— Стало быть, имя в честь святого недостаточно для тебя хорошо?

— Конечно же, хорошо. Просто… Есть еще люди с таким же именем, а в Голливуде так не принято.

Рене насмешливо фыркнула.

— И что? Голливудские нравы запрещают писать письма родной матери? Велят годами не приезжать? А?

— Мне было трудно приехать, ма. Я снимался на Карибах.

Рене смотрела ему прямо в глаза, и Лэйк, хотя и находился под защитой зеркальных очков, не сумел выдержать этого взгляда. «Знает ли она, что я был в клинике? Нет, не может быть». На миг Лэйк подумал, что правильнее будет рассказать всю правду. Но затем он просто широко улыбнулся.

— Я не мог, мам, честное слово. Был очень занят… и все такое. Они нырнули в оранжевую палатку Рене. Внутри сидела Милли Таллоак, попивая кофе и глядя на снегопад за окошком.

— Дэвид? — сказала она. — Рада тебя видеть.

Неуловимые интонации в ее голосе давали понять, что Милли знает о его новом имени — как и о том, что прежним он давно не пользуется. И еще Милли Таллоак — самая старшая его тетя — ни за что бы не стала называть его голливудской кличкой.

— Надолго останешься, сын? — спросила Рене. — Ты слышал, что у нас произошло?

«Ровно столько, сколько нужно, чтобы попросить у тебя взаймы, мама. Ровно столько, сколько нужно, чтобы получить деньги, которые избавят меня наконец от плохих парней. Достаточно долго, чтобы успеть снова разбить тебе сердце».

— Пока не знаю. Да, я слышал. Впрочем, слухи могут быть и малость невероятны.

Милли допила кофе и посмотрела в сторону пещеры Мумии.

— Придется поверить, Дэвид, — сказала она.

— … а когда гражданская война закончилась, нас изгнали с нашей родины, потому что мы выглядели иначе, нежели другие шореты. Считалось, что боги «пометили» нас. Мы были париями, выродками. Мой отец говорит, что мы стали завоевателями не по доброй воле, а по необходимости. — Фереби рассказывала вполголоса, то и дело кидая быстрые, настороженные взгляды в сторону реки.

Смеркалось. Рако и Фереби отыскали укрытие — небольшую пещеру в скальной стене. Фереби не хотела оставаться здесь на ночлег. Она стремилась уйти как можно дальше от Дурганти и от преследователей. Но Рако чувствовал себя, мягко говоря, неважно, и у них не было выбора.

Рако ничего не ответил, и Фереби покосилась на него.

— Ты меня слушаешь?

— Да, — промямлил он. — Интересно…

У Рако началась лихорадка. Он больше не мог двигаться. А из Дурганти сюда долетал звон колоколов, и Фереби знала, что в скором времени все леса вокруг ущелья Герн будут кишеть шоретскими солдатами. Если Келлид и спас Рако, то теперь зверь сидов очень некстати покинул его. Именно сейчас им как нельзя более пригодились бы сила и скорость медведя.

— Расскажи мне что-нибудь, — затормошила спутника Фереби. — Расскажи о сидах. Почему они так отличаются от феинов? — Она осеклась, посмотрев на медвежью лапу. Похоже, сиды отличались от феинов гораздо больше, чем до сих пор казалось шоретам.

— Однажды мы тоже стали изгнанниками, — сказал Рако. — Могу поспорить: ты и не знала, что у нас столько общего… — Он рассмеялся, хотя смех тут же превратился в хриплый кашель. — Мы пришли из другого мира, называемого Лизмаир — иначе Лиз.

— Из другого мира? — переспросила Фереби. — Не может быть.

— Может, поверь мне. Так захотели наши боги. — Голос Рако звучал все тише, и Фереби была уверена, что скоро его рассказ превратится в лихорадочный бред. Если уже не превратился. Другой мир? Что бы это значило?

— А зачем богам понадобилось… — Фереби осеклась, внезапно поняв, что говорит о сидских и феинских богах как о реальных существах. До сих пор она полагала, что верит только в своих собственных божеств, а это значило, что никаких прочих богов не могло быть. Фереби озадаченно покачала головой.

