Оружие Криса Бергмана не давало Де Грипу покоя.
      – Новейший «вальтер». Господи боже мой! Я перелистал «Deutsches Waffenjournal». Тысяча шестьсот восемьдесят марок. Ничего себе.
      – Да, вкус у него был дорогой, – подтвердил Херстал.
      Разговор происходил в понедельник утром в половине девятого. Ночь была ненастной, но сейчас выглянуло солнце, и от сильных испарений стало очень душно. В комнате царило уныние, каким обыкновенно начинается новая рабочая неделя.
      – Слыхали, в кулуарах говорят, будто в ближайшее время мы распростимся с этим допотопным бельгийским барахлом.
      Де Грип выдвинул верхний ящик стола: нет ли там чего сладкого. С тех пор как бросил курить, он всегда держал под рукой что-нибудь вроде шоколадки. Достав из ящика полплитки, он тут же сунул ее в рот.
      – Смотря что ты понимаешь под «ближайшим временем», – ответил, жуя шоколад, Де Грип. – По-моему, лет пять еще пройдет. Я где-то читал, что в первую очередь возьмут на вооружение две системы револьверов и три системы пистолетов новейшего типа. Возьмут на вооружение и опробуют. И только после этого примут окончательное решение. Кстати, не забудь, сколько времени понадобится заводу, получившему заказ на тридцать тысяч единиц индивидуального стрелкового оружия, чтобы выпустить такую большую партию.
      – И влетит это в кругленькую сумму, – подвел итог Херстал.
      – Марок по семьсот штучка, да только нам не придется ими пользоваться, – продолжал Де Грип.
      Вошел Схаутен в сопровождении молодого полицейского.
      – Это полицейский Блом. Он хочет о чем-то доложить.
      – Заходите, – сказал Эрик Ягер, который вошел вместе с ними и тотчас направился в свой кабинет.
      Херстал и Де Грип последовали за ними, хотя их и не приглашали.
      – Ну, рассказывай, – сказал Эрик Ягер, придвигая к себе телефон, чтобы позвонить Донкерсу. Сенсаций от молодого Блома никто не ожидал.
      – Это связано с убийством у Заячьего пруда, менеер, – сказал молодой полицейский; он сильно покраснел, видимо толком не зная, как надлежит доводить до сведения высокого начальства важные новости.
      Ягер положил телефонную трубку на место и испытующе взглянул на Блома.
      – Ну и что?
      – У меня было несколько свободных дней, и я уехал из города. А потому узнал об этом деле только сегодня утром, – сказал в свое оправдание полицейский.
      – Валяй дальше, – сказал Де Грип.
      – Вечером двадцать шестого августа я и Де Ланге ехали в патрульной машине по Канаристраат в направлении Лейстервег. Когда мы свернули за угол, то заметили, что кто-то припарковал машину, но не выключил в ней свет. Человек этот вошел в жилой дом. Время было позднее, и мы подумали, что он не выключил свет по забывчивости. Де Ланге остановил машину, и я вошел в подъезд предупредить этого человека.
      – И что же?
      – Он хотел войти в лифт, но, когда я открыл парадную дверь, обернулся. Это был Крис Бергман. Я его узнал, увидев нынче утром в газете фотографию.
      – Вы доложили об этом происшествии, когда сдавали дежурство?
      – Так точно, менеер. Вообще-то это пустяк, я хочу сказать – если кто-нибудь не выключает в машине свет, но я всегда докладываю обо всем, что произошло, когда сдаю дежурство. На всякий случай, – добавил он не очень уверенно.
      – Молодчина, – успокоил его Эрик Ягер. – А что это была за машина?
      – Темно-синяя «симка». Номер я записал. – Он достал из кармана записную книжку, полистал ее и назвал номер.
      – Двадцать шестого августа… Не в тот ли вечер произошло нападение в Бунгало-Парке? – спросил Херстал.
      – Да. И толстяк, на которого напали, уверяет, что его везли в «симке». По звуку мотора определил, – сказал Де Грип.
