Гаффель в конце концов свернулся клубком в своей корзине и, положив голову на передние лапы, искоса поглядывал на него, словно спрашивая себя, почему хозяин, которому давно уже пора спать, опять куда-то уходит.
      Впрочем, садясь в машину, он тоже спрашивал себя об этом, прекрасно понимая, что безмятежного ночного покоя ему не видать. К тому же он знал, что сам виноват в том, что Де Грип ему позвонил: ведь он всегда считал, что обязан тотчас прибыть на место преступления и по горячим следам составить себе мнение, исходя из личного опыта, а не на основе чужих рапортов.
      Было около одиннадцати часов. Улицы словно вымерли. Стальная конструкция разводного моста темным призрачным контуром выделялась на ночном небе, красные огни Бернхардбрюг менее чем в полукилометре вверх по течению неподвижно глядели в тихие воды Старого Рейна. Охрана мостов разошлась по домам, и в стеклянных будках было темно.
      Совершенно иная картина открывалась на Эуропасингел, в двухстах метрах от ротонды. Плакучие ивы и платаны вокруг Заячьего пруда были сказочно освещены множеством сильных прожекторов и мигалок полицейских машин. На фоне ярко освещенной опушки леса силуэты снующих взад-вперед людей казались фантастическими призраками.
      Зрелище довольно мрачное, но Эрик Ягер редко поддавался влиянию внешней обстановки, окружавшей дело, которое предстояло распутать.
      Конечно, любое преступление вызывает определенные эмоции: отвращение, ужас, сострадание… Ведь каждый раз на пути к месту, где разыгралась драма, начинает сосать под ложечкой: что нас там ждет? Но Ягер давно научился подавлять подобные слабости и, в строгом порядке нанизывая друг на друга факты, как ни в чем не бывало приступать к своей обычной работе.
      Он повернул направо, и машина запрыгала по неприметной грунтовой дороге, которая соединяла Эуропасингел с очаровательным уголком у Заячьего пруда.
      Вскоре он увидел за деревьями два автомобиля уголовной полиции и большую машину технической бригады.
      Кипучая деятельность полиции в таком месте, где в это вечернее время обычно царит глухая темнота, не могла не привлечь любопытных, и действительно, их собиралось все больше и больше – в машинах, на велосипедах или пешком. Уму непостижимо, как эти люди ухитрялись пронюхать, что где-то что-то происходит, и в конце концов, по словам Де Грипа, «подобно стаду бизонов, уничтожали все улики, вытаптывали все следы».
      Кстати, Де Грип, по всей видимости, был здесь хозяином положения: большой отряд полицейских обносил веревочным ограждением весьма значительный участок, чтобы держать любопытных на расстоянии.
      У самой опушки леса Эрик Ягер увидел сотрудников технической бригады: они вооружились рулетками и кусками пластика – для обмера и фиксации следов колес или ног.
      Не менее тщательно работал и молодой Паркер возле лежавшей в траве фигуры в кожаном костюме. Издали кивнув Ягеру, он продолжал фотографировать труп и все, что находилось с ним рядом.
      Молодой полицейский преградил было Ягеру дорогу, но, узнав его, смутился и вежливо козырнул.
      Двое сотрудников технической бригады измеряли расстояние от лежавшего на земле парня до элегантного «Харли Дэвидсона», который – прикинул в уме Ягер – был прислонен к березе метрах в восьми от тела, где начиналась густая лесная поросль. Там же была узкая тропинка, которую и тропинкой-то грех назвать, но все же на ней ясно отпечатались следы мотоциклетных шин.
      Ван Бёзеком, полицейский врач – сегодня он был, как никогда, зол, что к его профессиональным знаниям обратились в столь поздний час, – подождал, пока Паркер закончит фотографировать, и наконец склонился над потерпевшим.
      Это был юноша лет двадцати, лицо бледное, довольно широкое, щеки впалые. На верхней губе темнели усики – видимо, при жизни они ему здорово шли, как, впрочем, и бакенбарды. Похоже, красивый был парнишка, с приятным, дружелюбным лицом. Теперь это лицо застыло навеки – не то в растерянности, не то в крайнем изумлении.
