Чингиз снова занял место передового и бежал ровной рысью километров пять, как вдруг, откуда ни возьмись, словно из-под земли, выскочила еще одна собака и бросилась навстречу охотникам. Юнона! Она виляла хвостом, и соски у нее — это я заметил с первого взгляда — были полны молока. Юнона кидалась к собакам, тыкаясь носом им прямо в пасть с тоненьким, отчаянным повизгиванием. Она выпрашивала корм, и то один, то другой охотник, немного отступив от навязчивой просительницы, широко открывал пасть и судорожным усилием отрыгивал на землю немного мяса. Юнона мгновенно глотала подачку и снова принималась попрошайничать.
      Многие птицы и некоторые млекопитающие кормят потомство, отрыгивая пищу, но гиеновые собаки, как и волки, сделали еще один шаг вперед — они подкармливают и мать, которая остается в логове охранять щенят.
      Наевшись, Юнона подошла к большой норе. Она заглянула в нее, негромко повизгивая, а потом стала заползать внутрь, так что вскоре над землей виднелся один только хвост. Потом она попятилась обратно, а за ней выкатились целых восемь щенят! Мне никогда еще не приходилось видеть гиеновых собак в таком раннем возрасте — как и щенята домашних собак, они совсем не похожи на взрослых. По-видимому, им было недели три. Щенята двигались гораздо резвее, чем можно было ожидать от таких малышей, но им явно трудновато было стоять прямо на расползающихся, словно слепленных «на вырост», толстых лапках. Уши у них были почти такие же большие, как у взрослых собак, но еще не развернулись полностью, а темные мордочки были покрыты морщинами и складками, наводившими на мысль о старости, а не о младенчестве.
      Появившиеся на поверхности щенки и опомниться не успели, как взрослые собаки налетели на них всем скопом. Ни пососать, ни поиграть не дадут! Щенки, спотыкаясь, ковыляли кто куда, а взрослые собаки следовали за ними, как приклеенные, то и дело поддевая какого-нибудь щенка носом и молниеносным движением морды опрокидывая на спину. Пока старшая собака вылизывала ему брюшко, щенок некоторое время лежал, беспомощно болтая в воздухе всеми четырьмя лапами, а потом кое-как выворачивался и улепетывал на своих неуверенных лапках. Случалось, что одного крохотного щенка тыкали носами и вылизывали разом трое, а то и четверо взрослых — они толкались, повизгивая все чаще и чаще, так что раздавалось уже что-то вроде птичьего щебета.
      Я видел, как доминирующая самка стаи, Ведьма, на ходу просунула нос под задние лапки бегущего щенка, так что малыш, еще секунду пробежав на передних лапках, опрокинулся. Но стоило ему подняться и заковылять прочь, как его перехватил резвый самец, Баскервилль. Он сунулся к щенку носом, припав на передние лапы и задрав кверху зад с неистово виляющим хвостом. Опрокинув щенка на спину точным толчком своей черной морды, он стал вылизывать его. Черная Фея — темная самка с половинкой хвоста — вот кто был без ума от щенков! Она так самозабвенно виляла остатком хвоста, что казалось, он вот-вот отлетит напрочь, а ее повизгивание выдавало состояние полнейшего экстаза. Мы видели, как она бежит рядом с малышом и что-то радостно щебечет ему прямо в свернутое ухо. Минуту спустя она остановилась и так горячо лизнула в нос другого щенка, что тот перекувырнулся на спину. Потом она обратила внимание на щенка, удиравшего от Лилии, и тоже погналась за малышом, вытянув шею. Скоро она наподдала носом бегущего щенка, тот потерял равновесие и кубарем слетел прямо в нору.
      Затем Черная Фея подбежала к трем самцам, вылизывавшим другого щенка, растолкала их и попыталась оттеснить то одним, то другим боком как можно дальше. Но самцы только крутились каруселью и не переставали лизать малыша. Тогда Черная Фея прибегла к последней отчаянной попытке отбить щенка и недолго думая прижала его к земле обеими передними лапами.
