Ольга Лаврова, Александр Лавров

Бумеранг

Задрав веселые мордашки, двое малышей наперебой читают стихи. Но бабушка, которой адресовано художественное слово, слушает невнимательно. Она груст­но смотрит на Барсукова, своего зятя, одевающего ребят. И вот пос­ледняя пуговица застегнута, он ве­шает на плечо сумку, собираясь прощаться.

– Леша, кое-что надо сказать…

Барсуков понимает, что присут­ствие детей нежелательно.

– Ну-ка, орлы, марш на балкон!

Ребята убегают.

– Не мне бы этот разговор вес­ти… Слез я не меньше твоего проли­ла. Ты жену потерял – я дочь схоро­нила. Горе у нас общее. Но жизнь есть жизнь: пора тебе жениться, Леша!

– На ком я могу жениться? – с неловкостью произносит он, по­молчав.

– А вот с которой Смирновы знакомили?.. Очень симпатичная де­вушка. И ты ей понравился.

– Все они симпатичные. И все им нравится. Все замечательно. Пока не узнают, что у меня двое плаксиков.

– Насколько я понимаю… ты слишком в лоб: полюби моих детей, тогда, может, и я тебя полюблю.

– А как же иначе? Детям нужна мать! Жена – второе дело.

– Ох, Леша… – Анна Львовна не знает, горевать или радоваться такой отцовской преданности.

Барсуков слегка приобнимает и целует ее в обе щеки.

– Эй, гренадеры!

Ребята являются на зов, и он поочередно поднимает их, чтобы тоже чмокнули бабушку.

– Плаксик номер один… – приговаривает он. – Плаксик номер два…

По шоссе мчатся трое на мотоцикле с коляской. Оди­наково пучеглазые в мотоциклетных очках, одинаково распухшие в поддутых ветром куртках, они различаются только цветом шлемов.

Седок в коляске трогает за локоть того, что за рулем, и делает жест в сторону обочины. Мотоцикл осторожно притормаживает.

– Что? – спрашивает водитель.

– Хронометраж нарушаем. – Один из парней пока­зывает циферблат наручных часов. – Подъедем на четыре минуты раньше.

– Давай быстро в лесок, пока никого нет! – решает задний седок, озираясь.

Мотоцикл съезжает с шоссе и скрывается в придорожной зелени.

Рядом с шоссе сияет сплошным стеклом типовой двухэтажный универмаг. Витрины оформлены лаконич­но, и внутренность торговых залов неплохо просматрива­ется снаружи. Стоящая в дверях женщина выпускает пос­ледних покупателей и вывешивает табличку «Обед с 14 до 15». Затем с тыльной стороны открывается служебная дверь, и та же женщина в числе нескольких других поки­дает магазин. Продавщицы направляются через шоссе к расположенному почти напротив универмага кафе, минуя автобусную остановку, здороваясь с кем-то из ожидающих.

В тот момент, как женщины входят в кафе, к задней стене универмага подкатывает мотоцикл. Удостоверясь, что людей в поле зрения нет, мотоциклисты, не снимая своей амуниции, быстро проделывают несколько шагов, что отделяют их от двери. Надпись «Служебный вход» заслоняют сгрудившиеся шлемы…

Женщины с аппетитом обедают. Сквозь широкое стек­ло кафе видны проносящиеся машины и на противопо­ложной стороне шоссе пустой универмаг.

Вдруг одна из них застывает с вилкой в руке и тре­вожно всматривается за окно.

– Что там, Таня? – окликают ее.

– Чья-то собака без привязи бегает! Того гляди за­давят!..

Вокруг пусто. Служебная дверь магазина чуть приотк­рыта. За ней в полутьме маячит желтый шлем. Его прияте­ли орудуют внутри. Они опустошают ящики касс на первом и втором этажах, ссыпая деньги в рюкзак.

