28

Это заняло некоторое время. Совместными усилиями Кен натянул мою куртку, а его пробитая пулями полетела в кабину. Потом я взял фонарь и отправился на обследование дорожки. Мы оба пользовались автоматическим оружием, так что нужно было собрать гильзы. Мне посчастливилось найти все три, да еще отметину на бетоне от моей пули: пришлось затереть ее маслом, чтобы не казалась такой свежей. После этой подготовительной работы я уже мог содействовать расследованию всеми возможными способами.

После некоторого замешательства им удалось откопать местного полицейского, того же самого, который допрашивал меня по возвращении из Мегари, правда имени его я не помнил. Мы трижды повторили нашу историю. Сначала, чтобы ввести его в курс дела, затем для восстановления цепи событий и в третий раз для протокола. Все три были одинаков до мельчайших подробностей, кроме оружия и перестрелки. Ему она не слишком понравилась: он чувствовал, что мы чего-то не договариваем, и не мог понять причину такого поведения Юсуфа, а ранение Китсона благополучно осталось незамеченным.

Мне удалось немного продвинуть дело, задавая вопросы по поводу появления Юсуфа на летном поле, где ему делать было абсолютно нечего. Представитель администрации аэропорта бросил на меня ненавидящий взгляд, присоединился к нашей беседе и немного уладил дело.

Наконец полицейский провел долгие переговоры с начальством, правда на другом конце провода явно не одобряли его многословие в пятом часу утра. Наконец он подошел к нам, собрал листы протокола с нашими заявлениями и широко улыбнулся.

– Синьоры, вы можете следовать по своему маршруту. Вы, конечно же, вернетесь, если этого потребует расследование?

Прежде чем Китсон успел что-либо возразить, я уже буркнул "да". Мне было понятно, что наше отсутствие будет хорошим предлогом для проведения расследования спустя рукава. К тому же любые отрицательные факты в этом следствии будут говорить о их халатности в проведении предыдущего. Так что полицейский был искренне рад нашему отлету.

К тому же официально за мной не числилось никаких правонарушений, и я был свободен в своих передвижениях, а это при моей работе немаловажная вещь.

Полисмен проводил нас до двери и пожал каждому руку.

– Это тот самый парень, что прилетел с вами их Афин, капитан? – спросил он на прощание.

Я утвердительно кивнул. Он вздохнул и стал перебирать листы протокола.

– Все так и есть, как я уже говорил. Эти ребята совсем отбились от рук.

Это было единственным правдивым утверждением во всей этой истории.

В результате всей этой истории "Пьяджио" неуклюже встал к ангару задранным носом, на бетонной дорожке появились новые отметины, которые при свете звезд были похожи на масляные пятна, и некоторые из них действительно были таковыми. Мы поставили его в прежнее положение, влезли в кабину, и Кен дал мне вводный инструктаж по запуску двигателя.

Я нацепил пару облегченных пластиковых головных телефонов, которые больше походили на стетоскоп, включил радиопередатчик, снял "Пьяджио" с тормозов и дал ему покатиться вперед по дорожке.

С управляемым носовым колесом он легко бежал по дорожке и хорошо слушался руля. По маневрам на земле о самолете судить трудно. Кен замер в кресле второго пилота., его левая рука покоилась на коленях, а в тусклом свете кабины лицо казалось восковым. Во рту он держал незажженную сигарету.

Я довел машину до начала взлетной полосы и остановился.

– Дай мне порядок проверки.

Кен процитировал его для меня, и мои руки забегали по рычагам управления, проверяя и устанавливая. Они немного дрожали от вибрации двигателя, но корпус самолета оставался неподвижен. Он оживет только в полете, а пока мы были знакомы только заочно, и трудно предположить, что за характер у этого малютки. Я мог положиться только на порядок предстартовой проверки... смесь на автообогащение, число оборотов – максимальное, заслонка дросселя зафиксирована, подача топлива из концевых баков, бустерный топливный насос включен, закрылки на двадцать градусов, люки – заблокированы.

