– Прошлый раз было что взять! А тут – дохлое дело! Вляпался по твоей милости, одни расходы кругом!

– Алик, не выводи меня из себя! Тут есть что взять! Соня очень богатая женщина!

– Купила квартиру, обстановку…

– Думаешь, истратилась? Да ей на двадцать квартир хватит! Ну вот хоть эти-то деньги – на квартиру, на мебель – откуда она брала? Ведь при тебе!

– Не знаю. Дома тайников нету. Кроме пустых, кото­рые я, между прочим, сразу нашел!

– Слыхала-слыхала. Неужто Соня у кого-то держит?.. Доверенное лицо?.. – пожимает плечами. – А дура Иза­белла знает про деньги?

– Знает в принципе, что от папаши осталось, но досту­па не имеет. За каждый стольник с матерью сюсюкает.

– Ох, Соня!

– Насчет доверенных тоже, скажу тебе, не похоже. Я с любимой тещи глаз не спускаю! Куда вы, мама? На рынок? Я подвезу. В поликлинику? Провожу, у меня как раз свободное время. Вы на кухню? Разрешите побыть около вас… Она уже щурится: вы, говорит, Алик, не на мне женаты, а на Изочке! Сказал, что отгуливаю неис­пользованный отпуск, и шляюсь за ней как пришитый. Вечером сумочку проверю – одна мелочь. Наутро реви­зую – уже бумажки лежат! Непонятно откуда. Буквально все при мне делает!

– И моется при тебе?

– Моется одна… – задумчиво говорит Алик. – Мо­жет, и правда проверить ванну? Я там смотрел, но не очень внимательно.

– Она вот-вот выпихнет тебя в отдельную квартиру. Ты понимаешь серьезность ситуации? Спешить надо!

– Не накручивай – и так на пределе! Этот медовый месяц в год жизни влетит!

Свидетельница, которую первой посетили Знаменс­кий и Томилин в обшарпанном доме, набирает номер, записанный на полях газеты.

– Это следователь Знаменский?.. С вами говорит Птицына из квартиры три, дом восемнадцать. Вы с товари­щем были у меня на прошлой неделе и оставили теле­фон… Да-да, Елена Ивановна… Здравствуйте… Простите, я волнуюсь, потому что… словом, мне на работе дали понять, чтобы я «не разменивалась на домовые склоки», – так было сказано… Завотделом. Вызвал вдруг к себе и в резкой форме… Сама поражена: откуда узнал, я сослуживцам ничего не рассказывала… Мне чрезвычайно неловко, но я вынуждена…

…Знаменский продолжает этот разговор при встрече с Птицыной в кабинете:

– Вы намерены изменить показания?.. Нет, ничего не советую, это вопрос вашей совести…

Звонит внутренний телефон.

– Подполковник Знаменский… Да, товарищ гене­рал, иду!

– Доброе утро, – приветствует генерал. – Присядь­те. – Он долистывает бумаги в папке, завязывает тесе­мочки и придвигает к себе из-под настольного календаря бумажный квадратик. – Фуфырин, – читает он с квадра­тика и вопросительно поднимает глаза.

– Один из свидетелей по делу Мусницкого, – отве­чает Пал Палыч.

– Позапрошлой ночью доставлен в Склифосовского. Порядочно избитый, но без серьезных повреждений. Зво­нил главврач отделения. Фуфырин объясняет, что под­вергся нападению в связи с визитом следователя с Пет­ровки. Фамилию он забыл.

– Вот оно что! Томин предупреждал, что над кем-то готовится расправа… А женщине из этого же дома началь­ство запретило со мной общаться!

– Мусницкий выпускает когти. Пострадавший Фу­фырин просил передать, что готов подтвердить свои показания.

Знаменский и Томилин читают крупно написанное от руки объявление, приклеенное на двери дома, подъезд которого они обходили с обследованием, Томилин чита­ет вслух:

– «От руководства ДЭЗ и Совета актива жильцов. Про­сим всех оказывать содействие в розыске неизвестных хулиганов, зверски избивших в подъезде по месту жи­тельства мастера спорта Е. Д. Фуфырина в процессе веду­щейся проверки работы ДЭЗ органами милиции. Дирек­тор ДЭЗ Мусницкий. Председатель месткома Нарзоева». Что за формулировка? И без согласования с нами! – горячится Томилин.

