"Фанук" специализируется в области конструирования и создания сложнейших промышленных роботов, а также некоторых других автоматических средств производства. Опираясь на высшие достижения мировой технической мысли, фирма уже в наши дни осуществила на практике прорыв в то фантастическое будущее, когда обладающие искусственным интеллектом роботы в основном заменят человека на производстве.
      В громадных цехах практически нет людей. Видны лишь длинные ряды монтажных столов, возле которых усердно трудятся похожие на огромных журавлей роботы. Трудятся без устали и отдыха. Обрабатывают, свинчивают, сваривают... Шума почти нет, сбоев в работе - тоже. Вдоль проходов также бесшумно и неторопливо движутся тележки с заготовками. Время от времени они издают мелодичные звуки - это на случай, если в цех попадет человек и не заметит их приближения. Поражает идеальный порядок и стерильная чистота. Цехи похожи скорее на больничные, чем на производственные помещения. Впрочем, порядок на фирме повсюду и во всем.
      Основная продукция фирмы, как уже говорилось,- промышленные роботы различных типов, двигатели, управляемые микропроцессорами, лазерные производственные механизмы, станки с числовым программным управлением и другое ультрасовременное компьютеризованное заводское оборудование. На японском рынке на долю "Фанук" приходится 70 процентов всего объема торговли промышленными роботами и станками с числовым программным управлением, а на мировом рынке - около 50 процентов. В сфере робототехники фирма, пожалуй, является сегодня законодателем мод не только японского, но и мирового технического прогресса.
      Работа всего персонала, насчитывающего 1680 человек, целиком подчинена на фирме воле одного человека - президента и директора-распорядителя, профессора Инаба Сэйуэмон. Творческий ум, неистощимая энергия и обширные научно-технические знания этого человека с момента основания фирмы и по сей день определяют основные направления и методы ее деятельности. Тот же ярко-желтый цвет присутствует повсеместно на территории фирмы только потому, что профессор Инаба любит этот цвет и считает, что он создает у людей бодрый, оптимистический настрой.
      Одетый, как и все, кто здесь работает, в желтую куртку с обозначением на нагрудном кармане рядом с лацканом своей должности и фамилии, плотный, небольшого роста, подвижный и мягкий в обращении с окружающими, профессор Инаба с утра и до вечера находится в цехах среди сотрудников. Зорко следя за всем производственным процессом, он тут же на месте дает советы и указания, выполняемые беспрекословно.
      - Что же позволило фирме "Фанук" за какие-то 17 лет, прошедшие со времени ее создания, встать в авангарде мирового технического прогресса? Какие исходные принципы лежат в основе ее ошеломляющих успехов?
      С этих вопросов началась моя беседа с господином Инаба, продолжавшаяся около часа.
      - Главный принцип, положенный в основу работы всего персонала,- сказал Инаба,- я формулирую так: "Попадая в стены фирмы, инженер должен забыть прошлое". Я имею в виду следующее: научно-технический прогресс в мире идет быстрыми темпами, и, если наши инженеры станут разрабатывать технологию, руководствуясь знаниями, полученными ими когда-то в высших учебных заведениях, то этих знаний им может хватить максимум на первые шесть месяцев. А ведь нам надо удержаться в лидерах. Поэтому всем нашим инженерам надлежит быть творцами новых идей. Поэтому они не могут, не должны быть узкими специалистами в ограниченной области техники.
      - А как вы производите отбор кадров?
      - Желающих попасть на работу в фирму очень много. Ежегодно мы устраиваем нечто вроде экзаменов, но не в письменной, а только в устной форме. В итоге своеобразного собеседования все желающие работать в фирме делятся мною на четыре группы: группа "А" - люди очень способные, группа "Б" - люди неспособные, группа "В" - люди с хорошим характером и группа "Г" - люди с плохим характером. В фирму "Фанук" мы принимаем только тех, кто попадает в группу "А" и "В". Затем с кандидатами, отобранными моими помощниками, веду беседы я сам, сам и делаю окончательный выбор.
      - Что вы можете сказать о деловых и личных качествах ваших сотрудников?
