1

Я мчался по росистым лугам, длинные упрямые стебли сплетались на лодыжках и тут же размыкали бессильные объятия. И стройная девушка бежала навстречу мне, распугивая голубовато-жемчужных птиц. Я откуда-то знал ее имя – похоже, я видел ее раньше в этом сне. Айроу звали ее. Странно сплетались в этом имени яркая зелень лугов, звон стали и бесшумный полет стрелы, рассекающей голубой небосвод. Я кричал – кажется, звал ее по имени. Она, размахивая руками, тоже выкрикивала что-то на бегу. Я прислушался и наконец уловил звуки ее голоса в шуме весеннего ветра.

– Уходи! – кричала она. – Не приближайся! Возвращайся быстрее! Туда! Туда! Возвращайся в свой проклятый погубленный мир!

Я обернулся. И замер.

Позади расстилалось пожарище. Обугленные скелеты деревьев и кустов рисовали на фоне кровавого неба черную кладбищенскую решетку. Угольно-черный ковер покрывал холмы. Неслышно рушились черные башни, пересеченные косой багровой полосой. Неслышно воздвиглись они на месте цветущих лужаек, мимо которых я пробегал секунду назад; и так же беззвучно низвергались в холодную вечность небытия. И вообще ни одного звука не доносилось с этой стороны, со стороны востока – или запада? Солнце, рдеющее жарким углем среди дымных туч, касалось горизонта и было недвижно. Я почему-то не мог сказать, поднимается оно или заходит. Оно словно бы специально замерло в том месте на небе, откуда могло заливать густеющим багрянцем серебряные следы в золе.

Мои следы.

Там, где я наступил на ажурные прутики сгоревшей травы, обрушивая мертвое подобие жизни, стирая его в прах, оставался лишь легкий, как осенняя паутина, пепел.

Я посмотрел себе под ноги.

Под моими подошвами пылала земля.

И тут же сильный удар в спину заставил меня пошатнуться. Я отпрыгнул в сторону, но как-то медленно и с трудом. Как будто плыл глубоко под водой, и, прикоснувшись ко дну, попытался оттолкнуться, а потом снова опуститься в нескольких шагах оттуда.

Сзади была подбежавшая вплотную Айроу. Теперь и она не была похожа на девочку среди жемчужных лугов. Растрепанная, оборванная, покрытая копотью… Хо, а в саже и копоти на лице что-то прозрачное и жидкое проложило дорожку…

В следующую секунду Айроу в бешенстве ударила меня по лицу. Да так, что я готов был поклясться всеми коронами Радуги – на лице у нее отродясь не было ни одной капли соленой влаги, кроме пота.

– Убирайся к дьяволу, барон Мрака! – приказала она, и в голосе ее звонче, нежели в имени, звенела сталь. – Убирайся в ад, откуда ты родом, и никогда, слышишь, никогда не смей выбираться оттуда. Иначе, клянусь, я сама убью тебя, если никто иной не осмелится сделать этого!

Я успел заметить солнце у нее за плечом. Там, на зеленой половине мира, оно стояло еще высоко, хотя заметно склонилось к западу. Почему к западу? Не знаю. Как не знает никто на свете, хотя никто никогда в жизни не спутает медовое золото смуглого вечера с ослепительно белоснежным румянцем утра. Почему это так? Надо когда-нибудь подумать. На досуге.

– Ну? – Айроу напряглась.

– Почему? – с трудом выговорил я. Как-то очень трудно мне давалось каждое движение.

Айроу презрительно выпятила губу.

– Я сама долго не понимала, почему, – бросила она. – Пока ты не убил Бансо! Зачем ты его убил?

Предыдущую картину закрыло видение: отрубленная драконья голова на пожухшей траве. Из обрубка тонкой шеи тонкой ниткой тянется едкая смолистая кровь. И странное чувство вызывает теперь эта беззащитная птичья шейка – не страх, не отвращение, а жалость.

Почему-то у меня не находится ответа. Я знаю, что он есть, но не могу его найти, не могу нащупать в том вязком клее, на который, кажется, попались и тело мое, и душа.