      – В котором часу вы встретили Криса Бергмана?
      – В одиннадцать пятьдесят восемь, менеер.
      – Может, машина и впрямь та самая. Толстяк Мулдер простился со своей милашкой ровно в половине двенадцатого, а секунд через тридцать подвергся нападению. По ее словам, она ничего не заметила. Все произошло с дьявольской быстротой и в абсолютном молчании. Его пихнули в «симку» и отвезли к водохранилищу. Там его связали, очистили карманы и молниеносно умчались. Водитель машины вполне мог доехать до того дома за полчаса, – с энтузиазмом вычислил Де Грип. – Мулдер сказал, что их было трое. Один уехал в машине Мулдера, а еще двое увезли его на водохранилище. – Скажи, а как этот парень реагировал на твои слова? – обратился он к полицейскому.
      – То-то и оно. Меня удивила его реакция. Я вошел в дом, как раз когда открылась дверца лифта, и мне показалось, что он хотел было юркнуть в кабину и улизнуть из подъезда. Но потом одумался. Я сказал ему про свет, он поблагодарил и вернулся на стоянку. По-моему, он сильно нервничал. Никто, конечно, не приходит в восторг, когда у него перед носом вырастает полицейский, – с легкой грустью добавил Блом. В таких делах у него, видимо, уже был кое-какой опыт. – Но этот парень струсил как заяц.
      Ягер задумчиво посмотрел на него.
      – Ваша наблюдательность выше всяких похвал. Все это может оказаться очень важным. Вы, разумеется, видели только фотографии убитого.
      Блом побледнел.
      – Так точно, менеер. Ягер улыбнулся.
      – Привыкайте. Ко всему привыкаешь. Пока не приходилось видеть покойников?
      – Точно обыкновенных… Я хочу сказать…
      – Понимаю вас, очень хорошо понимаю, – успокоил его Ягер. – Но мертвые все одинаковы.
      Это было далеко не так. За годы службы Эрику Ягеру довелось видеть самые отвратительные трупы. Но и к этому постепенно привыкаешь. Правда, сейчас явно не время просвещать молодого полицейского. Он внимательно посмотрел на юношу. Такое впечатление, что полицейские становятся все моложе. Только-только пройдут подготовку – некоторым к тому времени и двадцати нету, – и сразу же все ждут от них решительных действий – и при расследовании опасных преступлений, и в случаях тяжелых аварий. А ведь такие дела из-за недостатка профессионального да и жизненного опыта вообще тяжелым грузом давят на психику этих молодых ребят. К тому же у них нет естественных преимуществ более зрелого возраста перед преступниками из числа молодежи, а таких в последние годы становится больше и больше. В крупных городах все это уже стало серьезной проблемой. Именно поэтому в Амстердаме решили продлить на полгода обучение молодых полицейских и, объединив их в небольшие группы, рассредоточить по пяти районным отделениям, где они наберутся необходимого практического опыта.
      Эрик Ягер обернулся к Де Грипу, который рвался скорее поделиться новостями.
      – Узнай, кто владелец «симки».
      – Я и так знаю, – сказал де Грип. – Владелец «симки» – тот молодчик, который арестован в воскресенье вечером и обвиняется в нападении на оптический магазин, Геррит Волфскоп. У него на Лейстервег холостяцкая квартира и темно-синяя «симка». Все ясно как апельсин. Пока что он держал язык за зубами, но теперь, наверное, заговорит, когда узнает, что его сообщника убили. Вполне возможно, что Крис Бергман причастен и к нападению на Хоофдстраат.
      Херстал вынул изо рта трубку.
      – Во всяком случае, если все обстоит так, как ты предполагаешь, мы имеем правдоподобное объяснение тому, каким образом Крис Бергман заполучил большие деньги. Дело начинает проясняться.
      Херстал редко пускался в оптимистические прогнозы, и Де Грип смотрел на него с удивлением.
