального протеста против засилья иноземцев, терзающих изнемогающую, истощенную поборами и вымогательствами страну. Если в любви Мариорица с ее женственной прелестью и безграничным самоотречением выше расщепленного между чувством и долгом Волынского, то на поприще гражданственности Волынскому нет равных. Как одинокий дуб, возвышается он над порослью своих «конфидентов» — друзей и товарищей в борьбе, разделивших дерзание его и его участь. Что же до противников Волынского, то низость целей и средств, душевная узость, низменный своекорыстный расчет делают их полной противоположностью великодушного и честного патриота. Если клевреты Бирона хранят ему верность из страха и корысти, противник временщика влечет к себе чистотой цели, благородством души и поступков.

Вступая в единоборство с Бироном, Волынский бросает дерзкий вызов не только клике пришлецов, присвоивших себе право «грабить, казнить и миловать русских». Он обличает придворных ласкателей, ищущих чинов и наживы, выступает против «утеснителей своего отечества», кто бы они ни были. Но в сферу того, что подвергает безоговорочному отрицанию сам автор-повествователь, втягивается еще более широкий круг явлений. Здесь и могущество барской прихоти, вольной превратить в забаву любого человека, обитающего в любом конце деспотического государства; и безнравственное право «иметь своих людей»; и власть, опирающаяся на систему шпионажа и сыска; и все бездарное и кровавое царствование Анны Иоанновны в целом. Мало того: не ограничиваясь критикой «неразумной» эпохи, Лажечников путем прозрачных намеков перекидывает от нее мостик к современности. Эпизод политической борьбы XVIII века оказывается предвестием выступления на Сенатской площади, а посмертное оправдание и гражданская слава Волынского — пророчеством о неминуемом признании дела дворянских революционеров. Все это решительно противостояло доктрине «официальной народности».

«Ледяной дом» появился в момент, когда близился к концу десятый год царствования Николая I, истекало десятилетие со дня декабрьского восстания. В обществе ждали этой даты, надеялись на «милость к падшим», на облегчение участи ссыльных. Роман Лажечникова по-своему отразил и воплотил эти настроения. Идеологическая атмосфера, подготовившая события 14 декабря, самое выступление декабристов, трагически неизбежное поражение их и казнь отозвались в «Ледяном доме» целым рядом примет. Среди них и цепь вызывающих неизбежные иллюзии сентенций, и связь центрального образа романа — образа героя-гражданина — с традицией декабристской литературы и публицистики, и эпиграф (ч. IV, гл. XIII) из думы Рылеева, которая звучала в 1830-х годах как вещее предсказание собственной судьбы поэта-декабриста, Но, быть может, самым ярким доказательством того, что, создавая «Ледяной дом», Лажечников созидал памятник героическим устремлениям своего поколения, явилась та трактовка, которую получил на страницах романа эпизод реальной русской истории. Автор «Ледяного дома» отыскивает в недавнем прошлом страны случай, который он воспринимает как исторический прецедент декабрьского восстания, как возмущение горстки борцов за народное благо против деспотизма. Характерно и другое. Казнь героев обернулась их посмертным торжеством. История повергла в прах их казавшегося неодолимым противника, а сами они обрели в глазах потомков ореол невинных страдальцев за истину и стали образцом «святой ревности гражданина». Таковы истоки чувства исторического оптимизма, которым веет от эпилога «Ледяного дома».

6

По выходе «Ледяного дома» Пушкин писал Лажечникову: «Может быть, в художественном отношении „Ледяной дом“ и выше „Последнего новика“, но истина историческая в нем не соблюдена, и это со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, конечно, повредит вашему созданию; но поэзия останется всегда поэзией, я многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык.

За Василия Тредьяковского, признаюсь, я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и благодарности нашей. В дело же Волынского играет он лице мученика. Его донесение Академии трогательно чрезвычайно. Нельзя его читать без негодования на его мучителя. О Бироне можно бы также потолковать»[172].