– Формулировка абсолютно точная: «избитый в про­цессе проверки». Это публичное предупреждение жиль­цам: любому, кто вздумает нам помогать, «неизвестные хулиганы» могут пересчитать ребра!

– И мы такую наглость спустим Мусницкому с рук?!

– Надеюсь, ему ничего не сойдет с рук.

– Уравновешенный вы человек, Пал Палыч!

– Стараюсь… А свидетелей придется нам теперь пере­допрашивать, – невесело заключает он.

Томин в помещении угрозыска внимательно просмат­ривает документы, которые выкладывает перед ним по­мощник инспектора.

– Шалов… Батрачкин… Луговой… – бормочет То­мин. – Как чувствовал! Все подельщики моего комично­го соседа получили один срок! А арестовывали их в течение месяца. Сейчас голубчики один за другим вылуп­ляются на свет.

– Вот этот рапорт тебе может пригодиться. – По­мощник присовокупляет к прочим документам чей-то рапорт. – Младшая сестра Лугового месяц назад посту­пила уборщицей в магазин ювелирторга.

Томин проглядывает рапорт.

– А была в хорошем месте поваром! – восклицает он. – Ох, эти мне кадровики! Ну прежде чем принимать, спроси ты человека: тетя Маня, у вас из родичей не отбывает ли кто срок за разбой?.. О местонахождении Лугового сведений, конечно, нет?

– Пока нет.

– Еще раз дай все его фотографии. – Смотрит на часы. – Пока. У нас с Пашей разминка.

…Знаменский и Томин фехтуют в спортзале. Кибрит – болельщица – тоже в тренировочном костюме. За­кончив, друзья присаживаются отдохнуть.

– Извини, Паша, почти на тебя не работаю, сижу на коротком поводке.

– Понятно, – кивает Пал Палыч.

– Но одна новость и тебе полезна. Как вы знаете, мы переехали, а в прежней квартире со скоростью рекламно­го ролика наведен шик-блеск, и туда вселяется… Кто бы вы думали? Дочка Сони с молодым мужем!

– Хорошая мина под Мусницкого, – довольна Кибрит.

– До чего бесстыжая личность – продолжает шуро­вать прямо у меня под носом!.. – говорит Пал Палыч. Он идет переодеться и, взяв свой пиджак, видит в кармане записку, написанную печатными буквами: «Знаменский, отстань от Мусницкого, пока просят по-хорошему!»

…В ДЭЗе Пал Палыч появляется настроенный весьма решительно.

– Здравствуйте, Павел Павлович. Как раз о вас ду­мал! – Мусницкий говорит правду: они с Алтыновым что-то обсуждали – что для них насущней, чем следствие?

– Какое совпадение – я тоже о вас думал. Накиньте пальто, вы пойдете с нами. – За его спиной видны в коридоре какие-то фигуры, и у Мусницкого на миг ухает сердце.

– В каком… смысле?..

– Запланирован выход на территорию.

Успокоившись, начальник запирает ящики стола и одевается.

В коридоре – кучка людей, у одного на плече кинока­мера, у другого – диктофон.

Знаменский объясняет:

– В присутствии понятых я вам буду задавать вопро­сы, а вы, естественно, будете отвечать.

– Про что же такой торжественный разговор?

– Покажете, куда в истекшем году истрачены сред­ства, которые отпущены на благоустройство и содержа­ние окрестных мест. Это будет фиксироваться с помощью магнитофона и киносъемки. Чтобы завтра не случились разительные перемены, как на чердаке.

– Я могу ошибиться в цифрах, вся документация находится у вас.

– Охотно прощу мелкие неточности.

Группа движется по дворовым угодьям Мусницкого, приостанавливаясь там, где он находит что продемонстри­ровать по графе «Благоустройство», и оператор поднимает камеру, чтобы запечатлеть это самое благоустройство, а один из сопровождающих делает записи в блокноте.

