8

Мы миновали бульвар Беранже, по-прежнему двигаясь на юго-восток. Протянув Лоуэллу пачку дорожных карт, я попросил:

– Выберите маршрут на юго-восток, но не по магистралям.

Харви спросил:

– Попробуем миновать основную трассу из Бретани в Швейцарию?

– Да. Избежать засады.

Он принялся за карты.

– Кончим мы тем, что заберемся в Овернь.

Я кивнул.

– Там у меня есть друзья. Точнее, были.

На миг я вдруг решил, что мы попались: в двух километрах от города по дороге в Сен – Авертан перестраивали мост через Шер, на проезжей части валялась куча всякого хлама, и полицейский внимательно следил за каждой машиной.

Потом я сообразил, что он просто следит, чтобы не возникало пробок. Мост я миновал аккуратно и осторожно, и уже мчался на юг по местному шоссе сквозь виноградники и ряды новеньких коттеджей, пока что голых и необжитых.

Перекресток с национальной магистралью мы миновали благополучно, ни засад, ни машин Сюрте не встретили, и теперь впереди сюрпризов ожидать не приходилось. Шоссе оказалось вполне приличным и на прямых удавалось разгонять "ситроен" почти до сотни.

В таком деле все дороги все дороги по стране Сюрте блокировать не станет. Просто берут карту и рассуждают примерно так: выехали мы отсюда, в такое-то время, значит, сейчас должны быть вот здесь... Вот туда и отряжают засады, посылают машины на перехват. Как круги по воде: чем дальше, тем большее захватывается пространство. По моим расчетам до сих пор мы обгоняли разбегающиеся круги. Они должны были полагать, что мы еще не миновали Тур. Но теперь приходилось терять время на объезды, значит волна нас обгонит и к ночи дойдет до швейцарской границы.

Тоже неплохо: ночью мы будем еще далеко от Швейцарии, а назавтра эта самая волна успокоится. Может быть.

И тут я вспомнил:

– Нужно позвонить Мерлену.

– Зачем? – спросил Харви.

– Чтобы держать его в курсе дела и узнать, нет ли новостей. Он может от вашего имени выслать телеграмму из Парижа, мистер Мэгенхерд. Если не возражаете.

– Для чего? Кому?

– Капитану яхты, команде или кому угодно. С сожалением, сочувствием и надеждой, что их быстро отпустят. Что-то в этом роде. Ее разумеется перехватят и могут на время поверить, что вы в Париже.

– Неплохая мысль, – хмыкнул он.

Дорога стала хуже и все больше петляла, поднимаясь из плодородной долины Луары. Харви снова взялся за карту.

– Вы хотите забраться южнее Клермон-Феррана в глубину Оверни?

– Хочу.

– Но там мы не сможем держать скорость.

– Если заблудимся, всегда можно обратиться за помощью к полиции.

Он хмуро покосился на меня.

Мэгенхерд вдруг спросил:

– Что, если нас остановит полиция? Теперь ведь нас ищут.

Я пожал плечами.

– Остановимся, если только им не окажется сельский ветеран на велосипеде; от него можно удрать.

Девушка холодно поинтересовалась:

– Что случилось с бравыми вояками? Или полиция вам не по зубам?

– В известном смысле. Еще до встречи с вами мы договорились, что в полицейских не стреляем.

– Договорились? – возмутился Мэгенхерд. – Кто вам разрешил?

– Я считал, что вам нежелательны лишние осложнения, мистер Мэгенхерд.

Голос его походил на треск работающего телетайпа.

– Я плачу вам через мсье Мерлена. Значит ваши соглашения должны быть одобрены им или мной.

– Значит вы хотите, чтобы мы стреляли в полицейских? – спросил я.

– Я хочу знать, почему вы решили этого не делать. И только.

– Ну, если для вас нет разницы между бандитами, нанятыми вас убить, и жандармами, получившими приказ вас арестовать... Не говорю о моральной стороне – вы понимаете, на что в таком случае идете?

