Книга "Генератор Желаний" была написана в 1986-1988 годах, на "заре перестройки", и несет на себе отпечаток той эпохи, поэтому некоторые пассажи в ней сегодня звучат странно, а то и того хуже превратились из смелых выпадов в прописные истины. С другой стороны, со временем в книге появилось много "темных мест", поскольку в те времена еще не обо всем можно было говорить открыто, но уже обо всем можно было говорить намеками, вполне прозрачными для того времени, но совершенно непонятными сегодня, когда культура эзопова языка оказалась начисто утраченной, и даже сам автор сейчас затрудняется припомнить, на что он намекал той или иной, как-бы случайно оброненной, фразой. В силу последнего обстоятельства, при подготовке данной публикации автор не решился на "хирургическое вмешательство" в текст, который уже не вполне ему принадлежит, поскольку он превратился в своеобразный "документ эпохи". Поэтому данная публикация точно воспроизводит машинописное издание 1988 года.
      Дополнения и комментарии к этой книге, накопившиеся у автора с тех пор, включены в гипертекстовую энциклопедию "Ключ к будущему", (файл KEY2FUTR.ARJ), представляющую из себя словарь-справочник понятий, используемых в "Генераторе Желаний", научно-фантастической дилогии "Червь" и других моих сочинениях (включая некоторые еще не законченные).
      А.Л., 4 января 1995 г.
 

      Когда мне было десять лет, я почти что жил в двадцать первом веке, таком двадцать первом веке, каким представляют его себе некоторые фантасты: роботы,компьютеры, звездолеты, победа над всеми болезнями. Чудеса техники! Триумф науки! Человек властелин Вселенной!
      Для детского воображения, не слишком скованного реальностью, все это было рядом, совсем близко, вон за тем высоким забором, где (конечно же) располагалось сверхсекретное НИИ. Научно-фантастический фильм о полете на далекую звезду воспринимался почти как репортаж о реальном событии, а таких фильмов и книг в 60-е годы было много, очень много...
      Это была удивительная эпоха. Человечество еще не знало энергетического кризиса, еще не прозвучали в полную силу мрачные голоса экологов. Только что был изобретен лазер. Только что стало ясно, что ЭВМ не просто большой арифмометр, а ключ к искусственному интеллекту. Только что первый человек поднялся над тонкой воздушной оболочкой Земли, и облетел земной шар за 108 минут.
      И хотя он летел над Землей на высоте не большей, чем расстояние от Москвы до Смоленска, в воображении современников он вознесся к звездам.
      Это было время, когда технологический оптимизм достиг своего пика. Управляемый термоядерный синтез? – "Еще лет пять, и неисчерпаемый источник энергии будет в нашем полном распоряжении!" Искусственный переводчик? – "Через десять лет всем людям-переводчикам придется искать себе другую работу!" Экспедиция на Марс? – "Это уже сложнее. Придется подождать до 1982 года, а может быть даже до 1984-го. " Пересадка сердца? "Ну, эта проблема уже решена."
      Это была пора беззаботного детства научно-технической революции, и как у всякого ребенка, фантазии и реальность путались у нее в голове. Казалось, она может все... И это была пора моего беззаботного детства, ибо я принадлежу к той части моего поколения, которой выпало самое беззаботное детство за всю историю человечества – предыдущие поколения детей пострадали от войн, будущие, вероятно, "пострадают' от трудового воспитания.
      Кстати, о трудовом воспитании. Сейчас спохватились именно потому, что стало видно, что из нас выросло. Мы росли полными лентяями, и НТР поощряла нас в этом. "Через 20 лет никакой черной работы! Будете кнопки нажимать! В белом халате!"
      В общем-то все правильно. Кто мог тогда предвидеть какие барьеры придется вскоре преодолевать НТР? Готовить нас к жизни в мире, где нет физического труда, было в то время разумной политикой. Никто не мог тогда знать,что рождение этого нового мира задержится, задержится, по видимому, на время жизни одного поколения. И новое поколение, уже получившее трудовое воспитание, придет в этот мир умных машин, где для жизни нужно не то воспитание, которое они получили, а то, которое получили мы. Впрочем, воспитание и раньше часто оказывалось в противофазе с жизнью.
      Итак, мы жили там, в этом светлом и прекрасном будущем. Мы жили так, как будут жить люди в мире, в котором всю физическую работу возьмут на себя роботы. Вместо роботов на нас работали наши родители, но мы тогда не хотели замечать этого. Защищенные от суровой действительности глухой стеной не знающей меры родительской любви, мы воспринимали фантазии как реальность,а реальность как полузабытый дурной сон.
      Двадцать первый век с его роботами – механическими рабами человека, с его изобилием, с освоением далеких планет, с его обещанием бессмертия, этот двадцать первый век – наша родина, и мы хотим туда вернуться. Мы – десант, высаженный двадцать первым веком в век двадцатый. Пробиваясь обратно в будущее, мы должны будем создать его, и это единственный шанс для двадцать первого века воплотиться в жизнь таким, каким мы его себе представляли. Ибо вопреки расхожему представлению о том что, мол, прогресс остановить нельзя, и, следовательно, нечего о нем беспокоиться, прогресс остановить можно, и, в сложившейся сейчас обстановке, очень даже легко.
      В этой книге речь пойдет не о ядерной угрозе и не об экологическои катастрофе. Над человечеством нависла угроза гораздо менее эффектная и впечатляющая, и уже в силу этого гораздо более опасная – с невидимым врагом бороться всегда труднее.
      На первый взгляд кажется,что мое поколение – избалованное, с завышенными ожиданиями – не сможет сыграть заметной роли в истории, но если вдуматься,то именно этот разрыв между ожиданиями и действительностью делает нас самыми яростными сторонниками технического прогресса. Идея технического прогресса никому так не дорога как нам. Историческая миссия нашего поколения – спасти технический прогресс и сделать его неостановимым. В этом и только в этом оправдание нашего беззаботного детства.

      С детских лет нам внушали, что материя постоянно развивается от низших форм к высшим: сначала повсюду была только неживая материя,но потом она самоорганизовалась и получилась более высокая форма – жизнь; сначала жизнь была неразумной, но в конце концов в ходе эволюции появился человек; поначалу он одевался в шкуры,но в ходе истории была создана высокоразвитая цивилизация. Создается впечатление, что прогресс неизбежен. Отсюда делается вывод о том, что нам не о чем беспокоиться цивилизация и дальше будет развиваться сама собой, одаривая нас новыми технологическими чудесами.
      Чтобы понять в чем слабое место подобных рассуждений, достаточно задать себе простой вопрос:какая доля материи переходит из низшей формы в высшую? Ясно, что масса неживой материи во много раз превосходит массу живой: под каждым деревом, возвышающимся над землей на десяток метров, или животным высотой порядка метра, находится уходящий к центру Земли столб расплавленной магмы в несколько тысяч километров глубиной. Вот вам грубая оценка соотношения между живым и неживым на планете Земля, планете считающейся царством жизни! Доля живого уменьшится еще на много порядков, если включить в подсчет массы солнца, планет, всей неживой материи во вселенной. А какая часть живой материи обрела сознание? Эволюция произвела миллионы различных видов животных, из них только один оказался наделен разумом.
      Таким образом, переход на более высокую ступень развития является не правилом, а скорее счастливым исключением из правила. Закон развития материи от низших форм к высшим утверждает лишь, что такие счастливые исключения обязательно должны существовать, но он никоим образом не может гарантировать, что таким "счастливчиком" окажетесь вы, или ваша общественная система, или, наконец ваша цивилизация.
      Прогресс нельзя остановить, но его можно избежать, как это сделали миллионы видов животных, вполне обходящихся в своей жизни без разума. Большинство путей развития материи оканчиваются тупиками, и лишь немногие из них оказываются магистралями, ведущими ко все более высоким формам. Иначе и быть не может: откуда получали бы энергию живые организмы, если бы не существовало гигантского шара неживой раскаленной плазмы – Солнца? Отнюдь не случайно к каждому "возвышенному" мозгу приставлен "низменный" желудок. Высшие формы развиваются из низших,среди низших,и опираясь на низших. Поэтому последние оказываются для первых естественным и необходимым дополнением.
      Но почему все-таки одни поднимаются вверх, другие же стоят на месте? Отличаются ли чем-нибудь первые от вторых, или все решает слепой случай? Чтобы ответить на эти вопросы, разберем пример человека и шимпанзе. И тот и другой произошли от общего обезьяньего предка, жившего десяток миллионов лет назад. Представьте себе два стада обезьян. В первом стаде обезьяны того же самого биологического вида, что и во втором. Однако через 500 тысяч поколений потомки первого стада запускают ракеты в космос, потомки же второго стада продолжают вести почти в точности тот же образ жизни,что и их далекие предки. Почему? Второе стадо приспособилось к окружающей его среде, приспособилось наилучшим возможным образом, так что любое изменение пошло бы ему только во вред. В самом деле,представим себе,что некий шимпанзе вдруг обрел разум и изобрел способ собирать плоды с деревьев в 10 раз быстрее, чем раньше. Внезапно нахлынувшее изобилие привело бы к демографическому взрыву в стаде – если есть еда чтобы прокормить лишние рты, эти лишние рты вскоре обязательно появятся на свет. Все это приведет к тому, что стадо станет потреблять больше плодов, чем производят окружающие джунгли. Обезьяны начнут поедать и те плоды, которые раньше шли "на семена", число плодоносящих деревьев начнет сокращаться. Результат: экологическая катастрофа, голод и гибель "чересчур умного" стада.
      Вмешательство разума нарушило бы информационное равновесие между стадом и окружающей средой. Что такое информационное равновесие? Взаимодействие между любыми двумя системами (в данном случае стадом и средой) всегда можно рассматривать как обмен некоей информацией. До появления "разумного" шимпанзе стадо как бы говорило среде:"мы собираем плоды медленно", на что среда отвечала "новые плоды успевают вырасти, берите й ешьте!". Такой, одной и той же информацией они обменивались испокон веку, и ни в стаде, ни в среде ничего от этого обмена не менялось. Системы находились в информационном равновесии друг с другом. Но вот обезьяны выдали необычную, неканонизированную, информацию: "мы собираем плоды быстрее", а затем:"нас стало больше, и мы жрем больше." Окружающая среда, как гигантский компьютер, переработала эту информацию и выдала ответ:"число плодоносящих деревьев сокращается, подыхайте с голоду!"
      Однако не следует думать будто нарушение информационного равновесия обязательно ведет к гибели. Если бы наш гипотетический "разумный" шимпанзе был действительно хоть сколько-нибудь разумен, диалог на этом не оборвался бы. Ответом стада среде было бы:"мы обрабатываем землю и сажаем растения сами", на что среда откликнулась бы сначала увеличением урожая, а затеи истощением почвы и новой угрозой голода. Стадо ответило бы изобретением удобрений, а среда...Среда надо полагать тоже не растерялась бы и ответила бы стаду очередным бедствием.
      Игра в обмен нестандартной, неканонизированной информацией могла бы продолжаться сколь угодно долго. Да собственно говоря, такая игра на самом деле началась 10 миллионов лет назад и продолжается и по сей день. Только начало, и ведет ее не стадо шимпанзе – те так и не нарушили информационного равновесия со средой, и потому так и остались обезьянами. Им не нужно было эволюционировать, не нужно было меняться, потому что вокруг них ничего не менялось. Игру ведет другое стадо. То, которое сегодня называет себя Человечеством.
      Сейчас уже трудно сказать, что послужило толчком к началу игры. Одни ученые говорят: внезапное изменение климата. Леса стали гибнуть (неканонизированное сообщение со стороны природной среды) и обезьянам пришлось спуститься с деревьев и научиться ходить на задних лапах, чтобы легче обозревать саванну (нестандартный ответ на это сообщение). Другая точка зрения: обезьяны облучились, живя около природного ядерного реактора (нарушающая равновесие информация со стороны природной среды). Потеряв острые клыки и сильные мышцы в результате мутации, они вынуждены были искать им замену, и нашли ее – в виде камня и палки, взятых в руку.
      Какая бы из гипотез ни была верна, ясно одно: произошло нарушение информационного равновесия между нашими далекими предками и окружавшей их средой. Среда воздействовала на наших предков неожиданным, нестандартным образом и получила такой же неожиданный, нестандартный ответ-воздействие. В свою очередь среда ответила на это воздействие еще более неожиданным образом. Началась эскалация неожиданностей. Бедные обезьяны! Из сравнительно простой, предсказуемой среды они создали для себя среду сложную и предательски непредсказуемую! Жизнь в такой среде потребовала от них стать умнее. Так появился разум. Он не принес им ни безопасности, ни покоя. Напротив, жизнь по старинке, в информационном равновесии со средой, была куда безопаснее и покойнее. Разум же стал тем механизмом, который постоянно нарушает равновесие. Разум принес множество благ, но тут же перечеркнул их неисчислимыми бедами, и если тщательно подсчитать все плюсы и минусы, разум не дает нам никаких преимуществ перед неразумными тварями, кроме одного: разум дает нам шанс стать завтра чуть-чуть разумнее,чем сегодня.
      Быть разумным значит все время идти вперед. Равновесие сохраняет лишь тот, кто стоит на месте. Тот, кто идет, должен постоянно терять равновесие. Он как-бы падает вперед, выставляет ногу, чтобы не упасть, снова как-бы падает, опять выставляет ногу... и движется,движется,движется...
      Так движется вперед наша цивилизация,и кажется ничто не может заставить ее остановиться и обрести равновесие. Между тем, жизненный опыт любого из нас говорит, что достигнуть информационного равновесия между почти любыми двумя системами очень просто: для этого часто бывает достаточно регламентировать поток информации по принципу: "не трогай другую систему, и она тебя тоже не тронет".
      Посмотрите на маленького человечка лет четырех-пяти. Недаром его называют "почемучкой". Его информационные отношения с окружающей средой явно неравновесны. Он все время задает окружающему его миру нестандартные вопросы и получает неожиданные ответы. Окрики мамы: "Не лезь туда! Не трогай этого!" еще не способны охладить его экспериментаторский пыл. Впрочем... "Не лезь в приемник, стукнет током!" Если его уже "стукало током", он больше не полезет. Повзрослев, и набравшись житейскои премудрости, он в случае поломки приемника не станет допытываться в чем тут дело,а возьмет и отнесет приемник в мастерскую. Вопросы, которые он мог бы еще задать, так и останутся незаданными. Он стал взрослым человеком, а взрослый человек живет в мире черных ящиков, заглядывать внутрь которых не принято. Да и зачем – общество научило его некоторому стандартному набору воздействий на тот или иной "черный ящик" чтобы получать стандартный набор ответов.
      Приемник – черный ящик: воздействие – нажать на кнопку; ответ – польется музыка. Мастерская по ремонту – черный ящик: воздействие -сдать неисправную вещь, заплатить деньги; ответ (в идеале) – получить исправную. Ваш сосед – черный ящик: воздействие – приподнять шляпу и сказать "С добрым утром!"; ответ – он тоже приподнимет шляпу и скажет что-то вроде "Дбрутр!"
      Между тем, кроме стандартных воздействий. может существовать бесчисленное множество нестандартных. Чтобы убедиться в этом в отношении радиоприемника, достаточно бросить взгляд на его схему: в отношении соседа – поговорить с ним хоть раз по душам. Если бы мы умели нарушать информационное равновесие между нами самими и окружающими людьми и вещами, наш ум и наша душа развивались бы так же быстро как и в пятилетнем возрасте – ведь говорят, наш мозг используется только на 10% место для развития есть. Возможно в этом секрет универсальных гениев – Леонардо да Винчи, Ломоносова – для них не было черных ящиков, они относились ко всему так, как будто все было в принципе доступно их пониманию, надо лишь приложить усилие,чтобы понять. Отказавшись рассматривать этот мир как набор черных ящиков, они оказывались один на один со всей сложностью этого мира, но эта сложность формировала и растила их, и сделала их теми, кем они были.
      Сейчас несметные тысячи людей во всем мире занимаются йогой, трансцендентной медитацией, участвуют в различных группах психологического тренинга в надежде что их сознание каким-то чудесным образом расширится, вырастет, углубится, они вдруг станут другими людьми и им откроются тайны творческого мышления. Все оказывается гораздо проще и вместе с тем труднее. изучите устройство приемника – и Ваше восприятие мира расширится – не настолько, правда, насколько обещает йога, но то, что раньше Вам казалось бессмысленным техническим жаргоном превратится в осмысленный текст. Еще больше расширит Ваше сознание откровенная беседа с другом – Вы не только откроете что-то в нем, но и себя начнете лучше понимать. Но какой же он долгий, трудный и кропотливый, этот путь познания. Куда легче сесть в позу лотоса!
      Люди придумали множество эвфемизмов для слова "застой": "устойчивость", "стабильность", "гомеостаз" и т.п., однако как бы благозвучно мы его не называли, застой остается тем, что он есть – прекращением развития, информационным равновесием с предсказуемой средой. Живя в предсказуемой среде легче обеспечить себе безопасность. Но безопасность эта коварна и иллюзорна, ибо все в мире в конце концов меняется, и предсказуемая внешняя среда вдруг неожиданно выдает совершенно непредсказуемую порцию информации на которую не найдется ответа у того, кто сформировался в условиях информационного равновесия. Так, паразитические организмы могут жить лишь пока существуют организмы-хозяева, обеспечивающие для них привычную среду, но если хозяева вымрут, погибнут и паразиты – они слишком узко "специализированы" и не смогут "переквалифицироваться" на другую среду обитания.
      Застой есть плата за призрачную безопасность. С другой стороны, платой за развитие является риск. Тот, кто идет неизведанной дорогой всегда рискует; тот, кто не обжегся, никогда не узнает, что такое боль от ожога. Либо развитие, либо "абсолютная" безопасность. Тот, кто надеется совместить одно с другим, хочет, как говорится, "на елку залезть и штанов не порвать".
      Итак, тот, кто находит себе (или создает для себя) предсказуемую среду обитания, останавливается в своем развитии. Для постоянного развития необходимо постоянное нарушение информационного равновесия между системой и окружающей средой.
      При этом нарушение равновесия может происходить двумя путями. В первом случае сама система пассивна, во внешней среде происходят самопроизвольные изменения. При этом темпы развития системы определяются скоростью процессов во внешней среде, и от самой системы не зависят. Так обычно эволюционируют биологические виды – изменения в окружающей среде (геологические, климатические) заставляют виды развиваться, однако, поскольку скорость геологических и климатических процессов очень мала, то и биологическая эволюция движется медленно (как показывает практика селекционеров, биологические виды в принципе могли бы развиваться в сотни раз быстрее, чем это наблюдается в природе.)
      Во втором случае система активна, т.е. способна сама существенно изменять внешнюю среду. После каждого такого изменения,система оказывается в фактически новой среде, к которой надо заново приспосабливаться. Приспосабливаться значит искать равновесия, однако полное информационное равновесие не всегда достижимо. Пытаясь найти новое положение равновесия, система часто находит его лишь по некоторым параметрам, нарушая в ходе поисков равновесие по другим. Реагируя на это нарушение, среда снова изменяется. Система опять вынуждена приспосабливаться, что может еще раз вызвать изменения в среде. Так может повторяться бесконечное число раз. В этом случае процесс развития становится самоподдерживающимся. Скорость его не привязана к скорости самопроизвольных процессов во внешней среде, и потому может быть очень большой. Биологов всегда ставила в тупик необычно большая скорость эволюции предков человека. Самоподдерживающийся процесс? Но, по-видимому, результатом самоподдерживающегося процесса являемся не только мы сами, но и наша техническая цивилизация. Мы любим жаловаться на то, что техника, решая одну проблему, как правило порождает десяток новых. Но ведь это же необходимейшее условие самоподдерживающегося процесса! Находя равновесие по одному параметру (решая какую-то одну проблему) цивилизация должна нарушать равновесие по другим параметрам, иначе самоподдерживающийся процесс развития заглохнет. Техника перестанет развиваться, если жизнь не будет ставить перед ней все новых и новых задач.
      Не дай нам боже когда-нибудь начать находить решения, которые не порождают новых проблем. Непредсказуемых проблем. Непредсказуемость есть необходимое условие развития. Если Вы играете в шахматы и заранее можете предсказать ответные ходы противника, такая игра не научит вас ничему новому. Она будет способствовать лишь шахматному развитию Вашего партнера (если он играет хуже Вас, Ваши ходы для него неожиданны). Для того, чтобы в ходе игры возникло нечто принципиально новое, не существовавшее прежде ни в Вашей голове, ни в голове Вашего противника, необходима взаимная непредсказуемость ходов противостоящих сторон. Это – общее положение, применимое к любой игре, будь то шахматы, любовь, гонка вооружений, или же взаимодействие природы и общества. В случае природы и общества, непредсказуемость для природы действий ее противника обеспечивается тем, что природа лишена сознания, а значит и предвидения (если рассматривать природу отдельно от человека), непредсказуемость же ответных ходов природы для общества – тем, что не все законы природы еще познаны, и, я надеюсь, вряд ли когда-нибудь будут познаны все и до конца.
      Итак, вроде бы получается, что условия для развития и прогресса имелись на всем протяжении истории человечества. Тогда почему история так изобилует тупиковыми формами обществ, обществ, которые не изменялись веками и в конце концов погибали в результате нашествия других народов, сумевших подняться на более высокий уровень развития? Почему до сих пор в джунглях находят племена застрявшие в каменном веке? Почему Египет фараонов или китайская империя могли просуществовать без особых изменений в течение тысячелетий? Почему из огромного числа цивилизаций, существовавших на Земле, одна лишь европейская оказалась на магистральном пути развития, все же остальные в тупике, из которого их вывело только нашествие европейцев? Каким образом все эти народы пришли в состояние информационного равновесия с окружающей средой?
      Ясно, что при наличии сильного военного противника перестать развиваться – опасно. Противник обгонит и разгромит тебя. И китайская империя, и древний Египет начинались с маленьких враждующих царств. Более развитые поглощали отсталых. Но вот все ближайшие противники побеждены и подчинены. Дальше покорять некого, потому что дальше начинаются пустыни, горы, моря и другие естественные препятствия, непреодолимые при тогдашнем уровне техники. Таким образом, многие древние цивилизации оказывались изолированными друг от друга. У них не было противников, кроме окружавшей их природы. Разумеется, такая изоляция не обязательно должна вести к застою. Если для решения возникающих перед обществом проблем использовать технику, то природу можно превратить в достойного противника, способствующего развитию. (Как я уже говорил, при достаточно сильном воздействии техники на природу развитие превращается в самоподдерживающийся процесс.)
      Но вся беда в том, что практически любая проблема, встающая перед обществом, допускает, как правило, два решения: помимо технического решения есть еще й социальное. Если для сооружения пирамиды вам нужно передвинуть огромный камень, то возможны два подхода. Первый – задуматься о том, как из палки сделать рычаг; Второй – задуматься о том, где раздобыть столько рабов, чтобы они и без рычага все смогли передвинуть. Первый путь технический, второй – социальный. На первом пути мы вступаем в диалог с природой. Диалог с непредсказуемыми ответами. На втором – мы пытаемся так изменить социальное поведение людей, чтобы добиться от них максимальной предсказуемости. Диалогом тут и не пахнет: раб не обсуждает приказ, он исполняет его.
      Причем дело даже и не в рабах в узком смысле этого слова. Так называемые "свободные" крестьяне и ремесленники тоже могут быть вполне предсказуемыми автоматами, если их воспитать соответствующим образом и тщательно регламентировать их поведение огромным количеством законов, обычаев и запретов. В самый устойчивый период в истории Египта рабов в нем было не так уж и много, но зато религиозная и светская бюрократии позаботились о том, чтобы каждый день каждого жителя страны был расписан чуть ли не по минутам на всю жизнь вперед. Общество действовало как четко отлаженный часовой механизм.
      Но часовой механизм может действовать лишь при условии, что каждый винтик, каждая шестеренка постоянны и неизменны. Если какая-нибудь из шестеренок начнет вдруг самопроизвольно менять свою форму или количество зубцов, весь часовой механизм сразу остановится. Тщательно организованное и распланированное общество может нормально функционировать лишь когда поведение его граждан так же предсказуемо, как поведение шестеренок в отлаженных часах. Поэтому гражданина такого общества с детства приучают смотреть на мир как на систему из "черных ящиков" с заранее определенными наборами стандартных воздействий и предсказуемых ответов, и он и конце концов и сам становится одним из "черных ящиков", шестеренкой "идеального" общества. Такой человек со стандартным поведением неспособен нарушить равновесие с природой.
      Почему же некоторые общества предпочитают социальное решение проблем техническому? Возможно, дело в том,что покорив всех противников и подойдя к географическим преградам, непреодолимым при имеющемся уровне техники, общество вдруг замечает,что природные ресурсы в таком замкнутом регионе ограничены. Отсюда возникает необходимость в тщательном планировании потребления. Но в выполнении планов можно быть уверенным лишь когда их исполнители надежны и предсказуемы. И начинается штамповка "винтиков" и "шестеренок". Ну а когда их наштамповано достаточное количество, любую проблему оказывается возможным решить социальным путем. Более того,этот путь постепенно становится единственно возможным: во-первых, для технического решения проблем необходима самостоятельность мышления, а подобное качество ума "винтику" строго противопоказано, во-вторых, развитие новой техники требует экспериментов, требует права на ошибку чреватую большим расточительством, а у распланированного общества излишков нет. Таким образом единственный путь к спасению от ограниченности ресурсов – создание новой техники, способное преодолеть географические преграды – оказывается перерезан. Общество попадает в ловушку, выбраться из которой самостоятельно оно уже не сможет. Начинается застой.
      Этому застою могут положить конец только пришельцы с другой стороны географических преград. Там, за горами, морями и пустынями народы все еще борются друг с другом и изобретают новую технику чтобы обойти конкурента. И эта новая техника превращает непреодолимые ранее преграды в преодолимые, и пришельцы в конце концов приходят.
      Людям, воспитанным на традиционной исторической науке,кажется странным , что "цивилизованные" египтяне, живущие при "прогрессивном" рабовладельческом строе не знали железа, в то время как"дикие" первобытнообщинные племена по другую сторону морей и пустынь давно уже сражались между собой железными мечами. Эти люди не понимают, что низкая социальная организация – это одновременно и условие, и следствие быстрого технического прогресса: когда нет социального решения проблем, легче искать решение техническое, когда есть техническое, социальное не нужно.
      Пришельцы с другой стороны географических барьеров либо подчиняют себе народы, застрявшие в ловушке застоя (испанские конкистадоры в Америке), либо заставляют вернуться на путь тохнического развития (феодальная Япония под угрозой порабощения Западом).
      Так или иначе все больше народов втягивается в русло технической цивилизации и географические границы ее непрерывно расширяются. По мере этого расширения цивилизация периодически наталкивается на географические преграды, и если при имеющемся уровне техники она не способна их преодолеть, возникает угроза застоя.
      Так называемое "мрачное средневековье" во многом вызвано тем, что античный мир в результате долгого роста достиг рубежей по тому времени непреодолимых – на севере полярные льды, на юге пустыня Сахара, на востоке степи, населенные воинственными кочевниками, и, наконец, на западе Атлантический океан. Цивилизация оказалась перед тем, что я называю "барьером роста". В данном случае – межконтинентальным барьером роста. Лишь когда каравеллы Колумба взяли барьер разделявший континенты, начался новый период бурного роста, Эпоха Возрождения, а за ней и Промышленная революция.
      Но к концу 19-го века рост снова начал замедляться. Не объясняется ли это тем, что к тому моменту цивилизация уже охватила всю планету и таким образом подошла к новому барьеру роста – межпланетному. Замкнутым регионом, границы которого непреодолимы при имеющемся уровне техники, стала вся планета Земля. Обычно заминку в росте, происшедшую на рубеже веков, объясняют расцветом монополий – главных тормозов прогресса. Не стану с этим спорить. Однако спрошу: а чем вызвано появление монополий? – Ах, законом централизации производства? Согласен. Но я считаю, что этот закон порожден нехваткой ресурсов, и поэтому особенно заметно проявляется в "предбарьерные" эпохи. Когда ресурсы земли оказались почти полностью распределены между несколькими странами и даже начались попытки их передела, стало выгодно решать проблемы конкурентной борьбы не техническим путем (улучшение качества товаров), а социальным, путем манипуляции психологией потребителя. Условия нехватки ресурсов формируют особый тип потребителя, готового покупать вещи, лишенные всякой индивидуальности, лишь бы они были не хуже чем у соседей. Открывается путь к массовому производству стандартных товаров, а стандартизация делает выгодной централизацию производства.
      Поясню это на простейшем примере. Возьмем любой товар. Ну, скажем, башмаки. Когда-то каждый башмак был сугубо индивидуален – сапожник делал его с учетом формы ступни заказчика. Но вот, из-за ограниченности ресурсов стоимость жизни повысилась, и потребителям пришлось затянуть пояса. Теперь они готовы мириться с обувью пусть и худшего качества, но более дешевой. Более дешевой за счет чего? На чем можно сэкономить при производстве? В первую очередь на индивидуальности, на сборе информации о конкретном заказчике. Если производитель совершенно произвольно решил, что существуют ноги 41-го и 42-го размеров, но не существует ног с размером 41 и 3/4, и люди с этим смирились, значит не нужно более тратить время на снятие мерок и примерки. Мастеру не нужно больше встречаться с заказчиком, и поэтому мастерская теперь не обязательно должна находиться неподалеку от дома заказчика – можно собрать мастеров со всей страны в одном помещении. Помимо экономии на аренде мастерских, это еще открывает возможность разделения труда. Но самое главное, становится возможным применение машин, даже таких "безмозглых" машин, какие имелись в конце прошлого века. Машины того времени не могли быстро и часто переналаживаться, и потому их нельзя было использовать для выполнения индивидуальных заказов, а только в массовом производстве стандартных товаров. Если на машину, которая штампует подметки для обуви поставить штамп 41-го размера, она наштампует десятки тысяч подметок 41-го размера прежде чем штамп износится. Такие подметки очень дешевы по сравнению с вырезанными вручную, и причина этой дешевизны в том, что все они одинаковы, все несут одну и ту же информацию о некоей идеализированной ступне 41-го размера возможно никогда и не существовавшей в природе. Эту информацию передал машине тот рабочий, который вырезал штамп из металла. Вырезать штамп из металла трудно, гораздо труднее, чем просто взять и вырезать подметку вручную, и потому применение машин для изготовления индивидуальных заказов было невыгодно. Однако в массовом производстве штамп вырезают только один раз, так что стоимость его раскладывается на десятки тысяч одинаковых продуктов. При этом чем больше подметок одного размера отштампует один штамп, тем на большее число товаров разложится стоимость информации, тем они будут дешевле.
      При таких (и только при таких) условиях становится выгодной централизация производства. Централизация производства требовала концентрации капиталов, а концентрация капиталов вела к господству монополий. Монополии получили возможность воспитывать нужного им потребителя при помощи рекламы, и таким образом закрепили то положение, когда покупатели согласны покупать обезличенные товары. Для целей такого воспитания была создана даже новая эстетика: если раньше красивыми считались сложные формы и линии обладающие некоторой неправильностью, придающей им жизненность, то в начале 20-го века красивыми стали считаться вещи геометрически правильных, "машинных", форм. Только в рамках такой эстетики продукция массового производства могла показаться красивее и лучше сделанной вручную ("не важно, что ботинки фабричного производства жмут, важно что на них строчка машинная, ровная, с одинаковыми интервалами! Красота!")
      Вот так в начале 20-го века разворачивался старый как мир сценарий застоя: цивилизация вставшая перед межпланетным барьером, почувствовав нехватку ресурсов, начала идти по пути социального решения проблем. Но в отличие от предыдущей, средневековой предбарьерной эпохи, основная роль в штамповке "винтиков" и "шестеренок" принадлежала уже не церкви, а монополиям.
      Иногда рекламу причисляют к непроизводительным расходам. На мой взгляд это не верно. Обработка покупателя рекламой – это завершающий этап массового производства: изготовление стандартного потребителя стандартной продукции. Без этого этапа массовое производство было бы попросту невозможно – разные люди имеют разные потребности, а серийное производство способно удовлетворить лишь потребности одинаковые.
      Впрочем реклама – не самый главный способ подавления в людях индивидуальности. Сам массовый способ производства, с его монотонностью и расчленением труда на операции простые до бессмысленности, превращает рабочего в механический придаток машины, делает его "черным ящиком" со стандартным набором реакций на ограниченный набор стимулов.
      Только массовое производство делает возможным и выгодным разделение труда на элементарные операции. Когда во всех изготовляемых вещах заложена одна и та же информация, рабочему уже не нужно держать эту информацию в своей голове, он вообще может не понимать, что он делает, ибо неизменная информация может быть легко заложена в саму структуру конвейера.
      Разделение труда требует жесткой дисциплины, и вот уже люди просыпаются не тогда, когда они выспались, а когда прозвенит будильник, обедают не тогда, когда им хочется есть, а когда конвейер останавливается на обеденный перерыв.
      Массовый способ производства превратил людей в автоматов, которые бездумно производят и бездумно потребляют произведенное. Стремление к индивидуальности и свободе в таких людях придавлено, но еще живо, и потому они завидуют тем, кто осмелился быть индивидуальным. А от зависти недалеко и до ненависти к тому, кто не такой как все. Люди-автоматы стали главной опорой тоталитаризма – этого бича 20-го века.
      Казалось бы, в начале этого века человечество окончательно угодило в ловушку застоя, и вытащить его оттуда было некому: как выяснилось позже, мы – единственные разумные существа в Солнечной системе, а возможно даже и в Галактике. Но спасение все же пришло – не снаружи, а изнутри. Человечество раскололось на два лагеря, и таким образом появились два противника, взаимно способствующих развитию друг друга.
      Вторая мировая война в основном была порождена противостоянием капитализма и коммунизма, и именно вторая мировая война послужила толчком к началу научно-технической революции.
      Технический прогресс возможен лишь тогда, когда постоянно возникают принципиально новые общественные потребности. Но тоталитарное общество не способно порождать новые потребности они требуют перестройки отлаженной системы производства, что невыгодно монополии, стоящей во главе такого общества. Всеми доступными способами монополия стремиться сохранить в неизменном виде потребности людей. И с людьми-автоматами, воспитанными системой массового производства это не так уж трудно сделать.
      В этих условиях война становится чуть ли не единственным источником новых потребностей. Если противник непримирим, и нельзя разрешить противоречия путем переговоров (т.е. социальным путем), единственный остающийся путь – технический. В войне побеждает тот, кто обладает более совершенной техникой. В поединке между истребителем и зенитной установкой побеждает тот, кто быстрее перерабатывает информацию – и вот для управления зенитной установкой создается первая в истории ЭВМ. Не будь гонки вооружений никто никогда не вложил бы таких огромных средств в исследования по атомной энергии и разработку ракетной техники – и не было бы сегодня ни атомных электростанций, ни спутников связи. Не было бы сегодня и полупроводниковой техники – изобретенные в конце 40-х годов транзисторы были невероятно дороги. Ни одна компания, изготовлявшая бытовые радиоприемники, не могла заинтересоваться ими, и мы бы до сих пор слушали бы ламповые радиоприемники, и не знали бы что такое электронные часы, бытовой видеомагнитофон, персональный компьютер, если бы транзистором не заинтересовались военные. Транзистор позволял уменьшить вес бортовой системы управления ракеты, а ведь каждый лишний грамм на борту означает дополнительные килограммы дорогого топлива, и потому применение транзисторов в этом конкретном случае оказывалось выгодным. Благодаря военным, промышленность получила заказ на большую партию полупроводников, и только в результате этого заказа появилась общественная потребность в изобретении дешевого способа очистки кремния – главного сырья для транзисторов. Такое изобретение вскоре было сделано, в результате транзисторы стали дешевле ламп, и это открыло транзисторам путь в бытовую технику.
      Как видно из этого примера, военные способствуют прогрессу не столько тем, что вкладывают деньги в исследования и разработки. Куда важнее то, что они вкладывают деньги в производство вещей, производить которые, с точки зрения мирных потребностей, не имеет смысла, ибо они очень дороги. И только когда производство таких вещей уже развернуто (но никак не раньше), возникает общественная потребность усовершенствовать технологию их производства. Цена на эти вещи снижается и становится возможным их мирное применение. Так было в истории уже не раз. В качестве еще одного примера можно взять пароход. В начале прошлого века любой владелец торгового флота, перешедший с парусника на пароход, моментально бы "вылетел а трубу", потому что первые модели пароходов двигались очень медленно и пожирали уйму топлива. Правда у них было одно преимущество перед парусником – они могли двигаться в безветренную погоду, но при больших расстояниях перевозок это не имело значения – парусник обгонит пароход когда снова подует ветер. Единственный случай, когда независимость от ветра действительно имеет большое значение – это морское сражение. Если ваш противник потерял способность маневрировать, а вы нет, исход сражения предрешен в вашу пользу! И между державами началось соревнование по созданию все более скоростных пароходов.
      Усовершенствование пароходов стало возможным только потому, что они уже существовали "в металле", и имелся опыт их эксплуатации, подсказывавший пути их усовершенствования. Создать образец принципиально новой техники, который сразу же мог бы конкурировать с уже имеющейся, зачастую невозможно. Большинство изобретений проходят через стадию "гадкого утенка", когда они пожирают массу ресурсов, давая поначалу весьма скромные результаты. В условиях ограниченности ресурсов единственным оправданием такой расточительности может быть лишь существование непримиримого военного противника – на войне важнее выжить чем сэкономить. Только наличие непримиримого врага может оправдать огромные затраты на разработку и совершенствование военно-космической техники в то время, когда полмиллиарда людей на Земле умирают от голода. Но как не прискорбно это сознавать, безумие и жестокость гонки вооружении по странной прихоти судьбы, могут способствовать будущему процветанию человечества, открыв для него изобилие космических ресурсов, и очень может быть, что эти полмиллиарда голодают не зря, а во имя благосостояния своих правнуков. Если же переключить средства с разработки космической техники на благоустройство жизни людей прямо сейчас, то эта техника рискует никогда не превратиться из "гадкого утенка" в "прекрасного лебедя", и человечество навсегда окажется запертым на Земле. Преодоление межпланетного барьера роста требует больших затрат ресурсов, и когда все ресурсы Земли будут окончательно распределены на земные нужды, ловушка захлопнется бесповоротно. Не означает ли только что сказанное, что гонка вооружений это единственный способ избежать ловушки? Неужели только страх перед другим человеком может заставить человека преодолеть межпланетный барьер? Вовсе нет! Достойным противником человека, способствующим его развитию, не обязательно должен быть другой человек. Им может быть природа! Но к сожалению идея о том, что Человек и Природа – противники, сейчас явно не в моде. В 20-том веке человечество впервые почувствовало, что ресурсы Земли конечны. Из этого можно было бы сделать вывод, что в поисках новых ресурсов пора выходить за пределы Земли, однако так называемые "зеленые"и прочие экологические движения предпочли сделать прямо противоположный вывод – по их мнению мы должны ограничиться тем, что у нас есть, и сесть на режим жесткой экономии. Но экономия ресурсов невозможна без "примирения" человека с природой. Так нехватка ресурсов порождает идеологию, которая закрепляет эту нехватку. Такая идеология обречена на успех у широкой публики, ибо она апеллирует к трусости и лени ведь развитие всегда сопряжено с риском, застой же дает иллюзию безопасности. Такая идеология опаснее гонки вооружений последняя хоть дает надежду, что если мы все чудом не подорвемся на своих бомбах, то перед нами в конце концов откроются безграничные богатства Космоса, которые навсегда избавят человечество от нищеты, и от уродства духа, нищетою порождаемого. Что же касается идеологии смирения и экономии, то она безнадежна. Это дорога в тупик.
      Опасность тем более велика, что в последнее время широко распространилось мнение, будто прогресс возможен и в условиях ограниченных ресурсов, за счет применения ресурсосберегающих технологий и потому, мол, космос нам но нужен. Появился даже хлесткий лозунг "Экономия – новый ресурс!" Но ведь это ограниченный ресурс! Невозможно сэкономить больше электроэнергии, чем ее вырабатывают электростанции. Ограниченность ресурсов раньше или позже заставит нас ограничить наши потребности. Уже сегодня мы слышим рассуждения о том,что потребности должны быть "разумными" (читай "умеренными"). В представлении авторов подобных рассуждений, человек будущего – это некий ангел смирения, подавивший в себе все желания, выходящие за рамки его ограниченных возможностей Ему не нужен технический прогресс, поскольку у него есть все, о чем он смеет мечтать. Прогресс, с точки зрения этих авторов, состоит в повышении сознательности, то есть в укрощении своих "неразумных" желаний. Но является ли такой прогресс тем прогрессом, о котором, пусть хотя бы и не сознаваясь себе в этом, мечтает всякий нормальный человек?