– Комплекс для отдыха по просьбе граждан… – Мус­ницкий, не смущаясь, тычет пальцем на пару скамеек.

– Придвиньтесь поближе, – говорит Пал Палыч, по­мещая его так, чтобы попал в кадр вместе со скамьями.

– Никогда не снимался в кино, – пытается шутить Мусницкий. – Интересно, что получится…

Затем он демонстрирует песочницу и грибок и без тени смущения называет это «сказочным детским городком».

– Вот ограждение покрасили для аккуратности.

Невысокий чугунный заборчик практически ничего не огораживает. Заборчик измеряют, человек с блокно­том что-то подсчитывает.

– Засняли? – хмыкает начальник. – Теперь вон туда. Обратите внимание: озеленительные работы.

Жмутся к асфальтовой дорожке мелкие кустики и деревца, а за ними – мусорный пустырь.

– Сейчас, конечно, впечатления не производит, а летом – как в парке. И сплошные цветочные насажде­ния. – Мусницкий поводит рукой в сторону пустыря с пожухлыми сорняками.

– И что же здесь цветет? – интересуется Пал Палыч, шевеля ботинком ржавую консервную банку на «сплош­ных насаждениях».

– Разные цветы. Много дорогостоящих. Очень бывает красиво, а запах чудесный!

– Издевается он, что ли? – бормочет один из понятых.

– Вы мне напомнили про чудесный запах. Разрешите пригласить – тут недалеко, – говорит Знаменский.

Они приближаются к переполненным помойным бакам, возле которых уже наросли безобразные кучи отбросов.

– Почему не вывозится мусор, товарищ Мусницкий? По вашим владениям везде подобные завалы.

– Возможно, перебои с транспортом. Я выясню. – И начальник увлекает спутников прочь.

– Яма – тоже по просьбе граждан? – позволяет себе шпильку Пал Палыч, останавливаясь возле глубокой ямы с осыпавшимися краями.

– Нужна была по техническим соображениям. Я рас­поряжусь заровнять…

Оператор прилаживается половчее взять в кадр яму. Мусницкий ждет, возвышаясь на ее краю.

– Будто для расстрела поставили, – замечает он и, слезая с кучи земли, шаркает, очищая подошвы. – Про­должаем? Вот, смотрите, свежее асфальтовое покрытие.

Группа удаляется…

И затем мы видим ее, когда задуманный Пал Палычем обход заканчивается. Человек с блокнотом доклады­вает ему о своих выводах.

– Эксперт-бухгалтер вел подсчеты. Детские грибоч­ки, поломанные скамейки, несуществующие клумбы! – качает головой Знаменский. – Где же тридцать девять тысяч – тридцать девять тысяч рублей! – ассигнованные на содержание дворов и тротуаров?! Плюс пятнадцать тысяч на вывоз мусора! – Понятые и остальные сопро­вождающие рты раскрывают от названных цифр. – Даже если поверить в розы, хризантемы и прочие красоты, то, что вы мне реально показали, – это курам на смех!

– Ну-ну, посмейтесь напоследок, – Мусницкий го­ворит негромко и «доверительно» одному Пал Палычу и затем твердо выдерживает его испытующий взгляд.

На пустынной вечерней улице перед подземным пе­реходом останавливается машина Алика, с которым при­ехала и портниха. Оба возбуждены.

Сдвинув рукав пальто, она проверяет время.

– Твои спешат, пять минут в запасе… Покажи еще разок, пока не продали!

Алик кладет ей на ладонь золотую монету.

– Не дешево ты сговорилась отдать?

– Из тех, кого я могу предложить, это самый щедрый покупатель! – заверяет она, любуясь монетой. – Но если Соня заметит пропажу…

– Вряд ли. Я вниз тряпку подложил и желтой бумаж­кой прикрыл. Не разберешь, тридцать восемь их лежит или двадцать восемь. Как был полный тайничок, так вроде остался. Если, конечно, не рыться.

– Лучше б взял все и не возвращался больше!

