Владимир Лавришко
      Там есть такая штучка...
      "Жигуленок" сел крепко. Парфенов открыл дверцу, взглянул что там делается сзади, еще раз нажал на педаль акселератора, и его окатило жидкой грязью.
      - Приехали. - Он достал из-под сиденья скомканную тряпку, вытер лицо и с минуту соображал, как быть дальше. На лобовом стекле подрагивал осиновый листок. Листок у корешка пожух и свернулся в трубочку.
      - Где сидим? - спросил Парфенов.
      Карта всегда лежала у жены на коленях.
      Краем глаза он отметил, что за полдня они хорошо подвинулись к северу.
      По крыше машины не спеша накрапывал дождь.
      - Я же говорила, не надо сворачивать. - Жена передернула плечами. За последнее время она очень устала и постоянно зябла. Вот и сегодня на ней был плащ, хотя дождь не предвиделся. - Этой дороги и на картах-то нет.
      Парфенов промолчал. Сидящая на заднем сиденье дочь уткнулась в неизменный кроссворд.
      - Азербайджанский поэт-лирик шестнадцатого века. Из шести букв.
      - Лирик? - вкрадчиво переспросила жена.
      - Спокойно, мэм. - Парфенов повернул на себя обзорное зеркальце. Морда, конечно, была полосатая. Он попробовал найти у тряпки чистый уголок, повертел ее в руках и утерся рукавом. - Будем жить дальше. Топорик в багажнике?
      - В багажнике.
      Парфенов порылся в кармане и достал ключ от багажника.
      - Тебе помочь? - спросила жена.
      - Сиди, - ответил Парфенов.
      Жена очень устала за последнее время. Она устала в Коканде, она устала в Баку, из-под Кандагара. он старался писать ей почаще, но она все равно уставала ждать. Отпуск Парфенов выпросил из-за нее.
      - Так как насчет азербайджанского лирика? - спросила дочь.
      - Из трех букв. Лирик.
      - Прикол. - Дочь повернулась к Парфенову - Пап?
      Он подмигнул ей, выбрался из машины, подвернул штанины, разыскал в багажнике топорик и пошел добывать настил под колеса. Благо сидели они посреди леса. Колея была ненаезженная, помощи ждать неоткуда. Одна надежда на лопату да на стланик.
      Через час задний мост был свободен "Жигуленок" натужно урчал, взбираясь на настил, и скатывался назад.
      - Придется толкнуть, - откинувшись на спинку сиденья, сказал Парфенов и поправил зеркальце. Отражение в зеркальце дрогнуло, поплыло и остановилось. На пустынной дороге, метрах в тридцати за машиной, стаяли двое парней. Молодые, крепкие. В джинсах, кроссовках и рубашечках. Один - высокий светловолосый, другой - коренастый крепыш в рубашке, расстегнутой почти на все пуговицы, и со спортивной сумкой через плечо. На звук открываемой дверцы оба подняли головы и коренастый что-то сказал вполголоса светловолосому. Тот кивнул.
      - Ребята! - окликнул их Парфенов, не веря еще такой удаче.
      - Помочь? - отозвался коренастый.
      - Нет проблем, - поддержал светловолосый.
      - Сейчас. - Парфенов сделал жене знак, чтобы перебиралась за баранку.
      - Сиди! - усмехнулся коренастый. - Все будет путем, командир. Все будет аккуратно.
      Дочь отложила кроссворд и отбросила со лба прядь волос. Коренастый снял с плеча сумку, положил на багажник. Они с русоволосым нагнулись и ухватились поудобнее.
      - Оп-ля! - скомандовал коренастый.
      Парфенов потихоньку стал выжимать сцепление, набирая обороты, "жигуленок" ожил, взобрался с хрустом и натугой на настил, перевалил его и прокатился метров пять по твердому месту.
      - Ну, спасибо, мужики! - Парфенов вылез из машины, прихватив с собой тряпку. - Оботрите руки.
      - Кидай, - Сказал коренастый.
      Светловолосый продолжал молча разглядывать сидящих в машине.
      Парфенов бросил тряпку, и коренастый налету подхватил ее.
      - А я думал, ты на радостях с моей сумкой укатишь. Он не спеша вытер руки, передал тряпку светловолосому, снял сумку с багажника и снова повесил ее на плечо.
      - Вы что, мужики! - сказал Парфенов. - Не знаю, как благодарить.
      - Ну, это дело Простое, - усмехнулся коренастый и посмотрел на светловолосого.
      Парфенов с готовностью полез в карман, коренастый жестом остановил его.
      Светловолосый не отводил глаз от сидевших в машине.
      - Жена с дочерью? - дружелюбно спросил он и, разжав руки, уронил тряпку на дорогу.