      - Персонал фирмы в большинстве своем - это молодые люди. Их сознание отличается от сознания японцев моего поколения, для которых интересы дела были превыше всего. Для меня, например, работа и сейчас остается единственным увлечением. А вот молодые работники фирмы одной работой уже не довольствуются: их интересуют и личная жизнь, и отдых, и развлечения. И нам приходится все больше думать и об их досуге.
      - Ну а каким вы видите будущее вашей фирмы? Станете, наверное, расширять масштабы и сферы своей деятельности?
      - Нет. Мы и впредь будем концентрировать внимание только на "умных" производственных роботах. Деловая активность фирмы будет развертываться не вширь, а вперед и вглубь. Если мы пойдем по пути расширения номенклатуры изделий, то нам не удастся быстро совершенствовать их качество. В наше время вырваться вперед и оставить позади других можно лишь на каком-то узком участке науки и техники. Поэтому мы и делаем упор не на количество, а на качество. И раз наша цель - производство промышленных роботов, обладающих высоким компьютерным интеллектом, то в этом направлении и ведут свои конструкторские разработки исследователи фирмы. Разумеется, с расчетом не на сегодняшний день, а с перспективой на 10 лет вперед.
      - А не грозит ли широкое внедрение роботов увеличением безработицы?
      - Японии это не грозит: рост населения страны замедляется, а возможно, и прекратится в будущем. Сегодня уже не хватает рабочих рук там, где труд человека непривлекателен. Пример тому - ночные работы. Ну а на нашем заводе в ночные часы трудятся не люди, а роботы, и это повышает общую производительность труда в три раза.
      - Насколько обширны контакты фирмы с зарубежными партнерами и клиентами?
      - Контакты все время расширяются. В прошлом году мне пришлось побывать за рубежом 15 раз. Правда, поездки эти были, как правило, краткосрочными: подписал контракт - и обратно. Побывал я в прошлом году и в Москве, куда летал на один день для заключения соглашения со "Станкосервисом" о создании совместной компании по техническому обслуживанию импортируемых станков.
      - Как вы оцениваете это соглашение?
      - Созданная нами совместная компания пока еще невелика. Мы видим в ней лишь начало более широкого сотрудничества с советскими партнерами. Я надеюсь, что постепенно для него будет создана прочная база.
      При выходе из заводских помещений на стенах цехов и коридоров мое внимание привлекли лозунги, написанные крупными иероглифами. Многие из них, как выяснилось, являлись любимыми изречениями президента фирмы. Некоторые лозунги я записал. Вот они:
      "Человеку следует работать лишь в дневные часы, а труд по вечерам и ночью - это дело роботов!"
      "Под строгим руководством усилиями всего персонала повысим надежность продукции, снизим ее себестоимость и будем твердо соблюдать сроки выполнения заказов!"
      "Качество - превыше всего!"
      "Добьемся такого качества продукции, чтобы у наших роботов поломок не было по крайней мере в течение 50 месяцев!"
      В отличие от иной "наглядной" агитации правильные мысли в стенах фирмы не только провозглашаются, но и выполняются. Под руководством президента Инабы фирма "Фанук" работает на совесть и слов на ветер не бросает.
      Когда я писал в Токио эти строки, мысли мои то и дело переносились на свою Родину, в стены советских предприятий, в кабинеты их начальников, сидящих за столами, заставленными телефонными аппаратами под прикрытием секретарш-церберов и не удостаивающих своих подчиненных частыми появлениями в цехах и беседами по местам их работы. Почему так быстро вырастают у нас повсюду из нормальных с виду людей надутые вельможи? Неужели склонность к высокомерию, зазнайству и верхоглядству заключена в каких-то генах нашего национального характера? Или же вся беда в каких-то порочных методах организации труда на советских заводах? А может быть, виной тому излишняя опека отраслевых министерств и ведомств, сковывающая личную инициативу руководителей предприятий? Разве нет среди руководителей советского производства таких же одержимых и волевых людей как Инаба? Ведь появлялись же и в нашей стране в целом ряде областей науки и техники выдающиеся лидеры - организаторы великих исторических "прорывов". Вспомнить хотя бы Королева, Курчатова или Туполева! Но как бы там ни было, в незаурядной личности профессора Инаба я увидел прекрасный образ японца-новатора, японца-лидера, японца-диктатора, способного дерзать и вести своих подчиненных на смелые штурмы высот мировой науки и техники".
