Ольга Лаврова, Александр Лавров

Без ножа и кастета

В приемной Главного управле­ния внутренних дел города ге­нерал-майор беседует с Охтиным. Раздается телефонный звонок, генерал снимает трубку:

– Слушаю… Да, часа через два, веду прием населения… Есть, сразу с утра зайду.

Закончив разговор, генерал обо­рачивается к посетителю:

– Продолжайте, товарищ Охтин.

– В общем, всякое терпение по­теряли, товарищ генерал. – Охтина, видно, несколько сбил телефон­ный звонок, но постепенно к нему возвращается горячность. – Ведь пя­тый год… По стенам – честное сло­во! – натуральная плесень, как в подвале у плохого хозяина. Отопле­ние что есть, что нет его! Квартиру дали, называется! Мы въезжали – себя от радости не помнили. А теперь хоть назад, честное слово! По край­ней мере, в тепле жили. Идешь, знае­те, домой, порог переступил – и все. Советская власть кончается, такое впечатление, честно слово!

– Невеселое впечатление, – говорит генерал.

– И вот еще пример приведу. Рядом в переулке два дома покрыли оцинкованным железом. И сразу на слом. А железо поснимали и, вижу, грузят на машины. С иногородними номерами. Явная комбинация!

– Пожалуйста, изложите письменно то, что вы рассказывали вначале. И насчет железа.

– Да у меня изложено, товарищ генерал. Куда я только не посылал эти заявления! – Охтин достает несколько печатных страниц.

Генерал берет заявление, просматривает, ставит в двух-трех местах размашистые галки.

– Экземпляр я оставлю. Но поймите меня правильно, – говорит он, не отрываясь от чтения, – мы не санэпиднадзор… не жилищное управление… Фактами, которые относятся к нашей службе, мы займемся…

– Ясно, – безнадежно вздыхает Охтин и встает.

Он возвращается домой, обходя по краю тротуара пруды из грязного месива, в которое поздней осенью и весной превращается нечищеный снег.

Чтобы миновать очередную лужу, Охтин сходит на проезжую часть, и тут его обдают жижей из-под колес элегантные «Жигули», за рулем которых – Изабелла, дочь Сони Нарзоевой. Сама Соня царственно восседает рядом.

– Куда на мостовую прешься? – кричит Изабелла, не поленившись затормозить.

Охтин, отставив ногу, с сожалением оглядывает брюки.

– Не связывайся ты с этими людьми, – брезгливо говорит Соня. – Еще камнем запустит.

– В меня?! – усмехается Изабелла и резко трогает с места.

Охтин даже не смотрит вслед.

…Войдя в квартиру, он переодевается из одного пальто в другое, старенькое. Температура в квартире такая, что без верхней одежды тут нельзя. На хозяйке, несущей из кухни сковороду, тоже фартук поверх пальто. И ребята и бабушка сидят за столом укутанные. Охтин, помыв руки, греет их над рефлектором. Их в комнате включено два.

Сердито фыркнув на призыв с телеэкрана экономить электроэнергию, хозяйка придвигает рефлектор поближе к ногам и говорит, обращаясь ко всем:

– Ешьте скорей, пока не остыло. На Петровке был? – спрашивает она у мужа.

– Был.

– Совсем ничего не обещали?

– Дохлый номер!

– Когда ж этому будет конец?! – ужасается она. – До весны я не выдержу!

– Полно, Надежда, – стыдит бабушка. – Вода идет, газ есть, электричество есть. Как же люди в эвакуации жили?

– Да ведь сейчас-то мы не в эвакуации!!

Томин стоит на площадке лестницы, посматривает вверх, посматривает вниз, посматривает на часы.

Сверху спускается Кибрит, снизу почти одновремен­но появляется Знаменский. Здороваются.

– Пал Палыч, не знаете, зачем нас зовут? – спраши­вает Кибрит.

– Понятия не имею, Зиночка.

– Раз всех троих – что-нибудь стоящее! – уверенно говорит Томин. – Чую, братцы, преступление века!

Они направляются в глубь коридора.