      В эту минуту я заметил, что Ведьма больше не гоняется за щенятами, чтобы их вылизать, а тащит одного малыша в зубах, направляясь к норе. Она несла его не «за шиворот», а просто открыла пасть пошире и захватила щенка чуть ли не целиком. Минуту спустя она опустила его в темную дыру норы, подбежала к другому щенку и таким же манером отнесла к норе. Потом притащила третьего. Возвращаясь к норе с четвертым щенком, она встретила на дороге Черную Фею, которая, словно боясь, что детеныша уронят, помогла Ведьме нести его. Черная Фея прихватила щенка за загривок, а Ведьма держала его за спину. Они благополучно доставили его в нору, а затем вместе подогнали и подтащили туда остальную четверку, и сами улеглись неподалеку. Вскоре вся стая уже отдыхала.
      Тем временем почти стемнело, и нам пришлось уехать. Возвращаясь в лагерь, я радовался, что логово Юноны оказалось поблизости от проезжей дороги, ведущей к озеру Лгарья, — два года назад я нашел нору в местности, где не было никаких приметных ориентиров, так что мне каждый раз приходилось вести машину по компасу.
      Логово стаи Чингиз-хана с щенками было нам наградой за пять месяцев непрерывных поисков, когда я потерял всякую надежду набрести на нору. Вот уже много лет, если только позволяли время и обстоятельства, я использовал любую возможность наблюдать гиеновых собак, когда встречал стаю этих бродячих охотников. Три года подряд я находил логовища с щенками в окрестностях озера Лгарья в период с января по апрель. Поэтому я и прибыл на озеро в феврале вместе с Джейн, ее матерью и Лакомкой, а также с двумя студентами, Джеком и Роджером, и был уверен, что найду логово и на этот раз.
      Каждый день я вместе с Джеком и Роджером выезжал из лагеря, исполненный самых радужных надежд. Но проходили недели, и наш оптимизм мало-помалу истощался. День за днем мы петляли на трех машинах по необозримым просторам, пока, наконец, не стали обыскивать площадь в тысячу триста квадратных километров, временами предпринимая вылазки еще дальше. Иногда мы наталкивались на стаю, состоявшую только из взрослых собак, или на стаю с подрастающими щенками и всякий раз старались остаться с собаками как можно дольше. Мы работали посменно, подменяя друг друга примерно в десять часов утра и в четыре часа дня, пока кто-нибудь из нас не упускал собак безлунной ночью или же не терял и собак и машины, следовавшей за ними.
      Во время таких встреч мы узнали многое, но логово с маленькими щенками нам так и не попадалось, а оно было совершенно необходимо, чтобы вести длительное изучение взаимоотношений отдельных собак внутри стаи. В тот период, когда щенки еще малы, взрослые собаки остаются на одном месте, а не бродят по необозримым равнинам. Но как только щенки подрастут достаточно, чтобы отправиться в странствия, они вместе со взрослыми оставляют родное логово и начинают вести существование степных бродяг, которое продолжается у них большую часть жизни.
      Но мы были не одиноки в этих поисках — нам помогал наш друг Джордж Доув. Он попросил всех шоферов, показывающих местность туристам, высматривать повсюду стаи гиеновых собак: как только кому-то из них встречалась стая, Джордж тут же приезжал к нам с этой вестью. Таким образом прочесываемое пространство увеличивалось, и мы собирали гораздо больше сведений о гиеновых собаках.
      В мае и июне мои надежды несколько ожили, так как мы видели спаривание в двух стаях, но и та и другая исчезли из наших мест задолго до предполагаемого появления щенят, и мы не могли их отыскать, как ни бились. В июле, распростившись со всеми своими надеждами, я вылетел по делам в Европу, а когда вернулся к началу августа, Джордж преподнес мне новость: его приятель видел стаю, где была самка на сносях. И вот мы обрели Юнону с восемью щенятами как раз тогда, когда я совсем уже перестал надеяться, что удастся наконец получить информацию, которая была нужна мне просто позарез!