      Так чего же мы хотим, когда говорим,что хотим прогресса? О чем мы мечтаем? Какие видения проносятся в нашей голове при словах "светлое будущее"?
      Для нас, поколения выращенного на научной фантастике, будущее – это некий удивительный мир, страна чудес, где каждый миг ярок и волнующ, и полон изумительных возможностей. Да, это мир, в котором невозможное – возможно! И такие представления – не пустая фантазия, путающая желаемое с действительным. Мы всего лишь мысленно продолжаем историю техники, выводим ее будущее из ее прошлого. Мы можем попытаться представить себя на месте человека начала 19-го века, попавшего вдруг в наше время. Ведь он действительно очутился бы в стране чудес, где люди за считанные часы переносятся с континента на континент, видят то, что происходит в этот миг во всех концах земного шара, и смотрят картины, на которых оживают люди, умершие десятки лет назад... Перечень чудес может быть очень длинным. Технический прогресс за последние полтораста лет сделал возможным огромное количество вещей, которые всегда считались невозможными, и если он продлится, самые смелые ожидания раньше или позже будут превзойдены. Если только его не остановят... Итак, прогресс – это увеличение числа возможностей. Если принять такое определение прогресса, то станет ясно, что в условиях ограниченности ресурсов прогресс раньше или позже должен остановиться: границы наших возможностей определяются имеющимися в нашем распоряжении ресурсами. Никакие ресурсосберегающие технологии не могут отменить законов физики, например закона сохранения энергии, из которого следует что невозможно поднять над землей на один метр груз в один ньютон, затратив при этом менее одного джоуля энергии. Ресурсосберегающая технология может лишь устранить трение в подъемнике, и таким образом приблизить нас к теоретическому пределу в один джоуль, но перейти через этот предел невозможно – хотите поднимать больше и выше – ищите новые источники энергии. Выбирая путь энергосбережения, мы заранее ограничиваем наши возможности. Конечно, можно поспорить с этим утверждением, сказав, что мы можем найти массу новых, неизвестных возможностей, и даже если наша возможность поднимать грузы и останется навсегда ограниченной, общее число возможностей все равно возрастет. Но смогут ли появиться такие возможности, если человечество не сможет выделять больших ресурсов на научные и технические эксперименты? Вся предыдущая история науки показывает, что по мере проникновения в неизведанное, стоимость экспериментов возрастает (сравните хотя бы стоимость приборов, которыми пользовался Галилей с современными ускорителями заряженных частиц и научными космическими станциями).
      И на это, возможно, кто-то возразит, указав на компьютер. Вычислительная машина может почти бесплатно моделировать эксперименты, которые, будь они проведены в натуре, потребовали бы огромных затрат ресурсов. Однако не стоит слишком обольщаться по поводу того, что эксперимент, проведенный над математической моделью вместо природы, обошелся нам так дешево. Дешевка и есть дешевка: мы не вступали в диалог с природой, а лишь немного пожонглировали ее ответами из старых диалогов, составив из них модель и прогнав ее на ЭВМ. И ЭВМ указала нам на те возможности, которые изначально были заложены в эти ответы, но которые мы, по своему скудоумию, проглядели. Эксперименты на ЭВМ не открывают ничего принципиально нового, они лишь обращают наше внимание на то, что мы не заметили в старом. Прогресс техники, основанный т о л ь к о на экспериментах с математическими моделями, не является прогрессом с точки зрения вышеприведенного определения, ибо не открывает принципиально новых возможностей. Например, пусть в результате экспериментов с математической моделью была найдена новая, более эффективная форма крыла самолета. Тот факт, что удалось построить адекватную математическую модель, дающую правильный ответ, означает что вся необходимая информация уже была получена в старых натурных экспериментах, и новые натурные эксперименты были бы в этом смысле избыточны. Но те первые эксперименты в аэродинамической трубе, на основании которых была построена математическая модель были абсолютно необходимы.
      ЭВМ – всего лишь эффективный пресс для выжимания соков из плодов знания. В докомпьютерную эпоху, когда мы занимались выжиманием соков вручную, мы делали это неэффективно, и большая часть сока оставалась в мякоти, которую мы выбрасывали. Теперь, когда у нас появился мощный пресс, мы вторично пропускаем через него ту же мякоть и снова получаем сок, хотя новых плодов и не собирали. Кое у кого это породило опасную иллюзию, что будто бы сбором плодов можно вообще не заниматься и вечно жить за счет дожимания сока из отбросов.
      Стремление получать информацию чисто логическим, теоретическим путем, без прямого обращения к природе, является характерным признаком предбарьерной эпохи – вспомните хотя бы средневековых схоластов. Это стремление порождено ограниченностью ресурсов, не позволяющей проводить широкомасштабные эксперименты и оно само способствует увековечиванию этой ограниченности. Преувеличение значения математики, и вообще теоретического мышления, также порождено нехваткой ресурсов. Когда нам чаще всего бывает нужна математика? Когда чего-нибудь не хватает и мы решили это "что-нибудь" сэкономить. Траекторию полета ракеты и режим работы ее двигателей приходится точно рассчитывать только потому, что в баках нет излишков топлива и его надо тщательно экономить. С другой стороны, водителю автомобиля нет нужды просчитывать свой путь на компьютере. Он может довольно далеко отклоняться от намеченного пути и вправо и влево, и все равно достигнет цели – объем топливного бака автомобиля позволяет производить непредвиденные маневры.
      Люди чье мышление сформировалось в эпоху ограниченности ресурсов конечно скажут, что подобное растранжиривание топлива – сущее безобразие, и что на автомобиль надо поставить компьютер для расчета наиболее экономной траектории с наименьшим расходом топлива и минимальным ущербом для окружающей среды. Я сам когда-то был одним из этих людей, и мне стоило большого труда понять, что "транжира" автомобиль обладает одним огромным преимуществом перед "экономисткой" ракетой: водитель автомобиля имеет гораздо большую свободу действий по сравнению с космонавтом, который, фактически, отдал компьютеру право управлять ракетой. Я понял, что только изобилие ресурсов способно дать человеку настоящую свободу, и что только свобода является истинной целью человеческого существования: свобода от голода, свобода от болезней, свобода от страха, свобода мечтать, и свобода осуществлять свои мечты. Это – цель, а все остальное лишь средства к ее достижению.
      Экономить – значит во многом ограничивать свою свободу, и потому экономия допустима лишь в качестве временной меры, принимаемой в надежде достичь большей свободы в будущем. В качестве долговременной политики экономия совершенно неприемлема. Тот, кто экономит, рискует навсегда смириться со своей бедностью – использование экономии в качестве "нового ресурса" ослабляет стимул к поискам действительно новых, неограниченных источников ресурсов.
      Только изобилие ресурсов может дать человечеству полную свободу, а изобилия ресурсов можно добиться, лишь преодолев межпланетный барьер роста. Никакие будущие достижения науки не отменят необходимости взаимодействовать с космосом. Например, если ученым даже и удастся овладеть управляемым термоядерным синтезом, мы не сможем использовать этот новый источник энергии на полную мощность, не преодолев космического барьера. Дело в том, что вся энергия после использования превращается в тепло, и с этой точки зрения сегодняшний уровень потребления энергии на Земле – предельный: если его увеличить, произойдет таяние полярных льдов, подъем уровня океана, изменение климата, одним словом – экологическая катастрофа. Выходит, что на Земле термоядерный реактор можно использовать лишь в пределах имеющегося уровня потребления энергии. Все те наши потребности и фантазии, которые сегодня являются нереальными по причине их высокой энергоемкости, так и останутся нереальными, если мы не найдем способа выбрасывать излишек тепла в космос, а это уже означает взаимодействие с ним, т.е. преодоление межпланетного барьера роста.

