– Дословно не помните?

– Н-нет.

– Понимаете, мне важно, Игорь Сергеевич, как дер­жался Платонов. Только развязно или нахраписто и нагло. И что девушка – давала она резкий отпор или как-то так… двусмысленно. Существо дела не меняется, но ситу­ация перед дракой… понимаете?

– Да, разумеется.

Пал Палыч поймал его взгляд и не отпускал, стре­мясь через этот «канал связи» привести его в нужное состояние.

– Я взываю к вашей памяти. Вы ведь все видели и слышали. Слова, интонации, жесты – где-то они отло­жились, надо только вытащить на поверхность. Постарай­тесь сосредоточиться, Игорь Сергеевич. Представьте себе снова: тепло… ранний вечер… табачный ларек… красивая девушка скучает…

– Все очень похоже… – отрывисто и одышливо про­должил Власов за Пал Палычем, – слишком похоже… Теплый ветер порывами, и пахнет сирень… Деревья ше­лестят.

«Сирень?!.. Ладно, потом».

– К девушке подходит парень… установлено, что он был навеселе… голова немножко хмельная…

– Да, – согласился Власов, – голова хмельная. – И взволнованно заспешил, будто сам с собой: – Он гово­рит: «Как жаль, что вы ждете не меня». Она отворачивает­ся. Ветер кидает ей волосы в лицо. Она говорит: «Отстань­те» или «Оставьте»… Но всерьез или только для виду – это невозможно понять. Поэтому он не отстает. Он гово­рит… пошлости, конечно, но она ему страшно нравится… Синие глаза, синее платье и рыжие волосы на ветру… – Вдруг он умолк резко, с разбегу.

«Ой-ой. Что на него накатило? Чердак в порядке, а понес несуразицу».

– Игорь Сергеевич, вы не жалуетесь на зрение?

– Нет, – сквозь зубы.

– Какого цвета папка?

– Коричневая.

– Эта?

– Серая. Я не дальтоник.

– Извините, заподозрил. Потому что на девушке была черная юбка. И белый свитер. И… разве она рыжая?

– Нет, обыкновенная блондинка. – Он хрустнул пальцами. – Из меня, как видите, никудышный сви­детель.

– Да, что-то вы начали фантазировать. А мне нужно только то, что вы действительно видели и помните.

Перспектива продолжения допроса вызвала у Власова отвращение.

– Надо пойти лечь, – соврал он. – Что-то скверно…

– Позвонить в медпункт?

– Нет, это бывает… Я приду завтра или послезавтра… Можно?

– Послезавтра в то же время, – назначил Пал Палыч.

Подписал пропуск. Загадочный свидетель ушел. Знаменский посидел в раздумье. Затем, полистав справочник, снял телефонную трубку. )

– Гидрометцентр? Здравствуйте, следователь Знаменский с Петровки, 38… Да, пожалуйста. Вопрос такой: какова была сила ветра в Москве вечером девятого апреля?.. Да, сего года. Жду… Да? Практически безветрие. Спасибо.

«А если он малость «того»? Шелестят у него деревья и пахнет сиренью. До сирени и сейчас-то далеко».

Бестолково потерянный час дорогого времени. Больше Знаменскому даже думать о Власове было некогда.

При всем сочувствии к его горю, отец потерпевшего был Пал Палычу неинтересен. Желто-седые виски, ран­ние морщины, неотмываемые рабочие руки, громкий голос (от привычки перекрывать шум в цеху) – типичная незапоминающаяся внешность. Но не во внешности заключалась неинтересность, а в кондовой «правильности» Ивана Федотыча. Он был честнейшим, добросовестным и ограниченным человеком. Из породы почитающих себя всегда правыми моралистов и зануд.

Личная беседа с ним была не нужна Пал Палычу, на то телефон есть, чтобы уточнить две-три мелочишки. Но отец попросился прийти. Как отказать, не выслушать?

– …На медные деньги растили. И вырос справный парень. Через три месяца защитил бы диплом, стал архи­тектором. За что ему такое? За что нам с матерью?!..

Однако надо хоть какую-то и пользу извлечь для следствия.

– Скажите, Алексей по натуре вспыльчив?

– Нет, характер спокойный, основательный.

– Вы были дома, когда он уходил – в тот вечер?

– Дома.