…Генерал подписывает какие-то бумаги в своем слу­жебном кабинете. Увидя наших героев, отпускает секре­таршу и энергично поднимается навстречу.

– Милости прошу. Усаживайтесь. А я, с вашего разрешения, похожу… Вы от меня ждете сенсации, сознайтесь.

– Томин нацелился на преступление века, – подтверждает Пал Палыч.

– Увы, то есть, по счастью, нет… У вас, Зинаида Яновна, протекали когда-нибудь потолки? – внезапно спрашивает он.

– Не вылезаю из ремонтов.

– А у вас, Пал Палыч?

– Я на втором этаже, до нас не дотекало.

– Умеет устроиться человек, – шутит генерал. – Так вот, пригласил я вас побеседовать о жилищных условиях.

– Наших сотрудников? – не понимает Пал Палыч.

– Нет, вообще. Хочу, чтобы вы уяснили принципиальный характер задачи. Жилья строится у нас много, но как потом его содержат? Из рук вон! Домашние неурядицы отравляют быт десяткам миллионов людей! Ставлю вопрос: только бесхозяйственность или хуже?

– Не задумывался, – признается Томин. – Некогда, товарищ генерал.

Тот переводит взгляд на Знаменского.

– Где бесхозяйственность, там обычно кто-то руки греет, – говорит Пал Палыч.

– Вот именно! – подхватывает генерал. – А между тем жилищных дел мы не вели. Даже в наших архивах почти ничего нет!

– Я не слыхала, чтобы ЖЭКами вообще кто-то зани­мался, – замечает Кибрит.

– Кроме юмористов, – поддерживает Томин.

– А инстанции завалены жалобами. Словом, решено, что пришло время заняться! – Генерал достает папку. – Проверено поступившее к нам заявление товарища Охтина. Тут есть для нас зацепки по определенному ЖЭКу, то бишь ДЭЗу. Они теперь переименованы. ДЭЗ – дирекция эксплуатации зданий. – Генерал протягивает папку Зна­менскому. – Но совет такой, Пал Палыч: не кидайтесь сразу в драку. Если в этом ЖЭКе-ДЭЗе узнают, что вы интересуетесь конкретно им, боюсь, что все бумаги сго­рят, улетят и утонут. Судя по заявлению, начальник – человек решительный. Кого к вам подключить из БХСС?

– Томилина, пожалуй.

– Добро. Начинайте с местного отделения банка; идет, мол, проверка расчетных счетов всех ДЭЗов. Тогда истинный объект вашего внимания останется неизвестен. Проведите осмотр документов и определите, что изъять для будущих ревизий.

– Ясно.

– Вы, – обращается генерал к Томину, – постарай­тесь пока досконально разузнать, кто есть кто из тех, с кем Знаменскому дальше работать. Прошлое, круг зна­комств, образ жизни.

– Поднатужусь, товарищ генерал.

– А экспертам – широкое поле для диссертаций! Дел таких не было, экспертиз не проводили, двинетесь нехо­жеными тропами, Зинаида Яновна! – Он оглядывает всех троих. – Не вижу энтузиазма. Нудная работенка? Ничего увлекательного? Возможно. Но уясните себе социальный смысл задачи. Это не рядовое «хозяйственное» дело, товарищи!

Стоянка машин возле здания, где на фасаде среди нескольких вывесок есть и название конторы, в которой подвизается Изабелла, – трест «Разнореклама».

Подъезжает молодой человек на «Москвиче-люкс» – Алик. Высматривает среди тесно стоящих машин «Жигу­ли» Изабеллы, что-то прикидывает на глазок, примери­вается. Затем снова садится за руль, подает назад и точнехонько разбивает переднюю фару «Жигулей».

– Дзинь – и готово! – удовлетворенно говорит Алик. – Ювелирная работа! – Он поворачивает к себе зеркальце заднего вида, приглаживает перед ним краси­вый зачес. И, выйдя из машины, застывает у «места аварии» со скорбным видом. Ждет.

