Глава 11

Вернувший себе человеческий облик Криспин, одетый в свои кроваво-красные шелка, шагал сквозь толпу по Шелковой улице. Мужчины и женщины расступались перед ним, знаки принадлежности к Семье действовали словно таран — их нельзя было не заметить, как невозможно было не проявить к ним должного внимания. Добравшись до лестницы, ведущей к жилью, снятому им для Алви, он в один миг взлетел наверх, перешагивая сразу через три ступени.

Еще не открыв дверь, он уже знал, что обнаружит там, ибо снаружи припахивало кузеном Ри. Криспин зарычал и распахнул дверь, надеясь все же отыскать там что-нибудь, что подскажет ему, куда увели его дочь.

Она была здесь в безопасности. Если бы он очнулся пораньше, если бы бежал быстрее, то мог бы опередить своего проклятого кузена. И Алви сейчас находилась бы там, где ей положено. Теперь же… теперь она сделалась пленницей, заложницей. Ведь Ри ненавидел Криспина столь же глубоко и страстно, как Криспин ненавидел Ри. Наверняка он будет мучить и пытать девочку, может быть, даже убьет ее, чтобы нанести Криспину удар побольнее.

Впрочем, подумал Криспин, Ри никогда не обнаруживал стремления к власти. Он избегал семейной политики и всегда держался в стороне, пока другие дрались за места в иерархии Волков. Он старался произвести впечатление человека, стоящего выше всего этого… Криспин, однако, полагал, что Ри просто не хватает смелости, чтобы, пролив немного крови, продвинуться вверх.

Возможно, какое-то время Алви ничто не будет угрожать.

Криспин вошел в квартиру. Следов насилия, запахов страха он не обнаружил. Женщина, которую он нанял ухаживать за девочкой — через посредников, проклятие, поскольку это казалось в то время наиболее разумным, — уже ушла, и в доме царили чистота и порядок. Записки тоже нет — ни от Ри, ни от Алви. Девочка вполне могла поверить, что Ри и есть ее отец, а этот мерзавец легко мог обмануть ее, чтобы добиться ее покорности.

Криспин поспешил на улицу, идя по запахам, оставленным Ри и Алви. Сбежав с лестницы, он направился по следам беглецов, с силой раздвигая толпу. Люди оглядывались на него, и он заметил, что обращенные к нему мужские и женские лица холодны и враждебны.

Если ему не удастся догнать их, придется вернуться и с пристрастием допросить здешнюю публику. Возможно, кое-кто из них заметил что-нибудь существенное.

След вел по улице в сторону, противоположную той, откуда он пришел сюда, и уходил на юго-восток. Оставив Торговый квартал, он оказался в районе Пелхемме, куда ни один человек в здравом уме ребенка не поведет. Но здесь, на весьма оживленном перекрестке, след вдруг исчез. Пробившись сквозь плотный поток повозок и обойдя перекресток кругом, Криспин не обнаружил следов Ри и Алви.

Значит, они сели в наемный экипаж, который мог увезти их в любую сторону, в любой уголок Калимекки. И теперь чем больше времени он потратит на поиски следа, тем труднее будет ему найти их.

Криспин остановился, стискивая и разжимая кулаки, ощущая, как впивающиеся в ладони аккуратно подстриженные ногти превращаются в жесткие и острые орудия убийства. Ему хотелось растерзать Ри, сейчас же, без промедления, но нужно было терпеть, ибо тот временно находился вне пределов досягаемости. В этот момент Криспин заметил прячущиеся в тени силуэты, ощутил на себе их внимательные взгляды. Так, так! Кто-нибудь из здешних подонков, из этого человеческого отребья, живущего в этом районе, мог видеть их. Молодой человек из Семьи в обществе очаровательной девочки в этой части города после наступления сумерек… Какая-нибудь местная шлюха или один из этих уличных шакалов расскажет ему, куда направились его дочь и ее похититель.

Криспин двинулся в сторону одного из силуэтов, ощущая исходившие от человека запахи голода, злобы и предвкушения; услышав, как участилось дыхание этой сволочи, как тихонько лязгнул кинжал, извлеченный из ножен, он усмехнулся.