* * *

      Итак, цивилизация ХХ-го века – это цивилизация стоящая перед межпланетным барьером. Вот в чем ее суть, вот где глубинные корни особенностей ее экономического и политического устройства, ее идеологических и художественных течений. История ХХ-го века распадается на две внешне очень непохожие эпохи – до научно-технической революции и после. Если первый период был периодом безраздельного властвования стандарта и централизма, второй период, казалось бы, несет надежду на возвращение индивидуальности вещам и людям.
      В самом деле, после того как социальные завоевания социализма подхлестнули борьбу трудящихся на Западе за повышение уровня жизни, рабочая сила стала стоить так дорого, что сделалось экономически выгодным создание и широкое применение промышленных роботов. В соединении с другим продуктом противостояния двух лагерей – компьютером – робот может сам собирать информацию о заказчике и передавать ее изготовляемому предмету. Причем стоимость процессов сбора и передачи информации в результате автоматизации этих процессов, будет совершенно ничтожной. Поясню это снова на примере обуви (читатель может сам распространить этот пример на любой другой товар). Представьте, что Вы пришли в обувной магазин 21-го века. На экране дисплея Вы выбираете цвет и модель (а может быть, создаете свою модель из предлагаемых элементов) и вводите эти данные в компьютер. Затем вставляете ногу в сканирующее устройство, которое мгновенно определяет форму ступни и по проводам передает эту информацию в соседнюю комнату, где вместо длинной конвейерной линии прошлых времен стоит один единственный универсальный робот, способный выполнять любые операции любым инструментом быстрее самого высококвалифицированного рабочего. Через одну-две минуты Вам приносят Ваши ботинки. Они нигде не жмут и их не надо разнашивать. При этом стоимость их почти не отличается от стоимости ботинок произведенных массовым способом. Возможно, они даже дешевле: в их стоимость не входит стоимость хранения на складе готовой продукции и ее транспортировки.
      Широкое применение роботов может сделать невыгодным массовое, централизованное производство. Оно может освободить человека от механической работы, раскрепостить его творческие силы. Но возвращение индивидуальности вещам и людям не обязательно будет означать что силы мешающие преодолению информационного равновесия перестали действовать. Они никуда не денутся, покуда барьер роста не преодолен, покуда мы ограничены в ресурсах. Они лишь изменят свою форму: перейдут из внешнего мира в наш внутренний мир, сделаются менее заметными и потому более опасными. Как и все предыдущие предбарьерные эпохи, наша эпоха порождает человека с особой психологией – психологией умеренности и смирения, ограничения своих материальных потребностей.
      Вспомним христианское смирение и аскетизм средневековой Европы, стоявшей тогда перед межконтинентальным барьером. Или же вспомним йогу – философию уводящую человека от взаимодействия со средой, а значить и подменяющую развитие простым перебором возможностей изначально заложенных в человеческой психике. Такая интравертированная философия не случайно родилась в стране, которую смогло вывести из застоя лишь нашествие чужеземцев. Также не случайна популярность этой философии в нашей, стоящей на грани застоя, цивилизации.
      Однако главным механизмом создания психологии умеренности стали в ХХ веке все же не религии, заимствованные у застойных обществ прошлого, а новые, характерные для нашего времени явления общественного сознания. Назовем их "сознательность" и "реализм". В основе их – обожествление науки, приписывание ей сверхъестественного всезнания и всепредвидения, слепая вера в абсолютную правильность любой рекомендации, исходящей от жрецов науки. Такая рекомендация воспринимается уже не как рекомендация, а как приказ. Слушаться этих приказов означает проявлять "реализм"; воспитать в себе привычку бездумно следовать им значит стать "сознательным". Люди далекие от науки (а таких большинство) чаще всего не понимают, что абсолютных рекомендаций не существует. И дело даже не в том, что научные знания ограничены. Любая рекомендация относительна уже хотя бы потому, что она основана на очень и очень многих предположениях, порою и не осознаваемых теми, кто готовит рекомендацию. Например, кто-то может подсчитать сколько людей будет на земном шаре через 50 лет, подсчитать сколько народу сможет прокормить наша планета, увидеть, что начнется голод, и на основе этих расчетов дать рекомендацию снизить рождаемость. Расчеты могут быть совершенно правильными и есть смысл следовать этой рекомендации, если... если люди не откроют новых способов получения пищи, если у них не будет возможности переселиться в космос, если... да мало ли какие могут быть "если", о которых даже не подозреваем ни мы, ни составитель рекомендации.
      Любая рекомендация неизбежно отражает представления ее автора о том, чего люди хотят и чего они не хотят, что им доступно и что им недоступно. Но поскольку люди верят в эту рекомендацию и следуют ей, она на самом деле начинает предопределять их желания и возможности. Например, если люди последуют рекомендации снизить рождаемость, то им вполне может хватить пищи, производимой обычным способом, не возникнет потребности в новых способах, и как следствие, новые способы получения пищи не будут изобретены. Так авторы рекомендаций ограничивают наши будущие возможности. Это ограничение происходит от того, что открытие новых, непредвиденных возможностей невозможно предвидеть (по определению) и авторы рекомендаций исходят из наших сегодняшних возможностей, а мы все, следуя этим рекомендациям, этот сегодняшний уровень увековечиваем.
      Вам наверняка знакома такая фраза: "осуществление этого проекта привело бы к непредсказуемым последствиям". Она все чаще мелькает на страницах газет, в радио и телепередачах, по поводу самых разных проектов и означает она только одно: проекту выносится смертный приговор. Нам уже вдолбили в голову, что непредсказуемость – это очень плохо и ее надо всячески избегать. Мы как будто забыли, что для первобытного человека почти все, что его окружало было непредсказуемо, и если бы он следовал нашей философии, современная цивилизация никогда не была бы создана, ибо сделать непредсказуемое предсказуемым (то есть познать его законы) можно лишь экспериментируя с ним. Да, результаты эксперимента в новой, неизведанной области знаний непредсказуемы, и потому очень опасны. Но если бы они были предсказуемы, не было бы надобности в эксперименте.
      Конечно, первобытному человеку вольготно было экспериментировать – он рисковал меньшим, чем мы. В крайнем случае, в ходе своих экспериментов по добыванию огня, он мог спалить лес, в котором он жил. Но тогда ничто не мешало ему переселиться в соседний лес. Мы же рискуем уничтожить всю планету, в то время как средств переселиться на соседнюю у нас пока нет. Но из этого вовсе не следует, что мы должны навсегда отказаться от экспериментов. Из этого следует, что мы должны создавать средства преодоления межпланетного барьера – не для того, разумеется, чтобы погубить Землю и переселиться на другую планету, но для того, чтобы перенести наши эксперименты в "соседний лес", т.е. в космос, и таким образом сохранить Землю, не пожертвовав для этого техническим прогрессом.
      Но развивать технику можно лишь при наличии желания ее развивать. Конечно, захотеть – еще не означает смочь, но для того чтобы смочь, нужно, как минимум, захотеть. Философия смирения, порожденная предбарьерной эпохой наносит удар именно по нашим желаниям. Так называемый "реализм" учит нас, что нельзя желать невозможного. Опасность подобного "реализма" состоит в том, что если все поверят в то, что "невозможное" невозможно, оно и в самом деле сделается невозможным. Простой пример из прошлого: когда-то считалось, что человек никогда не сможет летать, или видеть в темноте. Разве были бы у нас сегодня самолеты и приборы ночного видения, если бы все, в том числе и изобретатели, верили в невозможность этого. Впрочем, для того, чтобы невозможное навсегда осталось невозможным, необязательно, чтобы в невозможность верили все достаточно чтобы верило большинство. Изобретатели – люди, которые желают невозможного, и не верят в его невозможность всегда были, есть и будут. Но сумеют ли они сделать невозможное возможным во многом зависит от того, будет ли ощущаться общественная потребность в этом. Иными словами – будут ли достаточно много людей желать невозможного.
      Между тем, "сознательный" человек предбарьерной эпохи скромен в своих желаниях. Он знает, что ресурсов мало, и потому довольствуется малым. Он знает, что эксперимент проводить опасно, и потому отказывается от его проведения. Он усмирил свои желания.
      А может быть, он просто разучился желать? Променял свободу мечтать на призрачную безопасность застойной цивилизации?
      "Сознательный" человек конца ХХ-го века так же предсказуем, как древнеегипетский раб, за спиной которого стоит надсмотрщик с плетью или средневековый христианин, живущий под страхом кары божьей, или, наконец, как полностью управляемый рекламой человек-потребитель, созданный монополиями начала ХХ-го века, хотя сам он считает себя полным антиподом всех троих.
      "Сознательному" не нужен надсмотрщик за спиной, потому что он сидит у него в голове; ему не нужны цепи на руках и на ногах, потому что нет цепей прочней и надежней тех, которыми опутано сознание, и которые человек выковал для себя сам, и сам на себя надел. Когда вечером диктор телевидения призывает его выключить лампочку в сортире, он идет и выключает, и еще гордится своей сознательностью, не понимая, что тем самым он уменьшает потребность в поисках новых источников энергии, что он загоняет планету еще глубже в ловушку ограниченных ресурсов. А может быть и понимает, но... скажу вам по секрету: я сам, услышав подобный призыв, начинаю думать "а не допустил ли я ошибку в своих рассуждениях? Не проглядел ли чего?" и в конце концов поддаюсь этим призывам. "Интериоризированный" надсмотрщик свое дело знает...
      Что касается бога, то для "сознательного" человека его место заняла наука, точнее ее жрецы. Как и во все эпохи, жрецы добиваются предсказуемого поведения небескорыстно: власть жрецов держится на их способности предсказывать, а надежные предсказания можно делать только тогда, когда никто не производит экспериментов с непредсказуемыми последствиями. Нет, жрецы от науки, конечно, не против прогресса вообще. Но они не за всякий прогресс, а только за предсказуемый. Не за открытие непредвиденных возможностей, а за перебирание и комбинирование возможностей уже открытых. Осуществлять такой прогресс – все равно что вертеть калейдоскоп: камешки все те же, а узоры новые, и оттого создается впечатление что мы куда-то продвинулись... Но упаси вас бог вместо калейдоскопа изобрести телевизор – он пожирает столько энергии, на его изготовление нужно столько ценных материалов, да еще не известно, что вы по этому телевизору увидите – то ли дело безобидные узоры в дешевом калейдоскопе! "
      Так чего же мы все-таки хотим, когда говорим, что хотим прогресса? Вопрос не такой уж простой, поскольку мы, будучи уже наполовину "сознательными", не знаем вполне собственных желаний. Предбарьерное общество слишком долго манипулировало нашими желаниями, подавляя в нас чрезмерные, с его точки зрения желания, и заменяя их более умеренными ("мы не можем рассчитывать на телевизор при наших скромных возможностях, но калейдоскоп даже лучше – он не так вреден для зрения.")
      Даже сама постановка вопроса о скрытых, задушенных "реализмом" желаниях может показаться "сознательному" человеку опасной анархистской затеей. Между тем, окончательное предназначение человека возможно будет состоять как раз в том, чтобы желать невозможного. В самом деле, представим себе, что земной цивилизации все же удалось избежать ловушки ограниченных ресурсов и выйти на магистральный путь развития материи. Нет оснований предполагать, что человеческое сознание и человеческое общество являются наивысшими формами материи, выше которых она развиться уже не сможет. Но тогда мы должны будем рассматривать человека уже не как "венец творения", а как лишь одну из ступеней в бесконечной лестнице развития. То, что будет стоять на более высоких ступенях, сможет оказаться во столько же раз сложнее человека, во сколько раз человек сложнее одноклеточного организма. Это будущее "нечто" будет столь же недоступно нашему пониманию, как недоступны человеческие мысли амебе с ее элементарными реакциями на раздражители. Единственное, что можно с большей или меньшей степенью уверенности утверждать об этом нечто, это то, что оно будет сверхсложной кибернетической системой и начало развитию этой системы положат люди. Как я уже говорил, высшие формы развиваются из низших, зачастую используя низших в качестве своих элементов. Многоклеточные организмы, в том числе и люди, состоят из огромного количества организмов одноклеточных, в прошлом независимых, а ныне специализирующихся на выполнении какой-либо функции необходимой для всего организма. Какова будет функция человека в рамках будущей сверхсложной кибернетической системы? Ясно, что она не будет состоять в труде, если под трудом понимать непосредственную манипуляцию материальными объектами – интеллектуальные, самовоспроизводящиеся и развивающиеся роботы будущего будут делать это гораздо лучше человека. Ясно также, что люди не будут решать сложные логические задачи – ЭВМ уже сегодня делают это лучше людей. Вполне возможно, что машины научатся решать и так называемые творческие задачи – лишь бы их перед ними ставили. Что же остается на долю людей? Ставить задачи? Но и здесь все не так просто. Тому, у кого есть какая-то цель, задачи ставит сам процесс достижения цели – всякая достаточно сложная задача распадается на более простые подзадачи, и, несомненно, машины научатся когда-нибудь эти подзадачи распознавать, и, таким образом у них могут появиться свои, особые цели, непредвиденные теми, кто задал им основную задачу, поставил перед ними конечную цель. Но конечную цель сможет поставить только человек – и не потому, что машина никогда не сможет моделировать человеческие желания, которые лежат в основе целеполагания. Наверное, когда-нибудь сможет. Но строить такую сложную и дорогую модель никогда не понадобится, потому что создать живого человека гораздо проще – все знают как это делается. Только человек, с его мечтами и фантазиями, с его неуемным любопытством и желанием новизны, с его завистью и стремлением к власти (если нельзя над себе подобными, то хотя бы над природой или над техникой), с его несовершенным телом, сами несовершенства которого постоянно порождают потребности во все новых и новых способах лечения, с его несовершенным мозгом подверженным неврозам и психозам, рождающим уж и вовсе причудливые желания, только человек со всеми его несовершенствами и слабостями, только такой человек (а отнюдь не сознательный ангел, каким нам чаще всего изображают человека будущего) способен будет занять место генератора желаний в сверхсложной кибернетической системе. Только он сможет ставить перед системой такие цели, которые не дадут ей придти в состояние информационного равновесия со средой. Но все это при условии, что он не разучится желать невозможного.
      Разумеется, все это очень опасно. Развитие всегда сопряжено с большим риском. Например, как я уже сказал, у кибернетической системы могут появиться собственные цели и желания, и нет гарантии, что в один прекрасный день она не пожелает избавиться от генератора желаний и уничтожит человечество. Но с другой стороны, кто мешает генератору желаний пожелать чтобы этого никогда не случилось? Система сама будет следить за тем, чтобы быть неопасной для человека. Гораздо опаснее непредвиденные последствия воздействия системы на природу, но этот риск принципиально неизбежная плата за развитие. Решая вопрос о том, готовы ли мы платить такую цену, необходимо ясно понимать: если человечество не будет развиваться, оно в конце концов неизбежно погибнет, развитие же, со всеми его опасностями все же дает человечеству шанс на бессмертие. В последующих главах я остановлюсь на этом подробнее.
      А сейчас я скажу о своих сомнениях. Во всех вышеприведенных рассуждениях я предполагал, что мы все еще можем избежать тупика в развитии – если изменим свои взгляды и свое поведение. Но очень может быть, что игра уже проиграна и путь к прогрессу навсегда закрыт для человечества. Человеческая цивилизация росла подобно тому как растут дети: периоды бурного роста чередуются у них с периодами остановки в росте. По-видимому, эти перерывы в росте совершенно необходимы: в периоды бурного роста различные системы организма развиваются неодинаково быстро, и если время от времени не останавливаться для того, чтобы привести их в соответствие друг с другом, накапливающиеся диспропорции могут вызвать гибель всего организма. Возможно, мрачное средневековье было такой же необходимой остановкой в росте цивилизации, как и остановка в росте человека перед окончательным созреванием. Созревание самый бурный период роста, но одновременно и последний такой период. Затем следует длительный период стабильности с неизбежной смертью в конце. Очень может быть, что наша цивилизация подошла уже к зрелому возрасту и расти больше не будет. Межпланетный барьер останется непреодоленным, и земная цивилизация будет существовать в почти неизменном виде до тех пор, пока светит солнце, и когда погаснет солнце, угаснет и цивилизация. Впрочем, цивилизация скорее всего погибнет еще раньше: например, в Землю может врезаться комета, и цивилизация не преодолевшая межпланетного барьера не сможет предотвратить этого.
      Возможно даже, что существует некоторый фундаментальный закон развития, согласно которому бесконечное развитие невозможно, и цивилизации, подошедшие к межпланетному барьеру вступают в пору зрелости и перестают расти. Может быть, именно этим объясняется то обстоятельство, что мы не можем обнаружить в космосе достоверных следов более высокоразвитых цивилизаций таких цивилизаций попросту нет.
      Но если это так, если наша цивилизация стоит на пороге очень долгого периода взрослости, то мои призывы желать невозможного попросту вредны. Есть вещи, которые взрослым лучше не делать (заставьте взрослого, солидного дядю танцевать брейк-данс – он себе шею свернет!).
      И все-таки я оптимист. Даже если другие цивилизации в нашей Галактике попали в ловушку ограниченных ресурсов, мы должны отнестись к этому не как к примеру, которому нужно следовать, а как к уроку, из которого следует сделать соответствующие выводы. Если другие цивилизации застряли на каком-то этапе своего развития, то это значит, что место Хозяина Вселенной пока вакантно, и хозяевами вселенной можем стать мы – если научимся преодолевать барьеры роста.
      Я верю, что нынешний барьер преодолим. Преодолеть его поможет наметившаяся сейчас тенденция к возвращению индивидуальности, о которой я уже упоминал. Люди становятся все более непохожими друг на друга. Этому способствует не только индивидуализация вещей, и не только освобождение человека от бессмысленной механической работы, но и новая информационная техника, позволяющая каждому проводить увеличившийся досуг по-своему: если раньше все смотрели одну и ту же телевизионную программу, то теперь видео и прямое спутниковое вещание позволяют каждому выбрать передачу по вкусу; если раньше образование было стандартизировано и централизовано в школе, то теперь персональные компьютеры открывают возможность индивидуализированного образования.
      Люди становятся разными не только духовно, по даже и физически: современная медицина позволяет выжить людям со столь странными врожденными анатомическими и физиологическими особенностями (проще говоря уродствами), что уже через несколько поколений нельзя будет, как в наши добрые старые времена, нарисовать анатомический атлас, годный для каждого человека – у каждого будет своя анатомия и понятие физиологической нормы потеряет всякий смысл. Кто-то может быть воскликнет в ужасе: "Человечество вырождается!". Это не совсем так: человечество готовиться к эволюционному скачку. Мы называем уродами людей не приспособленных к нынешним условиям существования. Но кто знает, в каких условиях человечество будет жить завтра? Не поменяются ли "нормальные" и "уроды" местами? Во всяком случае эволюционному отбору будет из чего выбрать. Последнее рассуждение применимо не только к физическим, но и к духовным нормам. Сейчас, когда трещат по швам нормы поведения и разрушаются стереотипы мышления, ценители культуры кричат о том, что цивилизация приходит в упадок, идет назад, от высокой культуры к бескультурью, от накопленного веками порядка к хаосу. Да, это так. Но что такое культура, как не набор норм поведения и стереотипов мышления выработанных обществом для того, чтобы приспособится к каким-то определенным условиям существования. Когда условия резко меняются, так же резко должна измениться и культура, иначе общество погибнет. Но к изменениям способны лишь"размытые" культуры, с нежесткими нормами и терпимостью к разнообразию.
      Условия существования подвергают разнообразные взгляды, обычаи и нормы естественному отбору. Когда условия достаточно долго не меняются, ненужные в данных условиях культурные нормы полностью отсеиваются и подавляются. Все представители данного общества начинают вести себя одинаково, что очень радует любителей порядка. Но такая ситуация – эволюционный тупик. Развиваться дальше некуда, потому что естественному отбору больше не из чего выбирать. Большего порядка достигнуть невозможно потому что новый порядок невозможно создать из ничего , порядок можно создать только из хаоса. Чем большим будет хаотическое разнообразие индивидуальностей составляющих человечество, тем больше у него шансов успешно приспособиться к тем гигантским изменениям условий существования, которые повлечет за собой Великий Прорыв в космос. Чтобы совершить этот прыжок в неизведанное, нужно разбежаться, а чтобы получше разбежаться – отступить немного назад. Прочь от прошлого опыта, который в новых условиях не помогает, а лишь запутывает нас ложным сходством настоящего с будущим. Если совершать прорыв в космос – то только сейчас, когда силы двух противоборствующих тенденций – к расширению индивидуальности и свободы с одной стороны, и увеличению "сознательности", загоняющей индивидуальность в жесткие рамки, с другой – временно равны, и исход их поединка неясен. Земная цивилизация переживает момент неустойчивости, а неустойчивость всегда богата возможностями. Представьте себе маленький камешек находящийся в неустойчивом равновесии на вершине горы. Он может покатиться в любую сторону. Если он покатится по южному склону, он вызовет лавину, которая уничтожит деревню у южного подножья горы, если этот же маленький камешек покатится в противоположную сторону, лавина уничтожит совсем другую деревню, находящуюся на северном склоне, в десятках километров от первой. Если же он покатится на восток, то вызванная им лавина перекроет горную реку и образуется озеро, а если на запад – он упадет в щель, не вызвав никакой лавины. Но пока камешек на вершине горы, мы можем выбирать из этих возможностей, и чтобы осуществить любую из них, достаточно легкого прикосновения к камушку.
      Когда лавина пойдет ее уже ничто не сможет остановить, но сейчас достаточно легчайшего прикосновения, даже дуновения, чтобы из множества очень различных будущих вызвать к жизни какое-нибудь одно будущее. Настоящее Будущее. Такова природа неустойчивости.
      Мне кажется, что земная цивилизация находится сейчас именно в таком состоянии неустойчивости, и любая мелочь может решить, что ждет человечество впереди – миллионы лет прозябания и застоя или же бесконечное развитие, одно дающее шанс на бессмертие. Потом будет поздно – единожды выбранное состояние станет самоподдерживающимся и его, как лавину, уже нельзя будет остановить, но пока еще все возможно. Ловушка ограниченных ресурсов еще не захлопнулась, и не все еще люди прониклись смирением. Научно-техническая революция все еще продолжается.
      Но неустойчивое состояние может продлиться в лучшем случае еще несколько десятков лет. И вот, пока оно есть, мы сможем попытаться опровергнуть гипотезу о невозможности бесконечного развития своим примером. Собственно говоря, это мое сочинение есть не что иное как очень скромная попытка "подтолкнуть камешек" в сторону неограниченного прогресса. Единственное, что я могу для этого сделать – это помочь людям научиться желать по-крупному. Конечно, желать – еще не означает мочь, но для того чтобы смочь, нужно, как минимум, пожелать.
      Пожелать что-нибудь по-настоящему крупное. Не какие-нибудь там новые шмотки (хотя такие желания тоже способствуют прогрессу техники), а нечто, кажущееся настолько за пределами осуществимого, что нам пришлось убедить себя в том, что мы этого вовсе не хотим. Если мы поймем, что мы обманываем себя, мы сделаем пусть маленький, но все же шаг в сторону безграничного прогресса. Это – начальный этап превращения невозможного в возможное.