      По левую руку от убитого валялся оранжевый шлем. Наверное, снял, когда слез с мотоцикла, чтобы пройти последние восемь метров в своей жизни.
      Ван Бёзеком почти сразу же опять выпрямился.
      – Стреляли в упор спереди. Пуля прошла сердце навылет. – Он огляделся вокруг. – Она где-нибудь здесь.
      – Когда убит?
      – Не больше суток назад, я думаю. Но утверждать со всей определенностью пока не берусь. Сперва попробую установить, когда он в последний раз ел.
      Ярик Ягер смотрел на Паркера, который снова фотографировал убитого и изящный пистолет, найденный в траве приблизительно метрах в трех от тела.
      Один из сотрудников технической бригады сунул оранжевый шлем в пластиковый мешок.
      Отдав все необходимые распоряжения насчет очистки территории, Де Грип подошел к Ягеру. Вопросительно поглядел на шефа – тот кивнул головой.
      Де Грип склонился над потерпевшим и обыскал его карманы. Паспорт. Бумажник. Счет из бара «Терминус». Водительские права. Крис Бергман, Лейдсекаде, 16.
      – Проследи, чтобы сделали парафиновый анализ, – сказал Эрик Ягер.
      Если на руках убитого найдут следы нитратов, значит, он тоже стрелял.
      К Ягеру, держа на поводке свирепую овчарку, подошел один из проводников. Он, очевидно, слышал слова врача.
      – Если смерть наступила больше десяти часов назад, толку от собак мало.
      Он глянул на человека в кожаном костюме, потом мрачно посмотрел в сторону леса, перевел взгляд на толпу собравшихся на берегу, за деревьями, зевак и еще больше насупился. Эрик Ягер согласно кивнул. Он понял проводника с полуслова.
      – На рассвете прочешите лес. И позаботьтесь, чтобы народ там не натоптал.
      Он поймал себя на том, что говорит совсем как Де Грип. Ничего удивительного: его злило, что провести тщательный осмотр места происшествия сейчас невозможно.
      Он стоял, наблюдая за Паркером и Де Фрисом, которые закрепляли четыре следа, оставшихся на влажной тропинке метрах в шести от тела. У каждого следа втыкали дощечку с порядковым номером. Следы были нечеткие, и Де Фрис смотрел на них задумчиво.
      – Ботинок мужской? – спросил Эрик Ягер.
      – Не уверен. Но дело даже не в этом. Сегодня ночью прошел сильный дождь. И, по-моему, эти следы оставлены не вчера вечером. А, видимо, гораздо позже.
      Эрик Ягер сделал знак проводнику, и тот подвел собаку к следу.
      – Ищи, Аста, ищи!
      Они проводили взглядом полицейского с собакой, которая обнюхав след, быстро помчалась в направлении Заячьего пруда и исчезла на Эуропасингел.
      – Может, это след того, кто нашел убитого? – уныло предположил Де Фрис. – Он мог его увидеть с этого места.
      – В свое время узнаем, – ответил Эрик Ягер. Де Фрис направил яркую лампу на отпечаток номер 1, чтобы Паркер сумел сделать как можно более контрастный снимок.
      Когда Паркер закончил, Де Фрис обвел контур следа жестяной рамкой, потом очень медленно и осторожно до половины наполнил его размягченной гипсовой массой, равномерно распределяя ее по всей поверхности. Затем положил туда проволочную решетку – для прочности – и залил след гипсом доверху. Примерно через час слепок затвердеет настолько, что его можно будет вынуть, а еще через двадцать четыре часа высохнет окончательно, и тогда можно будет удалить грязь.
      Де Грип вернулся с юношей лет восемнадцати, чье лицо выражало сразу и испуг и возбуждение.
      – Этот молодой человек обнаружил потерпевшего. Его зовут Рик Лафебер, и он говорит, что любовался здесь природой, – пояснил Де Грип.
      Рик уже успел оправиться от страха и подыскал вполне разумный ответ на щекотливый вопрос Де Грипа, что он в столь поздний час делал в этом безлюдном месте.
      – Здесь очень красиво, в особенности на закате.
      – Ах вот как! Вы, значит, любитель природы, – несколько язвительно заметил Де Грип.
      – Да, менеер.
      Пусть-ка этот субъект с неприятными колючими глазами попробует его опровергнуть.
      Менеер Ягер выглядит, во всяком случае, более добродушным. Впрочем, может, он и ошибается. Лучше уж быть начеку.
      Рик снова рассказал, как стоял у Заячьего пруда, как вдали у опушки леса увидел что-то блестящее и пошел взглянуть, что там такое.
      – Как, по-вашему, попал сюда этот мотоциклист?
      – Он, верно, ехал по тропке вдоль опушки леса. – Рик указал на запад. – Лес там кончается, дорожка идет направо и дальше вливается в Рейнвег. Вот только странно…
      Не закончив фразы, Рик задумчиво посмотрел на мотоцикл. В свете прожекторов, бросавших вокруг резкие угловатые тени, его лицо казалось неестественно бледным. Шутка ли, найти в сумерки в безлюдном месте мертвеца.
      – Ну и что дальше? – дружелюбно спросил Эрик Ягер.
      – Зачем ему было гонять на такой мощной машине по этой вшивой дорожке? По-моему, без особой причины так не поступают.
      – Может, он тоже любитель природы, – кисло заметил Де Грип.
      – А может, у него здесь было назначено свидание, – бросил Рик. Надо же намекнуть этому типу, что его, Рика, он ни на чем не поймает.
      Эрик Ягер улыбнулся, ведь мысли юноши можно было легко прочитать на его лице. Впрочем, Риковы соображения были более чем достойны внимания.
      – Насколько близко вы подошли к потерпевшему?
      – Я близко не подходил, менеер. Остановился метрах в четырех. Я и так видел, что он… – Рик доверчиво посмотрел на Ягера. – Я, менеер, испугался до смерти.
      – Покажите, где вы стояли, только поточнее. Рик отошел немного в сторону, но не туда, где были пронумерованные следы. Проводник с собакой возвратился назад. Он отрицательно покачал головой.
      – Аста шла по следу до велосипедной дорожки вдоль Эуропасингел. Тот, кто здесь был, приехал оттуда и тем же путем отправился назад. На велосипедной дорожке она след утеряла. Его затерли машины и мотоциклы, к тому же там кишат пешеходы. Ничего не поделаешь.
      Полицейский был явно не в духе. Самый факт, что его собака была вынуждена отступить, он расценивал как личное поражение. Эрик Ягер похлопал его по плечу.
      – Попытаюсь еще раз. Может, она все-таки опять возьмет этот след, – сказал проводник.
      Эрик Ягер опять повернулся к Рику.
      – Вы его знали?
      – Нет, менеер, никогда не видел. Подбежал Тиммер.
      – Кажется, я нашел двух свидетелей, которые могут вам пригодиться. Вон они. – Он указал в сторону росших возле Заячьего пруда деревьев. – Господин Хохфлигер с дочерью. Их вилла там, за деревьями. Они утверждают, что мотоцикл как будто им знаком.
      Алекс Хохфлигер был вполне под стать своей фамилии. Типичный he-man – крепкого сложения, с красивым, но несколько грубоватым лицом, весьма заботившийся о своей внешности и, видимо, очень самоуверенный. Его рукопожатие, как и следовало ожидать, было энергичным.
      Девушке на вид было лет восемнадцать, и она нисколько не походила на отца. Стройная фигура, коротко подстриженные темно-русые волосы, темные испуганные глаза на овальном личике. Глядя на нее, Эрик Ягер вспомнил о своей дочери. В подобных обстоятельствах вид у его Мике был бы точь-в-точь такой же.
      Рику она сказала: «Привет», он в ответ пробормотал: «Привет, Труда», и лицо его стало еще бледнее, чем две минуты назад. Смутился или влюблен, проницательно подумал Эрик Ягер и спросил как бы между прочим:
      – Вы знакомы?
      – Да, менеер. Мы учимся в шестом классе гимназии. Рик в классе «бета», а я – в классе «альфа», – ответила Труда.
      По всему было видно, что девушка смущена гораздо меньше и уж ни в коем случае не влюблена. Ягер мысленно спросил себя, не связана ли Рикова любовь к красотам природы с тем, что у самого Заячьего пруда живет Труда.
      Рик меж тем комкал в кармане письмецо. Что, если его заберут в полицию и там обыщут? Как знать, что с тобой сделают фараоны, раз ты обнаружил убитого. Окажешься, чего доброго, подозреваемым номер один.
      А если к тому же у него найдут эту проклятую записку, да еще подложную, – тогда вовсе пропал. И Херман тоже влипнет. Впрочем, до этого он не допустит. Они никогда не заставят его признаться, кто автор этой бумажки, даже под угрозой допроса третьей степени. И вообще, он найдет возможность уничтожить записку. В крайнем случае разжует и проглотит.
      – Ну, теперь можете спокойно идти домой. Вам, наверное, еще надо позаниматься, – дружелюбно сказал ему Эрик Ягер. – Оставьте бригадиру Тиммеру свое имя и адрес. На случай, если возникнут еще вопросы.
      На лице Рика читалось облегчение, оно словно было написано огромными буквами, как газетный заголовок после благополучного завершения правительственного кризиса.
      – Хорошо, менеер. До свиданья, менеер.
      Взглянув на Труду, он еще раз пробормотал «до свиданья» и поспешил вместе с Тиммером уйти отсюда, где, как говорится, у него земля горела под ногами.
      Эрик Ягер задумчиво смотрел ему вслед.
      Терпение господина Хохфлигера во время этой короткой интермедии явно подверглось тяжелому испытанию. А может, у него сдали нервы – ведь он находился так близко от места убийства.
      – Может, мы с вами наконец поговорим? – сказал он. – Моя теща дома одна и, конечно, очень волнуется из-за всей этой… – Он жестом указал в сторону опушки леса.
      Подъехала санитарная машина.
      – Вы говорите, что узнали мотоцикл. Чей же он в таком случае?
      – У парня, который ухаживает за нашим садом, точно такая же машина. Марки «Харли Дэвидсон». Слишком дорогая штука для помощника садовника, как мне кажется. Только в наше время это ни о чем не говорит.
      По сути все равно, но тон, каким были сказаны эти слова, недвусмысленно выражал его отношение к классу, к которому он себя явно не причислял.
      – Как его зовут?
      – Крис, кажется. Крис Бергман, если не ошибаюсь. Наймом обслуживающего персонала и выплатой жалованья ведает моя теща.
      Эрик Ягер видел, что санитары смотрят в его сторону: ждут сигнала увезти труп.
      – Вы можете опознать труп? – спросил Эрик Ягер. – Так будет проще всего.
      Он поглядел на Труду. Ее темные глаза были полны тревоги.
      – Если вы не против, мне бы хотелось, чтобы вы тоже взглянули.
      Он взял ее под руку и повел к опушке. Хохфлигер пробормотал что-то весьма похожее на проклятие и последовал за ними.
      Для опознания много времени не понадобилось.
      Труда бросила беглый взгляд на потерпевшего и тут же отступила назад. Ее отец вглядывался несколько дольше, потом с трудом выпрямился – даже странно для такого дюжего мужчины. Неужели то, что его предположения подтвердились, потрясло его сильнее, чем он сам ожидал? Так или иначе, ему было явно не по себе.
      Хохфлигер откашлялся.
      – Это действительно Крис Бергман, наш садовник, – прохрипел он. – Гм… это, конечно, очень печально. С ним произошел несчастный случай? Ходят всякие слухи… – Он кивнул на стоявших вдали людей.
      Его апломб явно дал трещину, и Эрик Ягер отметил это не без удовлетворения.
      Труда выглядела куда спокойнее отца.
      – Мне кажется, нам лучше поговорить у вас дома, – предложил Ягер. – Придется, к сожалению, задать несколько вопросов и вашей теще – ведь она знала покойного лучше, чем вы.
      Про себя он обдумывал, как бы ему избежать разговоров с прессой, представителей которой полиция пока не допускала к месту происшествия.
      Но избежать встречи не удалось. Его буквально осадили на пути к вилле. Замигали вспышки, защелкали фотоаппараты.
      Он обратил внимание, что Алекс Хохфлигер старался отвернуться и держаться поодаль. В самом деле, не очень-то приятно появиться в газете рядом с шефом отдела по расследованию убийств, если по соседству с твоим домом произошло убийство.
      Эрик Ягер вдруг вспомнил, что Алекс Хохфлигер владелец большого продовольственного магазина.
      – Труп опознали?
      – Его действительно убили?
      – Оружие нашли?
      – Есть ли у следствия предположения относительно мотивов убийства?
      – Можно ли в ближайшее время ожидать ареста преступника?
      – Господа, вы предвосхищаете события. Завтра мы, возможно, сумеем сказать вам что-нибудь более конкретное.
      Задняя калитка виллы Хохфлигера захлопнулась за ними, и газетчики, по счастью, остались на улице.
      Пройдя по темной аллее между густыми кустарниками и старыми каштанами, они оказались у террасы и через открытую дверь вошли в просторную библиотеку.
      Под зеленым абажуром светил торшер, другая лампа бросала свет на письменный стол из палисандрового дерева, заваленный папками и письмами. Похоже, события, происшедшие рядом с виллой, помешали Алексу Хохфлигеру работать.
      Три стены комнаты были почти сплошь уставлены книжными шкафами, полными книг в роскошных переплетах. У Эрика Ягера почему-то вертелся на языке вопрос, ехидный и никак не относящийся к делу: уж не покупает ли Алекс Хохфлигер свои книги на метры? Ведь на библиофила он что-то не похож.
      – Все это я унаследовал от отца. Он был, что называется, книжным червем и интересовался всеми отраслями знаний, – пояснил Алекс Хохфлигер, видимо угадав тайную мысль инспектора.
      Эрику Ягеру стало как-то неловко. Не перегибает ли он палку, наперед не доверяя всем и каждому или по меньшей мере думая о людях хуже, чем они того заслуживают. В конце концов ведь приходишь к выводу, что сам-то ты ничуть не лучше тех, с кем тебе доводится иметь дело.
      На стене справа висел средневековый щит в окружении коллекции старинного оружия. Устаревший, но все еще вполне пригодный для употребления арсенал. В комнате были и разные другие антикварные предметы, а также висели хорошие картины, насколько позволяло свободное пространство между книжными шкафами.
      – У меня есть охранная сигнализация, – продолжал Алекс Хохфлигер. – По теперешним временам иметь дома ценности – удовольствие небольшое, смею вас уверить.
      И Эрик Ягер, не имевший никаких особых ценностей, вполне с ним согласился.
      Алекс Хохфлигер предложил ему сесть в одно из кожаных кресел, окружавших мраморный стол. Сам он подошел к бару, нажал несколько кнопок, и в библиотеке стало очень светло.
      – Хотите выпить?
      – В данном случае нет, – сказал Ягер, который вообще-то не прочь был выпить.
      Хохфлигер налил себе коньяку и подал Труде, усевшейся на табурет возле бара, стакан прохладительного напитка. Сам он так и остался стоять около бара со стаканом в руке, так что Ягер был вынужден задавать вопросы, глядя на него снизу вверх.
      Не выбрал ли себе хозяин виллы нарочно выгодную позицию для беседы, такую же, как в тех случаях, когда разговаривал со своими служащими или вел переговоры с конкурентами? – спрашивал себя Ягер.
      Взгляд его остановился на портрете красивой темноволосой женщины, лицо которой показалось ему чем-то знакомым.
      – Это моя мама, – сказала Труда. – Она гостит у своих братьев в Канаде. На будущей неделе вернется.
      – Моя жена поддерживает тесные семейные связи, – заявил Хохфлигер нейтральным тоном, и было непонятно, как он к этому относится. – Труда – ее дочь от первого брака. Трудин отец умер.
      Теперь Эрик Ягер понял, почему между Хохфлигером и Трудой не было ни малейшего сходства.
      Дверь открылась, и вошла довольно высокая бодрая старая дама с тщательно уложенными седыми волосами. Лицо у нее было морщинистое, она прихрамывала, но двигалась быстро и энергично.
      Сколько же ей лет? – подумал Ягер. Семьдесят? Восемьдесят? Или еще больше? Трудно сказать. Шею ее обвивала нитка жемчуга, судя по окружающей роскошной обстановке натурального.
      Ягер поспешно выбрался из глубин своего кресла с твердым намерением больше не садиться.
      – Моя теща, – представил Алекс Хохфлигер. Он сказал это с оттенком гордости, чем произвел на Ягера приятное впечатление.
      Она протянула ему худощавую ухоженную руку. Красавицей она, безусловно, никогда не была – фигура несколько угловатая, рот слишком большой и подбородок чересчур твердый. Но в ней чувствовалось то, чего не выразишь словами, хотя в жизни это имеет решающее значение: личность.
      Старая дама подошла к изящному стулу с довольно высокой спинкой, который, наверное, специально для нее стоял возле бара, и сделала Алексу знак рукой.
      – Дай мне, пожалуйста, стакан минеральной воды.
      Потом она непринужденно обернулась к Эрику Ягеру, и тот сразу понял: надо быть начеку, чтобы другая сторона не перехватила инициативу.
      И еще он понял, что Хохфлигер, сказав у Заячьего пруда, что его теща, оставшаяся дома одна, очень нервничает, мягко выражаясь, преувеличил.
      – Догадываюсь, что произошло несчастье. В чем же все-таки дело? – спросила она тоном, не допускающим уклончивого ответа.
      – Главный инспектор Ягер хотел бы задать несколько вопросов относительно Криса Бергмана, – ответил ей зять, – а вы, мама, знаете его лучше, чем кто бы то ни было.
      Она взглянула на него с досадой.
      – Я бы попросила господ не обращаться со мной как с маленьким ребенком. Прежде чем отвечать на вопросы, я, мне кажется, имею право знать, что произошло.
      – Боюсь, известие вас взволнует, мама, – успокаивающе сказал Алекс.
      – Я в своей жизни пережила достаточно, чтобы не впадать сразу же в панику, – отрезала она. – Юноша попал в аварию на своем ужасном мотоцикле?
      Эрик Ягер поспешил вмешаться и взять инициативу в свои руки.
      – Видите ли, мефрау, мы пока точно не знаем, что произошло.
      Она испытующе посмотрела не него.
      – Но дело, очевидно, достаточно ясное, коль скоро шеф отдела по расследованию убийств пришел сюда задавать вопросы. Я вас хорошо знаю. Последние годы ваша фотография не раз появлялась в газетах.
      Она задела его больное место. Эрик Ягер вспомнил омерзительные газетные снимки, на которых он тупо таращил глаза в объектив фотоаппарата, топчась на месте преступления. Да, вряд ли стоит расценивать слова старой дамы как комплимент.
      – Как я уже сказал, пока далеко не ясно, что именно произошло. Возможно, несчастный случай, но только не из-за мотоцикла. Криса убили наповал выстрелом в грудь, потому я сюда и приехал.
      Она медленно покачала головой, по всему было видно, что она действительно расстроилась.
      – Но почему же, ради бога – почему?
      – Не могли бы вы мне рассказать об этом юноше, в частности о его характере?
      Он опять повернулся к Хохфлигеру. Тот пожал плечами и налил себе еще. Ягер где-то читал недавно, что хороший коньяк надо пить в умеренных дозах и, разумеется, не в таком темпе, как это делал Алекс Хохфлигер. Может, он по привычке, подумал Ягер.
      – Я уже говорил вам, что почти не знал его. Крис помогал нашему садовнику. Вот он-то, верно, сможет сообщить что-нибудь существенное. Мы практически не знаем о нем ничего, даже как он справлялся со своей работой.
      – Говори только от своего имени, Алекс, – возразила ему старая дама. – Я лично была с Крисом в некотором контакте, правда в основном по поводу сада. – Она посмотрела Эрику Ягеру прямо в лицо. – Рул слишком стар, чтобы выполнять тяжелую работу один, без помощника. Кроме того, он наш шофер. Зять сам водит машину, но моя дочь и я не умеем. Рул возит нас в «фиате». Шоферские обязанности и работа в нашем большом саду – очень много для одного человека, поэтому мы наняли ему помощника.
      – Когда это было?
      – В прошлом году, в октябре. Надо было подготовить сад к зиме. С тех пор я не раз толковала с Крисом о розах и других цветах и растениях. Ну и, конечно, о погоде.
      – Вам он был симпатичен?
      – Вполне. Насколько я могла судить по тем общего характера разговорам, какие мы с ним вели. Но что касается его личной жизни – мне известно только, что его воспитали бабушка с дедушкой, которые умерли один за другим. И я, право же, не знаю, что скрывалось за его внешней привлекательностью.
      – Что вы хотите этим сказать?
      – Именно то, что говорю. Когда люди разговаривают о вещах, которые интересуют их обоих, они в известной степени проникаются взаимной симпатией. Но больше им друг о друге ничего не известно. Я, например, убеждена, что Крис видел во мне покладистую старуху, но он даже понятия не имел, что я могу быть весьма придирчивой, если поступают не по-моему. С другой стороны, и у Криса мог быть не столь уж милый характер, только я-то об этом не знаю. Вполне возможно, что пулей он обязан как раз одному из свойств своего характера. Мне кажется, вы рассуждаете так же. Правда, убийство могло быть и абсолютно бессмысленным, но это маловероятно, а?
      Эрик Ягер улыбнулся. Она, без сомнения, права в своих высказываниях о Крисе и о возможном мотиве убийства, но сейчас его больше интересовало, какие не столь уж прекрасные свойства натуры могли скрываться за представительной, элегантной внешностью старой дамы. Вполне возможно, что она тонко и дипломатично пытается заставить его плясать под свою дудку.
      Опять эта склонность никому не верить, которая с годами стала его второй натурой.
      Алекс Хохфлигер усмехнулся и залпом осушил свой стакан. Эрик Ягер пришел к выводу, что такая манера хлестать коньяк резанула бы по сердцу истинного ценителя коньячных изделий.
      – Вы вмешиваетесь в дела следствия, мама.
      Он говорил с некоторым усилием – видимо, превысил свою норму – и, однако же, налил себе еще.
      – Главный инспектор Ягер вовсе не обязан сообщать нам, что он думает, – добавил он небрежно, словно все это его больше не интересовало. Взгляд его, правда, становился все более мутным.
      Впрочем, интерес к убийству он начал терять вовсе не под воздействием винных паров. Может, заскучал и хотел опять приняться за работу? Но тогда ему следовало быть более воздержанным и не осушать один стакан за другим. Он что, хронический алкоголик? Или хватается за бутылку оттого, что нервничает?
      Уже третий раз в течение этого часа Эрик Ягер ловил себя на том, что проявляет недоверие, которое, вполне, возможно, ничем не оправдано. И, пожалуй, он понимал, отчего так происходит.
      Алекс Хохфлигер был определенно не в его вкусе. Эти богатеи были ему в корне чужды, и, честно говоря, среди такой роскоши он чувствовал себя не в своей тарелке. Однако это вовсе не значит, что надо относиться к этим людям с предубеждением. Следствие пока находилось на стадии осторожного нащупывания возможностей, которые могут выявить причину убийства. И до окончательных выводов было еще очень далеко.
      – Вам кто-нибудь рекомендовал Криса? – спросил он старую даму.
      – Нет. Мы поместили в газете объявление. Молодой человек отслужил военную службу и стал помогать деду в бакалейной лавочке. Но лавочка попала под жернова двух универсамов, и ни о каком наследстве для внука не могло быть и речи. Он был безработным, пока не прочитал наше объявление. В сущности, я наняла его из сострадания. Никакого опыта в садоводстве у него не было.
      – Могу ли я поговорить с вашим старым садовником?
      – Рул возвращается завтра. У него был отпуск, и две недели он гостил в Херлене у своей сестры. Он очень привязан к родственникам. Здесь в городе живет его брат, и Рул проводит свободное время у него.
      – Он живет здесь?
      – Да, у него над гаражом две комнаты, а питается он вместе с остальным персоналом.
      – Когда вы в последний раз видели Криса? Старая мефрау Плате немного подумала.
      – Вчера около пяти часов дня, перед самым его уходом.
      – Вы не удивились, что сегодня утром он не вышел на работу?
      – У него сегодня выходной. Об этом он договаривается с Рулом.
      – Вы не могли бы вспомнить, что каждый из вас делал вчера около семи вечера?
      Хохфлигер, который последние минуты молча и тупо глядел перед собой, вдруг вскипел.
      – Что означает этот в высшей степени возмутительный вопрос? Уж не думаете ли вы, что один из нас прекрасным летним вечером заманил садового рабочего на лесную опушку и там пристрелил?
      Эрик Ягер дал стереотипный ответ:
      – Таков порядок.
      – Тебе не следует столько пить, – резко одернула зятя старая дама.
      – Это не что иное, как наглое оскорбление! – горячился Хохфлигер.
      Может, он перепил? Или совесть заела? С убийством в лесу это, возможно, никак не связано. Он мог натворить что-нибудь еще и боится, как бы об этом не узнали. Может быть, тут замешана любовница?
      Труда, которая до сих пор не вмешивалась в разговор, испуганно посмотрела на отчима. Она, верно, слишком хорошо знала, к чему может привести его злоупотребление спиртным.
      – Папа был на собрании. Бабушка смотрела телевизор, а я в своей комнате до девяти вечера готовила уроки, – поспешно сказала она.
      – И вы не слышали ничего необычного?
      – А в какое время это могло быть? Вопрос поставлен правильно.
      – Пока мы точно не знаем. Врач должен установить, понимаете?
      – Вы хотите сказать, что только вскрытие может определить час, когда умер Крис? – Девушка смущенно улыбнулась. – Я его знала только в лицо. Мы здоровались, когда я проезжала мимо него по садовой дорожке, но поговорить нам ни разу не пришлось.
      – Куда выходит ваша комната?
      – На Заячий пруд.
      – Окна были открыты?
      – Конечно. Погода стоит великолепная.
      – Вы не слыхали никаких необычных звуков? Она задумалась.
      – Я как будто слышала его мотоцикл. Даже разозлилась. Автомобилям и мотоциклам запрещено сюда заезжать. Они пугают птиц.
      – Что же именно вы слышали?
      – Далекий гул мотора. Потом этот гул резко оборвался, ну и я перестала о нем думать.
      – В котором часу это было? Она опять помедлила с ответом.
      – Без четверти девять примерно. Я как раз управилась с моим Тацитом и решила, что на сегодня хватит.
      – Вы не выглянули в окно?
      – Нет, да и какой смысл? Деревья перед окном полностью заслоняют Заячий пруд.
      – А есть в доме окно, откуда его хорошо видно? Неужели она не решается ответить.
      – Да, из слухового окна, которое выходит на запад.
      Алекс Хохфлигер легонько поводил рукой, глядя, как колышется жидкость в стакане. Его теща внимательно прислушивалась к разговору.
      – Вы не слышали голосов?
      – Нет, не слышала. Им бы пришлось тогда кричать во весь голос. – Она бросила на него взгляд. – Если кто-нибудь собирался застрелить Криса, разве стал бы он заводить с ним ссору и кричать во всю глотку?
      – И выстрела тоже не слыхали?