Церемония Спертого Воздуха является ритуалом, исполнявшимся при посвящении в шестую ступень Ордена Рыцарей Тамплиеров. Она празднует пробуждение плоти и отрицание прошлых заблуждений, а также символизирует перерождение через устроенное захоронение. Церемония была придумана в тринадцатом веке. В своей первоначальной форме она не была исторической пародией, в которую она вылилась в дальнейшем. Отчеты об исполнении L'Air Epais в итоге усилили позицию короля Франции Филиппа IV в его кампании по уничтожению богатого ордена, который был запрещен в 1331-ом году.
      Тамплиеры познакомились с дуалистической концепцией йезидов на Ближнем Востоке. Когда они побывали при Дворе Змея и в Святилище Фазана, где потворство было синонимом высшей власти, им открылось неведомое доселе прославление гордости и восхваление жизни. В результате они создали то, чему суждено было стать одним из важнейших ритуалов Сатанизма. Мученичество, что раньше считалось желанным, теперь воспринималось с отвращением и насмешкой, а неистовая гордость стала для мира последним олицетворением Тамплиеров. Философия Шейха Ади и йезидов, вкупе с накопленным богатством и людскими ресурсами Тамплиеров вполне могла увести Запад от христианства, не будь Рыцари остановлены. Даже после запрещения Тамплиеров, их свод гордых, жизнелюбивых принципов, спаянных с западным цело-ориентированным материализмом, не канул в небытие, что доказывает история любого пост-тамплиерского братства.
      По мере того, как Тамплиеры набирали силу и власть, они становились все более материалистичными и менее духовно озабоченными. Поэтому, такие ритуалы, как Спертый Воздух, представляли собой утверждения, своевременные и приемлемые для тех, кто отворачивался от их раннего наследия самопожертвования, воздержания и нищенства.
      Братские узы, олицетворяемые проведением L'Air Epais, должны были бы соответствовать тридцать четвертой степени Масонства, если бы такая степень существовала. Современный Шотландский Обряд кончается на Тридцать второй степени (Хозяин Царственной Тайны), к которой за особые заслуги может присваиваться дополнительная степень. Соответствующий по значимости статус достигается в ритуалах Йоркского Масонства на десятой ступени, которая несет титул Рыцаря Тамплиера.
      Первоначально тамплиерское посвящение в Пятую степень символизировало прохождение кандидатом Дьявольского Перевала в горах, отделяющих Восток от Запада (владения йезидов). На перепутье кандидат должен был сделать важный выбор: либо сохранить свои нынешние пристрастия, либо ступить на Левый Путь по направлению к Шамбале, где он найдет обитель во владениях Сатаны, отвергнув недостатки и ханжество повседневного мира. Поразительная по своей похожести американская параллель этому ритуалу разыгрывалась в мечетях Древнего Арабского Ордена Знати Мистической Святыни, ордена для масонов тридцать второй степени. Знать грациозно уклонилась от любых обвинений в ереси, называя место за Дьявольским Перевалом не иначе, как владениями, где они "поклонялись в святилище Ислама".
      L'Air Epais невозможно провести без безудержного богохульства в отношении христианской этики, поэтому она и была исключена из масонских ритуалов, остановив тем самым дальнейшее продвижение за Тридцать третью степень в Шотландских Обрядах и за Десятую ступень в Иоркских Обрядах. Орден Розового Креста людей из окружения Элистера Краули позволяет провести интересное сравнение в своем посвящении в Седьмую ступень (Adeptus Exemplis). В этом ритуале альтернативой Левому Пути было решение стать Дитем Бездны, что не так уж противоречиво и сомнительно, как это может показаться, учитывая их зачастую маккиавелианский modus operandi. Краули, далеко не глупый человек, устроил магический лабиринт с той целью, чтобы его ученики, чье сознание позволяет им идти по Правому Пути, никогда не смогли бы очутиться на Левом. К счастью, очень немногие и лишь самые достойные достигли ступени Adeptus Exemplis, тем самым удачно предотвратив проблемы, могущие возникнуть от подобных грубых спиритуальных встрясок.
      Открыто антихристианская точка зрения, представленная в Церемонии Спертого Воздуха, позволила доносчикам на Тамплиеров классифицировать ее как "Черную Мессу".
      После посвящения в Шестую степень, кандидат отвергал любую жизнеотрицающую духовность и осознавал материальный мир как предпосылку к высшим ступеням существования. Это утверждение перерождения, противопоставления радостей жизни небытию смерти. Посвящаемый в первоначальной версии L'Air Epais представлялся в образе святого, мученика или другого образчика безликости. Это делалось для подчеркивания перехода от самоотрицания к потворству себе во всем.
      Церемония перерождения происходит в большом гробу. Гроб содержит нагую женщину, чья задача — пробудить вожделение в «мертвеце», которого кладут к ней. L'Air Epais может служить двум целям — отрицание смерти и посвящение жизни или богохульство по отношению к тем, кто жаждет страдания, дискомфорта и небытия. Посвящаемый, жизнелюбивый по своей сути, может освободиться от позывов к самоунижению, с готовностью «умерев», и изгнав таким образом саморазрушительные мотивации, которыми он мог быть наделен.
      L'Air Epais является церемонией, в которой человек преодолевает идею смерти и выводит ее из своей системы, превращая орудия смерти в инструменты вожделения и жизни. Гроб, главный ритуальный атрибут, содержит олицетворение силы, которая сильнее смерти, — вожделение, что порождает новую жизнь. Это перекликается с символизмом гроба, присутствующим, правда, с эвфемистическим налетом, в большинство-ритуалов масонских лож. Если посвящаемый обладает явными мазохистскими наклонностями, он может через перенесение стать суррогатом для тех членов конгрегации, которые наделены теми же чертами. Он испытывает нечто худшее, чем смерть, когда внутри гроба вместо духовной награды, на которую он надеялся, ему предстают неожиданные страсти, от которых он долго воздерживался, (Если в роли посвященного выступает гомофил, гроб должен содержать другого мужчину. В соответствии со всеми аспектами ритуала элемент удовольствия должен быть тем, что с наибольшей степенью вероятности отрицалось в жизни посвящаемого.) Самому страшному наказанию всегда подвергается тот, чье воздержание превратилось в потворство. Отсюда и предостережение: причиной гибели хронического любителя дискомфорта становится награда потворства. В данном случае это может служить интерпретацией обиходной фразы "губить милостью".
      Когда в более поздних, мемориальных версиях L'Air Epais посвящаемый представлял "божьего человека", ритуал принимал на себя миссию ослабления структуры представляемой им организации. Как отмечал Льюис Спенс и другие писатели, этот фактор привносит в ритуал элемент Messe Noir.
      Название Спертый Воздух подразумевает как специально нагнетаемую атмосферу в начальных стадиях церемонии, так и близость в гробу.
      Когда исполнение L'Air Epais возобновилось в 1799 году, оно стало празднованием успешности проклятия, наложенного Жаком де Молэ, последним из Великих Предводителей Тамплиеров, приговоренным к смерти вместе со своим Рыцарями, на Филиппа и Папу Климента V-го. Нижеследующий текст включает в себя настоящее проклятие, наложенное де Молэ на Короля и Папу. Хотя диалог Жреца Сатаны, Короля и Папы представлен на современном литературном французском, речь де Молэ была оставлена в первоначальном высокопарном слоге.
      Дьявольская литания девятнадцатого века Джеймса Томпсона Город Ужасной Ночи с давних пор используется в качестве Обличения. Сомнительно, чтобы какие-либо иные слова лучше подойдут для этой цели. Фрагменты текста можно встретить в драме Рейнуара Les Templiers 1806-го года.
      Многочисленные проявления Сатанизма в масонских ритуалах, таких, например, как козел, гроб, череп и т. д. легко могут быть эвфемизированы, но отрицание определенных ценностей, которого требует L'Air Epais, не может быть замаскировано признанными теологиями. Принимая эту степень, посвящаемый вступает на Левый Путь и выбирает Ад вместо Рая. Помимо того, что Спертый Воздух может рассматриваться как ритуал и как церемония, он является memento mori в сильнейшем проявлении.
 