      В предыдущей главе я говорил о бессмертии человечества. Но какое нам дело до его бессмертия, если сами мы, отдельные индивидуумы, смертны? Будет ли оно жить и через миллиард лет, или же погибнет через какое-нибудь тысячелетие, какая нам разница? Наши прапраправнуки – люди столь же нам чужие, как и наши прапрапрадеды. Нет, они даже еще более чужие – от жизни наших прапрапрадедов, по крайней мере зависело появимся ли в конце концов на свет мы сами, в то время как от жизни или смерти наших прапраправнуков мы абсолютно независим – во всяком случае так кажется на первый взгляд. Но такой взгляд глубоко ошибочен. На самом деле будущее, которое мы никогда не увидим, глубочайшим образом влияет на наши повседневные поступки и мысли. Мы зависим от будущего едва ли не сильнее, чем от прошлого, и я попытаюсь доказать это. Не стану говорить об "ответственности перед грядущими поколениями" – это всего лишь красивые слова, а я принадлежу к тому поколению, которое не доверяет красивым словам и видит в них ширму для корыстных, эгоистических интересов. Однако с тех пор, как человечество осознало, что оно может погибнуть все и навсегда слова об ответственности перед потомками слышны все чаще. Так давайте посмотрим, что за ними кроется.
      А кроются за ними специфические человеческие интересы. Специфические в том смысле, что присущи они одним лишь людям. большинство мотивов поведения человека можно обнаружить и у животных – здесь и инстинкт самосохранения, и стремление к продлению рода, и любопытство. И даже такие, казалось бы, чисто человеческие мотивы как жажда славы, богатства и власти ведут свое происхождение от иерархического поведения стадных животных, от стремления стать вожаком стаи. Чем больше мы узнаем о животных, тем все более размытой кажется нам грань,отделяющая нас от них. Кажется, что шимпанзе могут делать абсолютно все, что делают люди, разве что немного хуже. Они и трудятся, и сами создают примитивные орудия труда, и абстрактно мыслят, и говорят на языке глухонемых. И все-таки такая грань есть, очень четкая грань, но лежит она не в области непосредственной деятельности, а в области мотивации этой деятельности. Человек – единственное животное, которое знает, что в конце концов оно обязательно умрет, и это сознание собственной смертности ведет к глубочайшим отличиям в поведении между человеком и животными. Каждый из нас в возрасте нескольких лет от роду пережил глубокое, возможно глубочайшее в жизни, потрясение от осознания неизбежности конца. Воспоминание о нем, как о всяком травмирующем переживании, оказалось глубоко запрятанным в подсознание. Мы не помним этого шока и со снисходительным умилением смотрим на маленьких детей, которые плачут от страха смерти, столь еще далекой от них, только вступивших в жизнь. Да, мы не помним этого потрясения, но шрам от него остался в душе у каждого из нас. Где-то очень глубоко в подсознании горит и обжигает душу безумное, неосуществимое, а потому запретное желание – быть бессмертным. Люди всегда приписывали своим богам бессмертие, потому что сами мечтали быть бессмертными. Люди верили в загробную жизнь потому, что хотели в нее верить.
      Но если нельзя быть бессмертным, то можно по крайней мере найти какой-то заместитель, суррогат бессмертия. В этом – корни специфически человеческого поведения. Если для животного стать вожаком стаи является самоцелью, то для человека слава, богатство и власть очень часто превращаются из самоцелей в средство увековечить свое имя,и таким образом в каком-то смысле стать "бессмертным". Зачем фараону Хеопсу понадобилось строить пирамиду выше, чем у его предшественников? Обычно это объясняют тем, что чем больше пирамида, тем труднее грабителям найти погребальную камеру, тем сохраннее будет мумия фараона, которая, по мнению древних египтян, совершенно необходима ему для успешной загробной жизни. Но не лучше ли было спрятать погребальную камеру в песках, как это было в случае Тутанхамона, пролежавшего необнаруженным почти до наших дней? Не говорит ли сам факт постройки этого абсурдно большого сооружения, что Хеопс не очень-то верил в загробную жизнь и больше надеялся на то, что и через пять тысяч лет люди будут спрашивать: "чья это самая высокая пирамида?" и получать ответ:"это пирамида Хеопса". Что это, как не суррогат бессмертия?
      Мы все больны синдромом Хеопса, этим жгучим желанием оставить после себя хоть какой-то "след" на Земле, хоть как-то докричаться до будущего, пожить в будущем, пусть хотя бы в виде неясных теней в сознании людей этого будущего. Теней подобных тем, что возникают в нашем сознании, когда мы слышим имена Хеопс, Наполеон, Ньютон, Пушкин... Герострат, в конце концов...
      Конечно, человек особенно много имен запомнить не может, на все наши имена у потомков памяти не хватит, но если нельзя добраться до них в виде имени, то тогда хотя бы как-нибудь описательно. Например, Человек, который посадил это дерево; Человек, который построил этот дом; Человек, который изобрел колесо и т. д.. Или уж по крайней мере заслужить от потомка восклицание: "хотел бы я знать, какой идиот это придумал!" обидно конечно, но и приятно: помнят все-таки!
      Да пусть хотя бы подумают иногда: "ХХ век? А ведь у меня есть там прапрапрадед, раз я существую." Так что синдром Хеопса окрашивает у человека даже стремление к продлению рода.
      Нам нужны эти будущие поколения. Они нужны нам даже больше, чем мы им: без них мы, неверующие в бессмертие души, сошли бы с ума, мучимые страхом смерти. Они нужны нам как незаменимая составная часть суррогата бессмертия. И вот здесь мы сталкиваемся с неразрешимым противоречием. С одной стороны, для того чтобы гарантировать удовлетворение нашего синдрома Хеопса, мы должны обеспечить наибольшую стабильность, даже застойность общества. Только при этом условии у людей будущего останется та же система ценностей, что и у нас, и они будут помнить и почитать те же имена, что и мы; только тогда дом, построенный "человеком, который построил этот дом", не будет разрушен для того, чтобы освободить место для нового, более совершенного дома, а будет стоять как памятник старины; одним словом, для того чтобы люди будущего "продолжили наше дело" и "были верны нашим заветам", (т.е. создали бы нам иллюзию того, что мы продолжаем жить потому, что не умерло "наше дело"), необходимо запретить всякий прогресс, кроме предсказуемого и заранее нами запланированного. В противном случае, в непредсказуемо изменившихся условиях, наши "заветы" рискуют превратиться в бессмыслицу. Но с другой стороны, для того, чтобы будущие поколения могли послужить вам заменителем бессмертия, они должны, как минимум, выжить. Застойное же общество, раньше или позже,неизбежно приходит к гибели. Итак, если мы используем бессмертие человечества в качестве заменителя индивидуального бессмертия, человечество становится смертным, и, следовательно, мы обманываем самих себя, считая, что нашли заменитель бессмертия. Нам следует умерить требования, которые мы предъявляем к грядущим поколениям, и не поручать им доделывать "наше дело". Только тогда мы сможем, пусть частично, но зато не иллюзорно, удовлетворить наш синдром Хеопса – по крайней мере мы сможем быть уверены, что наши прапраправнуки будут реально существовать и хоть иногда вспоминать, что у них, должно быть, были прапрапрадеды. Рассчитывать же на большее не только нереально, но и опасно можно потерять даже частичный заменитель бессмертия. Однако эта рекомендация – всего лишь компромиссное,половинчатое решение проблемы. Но что хуже всего – это социальное решение, основывающееся на моральном принуждении ("нам следует", "мы не должны" и т.д. и т.п.). Но как я уже говорил, помимо социальных решений, почти всегда существуют технические, и именно они обеспечивают реальный прогресс. Техническим решением проблемы было бы дать человеку индивидуальное бессмертие и таким образом избавить его от синдрома Хеопса.
      Это невероятно сложная техническая задача, но на пути к ее решению стоят не только технические трудности. Для того, чтобы начать решать задачу, нужно захотеть ее решить. Мы же, будучи "реалистами", ухитрились убедить себя в том, что мы вовсе не хотим бессмертия. Ученые, в лучшем случае, говорят о "продлении" жизни, но никто не выдвигает в качестве цели, пусть хотя бы очень отдаленной, достижение бессмертия. Для того, чтобы обмануть самих себя, мы придумали два мифа "о вреде бессмертия". Миф первый: "жить вечно очень скучно." Миф второй: "если все будут жить вечно, не будет смены поколений, а без смены поколений остановится прогресс." Мифы эти механически переносят бессмертие в современное общество. Но ведь с открытием бессмертия само общество изменится, и потому мифы эти не верны.
      Я согласен с тем, что вечная жизнь действительно была бы очень скучна, если бы человечество попало в ловушку застоя. Невыносимо наблюдать вокруг себя одно и то же на протяжении тысяч и тысяч лет. Но отсюда следует, что общество, состоящее из бессмертных, кровно заинтересовано в поддержании непрерывного, неограниченного прогресса, для того, чтобы жизнь вокруг все время была новой и интересной. И бессмертным легче будет осуществить такой неограниченный прогресс, чем нам, потому что они будут свободны от синдрома Хеопса.
      Что же касается смены поколений, то это – самый варварский способ обновления жизни из всех принципиально возможных. Он еще годится для животных – в их голове нет представления о собственной смерти, они свободны от этого страха, подспудно отравляющего даже самые счастливые мгновенья человеческой жизни. Для животного не существует прошлого и будущего в том смысле, какой вкладывают в это понятие люди. Нет, конечно, прошлое влияет на их жизнь через приобретенные рефлексы, а будущее – через потребности, но восприятие у животных полностью сосредоточено на настоящем. Для них существует только настоящее, и потому не существует собственной смерти – собственную смерть невозможно воспринимать из настоящего, ибо пока есть настоящее, вы еще живы. Собственную смерть возможно видеть только из прошлого, как нечто будущее. Животные неспособны на это, и поэтому, даже умирая для всех, они не умирают сами для себя – для них умирает лишь их настоящее. Один лишь человек способен жить одновременно в прошлом, настоящем и будущем (прошлое – его память, будущее его мечты), и потому его жизнь, пусть даже самая счастливая, глубоко трагична, ибо животные не умирают никогда, человек же умирает всю свою жизнь.
      И давайте в конце концов перестанем лгать самим себе, что сознание быстротечности жизни придает какую-то особую остроту и ценность каждому ее моменту. Человек не способен почувствовать всю остроту и ценность настоящего момента так, как это чувствуют животные, потому что настоящее в его сознании сильно потеснено воспоминаниями о прошлом и мечтами о будущем. Настоящее превратилось для человека всего лишь в тонкую грань между прошлым и будущим, не имеющую самостоятельного значения, всего лишь в строительный материал для построения будущего или реставрации прошлого.
      Человек бежит по жизни не останавливаясь чтобы оглядеться. Его преследует кошмарный образ песочных часов, в верхней части которых остается все меньше и меньше песчинок. Он должен "успеть". Успеть сделать что? Неважно! Успеть!
      Когда же наконец человек перестанет утешать себя мифами и покорно жить в вечном страхе перед временем? Когда же наконец человечество восстанет против этой нелепой, трагической несправедливости природы – смерти сознания, осознавшего свою смертность?
      Для того, чтобы индивидуальное бессмертие когда-нибудь стало возможным, необходимо сделать первый шаг, возможно самый трудный – отбросить утешительные мифы о том, что это ненужно, и что это в принципе невозможно. Этот шаг особенно труден, потому что сделавший его, сам почти не имеет шансов на бессмертие: осуществление индивидуального бессмертия – настолько технически трудная задача, что ее решение может растянуться на столетия. И тем не менее мы должны сделать этот шаг – хотя бы для того, чтобы удовлетворить свой синдром Хеопса. Как я постараюсь показать в следующих главах, человечество сможет быть по настоящему бессмертно как целое, лишь тогда, когда оно будет состоять из бессмертных индивидуумов, а мы можем удовлетворить свой синдром Хеопса, лишь обеспечив условия для бессмертия человечества.
      Понимаю, что я вряд ли смог убедить многих читателей в том, что ненужность бессмертия – это всего лишь миф. Такая мысль слишком травмирует сознание смертного, и потому ему трудно ее принять. Но я все же рискну продолжить и постараюсь показать, что принципиальная невозможность бессмертия – это тоже миф.
      Я предлагаю вашему вниманию свой проект технического решения проблемы бессмертия. Осуществление этого проекта потребует использования еще не существующих технологий, но технологии эти опираются на уже известные законы природы, и потому в принципе реализуемы. Подготовительные этапы проекта как раз и состоят в создании и совершенствовании этих технологий. Заключительный этап проекта – достижение индивидуального бессмертия существенным образом опирается на одну гипотезу относительно характера связи между человеческим мозгом и сознанием. Гипотеза эта не противоречит нашему сегодняшнему уровню научных знании и кажется мне вполне правдоподобной.
      Программа работ по осуществлению этого проекта будет приблизительно следующей :
       ПЕРВЫЙ ЭТАП: СОЗДАНИЕ БИОЛОГИЧЕСКОГО ИНТЕРФЕЙСА.
      Для того, чтобы совершенствовать какую-либо технологию, необходимо создать общественную потребность в этой технологии. Совершенно ясно, что люди, которые не доживут до завершения программы, не заинтересованы в разработке и совершенствовании технологий необходимых для бессмертия. Чтобы заинтересовать их, необходим какой-нибудь промежуточный продукт, обладающий самостоятельной ценностью и использующий ту же технологию. Таким промежуточным продуктом может стать устройство, которое я предлагаю назвать ароматроном.
      Как вам должно быть известно, вся информация, получаемая нашими органами чувств, передается в мозг по нервным волокнам в закодированном виде – в виде коротких импульсов электрического напряжения (порядка 1/16 вольта). Мы можем ввести в нервное волокно электрод и записать эти импульсы на магнитофон (это возможно сделать потому, что импульсы следуют не так уж часто не более трехсот раз в секунду – 300 герц, в то время как магнитофоны способны записывать гораздо большие частоты).
      Предположим, мы ввели электрод в нерв, идущий от находящегося в носу рецептора (воспринимающего органа) запаха к головному мозгу, и дали понюхать испытуемому какие-нибудь цветы, скажем сирень, и записали возникшие при этом импульсы. Потом мы дали ему понюхать что-нибудь неприятное, тухлые яйца, к примеру. На этот раз возникла другая последовательность нервных импульсов, соответствующая уже не запаху сирени, а запаху тухлых яиц. '
      А теперь проветрим комнату, чтобы никакого запаха не осталось и подадим с магнитофона на электрод запись нервных импульсов, соответствующих запаху сирени. Напряжение на электроде возбудит в нервном волокне в точности такую же последовательность импульсов, какая шла в нем в тот момент, когда испытуемый на самом деле нюхал сирень. В мозг придет та же последовательность импульсов, и хотя в действительности источника запаха уже не будет, испытуемый снова почувствует запах сирени.
      Теперь вы сами можете догадаться, что произойдет, если подать на электрод последовательность импульсов, кодирующую запах тухлых яиц...
      Вот в чем принцип работы ароматрона – прибора для записи и воспроизведения запахов. Правда, я намеренно кое-что упростил, чтобы подчеркнуть принципиальную сторону дела. Например, от носа к мозгу идет далеко не одно нервное волокно, и чтобы точно воспроизвести какой-нибудь запах, необходимо записать последовательности импульсов одновременно во многих волокнах. Но техническая задача записи информации, одновременно идущей по довольно большому числу каналов, сегодня вполне разрешима. Главная трудность состоит здесь во вживлении электродов – вряд ли кто согласится, чтобы над ним проделали такую операцию. Необходимо иное техническое решение, иная технология. Да и сама операция требует ювелирной, микроскопической точности и слишком сложна для современной микрохирургии (диаметр отдельного нервного волокна – порядка 1/100 – 1/1000 мм).
      Впрочем, технология микрохирургии еще только начинает развиваться, и вполне можно себе представить, что когда-нибудь, в не очень далеком будущем, будут созданы роботы-"хирурги" микроскопических размеров. Такие микророботы могут быть впрыснуты внутрь оперируемого через иглу обыкновенного медицинского шприца. Их действиями будет дистанционно управлять компьютер, наделенный искусственным интеллектом. Они найдут необходимые нервные волокна и вживят в них тончайшие, невидимые невооруженным глазом провода, и затем протянут сплетенный из них тончайший кабель, с виду напоминающий волос, куда-нибудь на поверхность кожи, где его можно будет подключать к записывающему устройству.
      Конечно, при создании микророботов инженеры столкнутся с серьезными техническими трудностями. Например, наиболее мелкие детали будут самопроизвольно двигаться из-за теплового движения молекул (подобно тому, как дергаются в жидкости броуновские частицы). Сейчас пока рано обсуждать каким будет конкретное решение конкретных технических проблем. (Возможно, микророботы будут изготавливаться при очень низких температурах, когда тепловое движение молекул ослаблено, и будут впрыскиваться в замороженном виде. Работать они смогут пока не нагреются и придут в негодность. В таком случае это будут роботы одноразового пользования, и понадобится наладить очень широкое их производство, чтобы эта техника стала доступной всем.) Кроме того, возникнут трудности с обнаружением нужных нервных волокон, с дистанционным управлением, и еще много-много других трудностей. Но при наличии находчивости и желания их преодолеть, все они преодолимы, хотя на это могут уйти десятилетия труда целой армии инженеров.
      Для нас сейчас важно лишь то обстоятельство, что сопряжение нервного волокна с внешним устройством (или, используя модный "компьютерный" жаргон, интерфейс) принципиально осуществимо и не требует использования каких-либо неизвестных нам законов природы. Нужны только изобретательность и мощная материальнотехническая база.
      И все-таки очень многие люди не захотят, чтобы в них вживляли провода, пусть даже очень тонкие и незаметные. (Хотя что в этом такого страшного: в золотом зубе больше металла, чем в сотне кабелей для биологического интерфейса.) Но биоинтерфейс можно осуществить и при помощи других технологий, вообще не использующих неорганических веществ. Представьте себе, что мы впрыснули вместо микроробота бактерию. Разумеется не простую бактерию, а такую, над которой изрядно потрудились специалисты в области генной инженерии и молекулярной биологии. Она отыскивает нужное нервное волокно, закрепляется на нем и начинает делиться. У нее появляется очень длинный отросток из клеток подобных тем, из которых состоит глазной хрусталик – то есть очень прозрачных клеток. Этот отросток растет и наконец выходит на поверхность кожи. Итак, у нас есть волокно-световод для оптической связи. Клетка, закрепившаяся на нерве, обладает способностью превращать электрические импульсы в импульсы света, подобного тому свету, которым светят светлячки. К концу световода, выходящему на поверхность, мы прикладываем датчик, который воспринимает эти световые импульсы и снова преобразует их в импульсы электрические (сделать это тоже очень просто, ведь, например, клетки в сетчатке вашего глаза только и делают, что преобразуют свет в электрические сигналы). Не следует думать, что световод сильно обезобразит вашу внешность, даже если он выходит на поверхность прямо на лице. Это – маленькая точка на коже, заметная лишь в лупу, а свет, передаваемый по световоду, столь слаб, что его вряд ли заметишь даже в темноте.
      Световод обладает огромным преимуществом перед кабелем его пропускная способность чрезвычайно велика. По одному световоду можно передать информацию со всех нервных волокон идущих от носа к мозгу – достаточно лишь заставить клетки, закрепившиеся на разных волокнах, излучать сигналы различных цветов и вывести эти сигналы в один световод. На приемном конце разноцветные сигналы можно будет легко разделить. (Как станет ясно из дальнейшего, пропускная способность световода настолько велика, что по одному световоду можно передать ВСЮ информацию, идущую к мозгу ото ВСЕХ органов чувств. Но не будем забегать вперед.)
      Может показаться, что технология биоинтерфейса, основанная на генной инженерии гораздо сложнее основанной на микророботах. Не знаю, не знаю... насколько мне известно, над микророботами пока еще никто и нигде не работает, в то время как работы над созданием биологических электронно-оптических элементов уже ведутся во всем мире. Эти элементы предполагается использовать в саморазмножающихся вычислительных машинах будущих поколений.
      Я не знаю какая именно конкретная технология ляжет в основу биологического интерфейса. Главное, что в принципе он осуществим. Поэтому далее я буду говорить о технологии биологического интерфейса, не уточняя конкретно, что это за технология – микророботы, биологические электронно-оптические элементы, или вообще нечто такое, что нам даже трудно сегодня представить.
      Итак, какие же непосредственные выгоды, не связанные с конечной целью нашей программы, дает осуществление биоинтерфейса?
      Сначала – это создание ароматрона. От органа обоняния к мозгу идет сравнительно мало нервных волокон, гораздо меньше чем от уха или глаза, поэтому начинать отрабатывать технологию биоинтерфейса целесообразнее именно с него. Тем более, что у нас имеются совершенные машины для записи и воспроизведения звука и изображения, но совершенно нет устройств для записи и воспроизведения запахов. Я думаю, что применение ароматрона не ограничится созданием "запахового" сопровождения кино– и телепередач. Ароматрон породит совершенно новый вид искусства ароматическую музыку. Если сегодня, для того чтобы создать новый запах, парфюмеру нужны годы упорного труда, то с появлением ароматрона создать новый, не существующий в природе запах – пара пустяков: дайте своему персональному компьютеру задание составить такую-то и такую-то последовательность импульсов, и через секунду Вы уже сможете понюхать что у Вас получилось. Разумеется, нет гарантии, что результат понравится, но подобно музыканту, работающему на синтезаторе и подбирающему необходимое звучание, ароматический композитор будет подбирать запахи, необходимые для его композиции. Затем он соединит их в нужной последовательности – ароматрон позволяет менять запахи сколь угодно часто. (Это невозможно делать с естественными запахами, вызываемыми пахучими веществами: молекулы вещества остаются в воздухе, и необходимо долго проветривать помещение, чтобы сменить один естественный запах другим.)
      И вот партитура ароматической "симфонии" (или может быть правильнее сказать "синароматии"?) готова, и последовательность импульсов для каждого нервного волокна записана на магнитную ленту. Приобретя кассету с новейшими записями, Вы приходите домой и ставите ее на магнитофон. Это почти что обыкновенный магнитофон с незначительными изменениями. На выходе у него вместо динамика маломощный лазер, испускающий свет промодулированный в соответствии с записью. От лазера тянется тонкое стеклянное волокно-световод. Другой конец световода Вы закрепляете у себя на коже напротив выхода биоинтерфейса, включаете воспроизведение и... попадаете в другой мир! Мир запахов гораздо глубже и теснее связан с нашими эмоциями, чем мир звуков, и тот факт, что на сегодня уже давно существует музыка звуков, но еще нет музыки запахов, объясняется лишь тем, что звуки гораздо проще воспроизвести. Современные синтезаторы звука и стереосистемы отделены от первобытного барабана всей историей развития техники, современные же духи от древних благовоний принципиально не отличаются. Если и можно с чем-то сравнить первое впечатление от ароматической музыки, то только с впечатлением дикаря, всю жизнь слушавшего свой там-там, которому дали послушать современную музыку через мощную стереосистему. Когда публика "распробует" ароматрон, на него возникнет спрос не меньший, чем сегодня на звуковоспроизводящую аппаратуру. Этот огромный потенциальный рынок станет источником финансирования дальнейших работ по совершенствованию технологии биоинтерфейса .
      Следующим шагом будет дать слух глухим. Вы наверное уже обратили внимание на то, что в восприятии искусственных запахов орган обоняния не участвует, участвуют только нервные волокна, идущие от него к мозгу – у Вас может быть заложен нос, но это нисколько не помешает Вам наслаждаться ароматической музыкой. Точно также, люди с поврежденным органом слуха смогут осуществить биоинтерфейс обоих нервных волокон, идущих от уха к мозгу, с соответствующими нервными волокнами, идущими от уха человека с нормальным слухом. То есть они смогут подключиться к чужому здоровому уху.
      Но откуда у здоровых, хорошо слышащих людей биоинтерфейс с ухом? Ну с носом понятно, для ароматрона, а с ухом зачем? А затем, что технология биоинтерфейса позволяет осуществить несравненно более высококачественное звуковоспроизведение, чем любая Hi-Fi система, даже с цифровой записью звука, поскольку обходится без динамиков, и вообще без акустической связи между аппаратурой и слушателем, неизбежно искажающей звучание.
      И наконец, в один прекрасный день технология биоинтерфейса достигнет такого совершенства, что сможет решить грандиозную по сложности задачу: дать зрение слепым. Это фантастически сложная задача, потому что от глаза к мозгу идет около миллиона нервных волокон. Если принять, что для записи или передачи информации, идущей по одному нервному волокну нужна полоса частот 300 Гц, то для передачи всей информации, идущей от глаза к мозгу нужна полоса частот 500 Гц х 1 000 000 = 500 Мгц – почти сто телевизионных каналов! Но передача такого объема информации вполне доступна даже современным световодам, а в ближайшей перспективе их пропускная способность увеличится во много раз. Итак, для передачи всей информации от одного глаза нужна полоса частот 500 Мгц, информации от обоих глаз 2 х 500 = 1 000 Мгц, т.е. 1 Ггц. Если принять, что от зрения мы получаем не меньше (а возможно и больше) информации, чем от всех остальных органов чувств вместе взятых, то получается, что для передачи всей информации поступающей в мозг нужна полоса частот порядка 2 ггц. Конечно, эти подсчеты – лишь очень грубая оценка, но порядок величины должен быть именно такой. А это значит, что абсолютно все ощущения одного человека можно передать по тоненькой стеклянной ниточке световода. Передать куда? И кому? Ответ на этот вопрос заключается во втором подготовительном этапе программы.
       ВТОРОЙ ЭТАП: СОЗДАНИЕ БИМАРИОНОВ.
      Читатель, который хоть немного знаком с физиологией зрения, наверно уже заметил, что задача "дать зрение слепым" имеет одно принципиальное отличие от задачи "дать слух глухим". Дело в том, что если мы просто снимем сигналы с глаза зрячего и подадим их на глазной нерв слепого, он почувствует свет, но вряд ли увидит изображение. В отличие от уха, которое воспринимает звук пассивно, глаз является активным органом: наш взгляд постоянно "скользит" по рассматриваемому предмету. Подобно радиолокатору, он как бы "сканирует" пространство, и по результатам этого сканирования в мозгу создается целостная картинка. Но в отличие от локатора, вращающегося с постоянной скоростью, скорость и направление движения взгляда почти непредсказуемы. Они зависят от того, что глаз увидел в предыдущий момент, а также от всего предшествовавшего опыта зрителя. Мозг отдает приказания глазным мышцам на основании информации, получаемой от глаза – глаза поворачиваются, и мозг получает от них новую порцию информации. Между глазом и мозгом идет постоянная "беседа", и подать на глазной нерв слепого сигналы с глаза зрячего означает предоставить в его распоряжение реплики только одного из "собеседников". Это все равно что слушать человека, разговаривающего с кем-то другим по телефону: кое-что может быть и понятно, но далеко не все и не всегда. В отличие от уха, с глазом нужна двухсторонняя связь. Если у нас уже имеется хорошо отработанная технология биоинтерфейса, то технических трудностей это не представляет: мы устанавливаем связь между нервными волокнами идущими из мозга слепого к его глазным мышцам с аналогичными волокнами "мозг – глазные мышцы" в голове зрячего. Но чтобы слепой мог управлять движениями глаз зрячего, зрячий должен отказаться от управления собственными глазами, а значит перестать видеть. Вот в чем разница между исцелением глухих и слепых: два мозга могут одновременно слушать одним и тем же ухом, но два мозга не могут одновременно управлять одним и тем же глазом.
      Техническое решение этой проблемы состоит в создании биологических марионеток, или, сокращенно, бимарионов.
      Итак, что же такое бимарионы? Представьте себе, что произошел некий несчастный случай, в результате которого мозг человека погиб, но тело, и в частности глаза не повреждены. Фактически этот человек умер, потому что с мозгом погибло его сознание. Однако тело его живо, и с точки зрения хирурга, занимающегося пересадкой органов, погибший является идеальным донором – из него в любой удобный момент можно вырезать свежее сердце или почку для пересадки. Но этому телу можно найти и другое применение, вместо того, чтобы пустить его "на запчасти". Сохраним его целым и живым. Используя технологию биоинтерфейса, мы подключаемся к глазному нерву тела с погибшим мозгом, а также к нервам, управляющим его глазными мышцами. По световоду установим двухстороннюю связь с мозгом слепого: в мозг будут идти сигналы с сетчатки глаза, из мозга – команды глазным мышцам. Слепой, в буквальном смысле слова, увидит мир глазами другого человека. Точнее не человека, а бимариона.
      Бимарион – это живое тело без собственного мозга. Область возможных применений бимарионов чрезвычайно широка: можно, например, дать безногим инвалидам возможность потанцевать. Для этого, помимо интерфейса с глазами, нужно осуществить интерфейс с мышцами всего тела, с рецепторами в мышцах, которые регистрируют степень их напряженности, с вестибулярным аппаратом, с кожными рецепторами и т.д.. Короче говоря, нужно всю информацию, которая идет от воспринимающих органов бимариона, подать на мозг инвалида, а все команды, исходящие из мозга последнего, подать на "исполнительные органы" бимариона. При этом инвалид и бимарион могут находиться в разных населенных пунктах, отстоящих друг от друга на сотни километров, лишь бы эти пункты были соединены между собой световодами. Эффект присутствия будет абсолютным и полным.
      Правда, поначалу, инвалиду будет несколько странно видеть в зеркале вместо себя кого-то другого. Да еще световод будет мешать танцевать – но это уже техническая проблема: можно подключить световод не непосредственно к бимариону, а к инфракрасному приемопередатчику, находящемуся в танцзале, и такой же приемопередатчик закрепить на бимарионе, дав ему таким образом полную свободу перемещения, по крайней мере в пределах одной комнаты.
      Легко видеть, что бимарионы заинтересуют не только инвалидов – открывается возможность мгновенного перемещения из одной страны в другую путем простого подключения к бимарионам,находящимся в отдаленных районах земного шара (если, конечно, в эти районы подведен кабель с соответствующей пропускной способностью).
      Вы сможете, например, подключиться к бимариону, находящемуся в какой-нибудь экзотической стране, осмотреть ее достопримечательности, вдохнуть воздух, напоенный ароматом местных экзотических растений, и даже отведать местной экзотической кухни – – если обеспечить полную передачу всей входящей и исходящей из мозга информации, у Вас будет совершенно полное ощущение, что все это происходит именно с Вами, а не с каким-то там бимарионом, тело которого Вы временно наняли при посредничестве агентства мгновенных путешествий (когда-нибудь, я надеюсь, будет и такое). Насладившись специфическим вкусом экзотической кухни, и не дожидаясь пока у бимариона заболит живот от переедания, Вы отключаетесь от канала связи и оказываетесь у себя дома. Неприятные же ощущения в животе испытает тот, кто подключится к этому же бимариону сразу после Вас. Не правда ли, изящный выход для Вас, если Вы любите поесть, но хотите сохранить фигуру?
      Однако шутки в сторону. Бимарионы, получающиеся из обычных людей в результате несчастных случаев, годятся лишь для лабораторных опытов на начальном этапе работ. Помимо того, что их слишком мало, с ними связаны серьезные этические проблемы. Кому из близких приятно знать, что тело их покойного родственника занимает чужая душа. Для того, чтобы мгновенные путешествия стали таким же обыденным делом, как телефонный разговор, для того, чтобы дать слепым глаза, безруким – руки, безногим – ноги, хоть на время вернуть дряхлым старцам ощущение молодого тела, и для многих, многих других применений необходимо массовое производство бимарионов.
      Как и в случае с биоинтерфейсом, сейчас пока еще рано говорить о том, какова будет конкретная технология создания бимарионов. Можно высказать лишь некоторые предположения. Например, возможно, что в ходе составления карты хромосом (т.е. определения роли каждого конкретного участка в каждой хромосоме – планы составления такой карты сейчас обсуждаются) удастся обнаружить гены, разрушение которых в зародышевой клетке приведет к тому, что из нее вырастет организм с отсутствующим мозгом, но в остальных отношениях вполне нормальный. Обработав зародышевые клетки соответствующим образом, и дав их выносить суррогатным матерям, мы получим первое поколение бимарионов. Когда они вырастут, нам не надо будет беспокоится об их воспроизводстве. Дети бимарионов снова будут бимарионами. В их половых клетках попросту не будет генов необходимых для того, чтобы произвести потомство с мозгом.
      Не стану описывать здесь подробности интимной жизни бимарионов – полностью предоставляю эту тему фантазии читателя. Скажу лишь, что перед "мгновенным" путешественником, "влезшим в шкуру" бимариона, открываются весьма пикантные возможности, но он всегда должен помнить об одном правиле: бимарионы должны спариваться лишь с бимарионами, во избежание появления смешанного человеко-бимарионного потомства.
      Итак, создание бимарионов открывает перед людьми огромные возможности, и, в частности, возможность дать старикам молодое тело, но это еще не бессмертие, ведь мозг их остается в старом, дряхлом теле и неизбежно умрет вместе с ним. Кроме того, сам мозг стареет, в сосудах мозга происходят склеротические изменения, ухудшается память и т.д.. Технология бимарионов может дать человеку молодое тело, но как быть с молодостью души?
      С годами на человека все сильнее давит груз привычек, которые глубоко укоренились в подсознании и которые не дают ему приспособиться к меняющимся условиям жизни. Как избавиться от них, не потеряв того, что хочется сохранить?
      Все эти проблемы решаются на следующем этапе.
       ТРЕТИЙ ЭТАП: СОЗДАНИЕ МОДУЛЬНОГО МОЗГА.
      Третий этап является заключительным этапом программы по осуществлению бессмертия. На первых двух этапах создавались и доводились до совершенства технологии биоинтерфейса и создания бимарионов. Для того, чтобы лучше понять как, используя эти две технологии, можно осуществить бессмертие, проведем небольшой мысленный эксперимент. Возможно, не всем известен такой поразительный факт: Луи Пастер совершил свои наиболее выдающиеся открытия одним-единственным полушарием головного мозга – другое погибло в результате кровоизлияния. Конечно, Пастер до кровоизлияния и после – это не совсем один и тот же человек. Как известно, одно полушарие имеет большие способности к речи, другое – к пространственному мышлению. Если одно полушарие умирает, соотношение между способностями человека меняется в пользу преобладающих способностей выжившего полушария. Но все-таки, пусть с несколько изменившимися способностями, личность человека остается жить – нельзя сказать, что человек умер наполовину, если умерла половина его мозга. Все системы мозга до такой степени продублированы, что даже гибель его половины очень незначительно сказывается на сознании. Если Вы оторвете половину фотографии, то на оставшейся половине Вы сможете увидеть лишь часть изображенного объекта, но если Вы разобьете зеркало, то в оставшемся осколке вы сможете увидеть то же изображение, что и в целом зеркале, правда, глядеть на изображаемый предмет придется через более узкое "окошко". Мозг в этом отношении больше похож на зеркало, чем на фотографию каждая часть мозга "отражает" все сознание, всю личность, а не какие-то отдельные их куски.
      Представим себе, что в будущем, том будущем в котором доведена до совершенства технология биоинтерфейса, у кого-то, так же как в свое время у Луи Пастера, погибло от кровоизлияния целое полушарие головного мозга. Ему делают операцию и на место погибшего полушария пересаживают то, что я дальше буду называть "мозговым модулем" – половину человеческого мозга, молодую, свежую, незаполненную никакой информацией, то, что раньше называли tabula rasa, "чистая дощечка для письма". (Отложим пока в сторону вопрос о технологии получения такого мозгового модуля.) Мозговой модуль подсоединяют к кровеносной системе, что относительно просто (будем считать, что к тому времени уже научатся надежно предотвращать отторжение тканей), а также, через биоинтерфейс подсоединяют новую, чистую, "без записей" половину мозга к старой. Это уже довольно сложно, даже при высокоразвитой технологии биоинтерфейса: если всю информацию, которой мозг обменивается с внешним миром, можно передать по одному световоду, то для передачи информации, которой постоянно обмениваются между собой полушария мозга, нужен кабель из нескольких десятков таких световодов (в то время как из глаза в мозг идут миллионы нервных волокон, из полушария в полушарие около двухсот миллионов). Предположим, что нам все же удалось это сделать. Несомненно, что старая половина мозга через это изобилие каналов связи обрушит на новую настоящую лавину информации. "Чистая дощечка" начнет быстро покрываться "письменами": мыслями, чувствами, воспоминаниями и желаниями старой половины. Сколько нужно времени для того, чтобы новая половина сделалась таким же носителем личности этого человека, как и старая? Я думаю, гораздо меньше, чем требуется для того, чтобы маленький ребенок стал личностью – ведь он получает информацию только из внешнего мира, а это в сотню раз меньше того, что получает мозговой модуль от старой половины мозга. Нескольких лет совместной работы старой и новой половин мозга будет, по-видимому, вполне достаточно для того, чтобы обе половинки начали "отражать" одну и ту же личность. И если теперь старая половина погибнет от старости, личность, ее сознание, останутся жить в другой половине. На место погибшей половины мы ставим второй мозговой модуль, соединяем его с первым, и все повторяется: несколько лет совместной работы, и второй модуль становится носителем данного, конкретного сознания в той же мере, как и первый. И когда первый модуль погибнет от старости... впрочем, стоит ли продолжать? Вы уже поняли, как осуществить бессмертие – попеременным подсоединением новых мозговых модулей по мере прихода в негодность старых.
      Что же касается тела, то оба мозговых модуля сразу можно будет пересаживать от одного бимарионе к другому, каждый раз более молодому. Собственно говоря, бимарион – это тоже модуль, модуль тела.
      Вот Вам краткий рецепт модульной системы бессмертия: возьмите один модуль тела и два модуля мозга различной степени изношенности, соедините все это биоинтерфейсом. Модули мозга можно менять только по одному, и потом выдерживать новый модуль вместе со старым в течение нескольких лет. Модуль же тела можно менять сколь угодно часто. Например, в прошлом сезоне была в моде фигура в стиле "Аполлон", а нынче весной в моде фигура атлетического стиля "Геракл" – меняем Аполлона на Геракла (если, конечно, за Геракла фарцовщики не слишком заломят).
      Итак, вот суть гипотезы, о которой я говорил, приступая к изложению программы бессмертия, и на которой основана предлагаемая мною идея модульного бессмертия: два мозговых модуля, в течение нескольких лет работавших "в одной упряжке", получавших извне одну и ту же информацию, решавших одни и те же задачи, вовлеченные в одни и те же переживания, становятся носителями одной и той же личности. В новом модуле хранятся те же воспоминания, что и в старом, потому что когда старый о чем-то вспоминает, связанные с этим воспоминанием слова, зрительные, слуховые и прочие образы и ощущения передаются на новый модуль, запоминаются им и постепенно становятся его собственными "воспоминаниями", хотя его еще и не существовало в момент вспоминаемых событии. И вторая часть гипотезы: когда половина мозга погибает, это воспринимается сознанием не как собственная частичная смерть, а лишь как большее или меньшее ухудшение умственных способностей (вряд ли Пастер считал, что он наполовину умер после того, как погибла половина его мозга).
      И все-таки, кое-что из прежней личности будет утеряно при передаче информации от старого модуля к новому. То, что очень глубоко запрятано в подсознание старого полушария, не будет включено в совместную деятельность модулей в явном виде, хотя конечно проявится косвенно, например в виде иррациональных страхов, причину которых человек не понимает, поскольку причина глубоко похоронена в подсознании. Именно потому, что воспоминание о травмирующем переживании слишком глубоко загнано в подсознание старого модуля, в новый модуль передастся лишь сам страх, но не его причина. А это значит, что когда старый модуль умрет, человек сможет легко избавиться от своих прежних иррациональных страхов, ибо теперь они станут на самом деле беспричинны: у них не будет основы в подсознании. То же самое относится и к привычкам, от которых мы хотим избавиться,но не можем. Наши решения с завтрашнего дня начать новую жизнь и стать другим человеком, остающиеся для нас чаще всего лишь решениями, будут гораздо легче осуществимы для бессмертного ему нужно будет лишь дождаться замены старого мозгового модуля на чистый, "без записей".
      Таким образом, оставляя сознание бессмертным и развивающимся почти без скачков и разрывов, мы все же обеспечиваем обновление жизни – за счет этого самого "почти". Гибель старого модуля и замена его чистым есть своего рода "смена поколений", но такая смена, при которой не теряются впустую те знания, которые потом приходится снова выучивать новым поколениям. Теряется только то, что загнанно в подсознание, но в подсознание-то загоняется именно то, что мешает жить и потому вовсе не нужно следующим поколениям. Их нужно освободить от тяжкого груза прошлого, хотя бы для того, чтобы они смогли собрать и нести свой собственный тяжкий груз.
      "Смена поколений", происходящая от гибели целого полушария мозга, возможно даже окажется слишком радикальной разные полушария обладают весьма различными способностями, и разрыв между особенностями личности "до" и "после" может оказаться слишком велик. Но разделение мозга на два модуля это лишь минимум, необходимый для обеспечения бессмертия. Можно представить себе разделение мозга на большое число более мелких модулей: чем меньше отдельный модуль, тем меньшее влияние на личность окажет его гибель и замена. Таким образом, можно будет найти оптимальное соотношение между преемственностью и обновлением.

