– Да, я мог бы выделить нужную ему сумму, – спокойно сказал Роберто, глядя в ее разгоравшиеся яростью глаза.

– Но ты не готов даже к такой ничтожной – по твоим меркам – жертве. А я-то думала, ты действительно был для моего отца другом.

– Я и есть его друг, Кейт, и ты прекрасно знаешь об этом.

Она гордо тряхнула головой, игнорируя его слова, и сверкнувшее в ее глазах зеленое пламя обожгло его настороженный взгляд.

– Такой друг, который никогда не поможет в беде? – резко бросила она ему в лицо.

Роберто глубоко вздохнул и запустил обе пятерни в свои черные, как ночь, волосы. Он рассчитывал, что они поговорят о делах, в том числе о делах Уолтера, потом, может быть, гораздо позже – после того, как решат вопрос о своих личных отношениях.

– Китти, – произнес он очень спокойным, мягким голосом, – моя помощь не принесла бы твоему отцу ничего хорошего. И он понимает это.

– Зато я не понимаю! Не говори со мной загадками и объясни мне простым, доступным языком, в чем секрет твоих гениальных финансовых соображений в отношении моего отца. И, пожалуйста, не называй меня Китти. Возможно, я позволяла тебе употреблять это имя при обращении со мной, когда была еще ребенком. Но я давно уже выросла из пеленок. Я вполне зрелая двадцатидвухлетняя женщина, закончившая трехлетний курс университета и защитившая ученую степень. И у меня уже есть достаточный жизненный опыт.

– Да, ты заметно повзрослела.

Его карие, почти шоколадные глаза скользнули по ее стройной фигуре, облаченной в облегающие джинсы и свободную тенниску, и на несколько мгновений оценивающе задержались на груди, которая, как ему показалось, стала пышнее и выше. Заметив его изучающий взгляд, остановившийся на твердых сосках, которые так бесстыдно и некстати оттопыривали ее тенниску, Кейт невольно задумалась об изменениях в своем теле, произошедших за последние две или три недели.

– Меня зовут Кейт, и я буду очень признательна тебе, если ты будешь помнить об этом.

– Разумеется. Я постараюсь.

Его губы тронула кривая усмешка, что вызвало незамедлительную гневную реакцию женщины.

– Ты опять смеешься надо мной!

– Да разве я посмею? – запротестовал он, и в его глазах блеснули добродушные смешинки.

Этот мужчина чертовски привлекателен, раздраженно призналась она самой себе; раздраженно, потому что в эти минуты ей абсолютно не хотелось замечать в нем не только привлекательные, но даже просто какие-то симпатичные черты. Когда-то она считала его самым обаятельным, самым потрясающим мужчиной в мире. Но больше он уже не был для нее таковым. Особенно сейчас. Впрочем, когда на его лице появлялась вот такая улыбка…

Вот же черт! У меня налицо явное разжижение мозгов, жуткое слабоволие в момент, когда надо быть предельно собранной и сильной, выругала она себя и постаралась отбросить всякие мысли о Роберто. Но ей это плохо удавалось.

– Мой отец, возможно, и понимает твою точку зрения, – уже более спокойным голосом сказала Кейт, – но в моей голове она не укладывается. Объясни мне ее, пожалуйста.

Нет, мысленно ответил Роберто. Он не намерен объяснять ей свою позицию. Он вовсе не хотел, чтобы она знала о его договоренности с ее отцом – о том, что Уолтер Хиллз не желал брать у него деньги просто как у друга, даже если отказ от этой помощи грозил неминуемым крахом его фирмы. Но он готов был принять помощь от Роберто как от зятя.

– Я возьму у тебя деньги лишь в том случае, если вы поженитесь с Китти, о чем ты давно мечтаешь. Да и она, кажется, тоже, – сказал он ему. – Тогда наша сделка будет носить уже сугубо семейный характер.

Уолтер настаивал, чтобы эта сделка осталась тайной между ними двоими, и Роберто, зная, что только таким путем он сможет оказать реальную помощь своему упрямому другу, был вынужден согласиться с его требованием. Однако сейчас, когда он был один на один с Кейт, соображения лояльности по отношению к мистеру Хиллзу явно оттеснялись его чувствами к мисс Хиллз.

