Глава 12

Во время ланча Бертран был необыкновенно внимателен ко мне, так что я просто не знала, куда деваться от смущения. Не могу сказать, действительно ли я его интересовала, или он просто захотел досадить своим родственникам. Если так, то, судя по их лицам, он в этом весьма преуспел. Когда мистер Мак-Ларен наконец поднялся и произнес: – "Не пойти ли нам теперь в библиотеку?" – я вскочила со своего места, как пленник, выпущенный на волю.

Однако Бертран пошел за нами и, когда его дед скрылся в библиотеке, остановил меня.

– Я давно ищу случая сказать вам, что невероятно сожалею о том, как я вел себя, когда вы впервые здесь оказались, – быстро заговорил он. – Я рад, поверьте мне, действительно рад, что вы вернулись. И еще я хочу сказать...

– Мне очень приятно, что вы изменили ваше мнение обо мне, – оборвала я его, – но если честно...

– Эмили, дитя мое, – донесся из-за двери голос мистера Мак-Ларена. Дверь не была плотно закрыта, и я увидела, как он шарит по сторонам, как будто случайно засунул меня на какую-то полку и позабыл куда.

Бертран сжал мне руку.

– Мы потом с вами обо всем поговорим... – Его голос говорил гораздо больше, чем, на мой взгляд, следовало.

Почти все дневные часы я провела, читая – вернее, пытаясь читать, – те книги и журналы, которые мистер Мак-Ларен извлек для моего просвещения.

– Вы гораздо лучше сможете помочь мне в моей работе, когда ухватите самую суть, – довольно таинственно изрек он, хотя я не видела никакой связи между его рукописью и этим чтением.

Я уже собиралась отправиться в кабинет, но он остановил меня, сказав:

– Зачем вам непременно сидеть за столом? Садитесь здесь, у огня, устраивайтесь поудобнее. Здесь ведь гораздо уютнее.

Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову назвать уставленную высокими стеллажами библиотеку с ее темными стенами уютной. Но день был не настолько жаркий, чтобы посидеть у огня не было заманчиво. Однако мысль о том, чтобы читать здесь под надзором старика, меня совершенно не привлекала. К счастью, ему, очевидно, не больше нравилась мысль о том, чтобы дремать здесь под моим надзором, и он очень скоро ушел под предлогом "важного дела".

– Если вам что-нибудь понадобится, просто позвоните, – сказал он. В дверях он в нерешительности остановился, лицо у него стало смущенным. Я поняла, что сейчас мне предстоит следующая порция "отеческой" заботы. – Если Бертран... будет вам докучать, – решился он наконец, – без колебаний выпроводите его отсюда. – Интересно, кого от кого он защищал: меня от Бертрана или Бертрана от меня.

Я честно пыталась читать. Но книги были настолько скучны, что я постоянно ловила себя на том, что мысли мои блуждают где-то далеко отсюда. Изредка я все же пыталась заставить себя сосредоточиться, но это было все труднее и труднее. Огонь постепенно угасал, пока наконец не погас вовсе, но в комнате было уже так тепло, что я начинала клевать носом. Если оставаться сидеть здесь, нельзя не уснуть.

Я встала и заставила себя пройтись по библиотеке, пытаясь проснуться. Может быть, если немного проветрить, моя голова станет яснее. Я посмотрела из окна вниз, на заросли кустарника, и дальше, на темные деревья, возвышавшиеся, как крепостные башни.

Что-то проскочило между двух кустов. Оно было совсем небольшим, и рогов на нем не было. Но я все же невольно отшатнулась от стекла. Пожалуй, открывать окно не стоит.

Я побродила еще, рассматривая корешки книг на полках. Ничего, что было бы связано с тем, чем занимаюсь я. Все книги уже устарели. Один застекленный шкаф был заперт. Я заглянула внутрь. Там хранились книги, вышедшие давным-давно, на заре книгопечатания, и, кроме того, внушительное собрание манускриптов, переплетенных и без переплетов. Может быть, мистер Мак-Ларен как-нибудь даст мне взглянуть на них. Я уже долго стояла так, когда вспомнила, что собиралась сделать. Нет, нельзя же менять решение из-за того, что Бертран решил мной заинтересоваться. Я все равно должна попытаться подыскать себе другое место... хотя теперь и это место, и эта работа не казались мне такими уж неприемлемыми. Пожалуй, Эрик еще лучше своего брата. Хотя это не имеет значения в данных обстоятельствах.