– Я ухожу.

Больше мне нечего сказать.

Я бреду по безумной границе – левая нога по золе, правая по мгновенно вспыхивающей траве. Главное – не возвращаться, не оборачиваться, не попасть в собственный след. Не возвращаться по следам своим… Отчаянная дерзость вспыхивает во мне. Я рывком останавливаюсь – да, рывком, страшная сила инерции тащит меня дальше, но я упираюсь каблуками в визжащее пламя и останавливаюсь. И решительно наступаю на свой след.

Только горящая трава успевает мелькнуть перед лицом. Я провалился. Я мчусь по бесконечному посмертному коридору с бесчисленными поворотами, по неслыханному тобоганному спуску, по горной реке, огибающей все валуны в мире, я низвергаюсь в преисподнюю, преодолевая безумные препятствия…

Нет, рекой назвать это вернее – я не прилагаю усилий к управлению, да и не могу приложить. Меня несет по течению, как щепку. Только лица почему-то мелькают на берегу.

Данк. Кто это? Опять я знаю имя того, на берегу, и не могу вспомнить, ни кто это такой, ни откуда он знаком мне.

– Не волнуйся, малыш! Все гораздо хуже, чем ты боялся! – голос вроде бы знакомый. Но!.. Но, черт побери, но!.. Сплошные «но». Судя по всему, память тоже изрядно искупали в этом проклятом клее.

На следующем повороте – мама. Нельзя сказать, чтобы очень добрая.

– Ты допрыгался до серьезных неприятностей. За эти штучки я тебе еще оторву пару ушей! Попозже, когда все утихнет.

И в ее слова хочется верить. То есть не хочется, конечно, но очень верится. Интересно, сколько, по ее мнению, у меня ушей? Или это украшение излишне для неслухов?

А вот этого парня я видел совсем недавно. Только… только как же его зовут?

– Когда я замечаю, что кто-то из нашей компании узнал что-то новенькое, у меня сразу возникает мысль – а не слишком ли много он знает?!

Ласковое приветствие. Хороший друг, что ли? Нет, судя по откровенности интонаций, родственник. Близкий.

Вдруг я ощущаю настоятельную потребность крикнуть вслух одно слово… Нет, не слово. Имя… или название?

– С… сма-арт!

Не то. Звучит очень похоже… вы догадались. Любимое «но».

– Сен-Мартли!

Ближе. Но…

– Сей Мергель!

Река несется стремительно. До финиша – несколько секунд. Если не успею…

– Саармарг!

Ах, черт! Последняя попытка!

– Смаугли!

И я с размаха расшибаюсь об каменную стену, вернее, влипаю в железный столб, зачем-то вбитый посреди желоба, рассыпаюсь на сотни осколков и влетаю в солнечный день.

– Властитель Райдок! Извольте пробудиться!

– М-м-м, – я действительно то и думал, что сказал. Властитель Райдок – это я? А речка что, совсем кончилась?

– Властитель Райдок!

– М-мм-гм, ыгм, – изъяснился я и пошарил перед собой руками. Судя по всему, проклятый клей у меня и во рту побывал.

Да и глаза открылись с трудом. И сразу начали слипаться.

Склонившаяся над ложем служанка смотрела на меня с ужасом.

– Властитель Райдок!

– А гхы гм хмфы во, гы! – возмутился я и протянул руку с настойчивостью взгляда, то есть руку пустую, а во взгляде недовольное настояние на всем своем… Проснусь – объясню.

Ну что они, не могут, что ли, сообразить, что человеку нужен сосуд с жидкостью, для выпить внутрь?

– Властитель! – теперь в голосе этой таинственной женщины появились забота и тревога. – Вам плохо?

А кому на моем месте было бы хорошо? Только не нужно мне сейчас рассказывать об этой самой избранности и врожденном счастье принцев! Да, я вспомнил. Я действительно властитель Райдок. Для окружающих вообще Властитель с большой буквы. Ну и что? Что мне делать с этой большой буквой, если ни одна скотина кружку воды не даст? Пьяный кабатчик бы уже догадался…

– Воды, – наконец-то выдавливаю я из себя. – Хорошо мне. Только воды… Мне хорошо, и холодной водички.