      А вот еще один образ японца - влиятельного друга Советского Союза, сумевшего обрести известность и уважение общественности не только в своей, но и в нашей стране. Ему я посвятил статью, опубликованную в "Правде" 16 октября 1989 года. Привожу ниже ее текст:
      "Университет Токай - одно из крупнейших высших учебных заведений Японии - более 37 тысяч студентов. Целым городом раскинулся он в холмистом парке в 70 километрах к югу от Токио. В центре города в сквере среди декоративных гранитных валунов и зелени газонов возвышается бронзовая фигура основателя университета и президента его правления Мацумаэ Сигэёси. Рядом - монументальное двухэтажное здание мемориального музея, посвященного научной и общественной деятельности этого широко известного в Японии человека. У входа в музей - бюст Мацумаэ, а в главном зале - еще одно его скульптурное изображение, оно вырублено в натуральный рост из дерева. Мацумаэ изображен в национальном японском одеянии - кимоно. На лице деревянной статуи - настоящие стеклянные очки в роговой оправе. По замыслу скульптора это должно создавать ощущение некоей общности монумента с находящимися в зале живыми людьми.
      Но скульптуры президента - это не памятники. Мацумаэ жив и, несмотря на свой солидный возраст - ему 86 лет,- продолжает вести активную научно-административную, общественную и политическую деятельность. Эти скульптуры - лишь символ влияния и уважения, которым пользуется основатель и глава "учебной империи" Токай.
      Рабочий кабинет профессора Мацумаэ расположен на 33 этаже небоскреба, в самом центре Токио, неподалеку от парламента. И первой при моей встрече с профессором пришла в голову мысль, что нет, не сумели скульптуры отразить ни в бронзе, ни в дереве подлинный облик этого человека. Ибо в осанке, жестах и выражении лица профессора нет ни неестественной величественности, ни нарочитых претензий на мудрость и святость Будды.
      Навстречу мне из глубокого кресла поднялся седовласый старик с крупными чертами лица, со сгорбленной фигурой, от которой, несмотря на возраст, веяло физической силой и энергией. Конечно, годы дают себя знать: отдельные слова Мацумаэ произносил тихо и не очень внятно, иногда замолкал и что-то обдумывал. Его проницательный взгляд и властные нотки в голосе при обращении к людям из своего окружения достаточно ясно говорили о том, что этот человек продолжает и сегодня твердо держать в своих руках руководство возглавляемыми им учреждениями и организациями.
      Раньше почему-то я предполагал, что его родословная восходит к знаменитому феодальному роду Мацумаэ, который в период позднего средневековья правил в северных районах Японии. Но это предположение оказалось ошибкой. Родился мой собеседник в сравнительно небогатой трудовой семье. Проявив исключительный интерес к учебе, он окончил в 1925 году инженерный факультет Токийского императорского университета. К довоенным годам относится и изобретение им уникальной системы кабельной телефонной связи на дальние расстояния, принесшие ему мировую известность в инженерных кругах. Вспоминая об этой своей удаче, Мацумаэ говорил:
      - Мое изобретение окрылило меня и упрочило во мне убеждение в исключительном влиянии научно-технического прогресса на развитие человеческого общества. Мной овладела идея скорейшего распространения по всему миру новейших линий кабельной и радиотелефонной связи с целью совершенствования и развития всеохватывающей системы постоянных контактов между людьми, сближающих и объединяющих все народы и создающих базу для лучшего взаимопонимания и дружбы.
      В основу мировоззрения Мацумаэ легли довольно аморфные религиозные учения отчасти буддийского, отчасти христианского толка. Его настроения и взгляды приняли религиозную и пацифистскую окраску. Но они никак не увязывались с тогдашними доктринами правящих милитаристских кругов страны. Не случайно после вступления Японии в войну на Тихом океане Мацумаэ, занявший было в те годы руководящий пост в министерстве связи, подпал под подозрение властей. По личному указанию военного диктатора Тодзио он был отстранен от службы в министерстве и направлен рядовым солдатом на фронт.
      В первые послевоенные годы активный сторонник идеи всеобщего мира Мацумаэ был избран в депутаты парламента. В качестве президента правления университета Токай он установил широкие связи с зарубежными сторонниками запрещения ядерного оружия и использования ядерной энергии в мирных целях. Именно тогда завязались его контакты с советскими сторонниками мира.