– И все было нормально, Алексей не нервничал? Я спрашиваю потому, что он впервые опоздал на свидание и Рите показался несколько возбужденным.

Отец помолчал хмуро.

– В тот вечер промеж нас разговор вышел… насчет этой девицы…

– Она вам не нравится?

– Да чему ж там нравиться?! Лицо размалеванное, юбчонка – одно название, повадки, словечки… Вы ее видали?

– Сейчас коротких юбочек полно. Примелькались.

– Ну, моему Алексею такая не пара! Из-за нее вся и беда. К порядочной девушке на улице приставать не будут!

В дверь сунулся Власов: было то самое послезавтра.

– Одну минуту, – попросил Пал Палыч.

Власов закрыл дверь.

– У вас дела, – застеснялся отец. – Пойду.

– Идите, Иван Федотыч, и не отчаивайтесь. Будем верить в медицину.

– А что еще остается!..

Знаменский проводил его, впустил Власова, спра­вился о здоровье.

– Обошлось, – вяло промямлил тот.

– Тогда продолжим, Игорь Сергеевич? Мы с вами прервались на том, как…

– Простите, мое свидетельство необходимо?

«Начинается!»

– Да, Игорь Сергеевич, ваше свидетельство необхо­димо, – категорически, но мягко, ибо заставить его не­чем. – Рита в момент удара отсутствовала. Продавщица табачного киоска готова рассказать любую историю. Но установлено, что она ничего толком не могла разглядеть. Вы – единственный очевидец.

Власов хрустел пальцами и нервно поводил шеей.

– Значит, каждое мое слово влияет на судьбу… Это тяжелая ответственность. Что его ждет?

– Платонова? Статья пока не ясна. Дело в том, что от ушиба головы потерпевший ослеп… Вы встретили в две­рях его отца. Если слепота останется, – до восьми лет.

– Боже! Несчастный парень!

– Да, трагично.

– Ну съездил кому-то. Максимум должен был по­явиться фонарь на скуле. А вдруг – восемь лет!!

– Так вы… о Платонове горюете? Сочувствие не по адресу, Игорь Сергеевич.

– Смотря как взглянуть, – раздраженно возразил тот.

– Как ни взгляни. Вам жаль хулигана и не жаль чело­века, пострадавшего ни за что ни про что?

– Того тоже жаль. Невольно. Потому что он жалок вообще… заработал оплеуху – дай сдачи. Не способен – утрись и переживи. Нет, он, конечно, падает. И, конечно, неудачно. И получает сотрясение мозга, будто летел со второго этажа! Потом он слепнет. Потом, естествен­но, его бросит девушка. – Во Власове нарастало озлоб­ление. – Родители на старости лет зачахнут в заботах… Есть, знаете, люди, которые умудряются занимать в жизни невероятно много места – с разными своими бедами, немощами, обидами. Все вокруг как будто в долгу, все с ними нянчатся. А ведь просто-напросто – неудачник!

– То бишь, как говорит Платонов, дохляк, – холод­но подытожил Знаменский. – Давайте без обиняков. Вы готовы на попятный?

Власов молчал, оттопыривая и втягивая нижнюю губу.

– Если я вас сейчас спрошу, видели ли вы, как преступник ударил потерпевшего, что вы ответите?

Власов опустил голову, думал. Наконец ответил, не меняя позы:

– Ударил.

У Пал Палыча отлегло от сердца.

– Тогда о чем мы толкуем?

– Я признаю факт, но не согласен с его оценкой.

– Оценивать факты – задача суда.

– Не будьте формалистом. Взгляните на вещи шире. Вы говорите «преступник». Допустим, объективно – да. Но субъективно, с точки зрения самого Платонова, в ту минуту…

– Предлагаете мне стать на его место, что ли?

Власов язвительно усмехнулся:

– У вас, разумеется, строгие принципы… вы не заго­ворите с незнакомой девушкой…

– Нет, случалось, зарекаться не могу. Но я не стал бы колотить ее приятеля.

– О, разумеется! Выдержка и хладнокровие!

– Игорь Сергеевич, вы часом, не играете на флейте?

– При чем тут флейта?

– А при чем мое хладнокровие?

«Я уже тоже раздражаюсь. Когда оба раздражены, добра не жди».

Пал Палыч подавил дурное расположение духа, ми­ролюбиво предложил:

– Давайте от широкого взгляда на вещи вернемся к конкретике? Вы прежде встречали Платонова, или Риту, или потерпевшего – Алексея Демина?