Лажечников не принял упреков поэта, настаивая на том, что исторические персонажи его романа верны реальным их прообразам, и так сформулировал свой основной творческий принцип: «… историческую верность главных лиц моего романа старался я сохранить, сколько позволяло мне поэтическое создание, ибо в историческом романе истина всегда должна уступить поэзии, если та мешает этой. Это аксиома»[173]. Аксиома эстетики романтической, добавим мы.

Автор «Бориса Годунова» полагал, что исторический писатель, «беспристрастный, как Судьба», воссоздавая драматическую эпоху прошлого, не должен «хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно… говорить в трагедии, — но люди минувших дней, их умы, их предрассудки… Его дело воскресить минувший век во всей его истине»[174].

В исторической трагедии Пушкина Борис представлен как человек, на совести которого лежит тяжкое преступление. Но пушкинский герой не только ловкий и хитрый своекорыстный политик. Это и умный, дальновидный правитель, вынашивающий планы государственных преобразований, и нежный, заботливый отец. Если в знатности он уступает многим боярам-рюриковичам, то умом и энергией превосходит их. Более того, испытывая муки совести, терзаясь раскаянием, Борис несет свою нравственную кару не как заурядный преступник, а как человек недюжинной внутренней силы. Прежде чем сломиться под ударами судьбы, он судит и осуждает себя сам. Столь же объемен, внутренне сложен пушкинский образ Самозванца. Томящийся в монастырской келье инок таит в себе юношеский порыв к свободе, стремление познать большой мир, изведать его радости и наслаждения. В любви к Марине Самозванец — своего рода поэт, да и вообще поступки, увлекающие его навстречу преступлению и гибели, отмечены печатью рыцарства и артистизма. Лажечникову-романисту подобное сложное понимание исторических характеров осталось чуждо, его не интересовало противоречивое сочетание в человеке исторического добра и зла. В «Ледяном доме» свет и тень образуют две стихии, резко и непримиримо противостоящие друг другу. И хотя Лажечников посредством ряда внешних, бытовых деталей сообщает образам своих положительных и отрицательных героев известную жизненность, этого мало, чтобы его персонажи стали подлинными живыми людьми из плоти и крови, а мир их чувств и их идей обрел внутреннее самодвижение.

Спор между Пушкиным и Лажечниковым об историческом романе и его отношении к действительности был спором между реалистом и романтиком. Созданные Лажечниковым образы Бирона, Волынского, Тредьяковского не могли встретить сочувствия у реалиста Пушкина: своей однолинейностью они противостояли пушкинскому идеалу широкого, многостороннего изображения характеров.

Пушкин и сам прошел через полосу традиционно однозначного восприятия Тредьяковского: имя его для Пушкина-лицеиста — символ бездарной и бессмысленной метромании, олицетворение неуклюжего литературного староверства. Однако уже с начала 1820-х годов знакомство Пушкина с трудами Тредьяковского по русскому языку и стихосложению расшатывает представления о нем, бытовавшие в кругах, близких к «Арзамасу», а в 1830-х годах интерес его к Тредьяковскому усиливается и приобретает индивидуальный оттенок. Исторические изучения Пушкина, связанное с ними углубление его историко-литературных воззрений способствуют формированию взгляда поэта на место Тредьяковского в русском литературном развитии. В связи с все усложняющимся положением Пушкина при дворе, воспринятым им как унижение пожалованием камер-юнкерского звания и рядом других фактов личной его биографии, поэт все чаще задумывается над положением писателя в России. В новом свете предстают ему давно известные анекдоты о постоянных унижениях и побоях, которые терпел Тредьяковский.

Взгляд Пушкина на теоретические сочинения Тредьяковского наиболее полно выражен в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1834). «Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны, — читаем здесь а Тредьяковском. — Он имел о русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков. Любовь его к Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести его стихами и самый выбор стиха доказывают необыкновенное чувство изящного… Вообще изучение Тредьяковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей. Сумароков и Херасков верно не стоят Тредьяковского»[175].