      – Жаль только, что у самого Волфскопа – вернейшее алиби из всех возможных. В день убийства он сидел в тюрьме, – завершил Херстал свою радостную речь умышленно припасенным коварным выпадом.
      – Ну, пойду-ка я еще разок с ним побеседую, – энергично заявил Де Грип. – Может, у него есть какая-нибудь идея насчет убийства. – И он бросился к двери.
      – Погоди, – сказал Эрик Ягер.
      – Ну что еще?
      – Полегче на поворотах. Ладно? Де Грип ухмыльнулся и ушел.
      Разговор с Волфскопом поначалу был так же бесплоден, как и несколько дней назад.
      Де Грип и он сидели друг против друга в комнате для допросов. Чуть поодаль устроился полицейский с магнитофоном.
      Волфскоп вытянул ноги и сидел как бы полулежа. Поза была весьма живописная. Он лениво потянулся к столу за пачкой сигарет.
      Де Грип быстро отодвинул сигареты подальше. Волфскоп равнодушно пожал плечами и уставился вверх, на вентилятор.
      – Сначала поболтаем, – добродушно предложил Де Грип.
      Волфскоп бросил на него уничтожающий взгляд.
      – Если этим красивым словом ты именуешь допрос третьей степени, имей в виду, я буду держать язык за зубами.
      Говорил он грубым тоном, но произношение выдавало образованного человека. Де Грип задумчиво посмотрел на него, несколько удивленный таким противоречием.
      Молчание, очевидно, все-таки действовало Волфскопу на нервы.
      – Я сказал все, что знаю. У оптика на Хоофдстраат я был один. Сколько ж можно повторять.
      – Врешь, – твердо и спокойно возразил Де Грип. – И я могу тебя понять. Ты ведь ни на волос не доверяешь своему дружку, тому, который смылся, и рассуждаешь так: если ты его продашь, он наверняка не станет запираться и разболтает про разные другие грязные делишки, какие вы обделывали вместе.
      Волфскоп безучастно смотрел на него, словно рассуждения Де Грипа были чистейшим бредом и вообще его не касались.
      Де Грип склонился над столом и заглянул арестованному в лицо.
      – Но я собираюсь сообщить тебе одну новость и держу пари, что теперь ты будешь отвечать, и притом с удовольствием.
      Волфскоп скосил глаза на сигареты, и Де Грип подвинул ему пачку. Полицейский поднес огоньку. Волфскоп жадно затянулся и сказал:
      – Я не любопытен.
      Но интонация опровергала его заявление, и от Де Грипа это не ускользнуло.
      Он встал, оперся обеими руками на стол и нагнулся к допрашиваемому.
      – У меня даже две новости. Первая: осматривая твою «симку», мы нашли несколько отличных отпечатков пальцев, и принадлежат они не тебе.
      Волфскоп пожал плечами.
      – Подумаешь! Я иногда ее одалживаю.
      – И мы узнали, чьи это отпечатки, – невозмутимо продолжал Де Грип.
      Волфскоп быстро посмотрел на него и отвел взгляд в сторону.
      – Врешь, – спокойно сказал он.
      Де Грип и в самом деле лгал. В машине Волфскопа были найдены только его собственные отпечатки пальцев. Крис был в перчатках, когда вел автомобиль к дому на Лейстервег. В противном случае связь Волфскопа с Крисом Бергманом была бы обнаружена сразу же после смерти Криса. Донесение полицейского Блома неоспоримо подтверждало эту версию.
      – Это отпечатки пальцев некоего Криса Бергмана, – упорно продолжал де Грип.
      Волфскоп погасил свою сигарету. Тут же схватил другую. Он заметно смешался.
      – Итак? – дружелюбно спросил Де Грип и снова сел.
      – А еще что? – насмешливо бросил Волфскоп. – Этого парня я знаю. Что из того, если я иногда даю ему свою машину?
      Де Грип с силой грохнул кулаком по столу, даже пепельница подпрыгнула.