      Стая Чингиз-хана оставалась на месте еще шесть недель; все это время Джефф (мой новый помощник, студент) и я почти непрерывно наблюдали за ней, и нам удалось узнать немало нового о поведении гиеновых собак.
      Довольно скоро мы обнаружили, что в стае гиеновых собак, как и в волчьей стае, соблюдаются две отдельные иерархии: самцов и самок. В иерархии самцов разобраться было гораздо труднее — по правде говоря, мы так и не сумели установить ее с точностью. Мы знали, что Чингиз-хан, предводитель, и Стриж занимали главенствующее положение, а дальше следуют все остальные: Баскервилль, Гадес, Распутин, Потрошитель, Риного и Желтый Дьявол. Куда интереснее были взаимоотношения четырех взрослых самок: Ведьмы, Черной Феи, Лилии и Юноны — матери щенят.
      Юнона была самой робкой из всех. Стоило Ведьме или Черной Фее подойти к ней, как она начинала повизгивать, уголки губ у нее растягивались в заискивающей улыбке, при этом она опускала голову и почти припадала к земле, все быстрее и быстрее виляя хвостом. Часто она еще и подставляла шею, поворачиваясь боком к подходящей самке, — ритуальная демонстрация подчиненности, о которой я расскажу несколько позже. Но как бы она ни заискивала и ни унижалась, и Ведьма и Черная Фея всегда ухитрялись найти причину для недовольства и куснуть ее в подставленную шею — в наказание или в назидание. Чуть меньше Юнона трепетала перед Лилией, хотя, несомненно, была ниже ее по положению в стае.
      Юноне приходилось быть особенно осторожной, когда она приближалась к собственным детям. На второй день наблюдений я даже испугался: как бы щенки не подохли с голоду — каждый раз, когда мать подходила к норе и малыши пытались сосать, Ведьма — иногда с помощью Черной Феи — прогоняла ее прочь. Мне казалось, что Ведьма просто ревнует, потому что щенки явно отдают предпочтение Юноне. Если какой-нибудь малыш тянулся за матерью, когда она отступала перед Лилией, доминирующая самка тут же хватала его и водворяла в нору. И все же на следующий день щенки продолжали сосать мать.
      Очень может быть, что — по редкостному совпадению — логово было найдено как раз в тот день, когда щенята впервые выглянули на свет. Во всяком случае, мне уже никогда не приходилось видеть, чтобы взрослые приветствовали щенков с таким восторгом. Да и Ведьма больше никогда не мешала Юноне кормить свою детвору, хотя, вполне возможно, это происходило оттого, что на следующей неделе мать всегда располагалась у входа в нору, когда они сосали. Получалось, что снаружи были видны только ее голова и плечи, а щенят во время еды было не видно и не слышно, так что Ведьма, наверно, и не догадывалась, что происходит под землей. Во всех других случаях, особенно когда Юнона пыталась перенести щенка, Ведьма молнией налетала на нее.
      Меня всегда забавлял своеобразный «ритуал», когда Ведьма метила мочой траву вокруг норы. Отметки такого рода обычно обозначают право собственности на территорию, и мне очень хотелось знать, не предъявляет ли она таким образом свои права и на щенят. Но, с другой стороны, она могла просто пользоваться привилегией доминирующей самки, поскольку я никогда не видел, чтобы окрестности норы отмечали другие самки. Ее послание могло гласить:
      «Здесь логово стаи Чингиз-хана. Я, Ведьма, первая сука в стае. Ни шагу дальше!»
      Черная Фея — вторая за Ведьмой в «порядке клевания» самок — была совершенно очарована щенками, хотя, помня о своем месте, и подходила к ним с некоторой осторожностью. Например, присоединяясь к другой собаке, вылизывающей щенка, она, как бы совершенно случайно, оказывалась между ней и щенком и — совсем нечаянно! — потихоньку-полегоньку оттирала бочком взрослую собаку. Это повторялось так часто, что было совершенно очевидно — она все это проделывает вполне сознательно. Если другая взрослая собака собиралась пристроиться рядом с Черной Феей, облизывавшей малыша, она тут же ложилась прямо на свое сокровище, так что щенок почти скрывался из глаз — наполовину спрятанный и, сдавалось мне, полузадушенный. И другой собаке ничего не оставалось, как отправиться на поиски более доступного для вылизывания щенка.
