ГЛАВА 16

— Там что-то есть. — Финн кивнул в сторону маленькой комнаты.

Чаплин бросил на него взгляд, и увидел, как журналист вытаскивает из кармана пистолет.

— Назад, Финн. Ты же сказал, что не вооружен.

— Официально — нет. — Его ухмылка в свете факелов казалась почти зловещей.

— Стой на месте! — завопил Талискер. — Не пускай его, Сандро! Это не игра!

Финн двинулся вперед.

— Там что, твой сообщник? Горец? Ну же, бросай оружие, или я буду стрелять.

— Оружие?

— Он имеет в виду факелы, Дункан, — объяснил Малки. — А меня не видит. По-моему, он думает…

— Не важно. Чаплин, удержи его. Ну же, быстрее!

— Финн, назад, — велел инспектор. Он все еще направлял пистолет на Талискера, но поведение журналиста его тревожило. Кроме того, полицейский видел внутри какую-то тень и знал, что там не Малки.

— Зачем ты сделал это, Талискер? — Финн не двинулся с места, стоя на линии огня Чаплина. — Зачем?

— Какого чер… — начал было Дункан.

Неожиданно Финн бросился вперед, словно желая сбить его с ног. Талискеру пришлось отступить в сторону, и журналист, влетев в маленькую комнатку, столкнулся лицом к лицу с демоном. Тот выглядел ужасающе, остатки одежды горели желтым пламенем. Поняв, что огнем ему не угрожают, демон ухватил Финна за шею и шагнул в большую комнату. Журналист в ужасе завопил.

— А-ар… злой… злой… — Он тщетно вырывался. Талискер знал по собственному горькому опыту, что демон может переломить позвоночник, как тростинку. Пистолет Финна упал на пол с металлическим лязгом.

— Сделай что-нибудь! — закричал Чаплин. Несчастный бился в лапах зверя и мешал прицелиться.

Сжав зубы и подавив вполне понятное желание бежать от твари, чуть не убившей его однажды, Талискер шагнул вперед и ткнул факелами в ноги демона. Тот с ревом отшвырнул Финна в сторону. Тело журналиста, безвольное, как тряпичная кукла, ударилось о каменную стену комнаты, а Дункана отбросило к Чаплину. Дуло пистолета уперлось ему в спину. Заорав на демона, он снова ткнул в него огнем, но на сей раз тот просто вырвал последнее оружие у него из рук.

Наступил момент тишины. Тварь поднесла факелы к лицу и тупо уставилась на них, потом неожиданно начала растворяться. Искаженное лицо лишилось кожи, обнажив темно-красную пульсирующую массу. Все трое вздрогнули. Следом исчезли ноги, и их взорам предстало нечто настолько ужасное и отвратительное, что могло быть только истинной природой демона.

— Ох… — выговорил Малки.

Комнату наполнил запах серы, а в следующее мгновение огромная туша демона исчезла в зеленой вспышке. Все молчали, слышалось только шипение факелов и все более спокойное дыхание людей. Но едва Талискер собрался заговорить, как его грубо толкнули в спину.

— Ну вот, Дункан, мы разобрались с небольшой неприятностью. Теперь пойдем. — Чаплин направил пистолет на голову бывшего друга.

— Ты что, не понял? — заорал тот. — Ты не понял, Сандро? Эта тварь и есть убийца!

— Он прав, — поддержал Малки. — Ее послал Корвус.

В углу застонал Финн, но Чаплин не сводил глаз со своей добычи.

— Я не верю тебе. На сей раз я не могу отрицать существование Сутры — это было бы глупо, — однако Корвус никак не мог…

Что-то в выражении лица полицейского подсказало Талискеру, что его ждет, и Дункан не сразу решился задать следующий вопрос. Позже ему казалось, что на подсознательном уровне он знал, каков будет ответ. Талискер нащупал дрожащими руками пистолет Финна.

— Что — не мог, Алессандро? Скажи мне.

Чаплин не заметил его волнения. Лицо инспектора приобрело выражение — увы, слишком знакомое Талискеру, — непоколебимой ненависти.

— Дункан Талискер, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Шулы Морган. Вы имеете право хранить молчание…

Талискер не услышал остального.