— Произошел своего рода несчастный случай. — Голос Рако был едва слышен за шумом реки. — Побочный эффект могущественного заклинания…

Фереби подкинула в костер еще одну ветку. Дрова прогорали слишком быстро, скорее всего их не хватит на целую ночь. А значит — предстоит мерзнуть. В пещере было сыро, из трещин в стенах сочилась вода. Единственный сухой участок пола располагался у дальней стены, и Фереби уложила на него Рако, прикрыв сида плащом. Она знала, что разжигать огонь рискованно и опасность все увеличивается по мере наступления темноты. По счастью, дым костра не выходил из пещеры, а утекал вверх через невидимые разломы в потолке. И все равно запах горящего дерева поплывет вдоль реки вместе с ветром.

Костер разгорелся ярче, когда Фереби подкинула новое полено. Девушка посмотрела на Рако, намереваясь расспросить его о сидских богах и легендах.

— Черт… — пробормотала она.

На месте Рако лежал огромный медведь. Фереби не знала, трансформировался ли сид по своей воле, или же Келлид как-то узнал о его беде и явился на помощь. Только факт оставался фактом: Фереби очутилась в пещере один на один с исполинским зверем. Келлид был семи или восьми футов в высоту и в отличие от Рако пребывал в сознании. Его темные глаза посверкивали в свете костра.

Фереби похолодела и застыла на месте. Она лихорадочно соображала. Знает ли Келлид, что она не враг? Обладает ли он памятью Рако?..

— Келлид, — торжественно сказала Фереби, — приветствую тебя.

Медведь, разумеется, не ответил. Он моргнул, потом зевнул; в свете костра сверкнули белым огромные клыки. Фереби немного расслабилась и все же решила не делать резких движений. В конце концов, Келлид наверняка пришел не просто так. Возможно, Рако нуждался в его силе и не сумеет пережить ночь без помощи зверя.

Осторожно протянув руку, девушка стащила с Келлида свой плащ. Медведь не противился, так что Фереби завернулась в плащ сама, и ей стало гораздо теплее. Прислонившись спиной к стене пещеры, она потихоньку начала погружаться в сон…

Эффи идет через «пустоту». Она не знает, давно ли рассталась с Малки, потому что в «пустоте» нет времени. Эффи ничего не имела против того, чтобы вернуться, однако Малки исчез, и она поняла, что не знает как. Простого пожелания вернуться оказалось недостаточно, и теперь Эффи не представляет, что ей делать дальше. А по всему выходит, что делать нечего — разве что брести дальше куда глаза глядят и напевать: «Нет места лучше дома, нет места лучше дома…» Но поскольку дом — это на самом-то деле не то место, где она хотела бы очутиться, Эффи вскоре прекращает петь.

Там, в реальном мире, Эффи по-прежнему без сознания. «И это не просто обморок», — говорит она себе. Девушка понимает, что близка к смерти. Талискер рассказывал ей о том месте, в котором она сейчас находится. Надо полагать, именно сюда попадают люди, прежде чем отправиться в ад или в рай. Талискер называл его…

… «пустотой».

«Этот человек заслуживает медали за умение подбирать точные формулировки», — думает Эффи, оглядываясь по сторонам. Здесь и впрямь нет ничего. Иногда Эффи слышит звуки — шепчущие голоса, тихий смех. Она полагает, что другие люди тоже перемещаются по «пустоте», но их пути никогда не пересекутся. Внезапно Эффи останавливается; к ней приходит ошеломляющая мысль. «Если „пустота“ бесконечна, то нет никакой разницы между покоем и движением. И не имеет значения, иду я или стою на месте». Некоторое время она так и этак вертит эту мысль у себя в голове, потом вдруг замечает впереди какое-то шевеление.

— Эй! — кричит Эффи и бежит вперед. Приблизившись, она может разглядеть двигающееся существо. Это действительно человек. Мужчина. Он не бежит, а просто идет широкими шагами. У него длинные черные волосы и странная одежда из оленьей кожи.

«Это индеец, — понимает Эффи. — Как Йиска».