      Удивительно интересно было наблюдать отношение Черной Феи с остальными самками. Она постоянно подлизывалась к Ведьме. Если доминирующая самка шла в ее сторону, она спешила навстречу, виляя хвостом и повизгивая, при этом уши у нее были плотно прижаты к голове, а задние ноги полусогнуты в знак покорности. Когда они сходились, Черная Фея лизала и покусывала губы доминирующей самки и то и дело терлась подбородком о ее морду. Иногда Ведьме достаточно было просто перейти с одного места на другое — всего на несколько метров, — чтобы Черная Фея бросилась к ней с изъявлениями преданности.
      Однажды, вскоре после того как мы нашли логово, я видел, как Черная Фея сделала несколько шагов в сторону Юноны, которая вылизывала одного из своих щенят, а потом подскочила к Ведьме, стоявшей неподалеку, и быстро потерлась подбородком о голову доминирующей самки. После этого она побежала обратно и стала кусать Юнону за шею. К моему удивлению, Ведьма догнала Черную Фею и в свою очередь принялась ее кусать. Поначалу я ничего не понял, но в следующие дни вся сцена повторялась в неизменном порядке, так что я скоро сообразил, в чем дело. Должно быть, Черная Фея, собираясь напасть на Юнону, то ли пыталась получить разрешение на нападение, то ли старалась убедиться, что Ведьма по меньшей мере готова ограничиться позицией невмешательства. Если она и вправду хотела этого добиться, то по большей части ей не везло: стоило Черной Фее укусить другую самку — Юнону или Лилию, — как Ведьма, очевидно для поддержания порядка, тотчас кусала Черную Фею. Но делала она это не больно, почти ласково: порой, цапнув разок, тут же начинала нежно, игриво покусывать ее — можно было подумать, что доминирующая собака, поставив Черную Фею на подобающее место, тем не менее выказывала ей свое неизменное благоволение и приязнь.
      Мне всегда казалось, что Черная Фея чувствует, что ее собственное высокое положение зависит от поддержания дружеских отношений с Ведьмой, и следит, как бы Ведьма не сблизилась с другими самками. Я часто видел, как Черная Фея, не жалея сил, мешает другим самкам подходить к Ведьме. Если, к примеру, Лилия оказывалась рядом с Ведьмой, Черная Фея уже была тут как тут и то втиралась между ними, то отталкивала Лилию боком. В том и другом случае она иногда быстро цапала Лилию зубами, хотя за подобное нарушение этикета, как я уже рассказывал, ей обычно влетало от Ведьмы.
      Порой казалось, что Черную Фею в предчувствии трепки обуревают сомнения: она делала рывок к Лилии, словно собираясь куснуть ее в шею, потом бросалась к Ведьме, чтобы потереться о нее подбородком, но не притрагивалась ни к той, ни к другой. После того как она повторяла эти незаконченные метания несколько раз, Лилия обычно отходила подальше, и Черная Фея избегала укуса Ведьмы.
      Лилия, будучи рангом выше Юноны, тем не менее проводила с щенками не так много времени, как остальные самки, и держалась в стороне от семейных склок. В тех редких случаях, когда она все же подходила к щенкам, Черная Фея почти всегда успевала загородить их собой, а если Ведьмы не было поблизости, то и куснуть Лилию за шею.
      Мы с Джеффом обычно наблюдали за логовом целый день, и вскоре собаки так привыкли к нашим машинам, что едва приподнимали головы при их приближении, а некоторые даже ухом не вели.
      Взрослые выходили на охоту по вечерам, в лунные ночи или рано на рассвете. Днем они отлеживались возле щенков. Вот один типичный день, когда щенятам было всего несколько недель.