Только самые неудобные места на самых тоскливых церемониях, без права выйти в туалет, только унизительная необходимость удерживать высоко поднятую голову на вытянутой из последних сил шее, без права сбросить двухпудовые золотые вериги, только непоколебимость хорошей мины даже тогда, когда безнадежная плохая игра уже закончена – вот и все, что достается принцам. Брошу все и уйду к чертовой матери в монастырь. Вот только вспомню, что это, и уйду…

– Воды дай…

Как же ее зовут, эту дуру? Селия… Или Сейла? И никакая она не служанка, а третья фрейлина двора, кстати… стерва.

– Властитель, вы заснули на солнце, я опасаюсь предложить вам холодной воды. Это может вызвать недомогание.

Я вяло отмахиваюсь.

– Вели чего-нибудь иного. Только жидкого и прохлаждающего.

Ну? Вы понимаете? Любому бродяге можно холодной воды, а принц Райдок обязан блюсти драгоценное для Короны здоровье!

Ну ладно, кокетничаю я, кокетничаю. Я вообще с детства капризный, и это мне как раз можно. Бродяге нельзя, кабатчику нельзя, фрейлине вот нельзя, а мне можно. Мне вообще все можно. Даже холодной воды, только со скандалом. Но скандал-то мне тоже можно!

– Селия…

– Сейлен, ваше могущество, к вашим услугам.

Почему не сиятельство? Разве не сиятельство? А впрочем нет, не сиятельство. Все. Просыпаюсь. Вспомнил я, что такое монастырь. Противная штука, однако! Не пойду я туда.

– Сейлен, я не разговаривал во сне?

Сморщился в попытке угодить целомудренный лобик.

– Я подошла всего за несколько секунд до вашего пробуждения, Повелитель. Ваша матушка приказала разбудить вас и готовить к церемонии. Ваше могущество изволили спать тревожно, но разговаривать не изволили. Сок шериса, если угодно.

Угодно, конечно. Я выпиваю почти полный кувшин приторной прохладной жижицы. Во рту становится еще пакостнее.

– Умыться!

Я постепенно все-таки выползаю из этого идиотского сна, хотя полного ощущения реальности еще нет.

– Сейлен, мне снилась какая-то удивительная глупость. Меня ругали за убийство дракона… Я как-то всегда считал, что убивать драконов – это подвиг.

– Разумеется, подвиг, мой Повелитель!

Все. Ожил. И в интонациях этой дуры… Кстати, сколько ей лет? Наверное, около двадцати. Черт, а в момент пробуждения она показалась мне эдакой немолодой бабищей… Сколько же надо извести благовоний и притираний, чтобы добиться такого потрясающего результата!

Сморщенный слуга подает поднос с умывательностями. Из косых прорезей в коричневом пергаменте лица за мной наблюдают внимательные глаза. Боги высоких храмов, это ж надо – запихать в такие крошечные щелочки такие огромные зрачки!

И вообще, странные они там, в Желтом Домене. Даже пленники.

Я быстренько разбираюсь в кувшинах. Этот с розовой водой, это спасибо; это травный настой, это с соком мыльного корня… Вот!! Чистая холодная вода, пожалуйте, ваше могущество!

Можно и без скандала. Пока Сейлен не видит.

– Сейлен, рассказывай новости, – я быстро отхлебнул из кувшина.

– Все уже готово, мой Повелитель. Сейчас вас облачат как подобает, матушка вручит вам знаки Огня и прямо к Перекличке Очагов! Уже сегодня я обращусь к вам «ваше сиятельство».

Ага, все-таки вот оно, сиятельство! Я почувствовал вдруг легкую озабоченность. С памятью что-то было не в порядке. Не могу сказать, что, но определенно что-то было не так.