L'Air Epais

       Судилище
       Жрец представляет участников: его Высокий Суд, говорит он, собрался сегодня дабы выслушать дело Папы Климента и Короля Франции Филиппа, которые обвиняются в заговоре, убийстве и предательстве. Затем он просит Климента дать оценку его действиям
      ПАПА: Je ne puis comprendre се mystere. Un malediction d'une enorme puissance est attachee a ma personne et a mes actes. Les Templiers se sout venges; Ils ont de'touit Ie Pape, ils ont de'touit Ie Roi. Leur pouvoir n'est-ilpas arrete par la mort?
      Зачем я здесь? Каков смысл всего этого? Я не могу понять загадку моего присутствия в этом месте. Словно странный и непреодолимый зов нарушил мой покой. Должно быть, на меня наложено заклятие, поскольку даже после смерти, пытка Тамплиеров не кончается. Они уничтожили Папу и со мной призвали Короля. Однако я здесь как это было уже века назад. Неужели их власть не способна остановить сама смерть?
      КОРОЛЬ: La question est vieille et oubliee.
      Дело старое и должно быть забыто.
      ЖРЕЦ: La question ne peut pas etre oubliee. Beaucoup d'hommes moururent, parmi les plus braves de France.
      Дело не может быть забыто. Множество людей, одних из самых отважных во Франции, погибло.
      ПАПА: Се n'est pas moi qui les ai condamnes. Leur Roi, Phillipe, connaisait les actions des Templiers: il obtient des informations. Il considere leur fortune, leur pouvoir, teur, leur arrogance, et leurs rites etranges, sombres et terribles. II les condamne… a mort!
      Я не приговаривал их. Король, Филипп приговорил их, когда ему донесли об их неблагоразумии. Он собрал доказательства проклятия Тамплиеров. У него не было выбора, когда доказательства были представлены ему. Их богатство не соответствовало их положению, равно как и власть. Они стали высокомерны по отношению к хранителям благопристойности. Они совершали странные, тёмные обряды, нечестивые и ужасные, нарушавшие границы Церковной вотчины. Посему он приговорил их к смерти. И это было правильным.
      ДЕ МОЛЭ: Mais en a-t-il le droit? Mes chevaliers et moi, quand nous avons jure d'assurer la victoire a l'etendard sacre, de voyer notre vie et notre noble exemple a conquerir, defendre et proteger Ie Temple, avons-nous a des rois soumis notre serment?
      Какое он имел право приговаривать людей к смерти по таким причинам? Мои Рыцари и я поклялись добиться победы под нашим священным флагом и посвятить наши жизни защите Храма, однако, одновременно мы принесли присягу на верность Королю, дабы он мог распоряжаться нашей силой.
      ЖРЕЦ: L'autorite de Phillipe etait celle d'un profane. II tenta d'ignorer la force superieure, Ie pouvoir des Magiciens qui ont en ce jour convoque notre Haute Cour.
      Филиппу была дана власть светского правления, а он пытался игнорировать силу, что была выше его, силу Магов, которые созвали сегодня этот Высокий Суд.
       Филипп шепчет что-то Папе на ухо
      ПАПА: Phillipe etait leur Roi, il etait leur chef. Mais aussi leur guide, leur guide spirituel. Les Templiers furent arrogants, ils se pretendirent superieurs a toute loi. Il fallait les ecraser, il fallait qu'ils apprennent la lecon de I'humilite dans les cachots de leur Roi.
      Филипп был их Королём, он был их правителем. Но он был также их наставником, их духовным наставником. Тамплиеры были высокомерны, они считали себя превыше законов. Они должны были быть подавлены, они должны были получить урок смирения в тюрьмах их Короля.
      ДЕ МОЛЭ: Vous direz donc au Roi qui nous chargea de fers que loin de resister nous sommes offerts on peut dans les prisons entrainer l'innocence; Mais 1'homme genereux, arme de sa constance sous le poids de ses fers n'est jamais abattu.
      Перелайте Королю, в чьи кандалы нас заковали, что мы предложили ему свою службу, однако, он нашёл нас недостойными и предал анафеме, потому что у нас был собственный Храм и мы не хотели поступаться нашими верованиями, теми верованиями, что придавали нам внутреннюю силу. Можно бросить неповинного человека в тюремную камеру, но если он обладает внутренней силой и по-настоящему благороден, никакие кандалы не сломят его своей тяжестью.