– Дешево меня ценишь – тридцать восемь червонцев!

– Золотых, Алик, – уточняет она.

– Все равно. Нет, теперь я не сомневаюсь, что есть еще и деньги, и камешки. Буду искать и возьму все разом! Это так, на первые расходы, – он забирает и прячет монету.

– Видишь, Соня – живой клад!

– Молодец, молодец.

Роли переменились на противоположные: теперь Алик играет первую скрипку.

– И все-таки неспокойно мне. Как ты будешь у нее шарить, раз вы с Изабеллой переехали?

– Ключ у меня остался. Когда Соня дома, когда нет – по окнам видно.

– А если застанет? – Его подружка зябко передерги­вает плечами. – Ты ее еще не знаешь!

– Ну застанет… А я там запонку ищу. Потерял где-то запонку, матушкин подарок, – подмигивает Алик. – Не подумает она ничего. Я муж идеальный, зять – каких свет не видывал! Мне стыдно, что я разлучаю мать с дочкой и увожу Белочку на Цейлон!

Они хохочут.

– Вот он! – восклицает портниха.

На противоположной стороне улицы, тоже не доез­жая перехода, тормозят «Жигули», мигают фарами.

– Ответь ему.

Алик переключает ближний-дальний свет, повторяя сигналы «Жигулей».

Из них выходит мужчина и ныряет в подземный тоннель. Когда он показывается на этой стороне, Алик с портнихой покидают машину и отходят в тень подворот­ни. Покупатель – за ними. Следует короткий обмен при­ветствиями, и пришедший открывает «дипломат» со встроенным в него освещением.

Начинается торг. Покупатель придирчиво осматривает каждую монету. После пяти штук Алик говорит:

– Стоп! Расчет – и тогда продолжим.

Мужчина передает ему пачку купюр, Алик сосредото­ченно пересчитывает…

И тут дельцы обнаруживают, что находятся в кольце оперативной группы. Бежать поздно, да и некуда.

Кисть Алика, держащую деньги, сжимает чья-то силь­ная рука; покупателя заставляют обнять и прижать к себе «дипломат»; портниху берут под локоть. И так их ведут к милицейскому «уазику».

Пал Палыч кладет перед Кибрит николаевский чер­вонец.

– Ты смотри, где-то золотишком разжился!

– Неисповедимыми путями, Зиночка! Вчера десять таких монет пытался продать зять Сони Нарзоевой. Одному деляге, которого БХСС держало на прицеле. Мне позвони­ли прямо ночью, и я поехал знакомиться с этим Аликом.

– Но ты ведь принес не похвастать? – вертит Кибрит червонец.

– Да нет. Соня с дочерью ищут Алика по больницам, думают, попал в аварию. А он сидит у нас и плетет ахинею. Нужна маленькая справочка для решительного допроса. Надеюсь, у червонцев есть оригинальная осо­бенность…

– Фальшивые, что ли?

– И да и нет.

– Ну, так не бывает!

Пал Палыч устраивается поудобней.

– А вот послушай. Однажды – уже неважно, каким образом, – к неким умельцам попал в руки станок с бывшего царского монетного двора. Полистали они Уго­ловный кодекс и видят, что изготовление царских чер­вонцев нельзя считать подделкой, поскольку это уже не деньги. Запаслись умельцы золотым песочком и начали производство.

– Так прибыльно чеканить из песка?

– Понимаешь, песок брать рискованно: скупка кра­деного с приисков. А про монеты можно сказать: «Что вы, что вы, наследство от бабушки, она в молодости пела какому-то графу!»

– То есть на монеты больше спрос…

– Ну да. Потекли червонцы на черный рынок. Но через какое-то время обнаружилась странная вещь: проба оказалась выше, чем у государя императора.

– Умельцы перестарались? Смешно… Но, Пал Па­лыч, при чем тут ЖЭКи и Мусницкий?

– Соня связана с Мусницким. Алик связан с Соней. А ее муж незадолго до второго ареста приобрел изрядную партию самодельных монет. Мы их тогда не нашли.

– Значит, тебя интересует проба?