      Парфенов посмотрел на тряпку, вынул правую руку из кармана, чуть помедлив, ответил:
      - Да.
      - Оставишь дочь. - Светловолосый лениво глядел из-под тяжелых век.
      - Что?! - Парфенов услышал свой голос одновременно с коротким звуком выбрасываемого пружиной лезвия. В руке коренастого оно светилось тяжело и холодно. Парфенов запнулся, на полушаге, не отрывая взгляда от ножа. Почти забытый автоматизм пригнул его, разворачивая корпус. В следующее мгновение правая нога должна была уйти резко вверх. И тут в бок Парфенову уперся тупорылый металл.
      - Спокойно, дядя. - Голос у светловолосого был по-прежнему ленивый, полусонный.
      Из машины взвился пронзительный крик, кричали в два голоса.
      - Скажи, чтобы не вопили. - Коренастый покачал лезвием ножа вверх и вниз. В прореху облаков пробилось солнце, и отражение, качнувшись, сверкнуло в луже.
      До коренастого было два шага. До машины шагов семь. Коренастый стоял между Парфеновым и машиной. Парфенов шевельнулся и ощутил холодок металла. Коренастому до машины пять шагов. А ствол - у Парфенова под боком. Если жена...
      - Перестаньте! Что кричать? - Парфенов посмотрел на жену. Жена сидела за рулем. Мотор работал. Оставалось врубить скорость.
      - Что толку кричать? - повторил он и повернул голову к светловолосому. - Пошутили и хватит. Что вам надо?
      - Оставишь дочь, - повторил светловолосый, и тупорылый металл плотнее вжался Парфенову между ребер.
      - Вы что? В своем уме? - Парфенов старался растягивать слова. Если жена...
      - Это ты, дядя, туго соображаешь. Тебе же сказано - дочь останется.
      - Ты слышала, мать? - Парфенов повернул голову к жене.
      И увидел ее уже на дороге. Прямая и тонкая, руки в карманах плаща. Она стояла у дверцы. Жена, смертельно уставшая в этом году.
      - Я пойду с ними. Такой вариант устраивает, мальчики?
      Губы у нее были плотно сжаты, лицо заострилось. В голосе такая ледяная брезгливость, что Парфенов почувствовал, как дернулся сзади пухлозадый блондин. Отказаться они теперь просто не могли. И Парфенов с ужасом подумал, что она попала в точку.
      - Мадам! - Блондин скривил губы. - Было бы стыдно не заметить такую женщину, мадам. Прощу прощения, мадам. Только вы. Если, если ваш супруг не против.
      - Ты не против, любезный? - Тупорылое железо снова ткнулось Парфенову в бок.
      - Тебя спрашивают, козел, - сказал коренастый. - Отвечай!
      - Очень невоспитанный человек. - Блондин вздохнул и носком кроссовки отбросил валявшуюся в ногах тряпку. - Он швыряет тряпки людям, которые пришли ему на помощь в трудную минуту. Нет, чтобы подойти. И вежливо предложить.
      - Упрямый, как козел, - повторил коренастый.
      - Нет, он невоспитанный.
      - Козел он упрямый.
      - Он невоспитанный. Воспитанный давно бы сел в машину и убрался вон.
      - Слов он не понимает человеческих, потому что упрям, как козел. Еще раз попросим дочку с нами прогуляться, - начнет соображать. Козел!
      - Да... - задумчиво протянул блондин. - Он козел.
      - Упрямый, - добавил коренастый.
      - Невоспитанный козел с тачкой.
      - А может, это мещанство? - Коренастый сплюнул сквозь зубы в сторону машины. - Зачем ему автомобиль? Всю жизнь небось копил на эту ржавую железку.
      - Лишал семью радостей жизни, - подхватил блондин. - Лишал дочь мороженого, а жену - любви. А вы заслужили, мадам.
      - А может, он воровал? - сказал коренастый.
      - Он даже этого не может. Он честный труженик. Законопослушный гражданин, питавшийся супом из кильки, чтобы скопить на эту железку.
      Парфенов смотрел на жену - под глазами у нее лежали синие тени. В последний раз она смертельно устала под Кокандом. Парфенов устал еще раньше, но с этим ничего не поделаешь. Это была его профессия. Отпуск ему дали из-за жены.
      - Сколько лет ты жрал кильку, козел? - спросил коренастый.
      Парфенов смотрел на жену. Только он знал, как она устала.
      - Человеку, который пахнет калькой, не нужен автомобиль.
      - Жена ему тоже не нужна.
      - Садись в тачку и дуй. Без оглядки. Учти.
      - Прощай, дорогой друг. - Блондин подтолкнул Парфенова стволом.