— Мой добрый господин, — произнес он, вступая в пределы уличной тьмы, позволяя крошечной капельке своего гнева выскользнуть из-под контроля, разрешая своим ладоням — и ничему более — отдаться во власть нахлынувшего прилива Трансформации. — Смею надеяться, что ты желаешь помочь мне.

Свирепо улыбаясь, мужчина шагнул навстречу Криспину, выставив вперед длинный кинжал.

— Я те щас помогу… перебраться в могилу, миляга. Щас ты у меня отправишься куда надо: звать Семью здеся некому.

Криспин расхохотался и выпустил когти. И вдруг небо вспыхнуло синим огнем и сокрушительная волна чар прокатилась над ним и сквозь него, а за ней нахлынула тьма, что была чернее самой черной из ночей, она навалилась на него, ослепив, оглушив и бросив на землю, как быка на бойне.

Падая, Криспин ощутил короткий укол в бок. Потом боль повторилась снова и снова. «Подонок убивает меня! — успел он подумать. — Этот сукин сын закалывает меня кинжалом!»

Глава 12

Бросив свой красный плащ на землю, Даня вдруг почувствовала, как сквозь нее прошла волна чар. Карганы ничего не заметили; они не умели ощущать магию и были слепы и глухи к ее проявлениям. Но судя по тому, как побледнел Луэркас, она поняла, что и он испытал на себе действие магической волны.

Луэркас соскочил со спины лоррага на красный плащ: скорее, впрочем, скатился, чем спрыгнул. Он произнес свою речь, и карганы начали обнимать их обоих: сперва его — как воплощение своего спасителя, а затем и Даню, чего не делали с тех пор, как она вновь обрела человеческий облик. Потом они заметались по всей деревне, готовя пиршество, и Луэркас, оставшись наконец наедине с Даней, спросил:

— Ты ощутила это?

— Конечно. Он кивнул:

— Ты поняла, что это такое?

— Нет.

— Так погибли мои старые товарищи. — Он запрокинул голову назад, прищурив глаза и ухмыляясь во все лицо. Луэркас казался довольным, как кот на солнцепеке. Даня никогда не любила кошек.

— Ты уверен в этом? — спросила она.

— Абсолютно уверен. Поток магии, который ты сейчас ощутила, вырвался из Зеркала Душ — оно извергло из себя украденные жизненные силы, вернув их тем, у кого забрало их. Это могло случиться лишь в том случае, если мои собратья-Драконы были изгнаны из занятых ими тел и выброшены в Вуаль. Сегодня целая уйма ограбленных ранее людей ощутят себя переполненными энергией, и я не сомневаюсь в том, что через девять месяцев калимекканки нарожают целую кучу детей, раза в два, наверное, больше, чем обычно. — Говоря это он переминался с ноги на ногу и в этот момент ничем не отличался от взволнованного мальчишки, совсем не напоминая о том чудовище, каковым в действительности являлся. — Еще тысячу лет назад я говорил им, что если они не сумеют найти способ закрепить за собой захваченные тела, произойдет именно то, что и произошло. — Улыбнувшись ей, он широко раскинул руки. — Видишь, Зеркало не выбросило мою душу в Вуаль, правда?

— Увы. Мне очень жаль, что этого не случилось.

Лицо Луэркаса сделалось серьезным и сосредоточенным, он протянул руку и погладил ее по плечу.

— Ах, Даня… ты должна наконец забыть про свою обиду. Считай, что мы уже в пути, детка. Горстка наших врагов в Ибере устранила самых опасных наших соперников. Мы уже стали богами для карганов: весть о нас сейчас разносится по всем их селениям. Скоро мы с тобой сделаемся богами для хатрров, икваниканов и мириров. Не пройдет и года, как мы соберем целое войско преданных дикарей, отправимся в путь и тогда получим в свое распоряжение город, рабов и… обретем бессмертие.

— И ты, конечно же, рад этому.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Как, должно быть, и ты. Мое очаровательное дитя, Ибера покорится нам, если только не случится одна вещь.

— Какая же именно?

— Если наши враги не уничтожат Зеркало Душ.

— Но ты, кажется, говорил, что Зеркало не может повредить тебе, поскольку ты являешься единственным обладателем тела…

Даня едва не сказала: тела, принадлежавшего моему сыну, но вовремя остановила себя.