      Почти все утро взрослые лежали вокруг логова небольшими группками — кто спал, кто просто отдыхал. Щенята возились около норы, и к ним то и дело подходил кто-нибудь из взрослых — немного потыкать их носом и полизать. Около половины одиннадцатого щенята спрятались в прохладную темноту норы, а взрослые разбрелись, поодиночке и парами, и улеглись в ямках неподалеку. Юнона ненадолго спустилась в нору к щенкам, но вскоре вылезла, отряхнулась и пошла отдыхать в соседнюю нору. Чуть погодя — довольно неожиданно — взрослый самец Стриж встал со своей лежки и спустился в нору. Он пробыл с щенками больше часа, а когда вылез, туда забралась Черная Фея.
      Примерно в половине пятого солнце скрылось за плотными облаками, и вскоре из своих нор вылезли сразу три взрослые собаки. Они побежали к норе, где были щенята, держась бок о бок, покусывая и полизывая морды друг другу. Они совали морды в нору и «щебетали», насторожив уши и махая хвостами. Внезапно Ведьма растолкала их и бросилась в нору. Из глубины до меня донеслось щебетание и повизгивание, и Ведьма, пятясь, вылезла из норы, а за ней почти сразу выскочили восемь щенят.
      Несколько минут царила полная неразбериха — взрослые поочередно здоровались с малышами и друг с другом, а остальные члены стаи окружали их и усиливали суматоху. Но вскоре все поутихли и взрослые улеглись на открытом месте под облачным небом.
      Щенята снова принялись играть. Они все еще не очень справлялись с собственными лапами и ковыляли как попало, кусали и тянули друг друга за свернутые ушки, и каждый раз все это кончалось общей свалкой. Черная Фея лежала совсем рядом, время от времени какой-нибудь щенок пытался переползти через ее лапы или хвост — и, конечно, тут же подвергался процедуре опрокидывания и неистового вылизывания.
      В тот момент, когда солнце уходило за горизонт, старик Чингиз встал, потянулся и зевнул. Он рысцой подбежал к тому месту, где отдыхали Ведьма, Стриж и Баскервилль. При его приближении они вскочили, и все четверо принялись тереться носами, лизать друг друга в губы, виляя поднятыми хвостами, а их повизгивание постепенно перерастало в восторженное щебетание. Остальные взрослые собаки тут же присоединились к ним, и вот уже вся стая топчется и кружится, совершая обряд приветствия. В этом мелькании лап, хвостов, гибких тонких тел взгляд выхватывал то Ведьму и Стрижа, широко раскрывших пасти с загнутыми назад языками, то старика Желтого Дьявола, от радости напрудившего на собственные лапы; вот Юнона припала на передние лапы, извернулась и лизнула Чингиз-хана прямо в губы. Но вдруг, так же внезапно, как началась, дикая пляска утихла, и стая побежала рысью на вечернюю охоту. Подобная церемония почти всегда происходит перед тем, как стая отправляется на охоту, и больше всего похожа на наш обычай говорить «Доброе утро» — так муж и жена здороваются утром, целуя друг друга, даже если и проспали всю ночь бок о бок (у немцев все члены семьи по утрам и на ночь обмениваются рукопожатиями). Большинство жестов, из которых состоит обряд приветствия, ведет свое происхождение от «выпрашивания», когда собаки точно так же тычут друг друга носами и лижут в губы. В такие моменты между поведением вышестоящего члена стаи и его подчиненного собрата не наблюдается почти никакой видимой разницы. По-моему, это прекрасный способ подчеркнуть единство стаи на охоте — так и кажется, что щебечущие звуки говорят: «Я сливаюсь воедино со всеми. Я приму участие в охоте и получу свою долю добычи. Бежим! Бежим!»