Маршрут, по которому передвигаются грабители в торговых залах, то пригнувшись, то впритирку огибая прилавки, то скользя между плотными рядами развешан­ной одежды, довольно сложен и рассчитан на то, чтобы не быть замеченными снаружи…

Сокращая путь из поселка до шоссе, Барсуков свора­чивает на тропинку, протоптанную через газон. Впере­ди – полоса стриженых кустов, за ней поднимается уни­вермаг, видный с тыльной стороны.

Тропинка приводит к узкому лазу в кустах. Барсуков пускает вперед плаксиков, протискивается сам и оказы­вается на задах магазина спустя какие-то секунды после того, как грабители вышли из его двери.

Один уже садится за руль и запускает мотор, другой скидывает с плеч тяжелый рюкзак в коляску. Только третий, идущий последним, замечает Барсукова. И при виде его резко останавливается и даже пятится слегка, прикрываясь перчаткой.

Барсуков проявляет мгновенную сообразительность и быстроту реакции. Схватив ребят под мышки, он ныряет обратно сквозь кусты и устремляется назад по тропинке.

Поняв, что свидетель удрал, желтый шлем поспешно присоединяется к сообщникам, и мотоцикл уносится прочь.

Барсуков слышит его затихающий треск и ставит сы­новей на землю.

– Ой, папочка, понеси нас еще! Еще хотим! – Они ничего не поняли и виснут на нем в восторге.

– Ножками, ножками! – отмахивается Барсуков. – А ну-ка, парни, айда обратно к бабушке. Хотите?

– Айда! Хотим!

– Вот и лады, – шагая за ребятами и по временам оглядываясь, говорит Барсуков. – Так оно спокойней!

В доме старой постройки – просторная передняя, на стене афиша с портретом декольтированной дамы и брос­кой надписью «Вероника Былова. Старинные романсы». Доносится гитарный перебор и женский голос, поющий с толикой цыганщины.

Когда раздается звонок в дверь, Марат Былов из своей комнаты выскакивает отпереть. Он впускает трех парней с рюкзаком, но теперь без курток, без шлемов и очков, закрывающих лица.

Одновременно прерывается пение и в переднюю выг­лядывает Вероника Антоновна.

– Кто там, Марик?

– Ко мне, ты же видишь! – резковато бросает Марат.

Да, мать видит, и зрелище ей не нравится.

– Предложи молодым людям тапочки, – говорит она, скупо отозвавшись на их приветствие.

– Матушка, здесь не баня. Лучше не отвлекайся от своих дел. Пой, ласточка, пой!

Парни уже шмыгнули в комнату, Марат входит сле­дом, поворачивает ключ в замке и оглядывает всех троих, стоящих над рюкзаком, занимающим центр ковра. Это два Семена – Тутаев и Калмыков, которых для различе­ния зовут Семой и Сеней, – и Илья Колесников.

– Мотоцикл? – спрашивает Марат.

– Как договорились, – докладывает Илья.

– Что ж, тогда руку, Сема! Поздравляю!

– Сказано – сделано! – басит тот, отвечая на руко­пожатие.

– Сеня, с почином тебя! Благодарю и поздравляю!

– Тебе спасибо! Ты, можно сказать, и скроил и сшил.

– Илюша, с боевым крещением!

– Рад стараться… только б не попасться!

– Сядем, други. Расслабимся. Все позади!

За стеной вновь слышится гитарный проигрыш и возобновляется пение. Приятели рассаживаются. Чувству­ется, что все находятся под сильным влиянием Марата и смотрят на него снизу вверх – почти с обожанием.

– Сколько? – осведомляется он.

– Все, что было, – басит Сема.

– Не считаны еще. Прямо к тебе, – объясняет Сеня.

– По-моему, прилично взяли! Взвесь, как тянет!

Марата и самого гипнотизирует рюкзак, но он держит фасон и снисходительно улыбается нетерпению Ильи.

– Успеется. Поделитесь-ка ощущениями.

Семены переглядываются.

– Да ничего, – жмет плечами Сема.

– Столько готовились, что уж вроде так и надо, – вторит Сеня.

– Нет, у меня кишки ерзали, – признается Илья. – Только сейчас отпускает.

– Завидую… В жизни так не хватает этой остроты. Жаль, что меня не было с вами.