— Нет, — прошептал он, — нет. — Потом голос его стал громче, как будто это слово было заклинанием, способным все исправить. — Нет! Ты лжешь, Сандро. Ты лжешь… ты лжешь… — Крик превратился во всхлип. — Только не Шула. — К нему шел Чаплин с традиционной парой наручников в руках. — Не Шула. — Он направил пистолет Финна в лицо инспектору. — Не подходи! — Его трясло. — Как ты смеешь лгать мне так? Даже ты…

На лице полицейского было написано непонимание…

— Это правда, Талискер. Шула умерла…

— Нет! — рявкнул Дункан. — Не смей!

— Ты даже не помнишь, да? — продолжил Чаплин спокойным, ровным тоном. — Не помнишь, как убил ее? Она мертва.

— Нет!

— Шула Морган…

— Чаплин, перестань, ты его доведешь.

— Он должен вспомнить, Малки. Шула…

— Заткнись, Сандро!

— Шула Морган ме…

Мир Чаплина взорвался огнем и болью. Талискер застрелил его из револьвера Финна и выбежал из комнаты.

Чаплин увидел, как над ним склоняется Малки со смешанным выражением презрения и жалости на лице. Потом все исчезло.

Это было похоже на сон. На кошмары вроде тех, что мучили его в тюрьме, полные испуганных придушенных криков, когда только он сам знал об ужасе и боли жертв… Мир кажется нереальным — Талискер бежит, и это удивительнее любого демона, любой магии Сутры. Как он умудряется не поскользнуться на замерзших лужах и снеге? Он движется длинными прыжками, покуда несут ноги, — мимо черной громады замка, вниз по Лотиан-роуд к вычурному особняку на Принсес-стрит. Лицо и руки синие от холода и бьющего в них снега, который тоже знает правду. Губы шевелятся, Талискер на бегу повторяет имя:

— Шула, Шула, Шула…

И вот он уже там. Видит «мигалки» полицейских машин и «скорой помощи». И все понимает. Хотя до сих пор не верит, что это правда. Повсюду горят огни, люди, столпившись маленькими группками, смотрят на печальную картину. Некоторые в халатах и тапочках, кое-кто плачет; все белые и холодные, как снег. Талискер проталкивается сквозь толпу, слыша только собственное дыхание, биение сердца да порой шум помех и голоса из раций. Чем ближе он к зеленой двери дома Шулы, тем пристальнее смотрят на него люди.

— Это он, это он, — шепчут они. Дункан не сводит глаз с двери. В его руке — пистолет, холодный, как бы ставший частью руки.

— Не приближайтесь, — говорит кто-то, но не ему. Дункан проходит в дверь и поднимается по лестнице. — Не трогайте его, — повторяет голос.

Потом Талискер оказывается в комнате — в теплой красивой комнате, по которой Шула может ходить свободно, поскольку привыкла к ней. Она все еще здесь. На полу, в луже растекшейся черной жидкости. Тело лежит в нелепой позе, спина выгнута, как у кошки. Голова откатилась в сторону, и волосы закрывают кровь. Талискер падает на колени, задыхаясь от рыданий, которые пытаются вырваться из груди, и сжимает в руках медальон со святым Христофором. Тянется к ее голове, хочет поговорить с ней.

— Боли больше нет…

Яркая вспышка раздирает сумрак комнаты. Это фотоаппарат.

Талискер думает об Уне. И Дарраге. Теперь он понимает…

Кто-то берет его за руку, и, подняв голову, он видит Стирлинга.

— Дункан Талискер, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Шулы Морган. Вы имеете право хранить молчание…

Голос продолжает звучать, но Талискер не слышит слов. Его синие глаза широко раскрыты, и он смотрит, как Стирлинг легко повторяет фразы, сказанные им не менее сотни раз. Наконец полицейский заканчивает речь и внимательно смотрит на Дункана.

— Вы поняли? — спрашивает старший инспектор.

Талискер коротко кивает. Он дотянулся до крови Шулы, и теперь его руки алые. Ему не хочется смотреть на пальцы.

— Шула мертва, — говорит он, утыкается лицом в собственные колени и плачет, как будто у него сердце рвется на части.

— Дайте ему минутку, — произносит Стирлинг.

В тишине камеры Талискер опустился на койку и уставился на пол. Дежурный врач объявил, что он не годен к допросу вследствие шока и умеренной гипотермии. Врач вколол Дункану успокоительное, будто опасался, что тот вскочит и нападет на него.

— Это поможет вам уснуть.

Талискер даже не поднял голову. Стирлинг старался обращаться с ним корректно, и хотя Дункан прекрасно знал, что тот ведет себя так из прагматических соображений — чтобы действовать строго по правилам, — все равно был ему благодарен.