Молодой человек останавливается, оборачивается, и на его лице появляется озадаченное выражение. Эффи издает удивленный возглас: левая рука индейца выглядит как медвежья лапа! Может быть, Эффи попала в царство снов и здесь лапа медведя имеет символическое значение? Вот только какое именно?

— Приветствую, — говорит молодой человек.

Эффи слабо улыбается в ответ.

— Ты страж этого места? Мне раньше не случалось здесь бывать, даже когда Келлид обретал контроль над моим телом. Видимо, произошло что-то необычное.

— Э-э… — Эффи понятия не имеет, о чем толкует парень. Если не считать руки-лапы, молодой человек весьма хорош собой. Может, не так красив, как Йиска, зато гораздо менее мрачный.

— Нет. Я сама тут случайно, — наконец говорит она. Мало-помалу до нее доходит вся абсурдность ситуации, и Эффи нервно хихикает.

— Кто ты?

— Меня зовут Эффи… Эюфемия Морган. Думаю, я оказалась здесь потому, что почти умерла, — говорит она чистую правду. — Я… э-э… кажется, я не могу найти выход.

Он понимающе кивает.

— Меня зовут Рако. Я сид из клана медведя, изгнанник из Дурганти.

— Что с тобой приключилось? — Эффи кивает на его руку;

— Сам толком не пойму. — Теперь они шагают рядом, бок о бок. — За последнее время со мной произошло слишком много всякого.

— А куда ты идешь?

— Ты всегда задаешь столько вопросов, Эффи-Эюфемия Морган?

— Нет. Зови меня просто Эффи. — Внезапно на нее снисходит озарение. — Так ведь ты же, наверное, из Сутры? Да? — Эффи расплывается в широкой ухмылке. Похоже, она каким-то образом опередила Талискера, Йиску и Малки. — Вот здорово!

Рако бросает на нее удивленный и несколько раздраженный взгляд.

— А откуда же я еще могу быть?

— Ха! Вот погоди, я расскажу Талискеру, что встретила обитателя его драгоценной Сутры! — радуется Эффи. Это совершеннейшее детство. Умом она понимает, что никогда ничего никому не расскажет, если не удастся найти выход. Однако сейчас это не имеет значения.

Рако останавливается как вкопанный.

— Талискер? Ты сказала — Тал-иис-кер? Странник по мирам?

— Ты с ним знаком? — удивленно спрашивает Эффи.

— Знаком? Нет. Это невозможно. О нем повествуют легенды. Однажды он спас наш народ — и феинов тоже. Правда, это было почти двести лет назад… Говорят, боги даровали Талискеру вечную жизнь в награду за его подвиги.

— Вечную жизнь? Да нет, не похоже. Знаешь, ты ведь можешь сам его обо всем расспросить, если хочешь. Мы тут как раз… э-э… собирались к вам заглянуть.

— Он возвращается? — В голосе Рако слышится едва ли не благоговение.

«Батюшки, еще один фанат Дункана!» — думает Эффи.

— Феинские легенды гласят, что Талискер вернется, если Сутре будет грозить опасность или ее постигнет беда.

— Вроде как король Артур?

— Кто?

— Ладно, не обращай внимания. А как насчет Малки? Он, должно быть, тоже великий герой. Легенды упоминают спутников Талискера?

— Упоминают. Сеаннаха Алессандро Чаплина и еще — тень Талискера. Говорят, что в битве тень отделяется от него и сражается сама по себе…

Эффи смеется.

— Ишь ты! Малки будет доволен. Да, кстати, ты не знаешь, как мне отсюда выбраться?

Рако качает головой.

— Это не только иное место, но и иное время. Феины называют его межвременьем. И время здесь течет иначе, чем во всех прочих мирах.

— Но Малки сказал, что здесь опасно находиться. Что «пустота» затягивает, и можно остаться…

Рако внезапно останавливается.

— Мне пора идти, — говорит он и оглядывается, будто чувствует что-то. Ну разумеется! Из ниоткуда начинает дуть ветер; он доносит запах костра и сырого камня. — Я расскажу им, Эюфемия Морган. Расскажу, что идет Странник между мирами…

Очертания тела Рако начинают бледнеть. Эффи готова поклясться, что его силуэт мало-помалу начинает приобретать контуры огромного медведя.