– Твое дело думать, Марат! На черную работу и нас хватит!

– Ты прав, Сеня, но мне жаль.

Все взгляды вновь обращаются к рюкзаку. Марат отки­дывает клапан, развязывает тесемку, запускает ладонь внутрь, помешивает там и извлекает несколько крупных купюр.

– Из-за пары-тройки таких бумажек люди каждый день трудятся, дрожат перед начальством… потеют. Бррр, противно думать! А вы пришли и взяли. Что может быть прекрасней? Ну дели, Сеня!

Того дважды просить не нужно.

– Кладу четыре доли. Проверять, не отходя от кассы.

– Клади пять долей, – говорит Марат.

Парни вопросительно оборачиваются.

– Страховой резерв! – Марат непререкаем. – Вдруг Илюша стукнет кого мотоциклом. Или Сема – кулаком. Худший вариант при нашей подготовке почти исключен. Но человек разумный ни от чего не зарекается. Должен быть общий фонд на адвоката, передачи и прочее.

Настроение компании от такой речи омрачается, но веский и спокойный тон Марата убеждает.

– Надеюсь, верите, что у меня как в сберкассе? – добавляет он.

В это все верят, и Сеня проворно раскладывает пять кучек прямо на ковре. Остальные следят алчными взо­рами. Сема с Ильей, не утерпев, сползают с кресел поближе, шевелят губами, беззвучно считая. Марат де­монстрирует железное хладнокровие, покуривает, лис­тает журнал. Наконец там, на ковре, дружно переводят дух. Марат подталкивает к ним ногой небольшой чемоданчик.

– Это будет сейф. – Он упивается моментом. – До­вольны? А месяц назад – смешно вспомнить! – два Се­мена мечтали обобрать какую-то старушку!

– Было дело…

Сеня сгребает одну из куч в чемодан, а другую несет Марату. Тот мизинцем небрежно выдвигает ящик стола.

– Сгружай сюда.

Парни начинают собирать деньги в пачки и возбуж­денно распихивать по карманам.

– Э, други, – останавливает Марат, – вы будете не­допустимо шуршать!

– А как же нести?

– Предусмотрено.

Хозяин снимает со шкафа три спортивные сумки, и добычу «затаривают».

– А теперь остыньте! – командует он. – И глаза при­тушите!

– Надо разрядиться, Марат!

– Обмыть! – поддерживает Илью Сема.

– Ко мне – в Малаховку! – зовет Илья. – Покувыр­каемся на свободе. На лужайке детский визг и тэ пэ.

– Хорошо, собираемся к семи. – Марат провожает гостей.

– Ты пока дома? – украдкой спрашивает Илья.

– А что?

Тот прижимает палец к губам и догоняет двух Семе­нов.

Марат торопится к письменному столу, выдвигает ящик и уже не прячет ликования.

Но опять не ко времени является Вероника Анто­новна.

– Я на минуту, Марик. Ой, как накурено! Войти страшно.

– Не входи…

– Ты даже не замечаешь – на мне новое концертное платье!

– Широкие слои пенсионеров будут сражены.

– Грубо, Марик!.. Когда-то сам бегал меня слушать!

– Э, матушка! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Когда-то ты меня и на гастроли таскала.

– Разве плохое было время? Тебя все обожали!.. Кста­ти, я хотела и насчет гастролей. Предлагают поездку на полтора месяца.

– Условия выгодные?

– Да, но…

– Разумеется, поезжай. Осень подойдет – мне надеть нечего.

– Как?! А кожаное пальто?

– Сносилось. Кроме того, я взял нужные мне книги, за которые еще не заплачено.

– Нет, это невозможно! Ты должен сократиться, Марат! Я мотаюсь из города в город… вся в мыле… Дыхания нет, голос не звучит, все ради тебя…

– Естественно. Даже лягушка заботится о своем по­томстве. Это животный инстинкт.

Вероника Антоновна глубоко уязвлена.

– Вся моя любовь… все переживания… труд – живот­ный инстинкт?.. И ни капли благодарности?