Беспечно пересмеиваясь с приятельницами, из зда­ния выпархивает Изабелла. Увидала, что в ее машину врезалась чужая, срывается и бежит к Алику, пылая гневом.

– Куда вы смотрели?! Урод! Балда! Растяпа!

Сказала бы она ему и покрепче, да уж больно он мил и сам так очевидно огорчен.

– Я вас очень прошу, не расстраивайтесь! – умоляет Алик. – Только фара, больше ни царапинки! Моя вина – мой ремонт. Возмещаю любые убытки, даже моральные!

– Это каким же образом?

– M-м… Хотите на концерт Пугачевой?

– Вы способны достать билеты?

Алик роется по карманам и вынимает два билета.

– Начало через час.

Изабелла оценивающе разглядывает кандидата в зна­комые.

– Если бы вы действительно согласились… А фару поставим завтра!

– Вам больше некого пригласить? – начинает кокет­ничать Изабелла.

– Собирался позвать одну красивую девушку. Правда, не такую красивую, как… Меня зовут Алик, – добавляет он притворно-смущенно и протягивает руку.

– Изабелла, – решается она.

Знаменский и Томилин входят в отделение Госбанка. Не успели они объяснить вставшей на их пути секретарше о цели своего визита, как в дверях кабинета появляется сам управляющий:

– Это о вас мне звонили?

И, посмотрев их удостоверения, сообщает секретарше:

– Товарищи у нас поработают. Входите, пожалуйста, – обращается он к пришедшим. – Это кабинет мое­го зама, он в отпуске, так что располагайтесь. Документы за два года подготовлены. – Управляющий указывает на стол, заваленный папками.

– Спасибо, очень хорошо, – Томилин на выбор от­крывает несколько папок в разных местах.

– Все виды поступлений и списаний денег по нашим ДЭЗам, – поясняет управляющий, раздвигая шторы на окнах. – Если не секрет, что вы ищете? Я в прошлом работал инспектором КРУ и готов помочь.

– Какие там секреты! – лукавит Томилин. – Для на­чала самое общее знакомство. Позже наверняка возник­нут к вам вопросы.

– Я попросил бы освободить для нас сейф, – говорит Знаменский, раздеваясь у вешалки.

– Распоряжусь.

– И еще – не обижайтесь, – но, уходя, мы будем опечатывать комнату.

– Зачем обиды… – бормочет ошарашенный управля­ющий. – Пожалуйста, раз вы считаете… – Он снимает с кольца ключ от кабинета и протягивает его Пал Палычу.

Мусницкий идет по улице с дочерью и внуком, кото­рого любовно несет на руках.

Их догоняет Алтынов.

– Добрый день, Максим Семеныч!

– Привет, Алтынов. Знакомься, дочь, Татьяна. А это – наследник. Тоже Максим!

Алтынов наскоро жмет руку Татьяны:

– Очень приятно.

Он чувствует, что главное внимание следует уделить наследнику.

– Как на вас похож!

– Еще бы! – самодовольно ухмыляется Мусницкий. – Кровь! Иди, я догоню.

Благовоспитанно приподняв шляпу, Алтынов удаляется.

– Новый главный инженер, – говорит Мусницкий. – Между прочим, холостой.

– Спровадил от меня мужа, а теперь сватаешь за кого попало! – зло роняет Татьяна.

– Дура! Разве это муж был?

– А может, я его любила?

– Чего там любить – портки в заплатах. Дура набитая, вся в мамашу!

Расцеловав внука, Мусницкий сажает его в коляску, которую везет Татьяна, и направляется вслед за Алтыновым.

В помещение ДЭЗа они входят вместе.

– Я к вам, Максим Семеныч, пока другие не успели набежать.

– Чего у тебя? – осведомляется Мусницкий, открывая директорскую дверь со своей фамилией на табличке.

– Ответы на жалобы. Куда только не пишут!

– Расхрабрились, – ворчит Мусницкий. – И время такое, что начхать нельзя. – Он просматривает поданные Алтыновым бумаги, подмахивает одну за другой.