– О чем вы?

Я перевел дух и постарался говорить спокойно.

– Думаю, это не последнее ваше путешествие, и вам не все равно, чем оно кончится. Сейчас Сюрье вас ищет по обвинению в изнасиловании, и вы интересуете их после ограбления банка, убийств, побегов из тюрьмы, наравне, скажем, с угоном автомобилей и всем прочим. Но застрелите полицейского – и, бросив все, они займутся только нами. Даже если нам удастся скрыться, нас будут преследовать до адских врат и даже там потребуют выдачи. Ни одна страна в мире не станет укрывать убийц полицейского, потому что приходится считаться с собственной полицией. Вам ясно?

– Вряд ли это правда. Странно вы представляете реакцию полиции.

Харви закурил и задумчиво заметил:

– Если кто-то пытается бежать, вроде нас, им это даже нравится – все-таки их боятся, уважают. Но вы убили полицейского? Не убежали, не выказали никакого уважения. Значит не просто нарушили закон, а попытались его уничтожить. Разрушить все, что полиция охраняет: закон, порядок, цивилизацию. Собственно, вы нападаете на каждого полицейского. И потому это становится их личным делом – схватить вас во что бы то ни стало.

Мэгенхерд тихо протянул:

– Странно...

Мы не сбавляли ходу. Вокруг лежали просторные поля пшеницы, крупные каменные сельские дома с птичниками, выплескивавшими на дорогу кур, гусей и уток. Шоссе оставалось пустынным. Редкие прохожие разглядывали нас, принимая за соседей.

Мисс Джермен спросила:

– Откуда вы все это знаете? Вы тоже... Кто вы?

Харви сказал:

– Я – телохранитель, мисс Джермен.

– Но как вы им стали?

– Такой вопрос обычно задают проституткам, – сухо отрезал он. – Я служил в Секретной Службе США. Меня послали в Париж охранять президента во время визитов. Здесь мне понравилось, я вышел в отставку и занялся частной практикой.

Я покосился на его бесстрастное лицо и спросил:

– Давно это было?

– Несколько лет назад.

Значит спиваться он начал уже в Париже. Как следствие частной практики.

Девушка поинтересовалась:

– А вы, мистер Кейн?

– Я бизнес-консультант. В основном работаю на английские фирмы, экспортирующие товары на континент.

Мэгенхерд бросил:

– Я думал, вы участник французского Сопротивления.

– Нет, мистер Мэгенхерд. Несмотря на распространенное в некоторых кругах мнение, французское Сопротивление было французским, а не английским или американским. Я служил в управлении особых операций. Меня забросили сюда, чтобы наладить систему снабжения – и только. Дрались французы, я всего лишь поставлял им оружие.

Харви спросил:

– Где вы действовали?

– Париж, Овернь. Пришлось покрутиться как раз в этих местах, организуя снабжения.

Мэгенхерд буркнул:

– Ага, будто поняв, почему Мерлен нанял именно нас; значит ему повезло – я этого пока не понимал.

– Ловили? – небрежно поинтересовался Харви.

– Один раз.

– Как ноги?

– Хожу.

Девушка вмешалась:

– О чем вы?

– Гестапо, – пояснил Харви. – Рассказывают, что иногда они никак не могли решить, виновен тот или нет. Тогда его отделывали цепями по ногам и отпускали. Зато когда потом его ловили снова, пусть с новыми документами и под другой фамилией, все что нужно было сделать – взглянуть на ноги, и тут же становилось ясно, что человека уже допрашивали. И дело было сделано.

Помолчав, девушка меня спросила:

– С вами это проделали?

– Да.

– Простите.

Тучи успели разойтись, солнечные блики легли на зелень холмов. Дорога стала совсем узкой и извилистой, скорость резко упала. Еще немного – и мы оказались на проселке, вившемся через сосновый бор.

Я перешел на вторую скорость и запротестовал:

– Куда вы меня загнали? Дайте заглянуть в карту!