Если бы она знала, как действовал на него один только ее взгляд! Сначала преисполненный мольбы, а через минуту – гнева и презрения, он, как нож, пронзал его сердце. Если бы она знала, как реагировало на ее близость все его тело! В нем просыпались и начинали бурлить самые страстные, самые дикие инстинкты человекозверя. С первой же секунды, как только он вошел в библиотеку и увидел ее сидящей за письменным столом, кровь взыграла в нем, и ему захотелось броситься к ней, обнять, зацеловать всю ее.

Но если бы он поддался этому порыву и действительно полез к ней с жадными поцелуями мужчины, изголодавшегося по женскому телу, то оказался бы в наиглупейшем положении. Такое поведение наверняка вызвало бы у нее раздражение и даже негодование. Это в лучшем случае. А в худшем он мог навсегда потерять Кейт.

Огромным усилием воли ему удалось подавить свою страсть.

– Роберто… – В ее голосе послышались нетерпеливые нотки. – Объясни же мне наконец, в чем дело.

– Твой отец оказался в весьма щекотливом положении, – осторожно начал он. – Из-за нынешнего состояния рынков его капиталовложения почти обесценились, и у возглавляемой им фирмы возникли проблемы.

– Тогда почему же ты не хочешь помочь ему?

– Я не имею привычки скупать рушащиеся концерны, – ответил Роберто. – Если я спасу таким образом одну фирму и об этом кто-то узнает, на следующий день у дверей моего дома возникнет очередь из предпринимателей, терпящих бедствие, и все будут ждать от меня спасения!

Выведенный из себя ее укоризненным тоном, он выплескивал резкие фразы ей в лицо и почти тут же жалел об этом, потому что видел, что эти фразы приводили ее в негодование. В который уже раз он проклинал обещания, которыми связал себя с Уолтером Хиллзом.

– Это не разумный бизнес, Кейт.

Но для ее отца он готов был пойти даже на такую сделку. Если, конечно, у него появится шанс заключить ее.

– Ну конечно же, мы всегда должны иметь в виду прежде всего разумный бизнес! – с горечью в голосе отреагировала на его слова Кейт.

– Я не достиг бы своего положения, если бы не имел чувства долга.

– Но, оказавшись в нынешней ситуации, ты, кажется, утратил всякое чувство ответственности и заботы о своем не столь богатом и не таком сильном друге. Раньше ты занимался благотворительностью в масштабах более ощутимых.

– И все равно моя благотворительная деятельность, в каких бы масштабах она ни осуществлялась, не может помочь ему эффективно, – сказал он. – Твой отец увяз в трясине неудач уже слишком глубоко, и он знает об этом. Если он возьмет еще один кредит, ему трудно будет вернуть его. Уолтер задолжал слишком большую сумму слишком многим людям.

Ее молчание свидетельствовало о глубине ее потрясения; но Роберто, сам переживавший в эти минуты нервный стресс, был не в состоянии как-то облегчить ее душевные страдания. Он совсем не предполагал, что их сегодняшняя встреча выльется в такое напряженное противостояние.

– Ты хочешь сказать, – с трудом выдавила из себя Кейт, – что дела у моего отца совсем плохи?

Ей вдруг показалось, что ее голова превратилась в улей и что вместо мыслей в ней кружили сейчас тысячи рассерженных жужжащих пчел, напрочь лишивших ее возможности на чем-то сосредоточиться и рационально думать.

– Роберто, скажи мне откровенно: отец… обанкротился?

Ему не нужно было произносить слова. Ответ был написан на его лице, сурово сжат будто высеченными из камня чувственными губами, хмуро очерчен вокруг карих с бронзовым отливом глаз, уставившихся в одну точку.

Наконец Роберто разжал губы и ответил ей. Но совсем не то, что она прочитала на его лице.

– О нет, вовсе нет! – сказал он.

Неожиданно ее ноги ослабли; еще минута – и Кейт рухнула бы на пол, если бы вовремя не подоспел Роберто. Как тигр, охотящийся за дичью, он сделал два или три молниеносных прыжка и с ходу заключил ее в железные тиски своих рук, не позволив ей не только упасть, но даже сдвинуться с места.