– Вот здесь мне не нравится. Человек в высокую организацию обратился, а ты соглашаешься, что у окон на стенах лед. Надо заполитурить, чтоб глаза не резало.

– Если вместо льда так… – Алтынов со вкусом под­бирает формулировку. – «В зимнее время периодически наблюдается повышение выпадения конденсата на окон­ных проемах».

– Уже годится. Повтори, внесу.

– «…Повышение выпадения конденсата на оконных проемах».

Мусницкий зачеркивает строку, вписывает замену, еще что-то исправляет.

– Перебелишь, – отдает он листок Алтынову. – Все с кляузами?

– Еще одна. Щепетильная. Что незаконно разрешили постройку шести блоков для автомобилей. В том числе для вашего, Максим Семенович.

– И что тут щепетильного? – изумляется Мусниц­кий. – Пиши: «Нарушителям предложено в кратчайший срок представить сметную документацию… для рассмот­рения в установленном порядке». – Мусницкий смеет­ся: – Значит, первоначально – тебе, ты – мне, а я – в стол. Сегодня, Алтынов, острые вопросы надо решать смелее!.. Не разузнал насчет плана по сносу?

– Договорился. Их машинистка просто сделает для нас лишний экземпляр. Это вариант самый дешевый – коробка конфет.

– А ты не дешевись, прибавь еще какую морковку. Машинистка и на будущее сгодится. Да! Вот еще что. Ходил я в новый дом, второй и третий корпуса. Недодел­ки, халтуры вагон, полное безобразие. – И эти столь распространенные и справедливые сетования заканчива­ет неожиданно: – Узнай, кто еще в приемной комиссии, потолкуй, чтобы принять, как есть. Усек?

– Я, Максим Семеныч, все секу с ходу!

На станции обслуживания Изабелла придирчиво ос­матривает восстановленную фару.

– Ну, все в порядке, – подходит Алик, засовывая в карман бумажник. – Подкинул ребятам за срочность.

Вдвоем они садятся в машину, и Изабелла выводит ее с территории станции.

– Куда вас отвезти? – спрашивает она, приостановясь на улице.

– Белла, а мы не посидим где-нибудь? Тихо-скромно. По-дружески?

– Я должна вернуться на работу. Еще кучу иностран­ных проспектов переводить.

– Вам нравится этот трест «Разнореклама»? И ваша работа?

– Средне.

– Да, вы заслуживаете лучшей участи!..

Продолжение разговора мы слышим у следующего светофора:

– И что же, мы вот так расстанемся и не увидимся больше?

– А зачем, собственно? – хитро косится Изабелла.

– Вам непонятно?

– М-м…

– Вы меня толкаете знаете на что? Еще раз раскокать фару у вашей машины!

– О! Дорогое удовольствие!

– Так не вводите меня в пустые расходы!

Знаменский и Томилин работают в банке с докумен­тами. Закончив складывать какие-то цифры, Пал Палыч нарушает молчание:

– Наивные мы с вами люди, Николай Александро­вич! Кажется, все превзошли, все знаем… А вот сколько товарищ Мусницкий имеет, к примеру, на вывоз мусора? Не скажете? Дышите глубже – пятнадцать тысяч рублей!

– О-го-го!..

– А под скромной графой «Содержание дворов и тротуаров» – угадайте, сколько?

– Н-ну… столько же?

– Тридцать девять тысяч!

– Фантастика! Да. И что же подразумевается в этой графе?!

– Всякие работы, которые, судя по состоянию дво­ров, не производятся. Дальше. Текущий ремонт, прошу прощения, – сто пятьдесят пять тысяч! А капитальный…

– Если на текущий столько, то… полмиллиона?

– Миллиончик без двухсот рублей!

– Куда же это все ухает?!

– Сам давно так не удивлялся! Увидишь облупленный фасад, думаешь: где же на все денег набраться? А день­ги – вот они! Хватило бы всем жить в уюте и комфорте!

– А по району в целом сколько?

– Только на благоустройство и ремонты выделяется двенадцать миллионов в год!

Томилин вскакивает.