– Нет.

– Когда Платонов с ней заговорил, она отвечала?

– То отвечала, то не отвечала. Слишком короткий разговор. Хоть бы минут десять – и все могло повернуться иначе.

– Как именно?

– Они могли бы и столковаться.

– Сомневаюсь.

– А кто знает? Вы – знаете? Он не знал. Ему каза­лось, что есть шанс. Вдруг является какой-то почти маль­чишка и цапает за плечо. – Он вновь отрешенно уставил­ся в окно. – Видите ли, людей определенного склада нельзя попросту цапать за плечо. И разговаривать начальственным тоном. Да еще при девушке, от которой перехватывает горло… «Оставьте в покое мою невесту!» Если такая рыжая, с такими глазами – невеста, умей ее защитить. Иначе – смешно!

«Опять рыжая, опять накатило. Что-то тут…»

– Выходит, Платонов поступил как надо?

Власов поиграл скулами, справился с эмоциями, отозвался сухо и рассудочно:

– Судя по конечному результату, Платонов поступил нерационально.

– Потерпевший назвал Риту своей невестой?

– По смыслу. За точность текста не ручаюсь.

Не ладился допрос, не ладился. Где-то на полпути от Знаменского к Власову крылась трещина, и туда утекало все самое главное, а от собеседника к собеседнику долетали лишь оболочки слов.

«Ну что мне с ним делать? Качается на шаткой какой-то жердочке вправо-влево. Как привести его на твердую; почву?»

В те поры шутковали: «Есть обычай на Руси на ночь слушать Би-би-си». Глушили уже редко и кое-как. Поэтому Пал Палыч знал, что в зарубежной практике суще­ствует специальная служба охраны свидетелей. Вплоть до вывоза их в тайные убежища, где они пребывали огражденными от посторонних воздействий до суда. Мера зача­стую совершенно необходимая.

Может, и Власову ее не хватает?.. Может, и не хватает. Только службы такой у нас нет как нет. Бейся, следователь, в одиночку.

– Игорь Сергеевич, можно немного о вас? Вы инже­нер, работаете старшим диспетчером на ТЭЦ? Сколько лет?

– Пять.

– Напряженная работа?

– Всякое бывает.

– Насколько представляю, вы должны следить за тем, как сбалансировано энергопитание многих объектов. Перед вами громадный пульт, и вы одновременно массу показателей держите под контролем. Верно?

– Приблизительно.

– Значит, у вас тренированное внимание, професси­ональная наблюдательность – и слуховая и зрительная. Но почему вы путаетесь в такой несложной картине происшествия? В произнесенных тогда нескольких фра­зах? Даже в описании девушки?.. Вы жили когда-нибудь в Подольске?

– Нет.

– В Харькове родственников не имеете?

– Нет.

– Извините, никого из близких на Кузьминском кладбище не хоронили?

– Нет. Ищете, был ли я связан с Платоновым?

– Верно, грешен. Хотелось поделикатнее. Но могу и напрямик: не мешают ли вам какие-то житейские обсто­ятельства давать показания по делу? Возможно, они по­явились после ареста Платонова? Скажем, к вам обрати­лись его доброжелатели?

Власов прищурился насмешливо:

– Как долго вы держали в себе этот вопрос!.. Обрати­лись вплотную за арестом. Но это не играет роли. Не это играет роль.

– Верю, – почти искренне улыбнулся Пал Палыч. – Но ведь они и до меня доберутся. Поделитесь, пожалуй­ста, опытом.

– Позвонили домой. Попросили. Угрожали. Я объяс­нил, что в случае повторного звонка расскажу, будто Платонов сулился прикончить парня на месте. Если даль­ше станут давить – «вспомню», что видел у него нож. Поняли. Отвязались.

Власов изложил все это без рисовки собственным мужеством. Просто проинформировал. И в тот момент понравился Знаменскому и вызвал встречную откровен­ность:

– Не могу раскусить вас, Игорь Сергеевич. В вашем поведении мне чудится что-то глубоко личное. Но что?

Неподвижные черты Власова на секунду скомкала гримаса. Испуганная? Страдальческая? Так была коротка, что Знаменский не разобрал. Но ясно, что предположе­нием своим попал «в яблочко».

Тема требовала развития. Однако возникла Кибрит с папкой.