Синтетическая оценка роли Тредьяковского — филолога и поэта в развитии отечественной науки и словесности тогда же получила выражение в планах пушкинской статьи «О ничтожестве литературы русской». В одном из планов Пушкин вновь ставит Тредьяковского — стиховеда и лингвиста выше Ломоносова и Сумарокова («В сие время Тредьяковский — один понимающий свое дело»), в другом же замечает, что влияние Тредьяковского «уничтожается его бездарностью»[176].

Новую грань во взгляде Пушкина на Тредьяковского открывает письмо его к Лажечникову, где поэт отстаивал попранное в лице Тредьяковского достоинство русского литератора и ученого. Донесение Тредьяковского Академии, которое, по словам Пушкина, «трогательно чрезвычайно», — это его рапорт в Императорскую Академию наук от 10 февраля 1740 года с жалобой на «бесчестье и увечье», нанесенные ему Волынским. С последовавшим вскоре падением кабинет-министра связано следственное дело Волынского — второй упоминаемый Пушкиным в письме к автору «Ледяного дома» исторический источник. Оба эти источника в 1830-х годах не были еще опубликованы и, как видно из воспоминаний Лажечникова «Знакомство мое с Пушкиным», остались ему неизвестными в пору работы над «Ледяным домом».

Письмо Пушкина к Лажечникову — свидетельство весьма строгой оценки им Волынского, которая шла вразрез не только с изображением этого исторического деятеля в романе Лажечникова, но и вообще с наиболее распространенным в то время взглядом на него. Формированию его мнения способствовало углубленное изучение архивных материалов по русской истории XVIII века, раскрывшее Пушкину ряд тоновых сторон личности и деятельности Волынского, и окончательно укрепило знакомство поэта с изложением «дела» кабинет-министра. Со сдержанным отношением Пушкина к «мучителю» Тредьяковского связана высказанная им в том же письме характеристика Бирона, о котором Пушкин писал, что «на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа»[177]. Эта характеристика была воспринята Лажечниковым как «непостижимая… обмолвка великого поэта»[178]. Между тем смысл пушкинского суждения заключался вовсе не в возвышении фигуры временщика за счет Волынского.

В «Заметках по русской истории XVIII века» (1822) Пушкин охарактеризовал Бирона как «кровавого злодея». Таким образом, в оценке личности Бирона он не расходился с Лажечниковым. Но Пушкина не могла удовлетворять точка зрения официальной историографии, противопоставлявшей злодея временщика добродетельной государыне и переносившей на него одного вину за все ужасы бироновщины. Пушкин сознавал, что причины их были глубже, коренились в «духе времени», вызвавшего к жизни деспотическую монархию XVIII века, в особенностях национального развития, сообщивших русскому абсолютизму поело смерти Петра черты «азиатского невежества»[179]. Что же касается исторического смысла деятельности Бирона, то Пушкин видел его в деспотически непреклонном пресечении всех попыток русской аристократии к установлению олигархического образа правления, которые представлялись поэту основной консервативной тенденцией русской истории XVIII века. Как видим, можно спорить с Пушкиным (особенно с точки зрения наших нынешних знаний о прошлом) по существу его исторических воззрений, но ни о какой «обмолвке» его в споре с Лажечниковым не может быть и речи.

Пушкин рассматривал разные эпохи русской жизни в их исторической взаимосвязи, воспринимая каждую из них как звено единого, сложного исторического движения. Поэтому для него приобретали такое значение конкретные черты исторических лиц, их психология, истинные масштабы и пропорции, присущие изображаемому моменту.

Ключом к разгадке характера любого из деятелей эпохи, будь то история или современность, Пушкину служило познание ее социальных и культурно-исторических сил, понятых одновременно в их исторической неповторимости и в глубинных их связях с прошлым и будущим. «Угаданная», воскрешенная в своей жизненной реальности эпоха должна была, согласно идеалу Пушкина — художника и историка, засиять своей собственной, объективно присущей ей поэзией, а не служить послушным выражением поэтической идеи автора.