— Допрос мы на время отложим. — Талискер поднял голову, посмотрел на него мутными глазами и промолчал. — Но мне нужно кое-что узнать. Вы видели инспектора Чаплина и Финдли? Их нет на месте.

— Не видел, — пробормотал он. Не стоило усложнять дело признанием. Они и так скоро все выяснят. Впрочем, наплевать. Завернувшись в одеяло, Талискер смотрел на Стирлинга тяжелым взглядом, чувствуя, как успокоительное притупляет чувства.

— Что ж, тогда поговорим утром.

Инспектор постучал в дверь камеры, чтобы его выпустили.

После ухода Стирлинга выключили свет, и камеру освещали только рыжие фонари снаружи через покрытое морозными узорами стекло. Талискер сидел с широко раскрытыми глазами — стоило ему закрыть их, как перед внутренним взором возникала Шула. Ее убило зло, в которое она не верила, — разорвало на части. Желудок Дункана свела судорога. Он насмотрелся на смерть с тех пор, как попал в Сутру, да и сам убил многих в битве в Руаннох Вере, но ничто не могло сравниться с этим. Его душила смутная злость на Шулу… за то, что она так невинна? Как теперь смешно подумать о ее заявлении, что любая душа бесценна. Дункан сорвал с шеи медальон и сквозь пелену слез уставился на святого Христофора, бережно несущего в руках младенца Христа.

Внимание привлек звук за дверью — снаружи кто-то тихонько крался. Странно, обычно полицейские и охранники рады лишний раз напомнить заключенным, что они неподалеку. Смотровая щель приоткрылась. Талискер ни движением не выдал, что внимательно наблюдает за происходящим. Скорее всего пришел один из коллег Чаплина позлорадствовать: в подобных местах часто встречаются ущербные люди.

Сквозь щель забросили что-то легкое и тонкое. Дункан заметил пальцы бросающего — белые, как у покойника. И все же он не двинулся с места, пока щель не закрылась. Даже и тогда еще несколько секунд подозрительно смотрел на лежащую на полу записку и только потом подошел и развернул ее.

Она была торопливо нацарапана фломастером на страничке, вырванной из блокнота. «Мразь. Почему бы тебе не оказать нам всем услугу?» Талискер удивленно выдохнул, поняв, что автор записки совершенно серьезен: в нижнюю часть бумажки была завернута бритва. Дункан аккуратно взял ее и поднес к свету, глядя на бритву, как на драгоценный камень. Она была абсолютно новая, не притупленная волосами или кожей.

У Талискера возникло двойственное чувство насчет предлагаемого ему самоубийства. Он только что пережил сильный шок, но дело было не в том, что ему не хотелось жить, — смерть не означала конец всего, покуда Малки и Сутра могли забрать его усталую душу и ввергнуть в новые опасности. Он сел на краешек кровати и положил бритву рядом с собой.

Но Малки здесь нет, верно? Талискер окинул камеру взглядом. Где же он? Неужто его не волнует…

Постепенно подступал сон, и Дункан не слишком сопротивлялся, надеясь обрести хотя бы временный покой, но когда его обволокла теплая тьма, он с печалью понял, что и такое ничтожное утешение ему недоступно. Талискера утягивало в ту часть Ничто, куда, пользуясь слабостью тела, призывал его Корвус. Понимая, что сил встретиться с богом зла у него нет, он попытался бороться с действием успокоительного, уставившись на край кровати. Тщетно — душа все равно нырнула в пустоту. В последнее мгновение Талискер взял в одну руку медальон со святым Христофором, подарок Шулы, а в другую — острую бритву.

— Корвус! Я знаю, что ты здесь!

У его ног со свистящим звуком разверзается пропасть. Как и прежде, оттуда бьют слепящие лучи света. За ними видна фигура. На сей раз Корвус решил явиться в виде ворона.

— Вот и ты, — звучит в пустоте голос бога зла. Кажется, он доволен собой. — Ты именно там, где тебе самое место. В клетке. Как можно дальше от меня. Я не мог добиться лучшего, честное слово…

— Ты думаешь, что победил? — тихо спрашивает Талискер.

Корвус коротко смеется.

— Всего лишь восстановление статус-кво. Тебе не выбраться — мой демон хорошо поработал. Тебя посадят навсегда. Хотя для вас, смертных, это не слишком долгий срок… Мы не так уж отличаемся друг от друга: ты — в своей тюрьме, я — в своей. А ведь для бога пожизненное заключение означает вечность…

— Зачем ты убил Шулу? — Талискер идет вперед, будто намерен броситься в пропасть, не обращая внимания на исходящий оттуда жар.