– Ничего, что вторгаюсь?

– Ничего, раз не с пустыми руками. Прошу изви­нить, Игорь Сергеевич, – совещание с экспертом. По­дождите немного в холле.

Власов с облегчением удалился.

– Тот самый свидетель? – проводила она его взгля­дом.

– Угу. Выкладывай свои достижения.

Кибрит раскрыла папку.

– Оцени! Точные расчеты, бесспорные выводы. Твое­му хулигану чистый мат. Если он сумеет хоть что-то понять. С дураками беда – чем виртуозней доказатель­ство, тем оно меньше убеждает. Не доходит.

– Он тупица?

– Интеллектом не блещет. Но все-таки сколько-то проучился, авось знает слово «экспертиза». Спасибо большое, Зиночка. По дороге пошли мне обратно свидетеля.

– А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.

– Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию – право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может – ослеп.

– Да, мне говорили. И сотрясение мозга…

– Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что по­терпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.

– Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего един­ственного!

– Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?

Кибрит кивнула одобрительно: поняла.

– А инструкции побоку?

– Побоку!

– Ну-ну… Желаю удачи.

– Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать ко­роче твоей – это как?

– Довольно вызывающе.

– И подтверждает сомнительность морального обли­ка девушки?

– Ну-у, Павел, что за ханжество!

Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.

На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот – это заста­вить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..

Власов принял приглашение в Бутырку с болезнен­ным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.

В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужден­ной болтовне его с дежурной:

– Ниночка, что вас давно не было?

– Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.

– Так что скоро нас покинете?

– Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?

– На солнышке.

Все еще держалось неурочное тепло, но могло сло­маться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.

– Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.

– Будет сделано, Пал Палыч.

– Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?

Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знамен­ский скрылся.

– Курить здесь можно?

– Да, пожалуйста, – разрешила Ниночка.

Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.

– Не думал, что в городе может быть такая тишина.

Тишине новички обязательно удивлялись.

– Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.

Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ни­ночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.

– Хороший следователь? – кивнул Власов вслед Зна­менскому.

– Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!

Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:

– Это не я, это сами заключенные говорят!

– Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?

Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.

Она уйдет – найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.

(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастли­вое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.

История описана нами в повести «До третьего выст­рела»).

…Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспер­тизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:

– «Место кровоподтека на лице потерпевшего соот­ветствует удару, нанесенному человеком, выше его рос­том, а именно…»

– Ваш рост, верно?

– Ну и наворочено в этих таблицах…

– Специалисты работали. Кому бы другому я и пока­зывать не стал – слишком сложно. Но вы человек неглу­пый, с полувысшим образованием… – польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.

– Понятно, – утер лоб Платонов. – А тут что?.. «Наи­более вероятно, что удар нанесен правым сжатым кула­ком руки, чему соответствуют расположение, конфигу­рация… расположение, конфигурация и глубина гема­том… смотри таблицу шесть». Это ж надо!

– А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.

Платонов круглил глаза, из которых испарилась на­глость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следо­ватель с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…

– Значит, что же мы имеем, гражданин майор? – озабоченно спросил он. – Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс ва­гон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?

– Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка – не райотдел. Нас не достанешь, – и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!

– Вот петрушка! – горестно изумился Платонов. – Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное при­знание?

– Честно – советую.

– К чистосердечникам отношение, говорят, получше.

– Безусловно.

– Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заго­лила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?

– Теперь уж нельзя.

– Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолкова­ли бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…

Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.

– Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.

– Вы просили об очной ставке.

– Дурак был.

– Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет

– По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…

«Мы свой, мы новый мир построим». А чего не пост­роим, то переименуем, и будет как бы новое.

«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наимено­вание! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «коло­ния». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.

Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк куль­туры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.

То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрь­ма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изо­лятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.

Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томле­ний. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.

Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испыта­нием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.

Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул ис­подлобья, отозвался нехотя.

– Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.

Для свидетеля был принесен дополнительный стул.

– Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?

– Знать не знаю, но видал.

– Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Мож­но коротко.

– Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – по­скольку в это время хотел познакомиться с его девуш­кой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.

Знаменский услышал подробность впервые.

– Какое же? – заинтересовался он.

– Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…

– Вы ответили?

– А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недоста­точно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.

«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»

Знаменский усердно записывал слово в слово.

– Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?

– Разве это драка? – пренебрежительно бросил Пла­тонов. – Я его один раз. Положил – и все.