– Все хорошо, керида, – сиплым голосом прошептал он ей на ухо. – Ты не успела упасть. Все в порядке. Успокойся. Ты цела и невредима.

Цела и невредима. Ее мысли кружились, как мечущиеся чайки над гребнями бушующих волн, и эти два слова были единственным кусочком информации, который укладывался в ее помутневшем сознании. О да, наконец-то она почувствовала себя целой и невредимой. Почувствовала себя в родном доме, в безопасности. Впервые это чувство оттеснило на задворки другое – чувство потерянности, страха и одиночества, которое не давало ей покоя в течение всех этих долгих, мучительных шести недель. Казалось, часть сил Роберто перелилась в нее через его руки и пальцы, крепко сжимавшие ее узкую талию.

Он весь горел, и Кейт ощущала этот жар всем своим обмякшим телом; чистый, мускусный запах его кожи щекотал ноздри, нежно возбуждал ее, и ей хотелось без конца вдыхать и вдыхать этот запах и думать только об одном человеке – Роберто Мадругада. Ее голова, казалось, отяжелела и давила на шею; невольно она положила эту тяжелую голову ему на плечо и в тот же миг ощутила острое желание прижаться к нему грудью, животом, всем телом.

– О, Роберто, – прошептала она и провела ослабевшей рукой по его бицепсам.

– Кейт…

Его голос стал хриплым и жестким. Сердце Кейт забилось сильнее, а через минуту она поняла, что их сердца стучат в одном ритме. Кейт опять вздохнула и поудобнее развернула голову на его плече; теперь ее губы почти касались гладкой, загорелой шеи мужчины, и удары двух сердец стали раздаваться чаще, четче и еще сильнее.

– Кейт…

На этот раз, когда он назвал ее имя, в его голосе, казалось, прозвучали своего рода предупредительные нотки, но она слишком уютно устроилась на его плече, ей было слишком хорошо рядом с ним, чтобы обратить на эти нотки какое-то внимание. Впервые после окончания университетского курса в Оксфорде и возвращения из Англии в Штаты она чувствовала покой и расслабление, радость оттого, что находится в отчем доме – там, куда ей всегда хотелось вернуться, куда ее всегда тянуло, где бы она ни оказалась и что бы ни происходило в ее жизни.

Неожиданно сердце Роберто будто замерло на миг, но тут же резко подпрыгнуло и рванулось куда-то в новом, более учащенном ритме. В таком же новом ритме забилось и сердце Кейт. И, как и у Роберто, у нее тоже изменилось дыхание: оно стало более частым, прерывистым, жарким.

– Ро-б-бер… бер-то…

От возбуждения ее бросило в жар, и от этого жара у нее пересохло в горле, поэтому произнесенное ею имя мужчины прозвучало глухо, как трущиеся поверхности ржавого железа, и даже с заиканием. Когда Роберто тоже слегка повернул голову, чтобы не давить щекой на ее щеку, Кейт нервно облизнула пересохшие губы, и, хотя ее глаза были закрыты, она знала, что в этот момент он жадно наблюдал за движением влажного кончика ее языка.

Ее веки набухли и отяжелели, и ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы открыть их и встретить его прямой, немигающий взгляд. Темно-карие с бронзовым отливом глаза Роберто будто парализовали Кейт, и на миг она почувствовала себя кроликом, которого гипнотизируют фары движущейся машины, когда он попадает под их ослепительные лучи в кромешной мгле ночи.

Ей не хотелось даже шевелиться. В застывшей позе она нетерпеливо размышляла: что же будет дальше? Внешне она была спокойна до умиротворенности, внутри же у нее все бурлило от ожидания. Кейт знала, что через несколько мгновений наступит момент, которого она ждала всю жизнь. И что этот момент был так же неизбежен, как следующий глоток воздуха или толчок сердца.

– Кейт. – Его голос и на этот раз прозвучал глухо, с хрипотцой, так что ей даже показалось на секунду, что с ней заговорил какой-то чужой человек, а не тот целеустремленный, умный мужчина, каким она знала Роберто чуть ли не с детства. – Мне кажется, я должен поцеловать тебя.

– Я знаю…

– Извини, если ты… Как? Ты знаешь?