      - Что же побудило вас стать в дальнейшем активным сторонником упрочения дружественных контактов с нашей страной? - спросил я профессора.
      Вместо прямого ответа на мой вопрос Мацумаэ попросил помощников принести его автобиографическую книгу, недавно изданную в Токио на английском языке.
      - Прочитайте этот опус, и вы найдете там то, о чем спрашиваете.
      Ознакомившись уже после беседы с книгой, я узнал из нее, что главной побудительной причиной стремления Мацумаэ к упрочению связей с нашей страной стала прежде всего забота о национальных интересах Японии. "С некоторых пор,- писалось в книге,- я стал считать, что контакты между Японией, с одной стороны, и с Советским Союзом и социалистическими странами Восточной Европы - с другой, должны поощряться и что только установление хороших отношений Японии с Советским Союзом может соответствовать интересам ее безопасности и экономического развития".
      Именно по инициативе Мацумаэ и под его председательством в январе 1966 года в Японии была создана Ассоциация культурных связей с зарубежными странами, установившая тесные контакты с Советским Союзом и наладившая широкий обмен делегациями, выставками и литературой в самых различных областях культурной жизни народов обеих стран.
      Выступая неизменно в пользу культурного сближения и дружбы народов мира, Мацумаэ остается в то же время истым почитателем японской национальной культуры.
      - Я японец и, конечно, смотрю на мир глазами японца,- сказал он, говоря о своем мироощущении.
      Однако в его японском патриотизме я не уловил шовинистического привкуса.
      Объясняя свой энтузиазм в ознакомлении советской общественности с японской национальной культурой, он говорил:
      - Я не уверен, что японцы понимают по-настоящему культуру Запада, а западное общество - культуру Японии... Думаю, что из зарубежных стран все-таки правильнее всех понимают Японию Советский Союз и страны Восточной Европы. Они в этом отношении стоят в мире впереди других.
      Немало сделал Мацумаэ и для улучшения японо-советских отношений по государственной линии. Не раз по просьбе руководителей японского правительства, включая и некоторых премьер-министров, он в качестве частного лица ездил в Москву для неофициальных встреч с представителями советского руководства. Ведущую роль сыграл он и в организации шести японо-советских конференций "круглого стола", ставших в последнее десятилетие важным средством восстановления взаимопонимания народов двух стран и вывода двусторонних отношений из тупикового состояния. Заслуги Мацумаэ в деле упрочения советско-японского добрососедства высоко оценены у нас в стране: он награжден советским орденом Дружбы народов. Эту награду Мацумаэ Сигэёси хранит на видном месте в том же рабочем кабинете.
      - А как вы относитесь к новому мышлению и проводимому Советским Союзом курсу на последовательную реализацию идеи разоружения и ликвидации ядерного оружия? - поинтересовался я.
      - Полностью одобряю такой курс,- сказал мой собеседник.- Считаю, что это самый надежный из всех планов упрочения международного мира, предлагаемых в наши дни политическими деятелями различных стран. С программой разоружения, выдвинутой в выступлениях главы Советского Союза М. С. Горбачева, я связываю светлые надежды".
      Моя встреча с профессором Мацумаэ была одной из его последних встреч с советскими людьми. Вскоре я узнал, что его здоровье резко ухудшилось, а затем его не стало. Но уважительное, доброжелательное отношение к нашей стране, по крайней мере некоторое время после его кончины, продолжало ощущаться в деятельности администрации университета Токай и Ассоциации культурных связей с зарубежными странами.
      Среди собеседников-японцев, встречи с которыми оставили в моей памяти наиболее яркие и сильные впечатления, я не могу не упомянуть великого японского зодчего Тангэ Кэндзо. Вот что написал я о нем в "Правде" под свежим впечатлением от беседы с ним, состоявшейся в феврале 1989 года.