Иначе, в свете романтических и в то же время просветительски окрашенных представлений, воспринимал историю Лажечников. В истории его занимали не столько ее жизненная светотень и глубинные причинно-следственные связи, сколько яркие драматические картины и аналогии с современностью. Свинцовые тени николаевского царствования, трагедия героического и романтически действенного поколения дворянской молодежи, сомкнувшиеся вокруг императорского трона остзейцы — все это обострило художественную восприимчивость Лажечникова и гражданскую его непримиримость к мертвящему холоду и немецкому засилью бироновщины. Яркий романтический талант облек живой гражданский и патриотический пафос «Ледяного дома» в образы, внятные и для читателей 1830-х годов и для последующих поколений. И Пушкин, справедливо оспаривавший точность исторической картины, нарисованной Лажечниковым, прав был и тогда, когда предрекал создателю «Ледяного дома»: «… поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы… романа будут жить, доколе не забудется русский язык».

П.Петрунина

1

…отправляются в полицию, оттуда и подалее, соболей ловить или в школу заплечного мастера — то есть в Сибирь, на каторгу или к палачу.

2

Меркурии — покровитель путешественников; изображался с крылышками на головном уборе и сандалиях (ант. миф.).

3

Панаш — украшение из перьев или конских волос на военных головных уборах.

4

Дворецкий. (Примеч. автора.)

5

приемные дни во дворце (нем.)

6

…открыв себе ключом четырнадцатого класса врата в капище почестей! — Чиновник четырнадцатого класса — самый низкий чин согласно табели о рангах (закон о порядке государственной службы, изданный Петром I в 1722 г.).

7

…в тогдашнее время не нуждались в аттестате на чин коллежского асессора — то есть в образовательном цензе. Коллежский асессор — чиновник VIII класса.

8

Феб (Аполлон) — покровитель искусств, бог солнца и света (ант. миф.).

9

Демосфен (384—322 до н.э.) — политический деятель, прославленный оратор древней Греции. Цицерон (106—43 до н.э.) — римский государственный деятель, оратор и писатель.

10

красноречия! (лат.)

11

Махиавель — Макиавелли Никколо ди Бернардо (1469—1527) — итальянский политический деятель эпохи Возрождения, дипломат, историк. В трактате «О государстве» сформулировал принципы управления монархическим государством, теорию дипломатического искусства.

12

В Торжке есть поговорка: Ты расти, расти, коса, до шелкова пояса; вырастешь, коса, будешь городу краса. (Примеч. автора.)

13

Золотая бить — тонкая золотая нить.

14

Ферезь (ферязь) — праздничный сарафан.

15

Счаливан. (Примеч. автора.) — Счаливан — от старинного выражения «быть счалину», т.е. сдружиться.

16

Коломенская пастильница — жительница города Коломны, занимающаяся изготовлением пастилы.

17

Зачем также не полагать, что он заседал в Кабинете… — Учрежденный Анной Иоанновной кабинет министров, в 1739 году докладчиком по делам кабинета у императрицы являлся А. Волынский.

18

Таланливо — счастливо.

19

Я цыганка не простая… Знаю ворожить… — из оперы «Русалка» композитора Кауэра (1751—1831), либретто Н.Краснопольского (пер. с нем. пьесы Генслера «Дунайская девушка»). Ария Лесты, ч. III, действ. III, явл. одиннадцатое.

20

Цесарь Боргия — Цезарь Борджия (1476—1507) — сын папы Александра VI, кардинал, позже герцог Романьи, известен своим крайним деспотизмом; секретарем у него был Макиавелли.

21

…чудесной Цивилле. — Сивиллы — прорицательницы, жрицы, предсказывающие будущее (ант. миф.).

22

как голубь (франц.)

23

буклями, локонами (франц.)