— Да ладно, — бормочет она. — Люди приходят, люди уходят — одна я сижу здесь как дура. Может, я уже «залипла»?

Эффи снова остается в одиночестве посреди «пустоты».

— Мы называем эту церемонию Путь Врага, а белые — Тропой Войны, — объяснил Родни. — Она не обязательно проводится зимой и уж точно не для того, чтобы объявить кому-то войну, как полагают белые. Враги зачастую бывают невидимы. Это не всегда люди. Иногда приходится сражаться с призраками и злыми духами, которые посещают нас во время болезней или даже, как сейчас, приходят в наши сны.

Талискер пребывал в смятении. Перед пещерой Мумии стояли лагерем около трех сотен людей, в воздухе висело напряжение, но люди не молчали. Они стояли на почтительном отдалении от пещеры, собравшись небольшими группками, и тихо переговаривались. Здесь же, в лагере, находилось несколько машин, хотя по большей части люди пришли пешком или приехали на лошадях.

Талискер и его спутники потратили целый день, добираясь сюда. Им пришлось двигаться по Седьмому шоссе через каньон Дель Муэрто. Более короткая дорога была намертво заблокирована оползнем, и проехать по ней оказалось невозможно даже верхом. Йиска не расставался с рацией и в конце концов нашел место, где удалось поймать сигнал. Он поговорил с несколькими людьми (насколько понял Талискер — с кем-то из своих бесчисленных кузенов) и от одного из них узнал о церемонии Пути Врага, что происходила в пещере Мумии. В каньон Ди Челли даже приехал шаман, приглашенный специально для того, чтобы провести обряд. То был один из самых известных и уважаемых мастеров своего дела, и его услуги стоили недешево. Призрачный враг атаковал племена без разбору, и многие кланы готовы были скинуться, дабы заплатить шаману.

Поначалу люди в лагере не обратили на пришельцев особого внимания; все были заняты церемонией Пути Врага. Талискер немного успокоился и признал правоту слов Йиски, утверждавшего, что у них нет права прогонять отсюда людей. Все, кто приехал в каньон Ди Челли, были так или иначе связаны с проблемой странных смертей и решали ее как умели. С точки зрения динех, всему виной были чинди, злые, духи, нападавшие на людей, и церемония проводилась для того, чтобы изгнать их. Один лишь Талискер понимал, что нашествие чинди может оказаться только верхушкой айсберга…

Он вез Эффи на своей лошади, укутав в одеяло. В последние часы температура у Эффи вроде бы упала, и лихорадка наконец-то начала отступать. Это было хорошим знаком, однако, развернув одеяло и откинув волосы с лица Эффи, Талискер увидел, что девушка по-прежнему смертельно бледна.

— Передай ее мне. — Йиска спрыгнул с лошади и протянул руки, чтобы принять Эффи, — иначе Талискер не смог бы спешиться.

Талискер чувствовал странное нежелание отпускать ее, но все же передал девушку на руки Йиске и Родни. К его удивлению, откуда ни возьмись появилась тетушка Милли с несколькими подругами; они немедленно принялись хлопотать вокруг Эффи. Как водится, у тетушки Милли нашлось несколько острых словечек для Йиски. Талискер выдавил слабую улыбку. Похоже, извечное «я же тебе говорила» звучит одинаково на всех языках мира.

Из палатки выглянул загорелый дочерна молодой человек в зеркальных солнечных очках. Увидев Йиску, парень широко улыбнулся.

— Майк! Эй, Майки!

— Дэйв? Господи, ты ли это? — Казалось, Йиска и впрямь не ожидал увидеть здесь этого парня. Талискеру почудилось, что в его голосе промелькнул странный холодок. Родни и Милли обменялись многозначительными взглядами, однако оба промолчали.

— Здравствуй, сичей. — Дэйв то ли не замечал, то ли не хотел замечать напряженность, повисшую в воздухе. Широко улыбаясь, он подошел к новоприбывшим, пожал Йиске руку и похлопал его по спине. — Рад тебя видеть, Майк. Как поживают больные?