— Не Зеркало поместило мою душу в это тело, и оно не в состоянии изгнать ее, заменив душой законного обладателя этой плоти. Сейчас, во всяком случае, тело принадлежит мне по праву. Твоими, конечно, стараниями. — Он никогда не упускал возможности мимоходом задеть ее. Даня посмотрела на него с яростью. Улыбнувшись, Луэркас продолжил: — Дело в том, что Зеркало Душ создано как раз для того, чтобы можно было извлечь любую душу из любого тела и сохранять ее неограниченное время. Именно так мы, Драконы, и прожили многие века.

— И кто-нибудь мог бы воспользоваться им, чтобы извлечь твою душу из тела… если бы знал о тебе?

— И знал бы еще, как это делается. Даня задумчиво смотрела на него:

— Это трудно?

— Нет.

— Как жаль, что у меня нет Зеркала Душ.

— В самом деле? — Он изогнул бровь. — Что ж, ты можешь тешить себя мечтами о том, что завладеешь Зеркалом Душ, прежде чем люди, которые хотят уничтожить его, исполнят свое намерение. Можешь представлять себе, как оно окажется в твоих руках и как ты включишь его и вырвешь мою душу из плоти… если только эти мечты способны вдохновить тебя на предстоящее нам долгое путешествие.

Даня повернулась и направилась прочь, и на сей раз Луэркас не удерживал ее. Он опять посмеялся над ней, но Даня теперь знала, что у нее есть надежда — она действительно может попытаться отыскать Зеркало. Мерзкая тварь, думала она, я получу огромное удовольствие, увидев, как ты умрешь, и еще большее удовольствие я испытаю оттого, что убью тебя собственными руками.

Ну а пока ей нужно было собрать войско, чтобы победить врага. И совершить обещанное перед богами отмщение. Помогая Луэркасу, она имела полное право мечтать о его смерти. Более того, подобные мысли могли сделать эту подневольную дружбу более терпимой.

Глава 13

Кейт обернулась, услышав, как позади нее скрипнула дверь. В комнату ввалился Ри, посеревший лицом, вспотевший, едва ли не опирающийся на плечо очаровательной девочки.

— Он лишился чувств в экипаже, и мне пришлось помочь ему подняться по лестнице, — объяснила та.

Кейт заставила себя подняться на ноги, помогла довести Ри до постели.

— Ну, как ты себя чувствуешь?

Повалившись на кровать, он закрыл глаза:

— Жить буду. А ты победила их?

— Дугхалл узнал, как пользоваться Зеркалом, — кивнула Кейт. — И объяснил мне.

— Выбрав время, когда меня не было дома… подлый трус.

— Ты ничем не мог помочь мне. А порученное тебе дело не мог бы исполнить никто другой.

— Тем не менее при встрече я проломлю ему голову. Ты не должна была делать это одна. Я должен был находиться рядом с тобой.

Кейт не стала упоминать о том, что Ян не отходил от нее. Это было бы ужасной дипломатической ошибкой, решила она. Поэтому она заговорила о другом:

— Драконы побеждены… Они уничтожены. А ты привез сюда…

— Алви. — Ри с трудом сел на кровати. — Алви, познакомься с Кейт Галвей. Моей любимой, которая однажды станет моей паратой. Кейт, представляю тебя Алви Сабир, дочери Криспина Сабира, поведавшей мне такое, о чем тебе будет неприятно услышать.

Кейт перевела взгляд с Алви опять на Ри. Он понял ее без слов.

— Алви знает, что я не ее отец, и ей это было известно еще до нашей встречи. Она… — он пожал плечами, — она владеет неизвестными мне чарами.

— Это не чары, — возразила Алви. — Я не умею ворожить.

— Но ты заранее знала, что я приду за тобой, — сказал Ри. — Ты знала, что я не твой отец. Ты сказала мне, что Криспин преследует нас. Как еще можно узнать все это, если не с помощью чар?

— Я принадлежу к би'ихан хан джекил, — ответила Алви. — Идущим по дорогам. Сейчас ты назвал меня именем моего отца, данным мне при рождении, но зовут меня иначе. Я — Алви, дочь Лисы, ходящей по дорогам, из народа Семи Обезьян. — На лицо ее легла совсем не детская и многозначительная улыбка. — Народ Семи Обезьян внимательно относится к именам, и мне пришлось постараться, чтобы заслужить свое собственное.