Всякий знает, как порой чувствуешь необходимость проснуться, но не можешь этого сделать сразу. Вот ты уже понимаешь, что происходящее с тобой – только сон, но все же совершенно беспомощен; события идут своим чередом, а ты прилагаешь отчаянные и бесплодные попытки вырваться из наваждения наружу, в реальный мир, но не состоянии этого сделать.

У меня все было точно так же, только наоборот. Я уже давно проснулся и прекрасно осознавал реальность окружающего. Но я не мог до конца выйти из сна и овладеть здравой памятью. Памятью о реальных событиях.

Я застрял между сном и явью, только не так, как обычно – девяносто пять процентов сна и одинокий огонек пробуждения. Гораздо хуже – на девяносто процентов я уже проснулся и дальше просыпаться вроде было некуда. Но десять процентов моего мозга – те, которые делали меня мной, те, что придавали остроту моему разуму и хранили память о главном из прожитых дней – эта часть рассудка затмевалась пылающим факелом сновидения.

И я уже тянулся к этому, реальному миру – но сквозь мутную пелену призрачного видения. Сна. Бреда. Марева.

И реальный мир ускользал от меня.

Что такое, черт побери, эта самая Перекличка Очагов?

И почему я не должен был убивать дракона?

И самое главное – почему дурацкий вопрос из глупого сна кажется мне важнее, чем церемония, после которой приличных принцев с мозгами без сквозняков начинают называть «сиятельство»?

Я ополоснул напоследок лицо розовой водой и потянулся за куском ткани, чтобы утереться.

– Сейлен, – укоризненно сказал я, – сколько раз надо говорить, что шелк для этого дела не годится?

– Но это же не шелк, ваше могущество! – запротестовала холеная кобыла. – Это же радужная паутина с горных отрогов Желтого Домена! Ей нет цены, и красота ее все объясняет!

– Зато она совершенно не впитывает воду, твоя паутина! – рявкнул я. И я, кажется, не слишком похож на муху, чтобы обматываться паутиной по утрам!

– Уже полдень, ваше могущество, – ресницы Сейлен упрямо дрогнули.

– Все равно! Вели со следующего раза – только хлопок. Сто раз ведь просил!

– Хорошо, ваше могущество, – теперь голос девчонки дрогнул от скрываемой обиды.

Но ведь действительно сто раз просил! Черт бы меня побрал, всякую ерунду, чушь какую-то помню, а что я должен делать со Знаками Огня… Поздравляю вас, ваше почти сиятельное могущество, крыша съехамши на старости лет. Ах, дерьмо, а сколько же мне лет?

Приехали.

Третья фрейлина тоже плачет. Из-за тряпки. Отвернулась к колонне и плачет. Трахнуть ее, что ли, когда-нибудь? На досуге. Что-то я, кстати, уже грозился недавно сделать на досуге… Только что? А трахнуть, в смысле, для просветления мозгов. Только это палка о двух концах. У некоторых, наоборот, последние мозги странным образом мутнеют. Кстати!.. Что-то больно у нашей Сейлен мозги мутные… Уж не того ли я ее грешным делом уже? На досуге?

Как, даже этого не помню?

Все, принц Райдок. Иди-ка ты, парень, к маме, расскажи ей, что у тебя с головкой, и баиньки. Да попроси кого-нибудь, чтоб напомнили, где и как здесь писают, чтоб не пришлось менять пеленки. А в приличные места тебе пока рано.

Или уже поздно. Что больше похоже на правду.

Сколько же мне все-таки лет? Уже из принципа интересно. На ощупь больше пятнадцати и меньше семидесяти. Но, может быть, кто-нибудь знает точнее?

Интересная мысль. Такие мысли надо думать, долго и со вкусом. Вот обернуться, например, и небрежно так спросить: «Милая Сейлен, к слову сказать, сколько мне лет?»

Вот тут ребенок точно решит, что над ним издеваются, и умрет с горя. Нетрах… Тс-сс.

Кстати, пытаясь собрать извилины в кучу, я здорово старею с каждой минутой, если судить по тому, как я думаю о Сейлен. Тетка. Бабища. Женщина. Девка… к-кобыла… Девчонка. Ребенок.