Йиска улыбнулся в ответ, но в глазах его не было и намека на веселье.

— Думаю, ты знаешь это лучше меня — живя-то в Лос-Анджелесе.

— Да уж точно. — Дэйв рассмеялся. — Кстати, я изменил имя. Теперь меня зовут Лэйк. Лэйк Первый Орел Маккиннон.

— Ну, это как-то… очень по-голливудски, Лэйк.

— В том-то все и дело.

Они говорили бы и дальше, да тут в беседу вклинилась тетушка Милли, укоряя Йиску за то, что Эффи — бедная девочка! — до сих пор остается на морозе. К Милли присоединилась ее спутница, и Йиска с Лэйком примолкли.

— Это подруга тети Милли, Рене Йаззи, — представил Йиска. — Она говорит, что мы можем устроить Эффи на ночь в ее палатке. Лэйк перекантуется где-нибудь в другом месте. Я думаю, все будет хорошо, Талискер. Хотя, признаться, она здорово меня перепугала.

Они отнесли Эффи в оранжевую палатку и устроили на груде одеял.

— Почему она не приходит в себя, Йиска?

— Всему свое время. Рене полагает, что Эффи отравлена, и я склонен с ней согласиться. Впрочем, зная Эффи, можно заключить, что это сделала она сама.

— Бедное дитя, — промолвила Рене. Талискер кивнул в ответ. Очевидно, Рене вполне компетентна в медицинских вопросах, поскольку и Милли, и Родни, и даже Йиска внимательно прислушивались к ее словам. Возможно, она была одним из тех целителей, о которых говорил Родни.

Палатка Рене оказалась довольно просторной. При необходимости в ней нашлось бы место для четырех-пяти человек. Уложив Эффи, Рене отвела Талискера и Йиску к голубому фургончику, где подавали еду.

Сгущались сумерки. От стен каньона протянулись длинные холодные тени. Земля была покрыта слоем снега. Талискер слышал голоса и рокот барабанов, долетавшие из пещеры. Через определенные промежутки времени пение прерывалось резкими, отрывистыми вскриками множества голосов, что также было частью обряда.

— Йиска, как сюда попали машины? Ведь дороги завалены.

— Большинство этих людей живет в каньоне, на фермах, и машины находятся здесь же, — объяснил Йиска. — Есть хочешь?

До сих пор Талискеру было недосуг думать о еде, но теперь он понял, что зверски голоден. За несколько центов они купили по большой оловянной кружке бараньего бульона и по куску плоского хлеба, который Йиска назвал лепешкой. Поглощая бульон, Талискер наблюдал за толпой вокруг пещеры. Сам шаман и певцы находились внутри, однако люди снаружи тоже были заворожены песней и ритмом: они притопывали или раскачивались в такт музыке. В голубом фургончике за спиной уютно шипели газовые баллоны, и аромат наваристого мясного бульона смешивался с вездесущим запахом кедра.

Происходящее удивляло Талискера. Он ожидал увидеть здесь что-то совершенное иное. Ему казалось странным причудливое смешение современной жизни со всеми ее атрибутами и традиционной культуры навахо. Талискер поймал себя на том, что сравнивает церемонию с ритуалом сидов. И впрямь: между ними было много общего.

Большая собака вынырнула из тени фургона и подошла к Талискеру. Косматая, рыжевато-коричневая, с янтарными глазами; наверное, среди ее предков затесался волк или койот. Собака не стала скулить или тявкать, чтобы выпросить еду, а просто спокойно уселась, устремив на Талискера меланхоличный взгляд.

— Привет, дружище, — сказал Талискер. — Хочешь есть? — Он собирался поделиться с псом остатками своего хлеба, когда Родни остановил его.

— Нельзя кормить собаку, пока длится песня. Церемония будет нарушена.

— Почему?

Родни пожал плечами.

— Эта собака может оказаться Перевертышем. Мало ли…

— Как все сложно, — пробормотал Талискер. — Извини, псина. Зайди попозже.