Харви покачал головой.

– Не мешало бы!

Я становился слишком раздражительным: за рулем провел уже девять часов, не спал и того больше. К тому же захудалые шоссе – совсем не то, что скоростные магистрали. Я устал, хотел есть, но еще больше – выпить. И покосился на Харви. Может быть, когда пойду звонить Мерлену, удастся пропустить за углом стаканчик – другой.

Проселок снова перешел в асфальтированное шоссе, сосны кончились.

– Я же говорил... Где остановимся поесть? – поинтересовался Харви.

– В ближайшей деревне. Мисс Джермен купит что-нибудь поесть, пока я звоню Мерлену.

– Сделаю. Хотелось бы поесть горячего, но вы опять скажете, что в ресторане слишком опасно.

– Я скажу, что это рискованно, мисс Джермен. И все, что я могу сделать, – это свести риск к минимуму.

Помолчав, она сказала:

– Пока наша поездка кончится, мне наверняка надоест смотреть, как вы избегаете риска.

– Вполне возможно. Но может надоесть и сам риск.

И часу не прошло, как мы добрались до небольшой деревушки – кучки домов и лавок старой каменной кладки у подножия холма. Потихоньку миновали магазинчик – он же газетный киоск и парикмахерская, жандармерию с трехцветным флагом и объявлением, что ночью за помощью следует обращаться в соседний дом, и наконец попали на крохотную площадь.

– Нет смысла останавливаться в другом месте, – объяснил я, не дожидаясь вопросов. – Если остановиться на шоссе, незнакомая машина привлечет еще больше внимания. Мы тут особо не задержимся.

Перейдя через площадь к почте, я зашел в телефонную будку и заказал телефонистке разговор с адвокатской конторой Мерлена. Слушают ли его телефон? Вряд ли рискнут проделать такую штуку с известным парижским адвокатом, но в полиции наверняка задумались, что известно Мерлену о Мэгенхерде: значит знают и о связи между ними.

Секретарша ответила, что шеф занят. Я настаивал, что не для меня, и требовал срочно его позвать. Назвался я Канетоном.

Мерлен взял трубку.

– Простите, инспектор, – хитрюга – адвокат не дал себя поймать и сделал так, чтобы я знал о полицейском в его кабинете. Потом заговорил: – Ах, мсье, мне очень жаль, но землемеры...

Мне было наплевать на всех землемеров на свете. Следовало бросать трубку и бежать. Но тогда инспектор сразу насторожится. Нужно было поддержать разговор и заодно извлечь из него какую-то пользу.

– Пришлось свернуть с прямого пути на "крысиную тропу" – я быстро говорил по-английски, рассчитывая, что слухач не успеет понять, а Мерлен справится. – Хорошо бы послать на корабль телеграмму от имени нашего общего друга, чтобы сбить всех с толку.

Он снова стал распространяться о ленивом землемере, который в разгар сезона торговли недвижимостью...

– Постараюсь позвонить вечером, когда определюсь с ночлегом. Вас прослушивают? Если да, скажите, что цена на дом поднимется.

Он меня уверил, что цены останутся прежними. Ведь должны же они учитывать его репутацию как адвоката. Я хмыкнул в трубку и сказал:

– Спасибо, Анри. Пока вы не занялись другим делом, купите мне симпатичный домик в деревне, где никто не слышал о полиции и иностранных воротилах, ладно?

Он заверил меня в самом горячем участии к моим делам.

Мокрый с головы до ног, я повесил трубку и вышел из кабины. Переходя площадь, я думал, какую только что совершил глупость. Если телефон просушивался, или решат вдруг выяснить, откуда был звонок, – нам конец. Блуждая среди холмов, концентрическую волну погони не обогнать. Но нужен целый штат сотрудников, чтобы прослушать все телефонные разговоры Мерлена за день, так что единственная опасность – если их записывают. Но он сказал, что нет...