– Да, Зиночка, официальное заключение потом, в порядке живой очереди. Пока только шепни на ушко!

Кибрит берет монету и уходит. Пал Палыч терпеливо ждет.

Возвращается она довольная, что может обрадовать Знаменского.

– Самоделка, Пал Палыч.

– Ну, теперь Алику деваться некуда, выведет меня на Соню!

Вечером, когда в квартиру Сони звонят, Изабелла, с тревогой ожидающая известий об Алике, бросается к двери:

– Кто?

– Открой, Белла, это я, – слышен голос Алика.

Белла отпирает и с радостным стоном виснет у него на шее, никого больше не замечая.

– Алик!! Как я измучилась!.. Где же ты пропадал?

Алик зло расцепляет ее руки:

– Дай пройти!

Изабелла отступает. Алик входит в сопровождении двух конвоиров в милицейской форме. За ними понятые, за понятыми – Знаменский и Томилин.

Изабелла пятится по передней и коридору, округлив заплаканные глаза.

– Алик, дорогой… что случилось?..

Тот, не отвечая, направляется в ванную.

Из комнаты выглядывает и застывает в проеме двери Соня.

– Здравствуйте, Софья Рашидовна, – произносит Пал Палыч, мимоходом взглянув на нее.

Она беззвучно шевелит губами.

– Монеты я взял здесь, – показывает Алик место тайника в ванной.

– Понятые, вам видно? – окликает Томилин.

Понятые придвигаются, заслоняя Томилина, вскры­вающего тайник. Доносится постукивание по кафелю, легкий скрип и затем восклицание Томилина:

– Есть, Пал Палыч!

– Сколько? – спрашивает Знаменский, стоя в кори­доре.

Звенят пересчитываемые золотые.

– Все правильно: двадцать восемь! Гражданин Лямин, – обращается Томилин к Алику, – кому принадле­жат найденные монеты?

– Теще, – слышно из ванной.

Пал Палыч вопросительно поворачивается к Соне, которая успела овладеть собой.

– Я понятия не имею, что этот подонок прятал в моей ванне! – хрипло кидает она.

– Мама! – ахает Изабелла.

Соня ее игнорирует.

– Объясните, что вообще происходит?

– Ваш зять задержан при попытке продать десять золотых червонцев подпольному валютчику.

– Аферист!.. – шипит Соня. – Гадина!

– Мама! Что ты говоришь, мама?!

Все выходят из ванной. В руках у Томилина неболь­шая, но довольно увесистая коробка.

– Оформляйте, Николай Александрович, – говорит Знаменский.

– Что ж, – продолжает Соня, с ненавистью прово­жая глазами Алика, уходящего с остальными в глубь квартиры, – пусть расплачивается! Я не знаю, где он добыл золото!

– Неправда! – вскрикивает Изабелла. – Не верьте ей! Золото от папы осталось!

– Идиотка! – взвизгивает Соня, отвешивает дочери пощечину и скрывается в комнате.

– Алик не виноват! – всхлипывая, лепечет Изабелла Пал Палычу. – Ему, наверно, было очень нужно! Отпу­стите его, пожалуйста! Это мамины монеты, честное слово!

– Я верю вам, верю, – отвечает Пал Палыч и идет за Соней.

Она сидит в кресле, уронив голову на руки.

– Нам точно известно, Софья Рашидовна, что червонцы были куплены вашим мужем. Врать я не имею привычки – вероятно, помните… Ну, – произносит он после паузы, – и что же мы с вами будем делать?

Соня оборачивается, лицо напряжено, но уже довольно спокойно.

– А что мне предлагается делать?

– Я бы советовал добровольно выдать имеющиеся у вас ценности.

Соня осмысливает сказанное.

– Ах, доброво-ольно… – Ей здорово полегчало, рас­правила плечи. – Но зачем же, Пал Палыч?

– Чтобы избежать неприятностей, которыми грозит вам следствие.

– Выдать добровольно… – повторяет Соня. – Двад­цать пять лет назад, Пал Палыч, вы меня убеждали: Софья Рашидовна, вы молоды и красивы, у вас есть ум, характер, пока не поздно, начните иную жизнь! Очень горячо говорили. Помните?