Китсон неуклюже пристегнулся ремнями, приглушил свет в кабине и теперь были видны только стрелки на циферблатах приборов. Отблески на ветровом стекле исчезли и за ним стала видна призрачная чернота ночи. Несколько посадочных огней уже прогорело и взлетная полоса приобрела щербатый вид.

– Все в порядке, – повернулся ко мне Кен.

Я только кивнул в ответ. Он нажал на штурвале кнопку радиопередатчика и сказал:

– "Пьяджио" запрашивает разрешение на взлет.

Диспетчер в контрольной башне прокашлялся и, наконец, отозвался.

– "Пьяджио", взлет разрешаю.

Я неторопливо окинул взглядом кабину и успокоил дыхание. Мне долго пришлось водить "Дакоту", даже слишком долго, а теперь предстояло выяснить, что я стою как пилот. А начать предстояло с ночного взлета без должного инструктажа.

Отличный маленький самолет без недостатков. Опусти закрылки на двадцать градусов, полностью выдвинь задвижку дросселя и он оторвется от земли уже на скорости шестьдесят узлов. Указатель скорости немного запаздывает, так что надо брать рулевую колонку на себя уже на пятидесяти узлах...

– Все о'кей? – голос Китсона прервал мои размышления.

– Да, в порядке, я освободил тормоза и медленно стал выдвигать задвижку дросселя.

Самолет резко взял с места и гул моторов наполнил кабину, он был белее резким и энергичным, чем у "Пратт и Уитни" моей "Дакоты". Я слегка тронул рулевую колонку: с повышением скорости самолет начнет чутко отзываться на мои действия.

А она нарастала быстро и даже слишком. Мне нужно было время, чтобы приспособиться к поведению машины, научиться чувствовать и предугадывать ее ответную реакцию. Она уже стала зарываться носом.

– Все нормально, отрываемся от земли, прокомментировал Китсон.

Стрелка указателя скорости чуть перевалила за пятьдесят пять узлов. Я немного ослабил хватку рук на штурвале. Самолет продолжал бежать по взлетной полосе.

– Подъем! – почти закричал мой приятель и потянулся рукой к рулевой колонке.

Стрелка уже прошла отметку шестьдесят, я сжал штурвал руками и взял его на себя.

Кен уронил свою руку на колени.

– Шасси, – выдохнул он.

Я нащупал нужный рычаг и потянул его вверх и стал следить, чтобы до набора соответствующей скорости "Пьяджио" не задирал свой нос. Наконец этот момент наступил, и я медленно стал поднимать закрылки. С некоторым опозданием самолет стал легко набирать высоту. На сотне узлов подъем стал еще круче, а я стал понемногу перекрывать дроссели.

Китсон снова потянулся к кнопке радиопередатчика.

– "Пьяджио" покидает зону аэропорта. Спасибо и спокойной ночи.

– Вас понял, "Пьяджио" покидает зону аэропорта. При необходимости получения пеленга для ориентировки запрашивайте военно-воздушную базу "Уилас". Спокойной ночи, синьоры.

Мы уже миновали высоту в тысячу футов, поднимались со скоростью сто узлов и держали курс более-менее на восток.

– Точный курс? – затребовал я.

Кен перебросил ногу на ногу, расстегнул ремни и прикурил от зажигалки сигарету. Потом он глубоко затянулся и выдохнул дым в лобовое стекло.

– Тебе нужно держать примерно на семьдесят градусов. Через минуту я смогу сказать точнее.

Я взял курс семьдесят градусов. Китсон выждал, пока самолет выровнялся, и осторожно встал с кресла второго пилота. По возвращении в его руках была дюжина карт, линейка, угломер и навигационная счетная машинка "Далтон". Потом он включил местное освещение и принялся работать с большой картой.

Мне уже было понятно, как эта машина откликается на малейшее движение штурвала и триммеров. Она была легкой и чувствительной, с небольшим налетом своенравия, только чтобы напомнить мне про свои два двигателя и расчет на большее число пассажиров. После моей старушки "Дакоты", этот самолет напоминал мне истребитель.