– Помилуй, за что? Я даю смысл твоей жизни. Для тебя нет ничего выше, чем кормить-поить и выводить меня в люди.

– Пора самому выходить в люди! Последний год ас­пирантуры, надо подумать о диссертации! А тут какие-то странные друзья…

– Друзья? Эти козявки?!

– Тогда зачем они? С твоим умом, духовными запро­сами?

– Нужны. Я их использую.

– Я очень боюсь, что…

– Опять боишься! Ты набита страхами, как кукла опил­ками! – прерывает Марат, и на сей раз невозмутимость изменяет ему. – По чьей милости я бросил альпинизм?! Только из-за тебя, помни! Только потому, что ты боялась! Там остались настоящие друзья… каких больше не будет! И ты смеешь попрекать меня знакомствами?! Я и со Стеллой разошелся из-за тебя! Такой тоже больше не будет!

– Чем я виновата перед Стеллой?! Отчего из-за меня?

– Оттого, что она принадлежала тому миру, который я потерял! Горы, вершины, чистый снег… Я все потерял!!!

Вероника Антоновна, потрясенная не свойственным сыну взрывом чувств, готова уже каяться и просить про­щения. Но объяснение прерывает звонок в дверь: вернул­ся Илья. Марат разом обретает невозмутимое спокой­ствие.

– Матушка, аккомпаниатор ждет. Иди. Все чудесно. У тебя, у меня. Платье эффектное, голос звучит. Спой «Хризантемы» и отдохни перед концертом. А я… может быть, схожу в магазин, положи там на сервант… лучше зелененькую.

Оставшись с Ильей, он молча ждет.

– Не стал при них… – начинает тот.

– Что-нибудь не так?

– Малый один видел нас на выходе из магазина. Я с ним работал в НИИ. Непонятно, откуда взялся! В пяти шагах из кустов вылез! Зараза!..

– Узнал тебя?

Илья разводит руками.

– Сделаем, чтобы молчал. Можешь узнать его адрес?

– И так знаю. Как-то оборудование вместе возили, заскочили по пути.

Барсуков с ребятами приближается к подъезду своего дома. С противоположной стороны улицы идет наперехват плечистый парень. Его провожает взглядом Марат, за спиной которого хоронится Илья.

– Товарищ Барсуков? – загораживает дорогу парень.

– Да.

– Давненько вас жду. Где пропадали?

– А в чем дело?

– Я спрашиваю, где ты был днем? – грубо напирает парень.

– У тещи в Селихове, – тоже грубеет Барсуков.

– Что-нибудь видел там интересное?

Барсуков впивается глазами в хамскую физиономию: неужели спрашивает о том самом?!

– Идите поиграйте, – подталкивает он от себя ребят.

Те охотно отбегают к кучке детворы поодаль.

– Видел или нет?

Барсуков с удовольствием врезал бы ему, да руки связаны.

– Ничего я не видел!

– Ничего не видел, ничего не знаешь. Правильно! – Парень бросает весьма выразительный взгляд в сторону ребят. – Своих детенышей беречь надо! Ни-че-го не ви­дел. Бывай здоров!

В помещении Селиховской милиции беседуют Нико­лаев, молодой замнач по розыску, и Томин.

– Территория наша на отшибе, – рассказывает Ни­колаев. – Недавно был поселок деревенского типа. Те­перь современные дома, жителей переселили, но люди все прежние. Начальник отделения каждой кошки родо­словную помнит. Из здешних никто не замешан.

– И сотрудницы магазина здешние?

– Коренные. Вся жизнь на виду. Вариант инсцениров­ки кражи мы отработали – стопроцентно отпадает. Есть тут и те, кто побывал в заключении. Проверили – они тоже ни при чем.

– Пошли смотреть на месте, – поднимается Томин.

…Они входят в полупустое кафе, Николаев указывает столик у окна, говорит негромко:

– Сидели здесь. Обед занимал двадцать – двадцать пять минут.

– И движения в магазине не заметили?

– Ни малейшего! А когда пусто – он просматривает­ся насквозь. Нужно, знаете, крепко отрепетировать, что­бы себя не обнаружить!