– Помню.

– Какой были идеалист, такой и остались. Я вот вас не послушала – и не жалею. Ничего со мной не случи­лось… О чем действительно жалею, так это о судьбе дочери. Почему я не сумела удержать ее от недостойного брака?! Бедная девочка! Попытайтесь доставить ей по­меньше горя, Пал Палыч!

– Возможно, я остался идеалистом, Софья Рашидов­на. Но я стал старше, и меня теперь трудней разжалобить. Вернемся к моему предложению.

– Выдать добровольно?.. – Она усмехается. – Допус­тим, я признаю, что этот подлец стащил мое имущество. Чтобы привлечь его за кражу, вам нужно мое заявление, верно? Но все-таки зять. В семье в конце концов могут быть какие-то… недоразумения… их решают за закрытой дверью.

– Но монеты – часть конфискованного имущества. Просто они остались на тот момент не найденными.

– Позвольте! Все, что подлежало конфискации, было до копейки перечислено в приговоре. Разве там записано: «А также любые ценности, обнаруженные в последую­щие годы»? Этого вообще в уголовном праве нет!

Знаменский хочет что-то сказать, но Соня продолжа­ет, не переводя дыхания:

– И потом, от приговора моему мужу до сегодняшне­го дня такой срок давности, который уже всякие претен­зии ко мне уничтожает!

– А говорите, что жили спокойно. На языке – от­шлифованные формулировки. Вы готовились к подобно­му разговору! Не забывайте, есть такие вещи, как очная ставка, обыск. Так что еще раз – вернемся к моему предложению.

– Я должна подумать, – старается выиграть время Соня.

– Подумайте. Кстати, я вижу в квартире лишь одно спальное место. Где же ютятся молодожены?

Соня бросает на Пал Палыча острый взгляд: уже знает, не скроешь!

– Мусницкий помог пока устроить.

– По доброте сердечной?

– Да, он привязан к Изе… Когда она осиротела, не спускал ее с рук… Пусть, говорит, молодые поживут на вакантной площади до отъезда за границу.

– Алик – за границу? Не смешите, Софья Рашидовна. Он женился, чтобы выгрести ваши заначки. А наводку дала ваша портниха.

– Неправда! – вопит из коридора подслушивавшая Изабелла. – Алик меня любит! Любит!!

В приемной генерала даже секретаря еще нет. Пал Палыч стучит в большую двустворчатую дверь и входит в кабинет.

Генерал стоит у окна.

– Сядем, постоим?

– С удовольствием постою, товарищ генерал.

– А папку положите… Не скрою от вас, Пал Палыч, дело Мусницкого заинтересовало многих товарищей. В частности, и тех, кому, казалось бы, хватает больших забот… далеких от юриспруденции.

– Я тоже чувствую, товарищ генерал. Мусницкий твер­до рассчитывает на чью-то поддержку… Если не блефует.

– Нет, не блефует. Сегодня в одиннадцать ноль-ноль я вызван… к одному из интересующихся. Вероятно, мне по­советуют «прекратить дело за малозначительностью». Спокойно, Пал Палыч, спокойно!.. Не все же нам вести следствие, надо упражняться и в дипломатии. Всем будет легче, если у человека не повернется язык это произнести. Он тогда и рассердится не на нас, а на тех, кто его втянул в такое заступничество. – Глаза генерала хитро поблески­вают. – Что мы на сегодня имеем против Мусницкого?

Генерал проходит к столу и жестом предлагает Зна­менскому стул.

Пал Палыч открывает папку с делом.

– Бюджет ДЭЗа, размеры ассигнований я вам докла­дывал, товарищ генерал.

– Да, цифры помню.

Пал Палыч обращается к следующей закладке.

– Значительная часть средств, отпущенных на капи­тальные ремонты в прошлом году, – четверть миллиона рублей – употреблена таким образом. Ремонт и переплани­ровка квартир для приближенных Мусницкого – это раз. И два – внесметная отделка дома, где живет районное руко­водство. В частности, фасад и холлы облицованы мрамором.