      "Когда говорят о достижениях различных стран в современном градостроительстве, часто упоминают Японию. А когда речь заходит о японских архитекторах, то первым из первых обычно называют Тангэ Кэндзо. С его именем связаны такие известные каждому японцу архитектурные памятники как Атомный музей и мемориальные сооружения в хиросимском Парке мира, олимпийские спортивные дворцы в токийском районе Ёёги, сорокаэтажное здание столичной гостиницы "Акасака принц" и многое другое. В наши дни авторитет и слава Тангэ вышли далеко за пределы Японских островов. По его проектам построен и строится ряд крупнейших архитектурных комплексов в Италии, Франции, странах Ближнего Востока и других районах мира. В то же время Тангэ известен как автор ряда трудов по теории современной архитектуры. Его книги переведены на многие языки, в том числе на русский.
      Мастерская знаменитого зодчего находится в центре Токио, в десятиэтажном здании на проспекте Аояма. Фасад здания облицован зеркальными панелями, в которых отражаются небо, облака и соседние дома. В мастерской, занимающей два верхних этажа, все выдержано в ослепительно белых, серебристых тонах. Белые ковры и стены, стеллажи и мебель, включая мраморный письменный стол, создают у посетителя впечатление, будто он попал в кучевые облака. Впечатление усиливается и тем, что отсюда, с десятого этажа, сквозь сплошную стеклянную стену открывается панорама японской столицы.
      Ожидая появления прославленного архитектора, я мысленно приготовился к тому, что и внешность его будет столь же необыкновенной, эффектной и впечатляющей, как и все вокруг.
      Но внешность Тангэ оказалась явно не соответствующей этому причудливому великолепию интерьера. Пожилой человек маленького роста с узким и очень косым разрезом глаз вошел в свой кабинет неуверенно, словно не он, а я был его хозяином. Явно не сочетались с блеском белого мрамора и старомодный серый костюм вошедшего, и простоватый синий галстук, и малозаметные очки в тонкой оправе, а самое главное - сама манера его поведения. Ни в жестах, ни в словах, ни в выражении лица не было ничего присущего преуспевающей знаменитости. Во всем сквозили простота и скромность.
      - Теория и философия архитектуры, как и ее технологическая база,начал разговор Тангэ,- постоянно меняются под влиянием изменений, происходящих в обществе. Так, в первые послевоенные десятилетия, когда Япония стремилась стать высокоразвитой индустриальной страной и форсировала развитие производства материальных благ, главный упор в архитектуре делался на увеличение масштабов и объема строительства, а также на прочность сооружений. Позднее, когда приоритет был отдан развитию наукоемких отраслей и, в частности, электроники и связанных с ней средств информации, в архитектуре возобладало стремление к воплощению в градостроительных проектах неких духовных и эстетических начал. Гораздо больше внимания стало уделяться комфорту и красоте.
      Что касается моих проектов, то на них тоже сказывалось влияние времени. К тем первым, которые были сделаны сорок лет назад и в 50-е годы, нельзя, естественно, подходить с мерками сегодняшнего дня. Но есть среди них такие, которые дороги мне и по сей день. К ним отнес бы я прежде всего проект Атомного музея и всего мемориального комплекса в Парке мира в Хиросиме. К этому городу я всегда питал особую привязанность - ведь в довоенные годы я учился в одной из хиросимских школ. После войны разработки генерального плана восстановления города захватили меня. Велись, правда, тогда разговоры об опасности остаточных явлений радиоактивности, но это меня не остановило. В итоге конкурса на лучший проект хиросимского мемориального комплекса, в котором участвовали более 200 специалистов, мне посчастливилось удостоиться первой премии. Но даже тогда я еще не надеялся, что проект будет реализован. Уж слишком трудное было время. Но в 1949-1955 годах моя мечта сбылась.
      - Скажите, Тангэ-сан,- задал я вопрос,- а что чувствуете вы как зодчий, глядя на здания, построенные по вашим проектам? Радуют ли они ваш глаз, вызывают ли авторскую гордость?