А я, черт побери, тогда кто?

И почему все-таки нельзя убивать драконов?

Ой, тля!.. Мать и мать твою! Это цветок такой, наверное, мать-и-мать… Но дело не в цветке, а в принципе. Почему это спрашивается, Айроу меня, принца Белого домена, назвала бароном Мрака? Это как-то, знаете ли, обидно – барон… Что ли, я ей какой барон безродный? Я же принц… вроде бы. И что такое Мрак? Марах – знаю: город такой есть, почти на границе Оранжевого и Желтого доменов. Но все-таки еще в Желтом. Незадолго до моего рождения из-за него здорово воевали. Город несколько раз переходил из рук в руки и был почти что стерт с лица земли. Но в конце концов Желтые Горцы его отбили, расположили в руинах гарнизон неслыханной силы – четыре полных Знамени, и варвары отступили. В книгах и хрониках это обзывается Марахским конфликтом, но на самом деле это была война. Необъявленная, недолгая, но страшная, какой бывают только войны. А в слове «конфликт» есть какая-то несерьезность, даже игрушечность. Вот если я сейчас Сейлен в голову поднос запущу, это будет конфликт. С памятью у меня конфликт и отнюдь не пограничный. По-моему, это какой-то акт гражданского неповиновения. В смысле моих мозгов мне же. Или вот с Айроу у меня конфликт.

А конфликт ли?

Парень, тебе не кажется, что это все-таки война?

В мыслях моих наступила продолжительная напряженная пауза. Ну почему, почему события сна кажутся такими важными?

Наконец я начал кое-что соображать. Проклятый сон выглядит таким реальным (или наоборот, реальность такой зыбкой) потому, что я воспринимаю их с равной степенью недоумения. Я не помню событий, предшествующих последним минутам сна, и плохо понимаю их. Но я и реальность плохо помню и понимаю! Значит, они для меня находятся в равном положении. И сон даже слегка предпочтительней, потому что был сначала. Вначале был сон…

К тому же, бредовость сна воспринимается, в общем, естественно, и не вызывает протеста. А иррациональность, обрушивающаяся на бодрствующее сознание – это беспомощность. Это безмолвный вопль ужаса. Это, по сути, нежелание признать действительность, крик о помощи, попытка отказаться от злой истины, несогласие с ситуацией. Несогласие, доходящее до детской просьбы «не надо». Не надо мне такой действительности! Дайте мне проснуться еще раз, так, чтобы все было хорошо. Или верните хороший сон, который плохой, потому что страшный, но все равно очень хороший, потому что сон и никто на самом деле меня не обидит.

Кстати, пока я спал, я не знал, что это сон.

А дальше начинается совсем уж жестокий крутой солипсизм. Подлое дело. Проходит под девизом «а сейчас ты в чем-нибудь уверен?»

Что я могу? Строить предположения? Быть обманутым в предположениях и ожиданиях – больно, обидно, и очень некрасиво с собственной стороны. Обмануться. Обмануть ся, единственного, родного, ненаглядного!.. Ах, какая же я бяка нехорошая! Был бы. С вот таким «БЫ», с двух больших букв. Не буду я строить предположения. Я взрослый, большой, умный мальчик. Я сейчас подводить итоги стану. Три минуты на то, чтобы свести счеты с жизнью. От рождения до текущего момента.

– Сейлен, фруктов, зеркало, готовить одежду. Я тобой доволен.

Ха, как расцвела! Почему же ей так важно мое одобрение? Потому что принц (в скобках: карьера, деньги, титул, уважение окружающих, смешанное со сплетнями)? Или потому что любимый любовник (в скобках: сплетни окружающих, смешанные с уважением, титул, деньги, карьера)?

Так. Прекратить думать обо всякой херне. Мозгов осталось мало, их надо экономить. Они, мозги, еще призваны как-то спасти лицо (положение, титул, деньги, наверное… сплетни всякие). Самому мало!

– Фрукты, мой Повелитель!