* * *

      Наверное, возможны и другие пути достижения бессмертия. Например, чисто медицинский путь сохранения Вашего старого тела и мозга, увеличения числа деления Ваших клеток до бесконечности. Но этот путь имеет ряд серьезных недостатков по сравнению с предлагаемой мною модульной системой бессмертия. Прежде всего, при медицинской системе бессмертия необходимо найти средства исцеления от всех болезней: какой смысл делать клетки тела бесконечно делящимися, если это тело все равно в конце концов погибнет от какой-нибудь новой, неизвестной инфекции, против которой еще не успели создать вакцину? Создать панацею от всех болезней невероятно сложно, если не невозможно. В модульной же системе эта проблема решается элементарно – мы просто заменяем больного бимариона здоровым.
      Другая трудноразрешимая проблема, порождаемая медицинской системой бессмертия – это проблема информационного перенаполнения мозга. Дело в том, что наш мозг по-видимому хранит в себе всю информацию, которую он получает в течение жизни – даже то, что кажется нам давно забытым, хранится где-то в тайниках нашего подсознания. Но всякое хранилище информации имеет ограниченную емкость. Не от того ли очень старые люди хорошо помнят события двадцатилетней давности, но совершенно не помнят, что произошло полчаса назад – им попросту некуда записывать новую информацию? Значит, для осуществления медицинского бессмертия необходимо найти способ стирания из мозга части устаревшей информации. Помимо того, что сегодня трудно даже представить как это можно было бы осуществить, такой способ сам породил бы массу новых трудностей, и, в первую очередь, трудность отбора того, что нужно стереть, а что сохранить. В модульной же системе эти проблемы решаются самым естественным образом: в новый модуль из старого переходит только то, что присутствует в сознании, а то, что хранится в подсознании – ненужные, а потому забытые факты, навыки и воспоминания – по-видимому в новый модуль не перейдут.
      Конечно, подсознание во многом определяет творческие способности личности, и потому "творческое лицо" бессмертного после гибели старого модуля изменится, но в этом и состоит способ обновления жизни при бессмертном сознании: для обеспечения прогресса достаточны скачкообразные перемены лишь в творческих способностях и подсознании, сознание же сможет быть вечно непрерывным.
      Бессмертным не нужно будет давать заветы будущим поколениям. Одно и то же сознание сможет само продолжать начатое им дело сколь угодно долго. Но это сознание должно быть всегда готово к тому, что его новое подсознание, сформировавшееся в новых условиях, вдруг шепнет ему внутренним голосом: "бросай-ка ты это дело, не будь упрямцем! Хватит заниматься глупостью!" Смертный вряд ли прислушался бы к такому голосу: он вложил в "свое дело" слишком большую часть своей слишком короткой жизни, чтобы все бросить – у него уже не остается времени, чтобы начать и завершить какоенибудь другое дело. Бессмертный же не столь упрям, поскольку впереди у него вечность, и если голос прав, он последует его совету.
      Общество бессмертных, созданных медицинским способом, было бы обществом старцев, возможно моложавых внешне, но весьма консервативных. Общество же бессмертных, созданных по модульному принципу – это общество вечной молодости, постоянного обновления и прогресса. В этом обществе возможности человека, его власть над природой, и свобода, обретаемая посредством этой власти, невероятно широки. Человеческая душа не будет более оставаться пленницей того тела, которое слепой случай дал ей при рождении. И если, к примеру, душа будет рваться в полет – что ж, бимариона можно сделать не только в виде человека. Представьте себе большую хищную птицу, у которой удален мозг, и на его место поставлен приемопередатчик биоинтерфейса. Сидя у себя дома, Вы набираете номер наподобие телефонного и получаете возможность немного полетать. Правда дело это требует навыка. Надо усвоить некоторые движения рук. Сигналы Вашего мозга, идущие к рукам, будут переданы мышцам крыльев птицы. Точно так же, любители плавания получат возможность побыть дельфином. Оставляю эту тему воображению читателя.

* * *

      Несколько слов по поводу технологии. В то время как пути осуществления "медицинского" бессмертия совершенно не ясны, и даже есть сомнения в его принципиальной осуществимости, модульную систему бессмертия можно, в принципе, попытаться реализовать даже при нынешнем уровне техники, однако практические трудности столь велики, что делают эту попытку бессмысленной: даже большой бригаде микрохирургов, непрерывно сшивающей нервные волокна, потребуется не меньше сотни лет, чтобы сшить все 200 миллионов волокон, соединяющих правое и левое полушария мозга. С чисто теоретической точки зрения бессмертие реально, однако с его практическим осуществлением придется подождать до тех пор, пока не будут созданы технологии биоинтерфейса, получения бимарионов и мозговых модулей. (Впрочем, не стоит отделять технологию получения мозговых модулей от ' технологии получения бимарионов. Возможно, бимарионы будут выращиваться не безмозглыми, а с мозгом отрезанным от органов чувств – такой мозг и будет представлять из себя классическую "чистую дощечку для письма". Предвижу, что многим моим читателям подобное вольное обращение с человеческими телами покажется недопустимым с моральной точки зрения. Не буду с ними спорить, замечу лишь, что бимарионы – не люди, потому что у них никогда не было собственного сознания. По отношению к бессмертным бимарионы вовсе не являются каким-то угнетенным племенем – напротив, бимарионы – это тела самих бессмертных, материальная одежда их души).

* * *

      Большим преимуществом модульной системы является самостоятельная ценность промежуточных продуктов технологий биоинтерфейса и производства бимарионов. Ароматроны и мгновенные путешествия могут иметь огромный рынок сбыта, что дает возможность совершенствовать эти технологии на основе практического опыта их применения, обеспечивает самофинансирование дальнейших исследований и разработок, и подготавливает материальную базу для заключительного этапа проекта – развитая система мгновенных путешествий означает наличие огромного парка взрослых бимарионов, готовых к использованию в качестве модулей тела для бессмертных.

* * *

      У фантастов 60-х годов большой популярностью пользовалась идея о том, что человек постепенно будет заменять части своего тела различными механическими устройствами, и в конце концов превратится в киборга – гибрид машины с человеческим мозгом. Они на все лады расписывали преимущества механического тела, способного нормально функционировать и в космическом вакууме, и на дне океана, преимущества искусственных органов чувств, способных воспринимать любые излучения и позволяющие увидеть Вселенную во всей полноте ее проявлений. Некоторые горячие головы даже утверждали, что они готовы хоть сейчас променять свое бренное тело на такую машину. Легко высказывать подобные желания, зная что за ними не последует наказания в виде их осуществления. Конечно, побыть некоторое время киборгом очень интересно – но только некоторое время. Я думаю, что ни один нормальный человек не согласится остаться машиной навечно. Модульная система позволяет вместо модуля тела временно подключить к мозгу машину и тем самым еще больше расширить возможности человека. Но возможность снова подключиться к нормальному человеческому телу обязательно должна сохраняться.
      Человек сможет выполнять роль генератора желаний только сохранив человеческое тело. И дело здесь не только в том, что лишь в душе, на которую накладывает ограничения несовершенное тело, могут возникнуть желания эти ограничения преодолеть. За человеческим телом стоит многотысячелетняя культура, предопределяющая наши потребности, во всяком случае те наши потребности, которые не вызваны естественной необходимостью: мы едим ложкой и вилкой, хотя прекрасно могли бы есть руками, мы выходим на улицу в ботинках даже тогда, когда погода позволяет пройтись босиком, теряем за свою жизнь уйму времени на бритье, вместо того, чтобы отпустить бороду. Множество заводов по всему земному шару занято изготовлением ложек и вилок, летней обуви и электробритв, и множество предприятий занято добычей сырья и энергии для этих заводов. Если тщательно все проанализировать, то выяснится, что большая часть промышленности работает на удовлетворение потребностей исключительно культурного происхождения. Появление киборгов было бы с энтузиазмом встречено любителями экономить: за киборгом не стоит никакой культуры, а это значит, что его потребности могут быть сведены к технически необходимому минимуму. Генерация новых потребностей оказалась бы сорванной, и общество киборгов пришло бы к равновесию с окружающей средой.
      Сохраняя человеческое тело, модульная система бессмертия сохраняет связанную с ним культуру, сохраняет человеческое общество со всеми его внутренними механизмами развития и генерации новых потребностей. Игра начатая миллионы лет назад нашими обезьяньими предками не прервется. Но у бессмертных будут новые правила игры. Некоторые из этих правил покажутся нам, смертным, прекрасными, некоторые странными, а некоторые ужасными, отвратительными, бесчеловечными, совершенно недопустимыми и непозволительными. Но не будем забывать, что быть бессмертным – значит быть почти что богом, а что дозволено Юпитеру... а кстати, что дозволено Юпитеру?