Заметив полку со словарями, я хотела посмотреть слово espadon. Оказалось, что в переводе с французского оно означает двуручный меч. Другое значение – рыба-меч. Ни то, ни другое не похоже на перевод, хоть бы и приблизительный, индейского имени. Если только в озере не водится рыба-меч. Или это слово использовали потому, что для истинного значения не было английского или французского эквивалента.

А может быть – и это не исключено, – что они просто приукрасили какое-то менее горделиво звучащее имя. Джойс Калхаун до замужества звалась Джойс Фишер, вспомнила я. Это как раз связано с рыбами. Может быть, они когда-то носили то же имя? Если слово рыба заменить на рыбу-меч, при переводе на французский останется просто меч-эспадон. Звучит не в пример красивее, чем Пекьё – прямой перевод фамилии Фишер, тем более что в английской транскрипции этот французский вариант вызывает целый ряд неприятных ассоциаций. Но тогда откуда взялись Блэйды? Впрочем, может, это уже перевод с французского обратно на английский.

Я возвратилась на место и снова попыталась вчитаться в книгу. Но очень скоро обнаружила, что вместо этого размышляю о мисс Хайс. И о мисс Монтейс. Если буду в деревне, надо там поискать ответы на многие интересующие меня вопросы. И не только от Робертса, но и от кого-нибудь еще. Только не от Фрэнка Калхауна, строго сказала я себе.

Каждый раз, когда из холла снаружи доносился какой-нибудь шорох, я поднимала голову, надеясь и в то же время тревожась, что кто-нибудь зайдет поговорить со мной. Мне было скучно одной, и все же я почувствовала бы себя крайне неловко, если бы Бертран явился сюда поболтать и мистер Мак-Ларен застал нас за разговорами. Но я была бы рада, если б кто-то другой зашел сюда. Интересно, нельзя ли сделать так, чтобы Рене пришла ко мне поболтать о том о сем. Я могла бы рассказать ей о том, что меня тревожит.

И в тот же миг, как если бы какой-то здешний добрый дух услышал мое желание, дверь библиотеки распахнулась и появилась Рене собственной персоной. С ней была горничная, которую я раньше не видела, – смуглая, тоненькая, совсем еще девочка. Форменная одежда казалась слишком большой для нее. Девочка буквально сгибалась под тяжестью подноса, уставленного всем необходимым для чаепития.

– Я не могла никого найти, – бодро сказала Рене. Голос у нее был негромкий, но он отозвался во всех уголках комнаты. – Они, как всегда, разбежались кто куда. Да они и не настолько цивилизованны, чтобы понять, как это необходимо – дневной чай. Кроме дядюшки – но он, бедняжка, сейчас спит, как дитя, – вы его как следует утомили сегодня утром, нехорошая вы девочка. – И она погрозила мне длинным пальцем с перламутровым лаком.

– Но Эрик сказал, что это ему не повредит...

– Вот я и подумала: почему бы нам не выпить чаю вместе? Мне ужасно хочется посидеть с вами за уютной беседой... Но, может быть, вы не хотите прерывать ваших занятий? Или вам не хочется чаю?

Я честно сказала ей, что больше всего на свете мне хотелось бы сейчас прерваться и что чашка чая – это как раз то, что мне нужно.

– Не только чай, но и сэндвичи, – весело сказала Рене, – и еще эти прелестные печеньица. – Ее глаза озорно блеснули. – Я умею поддерживать хорошие отношения с миссис Гаррисон. И со всей прислугой.

Горничная все еще стояла, сгибаясь под тяжестью огромного подноса. Я глазами указала Рене на нее.

– Господи, да поставьте же вы его куда-нибудь, наконец! – закричала Рене.

Девушка в нерешительности искала взглядом, куда бы его поставить. Я поднялась, убрала книги с маленького столика и помогла ей поставить поднос на него. Рене стояла нахмурившись. Как только дверь за горничной закрылась, Рене разразилась целой тирадой:

– Эмили, дорогая моя, вы не должны брать на себя такую работу. На вашем месте нужно быть особенно осторожной, чтобы никто не мог вами помыкать. Этой девице платят за то, чтобы она носила подносы, – как вам платят за то, чтобы вы, – она плавным жестом рук обвела библиотеку, – делали все то, что полагается делать секретарю.