Это вкусно. Может, это вообще первый в моей жизни по-настоящему осознанный фрукт, вот этот, который… как он называется, такой оранжевый с голубинкой? Совершенно идиотское ощущение; помню, что я всегда это забывал.

Еще раз «так». Что я помню? Почти весь окружающий мир, за исключением незначительных деталей. Основные принципы логики в порядке. Науки всякие помню… ну, если не считать того, что я их никогда толком и не знал. Совершенно ничего не помню о себе, не считая очевидного – мужчину, например, можно ощупью проверить, да и голос… Слово «мужчина» вызывает полный комплекс воспоминаний общего характера, но ничего личного. Прекрасно помню все, что произошло после пробуждения, и в состоянии это анализировать. Отчетливо осознаю свою ущербность и пытаюсь с ней бороться. Ни хрена не помню из той информации общего характера, которая имеет ко мне непосредственное, личное отношение. В частности, не помню географии родного Домена (хотя прекрасно вспоминаю карты зарубежных территорий), не помню архитектуры здания, возле которого нахожусь, дипломатии, генеалогии, истории последних лет, придворного церемониала – ни черта я не помню! Так, наверное, могла бы себя чувствовать кукла с мозгами, только что созданная великим мастером – зная все про мир и ничего про себя. Что ж, придется выяснять все заново.

То, о чем мне или при мне говорят, я достаточно легко вспоминаю.

Этим надо воспользоваться.

Но успею ли я за оставшиеся мне минуты раскачать кого-нибудь на сверхскоростное изложение основ моей биографии и сопутствующих обстоятельств?

Вряд ли.

Собираем в кучу уже известное.

Я, принц Райдок, еще не достигший всего, на что могу рассчитывать в силу происхождения, заснул… очевидно, в саду, вероятнее всего, у дворца. Если это дворец… бывают ведь и бедные принцы. У здания, содержащего апартаменты моей семьи – там ведь где-то одежда внутри, есть и кухня, и слуги.

У меня есть мать, которая меня ждет. Надо полагать, за некоторое время до моего рождения был и отец. Его дальнейшая судьба мне неизвестна.

Не отвлекаться! Мало ли чего мне неизвестно?

Я заснул и видел сон потрясающей яркости, сопровождаемый и прочими сенсорными сигналами, помимо зрительных. Отметим, что чувства были серьезно деформированы – например, горячий ветер со стороны рушащихся башен я ощущал отчетливо, огонь же под ногами совершенно не обжигал.

Бред какой-то. Главное, я знаю, что это был сон. И события в нем не соответствовали известной мне логике реальности. Когда же я проснулся, то испытал… что? Очевидно, это следует рассматривать, как локальную амнезию. Впрочем, я не психиатр.

По голове меня никто не бил, поэтому не возьмусь трактовать это безобразие как травматическое изменение.

Стоп!

Может быть, солнышко? Тепловой удар?

Удивительно избирательное нарушение, конечно, но что мы знаем о тайнах мозга? Перегрел бедный Райдок самую главную фиговинку в лабиринте извилин и остался без сладкого.

Поехали сначала, и быстро.

Если со мной обращаются, как с нормальным, здоровым существом, значит, до последней секунды бодрствования я не проявлял признаков психических отклонений. Значит, все помнил и на все реагировал нормально.

Если проснувшись, я обнаружил, что не помню ничего, значит, изменение произошло во сне. Есть!

Сам сон отчетливо делится на две части. От первой у меня осталось только смутное впечатление, что она, первая часть, была. Вторую я помню ярко. Очень ярко. Необычайно ярко.

Значит, я испортился черепком во сне, а именно – за несколько секунд до встречи с Айроу. Да понимаю я, понимаю, что встреча мнимая! Приснившаяся. Но все-таки…

Может быть, сон был… как это… вещий? Может такое быть? А вещие сны вообще бывают? Вещий… Мистика… Магия… Колдовство… Колдун…

Вспомнил!

Я такое вспомнил, что даже фрукт безымянный из рук выпустил.

