Глава 20

Дугхалл устало опустил на плечо Кейт руку.

— Путешествие выдалось адским, но хуже всего было в самой Калимекке. Город бурлит: Драконы исчезли, Галвеи провалились сквозь землю, Сабиры ослабели и скомпрометировали себя, в парниссерии волнения из-за предателей в их собственных рядах, Масшенки и Кэйрны пытаются захватить то, что некогда принадлежало сильнейшим. — Он качнул головой. — Народ начинает подумывать о том, чтобы выбрать представителей власти из своей среды, оставив Семьи в стороне.

Он взглянул на Ри, Джейма и Янфа, занятых взаимными приветствиями, и распорядился:

— Джейм, Янф… позаботьтесь, чтобы Аларисте приготовили хорошую постель! И чтобы накормили ее. Путешествие вверх по горе отняло у нее все силы.

Кейт посмотрела на старуху, которую осторожно спустили на землю с седла лошади, и вновь обернулась к дяде:

— Ты теперь кажешься не старше меня, а она стала похожа на ровесницу бабушки Корвин. Что с ней случилось?

— История долгая и некрасивая… лучше поговорим об этом после. — Он понизил голос: — Где оно?

Кейт не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.

— В ту ночь, когда мы пришли сюда, я поместила его в одну из сокровищниц — за дверь с пальцевым замком. Я сама запирала дверь.

— Но тебе ведь известно, что это ничего не значит.

Кейт не позволяла себе даже думать о Зеркале Душ начиная с того мгновения, когда она появилась в Доме Галвеев, и до самого прибытия Дугхалла. Темные страхи и воспоминания, перешедшие к ней от Дракона Дафриля, удерживали ее от любых мыслей о Зеркале, от разговоров о нем с кем-нибудь еще. Она не решалась задуматься, боясь обнаружить, что за этими страхами может таиться нечто реальное. Она просто старалась уделять побольше внимания другим вещам и ждала появления дяди.

— Я тоже так думаю.

Дугхалл закрыл глаза и потер виски:

— Давай выйдем за стену и поговорим о… нашем путешествии.

Кейт кивнула и повернулась к Алви:

— Помоги Ри устроить Аларисту. Ей будет нужна чья-нибудь помощь.

— Думаю, мы с ней уже некоторым образом знакомы. Я буду рада помочь ей, — ответила Алви.

Кейт не стала пользоваться моментом, чтобы поведать Дугхаллу о тайнах, окружавших Алви. Девочка никак не могла быть знакома с Аларистой, но за два последних года Кейт приходилось видеть, как самые невероятные вещи вдруг становились не только возможными, но и вполне реальными. Поэтому она лишь кивнула:

— Хорошо, позаботься о ней.

Алви побежала прочь, и Дугхалл приподнял бровь:

— Дочь Криспина?

— Она самая. Но не такая, какой он представлял себе свою дочь и какой рассчитывали увидеть ее мы сами. — Кейт прикрыла ворота, оставив небольшую щель, чтобы в случае какой-нибудь неожиданности они с Дугхаллом могли без задержки проскользнуть обратно. Учитывая тему предстоящего разговора, подобная предосторожность казалась вполне уместной. — И насколько далеко ты намерен увести меня?

— Как насчет другого конца света?

Смех Кейт показался резким даже для ее собственного слуха. Какое-то время они молча шли по одной из уводивших от Дома тропок — вдоль гребня горы, сквозь густой подлесок, быстро перешедший в непроходимые заросли. Оба они плотно прикрыли себя магическими экранами, не пропускавшими наружу ничего, что могло бы выдать их глазам и ушам чародеев, если те захотят узнать, что именно происходит в Доме Галвеев. Когда они отошли довольно далеко от Дома, Дугхалл повернулся к Кейт:

— Теперь достаточно. Если оно услышит нас на таком расстоянии, то услышит и в любом другом месте. Едва ли нам тогда вообще удастся спрятаться от него.