– Ей платят не за то, чтобы она надрывалась, – возразила я, стараясь, чтобы это не прозвучало невежливо. – К тому же Маргарет – миссис Дюрхам, я хочу сказать, – говорила, что в доме не хватает рабочих рук, и поэтому все, кто здесь живет, должны помогать по дому.

Рене закатила глаза.

– Эта Маргарет... – Она произнесла ее имя так, как будто оно само по себе было упреком. – Если за домом не смотрят как следует, это не наши проблемы. По крайней мере я не собираюсь ни мыть, ни подметать, ни вообще ничего. – Она с негодованием встряхнула отливающими медью кудрями. – Помяните мое слово, Маргарет все это нужно исключительно для того, чтобы иметь предлог вертеться везде и все вынюхивать. И, чтобы это скрыть, она хочет втянуть всех нас. А вас ей просто небо послало: в вашем положении вам будет непросто отказаться помочь. Но говорю вам: вы не только можете – вы просто обязаны отказаться. Иначе они сядут вам на шею!

Она уселась в кресло, где я сидела перед этим, и я взяла себе один из стульев.

– Но, мисс Эспадон...

– Нет-нет, не надо меня так называть. Зовите меня Рене. "Мисс Эспадон" звучит так холодно и официально – ничего общего с тем, какая я на самом деле. Но я вас прервала? Не очень-то вежливо с моей стороны. Что же вы хотели сказать? Будете молоко? Сахар?

– Да нет, ничего существенного. Спасибо, молока не нужно, одну ложечку сахара. Просто не похоже, чтобы миссис Дюрхам думала, что меня ей послало небо. Скорее наоборот.

Рене рассмеялась.

– Ах, бедная Маргарет. Любое хорошенькое личико выводит ее из себя. Она так напугана, что дядюшка может оставить свои бесценные сокровища какой-нибудь из своих секретарш, да он и грозится это сделать каждый раз, когда ему кажется, что мы его недостаточно ценим. Но она, увы, не находит в этом ничего смешного. Она твердо верит, что сокровища существуют.

Она взяла печенье и, откусив кусочек невероятно белыми зубами, продолжала с набитым ртом:

– Она, Маргарет, – неисправимый романтик. Женщины с лошадиными лицами часто этим страдают. А дядя так часто повторяет, что передаст сокровища тому, кто его действительно понимает... не в пример его родственничкам, которые смеются как над ним, так и над его идеями – пусть даже так мило, как это делаю я.

Я взяла себе сэндвич.

– А вы в это не верите – в сокровища, я хочу сказать? – спросила я ее, хотя уже знала, каким будет ответ.

– Давайте рассуждать разумно. Если какие-то сокровища и были, их потратили не одну сотню лет назад. Наша семья не слишком богата. Мне кажется, эта история с сокровищами может быть как-то связана с пиратами тех времен, – уверена, сегодня утром дядюшка водил вас смотреть их старинные укрепления. Он всех туда водит... Да, я знаю, он вам говорил, что это построили викинги и все такое, но эта версия появилась у него совсем недавно. В истории как будто есть своя мода – как и везде.

– Эрик сказал, что про викингов ваш дядя заговорил недавно, – поспешно ввернула я, не желая обсуждать все это во второй раз. – Еще он сказал...

– Значит, он должен был вам рассказать, как мы в детстве играли там в пиратов. Это же всем известно: башню построили пираты, чтобы обороняться от индейцев. Один из профессоров, которые приезжали сюда пару лет назад, чтобы посмеяться над дядей, сказал мне – строго конфиденциально, конечно, – что это типичная пиратская постройка. – Она задумчиво прибавила: – Я несколько раз встречала его в городе той осенью. Не совсем зануда – если принять во внимание, что он – типичный аналитик. – Она облизнула шоколад с пальцев.

Я попыталась связать то, что она говорит, с тем, что слышала раньше.

– Но тогда куда же девать индейцев? Рене покачала головой.

– Здесь не было никаких индейцев. Предки тех, кто теперь живет в деревне, вытеснили их отсюда. Наверное, поэтому пираты и обосновались здесь.

– Значит, первый из Мак-Ларенов женился на индейской девушке из другой деревни?