— Прости меня, — сказал ей Ри. — Я назвал тебя так по незнанию. — И, тоже улыбнувшись, спросил: — А кто такие идущие по дорогам?

Девочка скинула туфли и села на постель, подобрав ноги под себя. Сложила ладони на коленях и начала говорить:

— Если ты стоишь на безлюдной тропе, она покажется тебе пустой. Ты можешь представить, что эта тропа ведет в разные места, в которых тебе хотелось бы побывать. Но на самом деле она не идет туда, куда тебе надо. Она уже там. Тропа, которая лежит под твоими ногами, становится оживленной дорогой в тринадцати и двадцати трех лигах в обе стороны от тебя, она проходит в самом центре людного города. Эта дорога слышит твои неторопливые шаги и — одновременно — поступь несчетных пешеходов. Дорога живет. Она слушает. Она ловит голоса, мысли и чувства. И если ты умеешь спрашивать, она расскажет тебе то, что знает. — Девочка виновато улыбнулась. — Но я не очень хорошо умею ходить по дороге. Моя нанте может слышать голоса там, откуда они доносятся. А мой слух различает лишь близкие голоса. И я никогда не слышу старые истории… Только недавние. Дорога может рассказать мне о том, что случилось вчера или позавчера… Но я не умею понимать ее, когда она говорит о тех, кто прошел по ней месяц или год назад. Я человек, и поэтому, — Алви вздохнула, — поэтому мне труднее слушать дорогу.

Кейт и Ри обменялись взволнованными взглядами.

— А кто не человек?

— Моя нанте. Я же говорила вам, что меня приняло к себе племя Семи Обезьян.

Кейт пожала плечами и развела руками:

— Я не знаю о таком народе.

— Отец отослал меня в Стосту, когда я была младенцем, и я не знаю, что случилось с моей матерью. Но, учитывая то, что мне удалось узнать об отце, можно не сомневаться в том, что она давно уже умерла. Со мной была няня, но она тоже умерла вскоре после того, как она привезла меня в Стосту. А среди жителей этого города няни для меня не нашлось. В то время там было моровое поветрие, которое унесло жизни многих стостанцев и моей няни. Осиротевшим младенцам могла помочь лишь горстка уцелевших людей. Поэтому меня отправили умирать в парниссерию, а бумаги передали парниссе. Он должен был послать в Калимекку весть о моей смерти.

— Но моя нанте — ее зовут Кууши, что значит Лиса, — пришла тогда в город и направилась прямо в парниссерию. Там она потребовала встречи с парниссой и сказала ему, что пришла за ребенком. Там на камнях внутреннего двора лежали голенькими осиротевшие младенцы. Некоторые из них уже умерли, но другие были вполне здоровы. Обо мне ни того ни другого сказать было нельзя, потому что провела под открытым небом всю ночь и не ела уже два дня. Я была тогда больная и голодная.

Парнисса повел ее к здоровым детям и сказал, что она может выбирать, но она объяснила, что пришла за младенцем, приплывшим из-за Западной Воды.

Нанте подошла прямо ко мне, взяла на руки и спросила у парниссы мои вещи. Она сказала, что будет заботиться обо мне, пока не придет время моего возвращения домой.

— То есть она знала, что ты находишься в парниссерии? — спросила Кейт.

— Так сказала ей дорога. Дорога привела ее ко мне.

— Выходит, за тобой неведомо откуда пришла незнакомка и спасла тебе жизнь. Почему? — поинтересовался Ри.

— Дорога рассказала ей мою повесть, и, выслушав ее, нанте решила, что народу Семьи Обезьян пора знакомиться с людьми. Она взяла меня в кецмут, тайный городок племени Семи Обезьян, и народ этот вылечил и выкормил меня. Когда я подросла, Кууши научила меня ходить вместе с ней по дороге и всегда говорила мне, что, когда я возвращусь в город своего отца, дорога поможет мне уцелеть. А когда наконец отец вызвал меня к себе, Кууши посадила меня на корабль, направлявшийся в этот город, и стояла на пристани, помахивая рукой, пока корабль не исчез из виду.

Кейт заметила, что глаза Алви наполнились слезами.

— Значит, ты самостоятельно приплыла с Сабиренского перешейка в Калимекку? — удивился Ри.

— Да.

— Почему же она не отправилась с тобой? — спросил Ян. — Столь дальняя дорога не по силам одинокому ребенку.