      Юнона пробежала вместе со стаей метров двести, а потом вернулась охранять щенят. Малыши и не пытались следовать за стаей, а продолжали играть у входа в нору. Я наблюдал еще за тремя стаями, в которых были щенки, и всегда мать оставалась возле норы, когда остальные взрослые уходили на розыски добычи. В каждой из этих стай было по восемь взрослых, а то и больше, так что временная потеря одного из охотников никак не отражалась на успехе охоты. А стая Чингиза, где было двенадцать взрослых собак, и подавно могла обойтись без Юноны.
      Старый самец Чингиз-хан обычно был непререкаемым властителем в походе — именно он решал, когда и куда двигаться всей стае. Однажды, когда стая тронулась в путь, Чингиз оказался на четвертом месте. Собаки протрусили примерно полтора километра, и тут Чингиз круто свернул вправо, а передовые собаки продолжали бежать вперед. Но не прошло и полминуты, как эти горе-предводители тоже свернули вправо, так что Чингиз, даже оставаясь на четвертом месте, заставил стаю следовать за собой.
      На этот раз Чингиз бежал, как обычно, примерно метрах в десяти впереди остальных. Стая вытянулась следом за ним почти гуськом. Я потихоньку ехал параллельно курсу стаи, отмечая, как отдельные собаки меняют свои места в цепочке, и прикидывая скорость, с которой они бежали, — примерно десять километров в час. Собаки часто задерживались, поодиночке или группами, обследуя какую-нибудь яму в земле или обнюхивая отдельные куртинки высокой травы. Вот Лилия остановилась и съела маленькие коричневые куколки, торчавшие на давно брошенных рогах гну. Эти короткие трубочки так и остаются прикрепленными к рогу, когда ночная бабочка покидает куколку. Встречаются они на каждом шагу, но я впервые видел, чтобы гиеновая собака их ела, — собственно говоря, мне вообще не приходилось видеть, чтобы собаки ели насекомых.
      Пока мы двигались по сухой и бесплодной земле, нам почти не встречались животные, и собаки смогли начать свою охоту только километрах в восьми от логова. Уже в сумерках показались три газели Гранта и собаки погнались за одной из них. На ровной земле мне было нетрудно держаться рядом с ними. Чингиз первым бросился в погоню, но вскоре его обогнали Стриж, Ведьма и Баскервилль. Через пять минут второй оказалась Черная Фея, и я старался держаться с ней наравне. Она бежала так же быстро, как и Стриж, но я намеренно не догонял его, чтобы не перепугать газель и не повлиять на исход охоты.
      Пять с половиной километров подряд стрелка моего спидометра указывала скорость пятьдесят километров в час: собаки сохраняли эту скорость по всей дистанции. Иногда кто-нибудь из них делал короткий рывок — возможно, достигая скорости пятьдесят пять километров в час, а то и больше.
      Через пять километров погоню по-прежнему возглавлял Стриж, а Черная Фея бежала второй, но когда газель начала кружить, Баскервилль круто свернул и срезал дугу по прямой, так что вскоре стаю вел уже он. И вот еще через километр, когда Баскервилль и Стриж неслись по пятам за жертвой, постепенно подбираясь к ней все ближе и ближе, они вдруг стали отставать, словно отказываясь от погони. Собаки одна за другой останавливались и постепенно вся стая, растянувшаяся во время погони далеко по равнине, собралась вместе. Газель убегала все дальше, и вскоре быстро наступившие сумерки скрыли ее из глаз.
      Эта погоня была едва ли не самой длительной из всех, какие мне довелось наблюдать: обычно, если стае не удается загнать добычу на расстоянии от четырех до пяти километров, она прекращает погоню и, немного передохнув, ищет себе другую жертву. Все это решительно отметает старинные небылицы о том, что намеченная стаей гиеновых собак жертва обречена — ее, мол, безжалостно гонят до полного изнеможения и приканчивают.