– Такие средства!.. Ведь это просто грабеж – только без ножа и кастета! Вы посмотрите только сводку по ремонту! – Он протягивает Пал Палычу свои выкладки.

– Ремонт перед сносом? Тридцать процентов средств?!

– Совершенно верно. Мусницкий благоустраивал дома, которые вскоре шли на слом. Поди потом проверь, что там делали, что нет!

– Недурно. – Пал Палыч снова обращается к сводке Томилина. – А это что за цифра?

– Внизу? То, что истрачено на заселяемые ново­стройки.

– Когда же их ДЭЗы приводили в порядок? Всегда жильцы сами управляются!

– По-моему, тоже. Но строители говорили: ДЭЗы очень заинтересованы получать дома с недоделками.

– Повод для списания денег? Так…

Некоторое время они смотрят друг на друга: в экую трясину попали!

Напольные часы бьют семь. Знаменский спохватыва­ется, что засиделись. Оба начинают собираться, одеваться. Несколько папок укладывают в сейф, опечатывают его.

Опечатывают снаружи и дверь комнаты. Простившись с секретаршей, натягивающей пальто, выходят на улицу.

Пал Палыч спрашивает:

– У нас есть данные, где сейчас официально ведется капитальный ремонт? :

– В основном да.

– Надо будет на днях прогуляться, поглядеть живьем.

Дорого обставленная квартира Сони. Изабелла приве­ла Алика знакомиться, и чувствуется, что ей очень важно мнение матери. Все трое чинно пьют чай.

– Начальство планирует загнать меня на Цейлон, – рассказывает о себе гость. – Немножко скучновато, но условия прекрасные.

– Представляешь, мама, круглый год лето! – встав­ляет Изабелла.

Но Соню занимают вещи более практические. Она рассматривает Алика, и тому становится слегка не по себе – столь откровенно она взвешивает «за» и «против».

– Расскажите, как это вышло, что вы развелись с женой?

– Виноват я. В прошлую поездку надо было взять ее с собой. Но – Ближний Восток, перестрелки, взрывы… словом, побоялся. А она молоденькая, хорошенькая, де­тей не было… все естественно.

– Проводили раздел имущества?

– Даже в квартиру не вошел, хоть куплена на мои деньги. Сел в машину и уехал – весь раздел.

– Значит, вы бездомный?

– После Цейлона решу квартирный вопрос.

Звонит телефон, Изабелла снимает трубку.

– Мама, Мусницкий.

– Слушаю, Максим Семеныч… Собрание? Пожалуй­ста, проведу… Когда мне удобней? Давай согласуем по­позже, сейчас я занята… Да-да, звони, не стесняйся.

Она кладет трубку и снова разглядывает Алика. Решив что-то, говорит дочери:

– Иза, посмотри, что там по телевизору.

– Восемь часов, – смеется Изабелла. – «Спокойной ночи, малыши!»

– Вот и прекрасно. Ступай.

Оставшись наедине с Аликом, Соня приступает к объяснению:

– Три года за границей… То есть вам срочно нужна жена…

– Рад, что вы меня поняли. И Белла, вероятно, дога­дывается о серьезности моих намерений.

– После шапочного знакомства и сразу – серьезные намерения?

– Софья Рашидовна, я бы с удовольствием долго и красиво ухаживал за вашей дочерью. Каждый день возил бы розы с Центрального рынка! При других обстоятель­ствах.

– Мне даже не известно, кто ваши родители!

– К сожалению, покойные. Отец был врач. Гомеопат с большой практикой. Маме не было нужды работать. Он умер от сердечного приступа, и мама недолго его пере­жила. – Алик погружается в печаль.

– Допустим, вы приличный человек, – говорит Соня. – Но почему Иза? Не рассказывайте мне, что влюблены без памяти!

– С такой женщиной, как вы, надо быть абсолютно откровенным, – уважительно признает Алик. – Да, я не влюблен без памяти. Потому что я, Софья Рашидовна, ничего без памяти не делаю. Я на трезвую голову знаю, что мне нужна именно Иза.

– Да почему именно она?! – не отступается заботли­вая мать.