Его взгляд вернулся к оранжевой палатке Рене Йаззи. Рене, Милли и пара женщин помоложе сидели возле нее на раскладных стульях, беседуя и перебирая какую-то шерсть. Однако их лица были мрачными, и Талискер подумал: не говорят ли они о ком-то из родственников, убитом чинди? Он перевел взгляд на Родни.

— А что это за история с Дэйвом… то есть с Лэйком? Мне показалось, ему здесь не очень рады.

— Он никто, — нахмурился Йиска. — Пустышка.

— Звучит резковато.

— Да уж. Я дважды вносил за него залог, платил за лечение в наркологической клинике. И уж не помню сколько раз оплачивал его карточные долги. Его не было здесь несколько лет, Рене волновалась. А на самом деле это я велел ему не показываться дома.

— Может, он скучал по ней и по племени? — сказал Талискер. — Ты зря…

— Ничего подобного. Дэйву нет никакого дела до резервации. В пятнадцать лет он твердо решил, что ему здесь не место, и уехал.

У Талискера сложилось впечатление, что выбор жизненного пути — ответственный шаг для каждого из навахо. И каждому молодому индейцу рано или поздно приходилось делать серьезный выбор между большим миром и жизнью среди соплеменников.

Талискер покосился на Родни, который молча прислушивался к их разговору. Не было сомнений, что старик полностью разделяет мнение Йиски относительно Лэйка. Парень повернулся спиной к своей семье, и это было с его стороны серьезной ошибкой — которая привела к ошибкам еще большим.

Йиска пожал плечами.

— Готов поспорить, он и сейчас приехал не потому, что соскучился. Наверняка все дело в том, что ему понадобились деньги.

Талискер решил сменить тему, чувствуя легкую жалость к незадачливому Лэйку.

— Женщины выглядят грустными, — заметил он. — Похоже, они обсуждают какие-то печальные темы. Возможно, у них кто-то умер.

Родни кивнул:

— Так и есть. Насколько я знаю, двое потеряли стариков из своих семей. Но они не стали бы это обсуждать. По крайней мере не здесь, где их могут услышать чинди. Юной Шеннон пришлось оставить свой семейный хоган, когда ее дядя скончался там во сне.

— А она сможет вернуться после похорон?

— Нет. Она никогда не сможет туда вернуться. Хоган придется оставить — ведь там теперь поселился чинди.

Талискер кивнул и ничего не ответил.

— Когда мы проверим врата, сичей? — спросил Йиска.

— Не раньше, чем закончится церемония. Придется подождать до утра.

Талискер проснулся еще до рассвета. В кабине джипа было холодно и сыро, и он замерз, несмотря на теплые одеяла, которые дал ему Родни. Всю ночь шел снег, и наутро лагерь казался вымершим, поскольку все его обитатели сидели по палаткам. Лишь несколько человек бродили возле пещеры, да где-то в отдалении брехала собака. Она-то и разбудила Талискера, и он выбрался из машины, постанывая и растирая затекшие ноги.

Может быть, сегодня он вернется в Сутру…

Стоило Талискеру подумать об этом, как из-за валуна выскочил заяц. Определенно заяц, а не кролик. Зверек остановился в нескольких футах от джипа и уселся столбиком. Длинные усы подрагивали, на них повисли капельки растаявшего снега, поблескивающие в утреннем свете. Талискеру всегда нравились зайцы: в них было особенное, спокойное достоинство, отличавшее этих зверюшек от их собратьев-кроликов. Он восхищенно улыбнулся. В этот момент снова загавкала собака, и заяц метнулся в укрытие. Не то чтобы Талискер верил в приметы, но предзнаменование определенно доброе.

— Талискер!

Он подскочил от неожиданности, услышав голос за спиной. Йиска и Родни выбрались из палатки, в которой они ночевали, и приблизились к машине.

— Доброе утро, — улыбнулся Талискер.

Эта парочка напоминала скаутов-переростков, собравшихся в поход. На плечах Йиски висел плотно набитый рюкзак, который до этого ехал в багажнике джипа. Родни тоже нес на спине объемистый сверток, однако Талискер не мог понять, что это такое, поскольку вещи были обернуты большим куском оленьей кожи.