Генерал удовлетворенно кивает.

– План текущего ремонта выполнен практически на двадцать пять – тридцать процентов, но по нарядам спи­сана вся сумма целиком и выплачена прогрессивка – яко­бы за перевыполнение плана. Итого, более ста тысяч руб­лей просто украдено. Кроме того, неиспользованные мате­риалы сбывались «налево», у Томилина это задокументи­ровано: краски, трубы, сотни квадратных метров оцинко­ванного железа. Позавчера обследовали состояние дворов…

Генерал останавливает Пал Палыча:

– Не будем загромождать картину.

– Еще только одна выразительная деталь, товарищ генерал. Пятнадцать квартир из переселенческого фонда Мусницкий постоянно сдает как личную собственность. Среди обитателей есть и темные персонажи. Но не хоте­лось бы это пока обнародовать, у нас с розыском намеча­ется мероприятие…

– В курсе. Думаю, и без того достаточно, чтобы опро­вергнуть «малозначительность» дела. Изложите мне суть в виде короткой справки. Прямо сейчас. В десять тридцать я должен выехать, чтобы ровно в одиннадцать быть на месте.

В тот же день Пал Палыч сидит в ДЭЗе у Мусницкого.

– Половина двенадцатого, – смотрит тот на часы и улыбается.

– Да, половина двенадцатого… – Пал Палыч тоже улыбается. – Кстати, товарищ Мусницкий, почему жильцам недоступно «Положение о ДЭЗах»? Они даже не знают толком ни своих прав, ни ваших обязанностей.

– И так криков не оберешься, – лениво отвечает Мусницкий. – Дай им «Положение» – посыплются воп­росы. Наш статут, например, замысловатое определение: «Несамостоятельная организация на хозрасчете». Вот вы юрист, объясните.

– Несамостоятельная? Делаете вы, по-моему, что хотите.

Появляется Томилин, делает знак Пал Палычу:

– А я за вами. Пока машина есть, быстренько пое­хали!

– Поедемте, товарищ Мусницкий! – встает Пал Палыч.

И только уже в машине сообщает:

– Посмотрим, в каких условиях живут люди, отсе­ленные на время ремонта. Вот хотя бы в этом доме, – он указывает шоферу дом, где под наблюдением Томина проживают беглый расхититель и уголовник.

Возле дома уже стоят две «Волги», и что-то не нравят­ся они начальнику, он даже оглядывается на них, идя к подъезду.

И не зря: из машин высыпают крепкие молодые люди и нагоняют Знаменского, Томилина и Мусницкого у подъезда.

И как раз навстречу выпархивают веселые девицы.

– Дядя Макся пришел!

Мусницкий отмахивается и делает им страшные гла­за, вызывая взрыв веселья.

Войдя в подъезд, Пал Палыч командует:

– Позвоним в квартиру, если спросят кто, назовете себя. А больше ни слова!

Мусницкий пожимает плечами и снова смотрит на часы. Бег минутной стрелки помогает сохранять спокой­ное состояние духа: наверно, уже сейчас дело приказано прекратить, а настырный следователь еще будет ему, Мусницкому, приносить публичные извинения!

Пал Палыч и Томилин приглашают его в лифт, моло­дые люди устремляются по лестнице, но оказываются на верхней площадке раньше, чем кабина лифта.

Давят на кнопку звонка. Мусницкого оставляют перед дверью, остальные прилипают к стенам вне видимости из квартиры.

Отпирает Томин.

– Привет домовладельцу! – громко провозглашает он и пальцем указывает Томилину на дверь расхитителя. Томилин без стука отворяет ее и предъявляет тому удос­товерение. Затворившаяся дверь скрывает от нас их даль­нейшее знакомство.

Тут же в переднюю выскакивает чуткий на неприят­ности уголовник в майке. Один из молодых людей мгно­венно берет его за локти, другие быстро проникают в комнату уголовника. Некоторое время оттуда доносятся возня и галдеж.

– Проверка документов! – тем временем объявляет в передней Пал Палыч.