Кейт кивнула, подыскав для себя место на гниющем стволе упавшего черного дерева. И принялась ждать, пока Дугхалл устроится в петле лианы. Когда он устроился поудобнее, она спросила:

— Ты считаешь его… живым?

Кейт не стала произносить эти два слова — Зеркало Душ — просто потому, что не могла без дрожи выговорить их.

— Мои воспоминания свидетельствуют об этом.

— Мои тоже. Но если оно живое, почему же оно позволило мне уничтожить Драконов?

— Этого я не знаю. Но для живых существ характерно развитое чувство самосохранения. И еще живые ощущают потребность выполнить свое предназначение, в чем бы оно ни заключалось.

— Но это же вещь. Она не может иметь цели существования. Дугхалл пожал плечами и принялся раскачиваться на лиане взад и вперед.

— Оно вообще не должно было быть создано. Его сделали для зла — и оно живет ради зла и будет бороться за возможность действовать в соответствии с собственными намерениями. Я чувствую, что сейчас оно погружено в сон. Но оно не будет спать вечно. Оно ждет своего мига, чтобы вновь сотворить что-нибудь ужасное, и нам с тобой придется расхлебывать последствия его новых деяний.

— Но мы же сошлись на том, что его следует уничтожить?

— Я не вижу другого выхода. Благодаря памяти Дафриля мы с тобой знаем, как пользоваться им, и меня это беспокоит. Искушение станет сильнее, когда мы состаримся и близкая смерть пробудит инстинкты, которые я, возможно, не смогу побороть, держась при этом одной рукой за ворота бессмертия. Но не забывай, что и Криспин имеет доступ к воспоминаниям Дракона… и если мы с тобой ценим души других людей и, — надеюсь, — не дрогнув, встретим собственную смерть, на его порядочность в этом смысле полагаться не приходится. Если Зеркало не будет уничтожено, если Криспин сумеет найти его, вне всяких сомнений, он воспользуется им, не считаясь с ценой.

— Тем не менее вопрос остается… Как нам уничтожить его? Создатели Зеркала наделили его способностью защищать себя. И, сопротивляясь нам, оно может воспользоваться энергией душ жителей Калимекки.

— Я много думал об этом по пути сюда. — Дугхалл вздохнул и припал головою к лиане, на которой сидел. Он отталкивался от земли одной ногой — вперед-назад, вперед-назад, — лиана слабо похрустывала, покачивалась ветвь, за которую она цеплялась, и высоко над его головой в такт движениям Дугхалла шелестели листья. Он был похож в этот миг на ребенка, гадающего в лесу о своем будущем и мечтающего стать героем.

— Ну и?..

Дугхалл посмотрел на племянницу. Его строгий и задумчивый взор заставил ее похолодеть.

— Во-первых, дело в тебе: я хочу, чтобы ты стала Соколом, Кейт.

Кейт попыталась распознать в его взгляде намек на грядущие испытания, но, не заметив ничего, лишь пожала плечами.

— Хасмаль хотел посвятить меня в Соколы, — напомнила она. — Он хотел сделать меня Хранителем. Это звучит не столь уж зловеще.

— Действительно. Но когда ты присягаешь делу Соколов, тебя связывает с ними клятва.

Значит, она должна будет поклясться. Но все-таки это не казалось Кейт таким уж серьезным испытанием.

— Ну и что?

— Ты будешь связана этой клятвой, — произнес Дугхалл с легким нетерпением в голосе.

Кейт решила, что не понимает того, о чем толкует ей Дугхалл.

— Мне уже приходилось давать клятвы.

— Но ты никогда не чувствовала себя связанной клятвой. По-настоящему связанной. Ограниченной в своих поступках, данным тобой словом, обреченной лишь на действия определенного рода той связью, что образуется между тобой и всеми Соколами, живыми и мертвыми. Клятва Сокола, Кейт, это не пустые, брошенные на ветер слова. В нее вплетены тысячелетие и тысячи жизней. Тысячу лет слой за слоем впитывала она в себя чары, сотканные новыми и новыми жизнями. Ты приносишь клятву, и тогда… тогда… — Дугхалл закрыл глаза и на мгновение погрузился в собственные воспоминания.