24

Ныне дом Сената. (Примеч. автора.)

25

По-молдавански: госпожа. (Примеч. автора.)

26

модным платьем с закругленным шлейфом (франц.)

27

Минотавр — чудовище с головой быка и туловищем человека, пожиравшее юношей и девушек; обитал во дворце-лабиринте (ант. миф.).

28

Голстиния — так называлась провинция в Пруссии, расположенная между Балтийским и Северным морями, ныне Шлезвиг-Гольштейн.

29

…на лошади… изабеллова цвета — светло-желтой масти, с белым хвостом в гривой.

30

…загорелась война между Турцией и Россией — русско-турецкая война 1735—1739 гг., в которой русские войска одержали победу.

31

Ставучинская битва — 17 августа 1739 г. в сражении под селом Ставучаны русская армия, под командованием генерала-фельдмаршала Миниха (1683—1767), разбила турецкую армию, заняла крепость Хотин и вступила в Яссы.

32

Ах! я в бешенстве, моя дорогая (франц.)

33

придворными (от нем. Hof — двор)

34

Академии наук (франц. academis des sciences)

35

…из Фенелонова «Телемака» воссоздал знаменитую «Телемахиду»… — Фенелон Франсуа (1651—1715) — французский писатель, автор нравоучительного романа в стихах «Похождения Телемака». Переведен на русский язык поэтом В. К. Тредьяковским (1703—1769) под названием «Телемахида» (изд. А. Смирдина, СПб., 1849).

36

Роллен Шарль (1661—1741) — французский историк, автор многотомной «Древней истории», переведенной на русский язык В. К. Тредьяковским.

37

Так ведется со времен двух первых братьев! — Имеется в виду библейское предание о Каине, старшем сыне Адама, убившем своего брата Авеля.

38

Польском местечке, пограничном с турецкими владениями. (Примеч. автора.)

39

карта полушарий (франц.)

40

Толмач — переводчик.

41

повторить (лат.)

42

Скажи, в чем тут есть главное уменье?.. — из басни И. А. Крылова (1769—1844) «Трудолюбивый медведь». Цитата приведена не совсем точно: «Скажи, в чем есть тут главное уменье?»

43

Победа, смерть ли? будь, что будет… — из ливонской повести «Ала» Н.М.Языкова (1803—1846).

44

Хорунжий — подпоручик казачьих войск. Повет — административно-территориальная единица на Украине в XIV-XIX вв.

45

Доимочный приказ — канцелярия, ведавшая сбором недоимок по налогам. Учрежден Анной Иоанновной в 1733 году.

46

Тверской, Феофилакт Лопатинский. (Примеч. автора.)

47

«О государе» (итал.)

48

Пыщутся горы родить, а смешной родится мышонок!.. — из «Предъизъяснения об иронической пииме», являющегося вступлением к «Телемахиде».

49

Монтань — Монтень Мишель де (1533—1592) — прогрессивный французский философ и писатель эпохи Возрождения. Говоря об «я и он, он и я» Монтеня, автор имеет в виду слова Монтеня в книге «Опыты» (гл. «О дружбе»), посвященные его другу, публицисту Ла Боэсси: «… никогда с той поры не было для нас ничего ближе, чем он — мне, а я ему», «не другой, а то же, что я сам».

50

«Александроида» — имеется в виду «Александроида, современная поэма» Павла Свечина, в 4 частях (М., тип. С. Селивановского, 1827), — бездарное произведение, низкопоклоннически воспевающее Александра I.

51

Омар — Гомер (между XII—VIII вв. до н.э.) — легендарный древнегреческий поэт; ему приписывается создание эпических поэм «Илиада» и «Одиссея».

52

Прекрасная Елена — героиня «Илиады», жена спартанского царя Менелая, славившаяся красотой. Похищение Елены царевичем Парисом послужило поводом к Троянской войне (ант. миф.).

