Кирпичову все ясно.

– Эй, Гошка! – зовет он в микрофон. – Две чертовы дюжины!

– Кто еще зовет?

– Это я, Артем. Новость есть. Просили передать, что у тебя все шансы сегодня встретиться с одним человеком – с Мишей Ермо­лаевым.

– Шутки шутишь?

– Не шутки, а точно. Ты не перебивай, некогда. Тебе с Ермола­евым встречаться вовсе не к чему, верно я говорю? Сообрази хорошенько!

Арутюнов отвечает после паузы словно бы спокойно, но очень медленно.

– Ага. Что-нибудь соображу.

– Товарищи водители! – строго прерывает старшая. – Прек­ратите посторонние разговоры, мешаете работать!.. «Букет» вы­зывает свободные машины в районе Проспекта Мира, Шаболов­ки, Парка культуры… – имитирует она диспетчерскую рутину.

– Похоже, понял, – облегченно вздыхает Данилов.

– Но что один против двух!.. – качает головой старшая.

– Если не растеряется, сможет, – уверен Кирпичов.

Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размыш­ления. И снова:

– Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте «Букету»!

– Слушаю.

– Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.

– Жалко мне этот заказ, «Букетик», да, видно, не судьба. Мимо меня сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.

Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!

– Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девят­надцать-двадцать восемь, – поспешно выкликает девушка.

– Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.

– Где вы находитесь?

– В Сокольниках. Оленьи пруды.

Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:

– Автомашина тринадцать-тринадцать изменила маршрут: Сокольники, на трассах, расходящихся от Оленьих прудов!

На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.

Такси тринадцать-тринадцать засекли патрульные машины, но Арутюнов, повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.

И только когда милицейская машина вылетает из боковой аллеи и останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит…

Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по магазинам, не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться в доме исключительной популяр­ностью.

Но другая победа останется ему неизвестной, потому что не увидит он, как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.

– Вот так, – говорит он за чаем у тетки. – Не академик, не герой, не мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между прочим, не в конторе сидеть. Ящики сами не бегают.

У Надежды Ивановны голова кругом.

– Как сейчас вижу тебя маленького… – бормочет она. – Закутан в три шарфа… носик красный…

– Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?

– Бог с тобой, Боренька, стыдиться тут нечего! Но Аня… так она гордилась, что ты вышел в люди!..

– Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться чело­веком, да?

– Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.

– Да что они, не знали, что ли? Наивная ты душа! Они на этом спокон веку помешаны: мы, мол, не добились, но перед тобой любые дороги и возможности!.. То к какой-то немке в группу пристроили, до сих пор помню: «Анна унд Марта баден», в смысле – моются. То кинулись музыке учить, хоть мне медведь оба уха отдавил… Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все для показухи, понимаешь? Я, может, со зла и куролесил. А когда из дома смылся, они принялись сочинять похвальбушки… Вот ты, тетя Надя, старуха трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного – ты уважаешь?..