Когда он вновь взглянул на нее, Кейт увидела, что его молодыми глазами на нее смотрит прежний старик.

— Это как если бы ты прыгнула с обрыва в бурное море. Волны подхватывают тебя и принимаются швырять, как игрушку, и тогда ты не скоро сможешь опять дышать и не скоро сумеешь доплыть до берега.

И потом, когда ты вновь окажешься на суше, разгневанное море навсегда останется с тобой. Оно сделается тяжестью, которую ты будешь ощущать на каждом шагу, при каждом вдохе. Не стану отрицать, что иногда это бывает удобно.

В тревожные времена ты сама почувствуешь тот путь, которым надлежит идти Соколу, — словно неукротимое течение понесет тебя в нужную сторону и убережет от поступков, не подобающих нам. Клятва станет второй твоей совестью — совестью, которая никогда не ослабеет и не станет нашептывать то, что тебе приятно было бы услышать.

— Пока я не вижу в этом ничего непосильного. Дугхалл вздохнул:

— Наша клятва может отвратить тебя от новых путей, новых идей и возможностей. Когда Возрожденный… погиб, течение бросило всех нас в море отчаяния. Вот почему столь многие Соколы в те страшные дни наложили на себя руки. Тысяча лет надежд, мечтаний и борьбы, тысяча лет приближения к великой цели рухнула в миг его смерти, и эта весть обрушилась на нас, словно волна цунами. Путь Сокола не дает ответов, у нас не стало причин продолжать собственное существование, мы не могли разглядеть другие возможности будущего. Ты дала нам опору, Кейт… вернула нам надежду, показала направление действий. Ты смогла сделать все это, потому что не входила в наш круг. Но как только ты окажешься одной из нас…

Кейт наконец поняла, о чем предупреждал ее Дугхалл.

— Но тогда не кажется ли тебе, дядя, что я лучше послужу делу Соколов в качестве их друга, а не собрата?

— Если бы уцелело достаточно Соколов, нужных для предстоящего нам дела, если бы сейчас они находились рядом, я не стал бы спорить с тобой. — Опустив на землю обе ноги, он наклонился вперед. — Однако находящийся здесь… предмет представляет собой большую опасность, которая возрастает день ото дня. Оно неотступно следит за нами. Малейшая допущенная нами ошибка — неверное слово или жест, — и оно призовет к себе других хранителей. И если эта вещь перейдет к действиям, то сумеет погубить нас. И оно сделает это непременно.

Кейт все еще не могла забыть того мига, когда Зеркало решило призвать к себе других хранителей… вспоровший ночные небеса багровый луч, Зеркало, исчезающее под водой у борта лодки, и вслед за этим их отчаянное бегство среди островов Тысячи Плясунов — она, Ри и его люди на веслах и рулевой Ян, приказывающий грести все быстрей и быстрей… Зажмурившись, она постаралась успокоиться.

— Не следует снова провоцировать его на такой шаг. Дугхалл также хранил в памяти их рассказ о пережитом тогда ужасе.

— Не следует. — Он соскочил с лианы и принялся расхаживать. — Чтобы уничтожить его, нам потребуется огромная сила, и к тому же очень скоро — пока никто не успел совершить какую-нибудь ошибку. Ты, я и Ри втроем должны будем пропустить через себя его могучие чары. К нам может присоединиться и Алариста, хотя при нынешней своей слабости она скорее всего станет самым хрупким звеном в цепи, которую нам нужно создать, чтобы убить Зеркало. Однако хватит и троих, если все они будут связаны обетом. Тогда мы сумеем создать зацбунд, кольцо власти. В это кольцо вольют свои силы все Соколы, мертвые и живые. Нас станет не трое. Мы превратимся в… легион.

— И, получив их силы, мы сможем уничтожить з… то есть эту вещь?