Корвус тяжело вздыхает — так вздыхают, устав вразумлять ребенка-несмышленыша.

— Всего лишь последний штрих. Хотел заставить тебя понять… Впрочем, достаточно, я возвращаюсь в Сутру, и на сей раз мне ничто не помешает. Смею сказать, что мы больше не встретимся.

Ворон встопорщивает перья.

— Не надейся, — отвечает Талискер. — Я иду за тобой.

— И как ты собираешься сделать это, глупей? — В голосе слышится ярость, глаза вспыхивают. — Ты не можешь вернуться. Ты взаперти.

— Я могу вернуться в Сутру в любой момент, стоит моей жизни оказаться в опасности.

— Но как ты…

— Вот так, — бросает Талискер. Подняв левую руку, он поворачивает ее ладонью вверх. Вспыхивает бритва, и струи теплой крови стекают вниз.

— Нет. Ты не посмеешь… — Ворон раскрывает клюв, показывая острый язычок.

— Смотри.

— Твой план не удастся. — В голосе звучит отчаяние — Корвус привык побеждать. — Я так понимаю, что ты можешь прийти в мой мир с помощью камешка Мирранон, который хранит твой друг. Но его здесь нет, верно? Твоя смерть будет означать конец. — Он с удивлением смотрит на Дункана. — Неужели стоит умереть, пытаясь добраться до меня?

— Ты сам добился этого, Корвус. Я приду за тобой. Забавно, правда? Раньше мне было не слишком-то много дела до тебя, но теперь… — Талискер неприятно ухмыляется. — Теперь у меня личные счеты.

Не дожидаясь ответа Корвуса, он делает еще несколько порезов на руке, вскрывая вены. Сжав зубы и почти теряя сознание от боли, ложится на бок и подтягивает колени к груди, стараясь терпеть.

— Нет! — кричит Корвус. Но он бессилен что-либо изменить.

Талискер осознает свое присутствие и в Ничто, и в камере. Видит стены, облицованные плиткой, и струи крови — они текут на кровать и почти мгновенно свертываются на холодном полу.

— Он не придет, Талискер. Твой маленький друг не придет. — Голос Корвуса везде и нигде, а боль остается с ним и в камере, и в пустоте.

Талискер открывает глаза,

— Малки, — зовет он хриплым шепотом. — Ну давай же, Малки…

Корвус торжествует, бог зла снова полон уверенности в победе.

— Ты довольно храбр для смертного… И крови у тебя немало…

— Что здесь происходит? — раздается голос с шотландским акцентом, и в ногах кровати, на которой простерся умирающий Талискер, появляется Малки. — Что ты наделал, Дункан? Господи ты Боже мой…

Его потомок быстро теряет сознание.

— Скорее, Малки…

— Нет! — яростно завопил Корвус.

Талискер и Малки снова в камере; в первое мгновение там же находятся ворон и свет. Птица исчезла, но сияние осталось, постепенно превращаясь в бурный вихрь, закрутивший двоих. В порывах ветра слышится голос Корвуса, кричащего в отчаянии. Талискер открывает глаза, смотрит на бурю через красную пелену и торжествующе улыбается.

— Я иду, Корвус, — шепчет он. — Ты за все заплатишь.

Он снова потерял сознание и оказался в совсем другой части пустоты. Чувство торжества уступало место леденящему страху. Немногие души могут пересекать эту пустыню столько раз и не попасть в вечные объятия того бога, в которого верят. И скорее всего никто не использовал это место как пересадочную станцию. Что, если Малки опоздал? Что, если он слишком близок к смерти в Эдинбурге или Сутре? Казалось, тело умирало разом двумя смертями — грудь и руки были горячими и липкими от крови, как в Эдинбурге, а спина и нога страшно мерзли, как в Синих горах. Он лежал, свернувшись клубочком, то ли пытаясь сохранить остатки тепла, то ли ослабить боль.

Донесся голос Малки. Звук шел издалека, и Дункан решил, что горец, как всегда, старается подтолкнуть его к действию.

Потом донесся другой звук — негромкое ворчание. Дункан посмотрел вверх и встретился взглядом с карими глазами медведя, который дышал ему на лицо теплом.

— Тайнэ?..

Медведь лизнул его, затем поднял и обхватил теплыми меховыми лапами, даря жизнь. Талискер не почувствовал ни капли страха; он устроился поуютнее, вздохнул и уснул.