Спор с самим собой привел меня прямиком к кафе. Я заказал двойной "марч" и купил пару пачек "житан". За минуту я покончил с выпивкой, еще столько же выяснял, как добраться до Лиможа, который находился как раз в противоположной стороне от цели нашей поездки.

Когда я садился в машину, Харви с интересом повел носом. Я бросил сигареты на сиденье.

– Одна пачка вам.

Сам завел мотор и осторожно выехал с площади.

– Что у нас на ленч?

Мисс Джермен сообщила:

– Хлеб, сыр, паштет, сардины, вишневый пирог. И еще бутылка красного вина и "Перрье".

– Я буду "Перрье", – сказал я. – Поскольку за рулем.

– Я тоже, – присоединился Харви. – Я стреляю, и даже не пропустил рюмочку в кафе.

Пришлось изобразить удивление.

Он улыбнулся, немного кисло. Но, может быть, улыбка на его лице всегда казалась кислой.

– Я не возражаю. Но прекрасно понимаю, как тянет промочить глотку, когда душа горит.

9

Мы ели на ходу. Девушка делала бутерброды с паштетом и сыром. Попыталась открыть банку с сардинами, пролила масло на себя, чертыхнулась, выбросила банку в окно и сообщила:

– Похоже, мы остались без сардин.

Мэгенхерд хмыкнул.

После вишневого пирога я закурил и почувствовал себя гораздо лучше: если полиция попытается оцепить все кругом, еще не значит, что нас поймают. Мы почти добрались до Оверни, а там я знал когда-то каждую тропинку...Гестапо уже пыталось когда-то меня перехватить.

Прекрасно понимая, что оптимизм мой вызван скорее двойным "марчем", чем едой и знанием здешних мест, я знал, что его действия хватит часа на два, но за это время немало чего могло случиться.

Харви спросил:

– У кого заночуем?

– У друзей.

– По Сопротивлению?

Я кивнул.

– Уверены, что они все еще тут? И все еще друзья?

– Найдем кого-нибудь. Выбор есть. Когда-то один из наших маршрутов проходил через эти места, и нам помогали множество местных крестьян.

Мы миновали Ля Куртин – большой военный лагерь, пустой и тщательно ухоженный, с караульными на каждом углу. Затем спустились в долину Дордони.

Мэгенхерд спросил:

– Мистер Кейн, когда мы спорили об отношении к полиции, вы заявили, что о морали говорить не будете. Почему?

Мы с Харви переглянулись. Старый хрыч за несколько часов не произнес ни слова – и неужели разродился?

– Ну, я спокойно отношусь к людям, которые спешат в Лихтенштейн, чтобы избежать налогов.

– Вы могли сказать "уклониться", мистер Кейн.

– Нет, мистер Мэгенхерд. Разницу я знаю. Уклоняться незаконно, а вы, конечно, законов не нарушаете.

– Но поступаю аморально?

– Мораль – вещь сложная. Вы поддерживаете фирмы во Франции, Германии, Италии, но не власти этих стран. Только и всего.

– Любая власть может решить, что ей недостает моих денег, и вполне законно постановить, что я их должен ей отдать.

Голос его скрежетал, как стальные шестеренки.

– Так поступить никто им не мешает. И если я заплачу, то стану глубоко моральным человеком.

– Сомневаюсь, мистер Мэгенхерд. Я бы сказал: вы или согласны платить, или нет. А вот должны ли вы платить – уже другой вопрос. Не нужно смешивать закон с моралью.

– Вы можете объяснить разницу?

– Не думаю. Но мораль границы не меняют.

Харви хмыкнул. Мэгенхерд помолчал.

– Но тогда, помогая мне, вы попадаете в щекотливое положение, мистер Кейн... Мсье Мерлен сказал по телефону, что вы хотели гарантий моей невиновности по выдвинутому против меня обвинению, и того, что мне нужно спасти свое состояние, а не украсть чужое. Значит вы хотели убедиться, что с моралью у меня все в порядке. – В его голосе все так же звучал металл.