      Бессмертие означает возможность вечного приближения к свободе. Именно приближения, а не достижения. Идеал Абсолютной Свободы, Свободы с большой буквы, недостижим как всякий идеал. Абсолютно свободным человек не станет никогда, но он может становиться изо дня в день все более и более свободным, расширяя свою власть над природой. Эта власть увеличивает число наших возможностей, а увеличение числа возможностей означает приближение к свободе. Но поскольку природа бесконечно сложна и многообразна, число возможностей, еще не открытых нами, бесконечно. Сколько бы новых возможностей мы не открыли, идеал свободы по-прежнему будет удален от нас на бесконечное число неоткрытых – таково свойство бесконечности: бесконечность минус конечное число снова равняется бесконечности.
      Свобода – это маяк указывающий путь прогрессу. Но это маяк, который всегда вдали, и потому путь этот не имеет конца. Только избрав для прогресса столь бесконечно удаленную цель как абсолютная свобода, мы сможем сделать прогресс вечным. Но избрав абсолютную свободу в качестве цели, мы должны будем считать критерием прогресса приближение к свободе. Посмотрим же, насколько приближает человека к свободе осуществление бессмертия.
      Прежде всего, осуществление бессмертия позволит снять с человека огромное число всевозможных "табу" – моральных и юридических запретов и ограничений. Практически все правовые и нравственные нормы, определяющие поведение современного человека, исходят из того, что жизнь человека конечна и коротка. Если один смертный каким-либо образом ущемит права другого смертного, у потерпевшего нет впереди целой вечности, чтобы дождаться компенсации за понесенный ущерб. Поэтому современные мораль и право делают упор не на возмещение, а на предотвращение. Отсюда бесчисленные запреты.
      Например, мораль осуждает пропасть между богатыми и бедными. И с точки зрения смертных бедность действительно представляет из себя огромную несправедливость. Слепой случай раздает людям разные способности, разное положение в обществе, разный начальный капитал, и жизнь слишком коротка, чтобы преодолеть это неравенство. Для нас, смертных, справедливость и равенство – почти синонимы. Но понимаемая подобным образом справедливость несовместима с прогрессом. Прогресс невозможен без соревнования, соревнование невозможно без зависти, а зависть невозможна без неравенства. Прогресс увеличивает свободу и число возможностей для каждого человека, и таким образом, в конце концов, приносит компенсацию даже тем, кто проиграл в соревновании – но только если они успевают дожить до этого счастливого момента.
      С осуществлением бессмертия неравенство перестает быть несправедливостью. Наоборот, будучи необходимым условием прогресса, неравенство станет необходимым условием справедливости. ' Безграничный прогресс означает, что в течении бесконечно долгой жизни возможности любого человека, даже стоящего на самой низшей ступени социальной лестницы, будут безгранично возрастать, правда с небольшим запаздыванием по сравнению с теми, кто стоит на ее вершине. Но какое значение имеет небольшое запаздывание, когда речь идет о вечности? Не нарушая, в конечном счете, справедливости, это запаздывание создает стимул для тех, кто стоит внизу, подняться наверх, а для тех кто стоит наверху – сохранить свое положение. Несмотря на избавление от синдрома Хеопса люди по-прежнему будут бороться между собой за славу, богатство и власть – ведь унаследованное нами от наших обезьяньих предков стремление быть вожаком стада никуда не денется. Соревнование, а значит и прогресс, будут продолжаться. Но эта борьба не будет уже окрашена в мрачные, трагические тона сознанием собственной смертности, сознанием того, что неудачно сложившаяся жизнь это уже навсегда, и ничего уже не исправить.
      Борьба бессмертных между собой будет больше похожа на игру: как и во всякой игре, у проигравшего всегда будет возможность отыграться. Игра эта будет очень острой, и, с точки зрения смертного, очень жестокой. Поскольку мораль и право в обществе бессмертных будут переориентированы с предотвращения на возмещение, слово "нельзя" практически выйдет из употребления. По-видимому, это будет мир без сострадания и жалости. Нам, смертным это кажется ужасным, но не следует забывать, что сострадание и жалость нужны только проигравшим, а среди бессмертных проигравших нет, есть только играющие, потому что бессмертие – это игра у которой нет конца.
      Из всего огромного количества моральных и правовых запретов в обществе бессмертных сохранится лишь одна заповедь "не убий!". Но даже в нее бессмертные будут вкладывать несколько иной смысл. При модульной системе бессмертия убийством будет считаться преднамеренное уничтожение чьего-либо сознания, например, путем разрушения в с е х мозговых модулей, несущих его сознание. Уничтожение же модуля тела, не повлекшее за собой гибель сознания, одушевлявшего это тело, не может быть квалифицировано как убийство. Отсюда вытекает множество интересных следствий, и пожалуй самое интересное из них это то, что расхожее представление будто "мир будущего – это мир без войн" вероятнее всего не верно. Хотя содержание самого понятия "война" также очень сильно изменится, и правильнее, наверное, будет говорить о военных играх, а не о войнах.
      Представьте себе армии состоящие из бимарионов, управляемых дистанционно. Даже если Вашего бимариона уничтожат, Вы отключитесь от канала связи, и обнаружите, что сидите у себя дома, целы и невредимы. "Зачем это все вообще нужно?" предвижу я вопрос возмущенных пацифистов.
      А затем, что все люди разные: есть смирные, а есть и драчуны. В любом обществе, во все времена, большая часть мальчишек самозабвенно играла в войну. О причинах этого явления можно спорить, но то, что они получают от этой игры огромное удовольствие – совершенно бесспорно. Потребность дать какой-то выход агрессивности реально существует, и именно ей служат такие виды спорта, как фехтование или бокс. Но поскольку у боксера или фехтовальщика только одно тело на всю жизнь, приходится принимать меры предосторожности в виде рапир с тупыми концами, масок из проволочной сетки и боксерских перчаток. Когда технология изготовления бимарионов будет достаточно отработана, от предосторожностей можно будет отказаться: поврежденный модуль тела легко заменить новым.
      В гладиаторских побоищах будущего будет уничтожаться огромное количество бимарионов. Это создаст общественную потребность в разработке более дешевого и более быстрого способа выращивания бимарионов, и я не сомневаюсь, что такой способ в конце концов обязательно будет найден, главное – чтобы существовала потребность в поиске. От изобретения такого способа выиграют все, в том числе и пацифисты. Ведь чем дешевле бимарион, тем проще будет его сменить даже в случае незначительных дефектов или болезней, не дожидаясь его полного износа. Больше молодости, больше здоровья, больше красоты – для всех.
      Но представим себе на мгновение обратное: смирные пацифисты-морализаторы каким-то образом ухитрились навязать свою волю драчунам, убедить их, что военные игры глубоко безнравственны. Потребность в более дешевой технологии получения бимарионов будет менее острой. Соответственно менее интенсивными будут исследования в этой области. Поскольку бимарионы будут оставаться дорогими, большинству людей придется экономить, донашивая их до полного износа и одряхления.
      Но морализаторы, если это настоящие морализаторы, ухитрятся еще более уменьшить потребность в бимарионах, проповедуя умеренность в потребностях, и вдалбливая людям в голову представление о том, что красота духа важнее красоты тела.
      У прогресса нету большего врага, чем морализатор. Морализатор отнимает у человека Мечту, объявляя ее безнравственной, только потому, что человечество еще не может позволить себе осуществить ее по причине своей технической неразвитости. Но мечта – это главный двигатель прогресса, и потому, отнимая у человека мечту, морализатор отнимает вместе с ней и возможность эту мечту осуществить.
      Человек может идти по пути прогресса только следуя своим наклонностям – всем наклонностям, не разделяя их на "плохие" и "хорошие", помня о том, что так называемые "дурные" наклонности получили такой ярлык лишь потому, что у человечества не было технической возможности удовлетворить их без ущерба для общества. На протяжении тысячелетий моралисты загоняли "дурные" наклонности глубоко в подсознание людей, где они томились словно дикие звери в клетке, не находя выхода своим силам. Силам, которые могли бы быть направлены на поиск технического решения конфликта между желаниями человека и возможностями общества. Конфликт этот по настоящему может быть решен только техническим путем. Социальнопсихологическое решение, предлагаемое моралистами – всего лишь кажущееся решение, загоняющее болезнь внутрь и создающее видимость излечения.
      Чтобы было понятнее, что я имею в виду под техническим решением конфликта между желаниями человека и возможностями общества, приведу конкретный пример. Очень многие люди испытывают желание властвовать над другими людьми. Желание вполне естественное, доставшееся нам от далеких предков, стремившихся стать вожаком стаи. Но поскольку в обществе все одновременно не могут властвовать над всеми, моралисты предлагают социально-психологическое решение проблемы: укротить стремление к власти и проникнуться смирением. Нельзя сказать, чтобы в прошлом человечество не пыталось найти также и техническое решение этой проблемы. Кое-какие успехи были. Ближе всего к техническому решению этой проблемы человечество подошло, создав путем длительной селекции так называемого "друга человека" – собаку. Психологи давно подметили, что больше всего любят собак люди властные, желающие чтобы окружающие им подчинились, но не имеющие возможность в полной мере удовлетворить это желание. Собака, глядящая на хозяина с вошедшей в поговорку "собачьей преданностью" в глазах настоящая находка для таких людей. Достаточно небольшого усилия фантазии, чтобы представить себе, что "собака тоже человек, человек абсолютно преданный тебе и полностью от тебя зависящий.
      И все-таки собака – это не совсем человек. Имея в распоряжении бимарионов, можно будет сделать кое-что получше собаки, Как я уже говорил, бимарионы управляются последовательностями электрических импульсов. Импульсов, исходящих из мозга человека, если бимарион используется для мгновенных путешествий или в качестве модуля тела в модульной системе бессмертия. Но вообще-то для бимариона не имеет значения происхождение управляющих импульсов. Вместо чьего-либо мозга, источником их может быть компьютер, снабженный соответствующей программой. Конечно, абсолютно точная имитация человеческого поведения, даже при помощи суперкомпьютеров будущего, – задача невероятной сложности. Но в данном случае нам вовсе не нужна точная копия человеческой души – такая копия, облеченная в тело бимариона, фактически сама стала бы человеком, и в частности, сама бы желала властвовать, и не хотела бы подчиняться другим. Что нам нужно – так это всего лишь модель весьма элементарного поведения поведения подчинения, наподобие собачьего. Возможно даже, что на первых порах, пока суперкомпьютеры не станут достаточно дешевы и доступны, для подобных целей будут использоваться специальные мозговые модули, созданные из мозга собаки. Такие собаки, наделенные человеческим телом, смогут стать великолепными, преданными слугами. Я думаю Вы можете быть вполне уверены, что обретя человеческие руки, Ваш Шарик или Полкан вскоре научится выполнять несложную работу по дому, а человеческие голосовые связки позволят ему разговаривать, ну, по крайней мере, не хуже попугая. И что самое главное – его человечье лицо будет выражать все ту же собачью преданность. Если у Вас есть средства, чтобы содержать не одного Шарика, а многих (а я надеюсь, что с прогрессом техники бимарионы будут становиться все дешевле, а люди все богаче), то Вы вполне сможете стать крупным рабовладельцем, или же султаном с большим гаремом (если, разумеется, бимарионы подобраны соответствующего полу).
      Возможно, у кого-то из читателей возникло впечатление, что я проповедую аморализм. Это не так. Я вовсе не говорю, что рабовладение или гладиаторские бои допустимы с точки зрения морали. Сегодняшней морали. Я всего лишь говорю, что в ходе развития техники и соответствующего увеличения возможностей общества, общество сможет позволить себе постепенно снимать со своих граждан все больше и больше запретов, увеличивать их индивидуальные возможности, приближать их к свободе. И это будет истинным моральным прогрессом, ибо прогресс – это увеличение возможностей. Такое определение морального прогресса прямо противоположно определению принятому морализаторами. Для них моральный прогресс означает повышение сознательности, т.е. добровольное принятие все большего числа запретов и ограничений. Если морализаторам удастся навязать свою точку зрения всему человечеству, техническому прогрессу придет конец. Он станет попросту не нужен. Ведь суть технического прогресса в том, чтобы превращать невозможное в возможное, а "сознательный" человек давно убедил себя в том, что невозможное ненужно, более того, оно вредно. Все это напоминает классическую басню о лисе, убедившей себя в том, что виноград, который она не может достать, слишком зелен для нее.
      Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы точка зрения моралистов возобладала. Но я отнюдь не призываю искоренить морализм вовсе. Этого тоже делать не следует. Не все так просто в механизме образования новых потребностей, и для него одинаково опасны обе крайности: как полное торжество морализаторства, так и его полное искоренение. Морализатор делает с душой человека приблизительно то же, что делает с деревом садовод-японец, занимающийся искусством "бонсай". Он сажает в цветочный горшок росток обыкновенного дерева. Если бы это дерево росло на свободе, оно выросло бы большим и могучим, но совершенно не интересным, ничем не отличающимся от сотен тысяч других таких же деревьев в лесу. Но этому ростку уготована другая судьба. Садовник туго перетягивает его ствол и ветви проволокой, чтобы задержать жизненные соки, навешивает на ветви тяжелые гири, чтобы искривить их рост. Дерево растет борясь с наложенными на него ограничениями, и в результате вырастает нечто, пусть низкорослое и хилое, но зато уникальное, единственное, неповторимое.
      Так же и человеческая душа – если дать ей расти на воле, не накладывая никаких запретов и ограничений, то вырастет некий "могучий дуб", все желания которого можно выразить двумя словами: "жрать" и "спать". Он так же мало годится на роль генератора желаний, как и абсолютно "сознательный" гражданин. Две противоположные крайности, как известно, сходятся. Мораль "навешивает" на растущую молодую душу гири обязанностей, душит ее проволокой запретов, Каждая душа ищет свой выход из оков, и в этих поисках рождается невообразимое разнообразие компромиссных полувыходов, полурешений, полусвобод. Вместо ограниченного набора стандартных желаний "могучих дубов" – бесконечное богатство потребностей уникальных до эксцентричности, россыпь фантазий, изощренных до абсурда. Вот они – генераторы желаний: "карликовые деревца" в "проволоке" и с "гирьками", неисчерпаемые в своей неповторимости.
      Так какой же я аморалист? Я за технический прогресс, а он невозможен без генератора желаний, значит я за то, что генератора желаний порождает. Моралисты уродуют человеческую душу,и огромное им за это спасибо! Потому что норма единственна, а уродства богаты вариациями. Меня пугает лишь одно обстоятельство: моралисты рассматривают порождаемое ими разнообразие как некое негативное явление, как результат "отдельных недостатков, имевших место в работе" Им почему-то очень хочется научиться выращивать "карликовые деревца" по одному образцу, и, разумеется, за образец взят "человек сознательный", и я с ужасом думаю: "а вдруг им это удастся?". Они одержимы мессианским рвением и непоколебимо уверенны в своей правоте. Их фанатичному стремлению к единообразию необходимо противопоставить более широкий взгляд на вещи. Но бороться с ними не нужно. Они, сами не понимая того, играют очень важную роль в создании генератора желаний: к свободе стремится лишь тот, кто познал неволю, и, самое главное, осознал эту свою неволю. Когда моралисты рассказывают нам, чего мы ни в коем случае не должны делать, они помогают нам осознать какие именно ограничения наложены на нас обществом, что именно из первобытной вольности мы утратили. Это заставляет задуматься о невозможном: как вернуть утраченное, одновременно сохранив те блага, которые дало нам общество, основанное на ограничениях? Здесь может помочь только техника – искусство совмещать несовместимое, превращать невозможное в возможное.
      Однако одних лишь моралистов для создания генератора желаний недостаточно. Моралисты помогают осознать лишь ничтожно малую долю нашей несвободы, а именно ту долю, которая происходит от ограничений накладываемых на человека обществом. Между тем, ограничения, которые накладывает на человека природа неизмеримо более велики. Эти ограничения гораздо труднее поддаются осознанию: нужно было быть великим мечтателем, чтобы первым задать такой, например, вопрос: "почему люди не летают как птицы?". Впрочем, Дедал и Икар задали себе такой вопрос, когда искали способ бежать из плена – стремление избавиться от ограничения, наложенного природой, родилось у них из стремления избавиться от ограничения, наложенного людьми.
      Последний пример показывает насколько сложен механизм Генератора Желаний. Генератор Желаний – это не один какой-то человек. Это все общество с его тиранами и диктаторами, морализаторами и реакционерами, накладывающими на людей всевозможные оковы – моральные и физические; с его мечтателями, в своих мечтах разрывающими эти оковы, вкладывающими эти мечты в свои сказки, легенды и мифы, которые долго потом гуляют по свету, передаваясь от народа к народу, от поколения поколению, постепенно становясь Мечтой всего человечества; и, наконец, с его изобретателями, которые берут мечту и превращают ее в действительность. Правда, в будущем потребность в изобретателях может отпасть в связи с изобретением думающих машин, способных находить пути превращения мечты в реальность. Но сама мечта способна родиться лишь в душе человека. Без людей-мечтателей не может быть никакого прогресса, без них Генератор Желаний никогда не сможет работать.
      Но останутся ли навечно необходимой составной частью Генератора Желаний тираны, морализаторы и другие люди, пытающиеся навязать свою волю окружающим? Необходима ли борьба между людьми и группами людей для генерации новых потребностей?
      На первый взгляд кажется, что здесь все просто: для того, чтобы человек осознал ограниченность своих возможностей, а значит, стал бы мечтателем, желающим большей свободы, ему достаточно нарушить информационное равновесие с природной средой – получив от среды неожиданный ответ, к которому он совершенно не готов, он наверняка пожелает что-нибудь такое, чего он никогда ранее не желал. Вот вам готовый Генератор Желаний, и, казалось бы, противоречия между людьми не нужны, достаточно одного лишь противоречия между человеком и природой...
      Но с другой стороны, человек стремится к безопасности, и лишь очень серьезные причины могут заставить его рискнуть нарушить равновесие с природой. Чаще всего такими причинами является борьба между людьми: группами, классами, народами, государствами, между обществом и личностью. Человек нарушает равновесие с природой чтобы получить преимущество в борьбе с себе подобными: подчинивший себе новую силу природы, он на время становится сильнее того, кто этой силой еще не овладел.
      Значит, конкуренция и борьба между людьми все же необходимы? Но может быть их роль ограничивается лишь тем, что они выводят систему Человек – Природа из равновесия, а дальше обмен неравновесной информацией превращается в самоподдерживающийся процесс, и дальше они не нужны? Но где гарантии, что самоподдерживающийся процесс никогда не затухнет? Таких гарантий нет. Повсюду, в природе и в обществе, мы видим самые разнообразные системы, которые когда-то бурно развивались, но потом внезапно остановились в своем развитии, стабилизировались, пришли в состояние информационного равновесия с окружающей средой.
      И все-таки общество бессмертных будет гарантировано от прекращения прогресса тем, что застойное общество раньше или позже обречено на гибель. Бессмертные, в отличие от смертных, не смогут позволить себе роскошь руководствоваться принципом "после нас хоть потоп", ибо они обречены дожить до этого самого "потопа". Поэтому они сделают все, чтобы предотвратить застой, последствия которого пришлось бы расхлебывать им самим, а не их потомкам, как это принято у смертных.
      Бессмертным придется бороться как с обычными причинами застоя, так и с совершенно новыми, порожденными техническими особенностями самой модульной системы бессмертия. В этих особенностях заложена большая потенциальная опасность, и я поступил бы нечестно, если бы, расхваливая достоинства системы, не упомянул бы об одном ее недостатке, тем более опасном, что на первый взгляд он кажется еще одним из ее достоинств. Впрочем, достоинством это может показаться только людям предбарьерной эпохи, с ее всеобщим помешательством на экономии энергии и материалов, с ее нездоровым интересом к прошлому, ко всем этим мемуарам и памятникам старины.
      Речь идет о самой опасной из игр бессмертных. Я называю эту игру "путешествиями в псевдомиры".
      Объяснить в двух словах что такое псевдомиры вряд ли возможно, поэтому я начну с простейших примеров и буду постепенно их уточнять и усложнять. Такой подход тем более уместен, что исторически псевдомиры будут развиваться приблизительно в такой же последовательности – от простого к сложному – по мере развития и совершенствования необходимой для них технической базы.
      Как я уже говорил, вся информация, поступающая в наше сознание, представляет из себя последовательности электрических импульсов, одновременно приходящих по миллионам каналов нервных волокон. У нас эти последовательности вырабатывают наши органы чувств, у бессмертных их будут вырабатывать органы чувств бимарионов. В обоих случаях эти последовательности импульсов обозначают явления реального мира – так, импульсы идущие от уха означают, что на ухо действуют звуковые колебания воздуха; импульсы от рецепторов запаха означают, что на них действуют молекулы пахучего вещества.
      Однако уже в таком простейшем аппарате как "ароматрон", соответствие между реальным миром и последовательностями импульсов оказывается нарушенным. Последовательность импульсов, искусственно созданная ароматическим композитором, воспринимается "слушателем" как реальный запах, в то время как молекулы пахучего вещества в окружающем воздухе отсутствуют. Более того, не исключено, что вещество с таким запахом вообще не может существовать в действительности. Но, повторяю, такие псевдозапахи с точки зрения "слушателя" абсолютно ничем не отличаются от настоящих эапахов.
      Создать псевдоизображение несколько труднее, чем псевдозапах: зрение – это двухсторонний процесс. Мозг не только получает информацию от глаза, но и задает ему вопросы. Поэтому, для того, чтобы человек смог увидеть предметы, в действительности не существующие, недостаточно подать на его глазной нерв заранее приготовленную последовательность импульсов. Необходимо также снять сигналы выходящие из мозга к глазным мышцам и направить эти сигналы в компьютер. Компьютер, по специальной программе, будет на основе этих сигналов сочинять такую последовательность импульсов для глазного нерва зрителя, чтобы тот увидел предусмотренный программой, хотя физически и не существующий, предмет. Назовем такой предмет псевдопредметом.
      А теперь представьте себе такую простейшую игру: метрах в десяти перед Вами стена, в руках у Вас ракетка и теннисный мячик. Вы бьете ракеткой по мячу, мяч отскакивает от стены, летит к Вам, Вы отбиваете, мяч снова летит к стене и т.д.. Все это: стена, ракетка, мячик, и даже Ваша рука, которая держит ракетку – всего лишь псевдопредметы, существующие лишь в виде последовательностей электрических импульсов. Одновременно с импульсами, подающимися на зрительный нерв, компьютер вырабатывает сигналы и для других органов чувств. Так, например, Вы не только увидите как шарик ударяется о стенку и услышите звук удара, услышите свист воздуха при быстрых движениях ракетки, почувствуете толчок при ударе мячика ракетку. Вы будете ощущать ладонью шершавую поверхность ручки ракетки, почувствуете как напрягается в ответ на приказания Вашего мозга мышцы Вашей руки. Псевдомышцы Вашей псевдоруки. Увидите и почувствуете как сгибается она в псевдосуставах, готовясь нанести псевдоракеткой псевдоудар по псевдомячику. Псевдомячик отскочит в полном соответствии с силой и направлением псевдоудара – рассчитывая траекторию псевдомячика компьютер учтет все законы физики, включая сопротивление воздуха. Псевдовоздуха.
      Все это будет восприниматься гораздо реальнее, чем самый правдоподобный сон, все будет абсолютно неотличимо от действительности, но на самом деле эта псевдодействительность будет ничуть не реальней обыкновенного сна.
      Такой компьютерный тренажер уже можно считать простейшим псевдомиром. Но зачем выбрасывать огромные средства на сочинение такой невероятно сложной программы? Зачем строить такой сверхмощный компьютер, далеко превосходящий по своим возможностям все существующее на сегодняшний день, когда, казалось бы, вышел во двор – вот тебе стена, вот ракетка, и стучи себе сколько угодно? Но не стоит забывать, что мы говорим об отдаленном будущем, когда составление программ возьмут на себя интеллектуальные машины, а ультра-супер-гипермощные компьютеры станут предметом повседневного обихода. Такие тренажеры практически ничего не будут стоить, а возможности они откроют небывалые. Мы можем внести в программу изменения, и псевдомячик будет летать не испытывая сопротивления воздуха или, наоборот, в очень вязкой среде. Вы сможете поиграть в теннис в состоянии "псевдоневесомости", или, наоборот, при увеличенной "силе тяжести". А можно придумать вещи и вовсе невероятные. Например, пусть сила давления света на мячик увеличится настолько, что ее влияние станет заметно на глаз, и мячик будет отклоняться, стоит только ему вылететь из тени стены на свет. Псевдосвет.
      В псевдомире нет ничего невозможного. Полная свобода от законов природы. Однако, как и ко всему в псевдомире, к этой свободе надо не забыть добавить приставку "псевдо". Псевдосвобода таит в себе немалую опасность, но об этом немного ниже. А пока рассмотрим пример более сложного псевдомира.
      Допустим Вам захотелось поболтать о том, о сем с кем-нибудь из корифеев прошлого – ну, скажем, со Львом Толстым. Вы подключаетесь через биоинтерфейс к Вашему ультра-гипер-суперкомпьютеру, снабженному соответствующей программой, и тут же оказываетесь в Ясной Поляне. Не в музее Ясная Поляна, а в усатьбе Ясная Поляна, такой, какой она была при жизни Толстого. Даже деревья в аллее не такие, какие они сейчас – выросшие и постаревшие – а такие, какими они были в начале века. Разумеется, это псевдомир, и на самом деле Вы спокойно сидите в своем кресле, но Вам кажется, что Вы идете по аллее и даже слышите как хрустит гравий у Вас под ногами. Хотите свернуть направо, в боковую аллею? Пожалуйста компьютер получил сигналы предназначавшиеся Вашим мозгом для Ваших ног, обработал их, и подал на вход Вашего мозга последовательность импульсов, означающую, что Вы повернули направо. В эту последовательность импульсов входят сигналы для зрительного нерва – чтобы Вы увидели как приближается к Вам правая боковая аллея, а если Вы смотрите вниз (а компьютер знает куда Вы направили взгляд, потому что получает всю информацию из Вашего мозга), то внизу Вы увидите как Ваши ноги (точнее псевдоноги, поскольку за их изображением реально ничего не стоит, это только электрические сигналы в Вашем глазном нерве), как Ваши псевдоноги поворачивают направо. Одновременно компьютер выдает сигналы имитирующие соответствующие мышечные ощущения в ногах. Эффект присутствия абсолютно полный.
      И вот Вы вошли в дом. Здесь все, как было тогда – об этом позаботились историки, участвовавшие в составлении программы. Никаких табличек "руками не трогать". Хотите – можете сесть на этот диван – Вы услышите, как заскрипят его пружины. В доме тихо, только где-то тикают старинные часы. Но вот заскрипели половицы, чьи-то шаги все ближе, отворилась дверь, и на пороге появился сам хозяин дома.
      Все точно. Детали внешнего облика были тщательно выверены по сохранившимся фотографиям перед составлением программы. Взгляд, жесты, походка – все сделано с учетом немногих дошедших до нас документальных кинокадров. Голос, произношение, манера говоритьпо уцелевшим фонограммам, с поправками на несовершенство тогдашней звукозаписывающей техники. Но конечно, самая сложная часть программы – это имитация его манеры мышления. За основу взята типовая модель человеческого мышления (которая, будем надеяться, в эпоху ультра-гипер-суперкомпьютеров будет уже разработана), и внесена поправка на индивидуальный темперамент. Введены все его произведения, письма, черновые наброски. Введены все учебники, по которым он учился, все газеты и книги, которые он читал. Учтены воспоминания его современников. Учтена историческая обстановка, в которой он формировался. В программу вложены усилия тысяч и тысяч исследователей. В нее вложено информации в тысячи раз больше, чем может усвоить один смертный, посвятивший свою жизнь изучению творчества Льва Толстого. А теперь задавайте ему любые вопросы, не бойтесь испортить программу, сообщив Льву Толстому кое-какие новости из области генной инженерии или освоения космоса – после Вашего отключения от программы, привнесенная Вами информация будет стерта, и программа вернется к первоначальному состоянию.
      Псевдомиры открывают перед людьми ошеломляющие возможности. В псевдомирах все возможно. Вы сможете путешествовать во времени. Вы сможете сами испытать то, о чем раньше лишь читали в фантастических рассказах: поохотиться с двустволкой на динозавров в мезозойском лесу; принять активное участие в Бородинском сражении; провести ночку с Клеопатрой, царицей египетской. Только уж не обессудьте, если Вы ей придетесь не по душе – программа составлялась с учетом исторических данных о вкусах той эпохи и характере царицы. Впрочем, если хотите, можете заказать себе программу, в которой история будет искажена в соответствии с Вашими пожеланиями. Но это будет уже совсем другой жанр – так сказать не документальный, а художественный.
      Слово "жанр" я употребил не случайно. Псевдомиры – это принципиально новый вид искусства, в котором нет пассивного зрителя, а есть активный участник событии. Псевдособытий, разумеется. Жанры могут быть самыми разнообразными – от научно выверенного документального до сказочного (как насчет того, чтобы прогуляться с Алисой в Зазеркалье?). Возможны даже абстрактные псевдомиры, в которых привычные законы пространства, времени и логики заменены на другие, "высосанные из пальца", закономерности. Если к такому абстрактному миру подключатся одновременно несколько человек, он сможет стать отличной спортплощадкой для игры, которую даже невозможно себе вообразить в нашем обычном пространстве-времени.
      Ну а если в этом абстрактном псевдомире игроки не будут обладать даже псевдотелами, а окажутся этакими бестелесными субстанциями, способными, однако, влиять на псевдособытия, уместнее будет говорить не о спортплощадке, а о "доске", по аналогии с шахматной доской. Я не буду останавливаться на экзотике абстрактных псевдомиров – если читатель заинтересовался этой темой, он сам легко сможет нафантазировать себе черт знает что. Я же предлагаю вернуться к "обычным" псевдомирам, с "обычным" пространством, пардон, с "обычным" псевдопространством, населенным "обычными" псевдолюдьми, с человеческими псевдотелами.
      Предположим, что у нас имеется компьютер бесконечно большой вычислительной мощности, т.е. способный обрабатывать любые, сколь угодно большие массивы информации. Такое предположение не столь нелепо, если вспомнить, что мы обсуждаем сейчас будущее, в котором восторжествовала идея вечного и неограниченного технического прогресса. Поскольку псевдомиры создают общественную потребность в наращивании компьютерной мощи, любая наперед заданная мощность раньше или позже будет превзойдена. Правда, быстродействие компьютеров не сможет увеличиваться до бесконечности. Оно ограничено двумя факторами: скоростью передачи информации от одной части машины к другой, и расстоянием между этими частями. Скорость нельзя сделать больше скорости света, размеры машины вряд ли можно уменьшать до бесконечности. Но для рассуждения предлагаемого ниже, быстродействие несущественно, важна лишь способность перерабатывать неограниченно большие объемы информации за время меньшее чем вечность. Почему быстродействие несущественно, я поясню чуть позже.
      Итак, пусть у нас есть бесконечно мощный компьютер, и мы хотим использовать его для создания как можно более точной копии какого-нибудь корифея прошлого. У нас есть два пути. Первый: написать программу, которая будет нацелена лишь на внешний, видимый результат – т.е. поведение, слова, поступки этого псевдочеловека будут такими, какие мы ожидаем от реальной личности, однако за ними не будет стоять никакого сознания, никакого мыслительного процесса. Возвратимся к нашему примеру с "Львом Толстым". Пусть мы задали ему вопрос, в котором встречаются, ну скажем, такие слова, как "прогресс" и "нравственность". Вместо того, чтобы размышлять над смыслом нашего вопроса, компьютер просто быстро просмотрит все записанные в его памяти произведения Толстого, найдет все абзацы, в которых одновременно встречаются слова "прогресс" и "нравственность", и, используя какие-нибудь несложные правила, позволяющие учесть общее направление беседы, выберет один, наиболее подходящий и выдаст его в качестве ответа.
      Даже такая простая программа позволит вести с "Львом Толстым" довольно интересные беседы. Интересные даже для специалистов-литературоведов, потому что ни один человек не способен наизусть запомнить все написанное Толстым, и мгновенно найти нужную цитату.
      И все же умный собеседник очень быстро поймет, что перед ним не личность, а механизированный цитатник. Конечно, с увеличением мощности компьютера в такую программу можно ввести много всяких усовершенствований, но мне кажется, что этот, первый путь порочен в самой своей основе. Он вызван к жизни лишь тем, что очень прост, а потому может быть использован на сравнительно маломощном компьютере. Как только мощность компьютеров достаточно возрастет, следует избрать принципиально иной путь – путь моделирования процессов сознания.
      Построить модель сознания сразу в готовом и законченном виде очень сложно. Несколько проще вырастить модель сознания из модели мозга так же, как выращивается обычное сознание обычного человека – в ходе многолетнего обмена информацией между мозгом и окружающей средой. Допустим, мы создали компьютерную модель человеческого мозга, которая запоминает, перерабатывает и выдает информацию в точности так же, как это делает наш мозг. Но пока что это лишь tabula rasa, чистая дощечка для письма. Чтобы получить сознание, ее необходимо заполнить самой разнообразной информацией о внешней среде. Как это сделать?
      Если мы хотим получить компьютерную модель сознания современника ультра-гипер-суперкомпьютеров, нет ничего проще: мы берем бимариона-младенца и вместо мозговых модулей подключаем к нему компьютер, моделирующий человеческий мозг. И выпускаем его в жизнь. Если наша модель достаточно точно воспроизводит работу настоящего мозга, и если окружающие не знают, что у этого младенца вместо мозговых модулей компьютер, и потому обращаются с ним как с обычным ребенком, то через пять лет мы получим модель сознания пятилетнего ребенка, через 12-14 лет – модель подростка, а а через 26-26 – модель взрослого человека. Если окружающие к этому времени так и на поймут, что у этого человека вместо обычных, "природных" мозгов – компьютерная модель, то значит модель действительно хорошая, и ее можно размножить для дальнейшей работы, например, чтобы создать модели сознания людей далекого прошлого. Но чтобы получить, скажем, модель дворянина начала XIX века, надо, чтобы он вырос в дворянской усатьбе, чтобы у него был гувернер-француз, были крепостные, были такие же дружки, как и он сам и т.д.. Как быть? Выстроить усатьбу и самим сыграть все роли? Возможно, бессмертным и понравится такая игра. Но ведь тогда, возможно, придется построить и Санкт-Петербург и Париж XIX-го века. Не проще ли создать соответствующие псевдомиры, заселить их псевдолюдьми, и наделить этих псевдолюдей компьютерными моделями мозга. Разумеется не всех. Если всех сделать сознательными, никакой компьютерной мощности не хватит. Лакею, например, можно мозгов не давать – пусть только в нужном месте говорит: "кушать подано!", и хватит с него. Есть еще один способ сэкономить вычислительные мощности отказаться от работы в реальном масштабе времени, замедлить скорость вычислений. Псевдомиры, предназначенные для путешественников из реального мира, должны работать в реальном масштабе времени, оотому что биоинтерфейс связывает их с реальным мозгом, живущим в реальном времени. Однако реальный масштаб времени не обязателен для псевдомиров, в которых выращиваются модели сознания. (В дальнейшем, для краткости, я буду называть компьютерную модель сознания псевдосознанием.) Поскольку псевдосознание – всего лишь компьютерная модель, ее можно прогонять на компьютере с любой скоростью: если замедлить все процессы в псевдомире, например, в два раза, то достаточно также в два раза замедлить все процессы происходящие в псевдосознании, чтобы оно, псевдосознание, этого замедления не заметило. Правда, в этом случае взрослое псевдосознание вырастет не за 20, а за 40 лет реального времени. Но бессмертным некуда спешить. Вот почему быстродействие компьютера в данном случае несущественно.
      Итак, перед нами жутковатая картина: в псевдомире рождаются, живут и умирают люди. Их псевдосознание воспринимает этот псевдомир как совершенно реальный мир, мир полный красок, звуков и запахов, мир осязаемых вещей. Эти псевдолюди пьют, едят, подхватывают насморк, зарабатывают язву желудка. Они вспоминают, мечтают, горюют и радуются. Они думают. И им невдомек, что всего этого, включая их самих, на самом деле нет, а есть лишь очень сложные последовательности электрических импульсов, циркулирующие в гигантском ультра-гипер-суперкомпьютере.
      Но самое ужасное состоит в том, что никто не может дать нам гарантии, что ОНИ – это не МЫ самые и есть. Кто знает, может быть сейчас вовсе и не конец XX-го века, а середина XXV-го или XXX-го? И сами мы всего лишь призраки внутри компьютера, установленного в каком-нибудь Институте Экспериментальной Истории?
      На этот вопрос нельзя ответить ни утвердительно, ни отрицательно – у нас нету таких сведений. (Впрочем, Вам наверное доводилось встречать таких "человекообразных", что после общения с ними невольно закрадывается сомнение: "А наделены ли они сознанием? Или же авторы программы решили в данном случае облегчить себе задачу и создали элементарный автоответчик?")
      Ужасно сознавать, что сам ты реально не существуешь... А впрочем, что же в этом такого ужасного? Напротив, в идее о том, что наш мир – это всего лишь набор чисел внутри компьютера, можно найти основу для весьма утешительной новой религии: если Вам надоела жизнь в этом несовершенном XX веке, всегда есть надежда, что эксперимент скоро закончится, и всех нас выпустят жить в XXV-ый (XXX-ый) век. Как это сделают? Да очень просто. Перепишут из большого компьютера в портативный ту часть программы, которая является Вашим сознанием, Вашим "Я", через биоинтерфейс соединят этот портативный компьютер с бимарионом, который отныне будет Вашим телом, и готово! Призрак из псевдомира материализовался, и теперь спокойно может разгуливать по миру реальному!
      Или пусть эксперимент продолжается, но просто по ходу сценария Вы, житель XX-го века, должны умереть. Куда денется Ваше сознание? Его не могут просто стереть – по законам бессмертных уничтожение сознания является преступлением, независимо от того, где это сознание записано: в мозговых ли модулях, или же в памяти компьютера. Таким образом, умирая, человек попадает в будущее и обретает бессмертие. Не правда ли, очень утешительно? Однако ни доказать, ни опровергнуть это абсолютно невозможно, так что Вы все же не торопитесь, пожалуйста, умирать. Я лично пишу свою книгу, исходя из того, что будущего еще нет и нам лишь предстоит заложить его основы в противном случае эта книга потеряла бы смысл.

* * *

      Теперь, когда Вы знаете, что такое псевдомиры, я могу объяснить почему я считаю что они могут затормозить, и даже остановить прогресс. Казалось бы, создавая общественную потребность в усовершенствовании компьютеров, они способствуют техническому прогрессу. Такое суждение справедливо, но лишь до определенных пределов. Как я уже говорил, псевдомиры – это новый вид искусства. Как и всякое искусство, они способны развить в человеке чувства и ум, или по крайней мере просто развлечь, или даже, если человеку совсем плохо, на какое-то время отвлечь от тягот действительности. В таком отвлечении нет ничего опасного, если после этого человек вернется в реальный мир с отдохнувшей душой. Вся беда в том, что он может и не вернуться. Сплошь и рядом мы видим примеры того, как искусство превращается в способ бегства от жизни, в некий интеллектуальный наркотик, причем речь идет не только о так называемой "массовой культуре", но и о произведениях, про которые говорят, что они "заставляют задуматься". Ознакомится человек с одним таким произведением – задумается, еще с одним опять задумается. Так и сидит всю жизнь задумчивый такой, и радуется про себя: "Вот какой я умный: я задумываюсь!".
      Но обычным интеллектуальным наркотикам все же далеко до наркотиков настоящих – хотя бы потому, что они неспособны вызвать галлюцинации, неотличимые от реальности. Псевдомиры же построены из галлюцинаций, галлюцинаций вызванных по заказу и безо всякого риска для Вашего здоровья – и потому они опасней любых наркотиков. Зачем возвращаться из псевдомира, когда каждый может прожить там всю жизнь припеваючи, удовлетворяя любые свои желания. Но поскольку удовлетворение это будет мнимое, оно не потребует взаимодействия с внешней средой и не двинет вперед технический прогресс. Генератор Желаний начнет крутиться вхолостую: в ответ на новые желания не будет создаваться новой техники – вместо этого старые компьютеры будут сочинять лишь новые последовательности импульсов, создавая псевдоудовлетворение желаний.
      Система замкнется сама на себя. Между Природой и Человечеством установится информационное равновесие: люди будут брать у Природы определенное количество энергии для своих компьютеров, и кое-какие материалы для их ремонта – и это все! Человечество эмигрировавшее из реального мира в псевдомиры, не нуждается даже в еде: оно может отказаться от бимарионов и постепенно сменить состарившиеся мозговые модули на компьютерные модели мозга, порвав таким образом последнюю нить, связывавшую их с действительностью.
      Миллиарды людей-призраков будут жить в псевдомирах, ошеломляющих своей роскошью, экзотикой и разнообразием, а в действительности будут существовать лишь унылые коробки компьютеров, линии связи, соединяющие их в единую информационную сеть, роботы-ремонтники да электростанции, дающие всему этому энергию.
      Итак, еще одна жуткая картинка. К счастью, она не верна: рисуя ее, мы рассуждали как смертные – мы не подумали о том, сможет ли описанная ситуация продолжаться целую вечность. Она может длиться сто лет, тысячу, может быть даже миллион, но никак не десять миллиардов лет. Любые источники энергии исчерпаемы, и даже если компьютеры питаются от самого мощного источника энергии в Нашей Солнечной системе – т.е. от самого Солнца – то ведь и Солнце не вечно. Через 10 миллиардов лет оно погаснет, исчерпав свои запаси ядерного топлива.
      Для нас, смертных, то, что произойдет в столь отдаленном будущем – чисто академический вопрос, нисколько не влияющий на нашу повседневную жизнь. Для бессмертных же – это в буквальном смысле вопрос жизни и смерти, и для решения этого невероятно сложного вопроса им отпущено всего-навсего 10 миллиардов лет, пустяк по сравнению с вечностью. Вечностью, которая для них может и не наступить, если они не решат этого вопроса.
      А за этим вопросом последуют другие. Бессмертные бессмертны лишь до тех пор, пока они могут обеспечить себе необходимые условия существования. Бессмертие – это вечная борьба за выживание в постоянно меняющихся условиях. Бессмертные попросту не смогут позволить себе уйти в мир сладких грез, потому что это грозит им потерей бессмертия. Общество бессмертных будет обществом впервые в истории гарантированным от застоя. И гарантию эту дает космос.
      Нам, смертным, космос кажется чем-то застывшим и неподвижным как фотография, но ведь наша жизнь, по сравнению с жизнью космоса короче щелчка фотоаппарата. Где нам увидеть и почувствовать, что космос живой, что он движется, меняется, растет и стареет. Звезды рождаются и умирают, взрываются, проносятся мимо друг друга, обмениваясь кометами, а с ними, возможно, и частичками жизни, способными преобразить лик планет. Темные, холодные облака межзвездной пыли – в них зреет что-то неведомое нам. Галактики: они сталкиваются, проходят друг сквозь друга, обмениваются звездами... И все это связано в одно целое невидимыми магнитными линиями – гибкими, упругими...
      Гигантский живой организм по имени Космос, Он не даст бессмертным забыть о том, что даже для них жизнь остается борьбой за существование. Космос напомнит о себе.
      Двадцать миллиардов лет назад в Большом Взрыве родилась Наша Вселенная. У нее есть начало. Значит, у нее может быть и конец. Для того, чтобы стать бессмертным, достаточно создать модульную систему бессмертия. Но для того, чтобы остаться бессмертным нужно сделать бессмертной всю Вселенную. Нужно научиться управлять происходящими в ней процессами. Нужно стать властелинами Вселенной.