Я слегка перекрыл дроссели. Потеря мощности не сразу стала заметна, и самолет опустил нос несколько позже, чем мне ожидалось, а ее увеличение тоже не вернуло его в прежне положение. Машина реагировала на любые действия с некоторым опозданием. В следующий раз меня на этом не поймаешь.

Кен оторвался от своих расчетов.

– Зачем ты его раскачиваешь?

Я снова начал плавно набирать высоту, а он склонился над картой.

Через пару минут мой приятель наконец закончил свои вычисления.

– Наш курс должен быть шестьдесят восемь градусов. Ветер дует с берега, значит пока мы не окажемся через несколько минут над морем, переходи на курс семьдесят один градус.

С моей стороны возражений не последовало, но пока еще оставались сомнения в способности "Пьяджио" держать курс в пределах одного градуса, так что я продолжал держать прежние семьдесят.

– Если нам не удастся во время полета получить радиопеленг, то мы заблудимся, несмотря ни на какие расчеты.

– А ты реалист, – ухмыльнулся Китсон. Похоже теперь он немного расслабился. Напряженное ожидание моих ошибок на взлете сильно действовало ему на нервы. Я тоже был не в своей тарелке: впервые мне приходилось играть роль первого пилота в компании Кена. И я был уверен, что мне это нравится.

– Как тебе нравится машина? – спросил он.

– Отличная вещь. Как только у меня появятся лишние тридцать пять тысяч фунтов, сразу куплю себе такую же.

– Можешь держать курс шестьдесят восемь градусов еще три с лишним часа, а потом постараешься определить наши координаты. Вот сейчас ты отклонился на четыре градуса.

И это было правдой. Я вернул "Пьяджио" на прежний курс. Китсон пришпилил к держателю вторую, уже крупномасштабную карту и стал переносить на нее наш маршрут. В пять часов тридцать семь минут мы достигли высоты в десять тысяч футов и вышли на крейсерскую скорость сто восемьдесят узлов.

29

Звезды на ночном куполе неба несколько потускнели, и на горизонте стала появляться синева. Теплая и уютная кабина самолета навевала дремоту, а местное освещение напоминало о пылающем огне в камине. Мы утонули в больших кожаных креслах с автономной подачей теплого воздуха с потолка кабины.

– Хочешь кофе? – оживился мой приятель.

Я сонно посмотрел на него. Мне конечно хотелось бы тихо уснуть, но если это было не в моих интересах, то лучшего средства чем кофе просто не найти.

– Да, – с готовностью отозвался я. – А что в оборудование этого самолета входит еще и стюардесса?

– Просто электрический кофейник, – он поднялся с кресла и отправился в хвостовую часть самолета.

А мне нужно было выпрямиться в кресле, постараться настроить радиопередатчик на авиабазу "Уилас" и включить радиокомпас.

Я все еще ожидал от них проявления признаков жизни, как появился Китсон. В руке у него был кофейник и две кружки. Потом он поставил кофейник на цоколь панели приборов контроля двигателя, выдвинул из подлокотников кресел две серебряных подставки и поставил в них кружки.

– У нас кончился сахар. Так что тебе придется довольствоваться горьковатым черным кофе.

В эфире неожиданно прорезалась авиабаза "Уилас", которая кому-то передавала, что давление в приземном слое атмосферы тысяча восемнадцать миллибар, а ему предстоит сделать еще один круг, и на земле его будут ждать яичница с ветчиной. Ничего не поделаешь. Жизнь военных летчиков полна трудностей и лишений.

Я снял показания с радиокомпаса – двести пятьдесят восемь градусов, и Кен нанес их на карту.

– Послушай, парень, это означает, что ты оказался в трех-четырех милях севернее первоначального маршрута. С другой стороны, ветер скорее всего начинает менять направление. Оставайся на прежнем курсе, и посмотрим, к чему это приведет.

– Идет, – я сделал пару глотков кофе и почувствовал, как душа снова возвращается в мое тело. Небо уже стало синего цвета с голубой полоской на горизонте. Кен изогнулся, чтобы ему было удобнее дотянуться до кружки с кофе.