53

Но дух, как Ираклий, чего не возможет! Он совершил во мне седьмой подвиг… — Геракл (Геркулес) — сын бога Зевса, одаренный необыкновенной силой. Геракл, служивший у царя Эврисфея, должен был совершить двенадцать подвигов. Седьмой подвиг Геракла — чистка загрязненных конюшен царя Авгия, которую он закончил в один день, проведя через них Алфею (ант. миф.). Здесь автор намекает на строку из «Телемахиды»: «Се Ираклий, одолевший столь многих Дивавищ и Чудищ» («Телемахида», книга 50).

54

Олимп — гора в Греции, где, по верованиям греков, обитали боги (ант. миф.).

55

Виргилий (70—19 до н.э.) — римский поэт, автор «Энеиды».

56

Камоэнс Луис (1524—1580) — португальский поэт, автор национального эпоса «Лузиада».

57

Боги. (Примеч. автора.)

58

Калипса, Калипсо — нимфа, жившая на острове, куда буря прибила Одиссея, возвращавшегося на родину после Троянской войны. Полюбив Одиссея, Калипсо предлагала ему бессмертие и вечную юность, но Одиссей, тосковавший по родине и жене, отверг предложение Калипсо, и она вынуждена была, по приказанию богов, отпустить его (авт. миф.).

59

Прочь от меня, прочь далей, прочь, вертопрашный детина… — из «Телемахиды», книга 7. Предпоследняя строка цитирована не точно: «Чтоб которая из нимф моих с ним слово спустила».

60

…пусть рыбачишка холмогорский в немецкой земле пищит и верещит на сопелке свою одишку на взятие Хотина… — В.К. Тредьяковский имеет в виду М.В. Ломоносова (1711—1765), приславшего из Марбурга, куда он был отправлен для прохождения курса наук, «Оду на взятие Хотина».

61

Парис — сын Приама, царя Троя; вручил богине любви Афродите золотое яблоко с надписью «прекраснейшей», за обладание которым спорили три богини (ант. миф.).

62

…подобно Камоэнсу, гибнущему в море… — Имеется в виду эпизод из жизни Камоэнса, едва не погибшего во время кораблекрушения.

63

Инка — инки, индейское население Америки.

64

Семирамида — полулегендарная царица Ассирии.

65

Вельзевул — в христианской религии — властитель ада, злой дух.

66

Язон — древнегреческий герой, предпринявший поход в Колхиду за золотым руном, охранявшимся драконом (ант. миф.).

67

В крайней тоске завсегда уже пребывала Калипса… — из «Телемахиды», книга 1.

68

Щеглу — Машта (Машта — мачта.): NB. Толкование г. Тредьяковского. В стихах соблюдено его право— или кривописание. (Примеч. автора.)

69

И труп поглощен был глубокой рекой… — из стихотворения В.А. Жуковского «Мщение». Автором ошибочно приписана эта строка А.С.Пушкину, в текст настоящего издания внесено исправление.

70

Но знаешь? эта черная телега… — из трагедии А.С.Пушкина «Пир во время чумы». Цитировано не совсем точно:

Но знаешь? — эта черная телега

Имеет право всюду разъезжать —

Мы пропускать ее должны!

71

судьи (араб.)

72

Талия — муза, покровительница комедии; Мельпомена — муза, покровительница трагедии (ант. миф.).

73

Гонтовые крыши — крыши из тонких небольших дощечек, каждая из которых входит в паз другой (от польск. gont — дранка).

74

Гамадриады, дриады — лесные нимфы, рождались и умирали вместе с деревом, в листве которого жили (ант. миф.).

75

Последи — напоследок.

76

Воловьи и подъезжие — легковые и ломовые извозчики.

77

Трус — землетрясение (древнерусск.).

78

Кювье Жорж (1769—1832) — французский ученый, автор трудов по сравнительной анатомии, палеонтологии и систематике животных.

79

…по этому-то хоботу… — В письме И.И. Лажечникову по поводу «Ледяного дома» А.