– Мораль – вещь относительная, мистер Мэгенхерд. Сейчас я бы сказал, что мораль на вашей стороне, а не бандитов из Тура. Вы никому не угрожаете, а вас пытаются убить. И мне легко себя уверить, что я – на правой стороне.

– Но вы поверили мсье Мерлену насчет того... другого обвинения?

– Мерлен подтвердил, что обвинение ложное, а он адвокат авторитетный. И я кое-что знаю про обвинения в насилии.

Харви оживился:

– Да? Расскажите поподробнее.

– Во-первых, в таком деле не нужны свидетели. Все, что нужно – знать место и время, когда там находился нужный человек, да еще уговорить кого-нибудь пожаловаться, что именно там и тогда ее изнасиловали. А если суметь уложить их в постель, то можно получить еще и медицинское заключение. В любом случае все будет принято на веру – ее слова против его. И даже если до суда дело не дойдет, репутация человека будет запятнана. И недостаток этих обвинений в том же, в чем и преимущество: все зависит только одной женщины. Если она лжет, значит продалась, а продавшись раз продаст и дважды. Достаточно ей заявить, что обозналась – и делу конец.

– Я не выбрасываю денег на ветер, – последовал стальной ответ.

Мы с Харви переглянулись. Он хмыкнул, но продолжал молчать. Я на миг задумался. Потом сказал:

– Но мистер Мэгенхерд, вы бы даже сэкономили. Положим, поручили бы мне встретиться с этой женщиной. Я бы договорился, заплатил на пару тысяч больше, и все равно все это обошлось бы вам в половину цены нашего путешествия. И никакого риска. Неужели как деловому человеку вам это не пришло в голову?

– Человек – не только бизнесмен. Мораль тут...

– Мораль? Кто вспомнил про мораль? – едва не заорал я и тут же сбавил тон. – Мы говорим о ложном обвинении. Причем тут мораль? И если уж говорить о морали, то почему не защитить себя в суде?

– Мистер Кейн, я размышлял об этом гораздо дольше вас. Говорил он спокойно и очень уверенно. – Я ничего не выиграю, обратившись в суд. Зато есть риск, что по ошибке суд может объявить меня виновным. Перекупать же показания я не хочу. Почему я должен платить, если я прав? Вот причем тут мораль.

Надолго повисла пауза, только гудел мотор да свистел ветер. Потом Харви заметил:

– Лучший способ остаться богачом – считать деньги, намазав клеем пальцы.

– Мистер Лоуэлл, а вы не думаете, что не только бедняки, но и люди богатые должны тратить деньги с толком?

Харви заявил:

– Мистер Мэгенхерд, меня никогда не волновало, как тратят деньги богачи. Но вашу точку зрения можно понять.

По гримасе Мэгенхерда невозможно было уловить, недоволен он или улыбается. Но за солидной сытой физиономией вдруг проступило аскетическое лицо шотландского проповедника, мечущего громы и молнии с каменного алтаря.

– Его точку зрения можно понять, – буркнул я. – Его империя на грани краха, но свои принципы он отстоял.

10

Теперь все надолго замолчали. Небо снова затянуло серыми клочьями облаками, которые не собирались разродиться дождем, а просто прикрыли солнце. День начинался кислый, как выдохшееся пиво.

Под стать ему было и настроение, и я убавил скорость. Харви периодически сообщал мне номер очередной дороги, на которую следовало свернуть. Мэгенхерд с девушкой вообще не подавали признаков жизни.

Около пяти мы проскочили Конде-ан-Фень и въехали в предгорья.

Харви заметил:

– Теперь мы едем магистрали, не из главных, но...

– Не волнуйтесь, эти места мне уже знакомы. Попав сюда, я должен был почувствовать себя гораздо лучше, но вместо этого хоть перестал чувствовать все хуже. Здесь можно было гнать вовсю – пустынные дороги изобиловали поворотами, зато они просматривались далеко вперед. Оставалось только вовсю работать газом и тормозами.