– Мне такие нравятся. Красивая, веселая, не черес­чур умная…

– Приятно слышать! – прерывает Соня. – По-ваше­му, Иза – дурочка?

– Софья Рашидовна, я чистосердечный человек, я с вами в открытую. Иза – разумная девушка, образованная, но… Вот вы – вы очень умная, а Иза немножко ребенок. И мне такие нравятся, мама такая была. Что еще для меня важно… сейчас свободные нравы, а она держится иначе. За это вам поклон.

– Благодарите, будто уже свадьбу справили!

– Все зависит от вас, Софья Рашидовна, – ласково журчит Алик. – Иза вас глубоко уважает. И есть за что. Я сам такой – немножко несовременный, уважаю родите­лей. С прежней тещей, знаете, до сих пор друзья. Так сложилось, что близких родственников у меня нет, и я очень без семьи скучаю, не хватает домашнего очага. Вот так посидеть, попить чаю. Для меня семья…

– Погодите! – восстает Соня против его обволакива­ющих речей. – Если вы не уговорите Изу и меня, что тогда? Найдете себе другую красивую и веселую?

– Как вы меня неправильно поняли, Софья Раши­довна! Ай-ай-ай! Разумеется, я не поеду на Цейлон, пошлют кого-то еще. А я останусь, буду возить цветы и добиваться только вашей дочери! Но боюсь, потом при­дется нам ехать на Ближний Восток.

Разговор прерывает звонок в дверь, Изабелла вышла открыть.

– Мама, портниха.

Из-за ее плеча выглядывает женское лицо.

– Извините, Соня Рашидовна, я немного раньше.

Соня встает.

– На всякий случай я прощаюсь, – небрежно гово­рит она Алику.

Тот галантно целует ей руку:

– Если позволите, я вас дождусь.

Соня выходит. За ее спиной – незаметно для Изабел­лы – Алик и портниха обмениваются многозначитель­ным взглядом.

Томин входит в кабинет Пал Палыча.

– Наконец-то застал! Ты на работе бываешь?

– Только до открытия банка.

– Так, может, зайти на следующий год? Или когда Томилин будет в отпуске?

– Ладно-ладно, к твоим услугам.

– Это тебе требуются мои услуги! Между прочим… – Томин проходит, садится. – Паша, ты напрямую общал­ся с Мусницким?

– Еще нет.

– Учти, на легкий испуг его не возьмешь. Юриди­чески чист, хотя, думаю, полдюжины статей о нем плачут. На редкость тертый мужик. С большими связями. И кремень. Его надо вглухую обложить, иначе не одо­леем! Вторая фигура после него – Алтынов, главный инженер, тоже парень хваткий. На последнем курсе вуза у него папашу посадили по хозяйственному делу. И довольно шумно, даже фельетон был. Так что комиссия по распределению подстраховалась и выдала парню свободный диплом. А Мусницкий подобрал и приспо­собил к делу… Что-то получается один сплошной моно­лог, а?

– Сижу, мотаю на ус.

– Нет, ты меня спроси: а что слышно пикантного?

– Да? – оживляется Пал Палыч. – Считай, спросил.

– Отвечаю: уборщица. В ДЭЗе у Мусницкого. Веник и тряпку в руки не берет, но иногда заходит, потому как председатель месткома.

– «Освобожденная» уборщица?

– Незабываемой красоты женщина. Твоя старинная знакомая.

– С какой стороны?

– С нехорошей, Паша. Когда валютчики находились в нашей компетенции. Уже молодость приходится вспоми­нать, вот жизнь окаянная!.. Был тогда некий Нарзоев.

– Незабываемая фигура! Два раза на суде выпутывался, на третьем приговорен к высшей мере… Но что уборщица?.. Соня Нарзоева?

– Собственной персоной!

– Ну конечно… Она и в те времена числилась дворником… Бывало, к одиннадцати часам ей подавали «ЗИМ»… А как она нынче поживает?

– Слишком неплохо, Паша. Машина. Казенная квар­тира…

– Постой, она ведь в том же районе и жила!