Она едва заметно кивнула; жар разгоряченного тела мужчины будто перетекал в нее через его хлопчатобумажную рубашку…

– Да, знаю, – сказала Кейт. – И знаешь, что еще? – Уголки ее рта слегка приподнялись, и она как-то странно, загадочно улыбнулась. – Вероятно, я позволю тебе…

Она не успела договорить фразу, как он резким, грубым движением развернул ее лицом к себе, обхватил ладонью затылок и прижал ее губы к своим губам. Кейт чуть не задохнулась от этого варварского поцелуя, но тут же ответила ему такими же яростными движениями губ и языка. Это был самый страстный, самый похотливый, самый дикий поцелуй в ее жизни. Так ее не целовал еще ни один мужчина. От этого поцелуя у нее перехватило дыхание, закружилась голова, неистово забарабанило сердце…

Руки Кейт, казалось, сами собой, не дожидаясь приказа мозга, обвили его шею, пальцы стали судорожно ворошить и мять черный шелк его волос. Неожиданно она почувствовала через жесткую ткань своих джинсов… Нечто твердое и горячее упиралось в ее живот, пульсируя в такт их сердцам… Кейт с новой силой бросило в жар, и где-то глубоко внутри словно плеснулось что-то, вспыхнуло, как пламя от спички, и в ней вмиг ожили, бурно зафонтанировали, забушевали самые древние, самые сильные и необузданные инстинкты рода человеческого.

Охваченная всепоглощающим пожаром желания и страсти, она таяла от блаженства, неосознанно прижимаясь животом к горячей выпуклости на его брюках и слегка двигая бедрами…

– О Боже! – прошептал Роберто, лишь на мгновенье оторвавшись от ее трепещущих, горячих губ. – О Кейт, Китти…

Она взглянула на него и увидела в темной глубине его глаз какой-то новый отблеск, нетерпеливое мерцание, вызвавшее в ее воображении одну за другой сразу две картины: сначала – разгорающегося ночного костра с яркими искрами, пропадающими в серебристом лунном сиянии, а потом – восхода солнца, стремительно расправляющего лучезарный веер над спящей землей. И вдруг сердце молодой женщины с новой силой рванулось куда-то, и она тихо вскрикнула от охватившего ее счастливого предчувствия.

– Ты потрясающе красивая… Ты просто… магнифика – великолепная!

Кейт не верила тому, что слышали ее уши. Как же ей было хорошо в эту минуту! Какой прилив счастья вызывали его слова и даже один только голос!

Она чувствовала себя ребенком, расплющивающим нос о витрину кондитерской лавки: у нее разбегались глаза от сладостей, которые были ей недоступны, и вдруг именно в это мгновенье, когда она готова была расплакаться от невозможности попробовать хотя бы одну конфетку, выставленную за стеклом, дверь лавки отворилась, на улицу вышел сам хозяин и пригласил маленькую Китти внутрь, чтобы она могла выбрать и отведать любое кушанье – все, что было угодно душе ее.

– Ты… ты, должно быть, просто шутишь, не так ли? – робко спросила она и тут же осеклась, заметив, как он тряхнул головой и тяжело вздохнул.

– Никаких шуток. – Сам тон его голоса, казалось, не допускал никаких сомнений, в том числе с ее стороны, относительно серьезности оценки, которую он дал ее достоинствам. – Неужели я способен шутить о таких вещах?

Его рука мягко заскользила по ее голове, ласково поглаживая каштановые волосы и накручивая их завивающиеся кончики вокруг пальцев.

– Разве я могу, к примеру, шутить о волосах, которые обжигают, как поток лавы, вытекающей из вулкана в кромешной темноте ночи? – Он наклонил голову, поднес к губам прядь волос, которую держал в руке, и нежно поцеловал ее. – Или о глазах, от которых веет ласкающей прохладой и тенистостью оливковой рощи?

Роберто опять наклонил голову и с той же нежностью поцеловал Кейт в глаза. Когда его губы коснулись ее ресниц, она опустила веки и затаила дыхание, и в тот же миг ей показалось, будто у нее остановилось сердце.