– Для репетиций надо было крутиться в торговых залах. Притом, что в поселке все свои…

– Нет, универмаг исключение: проезжие часто загля­дывают. В универмаге на посторонних внимания не обра­щают. Вот если в парикмахерской – до вечера будут гадать, кто такой…

Томин с Николаевым выходят, пересекают шоссе и огибают универмаг. Николаев звонит в служебную дверь. Томин заинтересовывается пролазом в кустах, раздвига­ет ветви.

– Укромная тропочка. Куда ведет?

– Эта?.. К жилым домам.

Дверь отворяется довольно осторожно.

– Я это, я, – сообщает Николаев. – Пуганые стали.

Пожилая женщина в рабочем халате впускает их в магазин.

– День добрый. Сами тогда запрете?

– Запру, конечно.

Женщина уходит внутрь.

– Вот здесь, – Николаев нащупывает какое-то мес­течко на дверной колоде, – зазубринка. Когда возились со взломом, видно, терлись коленом, оставили волокна тка­ни, похоже, джинсовой. А тут найдены окурки, – он очерчивает ботинком кружок на полу. – Стоял на стреме, следил в щель, прислушивался. Ну и дымил. Перчатка мешала, сунул ее – да мимо кармана. Валялась у стены. – Николаев живо изображает, как все происходило, и бро­сает на пол собственную перчатку для наглядности. – Все эти вещдоки мы направили сразу на Петровку, в НТО.

– Уверены, что относятся к делу?

– Да, товарищ подполковник. Есть основания: со­трудницы джинсов на работу не носят, никто не курит. К тому же уборщица перед обедом везде прошлась тряпкой, должна бы заметить.

– Ладно, поверю. Ведите дальше.

…Они осматривают торговый зал второго этажа.

Обычная мирная картина. Кто-то что-то примеряет. Кому-то заворачивают покупку. Несколько человек стоят в очереди.

– В ту субботу было в продаже на что польститься?

– Вполне. Конец месяца, завезли дефицит. Ничего из вещей не взяли.

– Так. Обратимся к записной книжке.

– Обнаружили – у кассы. Чтобы открыть дверь в ба­рьере, надо перегнуться. Я сам пробовал – авторучка из кармана выпала.

– Да?.. Ну здесь ясно. – В сопровождении своего спут­ника Томин направляется к выходу.

– О мотоцикле известно только, что это зеленый ИЖ с коляской, – говорит Николаев на улице. – А вот отку­да наши свидетели, – кивает на кучку людей у обочины шоссе. – Ждали автобуса. Обратили внимание, что трое вывернули от универмага на шоссе около полтретьего. Номер, говорят, областной, но ни буквы, ни цифры назвать не могут.

– Пытались их перехватить?

– Конечно! Сразу сообщили постам ГАИ. Но этот ИЖ как сквозь землю! Только вот там выбоину объезжал и вильнул колесом на обочину. Есть след протектора – узкая полоска сантиметров двадцать длиной.

– Что ж, раз начальство решило, дело мы заберем. Но попрошу составить такую схему: кто из местных где находился во время ограбления и кто кого видел в районе универмага.

– Опросить всех, кто вообще был на улице? – уточняет Николаев, и чувствуется, что не видит проку в подобной затее.

– Совершенно справедливо. Какой понадобится срок?

– Дня три-четыре.

– Вы здесь среди полей усвоили деревенский ритм. Двадцать четыре часа – максимум!

Ранним утром на автобазу пришел Томин.

– Вы кто такой, гражданин? – обращается к нему сурового вида мужчина.

– По службе. – Томин предъявляет удостоверение. – Мне нужен шофер Барсуков.

– Сделаем, – мужчина берет под козырек и пред­ставляется: – Старший диспетчер. Барсуков! – провозг­лашает он громовым голосом, вполне обходясь без мега­фона. – Барсуков!!

Издали слышится отклик, и мужчина указывает:

– Вон он.

Кивнув, Томин отходит, диспетчер смотрит вслед.