      КОРОЛЬ: C'est vrai, De Molai. Votre courage ne feut pas amoindri par la prison et la torure. Mais vous avez avoue. vous avez reconnu vos crimes, et ceux de votre Ordre.
      Может, это правда, Де Молэ. Хотя ваша храбрость и не уменьшилась от заточения и пыток, вы признались в ваших ересях, в злодейских преступлениях как ваших, так и вашего Ордена.
      ЖРЕЦ: Vous les avez tortures! Vous avez traite ces chevaliers, qui toute leur vie out combattu pour protege votre trone, I comme vous auriez traite des meurtriers ou des voleurs!
      Вы пытали их! Вы обошлись с Рыцарями Храма, которые всю свою жизнь защищали ваш трон, так же, как вы обходились с убийцами и ворами.
      ДЕ МОЛЭ (Филиппу): Sire, lorsque me distinguant parmi tons vos sujets, vous repandiez sur moi d'honorables bienfaits; De jour ou j'obtenais l'illustre preference de nommer de mon nom de fils du Roi de France, aurais-je pu m'altendre a l'affront solennel de paraitre a vos yeux comme un vil criminel?
      Сир, выделив меня из своих подданных, вы оказали мне тем самым честь. Я имею в виду день, когда я удостоился огромной чести, и сын Короля Франции был наречён моим именем. Совсем не ожидал я тогда, что предстану перед вами подлым преступником.
      ЖРЕЦ: de Molay, decrivez a la Cour la mort des Templiers.
      Де Молэ, расскажите Суду как умерли Тамплиеры.
      ДЕ МОЛЭ: Un immense bucher, dresse pour leur supplice, s'eleve en echafaud, et chaque chevalier croit meriter l'honneur d'y monter le premier: mais le Grand-Maiter arrive; il monte, il les devance. Son front est rayonnant de gloire et d'esperance: "Francais, souvenez-vous de nos derniers accents: nous sommes innocents, nous mourons innocents. L'arret qui nous condamne est un arret injuste. Mais il existe ailleurs un Tribunal auguste que Ie faible opprime jamais n'implore en vain, et j'ose t'y citer, о Pontife Romain! Encore guarante jours!… Je t'y vois comparaitre!"
      Огромный костёр, сложенный наподобие эшафота, ожидает Рыцарей, каждый из которых надеется, что честь взойти на него первым будет предоставлена ему. Но появляется Великий Магистр: сия честь уготована для него и он взбирается на эшафот на глазах своих Рыцарей. Его лицо излучает сияние славы и видение того, что лежит далеко за этим мгновением. Он обращается к толпе:
      "Народ Франции, помни наши последние слова: мы невиновны, мы умираем невиновными. Наш приговор несправедлив, но где-то существует священный Суд, тот, который угнетённые никогда не покидают всуе, ибо решения его безжалостны. Я хочу выслушать тебя перед этим Судом, о, Папа Римский! Пройдёт сорок дней и ты предстанешь перед этим судом!"
      Chacun en fremissant ecoutait le Grand-Maitre. Mais quel etonement, quel trouble, quel effroi, quand il dit: "O Phillipe! O mon Maitre! O mon Roi! Je te pardonne en vain, ta vie est condamnee; Au meme Tribunal je t'attends dans l'annee". De nombreux spectateurs, emus et consternes versent des pleurs sur vous, sur ces infortunes. De tous cotes s'etend la terreur, le silence. Il semble que soudain arrive la vengeance. Les bourreaux interdits n'ossent plus approcher; Ils jettent an tremblant le feu sur le bucher, et detournent la tete… Une fumee epaisse entoure l'echafaud, roule et grossit sans cesse; Tout a coup le feu brille: a l'aspect du trepas ces braves chevaliers ne se dementent pas…
      Вся толпа вздрогнула и отшатнулась при словах Великого Магистра. Но ещё больший страх обуял народ, когда он продолжил свою речь: "О, Филипп! О, мой Властелин! О, мой Король! Даже если бы я мог простить тебя, сие было бы тщетно, ибо ты приговорён. Пред сим же судом я ожидаю тебя в течение года!" Многие зрители, поражённые словами Великого Магистра, проливают слезы по тебе, Филипп, и ужас распространяется среди умолкших людей. Кажется, словно сама грядущая месть вселяется в толпу! Палачи также напуганы и внезапно ощущают себя неспособными подойти ближе. Трясущимися руками они бросают свои факела в костёр и быстро отворачиваются. Густой дым, клубясь, окружает эшафот. Внезапно появляются языки пламени и взметаются ввысь, но и пред лицом смерти сии храбрые рыцари не поступаются своей верой…
      ЖРЕЦ: Assez!
      Довольно!
 