      Среди множества благоглупостей, порожденных предбарьерной эпохой есть одна, на мой взгляд, особенно вредная: человек (слышим мы отовсюду) должен перестать стремиться к власти над Природой, и вместо этого научиться сосуществовать с ней в полной гармонии. Эту мысль пытаются выставить в качестве образца некоего "нового мышления", между тем ничего нового в ней нет, она стара как мир. В периоды бурного роста и преодоления барьеров ее за ненадобностью прячут в чулан, но стоит человечеству остановиться перед барьером роста – она снова тут как тут.
      Идея гармонии с природой – вечная утешительница человека, неспособного эту самую природу одолеть. Идея гармонии весьма соблазнительна. Она ассоциируется с безопасностью, покоем и тишиной. Но это – кладбищенская тишина. Живое и развивающееся не может быть гармоничным – оно потеряет стимулы к развитию: гармония – это совершенство, а совершенней совершенства уже ничего нет. Гармония – это тупик. Собственно говоря, гармония – это еще одно название информационного равновесия. В гармонии все соразмерно, все пропорционально, все выверено и лучше ничего не менять, иначе – нарушишь гармонию.
      Правда, в прошлом человечеству в целом гармония не грозила. Были отдельные, изолированные племена, пришедшие к гармоническому согласию с природой, но нашествие европейской цивилизации в конце концов вывело их из этого состояния и заставило следовать по пути прогресса. Сегодня, когда цивилизация подошла к межпланетному барьеру роста, таким отдельным, изолированным племенем является все человечество. Надеяться на нашествие внеземной цивилизации не приходится, но даже если оно произойдет, вряд ли человечеству будет приятно почувствовать себя в роли второсортной, отсталой расы.
      Пока еще у нас есть выбор: либо заключить мир с природой и гармонически слиться с ней, либо противопоставить себя природе и найти в ее лице достойного, способствующего нашему росту и развитию противника. Сейчас мы находимся в промежуточном состоянии между этими двумя вариантами, но такое состояние неустойчиво и долго продолжаться не может. Достаточно небольшого отклонения в ту или иную сторону, и отклонение это начнет возрастать само по себе – камешек выбрал в какую сторону ему упасть, и ничего уже изменить будет нельзя, поскольку информационное равновесие является самоподдерживающимся состоянием, а развитие является самоподдерживающимся процессом.
      В основе самоподдержания и того и другого лежит тесная связь между следующими тремя факторами: первый – ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС, второй – НОВЫЕ ПРИРОДНЫЕ РЕСУРСЫ, третий НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ВНЕШНЕЙ СРЕДЫ.
      Либо все эти три фактора имеют место одновременно (и тогда наблюдается самоподдерживающийся процесс развития), либо все три фактора одновременно отсутствуют (и тогда наступает состояние самоподдерживающегося информационного равновесия).
      Положение, при котором имеется в наличии только один или два из этих факторов, неустойчиво, и раньше или позже придет либо к неограниченному развитию, либо к равновесию, либо вообще к гибели системы.
      Например, пусть у нас имеется технический прогресс, но нет природных ресурсов. Отсутствие возможности экспериментировать, вызванное нехваткой ресурсов делает технический прогресс невозможным. Точнее, прогресс направляется на поиски технологий, не нуждающихся в новых ресурсах, т.е. технологий мало взаимодействующих с внешней средой, а значит и не вызывающих в ней непредсказуемых изменений. Когда такие "чистые" технологии найдены, дальнейший прогресс оказывается ненужным: не нужно новой техники для поиска новых ресурсов; не нужно новой техники, чтобы приспособиться к новым условиям среды, потому что среда не меняется. Система пришла из состояния 1-0-0 (то есть первый фактор имеется, второй и третий отсутствуют), к состоянию 0-0-0 (все три фактора отсутствуют).
      Впрочем, из состояния 1-0-0 возможна также и эволюция к положению 1-1-1 (все три фактора в наличии) Пусть снова у нас есть технический прогресс, но нет ресурсов. Вместо поисков ресурсосберегающих технологий, мы можем искать новые ресурсы. Кто ищет, тот всегда найдет, но в ходе поисков мы почти неизбежно вызовем во внешней среде непредсказуемые изменения. Для того, чтобы приспособиться к этим изменениям, нам понадобится новая техника, новая техника потребует новых ресурсов, поиск ресурсов вызовет новые изменения в среде и т.д.. Результат: 1-1-1, т.е. самоподдерживающийся процесс развития.
      В качестве примера неустойчивого промежуточного состояния мы только что рассмотрели состояние 1-0-0. Есть еще пять таких неустойчивых состоянии: 0-1-0, 1-1-0, 1-0-1, 0-1-1, 0-1-1.
      Состояние 0-1-0 (нет прогресса; есть новые ресурсы; нет изменений среды) означает, что застойное общество наткнулось на новые ресурсы случайно. Эта случайная находка может вызвать расцвет изобретательства (система перейдет в состояние 1-1-0) Новая техника неизбежно вызовет изменения в среде (т.е. состояние 1-1-0 раньше или позже самопроизвольно переходит в 1-1-1). Но может случиться и так, что застойное общество наложит запрет на использование новых ресурсов (то есть вернется от 0-1-0 к 0-0-0 ).
      Состояние 0-1-0 (нет прогресса; есть ресурсы; есть изменения среды) почти наверняка перейдет к неограниченному прогрессу (1-1-1), в противном случае общество погибнет от изменений внешней среды.
      Состояние 0-0-0 (нет прогресса; нет ресурсов; есть неожиданные изменения внешней среды) ведет к неизбежной гибели общества.
      И, наконец, самое важное для нас состояние – 1-0-1. Это то состояние, в котором сегодня находится человечество: технический прогресс все еще продолжается, новые ресурсы (например, термояд, или полезные ископаемые других планет) еще не открыты, а старые ресурсы уже на исходе; непредвиденных изменений среды с каждым годом все больше – тут и экологическая катастрофа, и эпидемии, которые благодаря современным транспортным средствам приняли глобальный характер, и грохот большого города, вызывающий постоянные стрессы, и огромное количество канцерогенных веществ и бытовой химии, и истощение озонового слоя... список можно продолжать до бесконечности.
      Если бы изменения в окружающей среде были чем-то внешним, не поддающимся нашему контролю, нам неизбежно пришлось бы принять стратегию поиска новых ресурсов, т.е. переход от 1-0-1 к 1-1-1 был бы неизбежен. Но трагедия нашего времени состоит в том, что на сегодня почти все нежелательные изменения в природе ' являются делом рук человеческих, а отсюда вытекает очень сильный соблазн эти самые руки связать, т.е. перейти к экологически чистым технологиям и отказаться от дальнейшего технического прогресса.
      Впервые в истории человечества сложилась ситуация, при которой можно почти полностью избавиться от нежелательных изменений в среде, просто отказавшись от прогресса, вместо того чтобы продолжить его и найти противоядие этим изменениям.
      В самом деле, на сегодняшний день остались только две категории природных бедствий, которые не являются последствиями человеческой деятельности. Это стихийные бедствия тектонические (землетрясения, извержения) и метеорологические (смерчи, наводнения). Человечество уже почти научилось предотвращать наводнения при помощи дамб, идут работы по совершенствованию контроля над погодой, а что касается землетрясений, то я думаю, что их в скором времени удастся взять под контроль, ну хотя бы при помощи подземных ядерных взрывов – взрыв произведенный в правильно выбранном месте мог бы разрядить возникшие в земной коре напряжения.
      Таким образом, мы скоро можем оказаться в ситуации, когда естественных стихийных бедствий не будет, а останутся одни лишь искусственные. Устоим ли мы перед соблазном избавиться и них тоже?
      Опасность перехода от 1-0-1 к 0-0-0 (вместо 1-1-1) велика как никогда.
      Состояние 0-0-0 (информационное равновесие) само по себе не опасно. Даже напротив, гармония и умиротворение весьма импонируют одной из важнейших сторон человеческой природы лени. (Правда, они могут придти в конфликт с другими важнейшими сторонами – стремлением к новым впечатлениям, любознательностью, желанием бороться и достигать. Однако при благоприятных для себя условиях лень имеет свойство расти и вытеснять все эти другие стороны.) Опасность состояния 0-0-0 не в нем самом, а в том, что оно, как бы долго оно не тянулось, неизбежно, но тем не менее неожиданно, переходит в состояние 0-0-1 (нет прогресса; нет новых ресурсов; есть неожиданные изменения внешней среды), а из состояния 0-0-1 есть только один выход – гибель.
      Вот почему состояние 0-0-0 неприемлемо для бессмертных. Для смертных оно еще может быть неплохой стратегией – при их короткой жизни вероятность того, что они не доживут до внезапных изменений, весьма велика, тем более в складывающихся сейчас условиях, когда изменения могут придти только из космоса – как я уже говорил, космос живет в другом, "астрономическом", масштабе времени, и кажется смертному неподвижным и мертвым. Так, между падениями на Землю астероидов, достаточно крупных для того, чтобы уничтожить все человечество, проходят миллионы лет, между вспышками сверхновых звезд, достаточно сильными для того, чтобы поразить радиацией почти все живое на Земле, проходят еще большие промежутки времени. Смертный может себе позволить роскошь забыть об астероидах и сверхновых, бессмертный – никогда, для него это вопрос выживания.
      Бессмертному нужен неограниченный технический прогресс для того, чтобы сначала научиться менять орбиты астероидов, понять почему взрываются сверхновые, чтобы затем научиться управлять процессами, происходящими на отдаленных звездах – скажем, направив на них из Нашей Солнечной системы мощный импульс излучения определенного состава.
      Но чтобы делать все это, нужны огромнейшие энергетические ресурсы. Основным источником энергии в будущем станет управляемая термоядерная реакция. Сегодня нам кажется, что термоядерного топлива – водорода – содержащегося в земных океанах, вполне достаточно на много тысячелетий. Его действительно может быть достаточно, но лишь для земных нужд. Для "перелопачивания" Вселенной энергии потребуется неизмеримо больше. На первых порах, возможно, хватит ядерного горючего, содержащегося в планетах-гигантах – Юпитер, например, по массе в 300 раз превосходит Землю, и большая часть этой гигантской массы может быть использована в качестве топлива. Энергии планет-гигантов с избытком хватит для переустройства "нашего двора" – Солнечной системы, но если мы захотим влиять на события в галактическом масштабе, нам придется потревожить неприкосновенность еще одной кладовой энергии.
      Запасы этой кладовой на столько же порядков больше запасов планет-гигантов, насколько запасы последних больше запасов Земли. Имя этой кладовой – Наше Солнце. Правда, в нем уже идет термоядерная реакция и ничтожную долю ее энергии, приходящую к нам в виде солнечного света, человечество (да и все живое на Земле) использовало с древнейших времен. Реакция эта в настоящее время захватывает лишь малую часть Солнца, лишь самую сердцевину его: только в ядре Солнца имеются температуры и давления достаточные для термоядерной реакции. Наружные же слои, хоть и распалены до ослепительного блеска, в термоядерную реакцию не вступают – это кладовая Солнца, его запасы ядерного топлива, запасы, которых должно хватить еще на 10 миллиардов лет спокойного горения.
      У меня нет никакого сомнения в том, что если технический прогресс будет неограниченно продолжаться, человечество в конце концов найдет способ "запустить руку" в эту невообразимо, ошеломляюще богатую кладовую энергии. Но если Солнце поделится с нами, у него уже не будет запасов на 10 миллиардов лет, его ожидаемая продолжительность жизни сократится во много раз. Мысленно я уже слышу возмущенные голоса своих оппонентов сторонников гармоничного слияния с природой: "Вот видите какое безобразие! Сидели бы себе смирно, ничего не трогали, хватило бы на 10 миллиардов лет. А так растранжирили все попусту и погибли!"
      Нет, мои уважаемые оппоненты, не растранжирили и не погибли! Просто люди будущего – не "скупые рыцари", трясущиеся над природными сокровищами, а истинно деловые люди, решившие пустить богатство в оборот и получить с него огромную прибыль. Пожертвовав продолжительностью жизни Солнца, можно будет в конце концов выйти на кладовые энергии в миллионы раз превосходящие запасы Солнца. Сейчас я попытаюсь в общих чертах объяснить как это может быть сделано. Но только не ждите от меня описаний конкретных технологий – как и при описании модульной системы бессмертия, я могу дать лишь "блок-схему" этого технического проекта.
      На начальных этапах люди будут, по-видимому, просто "воровать" у Солнца горючее, не покушаясь на переустройство процессов внутри Солнца. Представьте себе гигантский, сотни километров в поперечнике, столб плазмы, идущий от Солнца к какой-нибудь планете солнечной системы. Этот столб вызвали к жизни электромагнитные поля специальных устройств, зависших над поверхностью Солнца. Электромагнитные поля держат в русле и приводят в движение эту гигантскую реку термоядерного топлива. От этой реки отделяются тоненькие ручейки, которые подходят к самим устройствам, где сжигаются в термоядерных топках – для создания мощных полей, "позволяющих "парить" над Солнцем и удерживать "столб" устройствам нужно много энергии. Но основная часть топлива попадает на отдаленную планету, где установлены термоядерные двигатели невиданной силы – с их помощью можно свободно перемещать эту планету в любых направлениях, лишь бы не обрывался питающий их столб солнечной плазмы.
      Такая "планеторакета" может стать прекрасным инструментом для преобразования Солнечной системы. Допустим, нам нужно переместить какую-нибудь обычную планету с одной орбиты на другую, не повредив при этом ни атмосферы планеты, ни ее поверхности. Для конкретности пусть это будет Венера – мы решили превратить ее во вторую Землю, и чтобы Венера немного остыла, мы решили оттащить ее подальше от Солнца, на орбиту Земли. Для этого планеторакета подлетает к Венере и своим гравитационным притяжением подтягивает ее к себе, когда Венера сместится в сторону планеторакеты, та снова включает двигатели и немного смещается в заданном направлении, увлекая Венеру за собой собственной силой тяготения.
      При этом, если Вы будете стоять на поверхности Венеры, Вы не почувствуете никакого ускорения – ведь Венера будет находиться в состоянии свободного падения в гравитационном поле планеторакеты. Вы просто находились бы в состоянии невесомости, если бы Вас не притягивала к себе Венера. Транспортировка при помощи планеторакеты была бы вообще идеальной транспортировкой, т.е. транспортировкой без единого толчка или сотрясения, если бы не приливные силы. Дело в том, что та сторона Венеры, которая обращена к планеторакете, будет притягиваться к ней немного сильнее, чем противоположная, более удаленная сторона ведь сила тяготения уменьшается с расстоянием. Возникшая разница в силах может вызвать напряжения в венерианской коре, а значит и землетрясения. То есть, конечно, я хотел сказать "венеротрясения". Для того, чтобы уменьшить влияние приливных сил, необходимо использовать планеторакету как можно большей массы, чтобы она могла достаточно сильно притягивать с большого расстояния, по сравнению с которым размерами Венеры можно пренебречь. (Конечно, перемещение более массивной планеторакеты потребует больших энергетических затрат, но, я думаю, инженеры будущего найдут разумный компромисс между энергопотреблением и безопасностью). Как я уже сказал, технология планеторакет будет всего лишь "воровать" у Солнца горючее, не покушаясь на управление процессами, происходящими внутри Солнца. Однако, по мере овладения все большими энергетическими мощностями откроется и такая возможность. Пропуская по поверхности Солнца невероятно сильные (по нашим земным меркам) токи, можно будет наводить в нем магнитные поля огромной силы, которые будут сжимать солнечную плазму, увеличивая в ней давление. Таким образом мы сможем влиять на ход термоядерных реакций, увеличивая их скорость. Возможно даже, что нам удастся сжигать водород не до гелия, а до углерода или железа, что еще более повысит выход энергии. Конечно, при таком "форсированном" режиме работы Солнце будет сжирать запасы своего топлива во много раз быстрее, чем обычно, но зато мы сможем использовать дополнительную мощность для того, чтобы привести Солнце в движение в выбранном нами направлении. Представьте себе выходящий из Солнца столб плазмы, еще более огромный чем тот, который питает планеторакету. Вещество в нем разгоняется до гигантских скоростей и выбрасывается в космос, создавая реактивную тягу. Только вещество это, разумеется, уже не ядерное топливо – кто станет так просто выбрасывать горючее – а продукты его сгорания, тяжелые элементы, из которых энергии уже не выжать.
      Но если Солнце отправится в путешествие по галактике, Земля должна последовать за ним. Вот тут-то нам и понадобятся планеторакеты, которые являются почти идеальными транспортировщиками. Они будут сообщать Земле ускорение, необходимое для того, чтобы следовать за Солнцем, перемещаясь столь неощутимо, что те из жителей Земли, кто не интересуется астрономией, даже и не заметят, что они являются участниками космического путешествия. Впрочем можно ли будет оставаться равнодушным к астрономии, когда на твоих глазах ночное небо вдруг начнет оживать?
      Грубые числовые прикидки показывают, что энергии, содержащейся в Солнце, достаточно для того, чтобы разогнать его до скорости, при которой становятся заметны релятивистские эффекты, в частности знаменитый "парадокс близнецов". В данном случае близнецом-путешественником станет все человечество с планетой Земля, близнецом-домоседом станет весь остальной космос. А это значит, что хотя для путешествия до ближайшей звезды нашему солнцу потребуется несколько сотен лет по часам неподвижного космоса, собственные часы Земли отсчитают время меньшее, чем время жизни одного поколения смертных. Таким образом, даже смертные, глядя по вечерам на небо, смогут заметить как меняются с каждым годом очертания созвездий.
      И вот наконец Солнце со своей свитой – планеторакетами и Землей – достигло окрестностей чужой звезды. Тормозить будет гораздо легче, чем разгоняться, ведь к тому времени Солнце сожжет и выбросит большую часть своих запасов и превратится в карлика, которому даже давление, необходимое для реакции, приходится поддерживать искусственно, магнитными полями. Выведя Солнце н Землю на орбиту вокруг чужой звезды, земляне займутся "дозаправкой" Солнца, перекачивая ядерное горючее из чужой звезды. Впрочем, возможно легче будет не перекачивать горючее из звезды в звезду, а выбросить "окурок" Солнца и переделать в звезду-странницу эту новую, чужую, свежую звезду, и отправиться на ней дальше, к следующей звезде. Таким образом, вместо одной звезды – Солнца, со сроком жизни ограниченным десятью миллиардами лет, в нашем распоряжении окажутся все звезды вселенной. А среди них долго, гораздо дольше 10 миллиардов лет, будут еще встречаться молодые, совсем новые звезды. Бессмертные смогут менять звезды так же легко, как собственные тела.
      Создание странствующих звезд не только решит проблему ограниченности срока жизни Солнца и откроет человечеству доступ к энергетическим запасам всей Вселенной. Нам откроются и другие, не менее важные сокровищницы – сокровищницы знания. "Путешествия расширяют кругозор" – это старинное изречение как нельзя более применимо к путешествию по Галактике. Если во Вселенной существуют еще и другие цивилизации помимо нашей, то раньше или позже в своих странствиях мы наткнемся из них. Если это будут цивилизации не сумевшие преодолеть межпланетный барьер, мы сможем взять их в путешествие вместе с собой, присоединив их планету к свите нашей странствующей звезды с помощью запасной планеторакеты, и потом, на досуге, во время долгого перелета к следующей звезде, не спеша изучить эту чужую цивилизацию.
      Влияние этих исследований на Земную цивилизацию может быть огромным. Все познается в сравнении. Сравнение нашей биологии, нашей психологии, нашей истории, нашей культуры с ихними может открыть перед нами новые перспективы, дать нам иную точку зрения на мир и на самих себя. Точку зрения настолько же отличающуюся от сегодняшней, насколько сегодняшнее научное мировоззрение отличается от мировоззрения средневековых схоластов. А новое мировоззрение рождает такие новые потребности и желания, какие даже невозможно вообразить, оставаясь в рамках старого. (Например, нельзя пожелать создать странствующую звезду, если считать что Солнце обращается вокруг Земли, а звезды – это всего лишь лампадки на хрустальной небесной сфере.) Новое мировоззрение даст мощный импульс генератору желании. Прогресс сделается еще более неудержимым...
      Все это будет, будет обязательно, но только в том случае, если сейчас человечеству удастся преодолеть межпланетный барьер. В противном случае не мы кого-нибудь присоединим к своей звезде, а нас присоединят. Раньше или позже к нашему Солнцу подойдет чужая странствующая звезда и включит наш земной шар в свою коллекцию планет, населенных отсталыми цивилизациями. Может быть нас потом насильно приобщат к высшей цивилизации, может быть оставят в относительной неприкосновенности для изучения и наблюдения, а может быть... Кто знает, что может быть на уме у чужой более высокоразвитой цивилизации? В подобной ситуации предпочтительнее самим быть в роли высокоразвитых, чем отдавать эту роль неизвестно кому. Так давайте не будем доводить до этого. Я верю, что это в наших силах.
      Я верю в Великое Космическое Предназначение человечества объединить под одной звездой все цивилизации в Нашей Галактике, расположить их планеты рядом, так, чтобы они могли свободно общаться между собой, чтобы их не разделял барьер межзвездных расстояний, когда вопрос, заданный по радио, приходит к собеседнику лишь через сотню-другую лет. Конец космическому одиночеству! Великое столпотворение культур и цивилизаций, сталкивающихся, переплетающихся, смотрящихся друг в друга как в зеркало, и каждый раз замечающих что-то новое – вот что такое Столица Галактики. Это – галактический Генератор Желаний, вобравший в себя всю мощь генераторов желаний со всей Галактики и многократно умноживший эту мощь взаимодействием между ними.
      Необычные желания, порожденные им, вызовут необычные действия, на которые Природа ответит неожиданным образом. Цивилизации-пассажиры странствующей звезды получат от Природы столь же много новых и интересных знаний, сколько получили они от общения друг с другом. На основе этих новых знаний о физическом мире разумная жизнь разрешит задачи, пока что кажущиеся неразрешимыми, и поставит перед собой новые задачи. Поэтому было бы бессмысленно пытаться описать, что, как, и для чего будут делать люди будущего. Ясно одно: среди прочих дел они обязательно позаботятся о том, чтобы и дальше обеспечить себе бессмертие. Для этого им во многом придется переделать Вселенную. Для такой работы у них будет много разных инструментов и приспособлений. Среди них, конечно же, будут и "автоматические" странствующие звезды, управляемые компьютерами. Такие звезды смогут, в соответствии с программой, превращать обычные звезды в странствующие без непосредственного участия человека. Так, они смогут отправить подальше от нас звезду, которая грозит взорваться и облучить нас, или же они смогут создать целый рой странствующих звезд огромной массы, которые, сближаясь или даже сливаясь, будут своей массой менять кривизну пространства, создавая искусственные черные дыры с заранее заданными характеристиками. Искривление пространства и черные дыры могут понадобиться для какой-нибудь технологии будущего – например, для пресловутой, давно муссируемой писателями-фантастами нуль-транспортировки. Но даже если нуль-транспортировка окажется в принципе невозможной, средство обойти ограничения, накладываемые на нас тем фактом, что скорость света – предельная, все же существует.
      Все знакомы с так называемым "парадоксом близнецов", вытекающим из теории относительности: близнец-путешественник , возвратившись домой, оказывается моложе близнеца-домоседа. Но давайте теперь предположим, что и второй близнец, вместо того, чтобы сидеть дома, тоже отправился в путешествие, только не туда, куда первый, а совсем в другую сторону. Но если скорости их космических кораблей будут одинаковы, то когда они снова встретятся на Земле (или в каком-нибудь другом условленном месте), выяснится, что каждый из них пролетел расстояние в сотни тысяч световых лет, но по собственным часам каждого из близнецов прошло лет десять, и оба они одинаково молоды. Правда, "неподвижный" космос постареет к их возвращению на много сотен тысяч лет, а вместе с ним постареет и Земля, и цивилизация на ней, и близнецы окажутся в совсем чужом для них мире, если только... Если только Земля была все это время неподвижна. Если же она тоже странствовала все это время с какой-нибудь странствующей звездой, и при этом скорость ее была такой же, как и скорости кораблей близнецов-путешественников, то вернувшись на Землю из столь далекого путешествия они обнаружат, что и на Земле прошло тоже только десять лет, и их встретят старые друзья и родственники.
      Таким образом, для цивилизации живущей на странствующей звезде барьер скорости света как бы перестает существовать. Она может послать экспедиции в самые отдаленные уголки Вселенной, и уже через несколько лет (по собственным часам) получить результаты исследований. Правда, если результаты эти касаются "неподвижного" космоса, к моменту возвращения экспедиции все данные сильно устареют – ведь по неподвижным часам могут пройти многие миллионы лет. Но если экспедиция встретится с чужой странствующей звездой, то новости о жизни на ней отнюдь не устареют к моменту возвращения экспедиции на Землю – ведь часы на "чужой"странствующей звезде будут идти столь же замедленно, как и у нас. Мы сможем принять предложение этой чужой цивилизации встретиться в условленном месте Вселенной и направиться к месту встречи на нашей странствующей звезде. И хотя они сделали это предложение много миллионов лет назад по неподвижным часам, по нашим и ихним часам мы встретимся всего лишь через каких-нибудь несколько лет.
      Так выделятся во Вселенной две шкалы времени: время "неподвижного" космоса и собственное время Разума, перемещающегося на странствующих звездах. Я вижу целую систему странствующих звезд со всей вселенной. Они периодически то движутся, то останавливаются для встречи с другими странствующими звездами, несущими иные, неведомые цивилизации. В этом вселенском клубе цивилизаций (можете рассматривать это как альтернативу, либо как дополнение чересчур централистской идеи о "столице под одной звездой") должны быть установлены понятные всем обозначения мест для встреч цивилизаций, а также единая продолжительность цикла "полет – остановка – полет" (остановки обязательны – парадокс близнецов неприменим к равномерно движущимся объектам). Все циклы должны быть синхронизированы – чтобы цивилизации могли встретиться, они должны останавливаться одновременно. Кто знает, не являются ли некоторые загадочные космические явления, ставящие в тупик наших ученых "дорожными знаками" и "часами" вселенского клуба цивилизаций?
      Во время каждой остановки цивилизации будут обнаруживать, что "неподвижный" космос постарел в сотни тысяч раз больше чем они сами: появились новые звезды, старые звезды погибли, а на той планете, на которой во время прошлой остановки еще не было разумной жизни, теперь появилась цивилизация, уже посылающая радиосигналы. Ну что ж, поскольку в "неподвижном" космосе время идет в сотни тысяч раз быстрее, через один цикл эта цивилизация тоже уже изобретет странствующую звезду и сможет вступить в клуб. Возможно, что клуб этот давно уже существует, но нас не берут в него, оставляют нас в б ы с т р о т е к у щ е м времени "неподвижного" космоса, чтобы мы смогли быстро дорасти до изобретения странствующей звезды (быстро по их шкале времени, не по нашей). Ведь вступление в клуб означает не только то, что цивилизация будет стариться в сотни тысяч раз медленнее – во столько же раз медленнее она будет и развиваться. Разумеется, она будет развиваться медленно лишь по часам "неподвижного" космоса. По собственным же часам цивилизации их развитие необычайно ускорится – ведь им придется взаимодействовать с космосом, который живет, растет, стареет и обновляется у них на глазах, потому что когда на странствующей звезде проходит год, космос проживает сотни тысяч лет. Такой космос, живущий в одном масштабе времени с разумной жизнью является ее достойным противником, способствующим ее развитию.
      Такое "сжигание" времени неподвижного космоса будет означать более быстрое приближение его конца, но у нас к тому времени уже будут знания и возможности этот конец предотвратить, изменить ход эволюции Вселенной. Впрочем, скорее всего эти знания подскажут нам воздержаться от превращения Вселенной э послушный нашей воле механизм, от навязывания материи наших представлений о том, какой она должна быть. Такой путь привел бы нас снова к угрозе информационного равновесия с природой, на этот раз на вселенском уровне, ведь Вселенная, полностью покорившаяся человеку, уже не сможет быть его достойным противником. Не лучше ли дать Вселенной возможность проявить все заложенные в ней свойства и развиться до самого конца?
      Конец Вселенной в нашем сегодняшнем понимании может вовсе не быть концом Всего. Пусть даже на обломках нашей Вселенной возникнет совершенно новый мир с принципиально иными физическими законами – лишь бы в этом новом мире могла храниться и перерабатываться информация. Тогда из элементов этого мира мы создали бы компьютер, в котором в виде псевдомира хранилась бы наша старая, погибшая вселенная и мы продолжали бы жить в ней. Но только, в отличие от псевдомиров, описанных в предыдущей главе, этот псевдомир должен быть незамкнут – он должен получать информацию из внешнего мира и иметь возможность влиять на этот внешний мир – для того, чтобы обеспечить свое выживание в этом новом, чужом мире, мы должны будем познавать его законы и учиться хоть немного управлять им. Таким образом, псевдовселенная, в которой, даже тогда, когда уже исчезнет сама материя в привычном для нас понимании этого слова, будут продолжать жить бессмертные, должна быть, с одной стороны, очень похожа на нашу добрую, старую Вселенную, где были протоны и электроны, где был свет, были звезды и планеты, растения, животные и люди. В любой иной обстановке бессмертные просто потеряли бы человеческое сознание, и в лучшем случае превратились бы в некий мыслящий флюид. Но с другой стороны, эта удобная, подогнанная под человека псевдовселенная должна служить как бы "переходником", одним концом стыкующимся с человеком, а другим – с новой вселенной, в которой уже нет ни протонов, ни электронов, ни света, ни тьмы, ни вообще времени и пространства в нашем понимании. Она должна служить переводчиком событий, происходящих в новой действительности на язык привычных нам "материальных" событий. И наоборот, действия человека внутри псевдовселенной должны преобразовываться компьютером в воздействия на новую внешнюю вселенную. Только так человечество сможет избежать информационного равновесия с новой действительностью и познать ее законы.
      Привычная псевдовселенная – все равно что скафандр, оберегающий для человека кусочек родной атмосферы Земли, но не мешающий ему активно работать в "безвоздушном пространстве". Защитившись таким "психологическим скафандром", и путешествуя из одной вселенной в другую, мы будем вечно открывать бесконечное разнообразие Природы. Известные нам на сегодня законы природы – лишь бесконечно малая часть всех мыслимых законов, и потому сейчас еще рано гадать какие невообразимые пока возможности откроются перед нами. Ясно лишь одно: человек захочет узнать и испытать их все, а на это ему понадобится целая вечность, и значит бессмертному никогда не наскучит жить. Человек вечен, потому что он любознателен. Любознательность является частью нашего инстинкта самосохранения – она дает нам знания необходимые для того, чтобы выжить. Таким образом удовлетворение любознательности – это одновременно и цель вечной жизни и средство ее сохранения.