Ну конечно же, бывает магия. Все бывает. Ни фига себе, решил, что помню все науки! Целая отрасль естествознания из головы вылетела!

Единственная, кстати, к которой я имею хоть какое-то отношение.

Я закончил Мальренский универсарий, кафедра ультрагностики, факультет сакральной проскопии. Я стажировался два цикла у магов одного из Великих Алтарей, в Храме Истины, в Дейненделльском лесу. Все это было за несколько оборотов до того, как Зеленый домен закрыл свои границы для чужеземцев.

Сейчас во всем Белом домене есть всего лишь двое, побывавших в Дейненделле – я и колдун Сагастен.

Еще тогда, в храме, во время мантического ритуала мне было дано знать: двадцати девяти лет отроду, почти одновременно с одним из решающих событий моей жизни, меня коснется во сне рука невиданного доселе чародейства. И будет это в сапфировый день, четырнадцатого счастоцвета, в столице Белого домена Дианаре.

Целый кусок жизни внезапно открылся передо мной. Без деталей, без особой ясности, но было это – как опустить обожженное лицо в прохладную воду. Теперь я знал достаточно, чтобы унять дрожь во всем теле. Теперь у меня был настоящий ключ, для того чтобы открывать сокрытое от меня.

Я был просто-напросто зачарован во сне. Сурово зачарован, так, как никому до сих пор и не снилось. А мне вот уже приснилось!

Ура! Еще раз ура!

Так жить можно.

Последняя маленькая проверка…

– Сейлен, напомни, пожалуйста, сегодня четырнадцатое?

– Четырнадцатое, мой повелитель, в сапфире, день благотворного источника.

– Четырнадцатое счастоцвета, – задумчиво повторил я, как бы размышляя вслух и незаметно поглядывая на фрейлину. Название месяца не вызвало протеста, Сейлен даже кивнула машинально. Вторая проверка!

– Скажи мне, только прямо и без церемоний… Как ты считаешь, не слишком ли я молод для того, чему суждено свершиться сегодня?

Сейлен раздумчиво и серьезно поглядела мне прямо в глаза.

– Нет, мой принц. Через несколько месяцев вам уже тридцать – по правде, самое время. Я понимаю, для Белого домена это не совсем привычно, но ведь были и золотые времена побед! Царственный Селекс, да упокоят боги его дух, стал Белым принцем в двадцать два года и правил сто одиннадцать оборотов! Да и Проклятый, не будь он назван, призывает к Цвету совсем молодых…

Ах, как много прояснилось, сколько вспомнилось! Что же ты замолчала, девочка, говори, говори… Эх!..

Ну, ладно. Я рывком поднялся с ложа.

– Одеваться!

– Прошу во дворец, Повелитель. Все готово, все ждет.

– Возьми фрукты, отнеси в комнату.

Не могу же я так просто признаться, что не знаю, куда идти! А принц должен идти первым – если идти вдвоем.

Однако теперь главное – не потерять ее из виду. Ишь ты, как рванула! И на ходу произведем очередную волну осознания.

Я – один из наследных принцев Белого домена. Мой отец жив, именно он сейчас правит страной – одиннадцатый правитель династии Селексингов, Белый принц Сенрайд. Сегодня я должен пройти официальную церемонию признания. Я еще не могу толком вспомнить, в чем она заключается, но сегодня я получу Цвет, место в наследной иерархии, вассальный город – столицу колората, и в нагрузку – право на титул «сиятельство».

И еще – есть нарушитель Закона Доменов, Проклятый, Отвергший Цвета. Он властвует над землями, что граничат с нами с юга. Смертельно опасный, воинственный сосед, играющий в Войну без правил.

А я, как на грех, зачарован.

Ну, это не беда. Теперь очень просто решить, что делать дальше. Следует при первой возможности встретиться с Сагастеном, рассказать и объяснить ему все… если я не сделал этого заблаговременно. Кстати, сделал или не сделал? Не помню.

Впрочем, это неважно. Можно спросить прямо у него. Сагастен поймет. Он ведь колдун опытный, еще прадеда моего помнит.