      За несколько лет мне и моим помощникам пришлось много раз видеть, как охотятся гиеновые собаки, — мы наблюдали девяносто одну погоню, и только тридцать девять из них увенчались успехом. Вопреки широко распространенному мнению стая собак, рысью бегущая по равнине, вовсе не сеет панику среди пасущихся животных. Даже когда равнины от горизонта до горизонта черны от мигрирующих стад гну и зебр, животные, мимо которых пробегают собаки, обычно уступают им дорогу, уходя неторопливой рысцой или галопом, а потом останавливаются и смотрят, как охотники трусят дальше. И только после того, как стая несколько раз подряд неудачно гонялась за животным или если собаки уже давно охотятся в этой местности, их приближение нагоняет панику на антилоп. Но стоит собакам прибавить ходу — перейти с шага или рыси на галоп, — как все травоядные в радиусе нескольких сотен метров спешат убраться подальше.
      Быть может, именно поэтому собаки приближаются к отдельному животному или стаду обычно очень медленно, вытянув опущенные головы почти параллельно земле и слегка приседая на ходу. Таким манером охотники иногда ухитряются подкрасться к стаду гну или зебр метров на пятьдесят, прежде чем намеченная жертва бросается бежать. Стадо газелей обычно удирает, не подпуская собак ближе чем на сотню метров.
      Стоит животному побежать, как гиеновые собаки начинают погоню всерьез. С этого момента схема охоты может развиваться по-разному. Иногда, особенно в тех случаях, когда собаки подбираются к маленькому стаду, кажется, что жертва намечена заранее, предводитель стаи выбирает ее еще до начала погони. Как только он бросается к ней, остальные собаки бегут за ним, и все преследуют одно и то же животное, пока оно не убежит или не попадет им в зубы. Когда собаки встречают большое стадо, бывает и так: стая делает короткий рывок в сторону группы животных, а потом, остановившись или двигаясь шагом, внимательно наблюдает за бросающимися врассыпную антилопами. Затем собаки могут погнаться за каким-нибудь животным или пробежать рысью мимо и повторить тот же прием с другим стадом. Бывает, что, когда стадо начинает убегать, стая собак разбивается на группы и одновременно преследует нескольких животных. Две погони сразу довольно редко приносят удачу, особенно во время отела гну, когда собаки охотятся на телят. Чаще все погони сливаются в одну. Похоже на то, что каждая собака следит за ходом охоты в другой группе и бросает свою жертву, если видит, что у другой собаки (или группы собак) дела идут лучше.
      Последние два из описанных тактических приемов особенно интересны. Что высматривают собаки, следя за стадом, убегающим у них из-под носа? И почему порой члены такой сплоченной стаи вдруг рассыпаются якобы в беспорядке? Я думаю, что на эти вопросы можно дать один ответ: оба приема позволяют собакам выбрать из целого стада животное, которое слабее или медлительнее остальных. Издавна полагали, что у гиеновых собак нет необходимости выбирать слабых животных, потому что их быстрота и выносливость позволяют им загонять резвейших, но как же тогда быть с тем, что определенная часть намеченных жертв все же ускользает? Я уверен — хотя доказать это не так-то просто, — что собаки спугивают стадо, чтобы легче было выбрать на бегу менее здоровое животное. Должен подчеркнуть, что животное совсем не обязательно должно быть больным или хромым: без сомнения, гиеновые собаки гораздо лучше нас подмечают, что животное не в форме, а значит, его можно будет загнать. А если, проследив за бегущим стадом, они не в состоянии остановить выбор на определенном животном, параллельная погоня за несколькими животными легче выявит в разбегающемся стаде «слабака», чем погоня всей стаей.
      В процессе погони собаки, бегущие за передовыми, всегда срезают углы при поворотах жертвы и оказываются ближе к ней или перехватывают лидерство. Особенно это заметно, когда собаки преследуют газель Томсона, потому что она, удирая, обычно носится по равнине зигзагами или бежит по очень большому кругу, так что к концу охоты во главе стаи, срезая углы, успевают побывать несколько собак. Должно быть, это и дало повод укорениться мнению, что гиеновые собаки охотятся с «подставами» — собаки, бежавшие не торопясь позади, со свежими силами бросаются вперед и сменяют ведущих. На самом деле во всех погонях, которые мне пришлось наблюдать, передовые собаки бегут приблизительно с одной и той же скоростью, пока задние срезают углы, и зачастую еще и прибавляют ходу и снова выходят на первое место. Правда, некоторые собаки постоянно бегут позади — так, Желтый Дьявол частенько оказывался в километре от передовых, когда те настигали добычу. И я ни разу не видел, чтобы он вырывался вперед и возглавлял погоню.