      Парфенов не отрывал взгляда от жены.
      - Езжай, - сказала жена.
      Парфенов посмотрел на дочь, - дочь стояла в луже возле машины с прижатыми к груди руками.
      - Езжай, - повторила жена.
      - Ты что?! - крикнул глазами Парфенов. - Ты что?!
      - Ничего, ничего, - прикрылись ее веки. - Езжай. Ты же не...
      - Да ты что?!
      - Езжай!
      - Ира, - Парфенов не отрывал глаз от жены, - садись в машину.
      Дочь повернулась, постояла с прижатыми к груди руками и шагнула к машине. Парфенов медленно двинулся к ней. Спина еще ощущала холодок слева под ребром. И пустоту. Пустота за спиной с каждым шагом все больше отдавалась звоном в ушах. Парфенов сел за руль и увидел в зеркальце жену, ветерок завернул ей полу плаща. Рядом с ней, наводя пистолет на машину, стоял пухлозадый. Парфенов почему-то включил дворники, и левый дворник стал возить перед ним прицепившийся листок. Парфенов выключил дворники, рывком взял с места и не отрываясь смотрел в зеркало, как удалялись три фигурки на дороге.
      - Сейчас я выскочу, - сказал он дочери. - Баранку возьмешь. Дверцей не хлопай. Поедешь дальше.
      - Я не умею.
      - Поедешь. Рычаг не трогай. Левая нога на педали. Руки на баранке. И рули по дороге. Минут пять. Потом повернешь ключ. Отпустишь педаль. Остановишься. Тормоз под другой ногой. Повтори.
      - Возьму руль. Левая нога на педали. Рулю по дороге. Поверну ключ остановлюсь. Тормоз под другой ногой.
      - Правильно, - сказал Парфенов - Дверцей не хлопай. Дочь кивнула.
      Там, где на дорогу выставился заплутавшийся куст, Парфенов свернул к кювету, придерживая левой рукой с топориком приоткрытую дверцу. Метров за пять до куста он отпустил топорик на дорогу и кувыркнулся через плечо перекатом, угодив на узловатые корни. Затем перекатился с дороги в кустарник, вскочил на ноги и оглянулся, - машина виляла, но тащилась вперед. Он осторожно раздвинул ветки кустарника, посмотрел на пустынную дорогу, дополз до топорика и откатился снова под кусты, боясь, что дорога просматривается. Добравшись до подлеска, встал и побежал напрямик, пригибаясь, прикрывая локтем глаза, чтобы не выхлестнуло веткой.
      Парфенов бежал и думал, что хорошо бы ствол остался у пухлозадого - по нему труднее промахнуться. Сначала нужно было вырубить ствол, у кого бы он ни оказался. Лучше у пухлозадого. Два ствола у них быть не может - не пугали бы ножичком. Еще Парфенов боялся разминуться - времени отводить ветки не было, он просто прикрывал локтем глаза и бежал почти вслепую. Правая нога угодила в какую-то ржавую кастрюлю.
      - Ч-ч-черт! - прошипел Парфенов, потряс ногой, освобождаясь от прицепившейся тяжести, и, отшвырнув, сообразил, что угодил в поржавевшую каску. На наши каски она не походила - с какими-то пологими скосами. Парфенов видел такие в кино. Прежде чем все это прокрутилось в голове, он снова был на ногах. Еще какая-то глупость мелькнула в сознании, вроде Мясного бора. То ли каска походила на кастрюлю, то ли карта втемяшилась в башку за столько дней езды. Парфенов вслух послал всю эту глупость, проломился к дороге и чертыхнулся снова: три цепочки следов за размолоченным скатами стлаником тянулись в лес на ту сторону. Значит, дорогу нужно было перебегать. Если на той стороне прячутся, шансов перебежать у Парфенова было не больше десяти на миллион. Но если он будет выжидать, - а они давно идут по лесу - шансов останется не больше. Парфенов рванул таким зигзагом, что шансы выросли до тысячи. Он перебежал дорогу и распластался, прислушиваясь. Рядом что-то? прошуршало. Парфенов скосил глаза и увидел ящерицу. Спинка у нее была ржавая, как прошлогодняя листва. Она замерла на мгновение, юркнула бесшумно и исчезла.