Ему снились сны большого медведя, походившие на песню в ритме биения сердца.

Ашка бежит по зеленой траве — Ашка бурая, Ашка самая громкая и высокая. Исполнительница песен. Мать многих детей. Скоро уйдет. Талискер молча бежал по зеленой траве рядом, слыша дыхание Ашки, смеялся, как ребенок, сердце колотилось в такт песни. Бег через воду. Ашка, пожиратель полночных рыб. Ашка танцует. Тайнэ танцует. Касается меня. Осторожнее. Безумная радость. Плеск серебра, словно фейерверк во тьме леса. Ашка танцует и кружится в воде, и Талискер следует за ней, крича от счастья.

Тайнэ молча бежит через лес. Ашка быстрее. Там юноша. Оуэн. Ашка печальна. Юноша чувствует печаль огромного зверя. Остаться позади, исчезнуть в темноте. Слушай мое рычание. Запомни, как оно отдается эхом. Знай мой призрачный танец на снегу. В глуши. Холодно. Тайнэ любит. Тайнэ спит. Ашка спит.

Последние слова резанули по сердцу, и Талискер закричал, зовя ее, зарываясь пальцами в густой коричневый мех. Биение сердца спящего медведя стихало и стихало.

Слушай мое рычание. Запомни, как оно отдается эхом.

— Нет! О нет!

Талискер проснулся от горестного вопля. Несколько секунд он не мог понять, что происходит, — ему все еще виделся призрачный медведь, грациозно танцующий в снегу. Потом он обернулся, и все стало ясно. Ясно как день.

Малки стоял на коленях у лежащего на земле тела и плакал, как ребенок. Талискер хотел подняться, но ноги не слушались, поэтому он пополз туда, откуда было хорошо видно.

Тайнэ вернулась к ним, обеспокоенная переменой погоды. Бежала целый день в обличье Ашки и нашла их ночью, почти замерзших. Она отдала людям тепло своего тела и погибла, не оставив себе ни капли. Спасла их жизни и умерла. Кроме того, Тайнэ отыскала душу Талискера в пустоте и привела ее куда следовало. Так что она спасла его дважды.

Дункан смотрел на хрупкое тело девушки, вспоминая голос Ашки. Холодно. Тайнэлюбит. Тайнэ спит. Ашка спит. Она и в самом деле выглядела так, словно только уснула. Талискер вздохнул, чтобы перестало щемить в груди. Ему было стыдно — он чувствовал, что недостоин такого самопожертвования.

— Ты прав, Малки, — дрожащим голосом выговорил Дункан. — Она была особенная.

Они не могли зарыть ее — земля совсем промерзла, — поэтому воздвигли каменный курган, тело положили сверху и прикрыли плащом.

— Подожди. — Малки снял серьгу посланника и надел ей на палец. — Может, то был ее брат. Теперь у нее есть хоть что-нибудь, принадлежащее народу сидов.

— Мне бы тоже хотелось сделать ей подарок. — Талискер посмотрел, что же зажато у него в правой руке. В утреннем свете слабо блеснул святой Христофор. Дункан намотал цепочку на холодную руку Тайнэ. — По-моему, я поступаю правильно. Она и Шула… они обе были особенными.

На вершину кургана положили несколько больших камней, опиравшихся на маленькие по бокам: ни один из них не мог и помыслить о том, чтобы придавить мертвое тело. Наконец, закончив, друзья постояли в тишине, наслаждаясь теплым прикосновением лучей солнца. Над пустошью дул ветерок.

— Она верила в нас, Малки. Ради ее памяти мы должны добраться до Мирранон. Она умерла за то, что считала правильным и святым делом.

Им понадобилось еще полтора дня, чтобы добраться до долины, где, по словам Тайнэ, жила Мирранон. За перевалом местность изменилась. Острые камни и крутые обрывы уступили место траве и пологим склонам. Под сенью горной гряды было еще тепло, и на лугах пестрели цветочки. Путники немного передохнули.

— Что теперь? — вслух спросил Малки. — Нас не встречают.

Талискер промолчал. Он наслаждался — зелень долины действовала на его усталую душу как целебный бальзам.

— Смотри! — воскликнул Малки. К облакам поднимался темный столб дыма. Дункан не мог понять, откуда тот исходит: на пути располагалась рощица.

— Пожалуй, нам стоит поспешить, Малки. — Он встал, чувствуя внезапное беспокойство. — Идем. Если там Мирранон, то, боюсь, нас опередили.