— Пора выдвигаться, — сказал Родни без предисловий. — Шаман ушел, и никто не помешает нам войти в пещеру…

— Что, даже не позавтракаем?..

— … но у людей могут возникнуть вопросы, — невозмутимо закончил Родни.

Талискер немедленно ощутил укол совести. У навахо не принято перебивать друг друга, и каждый из собеседников всегда дослушивал говорившего до конца. Возможно, именно поэтому в речи навахо было мало «сорных» слов и междометий, которые так замусоривают западную речь.

В молчании они пересекли поле, отделявшее их от пещеры Мумии. В предутреннем свете утес, нависший над входом, казался угрюмым человеческим лицом с нахмуренными бровями и скорбно изогнутым ртом. Изнутри долетал запах влажного камня и трав. Талискер немного помедлил, прежде чем войти внутрь.

— Все в порядке, Талискер? — спросил Йиска.

— Да. Я просто думаю, что стоило бы попрощаться с Эффи.

— Не беспокойся. Милли и Рене позаботятся о ней до нашего возвращения.

— Знаю. И все же… Она очень хотела пойти с нами.

Родни кивнул.

— Увы, медлить нельзя. Каждую ночь кто-нибудь умирает во сне.

Талискер повел плечами.

— Как знать… Может вообще не получиться.

Они вошли в темноту. Талискер ожидал, что здесь будет так же зябко, как и снаружи, если не холоднее, однако стены еще хранили тепло предыдущего дня. Впереди смутно вырисовывалась темная линия каменных нагромождений. Подойдя ближе, Талискер понял, что некогда это были постройки. Слева виднелись остатки какого-то круглого сооружения.

— Здесь находилась кива, — объяснил Йиска, понизив голос.

— Навахо когда-то жили внутри пещер?

— Нет. Это сделали анасази — древнее племя. Теперь оно исчезло.

— Что значит «исчезло»?

— Никто не знает, почему анасази умерли… или ушли. В свое время они славились как великие строители и ремесленники.

Талискер подошел к кругу кивы.

— Что это, Йиска? — Пол был присыпан какой-то пылью — светлой на темном камне. Талискер нагнулся, пытаясь ее рассмотреть.

— О! Не наступай. Должно быть, шаман сотворил песчаный узор. В последнюю ночь — в конце церемонии — песок выметают и развеивают по ветру.

— Похоже, они не очень-то старательно подмели, — заметил Талискер.

Йиска нахмурился и посмотрел на пол.

— Верно, — подтвердил он. — Надо было сделать это лучше. — Йиска всмотрелся во тьму пещеры, а затем обернулся к выходу. Отсюда заснеженный пейзаж казался до невозможности ярким. — Может, что-то напугало их, и они поспешили уйти, — пробормотал он. — Может, они увидели чинди…

— Кстати о чинди.. — Талискер вынул коробку из кедра и отошел к задней стене пещеры.

— Что он делает? — нахмурился Родни.

— Сичей, — Йиска взял деда под локоть и повел следом за Талискером, — ты только не пугайся…

Родни послал ему суровый, несколько презрительный взгляд.

— С чего бы мне пугаться?

— Малки? Малки, ты тут? Можешь выходить. — Талискер поставил коробку на пол и открыл ее.

Малки немедленно выбрался наружу; его полупрозрачный силуэт чуть колебался от дуновения ветра.

— Привет, Дункан. Эффи вернулась?

— Да. Мы так думаем…

Родни потерял дар речи. Он судорожно втянул воздух и прикрыл рот ладонью, словно боясь, что с его губ сорвется проклятие.

— Все нормально, сичей, — уверил его Йиска. — Малки — наш друг. Вернее, друг Талискера.

— Малколм Маклеод. — Горец зубасто улыбнулся Родни. — На самом деле я прапрапра… — не знаю уж, сколько там их — дедушка Дункана. Замечаешь сходство?

К чести Родни, он оправился от ошеломления быстрее, чем это сделал Талискер, впервые встретившись со своим предком. Старик слегка поклонился Малки.

— Я — Родни Таллоак из Аризоны, из народа Черного Леса. Можешь называть меня Хостин.

Малки уважительно кивнул и принял подобающий случаю торжественный вид.