– Жалко парня, если что… – бормочет он. – Работя­щий, трезвый…

При разговоре с Томиным Барсуков держится спо­койно, но с упорством человека, считающего нужным во что бы то ни стало отвертеться.

– Я безвылазно сидел у тещи до пяти часов.

– А забывчивостью не страдаете? Как, Барсуков?

– Нет, не страдаю.

– Страдаете. Римма Гордеева, соседка вашей тещи, в двадцать минут третьего столкнулась с вами у булочной. Еще трое – чуть раньше, чуть позже – видели издали.

– Издали могли и ошибиться.

– Знают они и вас и двойняшек.

– Возможно, выводил ребят проветрить? Да, в самом деле, гуляли. Хорошая была погода.

– Ага, припомнили. Надеюсь, припомните и марш­рут прогулки?

– Бродили, где позеленей, без маршрутов. Какая раз­ница?

– Когда нет разницы, не спрашивают. Моя задача – выявить свидетелей. И похоже, вы единственный, кто мог видеть вблизи преступников или их мотоцикл.

– С чего вы взяли?

– Вот схема, прошу. – Томин придвигает Барсукову густо исчерченный лист. – Вас видели, когда вы с ребя­тами шли по направлению к шоссе. Затем вы свернули на тропинку и неизбежно должны были выйти к задам универмага. Причем как раз в то время, когда воры собирались удрать!

– Товарищ Томин, я отец-одиночка. У меня психоло­гия сдвинута: сфокусирован на ребятах. Что вокруг – не замечаю.

– Но вы не слепой. А для нас чрезвычайно ценна любая мелочь, которую вы могли приметить!

– У вас дети есть?

– Не выбрал времени обзавестись.

– Дам напрокат своих. Вы с ними пройдитесь. Один в лужу лезет, другой какую-то пакость в рот тащит. Меня вон люди видели, а я их нет!

– Не преувеличивайте. С Риммой Гордеевой вы по­здоровались.

– Машинально. Если б я даже вышел к задам универ­мага, я бы мог ни мотоцикла не заметить… ни этих самых… Но я не выходил. С середины тропинки мы повер­нули обратно.

Минутами Томин убежден, что Барсуков врет, мину­тами – сомневается. Но заставить его сказать больше средства нет.

Тройка заседает в кабинете Знаменского.

– Дело я прочел, – говорит Пал Палыч. – Материа­ла для версий маловато… Вопрос первый: кто наши противники?

– Грабители точно выбрали объект, – берет слово Томин. – Изучили обстановку. Заранее тренировались, это безусловно. От взлома двери до исчезновения уложились в восемнадцать – двадцать минут. Действовали четко и быстро.

– Добавь наглость, – замечает Кибрит. – Средь бела дня.

– Но наглость новичков или наглость людей опыт­ных? – постукивает Пал Палыч карандашом. – Несмот­ря на четкость, улики остались. Самоконтроль давал осечки.

– То есть ты скорей за наглых новичков? – подхваты­вает Томин. – В порядке возражения назову известного Сыча. Уж на что был матерый! На что умел заметать следы! А не он ли оставил нам электробритву с отпечат­ками пальцев? А в другой раз – чистый анекдот – соб­ственный служебный пропуск!

– Ладно, считаем равноправными обе версии. Что по твоему ведомству, Зина?

– Волокна действительно джинсовые. Найдете брю­ки – попробуем идентифицировать. Про записную книж­ку вы знаете: отпечатков, пригодных для нас, нет.

– Все-таки удивительно, слушай, – ворчит Томин.

– Шурик, фактура обложки на редкость зернистая. И странички столько листались, что везде многократные наслоения.

– А окурки хоть удачные? – спрашивает Пал Палыч.

– Окурки целенькие, не затоптаны и, главное, не сигаретные – «Беломор». Мундштуки характерно замяты, отчетливый прикус.

– Еще у тебя перчатка.

– Тоже в работе. Возможно, и сообщит что-нибудь.