Рене резко выпрямилась, ее глаза вспыхнули.

– Ни на какой индейской девушке он не женился. Эрик наплел вам про это, так?.. Он повсюду болтает такие вещи для того только, чтобы вывести нас из себя. Он, может быть, даже хуже, чем Бертран.

Я удивилась еще больше.

– Вы хотите сказать, что первый Мак-Ларен женился на пиратской девушке?

Рене возразила нетерпеливо:

– Вы понимаете сами, что это сущая чепуха. У пиратов не было женщин, чтобы он мог на ней жениться. Нет, конечно, женщины были – я просто хочу сказать, что пираты обычно оставляли свои семьи дома, когда уходили в плавание. И никогда не обосновывались здесь – на полпути в никуда. А что касается первого Мак-Ларена – он был женат на милой девушке из уважаемой французской семьи из Квебека... Ну как, я ответила на все ваши вопросы?

Я почувствовала, что краснею.

– Единственное, чего я не понимаю, – зачем ваш дядя все время говорит о сокровищах, если он знает, что их нет.

– Сокровища, сокровища... все постоянно возвращаются к этому. Он просто немного сумасшедший. Или помешанный. Или, может быть, просто хочет по-прежнему держать нас в руках – это не так-то просто в эпоху полной вседозволенности. Он в душе настоящий тиран. – Она взяла еще печенье. – Луи говорит, что, когда он был ребенком, дядя сам воспринимал всю эту историю, как сказку, – как и все остальные. И только лет десять, ну, может быть, пятнадцать назад он начал донимать нас этим. Рене хихикнула. Хорошее настроение явно возвратилось к ней.

– Какое-то время, насколько мне известно, когда у нас были хорошие отношения с Фишерами, – сама я не помню, я была еще слишком мала, – он грозился оставить все Джойс Калхаун. Но она по крайней мере может претендовать на дальнее родство с нами. У мисс Монтейс таких претензий не могло быть.

– И у мисс Хайс, я полагаю, их тоже не было?

– Мисс Хайс! – Чашка в руках Рене звякнула о блюдце. – Она поставила все на стол. – Почему вы об этом заговорили? Какие могли быть претензии у мисс Хайс? – Глаза Рене сузились. – Что там вам наговорила Маргарет?

Я постаралась сделать вид, что меня это забавляет.

– По ее мнению, кто-то... помешал мисс Хайс приехать сюда.

Рене разразилась мелодичным смехом.

– Милая моя девочка, я не сомневаюсь, что вы прекрасно понимаете, как следует относиться к идеям Маргарет. Тем более если она – я правильно поняла вас? – заявляет, что несчастную девушку убили только для того, чтобы не дать ей приехать сюда и охранить дядюшку от ее роковых чар. Или предполагается, – Рене заговорила глубоким и торжественным голосом, – что между нею и нашим домом существует какая-то таинственная связь?

– Маргарет ничего об этом не говорила. – Но теперь, мысленно возвращаясь назад, я вспомнила, что, когда я впервые оказалась здесь, у меня сложилось вполне определенное впечатление о том, что пропавшая секретарша именно таинственным образом связана с кем-то из этой семьи – или по крайней мере, что все так думают. Это давало огромный простор, воображению. Разве встретив меня на станции и приняв за мисс Хайс, Эрик не заявил, что "точно знает, кто я такая"? И другие тоже... хотя Маргарет демонстрировала это яснее всех. – Она только намекала непонятно на что.

Рене кивнула.

– Маргарет вообще мастерица намекать непонятно на что. Лучше всего просто не обращать внимания на все, что она говорит. Если она скажет, что на улице идет дождь, я посмотрю в окошко, прежде чем ей поверю.

– Да, я знаю, что это безумие – думать об этом, – сказала я, совершенно не уверенная в том, что это так. – И все же после всего, что здесь произошло, я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, если буду уверена, что мисс Хайс никто... не убирал с дороги. По крайней мере никто из этого дома.

Я никак не могла расстаться с такой волнующей для меня темой.

– Эрик предложил, что если я хочу удостовериться в том, что никто из этого дома никак не связан с гибелью мисс Хайс, то все, что мне нужно сделать, – это поговорить с Робертсом, проводником поезда, где она ехала, и спросить его... В чем дело, Рене?