       Обличение
      ЖРЕЦ:
 
О, Братья, не хмурьтесь, ужель я открыл
Ваши таинства, скрытые сенью веков?
Нет, уверяю вас, смертным простым
Неведом смысл непонятных им слов.
Те, кому не являлись виденья,
Никогда не поймут язык знаменья,
Хоть отчётливо слышат его.
Однако даже тот, кто бредит в приступе безумья,
Кто обнажает сердце и не таит паденья своего,
Все ж оставляет в себе тайну, добрую иль злую;
Фантомы не скрывают ничего:
Нас плоти нагота зардеться заставляет,
Но кости наготу свою бесстыдно обнажают
Не нужен саван им; скелет бесполый отвергает и его.
"Отъявленный злодей в жестокости своей
С тобою не сравнится, ведь. Господи, он род свой
От тебя, создателя всего греха и горя, ужасного,
Неумолимого тирана начинает, и в том готов поклясться я.
Хоть столько храмов в честь воздвигнуты твою,
Не всем могущество твоё являлось.
Кто смог снести б такой позор,
Создав таких людей в подобном мире?
Ужель какая Сущность, будь то Дьявол или Бог,
Могла бы править столь зловеще, глупо и безумно,
Производя на свет людей, когда бы надо воздержаться!
Как мельница вращается наш мир,
И мелет смерть и жизнь, здоровье и недуг;
Нет цели у него, как нет ни разума, ни сердца или волн.
 