– Ты смотри! – апеллирует Томин к Пал Палычу. – То взахлеб рассказывала, что и как делается, а то загово­рила сухо и дипломатично!

– Просто я робею. Вы теперь оба по особо важным, оба подполковники…

– Перчатка не перспективная, что ли? – догадывает­ся Пал Палыч.

– Не знаю, – уклончиво отвечает Кибрит.

– Зинаида! – изумляется Томин. – Тебе брошена перчатка, как вызов на дуэль. Неужто спасуешь?

– А тебе – записная книжка. От нее более прямой путь к владельцу!

– Как бы не так!

Томин вынимает из конверта потрепанную записную книжку, раскрывает и показывает Кибрит.

– «ПК. № 18, 15, римское пять», – читает она вслух. – «ПЛ. № 19, 2 дек.». «К-45. Бент.», в скобках «англ.». Профессиональные сокращения?

– Кого я только не пытал! – восклицает Томин. – Радисты, электронщики, телефонисты, водопроводчи­ки – все отказываются! «Зел. вел. на № 8», «Привет, оч. хор., 20 штук», – цитирует он наизусть. – Прелестные тексты для бессонницы!

Пал Палыч забирает книжку:

– Спокойно! Кроме абракадабры, тут есть телефоны и адреса. Адреса по всей средней полосе. Это тебе что – не зацепки?

– По адресам я послал запросы – что за люди. Четы­ре ответа пришло. Преступные связи исключены, уголов­ных происшествий с адресатами не было.

– Ну а телефоны? Номера городские, номера област­ные. Что ты предпринял?

– Поселковая милиция, Паша, в лепешку расшиб­лась по поводу телефонов. У всех абонентов ни единого общего знакомого!

– Ты и успокоился? Меня это решительно не устраи­вает. Владельцами телефонов будем заниматься! А тебе, Зина, будет дополнительное задание – определить, все ли записи в книжке сделаны одной рукой. Мне кажется, почерки разные. И еще меня не устраивает, что исчез мотоцикл, – снова оборачивается он к Томину. – Жаль, упущено время. Но зеленых «ижей» с коляской не бесчис­ленное множество в области. Надо искать. И надежней, если б ты самолично!

У Марата Былова собралась компания мотоциклистов. Сеня потешается над Ильей:

– Диван, понимаешь, купил во-от такой, от сегодня до завтра! И три кресла – слонам сидеть. Плюхнешься – утонешь.

– Ага! – вставляет Сема.

– У Илюши уже, понимаешь, не дача, а прямо родо­вой замок!

– Ладно, ладно! – отмахивается тот.

– Еще шкаф. Вроде гаража, – басит Сема.

– Даю слово, Марат, гараж красного дерева! Дверцы, как ворота! Мы с Семой взяли и мелом на одной створке понимаешь, «М», а на другой «Ж». Ух, он обиделся!

– Старинного шкафа не видали! Голоштанники! А я – пока предки не угробились, – я, знаете, как жил? Как какой-нибудь…

Он затрудняется подыскать достойное сравнение, и Сема подсказывает:

– Барон.

– Один галстук в Москве, другой в Петербурге, – лениво подпускает шпильку Марат.

– Не веришь?! Знаешь, сколько я всего распродал? Книги, ковры… – и с благоговейным придыханием: – Секретер в стиле «буль», сплошь инкрустации!

– Секретер сделал буль-буль-буль! – гогочут оба Се­мена.

Илья пожимает плечами: что с них возьмешь.

– Ты эти две недели не появлялся в своей бане? – спрашивает его Марат.

– Чего не хватало – теперь-то!

– А бывшие клиенты еще помнят, как ты шустрил: «Вас веничком обслужить?», «За пивком сбегать не при­кажете?»

Илья кривится от лакейских воспоминаний.

– Вообрази, что такой гражданин, попарившись без твоего сервиса, нежданно увидит, как ты гарнитуры ску­паешь. Поменьше пыли, Илюша, поменьше звону!

– Один я, что ли? Сема отхватил золотой перстень в полпуда весом!

– Кто подумает, что золотой? Я говорю – позолочен­ный. – Сема со счастливой улыбкой любуется перстнем.