– У тебя такая нежная, тонкая кожа, что я боюсь даже прикасаться к ней, – сказал он. – Кажется, стоит чуточку тронуть ее – и она даст сладкий сок, как нечаянно задетый спелый персик…

На секунду-другую его мягкие пальцы как бы замерли, зависли над ее лицом, а затем начали осторожно скользить вниз, едва прикасаясь к щекам, скулам, подбородку; эти прикосновения были настолько нежны, что по всему ее телу побежали сладостные мурашки.

Вслед за пальцами тот же путь – от корней волос до шеи – проделали его губы. Как только они коснулись ее лба, она в блаженной истоме закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока кончик его языка, скользнув по шее, не начал щекотать мочку ее правого уха.

– И разве я могу превратить в объект шуток твой ротик, который так притягивает к себе и который я готов целовать до бесконечности? – сказал он, как только его губы вновь соприкоснулись с ее губами.

Роберто осыпал ее градом страстных, безудержных поцелуев, от которых у нее забурлила кровь, сладостно закружилась голова, а танцующее сердце от избытка счастья готово было в любой момент выпрыгнуть из грудной клетки.

Плотно прижавшись к нему и выгнувшись дугой вдоль его крепкого, мускулистого тела, она вся горела; ее дыхание на мгновение остановилось, когда она явственно, трепетно и жарко ощутила как неумолимо возрастает свидетельство его мужского интереса к ней. Это было безусловным доказательством того, что он вовсе не намеревался просто подразнить ее, как делал в прошлом. Около нее стоял молодой, здоровый, сильный мужчина, который хотел ее. Хотел как женщину. Хотел обладать ею. Может быть, даже сию минуту, прямо здесь, в библиотеке…

А разве она сама не хотела, чтобы он завладел ею прямо сейчас? Она подумала об этом без всякого стыда. О, ради Бога, как и где угодно, патокой текли в ее сознании сладострастные мысли. Пусть даже перед окном или… или на письменном столе. Хотя лучше все-таки на диване…

Роберто уже не мог да и вряд ли стремился скрыть от нее самое древнее и самое неукротимое желание человечества.

И она полностью разделяла его желание. Она жаждала близости с этим мужчиной, ее трепещущее сердце сгорало от страсти, нервы напряглись до предела… Чтобы дать хоть какой-то выход охватившему ее желанию, Кейт жадно отвечала на неистовые поцелуи Роберто, с силой сжимала пальцами его широкие, сильные плечи, и прижималась к нему пылающими бедрами…

– Полагаю, нам было бы гораздо удобнее, если бы мы…

Кейт не дала ему закончить фразу, оборвав ее новым жадным поцелуем. Ей не нужны были слова… Роберто подхватил ее под руку, и она в полузабытьи, в тумане, послушно зашагала рядом с ним к большому, пышному дивану, стоявшему перед огромным камином в центре библиотеки.

Он сел, увлекая ее за собой, и Кейт послушно опустилась на широкий диван, дала ему привлечь к себе ее податливое тело и с готовностью приоткрыла губы ему навстречу.

– Китти…

На этот раз она не посмела возразить против использования им ее детского имени. Оно прозвучало в ее ушах мягко, нежно и соблазнительно. Кейт уловила в его голосе интонацию счастливого благоговения и нотки полной уступчивости и даже подчинения ей.

Сделав это маленькое открытие, Кейт обнаружила, что вместе с ним, е этим открытием, к ней пришло тайное чувство власти, которой она не замедлила воспользоваться: ослабила его галстук и расстегнула воротничок рубашки. Как только ее глаза увидели загорелую кожу на шее мужчины, ей вдруг захотелось осмотреть и другие участки его светло-коричневого тела. Смелая до дерзости, совершенно дикая женщина вдруг заняла место нежной и робкой Китти. Именно она наклонилась и прижалась ртом к тому месту на брюках Роберто, где четко выделялось его мужское начало; немалых размеров холм равномерно пульсировал, и дикая женщина чувствовала, как под ее губами то поднимается, то опускается разогретая его плотью ткань…

– Китти! – воскликнул Роберто полушепотом.

Кейт поняла, что этот отчаянный выкрик был сигналом к его отступлению, к полной сдаче оружия. Женщина вынудила мужчину уступить ей, сдаться. Китти победила. Одним энергичным движением Роберто метнул свое тело на широкую поверхность дивана, распростершись на спине, а Кейт расположилась полулежа сбоку около него.

