8.06.1991. 23 ЧАС. 55 МИН. АВТОСТОЯНКА ПРИ РЕМОНТНОЙ МАСТЕРСКОЙ «НАДЕЖДА», 150 МЕТРОВ ДО ПОВОРОТА НА МОЖАЙСКОЕ ШОССЕ

Все кончено в пять секунд: моя очередь вскрыла полицейский вездеход, как жестянку, а тот парень, который успел выскочить, попал под очередь Командора. Из-за вездехода вылетел серый фургон «Пони» – час назад Саша увела его с этой самой стоянки – затормозил рядом с «мерседесом». Я уже стягивал с «мерседеса» тент. Сашенька выпрыгнула из «пони», за руку выволокла Петра, нашего второго живца. Он двигался вяло, но не упирался. Я схватил его за другую руку – она показалась мне ледяной, – и мы с Сашей зафиксировали его, прислонив грудью к передней дверце «мерседеса». Командор поднял пистолет убитого полицейского и выстрелил парню в спину. Он даже не дернулся – сразу стал мягкий, как тесто. Можно было не смотреть. Я отошел. Командор вложил пистолет в руку полицейского. Саша развернула «пони», мы вскочили на ходу – вперед! Командор, высунувшись по пояс из люка, вмазал в вездеход сзади – в баки. Глухой взрыв, пламя – баки почти полные, недавно заправились… Огненная лужа, и машина в ней – как босиком… Выезжаем на шоссе, Саша тормозит: ну, откуда же появятся? Со стороны города – одна. Полный газ – навстречу. Командор сидит на корточках на сиденьи, я держу его за ремень. Двести метров… сто… пятьдесят… ну же! Командор высовывается из люка, как чертик из коробочки, и бьет навскидку из гранатомета. Магниевая вспышка в салоне, летят в стороны двери, стекла, горбом встает крыша… Мы проскакиваем мимо, я из автомата бью туда, в красный дым. Саша аккуратно, без юза, тормозит, разворачивается, и мы несемся обратно, на ту же стоянку, запираем машину и вталкиваем ее в огненную лужу, я окатываю нас всех одортелем – теперь мы невидимы не только для людей, но и для собак… и вот нас уже нет, мы уже в темноте, на шоссе вой сирен и синие проблески, а нас уже нет.

Оружие топим в болотце, и – сорок минут ночного бега. Командор ведет, Саша в центре, я замыкаю. Полная тишина. Где-то лают собаки – далеко. По тревоге слетаются полицейские патрули. Дороги перекрыты, по всему Кунцеву ловят неизвестную подозрительную машину. А мы уходим, мы, наверное, уже за кольцом оцепления. Собаки и сирены – где-то слева. Ночной бег. Все выверено до минут. Осталось мало. Все хорошо. В гараже множество следов. Пусть ищут, на двое суток это их отвлечет. Хороший пакет дез. Все выверено. Теперь шагом, шагом, лениво, нехотя… по две желатиновых виноградины на каждого – проглотили. Через пять минут от нас будет разить таким безумным перегаром… На обочине коллатерального шоссе номер четыре стоит наш «зоннабенд» без света в салоне и с поднятым капотом, и Гера пританцовывает рядом с ним, изображая ремонтную деятельность. Садимся – все трое на заднее сиденье, в кармашке на дверце уже откупоренная бутылка «Очищенной», бумажные стаканчики… Ну, за успех, говорю я, разливая, и мы глотаем теплую водку – без удовольствия, как микстуру. Все, бутылка в ногах, о, и не одна, молодец, Гера, догадался, туда же летят стаканчики, быстро приводим себя в художественный беспорядок, Гера заводит мотор, мы катимся, катимся, катимся по коллатеральному шоссе номер четыре, ага, вот и застава, нам приказывают остановиться, а Командор уже спит на коленях у Саши, а Саша припала ко мне, а у меня остекленевшие глаза и еле ворочается язык, и трезвый Гера отвечает за всех…

9.06.1991. 02 ЧАС. ТУРБАЗА «ТУШИНО-ЦЕНТР»

Уговоров они слушать не хотели, и потому пришлось употребить власть: скомандовать отбой. Быть по местам, уточнил Панин, или?.. Или! – рявкнул я. Всем разойтись по бабам! И вести к себе! Чем больше, тем лучше! Пить водку! Ничем не выделяться! Кру-угом! Шагом – марш! Они ушли, остался один Командор. Он потыкался в углы, потом включил телевизор.