– Как рука? – поинтересовался я.

– Почти сносно, – он осторожно откинулся в кресле и выпил немного кофе. Я снова вернулся к поискам в эфире, но там царило сонное молчание.

– А вот и оно, – раздался через несколько минут спокойный голос Кена.

Я оторвался от своих манипуляций и заметил как на горизонте показался краешек солнечного диска, небо вокруг него стало белесым и безжизненным. На горизонте не было ни одной тучки, ни облачка, и солнечные лучи беспрепятственно устремились ввысь.

На моем лице появилась гримаса неудовольствия, наша уютная кабина теперь казалась мне крошечным и унылым островком в океане солнечного света. Китсон подался вперед и выключил подсветку приборов. Море темной массой лежало в десяти тысячах футов под нами.

Мой приятель посмотрел на часы.

– Когда мы сможем получить метеосводку?

– Скоро будем в районе Мальты. Но нам вряд ли удастся выяснить что-нибудь про погоду над Грецией. Так что придется подождать, пока не окажемся в пределах досягаемости Афин.

Он кивнул, а я снова начал вертеть ручку настройки радиопередатчика.

Солнечный диск уже показался над горизонтом, осыпая гребни волн золотыми искрами, а потом собрался с силами и залил все пространство океаном света. Мы с Китсоном молча наблюдали за происходящим.

Мне, наконец, удалось поймать радиопередачу с Луги на Мальте, а тут еще и вполне устойчивый перекрестный сигнал с авиабазы "Уилас".

Мы по-прежнему держались севернее расчетного курса и уже преодолели больше ста миль. Несмотря на некоторые огрехи в моем пилотировании, это говорило о наличии ветра скоростью около двадцати узлов с направлением в двести двадцать градусов. Я не возражал бы иметь ветер и посильнее. Все это указывало на то, что штормовой фронт еще оставался далеко впереди.

– Хочешь еще кофе? – спросил Кен, поднимаясь с кресла.

Я посмотрел на него. Его лицо в лучах утреннего солнца выглядело несколько бледноватым. Ему пожалуй вообще не стоило пить кофе, а лучше успокоить нервы, расслабится и заснуть. Пулевое ранение не такая штука, чтобы бесследно пройти от таблетки аспирина и глотка виски.

– Пока не нужно, спасибо.

– Мне хочется прилечь где-нибудь в салоне. Не могу дремать в кабине: все время продолжаю следить за этими чертовыми приборами, – сказал он и отправился поклевать носом на кресле по правому борту самолета, осторожно разместив на груди свою левую руку.

Я дал дифферент на нос, чтобы уравновесить тяжесть его тела, откинулся в кресле и закурил. Делать было особенно нечего: "Пьяджио" не оборудован автопилотом, но атмосфера за бортом самолета была спокойна и прозрачна как стекло.

Длительный морской перелет совсем не действовал мне на нервы, ведь пара этих двигателей благодаря миллионам набоба содержались в идеальном состоянии. К тому же не приходилось постоянно прислушиваться к их рокоту, "Ликомингсы" для меня были в новинку, и только по шуму работающих двигателей я все равно ничего не смог бы определить. Так что мне осталось просто сидеть, а это занятие обычно и составляет большую часть полета.

Около шести часов двадцати минут я снова поймал "Уилас", и тут же мне посчастливилось перехватить сообщение с Луги. После нанесения показаний радиокомпаса на карту оказалось, что мы точно идем по проложенному маршруту. Я взял на три градуса влево, скорректировав полет относительно направления ветра, тогда самолет не уклонится в другую сторону от рассчитанной трассы.

Радиопередатчик остался настроенным на Лугу, и мне хотелось дождаться, когда они начнут передавать сводку погоды. Наконец голос в динамике сообщил про преобладании над территорией Мальты ливийского западного ветра средней силы, с усилением по мере продвижения на восток; безоблачное небо и никакого намека на то, что происходит восточнее этих мест.