— Да.

— Жаль, что с нами нет Хасмаля.

— Мне тоже. Если бы он оставался с нами, я попросил бы только помощи Ри. И тебе можно было бы не давать клятву Сокола.

— А почему Ри? Почему не меня?

Дугхалл надул щеки и коротко выдохнул.

— По причинам, которые тебе не обязательно знать. Впрочем, если хочешь, слушай.

Кейт ожидала продолжения, скрестив руки на груди.

— Потому что он — Сабир, Кейт. — Дугхалл ответил на ее возмущенный взгляд печальной улыбкой. — Рожденный среди Сабиров, воспитанный ими, обученный Сабирами. При всей его любви к тебе, при всем новообретенном желании отречься от Волчьей магии и науки ради знаний Соколов, при всей его ненависти к злодеяниям Сабиров, в сердце своем он навсегда останется Сабиром. Если бы не погиб Возрожденный, все обстояло бы иначе. Возрожденный прикоснулся к Ри своею любовью, изменил его взгляд на жизнь. Если бы Возрожденный не умер, Ри служил бы ему в числе сильных. Но Соландер погиб, унеся с собой из этого мира свою любовь ко всем нам, и теперь воспоминания Ри о нем делаются все слабее и слабее, и сейчас он руководствуется в первую очередь своей любовью к тебе, но ведь любовь эта, в конце концов, не слишком обязывает его менять свои жизненные устои. Оказавшись загнанным в угол, Ри — я почти уверен в этом — будет защищать себя всеми способами, доступными для него… И если способы эти окажутся связанными с чарами Волков, мы с тобой можем расстаться с жизнью. Или того хуже.

— Он не сделает ничего во вред мне.

— Ты должна верить в это. И я тоже надеюсь на это. Но если бы я мог взимать золотой прейд со всякой женщины, которая хоть раз в своей жизни произнесла эти слова: «Он не сделает ничего во вред мне», имея в виду человека, который впоследствии забьет ее насмерть, то скоро стал бы самым богатым человеком на свете.

Кейт почувствовала, как гнев шевельнулся в ее груди.

— Значит, ты думаешь, что он способен ударить меня? Меня?

— Нет. Я не думаю, что он может сделать что-нибудь подобное. Но я знаю, что ты не имеешь представления о том, на что он способен. Ты не можешь знать этого. Он — мужчина, обладающий свободной волей и решимостью, и в таком качестве Ри непредсказуем, как и любой другой мужчина. Если же он даст клятву Соколов, это… в какой-то мере ограничит его возможности — в хорошем смысле этого слова. Вот почему если бы я мог выбирать из вас двоих, то предпочел бы его. Связанный клятвой и чарами, он не мог бы сильно навредить нашему делу. Кейт слабо улыбнулась:

— Понимаю. Не скажу, что мне очень понравилась твоя логика, но я могу понять ее.

Она ковырнула пальцем трухлявый бок бревна. Ноздри ее тотчас наполнил густой древесный запах, такой знакомый и успокоительный.

— И много ли времени потребуется на наше посвящение? Дугхалл фыркнул:

— Ты можешь принять клятву прямо сегодня. Это не то что клясться в верности иберизму в парниссерии. Не надо зубрить катехизис, учить молитвы и обряды, запоминать наизусть все признаки истинного человека. Тебе только нужно дать клятву в том, что ты обязуешься пользоваться лишь той силой, которая принадлежит тебе самой или свободной волей отдана в твое распоряжение. Обязуешься почитать священной всякую жизнь — и телесную, и вечную, — не творить зла своими чарами, не допускать его ни действием, ни бездействием, ну а если вред неизбежен, стараться уменьшить его, чтобы результат оказался по возможности наиболее благоприятным. Еще ждать обетованной Паранны и возвращения Возрожденного. Как только ты даешь клятву, она сама начинает следить за исполнением самой себя. — Дугхалл нахмурился и вперил задумчивый взгляд себе под ноги. — В отношении последнего пункта я уже не могу испытывать прежней уверенности. Возрожденный не придет в третий раз, а без него нам не видать ни Паранны, ни мира между людьми. Интересно было бы знать, какую клятву будут приносить новые Соколы…