      Взглянув на меня краешком глаза, Тангэ с некоторой неуверенностью ответил:
      - Трудно сказать. Конечно, мне доставляет удовольствие следить за тем, как здание постепенно растет и обретает формы. Но при этом всегда гложут душу и опасения: а будет ли оно выглядеть так, как я представлял себе его в воображении? Сегодня, пожалуй, среди зданий, построенных с моим участием, нет таких, которые вызывали бы у меня стопроцентное удовлетворение. Когда идет разработка проекта, хочется, естественно, все довести до максимально высокого уровня. Но этого почему-то никогда не удается достичь. Обычно, как только строительство подходит к концу, я начинаю остро ощущать недостатки проекта. И эти недостатки и упущения обнаруживаются всякий раз, как бы я ни старался их избежать. Да и у тех, кто судит о моих проектах со стороны, отношение к ним наверняка меняется по истечении времени: то, что удовлетворяло людей вчера, сегодня вызывает критические отзывы, ибо в наши дни требуются уже иные, более совершенные решения.
      - Ну а дом, в котором вы сами живете, построен целиком с учетом ваших запросов?
      - Прежде я жил в собственном доме, построенном по моему проекту. Но он находился далеко от мастерской, и ежедневные поездки туда и обратно стали занимать слишком много времени. Пришлось от этого дома отказаться, и его снесли. А теперь я живу в большом многоквартирном доме, построенном по проекту другого архитектора. Зато находится моя квартира близко от мастерской.
      - Извините, а в каком стиле оборудована ваша квартира: в японском или европейском?
      И снова японский зодчий удивил меня:
      - Я сторонник европейского образа жизни, а потому сплю не на татами, как большинство моих соотечественников, а на кровати. Даже в прежнем доме, спланированном мною в свое время по японскому образцу, я спал на кровати, а кровать, диван и другая европейская мебель стояли в этом доме прямо на татами.
      Тангэ улыбнулся, и я смотрел на него с недоумением: ведь с точки зрения "нормального" японца сочетание европейской мебели с татами - это полнейшая несуразица и безвкусица, противоречащая национальным обычаям. Мелькнула даже мысль: а не показное это чудачество знаменитости, рассчитанное на то, чтобы вызвать побольше толков о себе? Но нет, упомянул он об этой чуждой национальным традициям детали своего личного быта, видимо, лишь из присущего ему желания быть во всем предельно правдивым.
      Потом я понял, в чем тут дело: кумир современной Японии, в ранних творениях которого заметно ощущался национальный колорит, во вкусах своих, будь то личный быт или его идеи, издавна ориентировался все-таки не на японскую экзотику, а на общепризнанные достижения мировой цивилизации. Творчество Корбюзье было и по сей день осталось исходной основой его взглядов, эстетики и поисков. Даже в своих ранних трудах, уделяя много внимания детальному изучению традиционных национальных черт японской архитектуры, Тангэ отнюдь не идеализировал японскую экзотику. Зачастую он подвергал ее критическому разбору с позиций поборника современных взглядов на цивилизацию. Не случайно, например, в его беседе со мной заметно проявилось негативное отношение к традиционному пристрастию японских архитекторов к такому строительному материалу как дерево. Именно к этому материалу высказал Тангэ открыто свою нелюбовь.
      - В дереве проку мало,- заметил он.- Легко сгорает и легко рушится при тайфунах и землетрясениях. А вот бетон, стальные конструкции и камень - это материалы, обеспечивающие сооружению и прочность и долговечность.
      Да и сам размах нынешней творческой деятельности Тангэ наглядно говорит о его нежелании замыкаться в японской национальной скорлупе. С увлечением говорил он о своей работе над планом реконструкции Рима, предусматривающем перепланировку отдельных магистралей Вечного города и вынос за его пределы многих предприятий и административных учреждений, о стройках, ведущихся по его проектам в США, Италии, на Ближнем Востоке, в Сингапуре и других странах. Во внешне мягком и скромном человеке постепенно в ходе беседы проявился дерзновенный и неуемный нрав новатора.
      - Я не сторонник того,- сказал он между прочим,- чтобы слепо цепляться за старое или некритически воспроизводить его вновь. Из старого надо оставлять лишь хорошее, но в то же время рядом следует создавать новое.
      Ну а как относится Тангэ к своей мировой известности и славе, тяготят ли они его или, наоборот, окрыляют? Ответ на этот вопрос был также искренен:
      - Слава, конечно, воодушевляет. Но эта же слава заставляет работать, работать и работать.