Улыбка Алви сделалась печальной.

— Здесь Кууши ждала бы верная смерть. В этом городе ее сочли бы Увечной, а дорога объяснила мне, что случается здесь с такими существами.

Ри и Кейт обменялись взглядами.

— Но если твоя нанте имела заметные Шрамы, то как смогла она войти в Стосту? Как сумела дойти до парниссерии и потребовать, чтобы ей отдали человеческого младенца? И почему парнисса отдал ей тебя? — недоуменно спрашивал Ри.

— Ни один Шрамоносец не может вступить в ворота парниссерии, сохранив при этом жизнь. Таков закон, — объяснила девочке Кейт.

Алви посмотрела на нее, потом на Ри, потом вновь перевела взгляд на Кейт.

— Но ведь вы оба до сих пор живы, несмотря на то, что являетесь Шрамоносцами, — возразила она.

По коже Кейт побежали мурашки. Девочка эта видела их обоих насквозь, видела, невзирая на экраны, на тщательную маскировку, невзирая на их многолетний опыт конспирации. Она мимоходом проникла в их секрет, раскрытие которого грозило им смертью. Конечно, Алви всего лишь ребенок, но даже сейчас она очень опасна.

— Но мы внешне ничем не отличаемся от людей, и парниссы не знают о нас, — ответила Кейт.

От внезапного страха рот ее наполнился горечью.

— Стостанцы не знают о существовании племени Семи Обезьян. Они считают, что являются единственными обитателями Красных холмов, — объяснила Алви.

Кейт решила, что речь идет о какой-то разновидности магического экрана.

— Но твоя нанте разговаривала с парниссой, когда забирала тебя.

— Когда людям племени Семи Обезьян нужно, чтобы их увидели, они могут убедить окружающих в том, что не отличаются от них. Но ненадолго. И если людей вокруг не слишком много. Отвести глаза одному человеку, да еще наедине с ним, не составит для них труда. Двоим или троим тоже. Но если людей больше, тогда… тогда… фокус этот получается у них не слишком хорошо. Моя нанте не похожа на человека. Но дорога сказала ей, что в парниссерии будет только один человек, причем именно тот, которому было жалко младенцев, пищавших на холодных камнях. Она пришла к нему, когда он устал, когда чувствовал свою вину за то, что не кормит детей и не заботится о них. Он хотел, чтобы кто-то спас младенцев, хотел поверить в то, о чем говорила ему Кууши: что к нему пришла женщина, которой нужен ребенок.

Задумчивый взгляд Ри застыл в неподвижности. Кейт смотрела на него, пытаясь понять причину поразившей его внезапной немоты. Но он не замечал этого, глубоко погруженный в размышления.

— Поселение в Стосте принадлежит Сабирам, — произнес Ри после долгой паузы. — Оно возникло примерно сто лет назад. И целый век Семья добывала в этих горах каберру, каучук, каэтцель и множество других сокровищ, которыми богаты земли, окружающие этот форпост. Я читал отчеты параглезов Стосты, приводивших в Калимекку корабли с товарами, собранными в качестве налога. Поселенцы ни разу не видели там никаких других разумных существ.

Алви усмехнулась:

— На Красных холмах у народа Семи Обезьян пять городов — таких же больших, как Стоста. И до двух из них от Стосты можно дойти за один день.

— Этого не может быть.

— Но это так, — ответила Алви. — Народ Семи Обезьян подружился с дорогами. А друзья держат секреты друг друга в тайне.

Ри энергично потряс головой:

— За целый век люди непременно должны были заметить хоть что-нибудь. Костры, отпечатки ног… какой-нибудь мусор.

Он недоумевал.

— Народ Семи Обезьян внимательно следит за стостанцами. Мое племя не хочет, чтобы его обнаружили. Люди не захотят принять нас.

— Среди стостанцев живут Карнеи, — сказал Ри. — Я допускаю, что племя Семи Обезьян могло остаться незамеченным для людей… но как твои соплеменники перехитрили Карнеев с их слухом и нюхом?

Алви таинственно улыбнулась:

— Если дорога дружит с тобой, сделать это не столь сложно. Кейт видела, как в глазах Ри растет непонимание.