В этих местах штормовой фронт уже побывал, расчистил небо от облаков и оставил после себя западный ветер. Но не было ни одного намека, где он теперь находится; над греческими островами или же рассеялся над горными вершинами полуострова. Я ничего не мог сказать об этом, а афинское радио хранило гордое молчание.

После этого я снова вернулся к своему обычному занятию и стал следить за показаниями приборов, а затем воспользовался радиоальтиметром. Небольшим, но очень полезным устройством, которое может нам понадобиться, если придется проскочить под штормовым фронтом. Ведь обычный альтиметр, соотносивший высоту полета с давлением, в условиях непогоды был бесполезен.

Все шло нормально. Я выключил альтиметр и окинул взглядом циферблаты приборов. Теперь мне становилось ясно как и почему "Пьяджио" был укомплектован именно таким оборудованием. Набоб мог бы набить его новейшими радарами и прочими новшествами нашего времени, но вместо этого на нем было только самое необходимое. Частично это объяснялось отсутствием в Пакистане адекватной наземной службы, кроме того любой автомат требовал для своей четкой работы техников. Китсон мог решить, что лучше иметь только те приборы, с которыми он мог работать, не отвлекаясь от своего основного занятия. Я разделял его точку зрения; ведь куда лучше полагаться на свое умение, чем на сомнительные способности Хертера справиться с радаром.

Я немного подкрутил регулятор термовентилятора кабины и снова погрузился в свои размышления. Меня интересовало, зачем мне вообще стоило суетиться последние двадцать минут, а не спокойно сидеть в кресле первого пилота. К сожалению пищи для ума не хватало: ответ и так был мне известен. Просто стоило вспомнить, как я летал со свободным доступом к любой информации, которую мог предоставить мне эфир. В те времена у меня была полная свобода отменить полет или изменить его маршрут. Но этот в корне отличался от всех предыдущих. Штормовой фронт, где бы он не находился, мог спутать все карты.

30

Ближе к семи часам Кен встал со своего ложа.

– Черт побери эту руку, – пробормотал он и отправился в хвост. По его возвращении в кабине появился горячий кофе и банка с консервированными персиками, из которой торчала ложка.

– Все тебе. Я не голоден, – сказал Китсон.

– Благодарю. Как рука?

– Средне, – было видно, что ему с трудом дается его спокойствие.

– Возьмешь управление на себя, пока я перекушу?

Он пожал правым плечом и сел. Мне показалось, что ему сегодня легче было бы вообще не касаться штурвала, но это могло отвлечь его мысли от раненой руки.

Китсон тронул здоровой рукой штурвал.

– Принял управление на себя.

– Передал управление, – этот короткий диалог показал, что старые летные привычки не умирают.

– Я поймал Мальту. Тебе будет приятно узнать, что наш полет проходит в безоблачном небе и с западным ветром.

– Они ничего не говорили про Грецию?

– Они никогда этого не делают. А мы все еще находимся далековато от Афин.

Он кивнул. К семи часам мы уже преодолели половину пути, оставались последние триста миль. Я расправился с персиками и попытался поставить ее на штурвал.

– Впереди появились тучи, – голос Кена оторвал меня от этого занятия.

Я посмотрел вперед. До настоящих неприятностей еще далеко; еще не одно облако возвестит нам о их приближении. Будем считать их первым предупреждением.

Это были просто кучевые облака, невинные белые создания, заполонившие небо на шесть тысяч футов вокруг. Их появление ни о чем не говорило.

– Можно где-нибудь еще кроме Афин услышать метеорологическую обстановку над Грецией?

– Конечно. Это может сделать любой. Надо только выйти в эфир и запросить метеоусловия. Могу я взять управление самолетом?

– Передал управление, – Кен кивнул, откинулся назад и закурил. Лицо его было спокойным, а свою левую руку он запихнул в свою (а точнее говоря мою) полурасстегнутую куртку.

Мы миновали еще одно скопление кучевых облаков такой же протяженности как и первое, а горизонт бугрился новыми посланцами непогоды.

– По твоим оценкам на острове осталось драгоценностей на миллион фунтов?