Дрожащими руками он вытащил из ее джинсов края белой тенниски и ласково провел ладонью по обнажившейся узенькой талии. На мгновенье у нее перехватило дыхание, а когда ее взгляд наткнулся на удлиненный бугор под его брюками, ее соски вспыхнули и вмиг затвердели до болезненной тугости.

– Ке белья, магнифика, экскисита – такая красивая, великолепная, элегантная! – Перейдя на свой испанский, Роберто, казалось, не говорил, а напевал в полузабытьи какой-то импровизированный речитатив или изысканную арию. После коротенькой паузы он сказал уже по-английски: – Кейт, ты всегда будоражила мое воображение, будучи еще девочкой-подростком, а теперь, став женщиной…

Слова замерли на губах мужчины, когда его глаза, пылающие страстью, встретились с ее глазами и тотчас стали погружаться в их темно-зеленый омут. Так, не мигая, они долго смотрели друг на друга… Потом на какое-то мгновение ему (а возможно, и ей?) показалось, что время остановилось. Но мозг продолжал автоматически отсчитывать пролетавшие секунды, сливавшиеся в вечность, и в одну из этих секунд Кейт вдруг услышала беззвучный вопрос Роберто, а в следующую секунду на этот вопрос был дан ею такой же беззвучный ответ. Но он оставался неподвижным.

Она попробовала догадаться, о чем думает Роберто, почему он медлит, когда она так недвусмысленно продемонстрировала свою готовность принадлежать ему здесь и сейчас? Ну конечно, он все еще воспринимает ее как ребенка, как шаловливую девчонку, которая когда-то бегала за ним по пятам и старалась любыми способами обратить на себя его внимание. Может быть, и ее смелые ласки он воспринял как шалость несмышленой девчонки? Вышла ли она из детства? Способна ли вести себя с ним по-взрослому? Или же еще недостаточно созрела для взрослого поведения? Кейт была уверена, что именно такие мысли терзали сейчас Роберто.

Но неужели он не видел и не ощущал ее пылкую страсть, безудержное желание? Неужели этот мужчина, у которого наверняка было столько разных женщин, не видел в ее глазах молчаливого ответа на свой немой вопрос? Если он в самом деле не видел ничего этого, если он слеп и не может догадаться, почему она легла рядом с ним на диван, что ж, ей придется напрямую подсказать ему, чего ей хочется сейчас больше всего на свете и почему так томительно пульсирует ее увлажнившаяся плоть…

Кейт первая нарушила их молчаливую неподвижность. Она наклонилась над Роберто и стала целовать его губы, между тем как ее отчаянная рука легла на горячий холм и слегка сжала его…

– Роберто, если ты хочешь знать мой ответ, то он звучит положительно – да! – с придыханием прошептала она ему на ухо. – Если ты хочешь меня, тогда – да, да, да! Вот мой ответ. Я твоя здесь и сейчас. Возьми меня где и как хочешь… Я согласна на все.

Роберто ничего не произнес в ответ. По крайней мере, ничего внятного. Он лишь промычал что-то нечленораздельное и, насколько могла понять Кейт, смачно выругался по-испански. А минуту спустя его горячие пальцы, поднырнув под край ее эластичного бюстгальтера, уже жадно ощупывали и мяли грудь, больно теребили затвердевшие соски; теперь он так спешил, что даже не расстегнул на ее спине застежку лифчика. От его вероломных, грубых ласк Кейт бросило в жар. Ее голова запрокинулась назад, глаза томно уставились в какую-то невидимую точку, а спустя мгновение она издала непроизвольный гортанный звук, похожий на приглушенный крик. Она все больше приходила в экстаз, и это еще сильнее раззадоривало Роберто.

– О Боже! – воскликнул он и добавил по-испански: – Пор Диос!

Стянув с Кейт тенниску, Роберто отшвырнул ее в сторону и, вновь погрузив пальцы в упругую пышность женских грудей, сказал:

– Кейт, любовь моя, амор мио, ты так повзрослела! Когда я видел тебя последний раз, ты была еще совсем девочкой. – Влажный кончик его языка опять коснулся ее соска, и она вся затрепетала от страсти. – У тебя так раздалась грудь, так вытянулись, затвердели соски! Ты стала настоящей, совсем зрелой женщиной. Я так хочу тебя!