Кейт вернула его к прежней теме:

— Если мы сегодня дадим наши обеты, то, может быть, сразу же и приступим к уничтожению…

— А? — Дугхалл вновь посмотрел на нее. — О нет, едва ли. Сперва нам нужно выработать план. Предмет, безусловно, будет обороняться… а нам необходимо быть полностью уверенными в эффективности совместных действий. Я думаю, мы будем готовы перейти к делу лишь после нескольких дней тренировок. Но даже в этом случае наши шансы на успех и неудачу будут приблизительно равны.

— Ты настроен более оптимистично, чем я. — Кейт вдруг во всех подробностях вспомнила, как, стремясь призвать к себе Криспина, Зеркало Душ вдребезги разнесло установленный ею экран, когда они попытались перевезти коварный предмет туда, куда он не желал отправляться. Кейт откровенно боялась Зеркала и сомневалась в том, что втроем, пусть даже и с помощью всех Соколов Дугхалла, они сумеют справиться с ним.

— Быть может, твой пессимистичный настрой вызван вескими причинами, — негромко произнес Дугхалл. — В отличие от меня ты провела возле него много времени. И наверняка лучше понимаешь суть дела.

Углубившись в собственные мысли, оба они ненадолго умолкли. Наконец Кейт поднялась, смахнув древесную труху и пыль с одежды:

— По-моему, нам пора возвращаться.

— Да, конечно. — Дугхалл посмотрел в сторону Дома. — Ты поговоришь с Ри? Я расскажу ему о клятве, если ты хочешь, но я полагаю, что лучше будет, если он услышит о положительных и отрицательных сторонах бытия Сокола из твоих уст, прежде чем обратится ко мне. Я не стану… не могу… заставлять его делать то, чего он не захочет.

— Он может отказаться. — Кейт обдумывала эту возможность. Ей и самой хотелось отказаться. При невозможности прикоснуться душой к Возрожденному, без надежды на обещанный миру город Паранну, вера Соколов, на ее взгляд, мало что могла предложить ей. К тому же после гибели Возрожденного, существование которого оправдывало любую жизнь, даже Увечную, она по-прежнему чувствовала себя всего лишь Шрамоносным чудовищем.

— Я понимаю. Если он откажется, наши шансы на успех уменьшатся. Но он должен присоединиться к Соколам по собственной воле. — Дугхалл в упор смотрел на нее. — Как и ты сама. Если ты принесешь клятву против желания, она не будет принята.

Улыбка, заигравшая на его губах, подсказала Кейт, что на лице ее, должно быть, застыло недоуменное выражение.

— Ты думаешь, — усмехнулся Дугхалл, — что если произнесешь положенные слова, то сразу же сделаешься Соколом, вне зависимости от того, желаешь этого на самом деле или нет?

Она кивнула.

— Я уже сказал тебе, что наша клятва — это не просто слова. Если ты в действительности не имеешь желания стать Соколом, ничто не сделает тебя им. Любые произнесенные тобой слова должны соответствовать желанию твоего сердца и готовности твоей души связать себя с делом Соколов. Ничто другое не сделает тебя одним из нас.

Кейт задумалась.

— Я скажу Ри об этом, — сказала она наконец. — А когда мы поговорим, сообщу тебе о нашем решении. — Это все, что я могу просить у вас.

Глава 21

Дугхалл завершил свои упражнения с зандой и поднялся, так и не стерев тревоги с лица. Он не понимал только что полученных указаний, ему не нравилось направление, в котором его подталкивали боги. Он всегда пользовался магией лишь для поддержания мира и гармонии, исключительно ради благих целей. Теперь же от него требовали совершить нечто противоречащее всем его убеждениям, и занда трижды настаивала на том, что именно этим путем следует идти, чтобы он и его Соколы смогли победить последнего Дракона и созванное им войско.