      – А то, что, помимо нападения на оптический магазин, ты участвовал еще и в ограблении господина Мулдера в Бунгало-Парке. В пятницу двадцать шестого августа, чтобы быть точным.
      Волфскоп выпрямился.
      – Гнусная ложь. Что, этот идиот наболтал?.. Де Грип поднял руку.
      – Этому идиоту болтать было незачем. Факты неопровержимо доказывают, что ты причастен к нападению на Мулдера.
      – Потому что отпечатки пальцев этого парня найдены в моей машине? Да пошел ты!..
      – Нет, не потому, – спокойно сказал Де Грип. – Просто господин Мулдер выронил у вас в машине письмо. И мы его обнаружили между сиденьями. Тоже случайность, а?
      И это была заведомая ложь, но на сей раз Волфскоп попался в ловушку.
      – Быть не может! – задохнулся он. – Я же буквально вылизал всю машину!
      – А зачем? Я, например, никогда свою не вылизываю, разве что изредка пылесосом чищу, – непринужденно сказал Де Грип.
      Волфскоп выругался. Он не был профессиональным преступником, хотя и воображал себя таковым. Матерый преступник ни за что не клюнет на первую же удочку, заброшенную следователем. Его на мякине не проведешь. В сущности, Волфскоп был всего-навсего горластый наглец. Да и это с него сейчас слетело. Он уставился на Де Грипа.
      – Но вообще я собирался поговорить с тобой совсем о другом, – кротко продолжал Де Грип. – Про то мы потолкуем после. А теперь очередь второй новости. И она, надеюсь, развяжет тебе язык! – неожиданно рявкнул он.
      Волфскоп словно бы сжался. Он не знал, что и думать.
      – На пушку берете, – пробормотал он.
      – Я пришел сказать тебе, что Крис Бергман, твой юный подручный, приказал долго жить.
      Наступила тишина. Волфскоп смотрел на инспектора, будто не понимая, о чем речь.
      – Он мертв, – уточнил Де Грип.
      – Мертв? – недоверчиво повторил Волфскоп. – Как же так? Он ведь не болел. Несчастный случай?..
      Известие постепенно проникало в его сознание. Но вызвало оно не столько ужас, сколько чувство облегчения. Мертвые сообщники не болтают – вот что, видимо, было для него главное.
      – Я тут, во всяком случае, ни при чем, – заявил он, – и не понимаю, зачем вы проедаете мне плешь насчет…
      – Есть множество вещей, которые мы понимаем так же плохо, – доверительно сказал Де Грип. – Об этом-то я и хотел поговорить. Ты знаешь, как погиб твой дружок?
      – Откуда мне знать, черт побери! – рявкнул Волфскоп.
      – Его застрелили в понедельник вечером у Заячьего пруда.
      Волфскоп искренне изумился и с неподдельным облегчением перевел дух.
      – Когда я уже был здесь, – заметил он.
      – Безусловно. В таких обстоятельствах, как нынешние, ты для себя лучшего места и пожелать не мог, – согласился Де Грип. – Но все-таки фактически ты связан с этим преступлением.
      На этот раз Волфскоп не уступил. Он посмотрел Де Грипу прямо в глаза и перестал его тыкать.
      – Вы же прекрасно понимаете, что я тут ни при чем. Я ни в коем случае не могу быть фактически причастным ни к этому преступлению, ни к чем другому, потому что не имею к этому никакого касательства. Меня никогда не привлекали за убийства, я и в мыслях не имел убивать кого-нибудь и не меньше вашего хотел бы знать, кто пришил Криса…
      – Вот об этом мы с тобой и поговорим, – сказал Де Грип. – Хочешь кофе?
      Волфскоп кивнул.
      – И чего-нибудь перекусить…
      Полицейский встал, чтобы выполнить распоряжение.
      Де Грип выключил магнитофон. Волфскоп что-то обдумывал. Когда принесли кофе, он стал молча пить, закусывая марципановой булкой.
      Вошел Эрик Ягер и при виде этой идиллической картины удивленно сдвинул брови. Он взял стул и сел сбоку, напротив полицейского. Магнитофон опять включили.