— Словом, ты могла бы спрятаться от меня, но тем не менее позволила мне найти себя. И ты не нуждаешься в том, чтобы я защитил тебя от отца… если бы ты захотела этого, Криспин никогда не нашел бы тебя.

Она кивнула.

— Тогда почему же ты ждала, когда я приду за тобой?

— Потому что рано или поздно мне нужно будет встретиться с отцом… Я приехала сюда для того, чтобы попытаться спасти его. Но сейчас все дороги сходятся на вас двоих. Вы притягиваете к себе тревоги, спешащие к вам точно хищники на запах крови. Скоро к вам придет мой отец, и тогда я должна буду поговорить с ним. Но прежде, чем он придет, мне нужно объяснить, почему я нуждаюсь в вашей помощи для того, чтобы спасти его.

Алви закрыла глаза и стиснула кулачки — такая юная, хрупкая и беспомощная, что Кейт всей душой потянулась к ней, к этому совсем не по-детски серьезному созданию.

— Я знаю, что он убил вашего друга, — прошептала Алви. — Знаю, что он сотворил много зла. Но когда-то он рискнул всем, чтобы спасти меня. Я привыкла верить, что в нем все-таки есть что-то хорошее.

Слеза покатилась по ее щеке, и Алви нервным движением смахнула ее.

Кейт протянула руку и коснулась плеча девочки. Бесполезно объяснять Алви, что Криспин был и остается чудовищем. Она знала лишь то, что этот мерзавец ее отец и что он любит ее — и любви его хватило хотя бы на то, чтобы увезти свою дочь из города и спрятать в безопасном месте. Она хотела, чтобы Криспин оказался человеком, достойным ее любви — просто потому, что, кроме него и ее нанте, у нее не было никого на свете.

Кейт вполне понимала эту девочку.

Ри внимательно смотрел на них обеих.

— Кого же из наших друзей убил Криспин? — спросил он негромко.

Кейт вздрогнула. Она совсем забыла, что Ри еще не знает об этом.

— Он… — Она попыталась отыскать слова, чтобы смягчить удар, но их не было. — Хасмаля, — наконец выдавила она.

— Значит, Хасмаль мертв…

Кейт кивнула.

— Драконы способны были на такие деяния, которые мы прежде даже не считали возможными. При помощи связи, соединявшей его с Хасмалем, Дракон Дафриль вырвал его из лагеря и перебросил в Калимекку, к себе в подземелье.

Кейт закрыла глаза. Перед ней вновь поплыли картины пыток Хасмаля. И если она позволит себе углубиться в них мыслью, то физически почувствует все, что тот перенес в последние жуткие мгновения своей жизни. Ее замутило.

— Когда Дугхалл выбросил Дафриля в кольцо, Криспин вновь завладел своим телом. У него не было причин оставлять жизнь Хасмалю, и поэтому он убил его.

— Когда Дугхалл сказал, чтобы я шел к Алви, Хасмаль был еще жив?

— Нет.

— Старик надул меня дважды. — Лицо Ри потемнело. — Ему придется за многое ответить, когда мы снова встретимся.

— Будем надеяться на скорую встречу, — негромко произнесла Кейт. — Мы победили Драконов, но нам еще нужно уничтожить Зеркало Душ. И я не думаю, что мы сумеем это сделать без помощи Дугхалла.

Глава 14

Гируналле разложили дюжину костров вокруг прогалины и поставили несколько шатров, где можно было бы выпить и закусить. По краю поляны кольцом расположились девять фургонов, и изнутри этого круга доносились веселая музыка, смех танцующих и громкие разговоры. Дугхалл держался чуть в стороне от этого гульбища. Он пробовал все, что подносили ему празднующие гиру и солдаты, непринужденно принимал дружелюбные похлопывания по плечу и веселые поздравления, но в сердце его не было радости.

— Драконы мертвы, да здравствует мир, — пробормотал он, когда веселящиеся на время оставили его в покое.

Он поднял кружку, только что принесенную ему одной из девиц гиру, без устали распевавших веселые песенки, и сделал большой глоток. Адское зелье обожгло язык. Едкое и комковатое. Перебродившее козье молоко… любимый, более чем любимый напиток гиру… Однако, подумал он, следовало бы сперва заглянуть в кружку, а уж потом прикладываться к ней. Впрочем, ему нужно было кое-что сказать, а лучшего повода, чем кружка с зельем в руке, не придумаешь.