Мы нигде не останавливались. Пассажиры не просили, я сам не предлагал: боялся, что не захочу потом трогаться с места.

Сен-Флу мы обогнули с юга, потом миновали Ле Пью. А еще через двадцать минут покатили по узкой извилистой дороге, обе стороны которой огораживали каменные стены, густо заросшие мхом.

Щит с названием деревни, сбитый каким-то лихачом, сообщал: "Динадан". Я остановился, не доехав до поворота, за которым начиналась деревня.

Харви устало повернулся ко мне:

– Попробуем на ферме?

– Нет, лучше в деревне.

Он кивнул на обочину.

– Четыре телефонные линии. Тут могут быть и жандармы.

Я только кивнул в ответ, вылез из машины и потянулся. Тело словно окаменело, суставы хрустели. Оставалось надеяться, что в Динадане мы найдем все, что нужно: у меня не было больше сил.

– Я прогуляюсь.

Перейдя дорогу, я открыл калитку в каменной ограде, за которой оказалось деревенское кладбище. Видно, Динадан – деревня старая, ибо кладбище оказалось изрядных размеров. И смотрелось куда лучше самой деревни. Там тесно лепились продуваемые ветрами ветхие домишки. Тут могилы выстроились аккуратными рядами, прибранные и ухоженные. И разнообразия было куда больше, чем в деревне. И большие склепы, утопавшие в цветах, защищенных от ветра стеклами, и простые плиты, лежащие прямо на земле. И любые варианты между этими крайностями. Но любая могила ухожена, надписи разборчивы, что мне и требовалось.

Времени на это ушло немало. Подняв глаза от очередной надписи, я обнаружил рядом мисс Джермен. За долгий день она пообмялась меньше, чем следовало ожидать, но даже на ее котике появились складки.

– Захотелось подышать свежим воздухом, – пояснила девушка, – и я подумала, что лучше не терять вас из виду. Не возражаете?

Я покачал головой и пошел по дорожке. Она следом. Помолчав, мисс Джермен спросила:

– Что вы делаете?

– Выясняю, что произошло в деревне с моего последнего визита.

Она вытаращилась на меня, потом сообразила, улыбнулась и кивнула.

Следующий склеп мог бы сделать честь знатному флорентийскому роду.

– Все-таки старину Де Гарра успели избрать мэром. Он мне говорил, что ждет этого лет тридцать. – Кивнув Де Гарру, я зашагал дальше, подумав, что на его могиле следовало посадить виноградную лозу, а не розы. Он давно бы стал мэром, будь у земляков уверенность, что в день принесения присяги его удастся застать трезвым. Что же, дайте время, и над стариком виноград вырастет сам собой.

Следующий мраморный памятник был гораздо скромнее.

– У него был гараж. Если сын унаследовал дело, сможем хотя бы сменить номера. Отец-то законы чтил...

Мы пошли дальше. Но вот я увидел фамилию Мельо и присмотрелся внимательнее.

Мисс Джермен спросила:

– Он воевал? Написано просто: "За Францию".

Я взглянул на плиту: "Жиль Мельо".

– Посмотрите на дату: апрель 1944. Мы с ним везли оружие в Лион и к северу отсюда наткнулись на засаду. В него попали, в меня нет.

Во время войны на памятниках жертвам Сопротивления патриотических надписей делать не дозволялось, и написали только "За Францию". А на моей плите могут написать "За 12000 франков".

Девушка что-то сказала. Я переспросил:

– Что?

– Но вы доставили оружие?

– Оружие? О да! В меня-то не попали.

Казалось, она хотела еще что-то спросить, но не решалась. Я продолжал проверку летописи семейства Мельо.

– Ну, если повезет, остановимся у Мельо. У стариков. Похоже, с ними все в порядке.

Я зашагал к выходу, изучая по пути более поздние могилы. Однако у калитки обнаружил, что мисс Джермен исчезла. В машине ее тоже не было.