      – Ты, конечно, знал, что Крис Бергман ходил с пистолетом?
      – Да. Дорогая вещица. Быстро деньги нажил – быстро их прожил. Так по крайней мере у него повелось в последнее время.
      – Что значит «в последнее время»?
      – Недели три-четыре.
      – В результате вашей совместной работы у него появилось достаточно денег, чтобы покупать дорогие вещи? – закинул удочку Эрик Ягер.
      Волфскоп метнул на него злобный взгляд, но промолчал.
      – Когда мы познакомились с месяц назад, Крис был беден как церковная мышь, – начал он, – и это жутко действовало ему на нервы.
      – А тебе нетрудно было втянуть его в свою шайку, – вставил Де Грип.
      – Своим людям я цену знаю, – высокомерно заявил Волфскоп. – Вначале, когда только познакомились, мы не предпринимали никаких совместных акций. Нападение на толстяка в Бунгало-Парке было первым делом, в котором он мне помогал. – Он чистосердечно посмотрел на Де Грипа.
      – Расскажи об этом своей бабушке, – отрезал Де Грип. – Выкладывай лучше все, что знаешь об этом парне.
      Стало тихо.
      Волфскоп нахмурился и нетерпеливо поднял руку, когда Де Грип собрался еще что-то добавить.
      – Дайте мне, черт вас возьми, немного подумать. Этот мальчишка ни с того ни с сего оказался при больших деньгах. Купил себе дорогой мотоцикл, пистолет, безумно дорогой фотоаппарат и парочку побрякушек. Вложил капитал, так сказать. А таких денег он от меня не получал. Значит, они из другого источника. Вот я и думаю – из какого?
      Оба инспектора молчали в напряженном ожидании. По всему было видно, что Волфскоп решился на сотрудничество и поэтому старается привести свои мысли в порядок.
      – На золотую жилу он напал, думается, в начале августа, – медленно начал Волфскоп. – И я, конечно, очень этим заинтересовался.
      – И что же ты надумал? – настойчиво спросил Ягер.
      Но по той или иной причине он не смог ничего добиться от арестанта. Тот взглянул на него как на надоедливую муху и демонстративно повернулся к Де Грипу, которого, очевидно, считал единственным достойным собеседником.
      – Думаю, он кого-то шантажировал. Де Грип и Эрик Ягер переглянулись.
      – У нас тоже была такая мысль, – доверительно сказал Де Грип, желая укрепить возникшую между ними связь. – А он сам ничего тебе не сболтнул?
      – Нет, ни словечка. Да, честно говоря, я особо и не любопытничал. Чтобы заниматься шантажом, надо иметь крепкие нервы. Эта канитель не по мне. Раз-два, и готово – вот как я люблю.
      – Знаем, – обронил Де Грип.
      Волфскоп укоризненно на него посмотрел, но смолчал.
      Наступила тишина – каждый, казалось, ждал, пока на другого снизойдет просветление.
      Волфскоп взял новую сигарету, и Де Грип не стал ему препятствовать. Ягер мысленно молил бога, чтобы де Грип не раскрывал рта. Одно неуместное замечание – и арестованный опять замкнется и придется начинать все сначала.
      Волфскоп напряженно думал, над его маленькими хитрыми глазками пролегли глубокие морщины.
      Наконец, видимо придя к какому-то выводу, он чуть выпрямился.
      – Задним числом у меня все-таки возникают кой-какие соображения. Но поймите меня правильно. Это только догадки, я могу и ошибаться.
      Он снова замолчал. Почти беззвучно бежала магнитофонная пленка.
      – Нельзя ли обойтись без этой дряни? – раздраженно сказал Волфскоп.
      Эрик Ягер сделал знак полицейскому, и тот нажал кнопку. В наступившей тишине Волфскоп напряженно размышлял. Слушатели, не шевелясь, ждали, что он скажет. В комнате было сине от дыма.