      Парфенов встал, перехватил топорик поудобнее и пошел, внимательно изучая следы. Землю примочило даже в лесу, и видно было, что с дороги пошли вправо. Отпечаток кроссовок жены - Парфенов сам подклеивал подошву у правого носка - то пропадали, то появлялись снова там, где трава росла не так густо и слой палой листвы был потоньше. Следы забирали вправо и вверх, лес поднимался по приметной, хотя и пологой, возвышенности. Потом лес пошел смешанный, - на хвое много не разглядишь, но Парфенов решил спуститься в низину. Он автоматически отметил свеженадломленную, тяжело повисшую ветку ели, потом еще одну... Когда попалась на глаза третья, сомнений у него уже не было. Все ветки были надломлены на уровне ее плеча. Парфенов пошел осторожнее, шагая с разбором, чтобы не хрустнула ветка под ногой. Вдруг ахнул выстрел.
      И еще один. Почти одновременно. Парфенов бросился на выстрелы, не разбирая дороги. Теперь уже было не до игры в прятки. Он вылетел на поляну прямо на дуло пистолета. Жена сидела под каким-то корявым деревом с поросшей серым серебристым мхом корой и держала в руках пистолет. Чуть поодаль чернел полусгнивший остов какого-то ящика. Железная перекладина ящика с аккуратными круглыми дырками косо уходила в заросли лиловых мохнатых головок; прожив больше половины жизни, Парфенов так и не научился различать цветы.
      - Коля, - сказала жена, - я их убила.
      Юбка ее была задрана выше колен. Она сидела враскорячку и смотрела на Парфенова остановившимся взглядом. Первым делом Парфенов испугался за нее: не ранена ли? Он упал на колени, обнимая, ощупывая ее и боясь наткнуться рукой на липкое и мокрое.
      - Жива?! Жива?!
      - Я их убила, Коля! - Она не шевельнулась с тех пор, как он подбежал. У меня все нормально.
      Парфенов осторожно забрал у нее пистолет. "Вальтер" довоенного образца был в застывшем заскорузлом масле, с налипшими иголками хвои.
      - Где ты его взяла? - спросил Парфенов.
      - У меня все нормально, - повторила жена.
      Парфенов потряс ее за плечи.
      - Здесь. - Она повела рукой в сторону полусгнившего ящика. Только сейчас в траве у ящика Парфенов увидел коренастого. Он лежал ничком, рубашка на спине задралась, лужица под ним, все еще набухавшая у левого, прижатого к телу локтя, не расползалась далеко, впитывалась в землю, и в ней беспомощно копошились муравьи. Парфенов поднялся с колен, подошел к коренастому, носком левой ноги повернул голову, - коренастый был мертв. Впереди валялась полуоткрытая сумка, которую коренастый носил на плече. Парфенов и ее пошевелил ногой. На траву выскользнули потемневшие, цепляющиеся друг за друга железки. Парфенов нагнулся, поднял одну, протер рукавом, - свастика в обрамлении, видимо, дубовых листьев. Так он читал в книгах. Сейчас из-за ржавчины понять, что там обрамляет свастику, было невозможно. Ребята промышляли. Но как жена сумела выстрелить? Она в жизни не видела такого пистолета.
      - Как ты сумела выстрелить? - спросил Парфенов, все еще не опуская "вальтера".
      - Там есть такая штучка... - сказала жена.
      Она сидела, положив руки поверх задранной юбки. Плащ был расстегнут, и широкие полы его распахнулись по земле. В складке задранной юбки задержалась маленькая темная гильза. Жена шевельнулась, и гильза скатилась с ног на землю.
      Парфенов поискал глазами светловолосого.
      - Где?.. - спросил он. И не успел продолжить. За деревом, на которое опиралась жена, раздался стон. Парфенов поднялся, машинально отряхнул брюки от налипшей хвои, раздвинул ветки и увидел светловолосого. Светловолосый лежал на спине, широко открыв глаза, и прижимал окровавленную руку к груди. Другая царапала землю. В трех сантиметрах от "ТТ".
      - Помоги... - хрипнул он. - Сволочь...
      В углу рта лопнул розовый пузырек и побежал струйкой на подбородок.
      - Сейчас, - сказал Парфенов и чуть опустил ствол "вальтера", чтобы мушка встала вровень с краями прорези у переносицы.
      - Там есть такая штучка... - прозвучало у него в голове. И Парфенов нажал на эту штучку.
      Светловолосый дернулся, штанина на левой ноге задралась, нога вытянулась и успокоилась. На оголившейся ступне синела татуировка "Они устали". Парфенов прочитал татуировку и задумчиво произнес:
      - Мы тоже.
      Ему еще нужно было возвращаться к машине за лопатой. Он поставил "вальтер" на предохранитель и сунул его в карман.
      "Тогда Петр приступил к Нему и сказал:
      "Господи! Сколько раз прощать брату моему,
      согрешившему против меня? До семи ли раз?"
      Иисус говорит ему. "Не говорю тебе до семи,
      но до семижды семидесяти раз".
      Матфей, гл. 18, ст. 21