Дугхалл собрал свои чародейские принадлежности и, скрестив ноги, опустился на пол. Он надолго погрузился в размышления, подбирая слова заклинания таким образом, чтобы, вопреки недоброму звучанию слова, оно не могло причинить зла живому существу. Потом он вырвал у себя с макушки волосок, соскреб с внутренней стороны щеки кусочек кожи и сложил свои подношения в чашу. После этого бросил два крошечных белых шарика на лоскут черного шелка, предварительно расстеленный на каменном полу. Наконец, он окунул пальцы в крошечный фиал с прозрачным желе и подождал, пока оно подсохнет на руке.

Закончив с приготовлениями, он начал декламировать:

Он протянул руку к окованной серебром чаше и принялся ждать. Внезапно та наполнилась белым светом, знаменующим, что Водор Имриш принял подношение, а затем свет этот сделался холодным и мерцающим, поднявшись над чашей маленькими язычками. Дугхалл приблизил пламя к белым шарикам, которые поглотили его столь же быстро, как вода гасит свечу.

Когда погасла последняя искорка волшебного огня, Дугхалл прикоснулся левым указательным пальцем к одному шарику, а правым к другому. Оба они сразу же приклеились к коже… теперь они останутся на кончиках пальцев до тех пор, пока он не пустит их в дело.

Затем Дугхалл поспешно вышел в коридор, полагая, что у него осталось совсем немного времени для успешного исполнения задуманного, и отправился искать того, кто был ему нужен сейчас.

— Кейт, — сказал он, проходя мимо племянницы. — Приведи Ри в мою комнату, хочу обсудить детали будущей церемонии.

Дугхалл словно бы в рассеянии коснулся ее обнаженной руки и, избавившись от одной из сфер, отправился дальше. Он знал, что сейчас позади него Кейт замерла в коридоре, изучая спину дяди ставшим вдруг неуверенным взглядом.

В одном из верхних коридоров он столкнулся с Ри.

— О, сынок, — обратился к нему Дугхалл, прикасаясь кончиком пальца к запястью Ри… Вторая из сфер с легким щелчком перекочевала на кожу молодого человека. — Я только что видел Кейт, она искала тебя. Она была в коридоре у западного салона. Если только уже не ушла оттуда.

Покончив с этим, Дугхалл вернулся к себе, опустился в одно из узорчатых кресел и поежился. Ему казалось, что его вот-вот вырвет, поэтому он свесил голову между колен и оставался в такой позе, пока тошнота наконец не прошла.

Дело сделано. Он не знал, чего именно он добьется этим, и не понимал, почему боги направили его именно таким путем. Ему хотелось иметь четкую и ясную картину будущего — схему, которая позволила бы ему отчетливо видеть последствия его действий и знать о цене, которую близкие ему люди вынуждены будут заплатить из-за него.

И он принялся молиться о том, чтобы содеянное им не оказалось ошибкой.

— Мне это совсем не нравится, — сказал Ри. — После смерти Возрожденного у Соколов нет причин продолжать свое дело. Они жили, чтобы расчистить путь для него… теперь его нет, не будет и Паранны, и мира абсолютной любви тоже.

Он остановился посреди запущенной садовой дорожки и повернулся к ней лицом.

— Кейт, я охотно отдал бы свою жизнь за Возрожденного. Но не за тайную секту чародеев-миротворцев, одряхлевшую за тысячелетие. У них нет вождя. Нет направления. Не будет и целей, после того как… — Он успел остановить себя и не упомянул Зеркало вслух, но все равно поежился. Оно было слишком близко. — После того как они совершат свой последний подвиг.

Кейт сидела на краю фонтана, неподвижная, как и окружающие ее изваяния. Солнечные лучи играли в ее волосах, оттеняя на худощавом лице и без того темные глаза и полную нижнюю губу. Она смотрела на Ри задумчивым, внимательным и тревожным взглядом.