      Наконец он выпрямился и посмотрел на Де Грипа.
      – Как-то вечером он долго торчал у меня. Но ко мне пришла подружка, и мы, конечно, хотели, чтобы он убрался. В тот день я купил у крестьянина несколько головок сыра и спросил его, не отвезет ли он сыр моей матери – она живет в Нордене за Ниувкоопом. Он охотно согласился.
      – Он был на мотоцикле?
      – Да, но не на новом. Тогда у него еще не было нового. Старый же был настоящая рухлядь. То и дело ломался. Мы с приятельницей надеялись, что больше не увидим его в этот вечер, но часов в двенадцать ночи, точнее даже, в половине первого он опять был тут как тут. Рассказал, что, когда уехал от моей матери, застрял на дороге и никак не мог сдвинуть машину с места. На попутке добрался до Ниувкоопа, а дальше шел пешком. И как назло, попал под дождь. Вымок насквозь. Ну, мы угостили его кофе, дали сухую одежду. И, к нашему удовольствию, он наконец выкатился. А через какую-нибудь неделю у него появляется новый мотоцикл и он приглашает нас на обед в Городской отель. Еще он купил себе дорогой пистолет и такие шикарные шмотки, каких ни вы, ни я в жизни не имели.
      – И ты хочешь нас уверить, что никогда не спрашивал, откуда у него деньги?
      – Так я ведь уже сказал! С одной стороны, я сгорал от любопытства, а с другой – вовсе не жаждал ничего узнать. Дело-то вот в чем: я решил, что в тот вечер он что-то такое видел или слышал и это принесло ему кучу денег.
      – А заодно и пулю?
      – Вполне возможно, как я понимаю.
      – Ты помнишь, когда это было?
      – Тридцать первого июля. – И он торжествующе посмотрел сначала на Эрика Ягера, потом на Де Грипа.
      – В тот вечер он действительно был у твоей матери в Нордене?
      – Да, старуха на следующее утро позвонила мне, чтобы поблагодарить за сыр. «Хороший парнишка», – говорит. Сидел и беседовал с ней до десяти часов. Да вы сами можете у нее справиться.
      – А ты его потом не спрашивал, какой дорогой он возвращался? Есть ведь два пути.
      – Вот-вот.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Да ничего особенного. Я уже сказал: верны мои догадки или нет, но я с этим никак не связан. И если вы понимаете, что я имею в виду, значит, вам понятно, почему я в это дело не встревал.
      Эрик Ягер и Де Грип опять переглянулись. Вечер тридцать первого июля запомнился им слишком хорошо.
      – Выкладывай, – сказал Де Грип. – Тебе же только на руку играть в открытую.
      Де Грип любил образные выражения.
      – Еще раз повторяю, что могу дать промашку, – сказал Волфскоп. – После того как он сорвал такой большой куш, я не поленился переворошить кучу старых газет в кухонном шкафу и наткнулся на кое-что любопытное. Вечером тридцать первого июля пропал ребенок.
      И опять наступила тишина. Бесследное исчезновение взрослого человека – дело очень и очень деликатное. Исчезновение ребенка – ужасное.
      – Значит, по-твоему, Крис Бергман в той или иной степени был связан с пропажей девочки? – помолчав, спросил Де Грип.
      – К самой пропаже он, думаю, отношения не имел. Какая ему от этого выгода? Но он мог видеть, что произошло. Мне кажется, дело обстояло так: в тот вечер он не сразу сообразил, что оказался свидетелем необычного происшествия – похищения или вроде того. Иначе он бы тотчас бросился ко мне и рассказал обо всем, что видел. Мало того, думаю, он бы тут же побежал в полицию. Промолчать, когда дело касается ребенка, – значит шутить с огнем, а Крис не из тех, кто пойдет на это.
      – Так что же ты предполагаешь?
      – А то, что, когда он на другой день прочитал в газете об исчезновении девочки, он вдруг словно прозрел.
      – И не сообщил нам об этом. А ты говоришь, Крис не из тех, кто станет наживаться на несчастье ребенка.