Мой вопрос был вызван тем, что она по-кошачьи гибко вскочила со своего места и повернулась к приоткрытой двери кабинета. Лица ее я не видела, но рукой она делала мне знаки стоять тихо. Она к чему-то прислушивалась, и я тоже стала слушать. Как всегда в старом доме, было слышно множество всяких звуков, но в кабинете, по-моему, было тихо.

Внезапно Рене распахнула дверь и вошла в кабинет. Я последовала за ней. Она стояла, опершись на стол, с таким видом, словно это было ей нужно, чтобы не упасть, – такая бледная и потрясенная, что большей степени драматизма я и представить не могла. Но она была в комнате одна.

– Ради бога, что случилось? – спросила я.

– Кто-то отсюда нас подслушивал... – слабым голосом сказала Рене. – Я слышала, здесь кто-то был. А когда я вошла, та дверь как раз закрывалась.

Я стала вспоминать, о чем мы говорили.

– Говорят, что тот, кто подслушивает, рискует услышать о себе много нехорошего. А ни о каких тайнах мы и не говорили. Любой, у кого возникли бы подозрения, мог бы там додуматься до того, чтобы поговорить с проводником. Тот, кто был в кабинете, наверное, вовсе не подслушивал нас. Может, это просто кто-то из прислуги, – добавила я, поежившись от мысли, что в этом случае о предмете нашего разговора скоро будут знать все слуги в доме.

– Зачем кому-то из прислуги быть настолько... настолько пугливой? Зачем бьшо убегать, когда я входила в кабинет?

– Ну, я думаю, никому из них не хотелось бы, чтобы их застали здесь с навостренными ушами. А может, это была вовсе и не прислуга. Мало ли кто мог зайти сюда... по какому-нибудь делу, увидел, что мы заняты...

– Ну конечно же, вы правы! – воскликнула Рене, и краска начала возвращаться на ее лицо. – Наверное, это Бертран. Конечно, это так. Почему мне это сразу не пришло в голову? Я становлюсь истеричкой – не хуже Маргарет.

Я с неудовольствием поняла, что краснею.

– Я не его имела в виду. И вообще я не понимаю, зачем ему нужно на цыпочках входить и потом убегать. Услышав наши голоса, он мог бы просто войти сюда.

Рене снова погрозила мне пальцем.

– Ах, Эмили, не будьте же такой наивной. Разумеется, он хотел застать вас одну. Да-да, я заметила, как он смотрит на вас и как меняется его голос, когда он к вам обращается. Это же очевидно – он от вас без ума.

– Глупости. Он просто хочет быть... галантным.

– Это вы говорите глупости, Эмили. Или вы чересчур застенчивы. Что из двух? – Не дожидаясь ответа, она взяла меня за руку и повела назад в библиотеку, как будто нам обеим было лет по шестнадцать, а не двадцать три и... сколько же ей может быть лет? Двадцать пять? Или тридцать? – Ну-ка, признавайтесь, что вы сами думаете о Бертране? – доверительно спросила она. – Покорил ли он уже ваше сердце, как покорил сердца стольких глупых девчонок?

Я старалась не показать, как я смущена.

– Рене, я впервые увидела его позавчера. Она колебалась.

– Да, я думаю, это правда. Вы не очень-то умеете притворяться. Вам ни за что бы не стать актрисой. Но столько женщин теряло из-за него голову...

– Рене...

– Смотрите, будьте осторожны. Он настоящий... как это говорили во времена дядюшкиной молодости? – сердцеед. Я, как его двоюродная сестра, рано приобрела иммунитет, но вы так молоды и, значит, совсем не защищены.

– Мой возраст – мое преимущество, – не совсем тактично заявила я. Ей, должно быть, уже не меньше тридцати, подумалось мне.

– К тому же он никогда не женится на девушке без средств: собственные деньги он уже потратил на женщин и на постановку своих опер – очень дорогое удовольствие, хотя постановки и пользовались успехом.

– Рене, я не смотрю на каждого неженатого мужчину как на своего потенциального мужа.

– Если это правда, – сладким голосом ответила Рене, – то это просто глупо. Молодая незамужняя женщина просто должна смотреть на молодого неженатого человека как на потенциального мужа. Поэтому-то я считаю необходимым предупредить вас, что Бертран – безнадежный случай...