– Выруби, – попросил я. – Ну его на хер.

– Хорошо, – сказал он, но вместо этого стал переключать каналы. По шестому показывали какой-то рисованный фильм. – Может, оставим? – попросил он.

– Оставь.

Несколько минут мы тупо смотрели кино. Краснозадая макака-сержант в фуражке со звездой обходила строй зверей-ополченцев: кому-то поправляла ремень, кому-то картуз, пыталась медведю поставить ноги по-строевому: пятки вместе… Пузатому пеликану ткнула кулаком в живот: подбери брюхо! Пеликан втянул живот, но выпятил зоб. Невидимая аудитория заржала. Макака зашипела и пошла дальше…

– Что там Яков? – спросил я, хотя можно было и не спрашивать.

Командор молча пожал плечом.

– Ты заходил к нему?

– Он меня послал.

– Но сможет он это сделать?

– Яков, видишь ли, все может. Дело только в сроке.

– Об этом я и спрашиваю.

– Не знаю. Думаю, успеет.

– Слушай, старый. Давай напьемся.

– А есть?

– Как в Греции.

– Доставай. Что там у тебя?

– «Тифлис», десятилетний.

– Издеваешься?

– Отнюдь. Великолепный коньяк.

– Так, а стаканы?.. а, вот они.

– Мыл?

– Плевать.

– Ладно, поехали.

– Да здравствует Грузия!

– Виват!

– Правда, хороший.

– Ты же меня знаешь.

– Надеюсь…

– На что?

– Что знаю.

– А-а…

– Давай дальше.

– Подставляй.

– За удачу.

– Будем жить.

– Чудесная штука.

– Мне тоже нравится.

– У меня еще есть.

– Ну и выпьем тогда весь.

– М-м…

На экране теперь была река. Львенок, опоясанный пулеметными лентами, держал в руках черепашку и что-то ей втолковывал. Черепашка истово кивала. Потом он размахнулся и пустил черепашку блинчиками по воде. На другом берегу ее поймал бегемотик. Черепашка, тыча ручкой вверх, объясняла бегемотику, что надо делать. Бегемотик кивнул и тем же манером отправил ее обратно…

– А молодцы наши девчонки, правда? – сказал Командор.

– Все молодцы, – сказал я.

– Но девчонки – особо.

– Особо.

– А Панин – слюнтяй.

– Панин – хороший мужик.

– А тебя ребята не любят, ты знаешь?

– Знаю.

– А знаешь, почему?

– Знаю.

– Ну, и?

– А я не девочка, чтобы меня любить.

– Я тебя тоже не люблю. Это чтоб ты знал.

– Буду знать. Давай-ка еще по пять капель…

– Сейчас. Сосед! – крикнул Командор в приоткрытую дверь. Он там увидел кого-то, а я нет. – Выпить хотите?

Вошел наш сосед по домику. Я его еще не видел, не совпадали мы с ним в пространстве и времени. Мужчина лет пятидесяти, седоватый, в очках, но с торсом то ли боксера-профессионала, то ли лейббаумейстера. Был он в белых парусиновых брюках и черной безрукавке.

– Я с дамой, – сказал он по-русски, но с акцентом. Вряд ли немец, скорее, прибалт. – Если вы не возражаете против дамы…

Против дамы мы не возражали, более того, как нарочно, у нас пропадала бутылка египетского ликера, не пить же это самим. Даме было самое большее семнадцать. Командор показал себя с лучшей стороны: представил даже меня, представился сам, представил нас с соседом друг другу: Игорь Валинецкий, инженер из Томска – Роберт Кайзер, издатель, из Риги. Дама представилась сама: Стелла, сказала она с прилепленной улыбочкой. О, звезда, воскликнул Командор, звезда любви, звезда заветная! Она не поняла, причем тут звезда, и пришлось переводить. Тогда она стала смеяться. В ее личике, манере говорить и вести себя было что-то неистребимо малороссийское, хотя она и утверждала, что родом из Петербурга. Идиотка. Но ликер пила хорошо, и за это ей можно было многое простить.