      Гиеновые собаки охотятся на самых разнообразных животных — на бородавочников, газелей Томсона и Гранта, на гну и зебр, — я сам видел, как они загоняют и убивают этих животных. До недавнего времени считалось, что гиеновые собаки не решаются подступиться к зебрам: во-первых, зебра — крупное, мощное животное; во-вторых, жеребцы всегда бросаются на защиту табуна; в-третьих, зебры обращаются в бегство только тогда, когда стая собак подходит совсем близко. И, тем не менее, в некоторых районах гиеновые собаки постоянно охотятся на зебр — я много раз видел, как стая Чингиз-хана расправляется с ними. Это было еще до появления щенят у Юноны.
      Одна из таких охот была особенно интересной. Чингиз — как всегда, впереди — стал потихоньку подкрадываться к табунку примерно из двадцати зебр, в котором была кобыла с маленьким жеребенком. По мере приближения к стаду собаки двигались все медленнее, как будто они и думать не думали об охоте. Таким образом они подобрались к зебрам метров на двадцать, и только тогда табун стал уходить от них рысью. Это послужило сигналом к открытой погоне, и собаки бросились за табуном. Зебры перешли в галоп, сбиваясь поближе друг к другу, так что табун скакал одной тесной группой. По дороге к ним приставали небольшие группы зебр, и вскоре табун насчитывал свыше пятидесяти животных. Но они не мчались сломя голову — казалось, что животные приноравливают свой ровный галоп к самому слабому в группе, на этот раз, видимо, к жеребенку.
      В начале погони Чингиз оставался во главе стаи, а чуть позади бежали Стриж и Баскервилль. Внезапно старый вожак сделал рывок вперед, но когда он приблизился к кобыле с жеребенком, бежавшей позади, один из жеребцов повернулся и бросился к нему, прижав уши и оскалив зубы. Чингиз метнулся в сторону, так что впереди оказался Стриж. Через несколько секунд Стриж поравнялся с кобылой и жеребенком, но жеребец вновь бросился защищать свое семейство. Так повторялось снова и снова, и каждый раз передовая собака уворачивалась от жеребца, а следующая за ней делала рывок вперед.
      Наконец в общей неразберихе кобыла с жеребенком и годовичком — по узору его полос я определил, что это прошлогодний жеребенок той же кобылы, — были отбиты от табуна. Стая собак немедленно окружила всех троих, а табун вскоре скрылся за невысоким холмом.
      Оказавшись в одиночестве, кобыла остановилась, а жеребенок и годовик жались к ней поближе. Стриж, Баскервилль и две другие собаки стали подбираться к зебрам, но тут мать шагнула вперед и щелкнула зубами почти у самой морды Стрижа. Три остальные собаки подскочили к жеребенку сзади, но их отогнал годовичок, бросившийся на защиту малыша. Собаки все время пытались схватить жеребенка, и каждый раз мать или годовичок отгоняли их — всего на несколько шагов вперед. Поэтому жеребенок все время оставался под боком у матери, и разделить всех троих собакам пока не удавалось.
      Положение было очень напряженное, и я уже с некоторым отчаянием ждал конца. С каждой минутой собаки становились все нахальнее, они напирали со всех сторон и завывали, чтобы подбодрить или подначить друг друга. Вдруг Стриж взвился вверх перед самой мордой кобылы, щелкнул зубами, но вцепиться ей в верхнюю губу ему не удалось.
      Эта тактику гиеновые собаки часто применяют в охоте на взрослых зебр — одна собака вцепляется в верхнюю губу и тянет изо всех сил, а остальные тем временем выпускают добыче кишки.