Харви следил, как я устраиваюсь на сиденьи, но ничего не сказал. Лицо его посерело и осунулось.

Через несколько минут девушка выбежала из калитки и шлепнулась на заднее сиденье.

– Простите, задержалась.

Даже не спросив, где она шлялась, я запустил мотор, завернул за угол и перед нами открылся Динадан – деревушка, тесно застроенная каменными домами, словно в поисках тепла прижавшимися плечом к плечу. На первый взгляд с войны в деревне мало что переменилось. И разумеется никто не подметал мостовые, не засыпал колдобины и не убирал банки. В Динадане была дела поважнее: сначала выжить, а потом – разбогатеть.

Харви кисло обронил:

– Да, тут уж никому не придет в голову искать международных воротил.

У церкви, смахивавшей на крепость, я повернул налево в узкий переулок, и через полсотни метров остановился возле трехэтажного дома с балконом и потрескавшимся каменным крыльцом. Под ступеньками две серые кошки делили миску с выводком цыплят. Цыплята меня игнорировали, кошки подозрительно косились, словно решив, что я покушаюсь на их ужин.

Я закурил и постоял возле машины, давая возможность хозяевам меня рассмотреть. Потом дверь с шумом распахнулась и к нам заковыляла толстая старуха в бессчетных фартуках.

– Канетон, – крикнула она через плечо, – это мсье Канетон. – Потом остановилась как вкопанная, и улыбка исчезла. – Что, опять война?

– Нет, нет, – я замахал руками и успокаивающе улыбнулся.

Мисс Джермен за моей спиной спросила:

– Что она говорит?

– Хочет узнать, не означает ли мой приезд начало новой войны. Я никогда не приносил им добрых вестей.

Мадам Мельо доковыляла к нам и крепко обняла меня. Старая толстуха с годами вовсе не лишилась сил и едва не сломала мне ребра. Загорелое лицо покрылось сетью морщин, жесткие седые волосы были стянуты назад в бесформенный узел. Отступив на шаг, она осмотрела меня с головы до ног и улыбнулась.

Я попытался улыбнутся в ответ и начал объяснять: теперь я не Канетон, и больше не работаю на Интеллидженс Сервис. Я теперь сам по себе. Но так уж вышло, что меня опять преследует полиция, и нам нужно где-то переночевать.

Она восприняла мои слова совершенно спокойно.

Через плечо Мэгенхерд тихо подсказал:

– Скажите, что я заплачу.

– Не валяйте дурака, – отрезал я. – Или она откажет, или сделает это только ради меня. А попытайтесь сунуть деньги, она сдерет с вас круче, чем в "Ритце", а утром выдаст полиции.

С крыльца спускался сам Мельо – высокий, худой, сутулый старик с длинной лысой головой, длинными усами и двухдневной щетиной. Рубашка без воротника и обвисшие брюки стоили не больше пяти франков, но он наверняка мог вытащить из кармана столько наличных, чтобы купить наш "ситроен".

Старуха с ним не советовалась, как и в те дни, когда их дом был перевалочным пунктом на тропах сопротивления. Она отвечала за дом, он – за леса, поля и пастбища.

– Бедняга Канетон, с ним вечно неприятности! – старуха вздохнула и повела нас в дом. Я, морщась, пошел следом. Да, быть в бегах стало для меня привычкой.

И сразу нас усадили за стол. Размерами комната не отличалась, зато в ней было светло и тепло, и мебель вполне удобна. Да и вообще на хорошие вещи денег они не жалели. Рядом с фотографией Жиля в рамке, настолько потемневшей, что это могло быть только старинное серебро, стоял приемник, панель которого позаимствовали не иначе как с космического корабля. Тут я опять поморщился. Газеты в деревню вряд ли доходили, но в памяти времен войны осталась деревня без радио, а с этой штукой нас могли засечь еще на берегу в Кемпере.