– То есть вы ударили, он упал и не поднялся?

– Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.

«Ну вот и перевалили главный хребет! Если не грянет какая-нибудь неожиданность – финт удался».

– Так… Когда подоспела милиция, то именно Власов указал на вас?

– Он, – прорвалась острая неприязнь, и Платонов поспешил замазать ее: – Его, так сказать, заслуга… Осо­бо прошу занести, гражданин майор, что глубоко раска­иваюсь и сожалею, что попал в такую историю…

Физиономия его обмякла и выразила искреннее глу­бочайшее сожаление.

– Эх! – простонал он. – Житуха была! Рубанешь кому без очереди «Здесь покоится незабвенный…» – и пей-гуляй… Этого не пишите, – уныло вздохнул он. – Пиши­те – считаю, хулиганство несовместимо с моральным обликом. Верно будет?

– Верно, Платонов. Прочтите, распишитесь.

Платонов читать не стал, подмахнул так. Вернулся на табуретку, уставился на здоровенные свои ручищи, наде­лавшие беды.

– Теперь вы, Игорь Сергеевич.

«Опасность еще есть. Что во Власове таится, я не прозреваю. Потому осторожненько, на мягких лапах».

– Есть ли у вас возражения или дополнения? Или обвиняемый рассказывает все правильно?

– Все правильно.

Свидетель был разочарован в Платонове: с такой легкостью сдаться, с такой покорностью!

– И действительно вы прежде не встречались и ника­кими отношениями не были связаны?

– Нет.

За этим слышалось раздражение: сколько можно об одном и том же?

– Я должен соблюдать процессуальные нормы, Игорь Сергеевич, – возразил Пал Палыч на невысказанный упрек и продолжил: – Вопросы по делу друг к другу есть? Гражданин Платонов?

– Нету вопросов.

– Я бы хотел… – подался к нему Власов. – Как вы все это переносите? – Он обвел рукой камеру и испыту­юще, нетерпеливо впился глазами в Платонова.

Тот завелся:

– Я?!.. Ну и заботливый ты, дядя! Сядь сам – почув­ствуешь!

– Не устраивайте перебранки, Платонов. Вы ведь решили раскаяться, – умиротворяюще напомнил Пал Палыч.

– А чего он, гражданин майор!.. Бередит только!

– Ваш автограф, Игорь Сергеевич, – показал Зна­менский место в протоколе, инстинктивно торопясь зак­руглить встречу.

Власов расписался и неожиданно выпалил:

– Вы знаете, что тот парень ослеп?

«Ну вот – подложил-таки свинью! Зачем ему надо?»

Платонов вскочил с табуретки:

– Как ослеп?!.. Гражданин майор?

– Сотрясение мозга вызывает иногда скверные по­следствия.

– Это что же будет – тяжкие телесные повреждения?!

«Нахватался от сокамерников. Изустное обучение уго­ловному праву. Хорошо еще, Власов раньше не ляпнул».

– Зрение может вернуться. Но если не вернется, – Пал Палыч развел руками.

– Ну, знаете!.. – метался Платонов. – Чего же врачи смотрят? Он у них, может, в ящик сыграет, а я буду виноват?!.. Так не пойдет! Лечат небось шаляй-валяй… А парень, говорили, талантливый. Его спасать надо! Граж­данин майор, я ж его по-настоящему не бил, честное слово! Стукнул почти без замаха! Как же так?..

Чуть не в слезах. Да и есть от чего зареветь белугой. Вроде бы самое время было вспомнить о «заботливом дяде», призвать его подтвердить, что стукнул легонько, стукнул разок. Тем более, тот тоже поднялся, и в позе его сквозило ожидание, готовность принять участие в драма­тическом объяснении. Платонов, однако, вовсе не брал в расчет свидетеля, для него сейчас существовал лишь следователь.

– Давайте ходатайство заявим, гражданин майор. Пусть хороший консилиум соберут. Академиков. Если зап­латить надо, я не пожалею. Ведь вы понимаете, что я не хотел! Понимаете?..

– Садиться вы не хотели, Платонов, – устало пока­чал головой тот. – А что с парнем – по-моему, вам было безразлично.