* * *

      Итак, как же он живет, человек будущего, властелин Вселенной, этот бессмертный полубог, обладающий неограниченными возможностями? Как живет? Да по всякому. У него не может быть какого-либо одного образа жизни на всю бесконечную жизнь. Он проходит через все то, что уже было в истории человечества, и через то, чего еще не было и не могло быть до изобретения бессмертия и что я пытался схематично описать в предыдущей главе. Там я сосредоточился в основном на крайностях, обозначил пределы того, что в принципе доступно бессмертным. Но вообще-то образ жизни человека и общества определяется множеством факторов, среди которых особенно важное место занимает текущее положение цивилизации относительно барьеров роста.
      Грубо говоря, предбарьерные эпохи с их нехваткой ресурсов являются эпохами коллективизма, регламентации поведения индивида, централизма в управлении и повсеместной экономии, в то время как для предбарьерных эпох, с их внезапно нахлынувшим изобилием, характерны расцвет индивидуализма, анархии и расточительности.
      Так что первые несколько сот лет после преодоления межпланетного барьера будут эпохой самозванных "удельных князьков" практически каждый, кто захочет, сможет основать свою собственную колонию на любом астероиде или спутнике какой нибудь планеты, и практически в одиночку, имея при себе лишь десяток-другой слуг-бимарионов и нескольких роботов, основать промышленную империю по добыче металлов, термоядерного топлива, и изготовлению тут же, из дешевого сырья разнообразных товаров. Когда же пройдет еще несколько сотен лет, и все ресурсы солнечной системы будут освоены, человечество встанет перед новым барьером роста – межзвездным.
      Превращение Солнца в странствующую звезду потребует от всего человечества действий по единому плану, единства воли и жесткого централизма в управлении. "Удельных князьков", не пожелавших подчиниться центральной власти заставят это сделать силой. Наступит эра великих диктаторов. Но когда межзвездный барьер будет преодолен, и в распоряжении человечества окажутся все звезды Вселенной, каждый будет волен выбрать себе свою собственную звезду и отправиться на ней куда ему только не заблагорассудится – в бескрайней Вселенной хватит звезд на всех. По крайней мере до поры, до времени. Когда мы сожжем все звезды, мы снова упремся в барьер роста – и так до бесконечности.
      Общество бессмертных будет проходить через все фазы, через которые только способно проходить общество, и каждый раз, каждому отдельному бессмертному будет выпадать в обновленном обществе новая роль. Бессмертный все увидит, через все пройдет, все испытает. Однако это не вызовет у него пресыщенности жизнью, потери желания жить. Смертный теряет вкус к жизни, когда понимает, что все, во что он верил, было самообманом, когда он утрачивает все иллюзии. Бессмертный же может позволить себе роскошь с самого начала жить без самообмана и иллюзий.
      Смертный вынужден постоянно заниматься самообманом. Он видит, что кто-то другой богаче его, и он тут же, чтобы успокоить себя, вспоминает поговорку "не в деньгах счастье". Он видит, что кто-то красив, а он нет, и он тут же начинает возводить на пьедестал душевные качества, некую "внутреннюю красоту", подразумевая при этом, что уж внутренней-то красотой он сам красивее того красавца. Кто-то другой обладает огромной властью, и смертный убеждает себя в том, что стремление к власти аморально, и это позволяет ему чувствовать моральное превосходство над сильными мира сего. И так далее, и тому подобное.
      Один самообман накручивается на другой, они сплетаются в единую, логически стройную систему, целостное мироощущение, и, кажется, не может быть никакого сомнения в их истинности истинность одного самообмана выводится из факта существования всех остальных.
      Я знаю, мои дорогие читатели, что вы не согласны с тем, что "душевное богатство", "внутренняя красота" и "моральное превосходство" – всего лишь иллюзии, в которые мы верим потому, что нам удобно в них верить. Но я и не пытаюсь вас в этом переубедить. С моей стороны это было бы жестоко. Лишить смертного иллюзий – все равно, что отобрать у безногого костыли. Я не поведу вас к краю той бездны, заглянув в которую, люди мгновенно теряют рассудок – я не хочу брать на себя ответственность за последствия подобной экскурсии.
      Дело в том, что так называемая "духовность" все более и более превращается в способ психологического выживания в современном мире, мире, где средства массовой информации постоянно напоминают нам о том, что мир полон людьми, которые сильнее нас, красивее нас, умнее нас, богаче нас, здоровее нас, которые имеют огромную властью над нашими судьбами, а иногда и над самим нашим существованием. Достаточно включить телевизор и в Ваш дом ворвется целая толпа президентов, королей, миллионеров, академиков, кинозвезд, архиепископов и чемпионов мира по поднятию тяжестей. Да мы бы были моментально раздавлены сознанием собственной ничтожности, если бы не наши иллюзии, эти мощные средства психологической защиты. Снимите "защитное поле" самообмана – и человек моментально сойдет с ума. Собственно говоря, сумасшествие – это "вторая линия обороны" психики: при самообмане человек отрицает лишь некоторую часть окружающей действительности, при сумасшествии – большую ее часть. Самообман – это частичное умопомешательство, предотвращающее помешательство полное. Все мы, смертные, немного сумасшедшие, и нашими навязчивыми идеями являются наши иллюзии.
      Вряд ли смертный может представить себе мировосприятие бессмертного. Бессмертному не нужны иллюзии, у него впереди целая вечность для того, чтобы добиться всего, чего он только не пожелает. Он знает, что в ходе вечного вращения колеса судьбы всякий раб в конце концов побывает на месте господина, а господин на месте раба. Сознание собственной ничтожности побуждает бессмертного к ее преодолению, а не к уходу в мир иллюзии. Смертному нужны иллюзии для того, чтобы смириться с тем, чего он не в силах изменить: с некрасивым телом, которое слепой случай дал ему при рождении; с тем, что он родился в историческую эпоху, которой не нужны его способности, в другие времена возможно выдвинувшие бы его в ранг гения; со всеми случайностями, которые уже нельзя изменить, потому что жизнь коротка и единственна.
      Бессмертие возмещает несправедливости судьбы бесконечной полнотой будущих возможностей. Бессмертный не связан роковым, непреодолимым образом со случайностями своей жизни, случайности для него преходящи, а потому он свободен от них. Ему не нужен самообман, чтобы смириться со случайностями, и потому он видит жизнь такой, какова она есть. Отбросив в сторону закопченые очки иллюзий, он видит истину во всем ее ослепительно жестоком блеске. Ему не страшен этот испепеляющий свет. Но я не хочу снимать защитных очков с вас, мои дорогие читатели: для нас истина подобна ядерному взрыву – смертный, взглянувший на нее незащищенными глазами мгновенно ослепнет. Я могу лишь предложить вам, не снимая очков, а наоборот, надев поверх них дополнительные светофильтры, подойти к истине поближе и получше рассмотреть ее. Под надеванием дополнительных светофильтров я подразумеваю сознательное принятие еще одной иллюзии: попытайтесь на какое-то время вообразить себя бессмертным и взгляните вокруг. Я не знаю, что именно увидите Вы – у каждого смертного свой, индивидуальный набор иллюзий-светофильтров перед глазами, и у разных людей эти светофильтры отсекают от света Истины различные части спектра. В этой книге я рассказал, что увидел через свои фильтры я, попытавшись взглянуть на мир глазами бессмертного.
      Я увидел, как смертные пытаются создать для себя иллюзорное благополучие в настоящем, подрывая корни будущего, как приносят они развитие техники в жертву этическим нормам, считая эти нормы вечными и неизменными, не понимая, что развитие техники позволило бы от этих норм освободиться; как погрязли они в мелочной экономии, находясь посреди несметных богатств Вселенной, и жалеют истратить копейку, для того, чтобы заработать рубль; как призывают они отказаться от покорения природы и становятся в позу ее защитников, не понимая насколько такая покровительственная поза смешна природе, способной уничтожить все человечество в мгновение ока посредством космической катастрофы весьма скромных масштабов. Одним словом, я увидел, как смертные пытаются похоронить технический прогресс, потому что жизнь их коротка, и на их долю выпадают лишь труды по взращиванию древа прогресса, плоды же его смогут вкусить лишь их потомки. Я понял, что человечество, состоящее из смертных, и дальше будет вести себя недальновидно, и потому гибель его неизбежна. Лишь общество бессмертных может быть бессмертно. Конечно, я понимаю, что не видел всей истины. Мои "фильтры" отсекли очень многие, возможно весьма существенные "части спектра". Но давайте смотреть вместе – то, что не увидел один, увидит другой. Однажды один ученый, занимающийся проблемой внеземных цивилизаций, сказал: "Наши исследования пока не помогли открыть внеземные цивилизации, но зато они открыли много нового и неожиданного в нашей цивилизации, потому что дали нам новую точку зрения на нас самих, возможность взглянуть на себя со стороны." Представление о бессмертных это тоже возможность взглянуть на нас, смертных, со стороны, заметить в нашей психологии, культуре, цивилизации то, что раньше было незаметным, казалось самоочевидным, хотя таковым не являлось.
      Представление о бессмертии – это инструмент для анализа нашей действительности, но этим его значение не исчерпывается. Мне не хотелось бы, чтобы у вас осталось впечатление, будто модульная система бессмертия – это всего лишь мысленный эксперимент или литературный прием. Я уверен, что если технический прогресс не остановится, то этот проект раньше или позже будет неизбежно осуществлен. Причин для такой уверенности много и я скажу от них, но сначала маленькая цитата из сочинения английского монаха Роджера Бэкона, жившего в XIII веке:
      "Могут быть созданы летательные инструменты, в которых человек, удобно сидя и размышляя о любом предмете, может летать по воздуху на искусственных крыльях на манер птиц."
      Повторяю, это было написано в XIII веке, когда сама идея полета человека считалась греховной, ибо бог назначил человеку ходить по земле, а не витать в облаках. Роджеру Бэкону удалось заглянуть на семь столетий вперед, и причина столь поразительной прозорливости проста: техника есть искусство превращения невозможного, но страстно желаемого, в возможное. Достаточно вспомнить бессчетные древние сказки о повозках без лошадей и волшебных зеркалах, позволяющих видеть за тридевять земель, чтобы понять,что вдохновляло изобретателей автомобиля и телевизора. Разумеется не все сразу, всему свое время, и некоторым желаниям приходится ждать тысячелетия, прежде чем для их осуществления накопится необходимая база из прошлых изобретений, научных знаний и промышленного потенциала. Но уж когда накопится, превращение желаемого в действительное становится неотвратимым. Бесконечный прогресс означает бесконечное накопление технологий, материальной базы и научных знаний, и потому любое желание раньше или позже будет осуществлено. Мечта о полете была одним из древнейших мечтаний человечества, и потому осуществление предсказаний Роджера Бэкона было ровно в такой же степени неизбежно, в какой степени неизбежен вечный технический прогресс. Идея греховности полета, в свое время игравшая важную роль, помогая людям отвлечься от мечты, до поры до времени неосуществимой, с появлением технической возможности полета была отброшена, и теперь даже папа римский не стесняется летать на самолете.
      В длинном списке затаенных человеческих желаний идеи бессмертия и вечной молодости всегда занимали первое место, но уровень технического развития до сих пор не позволял их осуществить, хотя попытки предпринимались неоднократно, в особенности алхимиками, для которых создание элексира молодости было одной из главных целей. Они пытались добиться того, что я называю "медицинским бессмертием", то есть бесконечного омоложения одного и того же организма лекарственным путем. При этом у них не было никаких достоверных теоретических представлений о механизме действия лекарств, и они вели свои поиски методом проб и ошибок. Эта авантюра была обречена на неудачу, и неудача эта на долгие века дискредитировала саму идею о бессмертии. Но сегодня время этой идеи наконец пришло.
      Модульная система бессмертия свободна от недостатков, неизбежно присущих "медицинскому бессмертию". Модульная система исходит из идеи древних индусов о переселении душ, но то, что было у них лишь религиозным мечтанием, принимаемым за действительность, становится в ней технической реальностью. Техника проводит очередную идею по извечному пути от невозможного но желаемого, к действительно существующему.
      Конечно, от неудач не застраховаться, однако все указывает на то, что на этот раз должно, обязательно должно получиться. Вместо блуждания наугад, проект работ по осуществлению модульного бессмертия предлагает четкую программу действий. Еще раз хочу подчеркнуть, что ни один шаг программы не предполагает использования пока что не известных нам законов природы. Бессмертие может быть осуществлено на основе уже имеющихся научных знаний. С другой стороны, это конечно не означает, что в случае открытия новых природных явлений, их нельзя будет использовать в проекте. Например, если удастся доказать существование телепатии и познать ее законы, то возможно, что технология биоинтерфейса, построенная на основе этого открытия, будет более простой и совершенной. Однако даже если выяснится, что телепатии не существует, биоинтерфейс все равно будет создан – на основе уже известных законов природы. То обстоятельство, что проект не зависит от такой случайной и непредсказуемой вещи как научное открытие, говорит о том, что время пришло.
      Самая фантастическая и самая желанная мечта человечества вот-вот начнет свое удивительное превращение в реальность. Кто не понимает этого, кто думает что это "всего лишь" научная фантастика, просто слеп. Он ослеплен неосознанной завистью к бессмертным. "Всего лишь" научной фантастики не бывает, есть лишь плохая фантастика, и истинная научная фантастика, то есть та, которая явно формулирует глубинные желания человечества, которая является связующим звеном между желанием и действительностью. Застойная, предбарьерная эпоха свела фантастику к некоей интеллектуальной игре, когда высосанным из пальца будущим символически зашифровывают настоящее. Отсюда и появилось представление о "всего лишь" фантастике, как о чем-то неспособном изменить нашу жизнь, обреченном быть лишь комментарием к ней. Между тем, истинная научная фантастика это не комментарий к нашей жизни, а средство ее преобразования, важнейшая часть Генератора Желаний. Она превращает загнанные в подсознание запретные желания в осознанную общественную потребность, а это есть первый шаг к созданию новой техники.
      Первопричиной всех по настоящему глубоких и прочных изменений в жизни людей всегда была новая техника. Социальные перевороты могут лишь ускорить или затормозить ее прогресс, но сами по себе они не способны преобразовать общество. Общество, вдребезги разбитое социальной революцией, очень скоро производит самосборку и возрождается под иным именем, с иными людьми, но с прежней структурой. Единственной силой, противостоящей этой тенденции является новая техника. Только она может предложить людям новые условия жизни, и только новые условия жизни могут подвести фундамент под изменения общественных отношений.
      Тысячелетиями сторонники социально-психологического решения проблем, все эти моралисты и философы, пытались изменить жизнь людей, вгоняя ее в прокрустово ложе некоего идеала – морального или социального. Они пытались создать какого-то "нового человека" – либо путем морального самоусовершенствования, либо путем переустройства общества, либо тем и другим вместе. Все эти проповедники всегда представляли себя радетелями за благо человечества, этакими гуманистами, но они никогда не были способны принять человека, всего человека, таким, каков он есть. Они пытались разъять человека на "хорошую" и "плохую" половины, абсолютизировали, возводили в идеал одни качества, и отрицали другие. Они пытались изменить человеческую природу, и потому их усилия были обречены на провал.
      Техника же всегда принимала человека целиком, таким каков он есть, и находила разумный компромисс между интересами общества и эгоизмом индивида. Соединяла несоединимое. Насыщала волков, оставляя целыми овец. Одним словом делала невозможное возможным. Среди движущих сил развития техники всегда были и лень, и зависть, и жадность и стремление к могуществу, так же как и любознательность, и сострадание ближнему. Сила техники в том, что она не отрицает человеческую природу, а опирается на нее. Только так – не отрицая человеческую природу, а признавая ее всю, можно внести по настоящему глубокие и прочные изменения в жизнь людей. Не надуманный идеал, а действительные наклонности людей – вот единственный реальный источник развития.
      Движение же к идеалу раньше или позже оборачивается обманом – ханжеством, лицемерием и стремлением выдать желаемое за достигнутое. И такой конец неизбежен, ибо желаемое нереально, а нереально оно потому, что противоречит природе человека. Вот почему на протяжении истории то здесь, то там на земном шаре вспыхивали новые идеалы, зажигали, вели за собой людей, но через несколько поколений тускнели, меркли и долго потом тлели, поддерживаемые бюрократическим аппаратом, рожденным в ранние годы идеала для его охраны и поддержания. (т.е. в те годы, когда идеал, казалось бы, меньше всего нуждался в охране).
      Тысячелетиями учения и философские системы рождались и умирали, а техника неумолимо продолжала развиваться. Предбарьерные эпохи замедляли ее развитие, но она преодолевала барьеры. В основном это происходило благодаря влиянию противников, находившихся по другую сторону барьера. Но нынешняя предбарьерная эпоха – особая. По другую сторону барьера находится Космос, которого нам еще только предстоит превратить в достойного противника. Единственной силой, которая еще может заставить нас взять этот барьер, оказывается такая эфемерная вещь, как мечта, страстное желание невозможного. Но к несчастью, сегодня эта сильнейшая пружина человеческой души разъедена ржавчиной "сознательности" и "реализма".
      И вот здесь я возвращаюсь к тому, с чего начал эту книгу. Место нашего поколения в истории. Мы росли с Великой Мечтой о мире, в котором труд не будет больше делать из человека машину, и он, трудившийся не разгибаясь, наконец разогнется и посмотрит вокруг, и увидит богатый чудесами, неисчерпаемо многоцветный мир, и все ошеломляющее многообразие этого мира будет принадлежать ему; с Мечтой о мире, в котором нет больше ни болезней, ни старости, ни смерти; с мечтой о мире, в котором человек, глядя на звездное небо, не будет больше чувствовать себя ничтожным муравьем, ползающим по комку грязи, затерянному в бездне Космоса, и называемому планетой Земля, а станет чувствовать себя хозяином всего этого – всех этих планет, звезд, галактик, всей этой бескрайней Вселенной. Эта Мечта была достаточно безумна для того, чтобы стоило попытаться ее осуществить.
      Сегодня я смотрю на своих сверстников и вижу как гибнет десант, высаженный двадцать первым веком в век двадцатый, как теряется вера в Великую Безумную Мечту. Может быть это произошло потому, что нас забросили слишком далеко в этот несовершенный XX век, и тот, кто должен был бы стать капитаном звездолета, сегодня сидит в какой-нибудь конторе и перебирает ненужные бумажки, а тот, кому было предначертано потрясти мир великим открытием, каждый день вытачивает на станке одну и ту же деталь.
      Я написал эту книгу, потому что хочу, чтобы они поняли: верить в Великую Безумную Мечту – не такое уж бессмысленное занятие, как может показаться на первый взгляд. Наша вера неизбежно проявится в наших поступках. Поступки эти могут быть незначительными, но в условиях неустойчивости любая мелочь может перевесить чашу весов в пользу того или иного из двух возможных будущих. Говорят, в Америке одна сеть кабельного телевидения собирается отправить на Марс марсоход, оборудованный телекамерами, чтобы вести прямую трансляцию марсианских пейзажей. Иными словами, телезрители своей абонентной платой будут оплачивать фундаментальные космические исследования. Насколько мне известно, это первый случай самоокупаемости фундаментальных исследований. Но чтобы из исключения это превратилось в правило, чтобы наука принадлежала народу точно также, как ему принадлежит искусство, т,е. чтобы народ точно так же финансировал науку, как он финансирует искусство, покупая билеты в кино, театр или на выставку, необходимо, чтобы люди прониклись Великой Безумной Мечтой. Точно также, как Джоконда – это всего лишь портрет какой-то женщины для человека, который ничего не слышал ни о Леонардо, ни о эпохе Возрождения, ее истории и ее идеалах, марсианский пейзаж – это всего лишь груда камней для человека не понимающего того, что такое Космос, символом чего он является. Точно так же, как от человека, не знающего истории, скрыто духовное содержание искусства, так и человеку, потерявшему Великую Безумную Мечту, недоступно духовное содержание науки и техники. Ибо ни один символ не может быть понят вне контекста. Культурно-исторического контекста – в случае искусства; контекста нашей мечты о будущем – в случае науки и техники. Для того, чтобы научно-технический прогресс не остановился навеки перед межпланетным барьером, необходимо чтобы освоение космоса превратилось в такое же выражение вовне внутреннего мира человека, как скажем, написание картины или исполнение музыкального произведения. Но, повторяю, это подразумевает публику, готовую купить "билет на освоение космоса" так же, как она покупает билет на концерт или на художественную выставку. Публику не потерявшую Мечту. Не в том ли состоит историческое предназначение нашего поколения, чтобы сохранить Мечту, очистить ее от ржавчины "сознательности" и "реализма", и передать ее грядущим поколениям во всем ее сиянии, освещающем путь техническому прогрессу?
      Потерять Мечту значит потерять Будущее. Я написал книгу о Будущем для того, чтобы показать что именно мы потеряем, если не осознаем возможностей Будущего. Потеряем именно мы, а не только наши потомки, потому что мы тоже бессмертны.
      Да, да, как это не парадоксально звучит, но самая первая технология биоинтерфейса была создана по крайней мере 40 тысяч лет назад, а то, что предлагается в этой книге – всего лишь более совершенные технологии биоинтерфейса, но отнюдь не самые первые. Исторически первой технологией обмена информацией между двумя разными мозгами была устная речь.
      Технология эта ужасающе несовершенна. Пропускная способность этого канала информации по крайней мере в миллиард раз меньше пропускной способности биоинтерфейса между двумя мозговыми модулями. Кроме того, этот канал передачи подвергает информацию жутким искажениям: например, когда передающий мозг сообщает, что он видел предмет красного цвета, в принимающем мозгу может возникнуть образ любого оттенка – от алого до малинового, ну а уж когда доходит дело до абстрактных понятий, они порой искажаются до своей прямой противоположности.
      На протяжении своей истории эта технология подвергалась дополнениям и усовершенствованиям: чтобы лучше передать от одного человека к другому информацию о форме и цвете были изобретены рисунок и живопись, а для передачи информации об эмоциях была изобретена музыка.
      При всем несовершенстве этих технологий, при мизерной пропускной способности и жутких искажениях, они, как это ни странно, все-таки работают!
      Благодаря рассказам (устным или записанным в книгах) в каждом из нас живут чувства и мысли людей всех эпох. Нам кажется, что мы были "там" и "тогда". И в какой-то мере это так, ведь в результате воспитания, то есть передачи информации от прошлых поколений, наше сознание состоит из фрагментов сознаний людей, живших задолго до нас. Они как бы продолжают свою жизнь, воспользовавшись нашими мозгами как мозговыми модулями, переписав из себя в нас какую-то часть информации.
      Точно так же в будущем будем жить и мы. Строго говоря, мы не смертные, мы частично бессмертные, хотя, конечно, люди будущего, построив модульную систему, станут гораздо бессмертнее нас.

* * *

      Цивилизация планеты Земля стоит на распутье. В какую сторону она повернет? Вернется ли когда-нибудь наш десант в то Будущее, из которого он был заброшен? Или же оно навсегда останется нереализованной возможностью? Это зависит не только от нас. Но и от нас тоже. Поэтому я желаю всем нам
      УСПЕШНОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ !
 
      Калининград (подмосковный)
      1986 – 1988 гг.