– Не имею! – поспешно признается Томин.

– Это ваши отселенные жильцы? – спрашивает Пал Палыч Мусницкого.

– Я не обязан каждого знать в лицо, – отрезает тот.

– Ваши документы? – Пал Палыч обращается к тату­ированному.

По замыслу Знаменского происходящая сцена должна быть переломным моментом в поведении Мусницкого на следствии, так что интересует его не столько уголовник, сколько реакция начальника ДЭЗа.

Уголовник прокашливается и медлит с ответом, пе­реживая то, что творится в его комнате. Ему «на помощь» приходит Томин:

– Товарищ начальник, тут у всех только справки об освобождении. Из мест довольно отдаленных.

– На правой руке у гражданина хорошая справка, товарищ подполковник, – замечает придерживающий уголовника молодой человек.

Пал Палыч разглядывает его предплечье и читает: «Я, как дома, в тюрьме. А на воле – в гостях. Но на воле я гость нежеланный». Мать честная, поэзия чистой воды! Что вы в столице-то делаете, «гость нежеланный»?

В беседе с представителями органов (тем более в чинах) уголовник по мере способностей вежлив.

– Ехали мимо, в места проживания… заскочили, – смягчает он свой грубый голос. – Виноваты, подзадержались.

– Почем платили за сутки?

– Чирик.

– По десятке, – «переводит» Томин.

– Кому?

Уголовник дергает подбородком в сторону Мусницкого.

– Хозяину. С-сука! – шипит он ему. – Пришить бы тебя – и абзац!..

Томилин и группа задержания выводят из подъезда уголовника с тремя подельщиками и расхитителя. Подка­тывает милицейский УАЗ, туда препровождают задер­жанных, сотрудники рассаживаются по «Волгам», и ма­шины уезжают.

Вышедшие из подъезда Знаменский, Томин и Мус­ницкий с разными чувствами наблюдают завершение операции.

– Уже полпервого! – восклицает Мусницкий. – Мне надо срочно позвонить!

– Прошу, – говорит Томин, – в машине радиотеле­фон. – Он распахивает дверцу «Волги», привезшей сюда Знаменского, Томилина и Мусницкого, и переговарива­ется с шофером.

– А вы тут что?.. – недоумевает Мусницкий.

– На службе, – улыбается Томин и протягивает ему телефонную трубку.

– Назовите городской номер, вас соединят.

Мусницкий следует инструкции Томина.

– Алло! Секретарь Михаила Самсоныча?.. Леночка, скажите: Мусницкий по срочному вопросу!

Слышен холодный женский голос:

– Михаил Самсоныч велел передать, чтобы вы его впредь не беспокоили. – Отбой, короткие гудки. Мус­ницкий отирает пот со лба. Пал Палыч отбирает у него трубку.

– Ведите в дом, где квартирует дочь Сони Нарзоевой. Тут ближе пешочком.

– Не пойду! – со злобой отвечает Мусницкий. – Я с вами столько времени потерял! У меня совещание!

– Вам больше нет надобности проводить совещания. Теперь беседовать с вами придется нам. Пошли!

Обмякший Мусницкий подчиняется. Они углубляют­ся в жилой массив. Наперерез выруливает «скорая по­мощь». Высовывается женщина в белом халате:

– Где пятое строение? Пятое строение! Рядом яма!

– Ну же! – требует Пал Палыч ответа от Мусниц­кого.

– За тем корпусом налево, – протягивает руку на­чальник.

Они идут в том же направлении, куда уехала «скорая помощь». Вскоре видят людей, толпящихся неподалеку от дома.

– Кто-то упал в яму! – высказывает догадку Пал Палыч.

Мусницкий совсем замедляет ход.

– Федоров! – окликает он чью-то спину.

В некотором замешательстве приближается мордастая личность.

– Что там?

– Мальчик покалечился… два годика…

– Куда матери безмозглые смотрят… – довольно равнодушно начинает Мусницкий, но давится последним словом, потому что в разредившейся толпе видит свою дочь, которая вместе с кем-то помогает женщине-врачу спуститься в яму.