– Почему вы так обо мне?.. – ахнул Платонов, кров­но обиженный. – Никаких у меня чувств, думаете, нет? Просто… ну характер дурной: чуть что – ищу работы на кулак. Сам не рад, честное слово! Ведь изуродовал себе судьбу…

– Что да, то да. Ладно, не обижайтесь. А для Демина врачи делают все возможное. Давайте вместе надеяться, что обойдется.

Знаменский нажал кнопку, появился разводящий.

– Арестованный больше не нужен. Идите, Платонов.

– До свидания, гражданин майор.

Власова он проигнорировал, и тот уселся на стул и подпер ладонью крепкий «волевой» подбородок (нередко достающийся людям мягким и податливым). Был оскорб­лен пренебрежением к его особе.

– Игорь Сергеевич, вы не фехтуете? – спросил Зна­менский, глядя, как бы чего не забыть в кабинете.

Власов оторвался от своих мыслей:

– Давно бросил. Откуда вы слышали?

– Ниоткуда. Жесты иногда знакомые. Осанка, пово­роты. Я тоже почти бросил.

Он завязывал крепкий двойной бантик на папке, располневшей стараниями Кибрит, когда Власов поинте­ресовался:

– Пал Палыч, чем вы его так взнуздали?

Впервые по имени-отчеству. Зауважал слегка или тя­нет поговорить?

– Платонова? Но что тут особо взнуздывать-то? Впро­чем, одним аргументом – увесистым – я воспользовался. Могу продемонстрировать.

«Ему, кстати, полезно для укрепления. И поймет лучше, чем Платонов».

Знаменский развязал бантик и извлек материалы экс­пертизы. Власов увлекся хитроумными расчетами, про­штудировал таблицы.

– Это у вас в порядке вещей? – удивился он. – Масса квалифицированного труда ради доказательства, что кто-то кого-то ударил?

– И чтобы обезопасить истину, если единственный очевидец нырнет в кусты, – «по секрету» сообщил Пал Палыч.

– M-м… – оттопырил Власов губу. – Наблюдатель­ный. Предусмотрительный. Замечательно талантливый и очень душевный.

«То ли сарказм, то ли что. А, не буду доискиваться».

– Пора освобождать кабинет, Игорь Сергеевич. Дру­гим тоже охота на солнышке.

К вечеру заволокло, к утру задождило, ветер рвал из рук, выворачивал наизнанку зонтики. Заоконный термо­метр пал ниже +10°. Женщины, уже прочно переобувши­еся в босоножки, растерянно топтались перед ручьями, преграждавшими путь с мостовых на тротуар. Все мерзли.

Графа после гулянья вытирали газетами (собачники любят этот способ: от типографской краски блестит шерсть).

В тот же день кончился в Москве отопительный сезон и батареи охладели до осени.

У Пал Палыча было бодрое настроение, неподвласт­ное погодным фронтам: завтра Томина выписывали из больницы. Назначена встреча в домашней обстановке.

Под радостные фанфары Пал Палыч произвел реви­зию скопившихся бумажных завалов, написал постанов­ления о передаче аж двух дел сразу в суд и одного в прокуратуру; ответил на разные запросы и собрался зас­луженно пообедать, когда позвонили из бюро пропусков.

Его желал бы посетить Власов И. С.

«Мне он сейчас и даром не нужен! Значит, я ему нужен. Ох, не к добру…»

– Хорошо, выдайте пропуск.

Власов был мокр и взвинчен.

– Извините, что без приглашения.

– Вероятно, тому есть причина, – заставил себя улыбнуться Пал Палыч.

– Я могу поговорить с вами… просто так?

«Смесь агрессивности и просительности».

– Совсем «просто так»?

– Ну, не о погоде, разумеется.

«То бишь все о том же, только без протокола. Пора его наконец разгадать. Тоже мне, сфинкс!»

– А погода того заслуживает, Игорь Сергеевич. С вас до сих пор капает. Снимайте плащ, в углу есть свободные плечики, пусть посохнет.

Знаменский был само добродушие и любезность. Сви­стать всех наверх! Глазам глядеть, ушам слушать, мозгам варить!

Пока Власов раздевался, Пал Палыч позвонил секре­тарше отдела:

– Танюша, милая, мне бы чайку и чего-нибудь жева­тельного.

Та прибежала, в дверях взяла Пал Палычев термос, сожалеюще шепнула: «А в столовой окрошка», – и убе­жала в буфет. Серьезная женщина, двое детей, а носится как ветерок.