      Волфскоп задумчиво затянулся сигаретой.
      – Может, он хотел сперва поговорить с этим типом. А тот велел ему держать язык за зубами. Это даже не шантаж. – Он притушил окурок. Посмотрел на Де Грипа. – Если все произошло так, как мне кажется, то два обстоятельства бесспорны.
      – Какие же?
      – Первое: он этого субъекта знал.
      – А второе?
      – Второе, – Волфскоп покачал головой, – девочка была мертва, и дело это весьма гнусное.

      Час спустя Эрик Ягер ехал на виллу Алекса Хохфлигера. Вернее, на виллу старой мефрау Плате, вспомнил он, когда остановился возле светофора, дожидаясь, пока опустят мост. Мимо него прошло пять грузовых судов, и от излучины Старого Рейна приближались еще две яхты.
      Автомобилисты напряженно ждали, пропустит ли мостовой сторож и эти суда или сведет мост.
      Как тогда сказал старый садовник? «Менеер из состоятельной семьи, но отец его, кажется, промотал много денег».
      Ну а этот Алекс обеспечил себя выгодной женитьбой. Шикарные дамы, видно, так и липнут к нему. Действительно, в нем что-то есть. Известная напористость, прекрасные манеры позволяют ему отлично вписываться в окружение, которое на порядок-другой выше обычной бюргерской среды, где доходы куда меньше нескольких сот тысяч в год.
      Эрик Ягер нехотя признался себе, что посещение виллы не доставляет ему удовольствия. Общество, в котором Алекс Хохфлигер чувствовал себя как рыба в воде, было ему не по душе.
      Мост медленно опустился, и, как только шлагбаумы со скрипом поднялись кверху, лавина машин, мотоциклов, велосипедов и пешеходов, торопясь наверстать упущенное время, буквально залила пролет.
      За ротондой на Эуропасингел было сравнительно спокойно. Большинство машин сворачивало влево, к Лейдену, или вправо, в сторону Амстердама.
      Двойной ряд платанов с их причудливыми, покрытыми белой чешуйкой стволами окаймлял дорогу. Еще не пришло время для теплых осенних красок, однако листва деревьев уже немного пожухла – так начинает вянуть утратившее свежесть юности лицо.
      После некоторых колебаний Эрик Ягер решил предупредить по телефону мефрау Плате о своем приезде, не столько для того, чтобы дать ей возможность подумать, зачем он хочет ее видеть, сколько для того, чтобы легче было выведать у нее правду. Явись он неожиданно, она бы проявила большую сдержанность, так как не успела бы спокойно определить свою точку зрения.
      Свернув к вилле, он, к своему удивлению, увидел ее среди кустов роз слева от газона. Элегантная дама с безупречной прической. Она опиралась на палку, чего он тогда, в первый вечер, не заметил.
      Она явно поджидала его и, только он захлопнул дверцу машины, пошла ему навстречу.
      – В такое чудесное утро грех сидеть дома, если только в этом нет особой необходимости, – сказала она, протягивая ему руку. – Вон на той скамейке нам никто не помешает.
      Она пошла вперед по дорожке, густо обсаженной кустарником. Дойдя до конца, они вдруг оказались у Заячьего пруда, с этого места открывался великолепный вид на водоем и окружающие его громадные деревья. Они сели на скамью из грубых сосновых досок и несколько минут молчали, наслаждаясь природой.
      – Мне всегда было трудно подолгу ходить, а с годами, конечно, стало еще труднее, – нарушила молчание мефрау Плате. Ягер заметил, что она украдкой покосилась на него. – Но я всегда была благодарна судьбе, ведь я в состоянии очень многое делать и, таким образом, извлечь из жизни больше, чем те, кто принимает свое здоровье как должное и ни на секунду не задумывается, что все может и измениться. – Она улыбнулась. – И я пока еще в состоянии прогуляться по окрестностям, а это что-нибудь да значит. Чудесный вид, не правда ли?