 
 
Пока река Пространства и Времён неспешно катит в море своё полноводье,
Должна вращаться слепо мельница, забыв покой;
Должны стираться жернова, но кто про это знает?
И человек понять бы мог, не будь туманным его взор,
Что прихоти его вращенье жерновов не следует;
И, более того, к нему они глухи и безразличны.
Ужели, как он говорит, к нему немилостив столь рок?
Он мелет горсть ему неспешных лет дыханья слабого
И перемалывает снова в прах забытья и смерти.
Так что ж они за люди, если на уме у них смертельный рок?
С живых как будто уст струится смерти пыль,
Гробницы обиталищем своим они избрали
И вздохи вечности с дыханьем смертным их слетают.
И рвут они чудесную вуаль ошибок жизненных,
Дабы проникнуть в пустоту, где тьма и древний ужас,
Где веры и надежд лампады угасают.
У них есть мудрость, но сами они не мудры,
У них есть добродетель, но добрые дела они вершить не в силах
(Мы знаем, что у дураков есть собственный свой Рай,
А у злодеев — надлежащий Ад);
У них есть сила, но судьба всё ж их сильнее,
Терпенье есть, но время побеждает и его,
В достатке доблесть, но над ней смеётся жизнь.
Рациональней нет их, но безумны всё ж они;
Безумье внешнее они сдержать не в силах,
Есть здравый смысл в рассудке их,
Но не имеет силы он, холодный, отстранённый;
Безумье видит; и не менее ясно
Предвиденье грядущей катастрофы; отказываясь верить,
Он обмануть пытается себя, но тщетно.
Из них иные высоки по положению, богатству, власти
Других все признают за гений или значимость; иные же
Бедны и злобны, плодят детей и ёжатся от страха,
Не принимая помощь, однако ж принимая все невзгоды
На сердце, тело и на душу; оставляя для других
Все жизненные блага; но тех и этих связали узы братства,
Печальных самых и самых измождённых людей на свете.
 
       Вино Горечи предлагается посвящаемому
 
Часы и дни ложатся тяжким грузом на него,
Груз месяцев почти не вынести ему;
И часто в затаившейся душе он молится,
Чтобы забывшись, провести всё это время
И пробудиться в долгожданный благодатный день
И от него урвать свой куш, сокровищ свою долю,
Чтобы затем проспать другой сезон забот.
И вот, в конце концов, я истину несу,
Свидетель ей всяк мёртвый и живой, —
Возрадуйтесь же, ибо нет ни бога, как и чёрта
С обожествлённым именем, что создал и пытает нас;
И если суждены мытарства нам, то вовсе не за тем,
Чтоб чью-то желчь утихомирить.
Склоняемся мы пред законами вселенной,
В которых человеку нет отдельных разъяснений,
Что есть жестокость, доброта, любовь и ненависть;
Ведь если жабы и шакалы отвратительны на вид,
А тиграм свойственна краса и сила,
Что это — благосклонность иль судьбы немилость?
Живёт в борьбе всяк сущность, что ни день,
В бесчисленных преображениях ведёт войну,
Бесчисленными нитями сплетённая со всем, что есть;
И если в день какой родится кто-то на земле,
Все времена и силы к этому имеют отношенье.
И весь наш мир не в состояньи что-либо изменить иль помешать;
Я во вселенной всей намёка даже не нашёл
Добра и зла, благословенья иль проклятья,
Лишь Высшую Необходимость я открыл
И бесконечность Таинства безбрежного во тьме,
Что даже искрой слабою не осветится
Для нас, теней из сна, мелькнувших и пропавших.
О, Братья, сколь печальна наша жизнь!
Лишь несколько коротких лет должны нам предоставить облегченье.
Снести ль нам эти годы затруднённого дыханья?
И если вы не в силах наполнить чашу вашей жалкой жизни,
Закончить в миг любой её вольны вы
Без страха, что проснётесь после смерти.
Сколь царственна ночами бесконечными Луна!
Как звёзды блещут и мерцают, кружась в своём
Вселенском хороводе светил небесных
На небосклоне, безразличном словно сталь,
И люди с завистью и вожделеньем наблюдают
Вселенский марш и зарева из злата,
Наивно полагая, что небеса их вторят чувствам.
 
       Церемония продолжается в соответствии с Порядком исполнения
       Жрец завершает церемонию в обычном порядке