– И в той же квартире! Мусницкий в ту пору был техник-смотритель. Он в жилищной системе уже лет трид­цать крутится. К Нарзоевым был вхож.

– Выходит, давние друзья?!

Знаменский и Томилин идут вдоль довольно большо­го жилого дома старой постройки. Огибают его, осматри­вают с задней стороны.

– Четыре месяца капитальный ремонт, – пожимает плечами Пал Палыч. – Как там сказано в смете?

– Замена паркета в двух третях квартир, – цитирует на память Томилин. – Обновление кровли. Окраска внут­ренних перегородок. Замена штукатурки. Возведение раз­борных лесов.

– Не наблюдаю. Пошли внутрь.

В разных подъездах они выборочно звонят в квартиры с одним и тем же вопросом:

– Извините, ремонтники не у вас?

Встреченная ими пожилая женщина жалуется:

– Какой ремонт! Помазали на лестнице да ушли.

– А в квартирах что-нибудь делали?

– Что вы! А как бы нужно! Пойдемте, я вам покажу. Все в негодность пришло, потолок потрескался, в окнах щели, пол совершенно расклеился… Вот моя дверь, входите.

– Да мы ничего не решаем, мамаша.

– Так и знала, опять одни разговоры!..

Когда наши герои снова на улице, Томилин говорит:

– Пал Палыч, можно я переключусь на оперативные рельсы? Чтобы параллельно…

– Сам хотел предложить.

– Разведаю, куда дели стройматериалы с этого «кап­ремонта», чем занимались четыре месяца рабочие, кото­рым тут наряды закрывали. Я вам не нужен в банке?

– Справлюсь. Только… чтоб раньше времени не то что Мусницкого – блоху возле него не потревожить!

На общем собрании работников ДЭЗа председатель­ствует и ведет собрание Соня.

– Спасибо, Максим Семеныч, – величественно благодарит Соня выступавшего. – Надеюсь, собрание доверит нам подготовить резолюцию. Так что все сво­бодны.

Присутствующие тотчас облегченно разбегаются.

– Семеныч, есть разговор к тебе, – останавливает Мусницкого Соня.

– Пойдем в кабинет?

Соня кивает: разговор требует уединения.

…В кабинете Мусницкий собирается сесть за стол, но спохватывается и предлагает «начальственное» место Соне, а сам пристраивается сбоку.

– Похоже, буду Изу замуж выдавать, – вздыхает Соня.

– Да ну? И кого ты ей нашла? – полон любопытства Мусницкий.

– Сам он ее нашел… Вот-вот распишутся. – Заметно, что Соня еще не окончательно примирилась с подобной перспективой. – Так или иначе, Изе нужна квартира. Хорошая квартира, Семеныч. И быстро. Возьмешь аванс? – Она снимает с плеча тугую сумочку.

…Алик, сидя в машине с незаглушенным мотором, поджидает портниху. Завидя ее, едет навстречу вдоль тротуара, распахивает дверцу.

– Как? – спрашивает та, усевшись рядом.

– Дочка согласна, мамашу дожмем.

– Смотри только не пронеси!

– Ладно, не маленький.

Женщина оглядывается:

– Давай отъедем, кое-что расскажу.

Машина трогается и скрывается за углом.

В квартире с просторным холлом и смежной с ним кухней утром Томин варит себе кофе.

В холл выходит субъект средних лет в купальном халате.

– Доброе утро новоселу! – приветливо говорит он. – Как спалось?

– Прекрасно. Лежать – не сидеть.

– Тсс! – Халат предостерегающе подносит палец к губам и кивает на одну из трех дверей, выходящих в холл. – При нем таких шуток не советую: пятнадцать лет отсидел и еще весь такой…

В этот момент распахивается дверь и появляется немо­лодой громила в майке. Вся грудь и спина у него покрыты вязью надписей и рисунков.

Халат, направлявшийся к ванне, поспешно отступает.

– Пожалуйста, – пропускает он громилу к удобствам.

– Иди-иди, мойся! Я пока с человеком поговорю.