— За товарищей погибших, за друзей утраченных, но незабытых, — объявил Дугхалл, поднял кружку и снова хлебнул из нее. — И за будущее… чтобы оно было лучше прошлого. — Он сделал еще глоток, бросил глиняную кружку на утоптанную землю и наступил на нее, чтобы раздавить ее и тем самым скрепить тост.

— Ты разбил свою кружку, — весело сказал, подойдя к нему, один из его младших сыновей. — Если хочешь, я принесу тебе другую.

Однако Дугхаллу было не до улыбок. Он внимательно посмотрел на молодого человека, подобно другим многочисленным его сыновьям и дочерям появившегося на свет в результате пребывания Дугхалла на посту Имумбарранского бога плодородия, и подумал, каково приходится парнишке сейчас в далеких от дома краях, на чужой земле, где легко можно умереть, сражаясь ради непонятных ему целей. Внезапно обретенной Дугхаллом молодости он не удивился. Парень просто пожал плечами и улыбнулся: боги умеют делать всякие забавные вещи, и Дугхалл, таким образом, лишь подтвердил свой божественный статус. Остальные сыновья Дугхалла равным образом не проявили удивления.

Качнув головой, Дугхалл ответил:

— Мне хватит, сын. Пойду проведаю Аларисту. А ты… ты повеселись за меня со всеми.

Флейтист и три барабанщика только что присоединились к волынщикам, игравшим без перерыва всю последнюю стоянку. Пополнившийся оркестр завел разухабистую джигу. Сын Дугхалла ухмыльнулся, подхватил под руку стоявшую неподалеку женщину гиру, и вдвоем они направились к свободному клочку утрамбованной земли, еще не занятому танцующими. Включившись в общее веселье, они затопали, запрыгали и захлопали, глядя лишь друг на друга.

Дугхалл отвернулся от них и скользнул в ночную тьму, царившую за пределами кольца костров. Лагерь даже сейчас не оставался безлюдным. Как всегда, на страже стояли дозорные, возле Аларисты неотлучно находилась целительница, и тоненькой струйкой возвращались сюда те, кто уже перебрал или попросту устал от праздничного движения и шума.

Дугхалл посмотрел на яркие звезды, удивляясь тому, что их победа кажется ему сомнительной. Мы победили, думал он. Но победа обошлась нам слишком дорого. Мир лишился Возрожденного, погибли многие Соколы, убит Хасмаль. Алариста превратилась в древнюю, дряхлую, стоящую на пороге смерти старуху. Одни лишь боги знают, сколько людей погибло и сколько душ уничтожено в славном городе Калимекке. Я молод, но молодость моя оплачена жизнью друга… и молод я лишь телесно. Дух мой состарился и устал — намного сильнее, чем когда-либо прежде. Я знаю, что мы претерпели не самое худшее… но и то, что нам пришлось пережить, было достаточно скверным. И в эту праздничную ночь кто-то из нас должен вспомнить о той цене, которую нам пришлось заплатить, и пристально всмотреться в будущее, чтобы мы могли мудро обратить свою победу на еще большее благо мира.

Дугхалл надолго задержался возле фургона Аларисты, разговаривая с целительницей: в конце концов он сказал сыну, что оставил веселье для того, чтобы проведать ее. Он узнал, что Алариста крепко спит, а целебный напиток избавит ее сон от кошмаров на весь остаток ночи. Исполнив долг чести, Дугхалл направился в свою палатку. Он завязал полог изнутри и засветил фонарь, прикрыв его так, чтобы свет падал только вниз, оставляя в темноте стенки палатки. Если с улицы будет виден свет, на огонек может забрести какой-нибудь доброхот, а Дугхалл сейчас не желал ничьего общества.

Он развернул легкую черную ткань занды и некоторое время изучал вышитый на ней шелком круг. Серебряная нить делила его на двенадцать треугольных секторов, символизирующих грани явленного Соколам двойного куба существования. Дом, Дух, Жизнь, Удовольствие, Долг, Здоровье, Богатство, Мечты, Цели, Прошлое, Настоящее и Будущее. Каждый вышитый серебром знак поблескивал в тусклом свете, и Дугхалл ощущал присутствие богов в их бледных силуэтах, вырисовывавшихся на черном шелке, который олицетворял Вуаль — то место, где люди общаются с богами.