      Выяснилось, что и по сей день Тангэ продолжает жестко ограничивать себя в отдыхе, хотя ему и исполнилось 76 лет. Не увлекается он спортом (по причине, как он говорит, "слабого здоровья") и почти не практикует выезды на природу хотя бы для игры в гольф, столь популярной в верхах японского общества. Зато много времени у зодчего уходит на общение со своими коллегами-архитекторами, с представителями других групп творческой интеллигенции, а также с политическими и государственными деятелями, жаждущими прослыть "друзьями Тангэ", ибо такая дружба поднимает престиж любого из них в глазах здешней общественности, да пожалуй, и в собственных. Неоднократно встречался с Тангэ в последнее время нынешний японский премьер-министр Такэсита Нобору, много раз приглашал его в гости и покойный император Хирохито.
      Незаметно промелькнуло время, отведенное на встречу. Покидая кабинет Тангэ, у стеклянной стены-окна я замедлил шаг. Посмотрев за окно, спросил хозяина:
      - Появятся ли в ближайшее время в этих кварталах новые ваши творения?
      - Вот там,- указал он в сторону района Синдзюку,- сейчас ведется монтаж каркаса нового шестидесятиэтажного здания токийского городского управления. Его контуры будут напоминать собор Парижской Богоматери. А левее - в районе Сибуя - началось строительство другого объекта нашей мастерской - главного здания Университета ООН.
      И хотя упоминания об этих престижных стройках были сделаны архитектором мимоходом, без всякого пафоса, где-то в уголках его живых раскосых глаз мелькнула искорка профессиональной гордости. И, наверное, я не ошибся: ведь увлекательный поиск новых решений, радость творчества, ощущение своего профессионального мастерства и общественной пользы своих усилий - это то, чем вот уже многие годы живет этот выдающийся сын Японии"101.
      Мои журналистские зарисовки пяти типичных японцев. занятых в разных сферах общественной жизни своей страны. получили похвальные отзывы в редакции "Правды" и были опубликованы без задержек на страницах газеты.
      С тех пор прошло уже лет десять-двенадцать. Но и сегодня именно такие предприимчивые, деятельные и неутомимые люди составляют, на мой взгляд, значительную, если не большую часть жителей Страны восходящего солнца. Их энергия и созидательный труд будут и далее во многом определять пути, темпы и успехи развития японского общества. Да и для наших соотечественников жизненный опыт упомянутых мной пятерых японцев мог быть, как мне думалось тогда, и интересным и поучительным.
      Глава 3
      ПЕРВЫЕ ШАГИ ГОРБАЧЕВА И ЕГО ОКРУЖЕНИЯ
      НАВСТРЕЧУ ЯПОНСКИМ
      ТЕРРИТОРИАЛЬНЫМ ДОМОГАТЕЛЬСТВАМ
      Как поборники "нового мышления"
      расшатывали твердую позицию
      Советского Союза в споре с Японией
      Приход М. С. Горбачева к власти летом 1985 года поначалу не оказал заметного влияния на развитие советско-японских отношений. Лишь в январе 1986 года, после того как Э. А. Шеварднадзе сменил А. А. Громыко на посту министра иностранных дел, появились еле-еле уловимые намеки на готовность новых руководителей советской внешней политики к переменам в подходе к территориальному спору Советского Союза с Японией. Японская сторона уловила, по-видимому, эти намеки уже во время первого официального визита в Японию Шеварднадзе, состоявшегося с 15 по 19 января 1986 года. В итоге визита было подписано тогда Совместное советско-японское коммюнике, в котором примечателен был следующий абзац: "В соответствии с договоренностью, зафиксированной в совместном советско-японском заявлении от 10 октября 1973 года, министры провели переговоры, касающиеся заключения советско-японского мирного договора, включая вопросы, которые могли бы составлять его содержание. Они договорились продолжать их во время своей следующей консультативной встречи в Москве"102.
      Тогда этот текст не содержал сколько-нибудь ясных намеков на изменение советской позиции в территориальном споре с Японией. Тем не менее японская сторона, видимо, обратила внимание на то, что вместо определенных и жестких высказываний Громыко по поводу японских территориальных домогательств в высказываниях Шеварднадзе появились расплывчатые и мягкие рассуждения о необходимости "диалога" двух стран.
      Идею советско-японского "диалога" стали тогда же выдвигать в своих высказываниях и некоторые из научных сотрудников Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), возглавлявшегося в те годы академиком Е.