“Затвердели соски… Стала настоящей, совсем зрелой женщиной. Я так хочу тебя”. Эти слова начали бесконечно прокручиваться в мозгу Кейт, и она неожиданно протрезвела. О да! Она теперь женщина, зрелая женщина… Беременная женщина.

– Нет!

Ее громкий, душераздирающий крик диким эхом прокатился по всей комнате.

– Нет? Почему?! – Всего секунду назад она млела, горела в его объятиях, а теперь… – Не может быть, чтобы ты…

– Может! Я не хочу…

– Ты лжешь!.. – Его нервы сдали, он уже не мог терпеть и разрядился на полную катушку. – Ты… мелкая…

– Ты опять… пытаешься подколоть меня, как в те годы, когда я была ребенком!

– Нет!.. Вовсе нет!

Неожиданно найдя в себе силы, Кейт вырвалась из его объятий и устремилась по сверкающему полу к мраморному камину. Закрыв ладонями голые кремовые груди, она так сильно тряхнула головой, что ее каштановые волосы рассыпались по шее и плечам.

– Ты должна верить мне! Я вовсе не подкалываю тебя. И говорю тебе об этом честно. – Обе пятерни Роберто опять утонули в ее волосах. – О, керида, перестань. Ведь ты уже не девочка. И я не слепой! Я видел страсть в твоих глазах, слышал ее в твоем голосе. Разве не ты сказала: “Если ты хочешь меня, тогда – да, да, да!”

– Да, я сказала это. Да, я твоя… Ты можешь взять меня где хочешь и как хочешь. Да, я сказала это несколько минут назад. Но не говорю сейчас. Не так ли?

– Так.

– Я знаю, что сказала об этом, но…

Но что? Этот вопрос застрял у нее в мозгу, и она не могла найти на него никакого вразумительного ответа.

– Но я… я ничего в тот момент не соображала.

Оказавшись в его объятиях, поддавшись чарам его жарких поцелуев, она действительно ничего не соображала. На несколько минут она представила себя прежней Китти, влюбленной в Роберто Мадругада, который явился перед ней сказочным принцем, мечтой всей ее жизни.

Но она уже не была той девочкой. Из Китти она уже давно превратилась в Кейт, и на смену детству пришла пора зрелой женственности. Теперь она не могла думать только о себе самой. Теперь…

– Не важно, что я сказала тогда, потому что… я не могу. Не могу…

– Не можешь? Не можешь чего? – спросил он.

Роберто уселся на диване, уставившись в ее омутные, темно-зеленые глаза, и, с трудом взяв себя в руки, спросил:

– Кейт, чего ты не можешь?

– Я не могу… спать с тобой. Равно как с любым другим мужчиной.

– Но почему же?

На этот вопрос Кейт не могла ответить так сразу, потому что знала, какой будет его реакция – он отвергнет ее, обвинит во всех смертных грехах… А она чувствовала себя слишком потерянной, слишком уязвимой, чтобы выдержать его гневный натиск. Поэтому она просто промолчала, а чтобы не встречаться с его потемневшими от злости глазами, стала молча смотреть в окно.

– И все-таки, Кейт… почему же?

По его тону она почувствовала, что он не отстанет от нее, пока не получит должного ответа. Когда ему что-то было нужно, он становился упрямым до настырности и никогда не отступал, пока не добивался своего. И теперь был именно тот случай, когда он ни за что не отступит. Роберто хотел услышать от нее правду.

– Почему ты не можешь вступить в любовную связь со мной… или с любым другим мужчиной? – повторил он свой вопрос. – Ответь же мне, Кейт. Или ты хочешь, чтобы я хорошенько встряхнул тебя и…

– Ну хорошо. Я отвечу! – бросила Кейт. – Ты захотел услышать правду? Ты ее получишь!

– А именно? – безжалостно допытывался Роберто, чувствуя, что она все еще колеблется. – В чем же правда?

– В том, что я беременна! – на одном выдохе выпалила Кейт. – У меня был роман в университете… Я совершила ошибку – и вот результат: через семь месяцев у меня родится ребенок.