— Рад знакомству, Хостин. Ты идешь в Сутру, дабы упокоить призраков?

— Нет, я останусь здесь и присмотрю за вратами. Надеюсь, Эффи мне в этом поможет.

— Эй, ты будь поосторожнее с этим делом. Последний человек, присматривавший за вратами, кончил тем, что «залип» в «пустоте» на двести лет.

— Малки. — Талискер нахмурился и предостерегающе покачал головой.

— Э… — Малки огляделся по сторонам, видимо, изыскивая достойный предмет для смены темы. — Так, значит, Эффи с нами не идет? Жаль. Девочка расстроится. Я серьезно. Она действительно очень огорчится, Дункан. Эффи говорила мне об этом, когда мы виделись в «пустоте».

— Талискер, у меня для тебя небольшой подарок, — быстро перебил Родни, поняв, что Малки — большой охотник потрепать языком. — Ты вроде упоминал, что хотел бы иметь оружие.

— Это верно, Родни. Я не мог провезти свой меч через таможню.

— Вот. — Родни протянул ему сверток из оленьей кожи, который до того висел у него за спиной. В серую ткань был завернут палаш.

Талискер присвистнул.

— Фантастика! Где ты взял?

— Моя семья хранит его со времен Гражданской войны. Один из моих предков был офицером в армии конфедератов. Я не уверен, что он когда-нибудь пробовал свое оружие в действии, но выглядит солидно.

— Ты заточил его, — благодарно пробормотал Талискер. Он встряхнул серую ткань, оказавшуюся военной формой. — Это тоже настоящее?

— Да. Примерь.

Талискер повиновался. Куртка оказалась немного великовата; видно, офицер армии конфедератов был очень широк в плечах. На левой стороне груди обнаружилась дырка от пули, окруженная сгоревшими пороховыми крошками. И Талискеру очень захотелось поверить, что офицер выжил. Он застегнул на талии пояс с висящим на нем палашом.

— Ишь ты! Спасибо, Родни. Действительно, спасибо… Но, может быть, стоило отдать меч Йиске?

Родни не рассмеялся, однако в его голосе засквозило веселье.

— Йиска лучше обращается со скальпелем. А этим он может причинить больше вреда себе, чем противнику.

Йиска улыбнулся, нисколько не обидевшись.

— Чистая правда.

— Ты что, собираешься идти в Сутру без оружия? — ужаснулся Малки. — Это может плохо кончиться. Разумеется, если мы вообще туда попадем.

— Попадем-попадем. — Талискер направился к задней стене пещеры, и все последовали за ним.

Впереди была тьма. Не просто тень. Не просто отсутствие света. Тьма имела форму, словно стоячий пруд. Стены пещеры исчезали, плавно перетекая в черное ничто.

— Оставайся там, Родни, — предупредил Талискер. — Не подходи ближе.

— Это всегда так выглядит, Талискер? — Йиска нервно облизал губы. — Я имею в виду, когда ты перемещался раньше…

Талискер рассмеялся, но в его смехе не было веселья.

— Нет. Обычно я пересекал грань в тот момент, когда умирал. Никто никогда раньше не вызывал врата из «пустоты». Йиска, я пойму, если ты раздумаешь идти.

— Нет, Талискер. Послание духов пришло к навахо. Наверняка не случайно. Я должен…

— Ладно. Держись за мою руку…

— Послушай, я действительно…

— … если не хочешь застрять в «пустоте». До свидания, Родни.

— До свидания, сичей.

— Ступайте.

Здесь все по-прежнему — и все иначе. По-прежнему, потому что «пустота» не может измениться. Иначе — потому что Талискер идет сквозь нее добровольно, живой и невредимый. Он чувствует руку Йиски, но не смотрит на него. Он знает, что друг испуган, и отлично понимает его страх. Впрочем, Талискер ходил этим путем раньше. Один раз — через воду, один раз — через огонь. Переход с Земли в Сутру никогда не дается просто. На самом деле нет никакой тропы. Только это не беспокоит его, ему известно, что путь через «пустоту» каждый должен проделать сам. И если он будет двигаться вперед, то непременно придет куда нужно.