Громила придвигает ногой табурет, садится, окиды­вает Томина пристальным взором. Тот как ни в чем не бывало снял кофе с плиты, достал что-то из холодиль­ника и принимается завтракать.

– Кто будешь? – спрашивает наконец татуированный.

– Зовите меня Сашей. Просто Саша.

– Я спрашиваю, чем занимаешься. Этот вот, который морду моет, – расхититель. Скрывается. А ты?

– У вас тут принято все о себе рассказывать? – удив­ляется Томин.

– Спрашиваю – ответь!

Томин изучает картинки и тексты на его теле.

– Ну чего молчишь?

– Извините, загляделся, давно не видал такой красо­ты… Про меня не беспокойтесь. За мной ни дела, ни хвоста. Просто у нас со здешними друзьями вышло не­большое недоразумение по коммерческой части. Меня прислали уладить. Называется третейский суд.

– А, дельцы промеж себя… Слыхал. На сколько на­крыли?

– Потом, возможно, расскажу. Сейчас опаздываю на встречу, м-м… – Томин подыскивает слово, – с одним юристом.

По мнению верзилы, шутка удалась.

– Чеши! – хмыкнув, разрешает он.

Знаменский дочитывает какую-то бумагу, отклады­вает.

– Так. Тут ясно. И последний к тебе вопрос, – гово­рит он Кибрит. – Томилин засек водопроводные трубы, которые Мусницкий продал «налево». Сможем мы дока­зать, что они те самые?

– Если на складе осталось что-нибудь из этой партии, вероятно, сможем.

– Вероятно или наверняка? Мне нужен верняк.

– Ну и будет верняк. Даже гвозди, выпущенные в разные смены, отличаются друг от друга! На таких раз­личиях держатся все строительные экспертизы. – Она оглядывается и видит входящего Томина. – Здравствуй, Шурик.

– Привет, бродяга! Ты что-то запропал, – радуется другу Пал Палыч.

– Как вы полагаете, где я теперь живу? В частной гостинице! В настоящих, братцы, подпольных номерах! Дуриком попал, повезло.

– И что там за публика? – торопит рассказ Кибрит.

– Самая разная. Кто приехал лечиться, а в гостиницу не пробился. Кто просто отдыхает от семьи. Этажом выше, например, квартиру снимает директор универсама, по­скольку жена и любовница стесняются проживать вместе. В доме напротив – модный ансамбль: говорят по-русски, поют с акцентом. И на той же площадке три девочки веселого поведения.

– Везунчик ты!

– Безусловно. Но вы спросите, кто там правит бал!

– Ну?

– Гражданин Мусницкий! Выдает жильцам ключи, а купюры получает сам.

– Вот проходимец! Значит, скрывает свободные квар­тиры…

– Все знаю, Паша! У каждого ДЭЗа есть резервный фонд…

– А-а! – произносит Пал Палыч.

– Понял?

– Но я – нет.

– При большом ремонте, Зинуля, полагается отсе­лять жильцов. Но народ у нас терпеливый, при нем можно ломать полы, менять рамы и тэ пэ. Зато некоторые любимцы судьбы, – Томин «подкручивает усы», – име­ют комфортабельное пристанище.

– Спасибо, Саша. Отлично поработал. Адреса? – бе­рется Пал Палыч за авторучку.

– Ой, не дам, погоди разорять наш притончик! Сосе­ди у меня отменные. Один в бегах – по линии Томилина, ему пожертвую. А второй… довольно комичный: уголовник в стиле ретро. Явно приехал восстанавливать старые связи. Он хоть и замшелый, а дров может наломать. Мне нужно еще время.

– Сколько?

– Неделя. По рукам?

Пока они договариваются, Кибрит разбирает бумаги: что-то оставляет Пал Палычу, что-то складывает в свою папку. И встает.

– Поостерегайся там, Шурик.

– Погоди, я с тобой. Мне требуются твои штучки для снятия отпечатков.

Кибрит изумленно поднимает брови.

…Ансамбль, «поющий с акцентом», проводит домаш­нюю репетицию.