Потом надо будет вместе с ним – для страховки – провести обряд Сопричастности и тут же определить, на что призваны наложенные чары. Если на добро – пусть сбудутся поскорее и развеются. Если на случай – оценить и квалифицированно решить, стоит ли играть в кости с Удачей, или лучше стереть заклятие обнулением. Свести в пустышку.

Ну вот, кстати, хоть бы и в кости под него сыграть. В крайнем случае проиграю.

А уж если чары сотканы мне на зло, тогда проследить нить до Заклинателя – тоже, между прочим, интересный должен быть парень. Давненько я не слыхал о здравствующих Заклинателях снов. Впрочем, понятно, почему. Потому что проследить нить до нахала и лишить его всяческого здравствования. Голову оторвать скотине, если на зло заклял!

А на то преизрядно смахивает, потому что кто же на добро станет такое чикнутое заклятие наводить – с потерей последней памяти!

Но тут он как раз ошибся в выборе кандидата. Экий же я молодец! Двадцать минут размышлений – и конец всем его надеждам. Разобрались мы во всем, будем плавать карасем… Э-э-э, песенки поешь, по сторонам не глядишь. Куда Сейлен подевалась?

Ага, перекрестье коридоров, здесь налево, и в тридцати шагах по правой руке дверь распахнута.

– Сейлен!

Выглянула девочка из дверцы, звездочка моя глупенькая. А то мало ли у кого дверь распахнута?..

– Сейлен, принеси еще сока. Что-то я никак напиться не могу.

– Сей миг, мой Повелитель. Но извольте поторопиться, до церемонии полгонга, не больше!

За полгонга можно одеться, раздеться, уточнить наши с тобой отношения и одеться заново. Но рисковать не будем. Вдруг придется всей свитой вспоминать, какой сапог у меня левый?

Я величаво вошел в комнату. Плохо дело. Еще две девчонки и парень. Паж, надо полагать. Мой собственный, не иначе. Как же вас зовут, мерзавцы, навязались вы на мою голову?!

Придется обойтись безличными обращениями. А, вот это здорово! Здоровенное такое зеркало во всю высоту стены. А я все-таки лопух. Приказал принести зеркало еще в саду, а заглянуть забыл. Ну-ка, посмотрим, что мы там увидим… И увидим ли мы там?.. Хвала богам, увидели. Значит, до состояния полной нечисти я не дочарован. И на том спасибо.

А вот на столике лежит симпатичный блокнот с вдохновляющей надписью «Для памятных заметок». Вот чего мне всю жизнь не хватало. Только небрежнее, Райдок, ленивее… Не привлекай внимания любопытной рожей… Какая сволочь страницы склеила своим поганым вареньем?

Какая, какая… Есть тут одна… бесцветный принц такой… Так, четырнадцатое счастоцвета… Ну я и умница! Как же я себя люблю! Велеть Орбену подать Ванаир…

– Орбен! Ты приготовил Ванаир?

– Но Повелитель, это же боевой меч!..

– Именно!

– Повинуюсь!

Парень сбежал. Дальше. Велеть Ирмис и Алоре подобрать белые камни Белого домена. Логично.

– Ирмис! Алора! Какие камни вы принесли?

– Рубины, ваше могущество, шпинели, турмалины…

– Белые достали?

– Но ведь, ваше могущество…

– Растяпы! Цвета Домена!

– Ох!.. Сей миг, Повелитель!

Исчезли. Определенная логика записи наблюдается. Услать Сейлен за напитками. Уже. Открыть средний ящик секретера и вынуть синий конверт. Так. Вот этот ящик… и надо полагать, этот конверт.

Перед тем, как взломать печать, я глянул на надпись поперек конверта и остолбенел. Я потерял дар речи. Я потерял дыхание. Я потерял контроль над собой, остатки здравого смысла, с таким трудом соскребенные со стенок всех сусеков, я потерял присутствие духа… Я потерял голову. Я остался один, нагой и трепещущий ребенок на самом краю пропасти безумия. Я не потерял только сознания и до сих пор не понимаю, как мне это удалось.