— Я знаю это. Но без нас они не сумеют выполнить это последнее дело.

— Ты не можешь быть в этом уверена.

— Не могу.

— Знаешь, по-моему, лучше подождать до тех пор, пока кто-нибудь из Соколов не ответит на призыв Дугхалла.

— Может быть, и так.

Ри строго поглядел на нее:

— Ты сейчас чересчур рассудительна, твоим словам не хватает хоть каких-нибудь эмоций. Немножечко чувства, ради богов, Кейт!

Она едва не улыбнулась. Ри заметил, как изогнулись уголки ее губ. Потом она качнула головой:

— Чувства здесь ни при чем. Поможет разве что логика… но я отчетливо ощущаю, что если не сделаю этого, то никто другой не заменит меня.

— Словом, ты считаешь разумным связать себя на всю жизнь нерушимой клятвой с людьми, которые неизвестно чего добиваются и не имеют ни цели, ни источника вдохновения, которые превратились в останки забытой цивилизации!

Теперь она действительно улыбнулась:

— В подобной формулировке такой поступок кажется безумным.

— Он действительно безумен.

— Был бы безумным, если бы ты оказался прав. Но с Возрожденным или без него Соколы имеют вполне очевидную цель. Они борются за то, чтобы магией занимались, лишь понимая всю ответственность этого дела… за то, чтобы чародеи использовали только то, что действительно и по праву принадлежит им. Магия должна служить обороне, а не нападению, защите невинных существ от прожорливых хищников. Соколы стоят за самопожертвование, за победу любви над ненавистью. За то, чтобы каждый из нас делал наш мир хоть немного лучше, чем он был, когда мы пришли в него. — Теперь в голосе ее зазвучала страсть, и сердце Ри дрогнуло. Уверенность в своей правоте окрасила щеки Кейт румянцем, заставила ее поднять подбородок повыше и смотреть на него взглядом параты — все это подсказывало Ри, что продолжение понравится ему еще меньше. — Соколы не могут более оправдывать свою борьбу надеждами на обетованную Паранну, но то, к чему они стремились всю последнюю тысячу лет, сейчас столь же истинно и значимо, как и в тот день, когда Винсалис начал записывать пророчества, ставшие потом Тайными Текстами.

Она поднялась — неподвижное изваяние превратилось в живую девушку, — подошла к Ри и опустила ладонь на его руку.

— Ри, Соколы — это то лучшее, что было в мире Древних. Они могут стать лучшим и среди того, что есть в нашем мире.

Они долго стояли, глядя друг другу в глаза, чувствуя смятение.

— Значит, ты все-таки хочешь дать клятву, — сказал он наконец. — Ты уже решилась.

Кейт казалась чуточку удивленной.

— Я не решалась на это до тех пор, пока ты не стал убеждать меня в том, что я поступаю неправильно. Тогда я вдруг поняла, что теперь действительно готова стать Соколом. — И все же Ри видел боль в ее глазах. — А ты не принесешь клятву?

— Если это сделаешь ты, я последую твоему примеру, — ответил Ри.

Кейт покачала головой:

— Я уже говорила тебе, что если ты не захочешь по-настоящему сделаться Соколом, слова не свяжут тебя.

Ри отвернулся от нее:

— Как могу я хотеть сделаться рабом чужой философии?

— А если бы ты оставался в Доме Сабиров и со временем сделался бы истинным Волком, ревностно служащим своему Семейству, — негромко сказала Кейт, — в этом случае ты счел бы себя готовым к принятию Волчьей философии?