– Вообще монеты утекают. Свистят между пальцев! – печалится Сеня.

Вздыхает и Илья:

– Брали – казалось, гора. Прям крылья выросли! По­делили – уже не то. А на сегодня вообще… Эхма, какой был рюкзачок!

– Рюкзачок на антресолях лежит, – небрежно роняет Марат. – Достать нетрудно.

На минуту воцаряется молчание, приправленное страхом.

– Или идите работать. Либо – либо.

– Нет уж, баста! – выражает общее мнение Сема.

– Есть один универмаг, – задумчиво говорит Сеня. – Тоже до того удачно стоит!..

– Нет! – обрывает Марат. – Повторяться не будем!.. Это скучно, – рисуется он. – Я, други, лишусь главного удовольствия на белом свете – придумывать блестящие преступления!

Томин в форме и офицер ГАИ останавливаются перед воротами деревенского дома.

– Хозяева! Дегтяревы! – стучит офицер в калитку. – Есть кто?

– Иду-у! – появляется немолодая приветливая жен­щина в платье с закатанными рукавами. – Вечер добрый! Какая до нас нужда?

– РайГАИ, – представляется офицер. – Надо по­смотреть мотоцикл. Владелец дома?

– Вася-то? – говорит женщина, отпирая калитку. – Уж второй месяц в командировке, в Тюмень послали.

– Без него кто-нибудь пользовался мотоциклом? – спрашивает Томин.

– Никто. Стоит себе.

– Это точно?

– А кому? Младший мой на флоте, еще год службы. А старик и на работу пешком и с работы пешком. Счита­ет – полезней…

Томин, но уже с другим офицером ГАИ взбирается по крутой и неровной тропе.

– Как только он здесь ездит!

– Вдовенко, товарищ подполковник, не он, а она, – улыбается офицер. – Кстати, призер мотогонок по пере­сеченной местности. Для нее этот косогор – пустяк!

Вдовенко они застают возле «ижа» в полной спортив­ной экипировке.

– С добрым утром!

– Ой! – девушка снимает шлем. – Еще чуть-чуть – и укатила бы на работу. Я где-то что-то?..

– Надеюсь, нет, – успокаивает Томин. – Где были вы и мотоцикл в субботу, двадцать восьмого числа?

– Уф! – смеется девушка. – Чистое алиби! Подружку замуж выдавала. Ехала впереди свадебной машины вроде эскорта – в цветах и лентах!

– Координаты подружки, извините, обязан запи­сать. – Томин вынимает блокнот.

Третий владелец проверяемых мотоциклов, хоть и живет на селе, вид имеет столичный. Молод, любезен, уверен в себе.

– Двадцать восьмого? – переспрашивает он. – Ска­жу. По графику дежурил другой врач. Но с утра меня тоже вызвали на ферму – ЧП… Думаю, наши ветеринарные нюансы ГАИ не интересуют?

– Ветеринарные – нет, – подтверждает офицер ГАИ.

– А вернулись с фермы? – спрашивает Томин.

– К ночи.

– Пока вы были заняты, кто-нибудь мог позаимство­вать мотоцикл – на время?

– Ни в коем случае! Пойдемте, покажу замок.

Большая комната, нечто вроде приемной; в ней То­мин и около двадцати мужчин и женщин разного возрас­та. Появляется Знаменский, здоровается. – Четверых нет, – сообщает Томин.

– Придется с ними беседовать отдельно. – Пал Палыч обращается к собравшимся: – Товарищи, приносим извинения за то, что вас вызвали. Но разыскивается человек, в записной книжке которого значатся номера ваших телефонов.

В комнате возникает говорок.

– Да-да, знаем, вас уже беспокоили. И все же рассчи­тываем на помощь… Нет ли у кого родственников и знакомых в районе Селихова?

На его призыв реагируют пожилой, интеллигентной наружности мужчина и старушка в платочке, явно из сельских жителей.

…Пропуская вперед интеллигентного мужчину, Пал Палыч входит в свой кабинет со словами: