— Итак?
      — Мистер Аллистер, что это за служба? В чем будут состоять мои обязанности?
      — Об этом я пока еще ничего не могу вам сказать. Имейте в виду, что я не хозяин предприятия, а только его уполномоченный.
      — А кто же хозяин?
      — Господин Шмидт.
      Я, недоумевая, смотрел на него. Он улыбнулся.
      — Вы не знаете господина Шмидта? Конечно, я верю вам. Смотрите: перед вами целая кипа писем. Это все отклики на мое объявление. Их семьсот сорок восемь. Я бросаю их в корзину. Вы понравились мне, и вас я беру. Я доверяю вам, но и вы должны доверять мне. Больше я не скажу вам ничего. Но вы можете быть уверены, что вам не предлагают ничего бесчестного. Наоборот, ваша работа будет иметь огромное и благостное значение для всего мира. К сожалению, у меня больше нет времени. Вот договор. Если вы подпишете его, я вручу вам пятьсот марок вперед, и сегодня с полуночи вы считаетесь на службе. Если же нет… впрочем, я не насилую вашу волю. Вот договор. Вот пятьсот марок. Одно из двух: или вы будете сегодня в полночь на аэродроме Темпельгоф и спросите, где аппарат, приготовленный для Франка Аллистера, или же вы придете сюда в 11 часов и вернете мне деньги.
      — Но… ведь вы меня не знаете… И даете мне деньги… А если я не приду ни сюда, ни на аэродром?
      — Тогда окажется, что немец обманул американца. Но этого не случится. Простите, у меня еще много дел.
      Я вышел из отеля. Было двадцать минут десятого. Невольно я обернулся, ища, нет ли поблизости кого-нибудь из моих приятелей, сыгравших со мной эту шутку. Ведь завтра первое апреля. Ну, разумеется, меня разыграли. Кто-то изобразил собой мистера Аллистера, кто-то подкупил швейцара. А что касается денег, то, конечно, они фальшивы… Ага, вот идет и один из участников этой комедии, Рудольф Шпербер. Я, смеясь, пошел ему навстречу:
      — Ловко сделано, старина!
      — Что такое?
      — Мистер Франк Аллистер кланяется тебе. А где же вся наша шайка?
      Рудольф посмотрел на меня с тревогой:
      — Ты, кажется, в лучшем настроении, чем был сегодня утром. Может быть, твой опекун угостил тебя крепким вином?
      — Опекун — нет, а от вашей шутки я немного обалдел… Она подействовала сильнее вина…
      — Не дури, Фриц!
      — Чего же тут дурить? Я приглашен мистером Аллистером на службу сроком на три года. Я буду получать тысячу марок в месяц. Впрочем, ты знаешь все это лучше меня. Откуда вы только раздобыли этого Франка Аллистера?
      Рудольф схватил меня за руку.
      — Послушай, Фриц, что с тобой?.. Пойдем вместе на Фридрихштрассе, в наш ресторанчик. Там нас уже ждет вся компания, и там мы побеседуем.
      — С удовольствием!
      На Фридрихштрассе, в ресторанчике, из любленном нами еще со времен студенчества, действительно сидела вся наша компания.
      Я поздоровался и крикнул, смеясь:
      — Ей-богу, ребята, вы устроили ловкую шутку!
      На меня посмотрели с удивлением. Рудольф пошептался о чем-то с Вальтером Герхардом и испытующе посмотрел на меня. Я поднял кружку пива и сказал: «За здоровье мистера Аллистера». Вальтер подошел ко мне. Он был серьезен и встревожен.
      — Фриц, что это за история с мистером Аллистером? Рудольф сейчас рассказал мне…
      — Да перестаньте же притворяться! — уже с досадой огрызнулся я и наскоро рассказал всю историю, закончив вопросом: Где же вы раздобыли этого американца, выделывающего такие чудесные фальшивые деньги?
      Лица моих приятелей становились все строже и серьезнее… Нет, положительно, эти славные парни не притворялись.
      Я показал Вальтеру письмо и подписанный мною договор. Я вытащил деньги. Мы внимательно осмотрели их. Нет, деньги не были фальшивыми.
      — Но, в таком случае, что же все это значит?
      Я покачал головой.
      — Почем я знаю. Сегодня в полночь мне надо быть на аэродроме… Вот и все.
      Вальтер решительно нахлобучил шляпу и заявил:
      — Прежде всего мы пойдем вместе в отель «Адлон». Я скажу мистеру Аллистеру, что я — твой старший друг и что мы все боимся за тебя. Если этот Франк Аллистер — честный человек, то он поймет нас. Идем скорей.
      Я с благодарностью пожал Вальтеру руку, и мы помчались. Ровно в половине одиннадцатого мы вошли в гостиницу.
      — Можно видеть мистера Аллистера?
      Швейцар, — на этот раз уже не тот, с которым разговаривал я, — переспросил:
      — Кого?
      — Мистера Франка Аллистера?
      — Такого здесь нет.
      Он повернулся спиной и занялся какими-то другими делами. Мы вышли на улицу.
      Вальтер пробормотал:
      — Если бы я не читал твоего договора собственными глазами, то подумал бы, что ты бредишь.
      Я взглянул на него с отчаянием.
      — Может быть, мы все бредим… Может быть, это повальное безумие.
      Он ударил меня по плечу.
      — Не говори глупостей. Все мы бодрствуем, все мы трезвы и все это не бред, а реальность. Во всяком случае, мы должны быть в 12 часов на аэродроме. Если и там не знают никакого мистера Аллистера, то завтра ты снесешь деньги в полицию.
      — А если… если мистер Аллистер будет там?.. — Я стиснул руку Вальтера и продолжал тоскливо: — Мне теперь уже все равно. Здесь я не оставляю ничего. Опекун выбросил меня на улицу… Мне нечего терять… И… и я готов ехать куда угодно.
      Вальтер посмотрел на меня:
      — Знаешь, я не буду ничего советовать тебе, но на твоем месте я поступил бы точно так же.
      Было уже одиннадцать часов, и нам нельзя было терять времени. Да мне и не хотелось возвращаться обратно к моим друзьям и тащить их всех с собой на аэродром…
      Мы все еще стояли у подъезда гостиницы.
      — Надо взять автомобиль. Ведь я должен еще съездить домой и захватить свои вещи.
      Пустой автомобиль проезжал мимо нас.
      — Эльзасштрассе, 26.
      — Я знаю.
      Мы сели.
      — Кажется, шофер сказал: «я знаю»? От куда он знает, где я живу?
      — Вздор! Он хотел сказать, что знает, где находится Эльзасштрассе,
      Но по лицу Вальтера я видел, что он сам не верит тому, что говорит.
      Мы домчались до моего дома в несколько минут. Я наскоро побросал в чемодан свои вещи. Ровно без четверти двенадцать мы были на аэродроме. Посреди стоял приготовленный к полету аппарат.
      Я обратился к человеку, стоящему подле:
      — Скажите пожалуйста, нет ли здесь аппарата, предназначенного для мистера Аллистера?
      — Да. Это машина мистера Аллистера.
      У меня было такое ощущение, как будто ледяная рука погладила меня по спине. При свете ярких фонарей я видел, как побледнел Вальтер.
      К аппарату подошел господин, в котором я узнал Франка Аллистера. Он небрежно приложил палец к фуражке.
      — Very well. Я знал, что вы придете. У нас еще десять минут времени.
      Я набрался мужества и спросил:
      — Куда же я направляюсь?
      — В полночь наступит первое апреля. Шестого апреля, в девять утра, вы начнете вашу службу.
      — Но где эта служба?
      — В пустынном городе… В «Desert City».
      — А где этот пустынный город?
      Франк Аллистер ответил спокойно:
      — Посреди пустыни Австралии.
      Вальтер не выдержал и вмешался:
      — Я старший друг этого юноши. Что вы хотите от него? Что это за договор? Вообще, что это за история?
      Аллистер посмотрел на часы.
      — У нас есть еще шесть минут. Сейчас я объясню вам.
      Он вынул записную книжку.
      — Отсюда до Австралии тридцать тысяч километров. Вы пролетите это расстояние в 170 часов. Пятого апреля в десять часов вечера вы могли бы быть на месте. Но так как вы летите на восток, то нужно учитывать разницу во времени. Это составит девять часов. Кроме того, вы будете пять раз менять аппарат, на что уйдет также по полчаса. Вылетев отсюда в полночь, вы будете первого апреля, в восемь часов вечера по местному времени, в Трапезунде, на Черном море. Это — 2 тысячи километров. Вы вылетите оттуда в половине девятого и в семь часов утра будете в Тегеране. Третьего апреля в полночь вы спуститесь в Коломбо, пятого апреля, в половине четвертого утра, в Кроэ на Суматре, шестого, в семь часов утра, вы перелетите Кембриджский залив в Австралии и ровно в восемь утра спуститесь в пустынном городе. У вас будет час времени, чтобы осмотреться. В девять часов вы явитесь на службу.
      Вальтер положил руку мне на плечо. Мы стояли молча, как изваяния, и смотрели на человека, описывающего это воздушное путешествие расстоянием в 30 тысяч километров с таким безмятежным видом, как будто речь шла о прогулке из Берлина в Бреславль.
      — Время, сэр!
      Человек, сидевший на месте пилота на аэроплане, обернулся: у него было темно-коричневое лицо с очень острыми чертами. В произношении слышался восточный акцент. Аллистер посмотрел на часы.
      — Да. Занимайте ваше место.
      Мне все еще казалось, что я сплю. Почти машинально я сунул в руку Вальтера сто марок.
      — Уплати моей хозяйке.
      Больше я не мог говорить. Меня подсадили в кабинку, в тот же момент застучал мотор, и, прежде чем я успел бросить последний взгляд на моего друга, гигантская птица взвилась над землей. Под моими ногами сиял морем огней Берлин.
      Я не испытывал ни радости, ни тревоги. Я не испытывал ничего. Я чувствовал себя во власти чужих людей и отдался этой власти. Огни Берлина исчезли из вида, и мы погрузились в ночь.
      Только теперь мне пришло в голову, что ведь я лечу один. Аллистер остался… В кабинке не было никого.
      Я огляделся вокруг. Мне уже несколько раз приходилось летать на аэроплане, когда я работал добровольцем на «Юнкерсе», но такой чудесной кабины я еще никогда не видел. Она была вся отлакирована изнутри. Большое кресло превращалось автоматически в очень удобную постель и манило ко сну. Благодаря электрическому освещению в каюте было уютно и светло. Рядом с креслом стоял откидной столик, и в стену было вделано несколько шкафчиков с надписями: «Холодные закуски», «Кипяченая вода», «Кофейник», «Чайник», «Вино», «Замороженный лимонад», «Книги и карты», «Газеты».
      Я тут только вспомнил, что в этот тревожный день я с утра почти ничего не ел.
      Так как эта кабинка была предоставлена целиком в мое распоряжение, то, очевидно, я имел право воспользоваться съестными припасами, заготовленными в ней.
      Я открыл шкафчик с надписью: «Холодные закуски». Там стояло блюдо с великолепно зажаренной гусятиной, висели колбасы, лежал небольшой окорок ветчины, было масло и хлеб. Из шкафчика тянуло холодом. Это был комнатный ледничок, в котором провизия не портилась. Я давно уже не видел такой роскоши, как жареный гусь. Почему бы мне не отведать кусочек? Все мое приключение перестало представляться мне страшным. В конце концов, что же может случиться? У меня в кармане пятьсот марок, кроме тех трехсот, которые остались от моего наследства. В крайнем случае мне есть с чем выбиться на дорогу. Останься я дома, мне предстояло бы провести в моей конуре мрачный вечер полный тревожных дум и забот, а теперь…
      Я с аппетитом поужинал, запил ужин вином, закурил сигару, взятую из сигарного ящичка, вынул несколько карт и книг, путешествия по Азии, — и почувствовал, что мое существование полно не только романтики, но и комфорта.
      В то же самое время я размышлял: неужели я действительно «гений»? Если нет, то почему же из семисот претендентов Аллистер выбрал именно меня? А если он считает меня «гением», то зачем же я буду противоречить ему? Во всяком случае этот Аллистер большой знаток человеческой души. Несомненно, что это он послал к отелю пустой автомобиль, так как был уверен, что я явлюсь туда вторично. И он же дал распоряжение швейцару сказать, что никакого Аллистера в отеле нет. Зачем он сделал это?.. Я не знаю. Мои мысли начали путаться, веки тяжелели, меня неудержимо тянуло ко сну. Я зевнул, допил вино, бросил окурок сигары и с наслаждением растянулся в кресле, превратившемся в кровать. Утром я не сразу пришел в себя. Кабина, аэроплан… И я нахожусь бог знает где. Я посмотрел на часы. Было восемь утра. Мы летели очень высоко. Подо мной виднелись очертания гор и дремучие леса в глубине. Где мы? На стене висела карта пути от Берлина до Трапезунда. На этой карте была черная, медленно движущаяся вперед звезда. Я понял: это звезда изображает наш аэроплан. Приводимая в действие особым механизмом, она скользит по карте и в точности указывает то место, над которым мы в данный момент пролетаем. Оказывается, я проспал Чехословакию, Польшу и Венгрию. Мы летим над Карпатами.
      Я полюбовался красотой этих гор и… поэзия уступила место прозе. Мне захотелось есть. Я позавтракал ветчиной, съел несколько бутербродов и выпил стакан великолепного кофе, сохранившегося совсем горячим в кружке-термосе.
      Часа через два мы немного спустились. Я взглянул вниз и увидел большой прекрасный город. Блестящие купола и башни, широкие улицы, по которым, как муравьи, сновали человечки. Город лежал на море. Я взглянул на карту: Одесса.
      Присев у окна, я смотрел не отрываясь. Мне казалось, что я в кино. Через несколько часов раздался свисток. Аэроплан спустился еще ниже. Внизу расстилался восточный город со стройными минаретами. Вдали шли караваны верблюдов. В моей кабине вспыхнул светящийся транспарант с надписью:
      «Через пять минут пересадка в Трапезунде».
      Я быстро при вел себя в порядок.
      Трапезунд — граница Турции… Вот мы уже скользим по мягкому песку. Мотор умолк. Дверь кабины распахнулась. Темнокожий человек стоял передо мной. Он был закутан в белый плащ, из-под которого виднелись босые, бронзового цвета ноги с кольцами на пальцах.
      — Good evening, mister!
      Он взял мой чемодан. Я вылез. Вокруг толпа кричащих, жестикулирующих людей в восточных пестрых одеждах. Все они были чем-то заняты, и никто из них ничего не делал.
      — Please, mister!
      Темнокожий взял меня за руку. Передо мной стоял другой аэроплан, точная копия первого.
      — Скорей, мистер, вы опоздали на полчаса.
      Меня втолкнули внутрь, дверь захлопнулась, шум начал стихать…
      Мы снова в воздухе, и подо мной стройные колонны минаретов в венках пестрых огней. Был священный месяц Рамазан.
      Через несколько минут все исчезло, и я заснул. Ночью мы пролетели над степями Курдистана.
      Утром, когда я пил кофе с бутербродами, вкус хлеба мне показался несколько иным. Вместо ветчины в шкафчике лежала жареная курица… Я завтракал и смотрел в окно: подо мной проплывали дома, мечети, минареты, дворцы.
      Транспарант снова вспыхнул: «Тегеран». Столица Персии! Снова остановка, снова толпа людей, но на этот раз все серьезные персы с торжественными лицами.
      Опять быстрая пересадка. Я готов был плакать. Тегеран! Город, о котором я столько мечтал и в котором я не смею остановиться теперь хоть на несколько часов! И опять пустыня. Вечная одинокая пустыня, над которой горит беспощадное солнце. Жар проникает сквозь стенки кабины. Во всем остальном третий аэроплан не отличался ничем от первых двух, если не считать перемены меню. На обед мне сервированы: жареная баранина под каким-то острым соусом, рис и чудесные фрукты. Вместо вина я пью ледяной лимонад.
      Пустыня исчезает; подо мной снова дикие горы с ужасающими зубцами и вершинами.
      В ущельях я вижу всадников, гарцующих в фантастических одеждах на смелых конях.
      Вот Афганистан — таинственная страна. Мы летим так высоко, что я почти ничего не вижу.
      Уже поздний вечер.
      Я различаю внизу большую реку, города с великолепными дворцами, мраморные храмы, окруженные оградой пальм. У моих ног лежит Индия.
      В полночь новая пересадка. На этот раз меня встречает вкрадчивый индус с мягкими манерами, гибким смуглым телом и ласковыми глазами лани.
      И опять надо торопиться, и опять я жажду побыть хоть немножко в этой сказочной стране… Но уже стучит мотор, и мы взвиваемся в воздух.
      Рано утром я увидел Бомбей… Потом мы полетели над морем…
      Полночь.
      Я дремлю и сквозь сон вижу стелющуюся по до мной морскую равнину. Нет ни одного судна… Светит полный месяц и горят звезды.
      В два часа утра стал вырисовываться берег. Цейлон. А вдали город: Коломбо, рай земной.
      Еще один день полета над морем, и, наконец, последняя пересадка: Кроэ на Суматре. Деревня… Нагие туземцы. Последний день, последняя ночь…
      Я вылетел из Берлина первого апреля в полночь, сегодня пятое апреля… Значит, завтра?
      Раннее утро. Семь часов. Все так, как предсказывал Аллистср. Вокруг дикое побережье, бухта без города, Кэмбриджский пролив и Австралия. Унылая страна, унылая пустыня, кое-где поросшая диким кустарником. Аппарат спускается. Какой-то человек открывает дверь. Я выхожу и качаюсь. Мое тело уже привыкло к плавным колебаниям аэроплана… Оглядываюсь вокруг. Несмотря на раннее утро лицо обдает знойным дыханием пустыни.
      Несколько жалких туземных хижин и две — три таких же жалких глинобитных хижинки.
      Человек улыбается мне.
      — «Desert City». Вот «пустынный город»!
      И я сразу теряю мужество. Так вот он каков этот «Desert City». Человек продолжает по-английски:
      — Восемь часов. Мистер Шмидт ожидает вас в девять часов в своем бюро.
      Полумертвый я следую за этим незнакомцем, который ведет меня к одной из унылых глинобитных хижин.

ГЛАВА 2