В словах ее ощущался легкий укор, угадывалась попытка отыскать в нем слабое место, и Ри ответил на это:

— Не пытайся подловить меня, Кейт. Возможно, в подобном случае я выполнил бы требования моего Семейства, но здесь нельзя быть уверенным абсолютно. Я сопротивлялся своей Семье с куда большим упорством, чем ты своей. Это ты возвела между нами стену, ради своих родных… ради приличия. Ты предоставила мне комнату в твоем доме в тот день, когда мы нашли твою сестру, но в ней нет двери, которая соединяла бы наши спальни… помещение с такой дверью занимает твоя сестра. Она видит тебя по утрам, радуется твоей первой улыбке, первым звукам твоего голоса. А я нахожусь там, где не хочу быть, вдали от тебя, и чувствую, что ты стыдишься меня… что я недостаточно хорош, поскольку право судить обо мне принадлежит теперь твоей старшей сестре.

— Ты же знаешь, что это не так. Я люблю тебя и хочу провести с тобой весь остаток моей жизни. Я просто хочу, чтобы все, что составляет мою жизнь — включая тебя, — было по сердцу и моим уцелевшим близким. Элси отходит от всего пережитого очень медленно, но она обязательно признает и примет тебя.

— Мне кажется, что она признает меня быстрее, если мы объявим себя инканда, переберемся в отдельное помещение и разделим друг с другом ложе.

— Это слишком… поспешно. Я предпочитаю хоть и более долгий, но надежный путь. Элси уже поняла, что ты не совсем Сабир…

Ри вздрогнул и резко повернулся к ней. Кейт осеклась и умолкла.

— Что ты сказала? — спросил он голосом ровным и жестким. Кейт покраснела.

— Я объяснила ей, что ты ушел от Сабиров, не желая главенствовать над ними, что твоя мать объявила тебя барзанном и поэтому официально ты уже не принадлежишь к своей Семье.

— И тогда она согласилась признать меня? Решив, что я всего-навсего холощеный, прирученный и посаженный в клетку зверь, который живет с тобой только потому, что у него нет другого места?

Кейт покачала головой:

— Нет-нет… конечно же, нет…

— Мне следовало предвидеть это. Я должен был понять, что у нас не может быть совместного будущего. Должен был понять это, когда ты выделила мне отдельные комнаты, якобы только для видимости и ненадолго. — Ри отступил от нее на шаг. — Я по-прежнему Сабир, — негромко произнес он. — Моя мать лишила меня прав, положенных мне по рождению, но прав крови лишить не может. Я жил и умру Сабиром, ты жила и умрешь Галвеем, и даже Возрожденный, со всей его любовью и пониманием, не смог бы этого изменить. Как и твое желание, чтобы я стал тем, кем не могу стать.

Они смотрели друг на друга и видели, как между ними растет пропасть отчуждения.

Кейт стиснула кулаки, и Ри увидел, как глаза ее наполнились слезами.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— И я люблю тебя. Ты единственная женщина, которую я могу назвать желанной. Единственная и любимая. — Он глубоко вздохнул. — Но если ты не согласна принять меня таким, какой я есть, мы не можем быть вместе. Я не могу мешать тебе, Кейт. Я не хочу быть твоим позором, твоей ошибкой, олицетворенным грехом, который нельзя скрыть от мира. Я не буду притворяться, будто я не Сабир, чтобы твоя сестра признала меня.

— Но почему? Ты притворялся много раз. Чтобы спасти свою жизнь, ты ведь играл роль нормального человека, скрывая, что являешься Карнеем.

— Как и ты сама.

— Да, как и я. Мы оба часто что-то изображали, Ри. Никто из нас никогда не представал перед миром таким, каков он на самом деле. И у нас с тобой общая тайна, которой не знает никто другой. Лишь мы по-настоящему понимаем друг друга. Так почему же ты не можешь перестать быть Сабиром, чтобы мы могли жить счастливо?

Ри с грустью смотрел на нее и видел перед собой незнакомку в знакомой плоти.

— То, что ты просишь меня об этом, лишь подтверждает, что общего между нами на самом деле не существует. Я никогда не просил тебя отказаться от себя самой ради меня. И никогда не сделал бы этого, потому что многое люблю в тебе. Если бы ты не принадлежала к Галвеям, то не была бы собой. — Помолчав немного, он добавил: — И если я перестану быть Сабиром, то перестану быть и самим собой.