– Только в том случае, если там находится все, что еще набоб не вернул себе. А все вместе потянет миллиона на полтора по рыночной стоимости.

Китсон удовлетворенно кивнул.

– Мне не кажется, что стоит выходить на открытый рынок, Джек. Может стоит поискать кого-нибудь с опытом в таких делах?

– Я знаю в Тель-Авиве одного парня. С ним можно будет иметь дело, – правда для меня осталось загадкой, как ему удастся с этим справиться. От его воплей потолок рухнет, если выложить перед ним золотой утвари на миллион фунтов. Но эта проблема меня пока не волновала.

– Во время наших совместных полетов ты, как мне казалось, был далек от всех этих дел, – оживился Кен.

– С тех пор я многому научился, – невозмутимо ответил я и достал сигарету. – Одно только непонятно: как тебе удалось напасть на след первой партии драгоценностей, которую мне нужно было доставить хозяину каравана?

– В Бейруте мы узнали про Миклоса, – тут он пожал плечами. – Его выдал парень, которому тот сбыл украшения.

– Которого Хертер чуть не убил?

– Откуда у тебя эта информация, – резко спросил мой напарник.

– Общие знакомые.

Китсон нахмурился, но затем с облегчением кивнул.

– Ах, она. Ну, да. Не могу сказать, что мне нравятся его методы.

– А кто может? – сказал я прикуривая. – Так что тебя навело на мой груз?

– Все очень просто, берешь пачку долларов и начинаешь задавать вопросы. Этот груз валялся в аэропорту больше недели, и все бумаги были давно оформлены. Пунктом назначения был указан Бейрут, но в день нашего прибытия в Афины он переоформил их на Ливию.

– Этого ты Его Превосходительству не говорил.

– И с той минуты мое сердце просто разрывалось от горя. А тебе нравится быть богатым человеком?

Я просто кивнул и вернулся к своим наблюдениям за горизонтом.

– А что ты сделаешь с этими деньгами? – спросил Кен.

Я выпустил струйку дыма в циферблат компаса и не спеша процедил:

– Мне давно хочется отправиться в Соединенные Штаты и заплатить за переквалификацию на четырехмоторные машины плюс инженерную лицензию. Затем сфера моих интересов переместится в Южную Америку. Там очень большие потребности в воздушном транспорте, и они постоянно создают новые авиалинии. Возможно я буду работать на какую-нибудь компанию или же создам собственную.

– Совсем как в старые времена: катание в горах на старом "Дугласе".

– Не совсем. Авиакомпании там обещают стать крупным и прибыльным делом. Настоящий бизнес. Это тебе не перевозки беженцев.

– И даже не оружия, – криво улыбнулся он. – Ты потерял десять лет, Джек. Сможешь ли ты руководить авиакомпанией?

– Думаю, да, – посмотрел я на него. – С соответствующей помощью.

Китсон посмотрел вперед и улыбнулся своим мыслям.

– Мог бы я нацепить четыре кольца и ходить между рядами кресел, помогая дамам пристегивать ремни безопасности?

– По международному законодательству, ты можешь застегнуть любой ремень по своему выбору. Но не стоит себя обманывать: им нужны не столько пилоты, работающие на публику, сколько специалисты, способные помочь созданию всей системы. Там еще очень много необжитых мест и едва приспособленных взлетных полос. Им нужны опытные пилоты практикой такого сорта.

Улыбка с его лица исчезла.

– Ну, ладно, мы можем получить там квалификацию, – неожиданно он криво усмехнулся. – Черт, а это идея.

– Что ты собираешься предпринять?

– Еще не знаю, – он потушил сигарету, взял кофейник, консервную банку и ушел на кухню. Когда Китсон снова появился в кабине, в его руках был небольшой справочник туриста в голубой обложке.

Стрелки часов показывали семь часов двадцать две минуты. Мне впервые удалось перехватить сообщение из Бенгази и получить отличный ориентир. Кен положил подставку с картой себе на колени и нанес его на ней. Потом я настроился на Лугу, но в эфире в данный момент царило молчание.